Благословение

Когда я только приехал в Б., моё внимание привлекло одно здание. Пять высоток теснились друг к другу, образуя волну: самая высокая посередине, потом ниже, и по краям самые низкие. Лицевой фасад каждой из них украшен иллюминацией. Ночью она включается. И сейчас я наблюдаю за своим маяком в этот тяжёлый час.

Сегодня тихо. Ни мотоциклов, ни машин не слышно из открытого настежь окна. Я пододвинул стул к подоконнику, облокотился на него и думал о чём-то вязком, тягучем. Ветер. Листья зашелестели.

Как же долго смотрю на эти огни, будто бы от моего взгляда они сложатся в ответ, в указатель дальнейшего пути. Меня потянуло выйти на улицу, и когда дверь в подъезд захлопнулась на свой магнит, я направился к зданию. Вокруг тихо. Автомобили не проезжали, как обычно бывает; случайные прохожие отсутствовали. На привычном переходе светофор мигал, и красный свет продувал листья ближайшего тополя. Я задумался о прошлом, и вспомнил, что 10 лет назад жизнь была совсем другой: лица мелькали, всякие глупости во дворе, ставшее привычным напряжение от непонятно чего.

А вот и здание-маяк. Я открыл ближайшую дверь, которая отворилась словно от касания. На стенах первого лестничного пролёта скользили светлые пятна. Я, поднявшись по ступенькам, увидел, что из открытого лифта разливался изумрудный свет. Мне стало ясно, что это значит, но рассказать об этом не могу; по крайней мере, таких слов я не знаю.

Пройти в кабину было тяжёлым решением. Я стоял до краёв наполненный грустью. Она возникает тогда, когда сказано всё и приходит время расставаться, но нет никакой злобы и недопонимания, только какое-то сожаление и благодарность и внутри остаётся ощущение нежной боли.

Можно стоять у этого лифта вечность, но в какой-то момент я сделал шаг. Двери сомкнулись, и кабина начала подниматься. Слёзы облегчения покатились по щекам, и меня обняло ощущение: я готов раствориться.