***

"Наглая рожа! Тьфу!": подумалось мне.

Хотелось плюнуть ему в лицо. Сидит довольный, уверенный такой.

- Телефон дам. Маме позвонишь. Хочешь же матери позвонить? Я-то тебе телефон дам. Только ты про нас забудь. Лады?

Тьфу! Противно.

И сам я себе противен. Ведь взял телефон-то. Ведь позвонил. Только не матери, а
Маруське. Сказал, что жив. Пока ещё жив. Она разревелась. Дальше мы оба молчали в трубку. Что говорить? Но было хорошо. Я чувствовал, что она есть! Где-то там, далеко, но она есть. Она не плод моего воображения, как мне уже начинало казаться. Нет! Она живая, она плачет. Плачет – значит ждёт, любит может быть. Значит, когда вернусь, мы будем вместе. Надеюсь… 

Как же всё-таки мерзко, что ради этого секундного счастья пришлось уступить этому уроду. Закрыть глаза на то, что он – а фиг его знает, кто он вообще, разъезжает пьяный на машине ФСБ. Урод! 

Но тут как? Тут у кого телефон – тот Бог. Второй год воюем, и никто не знает, сколько ещё будем воевать. Но я не на передовой, а жаль. Хоть делом был бы занят. А так я всего лишь гаишник – проверка на дорогах, как говориться. А кого сейчас проверять? На каких дорогах? Тут и дорог почти нет. Когда дождь – сплошная глина. Иной раз кажется едешь нормально, ровно, и вдруг раз – тебя увезло вправо или влево. И не вырулить никак – завяз. Когда сухо - пыль. Да такая, что не видно ничего.

 Вот поэтому и нет дорог – тут природа всё решает, а не человек.

Зато есть горы. Горы – это красиво. Когда смотришь на них, то кажется, что всё хорошо, что время остановилось и ещё всякое разное кажется. А потом раздастся звук выстрелов, или взрыв где-то вдалеке услышишь и всё, конец иллюзии. Снова возвращается это ощущение – ощущение жадности к жизни, когда пытаешься впитать каждый миг, а то вдруг он последний.

А тогда, когда после звонка моей Марусе я вернул телефон тому типу на фсбэшной
машине, он меня пригласил за стол выпить с его компанией. И я пошёл. Очень выпить хотелось. Заглушить презрение к себе и одновременно закрепить то состояние счастья от разговора с любимой.

Пили мы неделю. Когда закончился коньяк, достали откуда-то чистый спирт.
Я к ним потом частенько наведывался. Они телевизионщиками оказались. Хорошие пацаны. После войны в Москву вернулись.

А я? А я так и остался там, в горах, на «глиняных» дорогах.
 А Маруся моя меня не дождалась. Да и тогда она плакала – не от любви, как мне казалось, а из жалости. Жалко ей было меня…