Настоящий полковник

Сами понимаете, о полковниках КГБ нельзя писать с бухты барахты, на то они и полковники, к ним надо подходить с трепетом и, желательно, с благоговением, а я… Но всё по порядку.

После того, как моя старшая дочурка вышла замуж, выплакав у меня дорогущее платье, за которое я полгода отрабатывала на Дорогомиловском рынке в павильоне подруги, а об этой свадьбе стоит написать особо, мы с ней не виделись и не слышались ровно восемь месяцев. На свадьбе я не была, так как Катя уехала из дома за три недели до этого счастливого события, бросив на прощанье:

- Если хочешь, приходи!

Ну, я и не пошла. Странно, правда? Все мои знакомые называли меня «еврейской мамой», пеняя на чрезмерную заботу, дескать, нельзя так опекать своих детей, ты идиотка, карьеру в журналистике загубила, бизнес не открыла. Про бизнес ещё Лена Пелевина талдыкала, она-то теперь вышла на международный уровень со своей лоскутной одеждой, - начинали мы с ней почти одновременно на Вернисаже. У меня были эксклюзивные вязаные вещи, которые наши замурзанные тётки не понимали, им подавай, чтобы как у всех.

А я иду такая вся обвязанная, в красных сапожках на шпилечке, белый свитер из козьего пуха с крупным рисунком, юбка цветная из ковровки до середины икры, через плечо Павлово-Посадская шаль наброшена, все оглядываются… Да, ладно, дайте уж собой полюбоваться, не всё же мне было детям сопли вытирать!

Катя-таки про меня вспомнила, приспичило ей помирать. Она так и сказала в трубку:
- Мамуль, я попрощаться приехала, мы с Лёшей у подъезда стоим!
- Уезжаете куда-то?
- Нет, врачи мне сказали, что я скоро умру.
Это позже до меня дошло, что дочурка мне на психику давила, а тогда у меня внутри всё оборвалось. А она стоит в на****ничке с едва прикрытой жопой, живот ей на нос лезет, что с дуры взять.
Я ей - свои зимние сапоги, шубу, обзвонила знакомых врачей, положила на сохранение на Ленинский, каждый день к ней с фруктами и котлетками, а она мне:
- Мам, я фруктами всю палату кормлю…

 Ну совсем, как тогда в Петрозаводске. Мы с Женькой последний хрен без соли доедали, а она девок икрой угощала. Но это Катя – ни дать, ни взять. И это я. Мне хочется, чтобы дочка нормально питалась, а ей хочется, чтобы её все любили. Вот только любовь не покупается и не продаётся, как бананы в магазине, не смогла я этой дуре вбить в её самовлюблённую башку простой истины. Не смогла.

Думаю, родит, не отправлять же её к свекрови в хрущёвский сральник, надо ремонт в квартире сделать и скотину раздать. На тот момент было у меня три кошки, кот и два котёнка. Позвонила в клуб, объяснила ситуацию, котят сразу забрали, сунув мне по тысяче рублей, двух кошек отдала подругам «на время», осталась одна кошечка с кривым носиком из непроданных и любимый кот Перчик, председатель клуба прислала мужика, страждущего поиметь породистое животное даром.

Приехал этакий колобок с меня ростом в потёртой куртейке, а с ним жена – гренадёр с немытой головой в лисьем воротнике. Дали они мне за кошку сто рублей, я и подумала, что у этих неимущих всё ушло на лисий воротник. Через три дня мужик позвонил и говорит, мол, мне бы родословную на кошечку Вашу… Объяснила, что животное с дефектом, не выставочное, что в разведение не годится. Он второй раз звонит, дескать, родословная нужна для красоты, чтобы гордиться.

Ну, думаю, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Родословная пять долларей стоит, Катьке фруктов лишний раз куплю. Заказала, Владка вошла в положение, пригрозила, что, если кривоносую на выставке увидит, труба. Она судья международной категории, у неё самой детей трое, мой кот нас связывал родственными узами, - он был её разведения.

Дядька приехал за родословной, однако эквивалента пяти долларам в размере ста пятидесяти рублей у него не нашлось, исключительно пятисотрублёвая бумажка, а у меня сдачи ни копья. Говорю, идёмте уже к метро, там и разменяем. Сама думаю, вот хмырь, мог бы и ту бумажку оставить, я же объяснила, что дочь на сносях, только потому и пошла ему навстречу. Пока мы брели до Фрунзенской, я успела выслушать практически всю героическую биографию этого человека с другой планеты, а послушать было что.

Звали его Александром, в прошлом он служил «заместителем начальника строительства Байконура», гонял в Москву дыни вагонами, за эту коммерцию его чуть было бандосы и не грохнули. То есть, денег у него было до фига. Я шла и злилась про себя. Нехорошо я о нём думала, как, впрочем, обо всех полковниках КГБ и не только о полковниках, но и о генералах. У метро полковник со мной попрощался и скрылся за дверью метро вместе с родословной, а я осталась обтекать.

Но через пару дней полковник позвонил, извинился, сказал, что он мудак, и предложил встретиться. Я как раз собиралась поехать к матери, она попросила привезти ей кураги и орехов, мой путь пролегал через Дорогомиловский рынок, где полковник нашёл меня в толпе. Хватка у него была полковничья. Между тем, процентов на мои сто пятьдесят рэ не наросло. Александр пёрся за мной до Савёловского вокзала, словно прилипнув, чем очень меня раздражал, и всё время щебетал о своём героизме. Это по прошествии многих лет он сказал, что применял ко мне какие-то свои техники, но я не реагирую ни на техники, ни на гипноз. Вот такая я железная леди.

Как-то вечером, когда мы с маман безуспешно пытались оклеить потолок в гостиной, делая ремонт перед Катькиным явлением с её привесом, полковник появился на нашем горизонте. Трубку взяла маман, а у неё не забалуешь, она быстро смекнула, что звонок непростой, и тут же пригласила звонившего приехать и принять участие в нашей бабьей доле.

Александр ворвался в нашу скорбную жизнь обрадованный и разгорячённый, он прыгал довольно ловко, составляя из стульев и столешницы леса, долго уговаривал кого-то в телефоне, что задерживается на работе, лепил обои, которые мы с матерью мазали клейстером, и рассказывал нам старые анекдоты.

- Какой приличный мужчина! – ворковала маман после его ухода, -вот такого тебе и надо, а не того альфонса, с которым ты без конца ругаешься.
- Мы не ругались, просто он Катьку терпеть не может, вот и уехал к матери.

Но поссорились мы не совсем из-за Катерины. Я хотела моющий пылесос, а Димка купил музыкальный центр. Понять его мне было трудно, он подхватил свою покупку и ушёл ночью пешком к родителям на «Водный стадион». Я сильно переживала, дошёл ли он, весь следующий день у него был занят телефон, я уложила Женьку, взяла такси и полетела на Водный за последнюю тридцатку. Спросила у таксиста, что за очередь стоит у американского посольства, он засмеялся от удивления:
- Что, правда не знаете? Это проститутки.

Я и правда не знала. Девушки стояли в ряд, их было довольно много. Одна, что стояла под фонарём, распахнула пальто, когда к очереди подрулила иномарка, и оказалась в купальнике на весеннем морозце.

 На звонок в дверь выскочил Димкин отец, велел подождать, сказав, что сейчас позовёт сына, и я убежала, - в карманах было пусто, но в метро меня пустили. Иногда люди бывают сердобольны к зарёванным тёткам, особенно, поздним вечером.

Итак, маман посчитала, что, наконец-то, я освободилась от своего «никчемушнего придурка» и меня можно пристраивать за разных женатых полковников. Ну, у неё это мигом, она сама побывала замужем энное количество раз, - «жена не стена, её и подвинуть не грех».

В этом мы с ней расходились кардинально. Катя родила и явилась во всей красе со своими мужем и младенцем. Лёша оканчивал авиационно-технологический, ни хрена не понимал в чертежах, я рисовала ему заклёпки и нянчилась с внуком, а дочь, ошарашенная родами, бесцельно тыкалась во все углы.

Полковник бывал наездами, он привозил яблоки и очень хотел понравиться моим детям. Где-то у меня даже осталось фото Александра с младенцем на руках. Но вскоре с детьми разладилось, и вот почему.  Лёша защитился на троечку, устроился на работу и ему стало казаться, что он меня кормит. А когда я загремела в больницу, и Димка привёз меня домой помыться, то обнаружилось, что в нашей квартире живёт ещё парочка Лёшиных братьев: один родной, а другой сводный, - вполне половозрелый мужчина от первого брака отчима.  Причём, он спит на нашей с Димкой кровати, а младший брательник – на Женькиной. То есть, все комнаты при деле.

Зная, что за мной волочится полковник КГБ, дети особо возражать не стали и свалили, прихватив кое-какие вещички, - я тогда работала на часовне у Павелецкого вокзала, куда полковник заруливал пару раз в неделю и кормил меня обедами, объясняя это тем, что ему приятно со мной общаться. К тому же, он докладывал мне о житье-бытье моей кривоносой кошечки. Сам он не ел, видимо, экономил.

Часовня представляла собой пластиковую будку с церковными товарами, рядом находилось ещё одно небольшое помещение, где висели иконы и можно было поставить свечи перед дальней дорогой. Я частенько гоняла оттуда придурков с фотоаппаратами, желающими сфоткаться на фоне Иисуса Христа. Также, была там икона в рост с изображением Ксении Петербуржской, я закрывалась в молельне и просила блаженную управить мои сердечные дела. Без неё я бы точно не справилась. Полковник был настойчив необычайно.

Как-то в конце рабочего дня приехали все одновременно: Димка, полковник, подруга Ленка и моя сменщица, которая вытаращилась на мужчин с ехидным выражением лица, она их встречала по отдельности, но никогда вместе. Ленка набрала книг, они с Димкой шли впереди, мы с полковником - сзади.

- Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, - вкрадчиво начал Александр.
- Догадываюсь, - я поёжилась от нелепости ситуации. – А Вы женитесь на мне, я же не возражаю.
- У меня есть жена. Она завуч в школе, будет писать мне на работу, а у нас с этим строго.
- Да ладно, не строже, чем у Бога. Вы ведь сами говорили, что веруете.
Полковник поморщился, он давно приглашал меня съездить с ним в Новый Иерусалим.

- Иду я рядом с тобой и думаю, какая же ты красавица, какой Дима у тебя красавец, высокий, стройный, не то, что я! – Александр притворно вздохнул, - мы ведь можем просто дружить?
- Мы и так вроде не враждуем…
- Ладно, я поехал, пойду ловить такси.
- Не надо, мы Вас подвезём.
И мы с Димкой отвезли полковника в его Дедовск. Он перестал приезжать на часовню, однако вскоре я сама ему позвонила. И это было только начало, когда наши отношения действительно переросли в дружбу.

2.

Зачем судьба сталкивала меня с нравственными человеческими уродствами, я не знаю, не затем же, чтобы я стала писателем? Впрочем, читая «Холодный дом» Кронина в далёком детстве, я мечтала написать книгу о своей жизни, зная, что она будет гораздо страшнее моего чтива. Правда, Кронин вряд ли сталкивался с чувством юмора у жертв своего повествования, а у меня оно вырабатывалось постепенно посредством боли, нелепости и жестокости, окружавших меня с первых шагов по земле.

Я выжила не благодаря, а вопреки, видимо сработала цепкая генетика отверженных, она же толкала меня трястись над моими собственными детьми. Однако, и на старуху бывает проруха, - я совершила просчёт, разрешив младшей дочери полететь в Тунис. Ей оставался заключительный одиннадцатый класс, обучение было платное, Женька решила заработать сама, откликнувшись на предложение вокалистки.

- Мамочка, не волнуйся, я же не одна полечу туда, нас будет две певицы и четверо танцоров, это целая программа. Дорогу и питание нам обеспечит принимающая сторона, а за выступления заплатят триста долларов, три дня – это недолго, зато как раз хватит на оплату Классцентра.

Женька всегда стремилась облегчить мне жизнь, тем более, что у нас был тяжёлый год, когда я едва выкарабкалась с того света. Что-то во мне противилось этой поездке, интуиция у меня нечеловеческая, но дочурка уговаривала со слезами:

- Ты не даёшь мне стать самостоятельной, мамочка, я тебя очень люблю, но так нельзя! Я хочу выступить в другой стране, ты же отпускала меня во Францию, а я была младше на целых два года!
- Ты ездила со взрослыми, а сейчас вы все ровесники, я не знаю других ребят.
- Ты увидишь их в Шереметьево, я всё равно полечу, вот увидишь.

И мне пришлось согласиться, хотя и со скрипом. Я позвонила в Классцентр, завуч толком ничего мне не объяснила, сказав, что вокалистка у них новая, у неё много собственных инициатив. Димка тоже сомневался в этом предприятии, Женьку, в отличие от Кати, он любил, как свою собственную, её трудно было не любить, - ласковая и смешная, трогательная певунья, у которой все проблемы заключались в её чрезмерной открытости и желании помочь окружающим.

Она чутко реагировала на несправедливость и часто плакала из-за Катиного предательства, так как та её подставляла при любой возможности. Моя бабушка говорила про таких, как моя старшая: «Её бы истолочь, да назад у жопу проволочь!» Однако никуда не денешься, своё говно, хоть и вонючее до предела.

В Шереметьево нас отвёз Димка, - к тому времени у него завёлся старенький москвич-трудяга, - девушка Юля, «сопровождающая» артистов, нам обоим не понравилась с первого взгляда. Вторая певица была на пару лет старше Женьки, она была худенькой провинциальной блондинкой повыше её ростом, улыбчивая и неуверенная в себе. Танцоры – обычные мальчишки, но они уже работали на подтанцовках, я попросила их не оставлять мою дочь без внимания.

Юля выглядела лет на тридцать, хотя, по всему, была гораздо моложе. Она приняла на своё лицо столько дешёвой косметики, что я вряд ли смогла бы описать её внешность. Она смотрелась, как мадам с последней полосы жёлтой газеты, где рекламировали знакомства с женщинами низкой социальной ответственности. Нет, не хотела я отпускать свою Женьку, я это твёрдо знала, но дочь щебетала без умолку, гладила мои руки и умоляла не беспокоиться.

Юля с ребятами не полетела, она попрощалась с ними у стойки регистрации и буквально убежала восвояси. Димка пытался унять мою нервную дрожь, включив в машине музыку, но она мне только мешала, я попросила отвезти меня на работу. В сумочке у меня остался Юлин телефон.

Женька позвонила вечером, сказала, что приняли их прямо на аэродроме, разместили в гостинице, покормили и завтра они будут выступать в каком-то столичном зале.
- Дичь какая-то, - подумалось мне, - ну хорошо, минуса у них с собой, но они неспетые, неслаженные, и столичный зал? Впрочем, Тунис – сельская местность по сравнению с Францией…
И я постаралась задавить в себе тревожные мысли. Всё равно деваться было некуда.

На часовню приходили разные люди, они мелькали передо мной и мало запоминались. Но был один монашек, который мелькал чаще всех. Он был небольшого роста, с мелкими чертами лица, за ним катилась сумка, набитая церковной литературой, он покупал у меня свечи и подолгу молился перед иконой Богородицы.

На следующий день после отъезда Женьки монашек явился, как всегда, будучи в хорошем настроении, и отметил мою непривычную озабоченность. Я рассказала ему, что меня мучает.
- А Вы могли бы приютить меня на пару дней? Будем разговаривать, может быть, и я Вам на что-то сгожусь.
Мы с Димкой приняли на себя заботу об этом человеке, для нас это не было чем-то непривычным, кого только мы ни принимали, бывало, у нас всё лето жили какие-нибудь иногородние, пока я отдыхала с детьми в нашей валдайской халупе. Нет, я не брала за это денег, а иной раз и взяла бы, да никто не давал. Однажды у нас гостила девушка-англичанка, её нашёл и принёс наш приятель, кто-то напоил девчонку и оставил на скамейке в метро, она лыка не вязала не то что по-русски, но даже по-английски. Пёр Толик Лизавету с площади Революции на своём плече, как дохлую кошку. Жена его не поняла и сбежала к матери, а потому Толик занёс Лиз к нам. Мы как раз отбывали в Ходуново, Лизавета, протрезвев, натащила из общаги каких-то английских соусов и конфет и осталась караулить квартиру. Она училась в Московском Университете.

Итак, у нас поселился монашек Илларион. О себе он ничего не рассказывал, только выговаривал нам за то, что живём без росписи и венчания, молился перед едой. Однажды у него проскочило совершенно не монашеское выражение, он спохватился, но нас с Димкой это насторожило, как-то не по-монашески чел расслабился. На третий день он встретил нас с работы большим арбузом и бутылкой красного вина. Была суббота, и Илларион предложил поехать в Троице-Сергиеву Лавру для исповеди и причастия.

Я работала без выходных, а потому мужчины ранним воскресным утром уехали без меня. Что меня дёрнуло надеть золотые серёжки? Я полезла в шкатулку, стоявшую на полке в гостиной, и не обнаружила там ни одного золотого предмета с пробой, только авторское колечко с аметистом. В замешательстве я подумала, что могла переложить свои сокровища, пока переживала из-за Жени и забыть об этом, но, дойдя до метро, восстановила в памяти три последних дня и поняла, что ничего никуда не перекладывала.

Пропали две пары золотых серёжек, обручальное кольцо высокой пробы и коллекционная николаевская пятёрка, подаренная Димкой. Я позвонила полковнику, мне нужен был его совет.

- Не знал, что ты такая дура! – прокричал он в трубку, - как можно пускать в дом, кого ни попадя! Немедленно иди в милицию и пиши заявление, а я сейчас подъеду!

Было так противно, что невозможно описать. Недаром накануне мне снилась бабушка, она всегда появлялась перед неприятными событиями и смотрела на меня так, что её взгляд пронизывал до печёнок. Вот и не верь снам. Я написала заявление с описанием пропавших вещей и, придя домой, застала полковника у подъезда. Он впервые приехал на своём «БМВ». Долго ждать не пришлось, вскоре показался Димкин москвич.

Когда монашек вылез из машины, полковник подошёл к нему и, показав удостоверение, сгрёб за подрясник.
- Ты что же, сука, делаешь? Последний уголовник не украдёт в том доме, где его помыли, накормили и спать уложили! – ей-богу, если бы таким тоном, каким это было сказано, обратились ко мне, я бы описалась.
- Я должен был на что-то жить, - пропищал Илларион, он стал белее мела, - я купил им арбуз и вино…
- На их деньги? Куда ты дел вещи?

Оказалось, что Илларион сдал золото за сущие копейки ханыгам, грабившим старушек на Арбате, скупая у них последние драгоценности и столовое серебро.

Полковник было потащил монашка на Арбат, но поезд уже ушёл. Ханыги работали на Красное село, где из драгметаллов лили кресты и церковную утварь. Вот ведь ирония судьбы. Немного позже по звонку Александра подъехали менты, сняли отпечатки пальцев в квартире и забрали Иллариона с собой.

- Где Женечка, - спросил Александр, - куда вы её дели?
Пришлось рассказать о том, что Женя улетела на гастроли.
- Ладно, я сам всё узнаю, где она и с кем, - сказал полковник на прощанье. – Звони, если что не так, не глупи, ты одна могла бы заменить наш аналитический отдел, но допускаешь такие просчёты, что тебя удавить мало.
Ага, я вспомнила кошачью родословную… Все мы бывали рысаками…

Меня вызвали в участок. Оказалось, что обручальное кольцо Илларион продать не успел, и позже мне его вернули вместе с кошачьим колокольчиком золотистого цвета, видимо, принятого вором за драгоценность. Но самое страшное я узнала в тот же день. У Иллариона в кармане подрясника нашли два сапожных шила, которыми он намеревался нас с Димкой убить спящими, воткнув их в наши уши. Таким образом он смог бы пожить в квартире до Жениного возвращения, а там, кто знает…

Забегая немного вперёд, скажу, что в день суда я написала отказ участвовать в процессе. Мне было слишком тошно видеть Иллариона, цинично причащавшегося в Лавре совместно с Димкой накануне нашего предполагаемого убийства. Немного жаль было золотой пятёрки, всё же подарок любимого человека, но блеск золота затмевал Женькин отъезд и всё, что последовало в дальнейшем.

3.

Соседка Ольга этажом выше – частый гость у нас дома. Она прошла через войну в Афганистане, имеет некоторые странности, но ей невозможно не отдать должного, как прекрасной рассказчице. Причём, об одном и том же событии она может поведать в лучших традициях приключенческого романа, вернее, нескольких, - каждый раз по-новому. Ей я обязана спасением моей жизни, а потому, никогда не стараюсь обличить или поправить, тем более, что слушать её одно удовольствие.

Психологически Ольга моя палочка-выручалочка, к тому же, она прекрасный диагност, несмотря на то, что работает обычной медсестрой. Меня бы закололи в больнице всякой хренью, если бы она не подсказала врачу взять у меня стернальную пункцию. Но я сейчас не об этом. Ольга помогала мне переживать из-за Женьки. А дело было так: дочь позвонила и сказала, что им не заплатили.

- Мамуль, мне предложили ещё попеть, обещали заплатить пятьсот или даже семьсот долларов…
- Доченька, не дури, возвращайся домой, когда у вас самолёт?
- Мамочка, он уже улетел, я дала согласие на выступление.
- Господи, что ты наделала! Кто-то ещё остался?
- Нет, я одна. Не переживай, всё будет хорошо! Я ещё позвоню.

- Сходи в консульство, скажи, что потерялась, сходи обязательно!
Женя дала отбой. Я думала, что моё сердце выскочит от волнения. Но, что же я могла поделать?

Ольга прибежала сразу, мы начали морокать, как быть дальше. Но даже двух наших голов было мало.
- Какая она дурочка, это же другой мир! Там с тобой будут есть-пить-улыбаться, а ночью тебя зарежут! – утешала меня подруга.
- Я позвоню Анвару, поговорю с ним.
Анвар Хусейнович работал зав. хирургическим отделением в больнице при первом меде, он и доктор Заки спасали меня в недавнем прошлом, оба они были из Иордана, учились в СССР, работали здесь, а Заки дружил с королём Иордании. У меня затеплилась надежда, что с дочерью всё кончится благополучно.
Тут ещё мне подвернулся этот рецидивист с ворованными книжками, одетый монахом, неделя пролетела незаметно, от Женьки не было никаких вестей. Полковник звонил каждый день, интересовался моим самочувствием, я старалась свести общение на нет, чтобы не занимать телефон.

И вот доченька позвонила. Она тараторила что-то о том, что работы никакой нет, денег у неё тоже нет, что живёт она у какой-то тунисской подружки Альмы и вместе они раздают рекламу у дороги. Мне поплохело.
- Когда ты вернёшься? – почти прокричала я.
- Пока не на что взять билет, - ответила Женя, - и денег на телефоне тоже…
Разговор прервался. Вот, что хотите, то и делайте.

Полная растерянность и безнадёга овладели мной. Димка ругался на Женю, на её безалаберность, говорил, что дети однажды вгонят меня в гроб. Так уже почти вогнали, было дело, но ведь никуда от них не денешься, с кашей уже не съешь. Я собралась с мыслями и стала вызванивать Юлю.

- А Вы разве не в курсе? Ваша дочь влюбилась и собирается замуж, она потому там и осталась, - сказала мне Юля. Я опешила:
- Вы ничего не придумываете? Такого просто не может быть!
- Отчего же не может, в Тунисе парни красивые, а Ваша дочь прекрасно поёт, её могут замуж взять.
- Так могут или берут? Откуда такие сведения? – Юля мгновенно бросила трубку.  Я напрягалась всё больше, мне хотелось отпинать себя за то, что пошла на поводу у Женькиных певческих амбиций.

Ольга подлила масла в огонь:
- Я ходила к Анвару, он звонил знакомым в Тунис, ты ведь знаешь, у арабов везде родственники, ему сказали, что Женька твоя колется, живёт под лестницей в каком-то кабаке, пока не расплатится за герыч, её будут иметь все подряд...
Как я не сошла с ума от подобной “новости”, не знаю. Ольга ещё что-то плела, возбуждённо расцвечивая подробностями, но я её уже не слышала. Как только за ней закрылась дверь, я позвонила полковнику. И понеслось...

Ну, дурой он меня уже величал, это было привычно.
- Почему сразу не сказала?
- Не могу же я на Вас повесить все свои проблемы!
- Можешь, я только этого и жду. Я вообще хотел свить здесь гнездо.
Последняя фраза меня ошеломила. Гнездо? Это как? Мне без пяти минут полтинник, можно сказать, на уколах живу, сердце ни к чёрту, а любовник, тем не менее, назревает? Причём, мы с полковником с одного года, а Димка на тринадцать лет моложе, какой-то перекос в отношениях, неправильно это. Однако помощь мне нужна и, похоже, нешуточная.

Полковник извлекает на свет и вокалистку, пославшую ребят в Тунис, и самих ребят, находит девушку, у которой есть фото с поездки. Он берёт отгулы и приезжает ко мне.
- Так, - говорит он, плотно устраиваясь на кухне, - ты варишь кофе и слушаешь сюда. Во-первых, я представился отцом Жени, если тебя кто-то будет спрашивать, кто я такой, на работе я тоже объяснил, что теперь моя фамилия Иванов, если позвонят из-за границы. Эта вокалистка, мать её, имеет трёхэтажную виллу, как думаешь, с каких шишей? Она организовала поток молодых дур в азиатские страны. Я ей сказал, что за жопу ещё возьму, а пока, если моя дочь не будет посажена на самолёт, пусть покупает себе белые тапки.
Сидеть в наручниках в допросной ей вряд ли понравится.

Теперь посмотри на эти фото и перестань дёргаться. Руки у Женьки чистые, я всё под лупой посмотрел, твоей соседке надо язык вырвать за такие фантазии. Впрочем, может, и правильно, а то ты мне не позвонила бы. Самое страшное может случиться, если дочку переправили в Дубай, оттуда я её не достану. Там полное дно. Её уже увезли в другое место, эта Альма живёт в трёхстах километрах от столицы.

Полковник перевёл дух, отхлебнул горячего кофе и продолжил:
- На фото есть красивый араб, видишь этого парня, однако он обнимает Женину подругу, а не твою дочь. Юле я тоже всё объяснил популярно, она будет дристать неделю и вряд ли захочет посредничать в подобных грязных делах в следующий раз. Мне остался один звонок, но есть разница во времени, подождём.
Нельзя сказать, что мне стало намного легче, но я как-то внутренне присмирела что ли, и с надеждой взирала на Александра. Он и был моей надеждой.

Я накормила полковника ужином, но, казалось, он не отдавал себе отчёта, что лежит перед ним на тарелке, запихнул в себя несколько кусочков тушёного картофеля, промычал «спасибо» и принялся дозваниваться в Тунис. В то время я ещё помнила английский, Александр кричал в трубку, что он отец певицы, что он полковник КГБ, что он всех достанет и не стеснялся пересыпать английскую речь отборным русским матом.
- Ты, сука, думаешь, что у меня руки короткие? Тра-та-та-та!!!
При этом лицо у него было соответствующее, и мне было страшно не меньше, чем, когда он тряс вора-монашка, оторвав того от земли.

- Всё, - Александр выдохнул, - если Женя не прилетит послезавтра, она не прилетит никогда. Надеюсь, всё будет хорошо. У меня к тебе просьба, даже приказ, мы не знаем, кто там ещё будет, в аэропорт едем только мы с тобой, никакого Димы, поняла? – я кивнула. Меня бил колотун.

На следующий день я пошла к Анвару, что-то мне не нравилось в Ольгиной легенде, к тому же, она выморщила у меня золотые авторские серьги с перламутром, якобы для жены профессора, как она объяснила, звонки в Тунис очень дорогие. И хотя я понимала, что соседка привирает, ей давно нравились мои побрякушки, - у неё самой все пальцы были в гайках, - отдала серьги без сожаления, мне в тот момент ничего не было жалко, лишь бы узнать о Жене хоть что-нибудь.

Анвар Хусейнович, сделав круглые глаза, сказал, что Ольга к нему не обращалась.
- Как же так? – и я описала ему ситуацию.
Профессор покачал головой:
- У неё контузия была, ты её не суди строго, а твоя дочь, если она живёт в арабской семье, цела, если бы она вела себя неподобающим образом, никто её в семью не пригласил бы, успокойся, она вернётся. Если тебе что-то будет нужно, приходи ко мне самолично.
О серьгах с перламутром я спрашивать не стала, и так всё было понятно.

В церковной лавке я взяла «часы» - это такая книжка с молитвами на всякий час, и читала её каждую свободную минуту. Не отрывалась я от «часов» и в аэропорту, куда мы с полковником приехали в день прилёта Жени. Как Александр ни пытался меня успокоить, у него ничего не вышло, да он и сам нервничал изрядно. Самолёт задерживался. Наконец, с тунисского рейса повалили пассажиры. Женька выскочила в полосатой матросской футболке, она заулыбалась, увидев нас с полковником, кинулась мне на шею со словами: «Мамулечка, почему ты такая бледная?!»
Я еле устояла на ногах, счастью моему не было предела. Слёзы лились сами.

- Была бы ты моя, разорвал бы, как Тузик грелку! – полковник взял у Жени сумку, и мы пошли к машине. На улице хлестал нешуточный ливень. На полпути нас встретил Димка, и мы пересели к нему.

- Представляешь, мамуль, меня забрали от Альмы, мы поехали в аэропорт, а это триста километров, машина сломалась, парень, который меня вёз, поймал попутку, заплатил и дал мне сто долларов. А в самолёт и вовсе посадили без билета! Там была ещё одна девочка, мы перед трапом познакомились, тоже отстала, как я.

- Две идиотки, - думала я. - Певуньи, хреновы.
Видимо, второй девочке повезло и её отправили с Женькой до кучи, на всякий случай. Что связываться с этими русскими полковниками.

Я хотела как-то отблагодарить Александра, однако выяснилось, что от переживаний у него открылась язва и он загремел в госпиталь. Мы с Димкой поехали его навестить, мне выписали пропуск, я притащила в палату трёхлитровую банку брусничного киселя.

- Что это? – с сомнением покосился на банку полковник.
- Это целебный кисель, от него Ваша язва быстрее зарубцуется.
- Ты моя язва, - Алесандр засмеялся. - Димке твоему привет. А дочери скажи, что она поганка. Чуть нас с тобой не угробила.
- Она говорит, что я напрасно волновалась, что в Тунисе живут прекрасные люди, а с Альмой они теперь - не разлей вода. Альма приедет учиться в Россию и будет жить у нас.
- Всё, иди, не смеши. Дай умереть спокойно. Ну, дур таких больше нет, это точно!

В сентябре меня перевели в Издательский Совет. Женя позвонила в разгар рабочего дня и взволнованно сообщила:
- Мамочка, в нашем доме пожар, я приехала из Классцентра, а тут милиция и пожарные, что мне делать?
- Попросись подняться в квартиру, возьми всё самое ценное и неси ко мне в Абрикосовский.
- А что у нас самое ценное?
- Кот, канарейка и документы!

Через двадцать минут дочурка с переноской и клеткой, накрытой платком, появилась в магазине церковной утвари.
Горела квартира Ольги на восьмом этаже.