Злолушка

Современность…
Современность современности! – даже бы так.
И какая же – самая-самая современность современности…
Прежде: «современный» -- слово это звучит как успех! как похвала успеху!
Казалось бы… Казалось бы, что так звучит. До сих, мол, пор…
На самом же деле – как в реальности. В медийной и всякой другой.
А в реальности – прежде-то всего: это слово, это, так сказать, заклинание… вовсе и не звучит в том его восторженном смысле.
Что ныне современно: новость?.. или очередная новость?.. или уже какая-то следующая, среди надоевших, новость?..
Открытие?!.. Или всего лишь – очередное, в ряде многих якобы грандиозных, открытий?..
Слава? – А теперь все, с интернетом, в славе! – Не менее того и никак не иначе, и даже в принципе нет на белом свете никаких других, кроме как славных!
И современно сейчас, если всё-таки это слово, уже – равнодушие. – Равнодушие, и что очевидно – прежде всего! прежде всего!..
Равнодушие – и к любой новости, и даже к самой славе.
Поэтому – уж некая злость и прямо-таки злоба!
К себе… К себе… За своё на всё равнодушие… Ведь, казалось бы, и в тебе, и вокруг – жизнь! живая жизнь!..
И злоба – ко всем. За их равнодушие. И к тебе. И к самим себе.
Злоба, уж несказанная, фантастическая, – и к равнодушию… к самому этому вселенскому равнодушию.
За лицемерное утаивание каждым в себе равнодушия.
И кто-то ведь -- вдруг догадывается, что в нём не просто равнодушие, а просто злоба…
Преступление века? – А нынче все преступления -- сплошь преступления века.
Убью себя – но не потому, что меня не любят, а потому что никто никого… и не собирается любить!
Равнодушные-то. И лицемерно-то таящие в себе равнодушие.
Тогда уж: не просто самоубийство – а ещё бы, с собой, кого-то другого прихватить… притом – желательно побольше… и лучше бы всё это – где-нибудь в школе, где много таких по возрасту… и уж самое бы отрадное – в школе, где сам учился…


Она – она из детства своего: из того – апрельского, космического, принесла в свою молодость скромность и прежде всего скромность.
А симпатична и прилежна, и аккуратна была сама по себе.
Ещё она вынесла из того времени, где прямо-таки властвовала вера в светлое будущее, -- вынесла оттуда настрой и дух коллективизма, братской взаимопомощи…
Даже, среди своих сверстниц-подруг, преуспевала именно в этом -- заводила была первая, скромница, в организации компаний и застолий, праздничных и просто для настроения!
Уже и в школе, в старших классах – когда она вдруг стала наконец увереннее и смелее, она ревностно втягивала своих одноклассников в дружбу, призывала к чуткости друг к другу. – И под любым предлогом: раз все и школьники уже горазды выпить – так нужно, конечно, весело и всем вместе!
Подруги и знакомые – особенно, потом, в пединституте – и уважали её, и завидовали ей, что на все руки: и готовить, и шить.
И в то же время… немного, странной такой, чурались её…
Что она хоть и замечала, но, до времени, принимала за их, подруг, неразвитость. – И ещё пуще всех, со своими корпоративными инициативами, задевала, тормошила!
В комнату к ним, в общежитии студенческом, приходили, само собою, и парни…
Было всем – волнительно, весело! И счастье было – доступно! Впервые в жизни, после родителей и школы, доступно…
И ей – тоже: было оно, счастье, и доступно, и даже головокружительно!..
Одна подруга из их комнаты даже выскочила, так пришлось, замуж.
И конечно, конечно – она, заводила всегдашняя и вездесущая, была на той свадьбе тамадой.
Потом – потом она работала то в одной школе, то в другой – и везде коллеги считали для её как бы той общественной нагрузкой думать за всех о предстоящих, в учительской, днях рождения и всяком тому подобном.
Жили они, молодые учителя-специалисты, тоже в общежитии… и к ним тоже ходили молодые люди… и казалось, что беззаботное счастье молодости всё продолжается…
И опять – то у одной своей подруги она свидетель при регистрации брака, то у другой…
А после свадьбы – подруги те… буквально, как-то где-то, исчезают!
Её уж знал и уважал весь тот небольшой город. Она любила свою работу и любила работать. Не любила – очень не любила сплетни и ссоры.
Но вот получила она комнату! отметила с подругой самой близкой новоселье!.. – и подруга та заторопилась домой: к мужу…
…Она – как-то так вдруг получилось – вспомнила, что у неё ведь есть братья! Пусть в другом городе. Она стала им время от времени названивать… приезжать иногда к ним в гости… Но у братьев была -- то та же занятость на их работе, то попросту какой-нибудь скандал… А общаться с нею женам братьев было всё вроде бы некогда, всё вроде бы как-то неудобно…
Вдруг, наконец, оказалось, что в её подъезде – она уже имела квартиру – живёт такая же и её возраста, но несколько странная. – Живёт одна и эту свою жизнь никак менять не собирается. Дескать, это теперь вовсе и не удивительно, даже модно.
Стали ходить одна к другой. Для вечеров. Для разговоров – каждая о своей работе, о своих родственниках… и об этом их доме… и об этом подъезде… Вернее – о проблемах и там, и тут, и везде…
Иногда и выпивали, обе привыкшие к такому порядку. И когда заранее к этому готовились, то… будто бы в их городке об этом никто не знал!.. и даже – будто бы в целом городе не было и даже не могло быть компании, кроме как для них двоих, одной для другой…
Она – она уже не участвовала ни в каких корпоративах.
В какой-то миг – поняла ясно: она всяческие сборища… попросту ненавидит!
Всю-то жизнь свою – только и была она той хлопотушкой, что устраивала, как могла и умела, быт и жизнь других…
Злолушка! – как однажды она, тяжело засыпая, истерично вдруг сама себя как бы невпопад обругала.
Нашла ещё в себе так же неожиданно -- и как бы необъяснимую… неприязнь к мужчинам. И ко всему, что касается всех их. К самому даже их, мужчин, -- на белом свете существованию.
И оказалось -- что многие и многие, и в городе и вообще везде и всюду, – такие же, как она, и так же, как она.
Женщины. Женщины и женщины…
Нет! Не может быть! Ведь проходит время… и время проходит -- как-то значительно...
Она – как и сама заметила – стала особенно строга ко всем на работе и даже выпивать стала как-то отчаянно, со злостью…
Со злостью – к чему?..
Никогда и никак на это не ответить!
К самой – что значилось в ночной одинокой темноте – жизни…
Ну, она не такова! Она ещё сможет!.. Что?.. Она ещё покажет?.. Что?.. И кому?.. Раз все такие же и так же …
Она раскрыла свои, самые личные, планы новой и надёжной подруге, соседке…
Стали вместе что-то прикидывать…
Та свела её со своими, на работе, подругами… те стали приглашать её в свои, чужие и чуждые, компании…
Конечно, выпивали. Она, конечно, держалась уверенно, независимо. Мужчина какой-то делает ей намёки – она снисходительно оценивает его: посмотрим, мол, каков ты есть на самом деле!..


Оказалось – она беременная…
Всё переменилось!
В жизни, не в жизни – к чему пустые рассуждения…
Теперь – «есть, для чего жить». Эту фразу чью-то она признала верной.
Но и ещё – как бы даже и более важное: появилось в ней что-то уж вовсе тайное… чего не выразить словами…
Родила.
Подруга-соседка во всём стала помогать. – Даже с радостью увлекательного досуга.
А она – со своими, на роботе, и дома, нервотрёпками – с некоторых пор стала жаловаться на желудок…
Хотела бы, например, и ждала дочку – но казалось: сын…
А с ними, с сыновьями, надо построже!
Вот он, пример: идёт она с ним, с ребёнком, за ручку – а тот… тот негодяй… он, тот, сволочь такая… попадается на улице… краснеет, улыбается, делает вид, что не узнал…
Да вообще, как подруга разведала, он, отец кровный, какой-то, оказалось, не вполне нормальный.
Она, учительница, к сыну стала, как положено, ещё требовательнее.
Даже подруга, сама не рожавшая, и то укоряла её за грубость, за жёсткость. – Ведь ребёнок… пусть и будущий мужик…
Но у неё – настрой в жизни был теперь такой.
Появилось в классе у сына новое баловство – мобильники…
И она – купила сыну мобильник самый, на то время. «крутой»!
Лишь бы дома сидел. Лишь бы – на глазах был. Всегда бы – под её властью.
Завелись компьютеры – компьютер сыну!
Интернет – целый вечер, когда уроки сделаешь, твой.
Сын, хорошо, телевизор не смотрит – и верно, что там: то разговоры, то смешки…
Сын, хорошо, -- всё в играх в этих в компьютерных…
И ни с кем он, сын, не гуляет, не дружит – или он… такой же, как его отец, непутный?..
Тем более, во дворе, на улице, ведь неизвестно что: вдруг убьётся… вдруг простудится…
Разве что теперь к ней, в больницу, приходит. С соседкой.
А в больнице – в больнице уже сказали тот диагноз…
Ей бы теперь-то только, как говорится, для себя пожить: недавно вышла на пенсию.
Но сказались -- сказались, небось, накопленные ночные смыслы:
Подругам, а сколько их было, -- не нужна…
Братьям обоим – не нужна…
Да и вообще… за всю жизнь… ни одному мужчине – была и есть не нужна…
Кроме, «на раз», того пьяного дебила.
Одна отрада – строгость к сыну!
А подруге – на укоры за её жестокость – ответ готов: у сына – всё есть!.. даже лучше и больше, чем у других таких!.. и даже, в случае чего, оставит сына – не на улице, а с квартирой!..
…Болезнь есть болезнь.
Слегла.
Становилось, от болей, уж невмочь.
Что бы ещё успеть?..
Вдруг – подруга-соседка принесла: тот, который, как говорится, отец-то родной, -- удавился… Может – узнав о её болезни?..
Она – она вдруг стала как никогда спокойная. – Значит, так иль иначе, отлились одному негодяю её тайные и злые слёзы.
Ни с нею, ни с отпрыском родным -- ни разу в жизни ни словом не обмолвился.
Решила – поскорей, пока того не похоронили…
Послала сына, школьника, туда, в морг – лишь бы чтобы как она решила вышло!
Пусть посмотрит. Пусть и он попереживает.
Стала кричать…
Неужели теперь этот, на всём готовом, будет жить припеваючи?!
Громко стала кричать…
Вот же тебе, жизнь, в морду!

Ярославль, 4 сентября 2022

(С) Кузнецов Евгений Владимирович