Проклятый буддист

Однажды в дверь постучали. Буддист только-только закончил приготовления к завтраку, и в руках его дымились - в одной: горячий кофе с сигаретой; в другой: пятнадцатисантиметровый полусэндвич, неприкрытый ничем сверху, бессовестно выставивший начинку на показ. По происхождению сэндвич, с учетом размеров исходного батона, следовало, конечно же, считать четвертным.
Это было странно. Услышать стук во время завтрака. Было странно услышать стук вообще. Они так надежно спрятались. Курящая из прозрачной трубки очищенный кристаллический надеждофетамин, опийно-почерневшая душа приподнялась на локте и посмотрела в сторону двери.
- Мне показалось? – Спросила она.
Путаясь в халате, что ему в прочем, никак не мешало, буддист, перетаскивая ноги, прошел мимо облюбованного ею дивана:
- Не показалось. Спи.
- Как я могу спать, если к нам кто-то ломится?
- Желательно – молча. Твой бред напрягает меня.
- Мой бред – это твой внутренний голос. – Напомнила черная душа.
- Когда он поддакивает мне - я теряюсь.
– Так, ты и не находился никогда. Как можешь потеряться? – Она затянулась горьким дымом, закашлялась. На губах выступила черная кровь, еще чернее, чем была сама - тоска… Никак не иссохнет. Упав обессиленно на подушки, душа спросила. - Зачем ты идешь к двери? Ты еле ползаешь, ты так устал. Будешь открывать?
- Не знаю. Надо посмотреть – кто…
- Надо? – Душу затрясло в оскале смеха. Треснули от клацанья оставшиеся в почти беззубом рту зубы. – Кому надо?.. Забавно.
- И глупо. Я знаю. – Буддист отодвинул носом заслонку глазка бункерной двери. Руки у него по-прежнему были заняты: в одной дымились горячий капучино с ванилью и сливками, больше похожий на раф, и сигарета; в другой пятнадцатисантиметровый полусэндвич, неприкрытый ничем сверху, бессовестно выставивший начинку на показ, который, с учетом размеров исходного батона, следовало, конечно же, считать четвертным. Происхождение и детали были важны для сэндвича и кофе, умирающей в пепел сигарете было на него неизменно плевать. Она клон. И не обладала уникальностью, в отличие от первых двух. Она клон, и не обладала уникальной склонностью пытаться идентифицировать себя по признакам общества. Сигаретной сути и предопределения судьбы было достаточно, для понимания своего места в жизни.
Две линзы, зафиксированные по бокам для комфорта, одна из которых направлена на внешний объект, а вторая внутрь являются окуляром. Глазок не знал этих подробностей о себе, он просто перевернул внешний объект вверх ногами поймав его в одну линзу, а потом перевернул его еще раз и плюнул этим изображением в зрачок буддиста. Прицельно и очень глубоко, метя в душу.
- Что-то очень красивое. – Резюмировал тот оттирая глаз, как будто в него что-то попало. – И очень глубокое.
- Экзистенциальное, не иначе? – С сарказмом уточнила душа, поджигая под стеклянной колбой огонь.
- Снаружи – нет. Но там может быть много слоев. Ты же знаешь. Люди не просты...
Душа хмыкнула:
- Я знаю, что тебя не отпускает надежда встретить это при жизни в ком-то. Не отпускает твой вечный трип. Оттого я такой прокуренный наркот. Твоим надеждам нет конца и края. Они как струпья отлетают с тебя и мне всегда есть, что курнуть. Ты прокажен.
- Я проклят. – Поправил буддист. – Проказа и струпья – это симптомы.
- Будешь открывать?
- Так, там не заперто…
Дверь толкнули. Раскрываясь, она сбила ровные ряды кладки, замуровывающей проход на половину. Войдя, незнакомец сбил оставшиеся в пазах блоки. Кладка была сырой. Цемент не может схватиться, если на него бесконечно капает что-то. Слезы, там, которые сквозь сон откуда-то берутся, невыясненные, смутные – просыпаешься и выжимаешь подушку. Не на душу же ее выжимать – она сопротивляться будет. Вот и приходится на блоки.
- Как у вас тут неудобно, тесно, - заявил с порога внешний объект. – Понакидано под ногами. Все - не как у людей.
- Пожалуй. Тесно тут, да - мы вдвоём только, и близки. Нам больше и не надо. И мы любим накидывать всякого. - согласился со всем сразу буддист. Он, наконец, смог откусить сэндвич, придав существованию последнего смысл. Сэндвич благодарно задрожал, закапал соусом. Буддист повеселел и запрыгал то на одной ножке, то на другой. – По-людски - у нормальных людей. А я - проклятый буддист. Там на двери табличка есть. Смотри, как я танцую. А ты кто?
- Не нормальным себя считаешь? – Хмыкнул вошедший, игнорируя обращенный к себе вопрос. Обращенный им в ноль вопрос потоптался и вышел из бункера, осознав, что его присутствие бессмысленно. Он был не принципиальным. – Особенно как то прыгаешь? Не такой как все, и чем же? Синдром Бога? Мнишь себя им?
- Я?! Я бы не посмел. Я всецело и искренне люблю его, и даже иногда понимаю. Но он ужасающе жесток и бесконечно милостив одновременно. Биполярочка. И мы по его образу и подобию - прикинь?! А ты?
- А я - свободен. Для меня нет границ и нет ограничений. Не вижу причин им не быть.
- Богом?
- Нет, конечно - не Богом. Синдромом. Я как болезнь, но ты пока об этом не знаешь.
- У меня сильный иммунитет, - улыбнулся буддист. Надуманная опасность может напугать кого угодно, только не его. Чего бояться болезней, если у тебя есть собственный план?
- Ну-ну…
Вошедший расположился на единственном в бункере стуле. И неожиданно начал расти, занимая все пространство в ширину, высоту и вниз. Вокруг него витала аура загадочных образов и черных дыр. Звезды зажигались и со стоном гасли, древние пропитанные мудростью божества смотрели оттуда буддисту в глаза, и божества еще древнее и поменьше, с которых сочилась не подменённая еще людьми истина, капала ему на приоткрытые губы. Мир снова стал велик, перекрыв ограниченность родного бункера. Прикрыв стыдливо ограниченность и пустоту его самого.
Буддист, забыв, как жевать и молиться, сел у ног незнакомца.
Он благоговел. По душе, с частотой оголодавших блох, запрыгали восторженные щенки.
- Ну, начинаааа-аа-ется, - протянула черная душа, делая попытки стряхнуть как их, так и ползущие к ней со всех сторон длинные руки, которые отбрасывал незнакомец. Она отложила закопченную трубку, и с презрением посмотрела на буддиста. – Объяснишь, для чего МНЕ это все? И посмотри на себя, ты - растворяешься. А у тебя был план!
Вошедший поморщился:
- Какие у вас слюнявые собачки. Не люблю этого.
- Собаки приходят в этот мир, чтобы научить нас любить.- Наставительно воспроизвел буддист, услышанную когда-то мысль. Подслушанную где-то. Возможно, украденную им даже. - Так говорят. И живут они так мало - потому что уже умеют, а нам время дано много, чтоб научиться.- Возразил вроде бы буддист, но, однако, торопливо и не глядя, спихнул щенков поближе к себе, растворяться в воздухе. Потом достал из кармана небольшое зеркальце.
- Я созерцаю… Взгляни-ка, это так прекрасно. – Он развернул отражающую поверхность к гостю. – Ты давно видел себя? Наверное, давно... Посмотри. В этом человеке можно рассматривать и блуждать. Новые цветы будут толчками пробиваться, раскрываясь в вечность лучами. Там звезды рождаются, их сжирают черные дыры и точки смысла зависли над горизонтом событий. Он – глыба замершей Вселенной. Он – бездна. Ты узнаешь себя? Бездна, ты знаешь, что ты - бездна?
Вошедший, разросшийся руками объект, и этот вопрос обратил в свою веру. И тот ушел, плача от риторичности происходящего.
- Ты либо придумываешь, либо утонешь. – Встряла душа. Она была древней. И чувствовала наперед. Видя неизбежное, переставала сопротивляться. А какой смысл? Это просто надо пережить. Тем более чего трепыхаться, если всем известно, что собственный план уже давно запущен, и никто ему не сможет помешать. Никакие новые вводные данные. Длинные руки из бездны беспрепятственно блуждали по ней. Убаюкивая и делая мир вокруг безумно приятным. Ее давно ничто не касалось. А тут вдруг – и коснулось души. И так глубоко. - Воображением тебя не обделили. Бог или дьявол не выяснено. Судя по последствиям, маловероятно, что первый. Да, и на талант, понятный обычным людям не очень-то похоже. Может Безликий какой подшутил? – Душа отвернулась от буддиста и спросила уже у одной из рук, щелчком простукивая костяшки фаланг.  – Ты транзитом, как я понимаю? Уйдешь стремительно?Соприкосновение кометы и астероида. И хвост огненный явно не у нас. Сожжешь, быть может?
Глыба задумчиво посмотрел на черную душу, потом на свою руку. Он оценивал контакт:
- Обычная душа. – Разочарование было плохо скрываемым. – Еще и слишком много разговаривает. Не пробовал ее заткнуть?
Буддист поник:
- Пробовал. Учил ее, учил... Даже почти все зубы выбил. И не только я, если честно, над этой проблемой работал... Но - не затыкается, пока не обкурится надеждами.
- Надо меняться. А то: так и просидишь в бункере. – Он попробовал схватить душу за горло и сломать. Весьма успешно. Послышался треск. – Вот так надо было…
- Зря. – Посочувствовал буддист его инициативе. – Ты хотел ее быстро и сразу, чтобы она не мучилась. Но даже твои боги хором кричат, что она бессмертна в своей агонии. Оставь паралитичку, она и до твоих манипуляций не сползала с дивана. Не тронет тебя. Безвредна.
- Так, забери у нее дурман, что ли... Отчается в конец - перестанет дергаться.  Накрась по-приличнее, парик надень и вывези на каталке в свет. К нормальным людям. Только зашей ей рот, ради Бога. Она же пугает своей неуместной откровенностью.
- Нормальные люди – это какие? Обычные люди? Большинство, в смысле?
- Ну, да. Ты - точно такой же. Не понятно, зачем залез в бункер, если честно. Тебе нужен кто-то обычный.
Буддист усмехнулся, откусил бычок сигареты и затянулся сэндвичем:
- Норма – то, что присуще большинству. Если бы большинство были олигофренами, нормой был бы этот диагноз. Похожи обычные люди на меня? Видят красоту в капле растаявшего снега на синем свитере? Запрокидывают голову, чтобы принять небо? Смотрят не на поверхность событий? Ищут причины их? Правду-истину какую-нибудь выясняют – не беря на веру скрижали? Вроде – нет. Нормальный человек – ненормален, по сути своей, для меня. Я - ненормален относительно их. Абсолютно.
- У тебя точно синдром Бога. – Безаппеляционно заключил вошедший и встал. – Но ты прост как три грошика. Я вижу насквозь все твои заморочки.
Буддист покачал головой:
- Да, нет, же. Нет. Говорю тебе – я простой проклятый буддист. Принципиально считавший жизнь свою всю свою жизнь не ценней, чем жизнь любых других живых существ. Дорожку от мошек не подметал, но умирая от голода курице голову точно бы не отгрыз. Смиренно уплыл бы в Сансару под рези желудка. Но, вот, – и он помахал сэндвичем перед бездной. – видишь, что тут сейчас? Это - бекон. Мой организм недавно сделал кульбит и затребовал белковых аминокислот. Напомнил о моем эволюционном пути пройденном от зародыша, где у меня был хвост и всё, что полагалось хищнику. Удивительно, насколько информация в генах расходится с информацией в религии. Психика от этого медным тазом накрывается. Когда я ем свинину, я каждый раз думаю, что это - человечина. Особенно жаренная. По запаху обгоревший труп похож на мясо на углях. Поспоришь?
- Ты просто предал свои принципы. И всего лишь. Убери драму, зарифмуй в поэзию, может это и станет выглядеть приятней глазу. Удобоваримей. Найдешь какую-нибудь новую идею. Форму. Но, если честно – ты так банально избит, что даже сделав это, все равно будешь смешон…
- По сравнению с тобой - конечно. – Буддист радостно кивнул, вставляя восторженных щенков себе в глаза. Те выпрыгивали из них, разбегаясь прямиком от сердца. Пытались на лету достигнуть краешка длинных рук и признательно лизнуть.
- Убери это от меня сейчас же. – Бездна холодно втянула в себя руки, образы и галактики. – Ты слишком мало знаешь меня, для подобных эмоций. Противно. Посмотрел и хватит.
Буддист расстроенно пожал плечами, гася собачек, ввинчивая их обратно в землю исхода:
- Время относительно. Я либо принимаю человека, либо нет. Тебя,вот, принял. Ту дверь, - тут он махнул стаканчиком в сторону входа в бункер. Кофе, между прочим, жидкость. Оно вылетело по дуге и упало на блоки. Больше не куда. Блоки пошатнулись, цемент посырел и посыпался, - вон ту дверь, с табличкой, которая была - не всякий может найти. Не то что открыть. А ты еще и замуровальную кладку сбил…
- Я не несу за это никакой ответственности. – Бездна свернулся до размеров вошедшего. Он погасил себя и свои образы, и начертил вокруг ног пентаграмму. – Никто никому ничего не должен. Не знаешь, что ли? Не смей пытаться перейти черту.
- Это все так напоминает мне маленького принца. – Буддист положил объедки на пол. И затушил босым носком угли в листьях салата. Ленты бекона намотались на пальцы и чавкнули. – Перечитай. Или вспомни – ты ж бездна. Сент-Экзюпери, кстати, разбился. Ты знал? Не садись за штурвал…
- Не льсти себе. Ты далеко не - та самая, единственная роза.
Буддист кивнул, просияв. Наконец-то, его поняли:
- Да! Да! ДА! Ты прав! Я проклятый буддист. Я не могу быть розой. Я никогда ей не был. Мне искренне жаль, если ты искал ее здесь. Так глубоко в бункере, куда нет дорог. Прости, меня. Прости. Я не хотел разочаровывать тебя. Ты – бездна, падать в тебя было бесконечно увлекательно. Это было счастьем.
Выходя вошедший бросил через плечо:
- Бункер отключен от внешнего мира.
Он посмотрел своими идеальными абзацами, по которым образы были нанизаны – не словами, а буквами, прямо в растрепанную, сломанную душу буддиста и повторил, ткнув в нее для верности пальцем, в сам перелом, на тот случай, если вдруг буддист не до конца его понял:
- Я не несу за это никакой ответственности. Не надо было меня впускать, и всё это вот ваше с собаками тут.
- Конечно, конечно, - расшаркался буддист. Он почему-то все еще надеялся, что это не конец разговора. Что не точка в конце прозвучала так громко и ухнула эхом. Что он ошибся - и так в исполнении бездны звучит запятая. – Мы прекрасно понимаем, что у этой конкретно надеющейся черной души была просто очень слабая шея. Поднакачать надо было бы, конечно. Мы виноваты, что неподготовлены, да и дверь тоже подкачала… Я сам виноват. Понадеялся, что прячусь хорошо, и меня найти не получится…
- Так я стучал, ты сам открыл. Что за претензии все время?..
- Претензии?.. – Искренне удивился буддист. И у него по-идиотски отвисла челюсть и до овечьего округлились глаза. – У меня?.. Я был рад твоей бездне, я же говорил – я благодарен, что был счастлив…
- Вот, опять выносишь мозг… - Вошедший вышел. Без него бункер стал невообразимо огромен, пуст и бессмысленен.
- Какого черта, ты не попросил его вставить обратно дверь? Надеешься, что вернется и все починит, что ли? – Прохрипела, дико вращая белками глаз, на черном лице душа. – Меня продует. – Она была вся в слезах, тоске и каком-то еще дерьме, по виду напоминавшему депрессию.
Буддист поднял раздавленный сэндвич. Четверть булки. Выскреб из нее соус:
- Больше ничего не осталось. Чем заделать проем? Будет ли дверь на этом держаться?
- Лучше чихни. И то.
- Простужаешься вроде ты, а чихать, значит, должен я?
- Ну, так, он-то на нас чихнул, твоя бездна… Ты что не заметил? Начихал просто от души. От его души, имею ввиду.
- Да, как-то мимо меня прошло…
- Врешь, буддист, как всегда. Иначе почему, весь в соплях сидишь?
- Так, это мои…
- Не важно, - Душе было трудно говорить. Очень больно. Особенно по ночам. Особенно среди людей. Буддист, знал, но помочь было не чем. - Пойди потрись о косяк и приладь на них дверь.
- Так держаться - не будет. Он ее основательно вынес. И ни к чему уже. У нас же план есть.
- Но вежливый, да? – Вдруг улыбнулась душа, перебив, и затараторила в захлёб, проваливая окончания слов в проломы зубов. – Мне даже приятно было, когда он меня так поломал – из желания оградить меня же от боли. Это так мило – оттолкнуть от края бездны!
Буддист покачал головой и попытался промокнуть глаза, впихивая под веки ватные валики. Прокладки выбивало из слезных каналов, так как где-то в буддисте прорвало что-то мощное. Голос высох. Связки болтались, почти как в сломанном горле души. Говорить, он впрочем мог:
- Ты все еще такая наивная.
- Я не права?
- Возможно, и - права, процентов на 30. Сама же знаешь – вариативность. Может - как ты говоришь. Может, ему уходить было бы трудней, не придуши он тебя – тянуло бы вернуться; а так знает, что ты дохлая. А может – ему было просто плевать, и он просто идет дальше жить своей жизнью.
- Вариативность, это как у тебя с церквями? А у него с границами?
Буддист кивнул:
- Ага. Может быть все что угодно в данный конкретный момент времени. Если я хочу молиться, я одинаково хорошо это делаю в храме, в церкви, в мечети… В синагоге еще не пробовал, правда… Если не хочу – бесполезно, где я…
- А не хочешь ты часто? Поэтому проклятый буддист? И мясо - тут дело десятое?
- Второе, - поправил буддист. Он уселся верхом на залетевший сквозняк в уютной позе лотоса. И выколол себе сначала левый, потом правый глаз. С халата капало и слетали какие-то ошметки. Третий глаз, больной конъюнктивитом открылся и подслеповато заморгал.  Смотреть на мир ему, как всегда, было больно. – Мне с мясом рано или поздно придется что-то решать. Также, как и ему с границами. Если у тебя нет границ, то ты не требуешь не переступать их от кого-то другого, это странно. Их невозможно отрицать в одном месте и проводить в другом.
- Может, он - проклятый космополит?
- Может, - буддист на ощупь промыл третий глаз фурацилином. Из двух других красивыми жирными лентами тек кармин. – Но тут - та же вариативность. Ему может быть просто - все равно. Да, и у нас разная степень серьезности. Он слишком велик, а я слишком серьезно к этому отнесся.
- Уже в прошедшем времени? Хорошо… А ты заметил, что у нас по одному кирпичику стал проваливаться пол? Тряхонуло все же не хило...
- Нет, как бы я заметил? Уходя бездна немножечко напрочь вырвал мне ноги. Так что на пол плевать стало как-то сразу. Он стал не важен. Хорошо, что у нас был план, эт да, – Подтвердил буддист. – Будем за него цепляться. Но, может, нам повезет, и нас прежде завалит? Не может же пол проваливаться, а потолок - нет? Ответь? Ты же древняя. И чувствуешь все наперед. Видя неизбежное, перестаешь сопротивляться. Какой в этом был смысл? И ты так устала. Так устала. Тем более: чего трепыхаться, если всем известно, что наш собственный план уже давно запущен и никто ему не сможет помешать. Никакие новые вводные данные. Мы только немного отвлеклись и под задержались, пробуя бездну. А кто бы не попробовал, встретив? Падать и не разбиваться, даже без крыльев было заманчиво. Мы бы жалели, если бы не попробовали этот квест, точняк. А теперь: мы вернемся к плану. Мы уже научились всему. Нужно только определиться с временем. Оно такое относительное.