Вечный Собеседник

Это отклик на книгу стихов Дмитрия Барабаша "Лефортово" Её можно найти на Литресс и других ресурсах. Автор рецензии ни в коей мере ни считает своё прочтение книги «Лефортово» Дмитрия Барабаша единственно возможным. Более того, считает себя обязанным напомнить очевидное - сколько читателей, столько и прочтений.
Поэма «Лефортово» - антитеза «Медного всадника» Александра Пушкина, продолжение и полемика с «Героем нашего времени» Михаила Лермонтова, перекличка с поэмой «Газибо» Саши Соколова.
«Да, были свиньи в наше время...» - перефразирует автор известные строки «Бородина».
В поэме «Лефортово» ни разу не упомянут прикипевший душой к Немецкой Слободе Петр Первый, зато есть сразу два Германа, но не из «Пиковой дамы». а ныне покойные режиссёр Алексей Герман и поэт-акционист Герман Виноградов.
Это страстная филиппика и приговор современному человеку и человечеству, исповедующим религию маркетинга. Итоги не века, а веков русской цивилизации. Страстное заклинание будущего.
Олицетворение героя - театр «Современник», приподнимающий шляпу перед случайным прохожим.
В египетской мифологии крокодил пожирает души смертных грешников, а переправившиеся на восток восходят пятилучевыми звёздами в горний мир к своему отцу Ра - богу Солнца.
В поэме этот крокодил живёт под Кремлём с его рубиновыми звёздами, в Москве-реке. А сама Москва-река оборачивается то Волгой, то Чёрной речкой, то Волгой, в которой тонет герой, то самим Стиксом.
Превращениями, метаморфозами полон текст поэмы. Свободой опьяняет Пхеньян. Тюремная камера Ленина превращается в космолёт. а сам он, лежащий в Мавзолее, в куколку бабочки «Мёртвая голова», фотограф у старого цирка в булгаковского Варенуху, православие в вуду, имперский двуглавый орёл в серящую ворону, а держава в его лапе в Чупа-чупс, исполинский укроп-борщевик в углу лефортовского тюремного двора в глаз Божий, три миллиона лет назад в три тысячи тридцать седьмой год. личное дело героя, заведённое следователем оборачивается набоковской бабочкой с крыльями в сахарной пудре, Ленин в Гагарина, восклицающего «Поехали!», властитель Кремля в четырёхлетнего мальчишку. герой в фигляра-официанта, Моцарт в зелёного кузнечика, Земля же обернулась металлическим потёртым рублём в пальцах шулера.
Всё мироздание зыбко, непрочно, хрупко.
Его, жизнь, эпоху, судьбу олицетворяет черный пластиковый пакет из «Азбуки вкуса», готовый обернутся мешком для трупов,
«Мы в беспризорной галактике, давно потерявшей представление о реальности».
Москвы в поэме много. Тут и Товарищеский переулок, и Таганка, Малые Каменщики (привет братьям-масонам), Садовое, Яуза, кремлёвская набережная, Александровский сад. Бульварное кольцо, Арбат, Кутузовский проспект, Тверской и Сиреневый бульвары. Зеркальным отражением под столицей лежит таинственная подземная Москва с сетью секретных правительственных тоннелей.
«Обожаю Москву за её круговую поруку...», пишет автор.
Герой поэмы - наш современник со странной смесью цинизма и мечтательности, запечатлённый во времени подобно стрекозе в янтаре и одновременно существующий вне времени. Смертный и одновременно движущийся от смерти к рождению в великом колесе перевоплощений.
Это объяснение в любви Москве, времени, судьбе, стране и нашей галактике.
Исповедь автора, роняющего мимоходом в конце, что его кредо - «жить на свои».
В древние времена на Руси было обыкновение. Водили по улицам стражники пойманного злоумышленника в цепях. Тот, заметив своего подельника, восклицал «Слово и дело!» и указывал перстом. И брали бедолагу под микитки и волокли на пытки, дыбу, каторгу или позорную казнь. Иногда же вор указывал на совершенно невинного человека, к горю последнего. Автор указывает на героя поэмы «Лефортово», обвиняя того, в том, что тот жил, любил, радовался и страдал. А герой и рад себя оговорить перед следователем:

Записывайте. пожалуйста, можно без знаков.
Без препинаний, опуская вводные,
Я всё с удовольствием после заверю.

Поэма, как мы можем судить, это частично выдержки из личного дела поэта, заведённого компетентными органами, частью тайнопись молоком, по ленинскому образцу сотворённая героем в тюрьме между строк казённой Библии.
В поэме несколько раз упоминаются спички. Синагога напоминает спичечный коробок, антикварная спичка в уголке рта героя, лицезреющего фантасмагорическую свинью в Александровском саду, обгрызенная спичка в порченных ссылками зубах Ленина и в его же пальцах, выводящих молоком революционные воззвания в заключении.
Ни разу эти спички не загорятся.
Абсурд русской жизни, воплощённый для автора в выражении «да нет» (отрицание через утверждение), легче понять через фамилию Данте Алигьери, утверждает профессор словесности с невозможной фамилией Зимберштормский, тайно состоящий на секретной службе. Итальянский гений с его «Адом» и «Раем» как ключ к тайне русской жизни.
Тополя вокруг лефортовской тюрьмы явно имеют отношения к тюремным тополям из цикла стихотворений «Реквием» Анны Ахматовой. Не удивительно, что герой находится в тюрьме, а в России это равно «быть с народом, где он был». Ибо Русь уникальная страна, где значительная часть населения или сидит, или сидела. А не менее значительная охраняла или охраняет сидельцев.
Русский блюз выстукивается алюминиевой ложкой узником по ножке тюремной кровати.
Звучит в нём:

Солидарность узников одиночных камер.
Отшельников, пустынников, душегубов,
маньяков, пророков, революционеров,
провозвестников нового света и всяких
пускателей крови из переполненных
пузырьками змеящихся томно вен,
цирюльников человечества...

А что вне тюрьмы? Какая она, свобода?

Вот она! Кажется, грянет сейчас свобода.
Дунет в стекляшки арбатских парусов!
… и пронесётся в кутузовский. Злобно лая.
Вой красно-синих лампочек. Скрежет жал...
Кто вам сказал. Что она должна быть другая?
Кто вам все эти глупости обещал?

Тюрьма в поэме - метафора реальности. Божок-тюремщик останавливает время(издевательский и явный отсыл к Фаусту Гёте), чтобы никто не вырвался из-под чугунных засовов реальности.
Поэма полна иронии, Зураба Церетели даже в шутку мегрельским Боттичелли до автора ещё никто не называл.
Мы можем только строить предположения, насколько автобиографичны поэмы «Лефортово», «Телави» и другие.
Поэма «Лефортово» очень кинематографична. Целый ряд сцен выписаны так живо, что при прочтении создаётся впечатление, что смотришь фильм. Не зря в поэме упомянуты режиссёры-сюрреалисты Терри Гилльям и Федерико Феллини и гиперреалист Алексей Герман.
Способ выбраться из тюрьмы неожиданно показывает сокамерник героя - «шутить над собою, ибо это единственно достойный выход из этого места, где мы с вами оказались».
Поэмы, завершающие книгу, от «Рахманинова» и «Гексы» до «Телави» и «Теслы» заслуживают отдельного подробного обзора.
Я же ограничусь несколькими замечаниями. Ироничный. хулиганский и немного злой «Рахманинов» неожиданно своей абсурдностью напоминает описание оперы из второй книги «Войны и мира» Льва Толстого и одновременно стихотворение «Кинематограф» Осипа Мандельштама:

Аристократка и богачка
В сетях соперницы-злодейки...

«Гекса» и стихи, к ней примыкающие, пожалуй, единственные в мировой литературе произведения, развернуто описывающие мгновение смерти как растянутую до вечности секунду.
Цикл стихов «Телави» - повествование о майском утре жизни, полное солнца, вина, Грузии:

Ты любим, пока жив...

Поэма «Тесла», повествующая о последнем вечере жизни гениального изобретателя, о тщете веры в человечество и невозможности жить без этой веры, перекликается с поэмой «Лефортово». Не зря «Тесла» завершает книгу.
Возвращаясь к «Лефортово», зададимся вопросом, так в чём же виновен герой, которого автор и тюремщик помещают в каземат-время?
Герой на себя принимает вину народа Израилева, а следовательно русского, да и всего человечества, принявшего золотого тельца и сотворившего кумира. Вину за религию успеха, за злую власть, а иной и не бывает, за юность, за любовь, за веру!
Герой «Лефортово», как и гений Тесла - новый Христос, искупающий человечество своей верой в него и своим жизненным путём. Но не смертию смерть поправ, а жизнию жизнь оправдав и возвысив!
Такие гении, к счастью для людей, появляются регулярно - Шекспир, Моцарт, Пушкин, Тесла. Наверное поэтому Создатель ещё не закрыл свой проект «Человечество».
Крутится в шулерских пальцах металлический потёртый рубль:

Так быстро,
что из плоскости возникает объём,
и сфера видится,
и в человека
верится.
Да?!

А на столе остаётся два бокала - один для героя, второй - для Вечного Собеседника.