Как не повар бунт бунтил

                Моей нежно любимой Милене Ангел
     Воскресший император сидел подбоченясь на белой кошме, что посланец от Башкирской орды, старый джигит Юлай, оценил падением ниц. Мелко перебирая трясущимися ногами подполз к краю кошмы, не осмеливаясь ступить на священный войлок Великой Степи, ударился морщинистым лбом о седло, служившее цыгановатому Чике седалищем.
     - Восстань, - услышал Юла глубокий голос, - и прослушай лучше о моих злоключениях.
     Юла выпрямился и обернулся, заслышав шуршание переметных сум. Чика шарил в них, погрузив обе руки в темную и вонючую глубину, тающую в себе незамысловатые подношения. Вынул какой - то комочек, повертел и бросил к пасущимся на лугу коням, затем, найдя в сумах жбан кумысу, всхрапнул и подошел к императору. Протянул жбан и уселся на седло, вприщур посматривая на старика. Пугачев отпил, вытер усы, и отдал жбан Чике. Потом заговорил.
     - И ведь ухойдакали бы, как Бог свят, пришибли бы, но случай спас. Подменил меня капитан Маслов, а я на кораблике уплыл, многажды скитался, вскую шаташася, пока не понял, что пока живы мои верные башкортостанцы ...
     Юла взвизгнул и вскочил, вытягивая кривую саблю из простых ножен. Взмахнув остро отточенным лезвием, пал на колени и поднес лезвие к губам. Громко чмокнув, засунул саблю обратно в ножны и уселся слушать дальше.
     - Да ну на х...й ! - неожиданно выругался император, сплюнув. - Они ж реально чурки бешеные, Иван ! Как с таковскими всю Русь к казацкой пиратской демократии приведешь ? Они ж одно понимают, знай верещат  : " Башкам резил ! " Мало нам дикости народной ?
    - А мы революцию произведем, - допив кумыс отвечал Чика, - сначала среди себя, как Лимонов, например, я стану графом Чернышевым, ты - Петрой Федотычем Третьим. Там, глядишь, само пойдет.
    Пугачев, буквально оглушенный невероятно логическим предложением Зарубина, зашатался, белея. Вскочил и убежал в раскинутый по лугу шатер, но скоро выметнулся наружу, смущая Юлу странным нарядом. Башкир не знал, разумеется, что еще Басманов щеголял в женских юбках, украшая уши серьгами и приукрашивая свои лукавые глаза хной и басмой с сурьмой, но дико выглядящий в степи последней четверти восемнадцатого века балдахончик привел старика в неистовство. Он замычал, опрокидываясь на спину. Пугачев, запрыгнув Юле на спину сапогами, немного потоптался, а потом запел густым голосом :
     - Горит и кружится планета ...
     - Глохни, - взмолился тогда Чика, трогательно складывая свои руки на груди истинного патриота, очень хорошо видящего всю большую разницу между властью и ландшафтом. - Пой другую.
     Пугачев послушно заголосил, пугая смирного вообще - то башкира еще больше :
     - Арлекино, Арлекино ...
     - Шайтан ! - заорал Юла, убегая в степь. - Думаешь, гад, не знаю я такого простейшего историцки факта, что эрлекинами назывались безначальные отряды бригандов эпохи Столетней войны, наводившие ужас на Белль Франс ?!
     Ошеломленный Пугачев замолк и уставился на смеющегося Чику.
     - Не ты один книжки читаешь, - отсмеявшись сказал Чика императору. - Айда бунт бунтить, что ли ? Скушно же так пропадать - то.
     И отправились они бунтить бунт, Милена моя Ангел, бессмысленный и беспощадный, как и положено тута.