М. История 4. О концлагере

М. История # 4. О концлагере.

           Лето уже в разгаре. Воскресный день 22 июня выпал солнечный. Я собираюсь на море, жду товарищей. Но вот идёт с Колонны Николай Башенков, суров не по-детски и не разговорчивый, только проронил одно слово - война. Я не верю, упрекаю его во лжи. Спрашиваю у него: - С кем? Откуда ты взял? - Да! С Германией, сейчас выступал по радио Молотов. В 5 часов Германия вероломно напала на нашу страну, бомбила индустриальные центры, Минск, Харьков, Житомир.

    Так для нас наступило мрачное, чёрное время. Весь день мы ходили, как побитые и в чем-то виноватые, не находя себе места. В понедельник на работе уже вывесили график на  12-часовой рабочий день, да и уже была заметна перемена в планируемом задании. В нашем цехе была налажена обработка мин для минометов. Мне пришла бронь, которая оставляла меня за производством. Военкоматы были переполнены мобилизованными и добровольцами, просившимися на передовую. На заводе уже освобождалось каждое третье-четвертое рабочее место. Но эти места приходили занимать школьники, школьницы. Цех эксплуатации электрооборудования стал уже цехом изготовления мин, автоматов.

    Но черные тучи фашизма все больше закрывали нашу землю. Все больше городов и сёл оставалось под пятой коричневой чумы. 8 августа мы приходим в цех, наш мастер Станислав С. дает указание выводить из строя станки, оборудование, - сожгли 3 мотора, несколько станков вывели из строя. Выходим из завода. По улицам уже шествуют немцы. Мы с товарищем, Иваном Шаламчиком, идём в клуб ИТР, где уже растаскивают изъятые у населения радиоприемники, остались только побитые. Мы сорвали бархатные портьеры,  и зашли в сапожную мастерскую, где набрали себе кожи на подошвы и юхты на несколько пар сапог. На второй день Иван Шаламов увел с конного двора лошадь с повозкой. Поехали в степь за хлебом, нам встретился мужчина, везший тачку горелой пшеницы со станции Карань. Подъезжая к элеватору, видим редкую цепь красноармейцев, отходящих от Волновахского свиносовхоза. Когда мы дождались их, они обрадовались, увидев лошадь с повозкой, а один красноармеец говорит, что его нужно немедленно отвезти в село - у них был тяжело ранен командир. Перенесли его на повозку и увезли в село Карань. Остальные, человек 8, еще отстреливались из пулемета и автоматов. Вот из-за горизонта показались три немецких танка, красноармейцы открыли огонь из миномета. Танки повернули назад. Красноармейцы стали готовиться к отходу - " сейчас здесь будет жарко!" И правда, начался обстрел из орудий. Вернулся с нашей подводой красноармеец, приказал нам ехать домой, взяв на всякий случай адрес. Мы уехали, но на второй день возвращались к элеватору и набрали подводу полусгоревшей пшеницы.

    21 апреля полицай Казимиров выгнал меня на биржу труда для отметки и устройства на работу, откуда нас уже не выпустили, переночевали в здании. Наутро погнали на станцию, загнали в вагоны и поехали. Привезли в г. Кельн, разместили в каком-то большом здании. Поставили в колонны по профессиям - кто какую назвал.Нашу группу в количестве 50 человек принял немец с рурской области, который привёз нас в город Мюльгайм-Рур.Разместили нас в бараках лагеря Луизенгоф, рядом со свалкой. На третий или четвертый день привезли ещё группу, человек 80, из Запорожской области и из Пятихаток. 3 мая после работы во время получения баланды один из последней партии, Антон Халабуд, полез без очереди, его ударили сзади, он пошёл, позвал полицая. Немец разогнал нас по баракам и не дали баланды. Ночью потихоньку договорились, чтобы всем не идти на работу. В лагере уже было 240 человек. Наутро, когда объявили подъем, все оделись, но на построение не вышли. Полицаи раза три приходили предупреждать, чтобы выходили строиться, затем перестали беспокоить. Почти весь лагерь собрался в бараке, где жили мариупольцы. - Что будем делать? Володя Сенченко (Шкода) запел песню :"Ах, здравствуй, мать, привет тебе от сына, Пишет сын тебе издалека, что эта, но жизнь моя разбита..."Затем его упросили спеть "Синий платочек". Пел он очень хорошо.

    Когда часов в 11 увидели идущих в лагерь восемь полицаев, здесь нам стало уже не до песен. Сразу же нас дубинками стали выгонять из бараков, загонять в убежище (длинный подвал между бараками) и бить. Начали заливать водой из брандспойтов, началась паника, полезли к отдушинам друг на друга, оборвали с потолка электропроводку, воды в убежище уже выше колена, от струй воды по сухой стенке поднялась пыль, начали кричать - "газ!" Некоторые прямо под струи воды бросились на колени просить о пощаде. Мариупольцы (в основном) начали их оттаскивать, чтобы не унижались, а лучше погибнуть. Но вот перестали заливать водой. Скомандовали " Раус!" - выходи! Нас построили в колонну, повели в завод на работу. Вид у нас был каторжный, рубашки порваны, с одежды вода течет, так шли по городу до завода. Когда пригнали с работы, построили и тот же Антон начал указывать зачинщиков. Нас отобрали 11 человек, один таганрогский, один из Сталино и 9 мариупольцев, посадили в уборную, где продержали три дня без пищи и воды. На третий день выводили нас по двое, думали - на казнь. Они заводили в пустующий барак и 4 полицая били плетьми и резиновыми палками до потери сознания, именно до потери сознания, т.е. когда уже не было признаков жизни, и так всех 11 человек. Наутро отправили в лагерь, находящийся внутри завода, где было 73 человека, стало 84. В этом лагере нашлись такие, которые упрекали нас, что мы захотели лучшей жизни и называли : -.Подумаешь, комиссары! - из них были даже мариупольские. И так уже мы стали комиссарами и для немцев и для своих, что сильно отразилось в обращении с нами - стали чаще бить.

    Работали мы на шлаковой мельнице неделю, а в воскресные дни на доменных печах подменяли немцев, катали "козу" и т.д. Стали нас чаще бить, мы стали сопротивляться идти на работу. Среди нас был Гриша Зубков, который немного владел немецким языком, мы через него объяснялись с начальством лагеря. В один воскресный день начали по одному вызывать к обермастеру, а там два немца пороли плетьми, чтобы не жаловались начальству, так было с шестью человеками, в том числе и со мной. Как потом узнали, этот Гриша был подсадной уткой, провокатор.

    Работать стали заставлять невыносимо много, а насчет еды немного улучшилось, правда, не за счёт немцев. По дороге к шлакомельнице нужно было проходить недалеко возле лагеря пленных бельгийцев, и они нам кое-что давали. Так в этом лагере нас продержали около 10 месяцев, а затем перевели снова в Луизенгоф, где уже стало до тысячи человек. Город Мюльгайм-Рур к этому времени уже сильно был разбит англо-американской авиацией.

    Однажды по пути с работы мы увидели, как в одном разбомбленном подвале грузилась машина ящиками. Мы - т.е. я, Пешков, Сулимовский, Левченко и Голенко решили в ночной смене пробраться в этот подвал и попытаться что-нибудь найти. Подвал был сразу за заводским забором, который был разбит бомбой. Подошла ночная смена. Нам удалось во время перерыва уйти. Конечно, шли очень осторожно и с разведкой. Когда пришли к подвалу, то он оказался закрыт на замок. Замок не ломали, открыл я - отмычкой. Набрали десятка два бутылок вина и несколько ящичков конфет, или, как их немцы называли, витамин С, и перенесли рядом в другой разбитый полностью дом и спрятали под обломки кирпича. В этот день на работу с собой ничего не взяли, боялись. На следующую ночь пошли уже туда, где прятали, проверили - все на месте. Взяли по бутылке вина и один ящичек конфет разделили на четверых. Вдруг из-за убежища полицейский патруль из двух человек, остановили нас и сразу за пакеты - Что несете? Один полицай развернул пакет - О, шнапс! И когда второй обернулся, Асмодей (Н. Голенко) крикнул: - Бежим! И мы побежали в разные стороны. Я прибежал на берег Рура и стал было пробираться к пешеходному мосту через реку. Вдруг прожектора осветили железнодорожный мост и пулеметы с вышек бельгийского лагеря застрочили по мосту. В лучах прожектора было видно, как упал человек на мосту, пулемет перестал стрелять, прожектора погасли. Кое-как к утренней поверке добрались в лагерь, никто не заметил наше ночное отсутствие. А если бы заметили... Так осторожно и понемногу приносили в лагерь и, обменивая вино и конфеты то на порцию баланды или порцию хлеба, поддерживали себя питанием. Но пришло время, когда стало нечего менять. К этому времени по воскресным дням стали выпускать в город на прогулку по 10 человек, а если кто-то убегал, то остальных отправляли в тюрьму или в карцер. В один субботний день я говорю Николаю Левченко - Давай завтра попросимся на прогулку и посмотрим, чем бы еще поджиться. На следующий день стали проситься в город. Зам.начальника лагеря Гуго выпустил нас, когда стали возвращаться другие. Были с нами и девушки. Прошли по городу, посмотрели магазины, один из них расположен в очень разбитом квартале. Затем пошли в лес за город, пели свои любимые песни, посвиданничали с девушками. Побыв в лесу часа два, начали двигаться к лагерю. Проводив девчат в их бараки, начали потихоньку узнавать, какие полицаи дежурят. Узнали, что после 24 часов заступит наш, русский полицай Толик Малышенко, который иногда выпускал ребят и не требовал ничего взамен. И мы стали готовиться для выхода к магазину. На этот раз вместо Сулимовского с нами пошел Володя Лазаренко. В магазине большие окна после бомбежки были заделаны фанерой и пластмассовой пленкой в основе металлической сетки. Начали резать ножами, плохо поддаётся, ножи затупились о сетку. Начался налет авиации союзников на город. И вот, когда начали падать бомбы, свистеть, под этот шум мы стали пленку рвать руками. Получилось очень неплохо, т.к. обрыв каждой проволочки как бы имитировал собой выстрел, а в общем, как будто строчил пулемет. Разобрали окно, двое зашли в магазин, а двое остались на улице на страже. Когда мы осветили полки карманными фонарями (через красный фильтр, он не так виден с улицы), то увидели и сало, и колбасы, и сыры, и масло. И снова тот же приём, т.е. начали все выносить в развалины, а вынесли мы немало. Хорошо упрятали все, и понемногу взяли с собой колбасы и сыру. Благополучно возвратились в лагерь. В бараке мы положили все в миски, залили баландой, накрыли бумагой. Объявили подъем, построились на работу. Целый день ждали, что за нами придут. Но все обошлось.

    Однажды после мощного налета авиации с завода наполовину сорвало крышу и разбило стену. Работали мы по 12 часов. При налетах в ночной смене нас загоняли в убежище, а свет гасили.

    Воскресенье, снова идем на прогулку. С нами уже больше девушек, мы не пошли в город, а пошли в лес. Со мной была Вера Пушкарь. Как и нужно было ожидать, все разбрелись парами, я удалился с Верой вдвоем. Когда не стало слышно голосов товарищей, я стал приставать к Вере, а она в слезы: - Как я тогда смогу приехать домой, докажи, что с русским, скажут - немец! ... Я послушал  и не тронул. Возвращались в лагерь уже некоторые не с тем настроением, девчата задумчивые.С девчатами мы не поделились продуктами, очень боялись провала (кто-нибудь расскажет или увидят полицаи, они чаще заходили в женские бараки).

    Жиры есть, - захотелось картошки, а когда работали на шлакомельнице, то проходили мимо кагатов. Собрались следующей ночью за картошкой. Замок открыли отмычкой, набрали картошки, перешли Рур. Понад речкой были горы песка, там и закопали картошку. В лагерь картошку не брали, только на работу, где и варили во время перерыва. Когда она закончилась, пошли опять к кагатам. Я открыл замок отмычкой, трое ребят зашли в кагат, я их закрыл и отошел в сторону, в сарай с сорванной дверью. Услышал жужжание фонарика, выглянул - идут два полицая. Осветили ворота, подергали замок, пошли по второй двери и так проверили все двери и замки. Потом пошли к сараю, где я сидел. Один заходит в сарай, другой остался на улице. Бежать мне уже было некуда - пристрелят. У меня останавливается сердце от страха, чуть не бросился бежать, передумал. Залез под открытую половинку ворот и лег лицом вниз. Он зашел, осветил углы, потолок, осветил меня, чуть было не вскочил, но решил лежать, пока не ударят. Они потушили фонарь и ушли. Когда их шаги утихли, и еле-еле открыл замок у ребят - так трусились руки...

    Вышли на работу. На работе одни немцы ходят черные и злые, другие, которые раньше передавали всякие новости, не разговаривают, а только, как говорится, " ухмыляются в усы". Оказывается, окружили войска Паулюса в Сталинграде.

    На второй день, когда пришли с работы, в лагере стояли две машины крытые и немцы ставили виселицу. Из машины вывели 5 человек, а нас согнали вокруг виселицы, а уже вокруг нас стали немцы с автоматами. Один человек был из нашего лагеря, остальных мы не знали. Когда их повесили, то нам долго не давали расходиться. В тот день по трем лагерям было повешено 11 человек русских. Кто они, за что, - мы не узнали. На следующий день немцы, которые хорошо относились к нам, шепотом говорят: - О.русиш хелд! О русские герои... Оказалось, в эту ночь исчезли продукты из нескольких больших магазинов.

    Установилось некоторое затишье в лагере, лагерь стали усиленно охранять, все полицейские были на постах за проволочной изгородью, а не шастали вечером по баракам. Я пошел к Шуре. Некоторые девчата уже спали. Между верхними и нижними нарами было завешено, так же и у Шуры была занавеска. Когда я присел, она одернула занавеску, долго разговаривали. Когда дошло до дела, то слышно, девчата говорят : - Ну, поехали... Это была первая женщина у меня.

   

   

    На этом окончились отцовские записи. Мне ужасно жаль. Тетрадка попала по мне уже после смерти родителей. Почему он не стал писать дальше, я не знаю. Хотя думаю, что знаю, но не хотел бы об этом говорить.

    Мне очень жаль, что кануло в лету еще многое, что он намеревался рассказать - сохранился ПЛАН его воспоминаний:

   

    Начало войны.

    Менка вещей на хлеб.

    Полицейский; Казимиров.

    Угон в Германию.

    Лагерь Луизенгоф.

    Свалка возле лагеря - горящий сыр.

    Запорожские и Пятихатские рабочие.

    Забастовка;, накануне ее.

    Штрафной лагерь внутри завода.

    Шлакомельница, доменная печь.

    Комиссары. Кулаки с Волонтеровки - Подгоренки.

    Гриша Зубков - провокатор.

    Снова в Луизенгофе.

    Полицейские Мищенко, Соколов, Малькин.

    Выход в город на прогулку.

    Вера Пушкарь.

    Эмма, Вера - товарищи.

    Поход в подвал, конфеты, вино.

    В кагаты за картошкой.

    Магазин в развалинах.

    Смерть Кости Таганрогского, отправленное вино.

    Гость из Дуйсбурга, форма гитлерюгенд.

    Бакалейный магазин, полицай с собакой.

    Маска "демона" из светящихся брошек.

    Казнь в лагерях.

    Слух о Сталинграде.

    46 тысяч гаванских сигар.

    Обмен сигар у бельгийцев, французов, немцев.

    Письмо от Жени Сливки, посылка.

    Антон Запаска. Засада.

    Курская Дуга.

    Знакомство с бельгийцем - претендент на трон Бельгии.

    Обыск. Бочка масла у Антона Запаски.

    Бомбежки лагеря, смерть П.Артамохина.

    Прогулка. Полицаи приняли меня за немца.

    Немцы. Карл,нацист,****ь. Не все плохие. Ганс Гуго - карусельщик.

    Перевод в лагерь Тиссен.

    Конец войны.

    "Бои" за город. Американцы, танки, негры.

    Расправа с администрацией лагеря.

    Приход англичан. Корова в бомбоубежище. Защита немцев англичанами.

    Зона американцев . Вербовки ими.

    Переход демаркационной линии. Магдебург.

    Бранденбург.

   

   

   

    Ну, вот теперь все...

   

    



   



   

    .