Противостояние на Крымском полуострове

Англию и Францию, после поражений Турции на всех «театрах Восточной войны», а также поражений их союзной эскадры на Балтике, в Белом море и на Тихом океане, теперь волновал главный вопрос: каким образом принудить русского царя подписать мир на выгодных для них условиях? Черноморский флот после победного сражения при Синопе, в ходе которого было уничтожено большинство кораблей турецкого флота, был той силой, которая могла, по их мнению, в любой момент захватить Константинополь, остававшийся теперь без защиты с моря.

Британская империя, считая себя владычицей морей, рассматривала русский флот, который смело бороздил океанские просторы, как опасного конкурента, пытаясь воспрепятствовать его успешному становлению.

Британцы, воспользовавшись военными силами союзников, намеревались русский флот уничтожить, а для того, чтобы сделать невозможным его восстановление, по их мнению, необходимо было разрушить главную базу русского флота – Севастополь, также привлекая для этого объединённую армию нескольких союзных государств. Захват Крыма, разрушение Севастополя и уничтожение Черноморского флота становятся, на этом этапе, главной целью Англии, Франции и их союзников.

Несмотря на то что различные «театры военных действий» находились за тысячи километров друг от друга на протяжённых границах России, а первоисточник Восточного конфликта также находился далеко от берегов Чёрного моря, там, где «Ясли Господни», эту войну чаще всего называли «Крымской».

Объединённая армия союзников, двинувшаяся в Крым, включала войска Франции, Англии и Турции. Первоначальный «ограниченный контингент» «Восточной» армии Франции численностью до 28 000 состоял из четырёх пехотных дивизий, двух полков кавалерии, 68 полевых и 65 осадных орудий большого калибра. Большинство солдат и офицеров имело опыт колониальных войн в Африке. Британские войска состояли из пяти пехотных дивизий, кавалерийской дивизии лорда Лукана, 54 полевых и 40 осадных пушек. Общее число личного состава достигало 27 000. Третьим по численности контингентом был турецкий, представленный дивизией Ахмат-паши в 7 000 штыков, при которой находились 12 полевых и 9 осадных орудий. Количество войск и вооружений в армиях постоянно пополнялось по ходу боевых действий. Объединённый флот союзников насчитывал 89 судов разных классов, из которых 54 были паровые. Для перевозки грузов из Европы в Крым было зафрахтовано 300 частных транспортов.

26 августа французские и турецкие войска отплыли в Крым, 28 августа у о. Змеиный к ним присоединились англичане. 1 сентября 1854 года, пройдя мимо Севастополя, союзная эскадра бросила свои якоря в Каламитском заливе. Очевидцы вспоминали, что объединённый флот напоминал медленно движущийся по воде город и «покрывал пространство вдоль берега на 9 миль». В тот же день в Евпатории высадился неприятельский десант свыше 3 000 человек при 12 орудиях и занял город. На другой день южнее Евпатории началась высадка основных сил союзников под прикрытием военного флота. Общее руководство осуществлялось британским адмиралом с борта линейного корабля «Агамемнон». В течение пяти суток на берег сошло около 62 тыс. человек при 134 орудиях. 7 сентября неприятель двинулся вдоль берега к Северной стороне Севастополя.

В это время в Севастополе оставалось только четыре батальона резервной бригады, четыре десантных морских батальона с двумя подвижными морскими батареями и береговые команды различных служб морского ведомства. В бухтах находились суда Черноморского флота, занявшие позиции таким образом, чтобы иметь возможность обстреливать вход на рейд. Силами матросов началось строительство сухопутных укреплений.

Возглавить оборону Северной стороны Севастополя было поручено вице-адмиралу В. А. Корнилову (1), а подготовку к обороне южной стороны – старшему флагману Севастопольской эскадры вице-адмиралу П. С. Нахимову. Назначение адмиралов на сухопутные должности имело простое объяснение – основные людские ресурсы для укрепления города на тот момент мог дать только Черноморский флот.

Во флотских экипажах числилось около 18 000 моряков, на судах и в арсенале было почти три тысячи морских чугунных орудий на станках. На складах сухопутного ведомства имелось в наличии всего около 200 крепостных пушек на высоких лафетах, да и то малого калибра. Пушки и мортиры большого калибра, которые имелись на флоте, могли успешно вести контрбатарейную борьбу на равных с осадной артиллерией союзников.

Отсчёт 349-дневной обороны Севастополя начал вестись с 13 сентября 1854 года. Британские войска заняли господствующие высоты против 1, 2, 3-го бастионов и Малахова кургана, а французы – против 4, 5, 6 и 7-го бастионов. Вокруг города, на расстоянии трёх–пяти километров от оборонительных сооружений, как грибы после дождя, стали расти тысячи маленьких солдатских палаток, офицерских шатров, складские и госпитальные бараки, где предстояло зимовать союзникам. Британское командование рассчитывало на быстрый успех в военном деле, французы были не столь оптимистичны и заранее запаслись тёплой зимней одеждой и насушили сухарей.

21 сентября начальником инженерной службы гарнизона Севастополя был назначен полковник Эдуард Иванович Тотлебен, который на протяжении последующих девяти месяцев совершенствовал и усиливал инженерные оборонительные сооружения города, которые союзникам, по существу, так и не удалось захватить в честном бою.

Сражения русской армии в Крыму осложнялись тем, что она имела на вооружении гладкоствольные кремневые ружья, которые по дальности и кучности стрельбы намного уступали нарезным ружьям, недавно поставленным на вооружение Англии и Франции. Эти факторы сыграли свою негативную роль при обороне Севастополя, который русские войска мужественно, до последнего дыхания, держали 349 дней под обстрелами англо-франко-турецких союзников.

В своей книге «Воспоминаниях из времён Николая I» офицер Бутырского пехотного полка Дмитрий Иванович Никифоров (2) рассказывал о герое Севастопольской обороны храбреце Павле Александровиче Перелешине, который не покидал города до последнего часа защиты. Перелешин оказался долгожителем и многие годы после войны находился в добром здравии и служил Отечеству в звании адмирала (3): «Это был Баярд своего времени, "рыцарь без страха и упрёка".

Я познакомился с ним в сентябре 1854 года, на Малаховом кургане, в бытность мою ординарцем адмирала Истомина (4), когда курган ещё спешно вооружался ввиду приближающегося неприятеля, перешедшего с Бельбека на Южную сторону Севастополя. Перелешин вместе со своим братом капитаном 1-го ранга Скоробогатовым и другими моряками под руководством адмирала Истомина спешно устраивали оборонительную линию от 3-го бастиона до Килен-балки. Работали в две смены день и ночь. Начальство почти не отдыхало. Нас, молодых ординарцев, рассылали в бухту и арсеналы, а старшие оставались на батарее.

Наконец, наступили достопамятные дни 5 и 6 октября! Надобно было видеть ту хладнокровную распорядительность, которой отличался Перелешин. Командуя правым флангом кургана, он гордо стоял на возвышении, головою выше бруствера, зорко следя за полётом каждого ядра, не обращая никакого внимания на рвавшийся кругом него чугун и свист пролетавших пуль. После каждого выстрела он громко отдавал приказание повысить или понизить орудие, смотря по полёту ядра. Только смерть или поранение кого-нибудь из служащих заставляли его отдавать приказание убрать павшего и заменить его резервистом. Всё это делалось с таким наружным хладнокровием, что можно было думать, будто находишься на каком–нибудь учении или домашнем смотру.

Пал на кургане Корнилов, убит Скоробогатов, не стало, наконец, и Истомина, а стройная фигура Перелешина всё так же возвышалась головой выше бруствера и отчётливые приказания раздавались по бастиону. Бог хранил его жизнь.

Прошло с лишком сорок лет с достопамятной осады, из молодого прапорщика-мальчика я обратился в седовласого старца, но свежий пример защитника родной земли живым памятником стоит перед моими очами. Пример старших офицеров возбуждал нашу энергию и невольно заставлял нас соревноваться друг с другом, высказывая полное презрение к смерти.

С большим наслаждением вспоминаю я счастливое время, проведённое мною в семье славных наших черноморцев. Большинство защитников переселились в лучший мир, и из прежнего состава штаба адмирала Истомина остались в живых два или три лица, на совести которых и лежит обязанность запечатлеть в памяти потомства геройскую жизнь рыцаря героя П. А. Перелешина, чтобы будущее поколение брало пример, как должно служить царю и Отечеству, не думая ни о своей жизни, ни о своих материальных выгодах» (5).

Автор этих строк офицер Никифоров за участие в Севастопольской обороне 1854–1855 гг. был награждён золотой саблей с надписью «За храбрость». Сам же он, в воспоминаниях, скромно оценивал своё участие в Крымской войне, которую называл командировкой:

«Во всё продолжение службы моей на Кавказе и в Севастополе – мне ни разу не пришлось быть под угрозой сабельного удара. Штык, направленный в мою грудь, был единственным подобным случаем со мной. Против Малахова кургана, где я служил с начала командировки, стояли англичане, неохотно вообще вступавшие в рукопашные схватки… Мы утолщали бруствер, углубляли ров. Нарыли перед Малаховым курганом и против вала, соединяющего его со 2-м бастионом, волчьих ям; наделали ложементов, перед Камчатским редутом построили небольшой редут к Килен-балке.

Узнав, что неприятель ведёт подкопы к кургану, рыли слуховые контрмины, и всё стреляли и стреляли. Штаб адмирала обновлялся и менялся: свинец и чугун вырывали многих из строя. Неприятель, хоть понемногу, но приближался к нам. Угощали нас всевозможными снарядами, имели даже глупость пускать к нам конгреровы ракеты (6), но, конечно, они нашим землянкам никак не могли повредить и возбуждали только хохот. Пугались их только новички, особенно на взлёте: если бежать от них, то они следовали по течению воздуха, и выходило, будто бы они за вами гонятся.

Погода была довольно тёплая, в землянках было хотя и сыровато, но довольно тепло. Так пробыли мы с разными вариациями до января 1855 года. Построили в это время три редута: Камчатский, Волынский и Селезненский. Первый впереди Малахова кургана на зелёном бугре, а последние два на горе около Килен-балки.

1 января 1855 года адмирал поехал к князю Меньшикову с докладом и, возвратясь, привёз подписанный князем приказ о пожаловании мне сабли за храбрость. В начале января наступили морозы и выпал небольшой снег. Неприятель почти совсем утих, а нам, жителям севера, крымский мороз казался осенними заморозками. Снег пролежал около десяти дней и опять наступила оттепель.

Мы начали усиленно работать на передовых фортах. Ждали, что с весной неприятель, как заморенные мухи, оживёт и опять начнёт жужжать нам в уши. Начали подходить маршевые батальоны на пополнение полков, пришли также некоторые ополченцы: курские, орловские и другие. Дуэль между нами и французами в цепи происходила почти ежедневно.

Ночью стрельбы в цепи не было, и случалось, что мы сходились с их секретами и мирно разговаривали, но при первом блеске утренней зари расходились по своим местам, и часто приятели, за пять минут мирно разговаривавшие, убивали или ранили друг друга без всякой злобы, а из чувства присяги и обязанности.

Ни разу не пришлось мне сойтись грудь грудью в штыковой атаке с англичанами. Синьоры эти, имея хорошее вооружение, встречали нас при нападении меткими выстрелами; но если видели, что мы, несмотря на потери, всё-таки идём вперёд, то быстро ретировались, отбежав известное пространство; опять начиналась стрельба, потом снова ретирада. Видно, господа англичане не желали портить своих красивых мундиров о наши штыки.

Французы, напротив, были готовы подраться врукопашную, особенно если за ужином им удавалось выпить лишнюю бутылку вина. Бывали случаи, что они при нападении сваливались в волчьи ямы и, будучи не в состоянии выбраться из них, засыпали там мирным сном. После отбития атаки мы забирали их там, как ручных зверей.

Грустно было мне покидать Малахов курган, адмирала и моих сослуживцев по кургану. В течение пяти с половиной месяцев моего там пребывания я сроднился с каждым мешком, с каждым камнем, но полк сменили, и адмиралу прислали других ординарцев от полков, ему подчинённых по обороне.

Бивуачная жизнь в течение шести месяцев на Кавказе и в Севастополе сблизила меня с составом полковых товарищей. Большинство офицеров было из дворян; часть воспитанников кадетских корпусов, но большинство было из юнкеров. Некоторый контингент был из уроженцев западных и польских губерний. Часть офицеров была из выслужившихся солдат. Товарищи поляки так обрусели в полку, что ничем не отличались от великороссов, многие погибли славной смертью героев.

Командир 1-й гренадерской роты Августинович был сражён ядром, когда вёл роту на Федюхины высоты. Во время этой атаки половина офицеров выбыла из строя» (7). Бутырский полк, где служил Никифоров, был переведён на Северную сторону Севастополя, где составлял охрану великих князей Николая и Михаила Николаевичей. «Жизнь на Северной стороне была беспечная и для нас, молодых офицеров, бездеятельная; мы часто в свободное время уезжали на побывку на Южную сторону Севастополя, посетить знакомые батареи», – честно признавался Никифоров.

Внезапная смерть императора Николая I, третьего сына в царской семье, с рождения отличавшимся незаурядным здоровьем, глубоко опечалила защитников Севастополя. До мельчайших деталей запечатлелось получение известия об этом событии в памяти современника:

 «В двадцатых числах февраля одним ранним утром полк собрали, построили каре недалеко от Ставки главнокомандующего, князя Меньшикова. Посередине был поставлен аналой и стоял причет. Мы недоумевали, чтобы это могло быть? Начальство хранило молчание. Приехал князь Меньшиков в мундире, с накинутым сверх него пальто на крымских мерлушках и, взойдя на середину каре, объявил нам о кончине обожаемого нами императора. Началась присяга новому императору Александру II, а по окончании её панихида по покойному императору. Грустно стояли войска; солдаты и офицеры любили покойного, и по одному его мановению большинство готово было немедленно отдать свою жизнь.

Впереди была неизвестность! Говорят, что в Петербурге были лица, радовавшиеся новому воцарению. В севастопольских войсках, я смело могу сказать, было полное уныние, и смерть императора тяжело отзывалась в солдатской душе. Грустно разошлись мы после панихиды по своим палаткам и землянкам, и необыкновенная тишина водворилась на нашей стоянке… В начале марта разнёсся слух, что адмирал Истомин убит… Пал он, показывая пример отваги и беззаветной храбрости. Мир праху твоему, рыцарски благородный человек» (8).

26 августа 1855 года, в день очередной годовщины Бородинского сражения, Севастополь подвергся шестой, особо жестокой бомбардировке. Союзниками было выпущено по городу 150 000 снарядов. Так, очевидно, они хотели отметить своё поражение в Отечественной войне 1812 года.

Сложности при вывозе из Крыма последних раненых, когда отправляли их для лечения вглубь России, были связаны, конечно, с транспортом. Свободных подвод с лошадьми, чтобы погрузить раненых, не было и тогда решили привлечь к этому тех, кто привозил продовольствие для армии, даже вопреки их желанию.

Офицер Никифоров рассказывал в своих воспоминаниях о тех невероятных «уловках», к которым приходилось прибегать в поисках транспортных средств: «28 августа 1855 года, поздно вечером, потребовал меня к себе генерал Остроградский и, сообщив мне о взятии Малахова кургана, отдал приказ: немедленно взять команду казаков, находящихся при нём, в числе 40 человек и отправиться в степь, в окрестности Симферополя. Всех, кто сдавал привезённый ими провиант для армии, требовалось забрать с их подводами и доставить в Симферополь, и к утру отправить в их фургонах вовнутрь России выздоравливающих, чтобы очистить место для новых раненых, которых доставят рано утром в Симферополь и количество которых было внушительно по случаю потери нами Малахова кургана и южной оконечности Севастопольской бухты.

В ночь я выехал в степь и нашёл целые становища колонистов и молокан, мирно кормивших в степи своих лошадей. Тотчас приказал я казакам окружить их; приказал запрягать и, под конвоем казаков, отправлял их в Симферополь. Многие старались ускакать, но в тяжёлых фурах, конечно, не могли этого сделать. Казаки быстро их нагоняли и возвращали в город. К утру я доставил в город не одну сотню фур и тотчас занялся нагрузкой и отправкой больных вглубь страны. Всю ночь я не спал, а постоянно был на лошади. В 7 часов утра следующего дня моросил небольшой дождь; я стоял на площади с двумя казаками позади и пропускал перед собой последний транспорт раненых, осматривая каждую телегу, мимо меня проезжавшую.

Из боковой улицы показался генерал Остроградский и начал кричать: почему до сих пор больные не все отправлены, когда мне приказано было окончить эту операцию к 6 часам утра? Возражать генералу было невозможно. Он был в душе добрый человек, но вспыльчив до невозможности. Я молча выслушал распекание генерала, но когда он уехал, то незаслуженная обида сильно меня огорчила; я чувствовал, что сделал всё, что было физически возможно» (9).

Удивительную связь с преподобным Серафимом Саровским герой Севастопольской обороны Д. И. Никифоров, родившийся в год смерти почитаемого благодатного старца, испытывал всю свою жизнь. С раннего детства мама ежегодно возила его в Саровскую пустынь, о чём передавал он подробно в своих мемуарах: «…Последний раз я был в Саровской пустыни в 1861 году по выходе моём из военной службы» (10).

Во время осады Севастополя защитники города были свидетелями явления в небе над осаждённым городом иконы Пресвятой Богородицы «Умиление». Эта икона прославилась тем, что была особо почитаема батюшкой Серафимом. Преподобный никогда не разлучался с этим образом. Когда преподобный Серафим Саровский скончался в 1833 году, старца нашли в его келье перед иконой «Умиление», склонившимся на коленях в последнем поклоне.

В настоящее время копия чудотворного образа «Умиление» Пресвятой Богородицы, принадлежавшего старцу Серафиму, пребывает в возрождённом храме Христа Спасителя в Москве.

В 1903 году повелением императора Николая II была учреждена медаль в память 50-летия обороны Севастополя. Медалью награждали всех лиц, награждённых в своё время медалью «За защиту Севастополя», а также всех строевых и нестроевых воинских чинов, священников и сестёр милосердия, участвовавших в сражениях при Альме, Балаклаве, Инкермане и Чёрной речке. Надпись на обратной стороне медали является цитатой из Псалтири: «На Тебя уповали отцы наша: уповали и Ты избавил их» (Пс. 21, 5).




Источники.

1 - Владимир Алексеевич Корнилов (1806–1854 гг.) – вице-адмирал, герой обороны Севастополя. В 1823 г. окончил морской кадетский корпус. Плавал на флагманском корабле «Азов». В чине мичмана принимал в 1827 г. участие в Наварринском сражении. С 1851 г. начальник штаба Черноморского флота. Организатор обороны Севастополя. Смертельно ранен на Малаховом кургане во время первой бомбардировки города. Похоронен в храме св. Александра Невского в Севастополе.

2 - Д. И. Никифоров (1833–1907 гг.) – окончил в Москве Институт Корпуса инженеров путей сообщения. офицер, участник Крымской войны, сначала в крепости Анапа, затем в Севастополе. Ординарец начальника 4-й оборонительной дистанции контр-адмирала В. И. Истомина на Малаховом кургане. Автор мемуаров, историк Москвы.

3 - Павел Александрович Перелешин (1821–1901 гг.) – адмирал. Во время обороны Севастополя, занимая должность командира 41-го флотского экипажа, состоял начальником 5-го отделения оборонительной линии.

4 - Владимир Иванович Истомин (1809–1855 гг.) – контр-адмирал, герой обороны Севастополя. Служил на кораблях Балтийского и Черноморского флотов. В 1853 г., командуя 120-пушечным парусным кораблём «Париж», участвовал в Синопском сражении. В дни Севастопольской обороны возглавлял защиту Малахова кургана и прилегающих укреплений. Убит ядром на Камчатском люнете 7 (19) марта 1855 г. Похоронен в Севастополе.

5 - Никифоров Д. И. Воспоминания из времён царствования императора Николая I. Кавказ и Севастополь.; Гос. публ. ист. б-ка России. – М., 2016. – С. 142–144. – 157 с.

6 - Конгрегеровы ракеты (конгревовы ракеты, Congreve rocket) – пороховые боевые ракеты, сконструированные в начале XIX века англичанином Уильямом Конгривом. Различались 3-, 6-, 12- и 32-фунтовые ракеты. В зависимости от размера обладали дальностью полёта от 2 до 3 км.

7 - Никифоров Д. И. Воспоминания из времён царствования императора Николая I. Кавказ и Севастополь; Гос. публ. ист. б-ка России. – М., 2016. – С. 8. – 157 с.

8 - Никифоров Д. И. Воспоминания из времён царствования императора Николая I. Кавказ и Севастополь; Гос. публ. ист. б-ка России. – М., 2016. – С. 107–118. – 157 с.

9 - Никифоров Д. И. Воспоминания из времён царствования императора Николая I. Кавказ и Севастополь; Гос. публ. ист. б-ка России. – М., 2016. – С. 129–130. – 157 с.

10 - Никифоров Д. И. Воспоминания из времён царствования императора Николая I. Кавказ и Севастополь; Гос. публ. ист. б-ка России. – М., 2016. – С. 22–23. – 157 с.