Записки неправильной попадьи. Святые волки и овцы

Из цикла "Злые байки о добрых людях".

  Это было в середине 90-х. Тогда мы ещё только делали свои первые шаги в Церкви, проживали в Ней свои первые школьные годы -  начальные классы. Университеты были потом,  чуть позднее, и стоили нам дороже просто впечатлений и воспоминаний... За всё, везде и всегда приходится платить. Особенно за добро, которое делаешь. Но об этом не сейчас.
Так вот, как-то нас пригласил на Престольный праздник в село один батюшка. Он там был настоятелем местного храма. Точнее, и храма-то никакого, собственно, не имелось - было приспособленное помещение на втором этаже сельского клуба, которое батюшка своими силами переделал в молитвенную комнату. 
Тогда это был наш первый Престол. Потом их будет много - разных, в разных храмах, в разных  монастырях. А в то время всё ещё было в диковинку, в том числе, и само название "Престол", "престольный день". Оно означало день памяти святого, или праздника, в честь которого  освящён храм. В диковинку была и подготовка к самому событию, и люди, причастные к ней, и стиль общения между ними,  и праздничный стол, и многое другое.
Кстати, народу на торжественной службе оказалось намного меньше, чем пришедших потом на обед. И это тоже удивило. Мы уже знали, что на обычных воскресных литургиях  богомольцев бывает от силы человек пять. Иногда и того меньше. Но мы надеялись, что хотя бы в такой особый день людей будет побольше. Села для нас в то время были ещё заповедниками. Раньше мы ходили  только в городские церкви. К слову, в одной из них мы и познакомились с батюшкой.
Он всегда приходил  на всенощные вечерние богослужения  в храмы города.
Ведь село, где он служил,  было довольно далеко. Батюшка частенько жаловался нам, что ему тяжело  добираться на автобусе или на перекладных. Машины у него не было. Зато она была у нас. И мы стали возить нового знакомого на все воскресные и праздничные службы, ну, и, разумеется, оставались на них сами, чтоб потом отвезти его обратно. Так и привыкли потихоньку и к храму - точнее к этой комнате в сельском клубе, и к батюшке. А он привык к нам, вернее привык к тому, что мы всегда готовы, как пионеры в чем-то помочь, куда-то отвезти, что-то сделать... 
Надо сказать, что путь в Православие у батюшки был долгим, извилистым - он искал, и где  только не побывал,  в какой только конфессии не отметился. И от каждой у него осталось наследство, которое он взял с собой. От одной организации батюшка позаимствовал желание горячо и фанатично,  долго и артистично проповедовать, несмотря на молчаливое, но упрямое сопротивление слушателей, от другой - необыкновенную веру в силу молитвы, способную немедленно и зримо  творить чудеса, от третьей - непреодолимую тягу к пророчествам и мессианству. Всё это в нем было настолько сильным, что постоянно требовало выхода! Например, однажды батюшка уронил просфору на пол, посыпанный крысиным ядом, поднял ее, и... съел. И с ним ничего не случилось, он не отравился, ибо веровал, что, как и апостол, ежели и смертное что съест, не повредит ему... Было это, или не было - доподлинно неизвестно. По крайней мере, он  об этом всем рассказывал.
А еще, когда я была беременна вторым сыном, он предсказал мне, что у меня родится мальчик. И неважно, что и я, и многие другие об этом уже знали - УЗИ штука полезная,  батюшка все равно был уверен, что сына мне напророчил именно он!
Ещё батюшка часто отказывался от тех, или иных продуктов, напитков, утверждая, что они "разжигают его плоть". Так, одно время, он напрочь отказался от чая и кофе потому, что был глубоко убежден,что эти напитки будят в нем греховные страсти... Какие именно - навсегда останется  тайной. Правда, потом батюшка снова стал пить и чай,и кофе, и, что хуже -  напитки покрепче, но недолгий опыт отказа от них в его духовной жизни и борьбе всё-таки был. Пошел ли он ему на пользу - вопрос. Ответ на него может дать лишь сам батюшка. И, разумеется, не нам. Хотя бы самому себе. Он быстро и жарко загорался, и делал всё через чур. Золотая середина,  царский путь - это не про него.
Так, желание проповедовать, причем,  с долгими цитатами из разных книг, было в нём настолько велико, что он не замолкал даже тогда, когда немногочисленные прихожане от скуки, непонимания  сказанного и от усталости, не просто начинали переминаться с ноги на ногу, а и демонстративно выходить из храма-комнаты. За литургией он мог проповедовать дважды,а то и трижды, и часто его проповеди по времени намного превышали саму службу. То же самое было и на заздравных,  и на заупокойных требах. Народ тихо роптал...
А батюшка, казалось, этого не замечал, он только  сетовал, огорчался и жаловался нам на нерадивость прихожан,и на их равнодушие к его просвещению.
А прихожане, в свою очередь, жаловались на батюшку. Но не нам, а архиерею. Батюшка же никак не мог понять - что  им нужно, чего не хватает , и почему они плетут против него интриги и просят у владыки заменить его на нового? 
А ничего необычного и сверхъестественного в подобных отношениях не было. Каждый видел идеал по-своему: прихожане не так представляли себе эталонного батюшку, которого им непременно хотелось, а батюшка видел иначе хороших прихожан. И, конечно,   среди тех, которые ему достались, их не было. Поэтому, между ними и батюшкой шла банальная холодная война с частыми переходами ее в горячую фазу. Война, в которой нет, и не могло быть победителя. Иногда, однако, в боевых действиях объявлялось перемирие - вот как тогда, на Престольный праздник, на который мы приехали. Правда,  перемирие это было шатким, временным, и во всем сквозила затаившаяся вражда. Несмотря на привычные "спаси и прости, Господи",  лица у всех были напряжёнными, улыбки натянутыми, взгляды подозрительными, атмосфера тягостной...
Я мужественно всё стерпела, и вышла на улицу, когда служба близилась к концу.
 Самые активные прихожане , вместе с другими селянами, суетились возле праздничного стола. Некоторые люди  уже успели угоститься.. Такова традиция: в обеде на Престольный праздник не отказывают никому, даже тем, кто появился там первый и последний раз. Свой, чужой, богатый,  нищий , жулик, верующий, атеист, аферист - нет разницы:  милости просим: угощение гарантировано всем. Отобедав, паломнички выходили из-за стола, бережно заворачивая в салфетки гостинцы с собой - "на вынос". Обычно в наших краях в качестве таких гостинцев раздают сладости - пирожки, конфеты, фрукты.
Я обратила внимание на двух благообразных женщин, которые тоже уже поели и даже взяли с собой какие-то пирожки.. Они отошли в сторону и тихо разговаривали. Вероятно, делились впечатлениями  о празднике. Я, признаюсь, решила немного послушать о чем  именно они говорят. Была надежда узнать, чем же конкретно недовольны селяне, что их так не устраивает в  батюшке, раз надобно его сменить. Ну, не одними же длинными проповедями, в конце концов, они возмущены! 
Дамочки не были постоянными прихожанками, и я подумала, что их мнение можно  считать более-менее объективным.
Я присела на какой-то пенёк, и напрягла слух. Но бабы ни о чем "таком" не говорили. Речь , всё больше, шла о хлебе насущном: об огороде,  о коровах, о молоке, о курах и их яйцах, о качестве комбикорма, об "утях", которые мрут и мрут в детском возрасте, об урожае абрикос, которые некуда девать, и они всё "гниють и гниють", зато яблоки,скорее всего, не "вродылы". ..Я почти что задремала на своем пеньке под этот приглушённый, монотонный бабий трёп, как вдруг совершенно неожиданно, не в тему, ещё сильнее понизив голос, одна из женщин  произнесла: "Люды обижаюця на батюшку ругають его, осуждають..".
 Я насторожилась...
-Ну, - думаю, - вот оно.. началось...сейчас всё и прояснится, узнаем в чем проблема, чем батюшка не угодил, почему не ко двору пришелся!
- А я не осуждаю, - продолжала баба, - грех это!
Я возликовала: вот она - живая душа! Может, на нее батюшке и опереться? Ведь и один в поле воин! Если воин - Христов!

- Чуешь? Кажу, я не осуждаю батюшку, и не обижаюся на нього,як инши, - повторила баба, и вдруг  почти завизжала: "Та на чОрта вин мэни нада, той батюшка?!".
Я оторопела. У меня всё опустилось - душа, руки, сердце...
Это был конец. Крушение надежды на мирную жизнь, на перемены к лучшему в приходе, в селе, и на то, что участь отца настоятеля будет решена иначе, чем обыкновенно после жалоб прихожан в епархию.
Я поняла тогда, что батюшка, действительно, никому не нужен. А батюшке, в свою очередь, не так уж нужны эти овцы... И никогда, ничего не изменится, пока слепые будут вести слепых и глухих, а волки в овечьих шкурах будут  пасти  и стричь паршивых овец в волчьих шкурах. Никто и никому не нужен. А всем не нужен Бог. Ну, разве только как факир, волшебник. Выхода нет.
Да, у нас нет выхода... Но всегда есть Выбор.
Так было и будет. Ведь нет ничего нового под Солнцем.

P.S. Вскоре батюшку, как и ожидалось, перевели в другое село - ещё более отдаленное.
Прощаясь с уже бывшими своими овечками, он снял с себя не только свои непосильные  пастырские обязанности по отношению к ним, но и наперсный - священнический крест, повесив его на Царские врата. Помедлив совсем немного, он снял с себя ещё и нательный крест, водрузив его рядом с наперсным на алтарные врата.  Странный, совершенно дикий акт отчаяния, обиды и абсолютно детской, беспомощной мести по отношению к Создателю - Тому, Кто понимал его как никто другой. Но не стану объяснять философский смысл такого поступка - пусть это делает читатель. Скажу только, что имею право об этом говорить, поскольку пережила со своей семьёй гораздо более трагический опыт, но не разорвала отношений с Богом - страшно было остаться в полном одиночестве после предательства самых близких , самых преданных , которые, как известно, предают первыми... Я спорила с Богом, я ссорилась с Ним. Но никогда не уходила от Него.
Впрочем, я не о себе. Хотя, конечно, через призму рассказанных событий, историй,  человеческих судеб автор всегда смотрит и на свою жизнь.
Итак, нашего знакомого перевели в другое, ещё более глухое село.  Там не было вообще ничего, и всё, всё снова нужно было начинать с нуля, с пустого места в пустоте,  в пустыне, где никого нет, где никому  ничего не нужно. Странная игра слов, странное противоречие - нужно начинать там, где не нужно...? Не нужно никому, ничего, кроме чьей-то галочки в отчёте о количестве вновь открытых приходов.
Батюшка отчаялся, затосковал, стал раздражительным, колючим, нетерпимым. Однажды, чтоб его поддержать, мы привезли ему в подарок какие-то книги, лекции, кассеты. Он грубо от них отказался, заявив, что всё и давно знает, и может сам писать книги, читать лекции, и ... окормлять стадионы страждущих духовных чад. Стадионов чад мы ему дать не могли, их ни у нас, ни у кого не было. И мы попрощались.  А батюшка ушел из Церкви...Ещё раз. И это был ЕГО выбор. Потом, говорят, он снова вернулся, и снова ушёл... А сейчас, в который раз и навсегда, он нашел себя на другом поприще - мирском, общественном, историческом. Мир стремительно меняется.  Но его история, как и наша личная,  всего лишь повторяется. И это уже было.... И это пройдет. Нам бы увидеть это. Увидеть, понять, сделать выводы и осознать. Но...
Эх, раз, ещё раз, ещё много-много раз... всё повторится.