Три дня. И через полчаса октябрь

    Боже мой, я так давно здесь не был! Но все осталось прежним, ничуть не изменилось. Эта дорога. Кажется, ее пересекает Вокзальная улица. Да, точно. А за поворотом, перейдя перекресток, я увижу магазин, куда на перемене мы с ребятами бегали за мармеладом. Центральная площадь. Памятник Ленину…

    Оказавшись в родном городе, Мирослав и вправду мог так думать. Но он не мог. Он прожил здесь всего первые два месяца своей жизни. Поэтому по этим улицам юноша ступал впервые. Все было новым для него. Вокзальная улица и правда есть, хотя вокзал и вокзалом то назвать нельзя – избушка на курьих ножках – малехонькое зданьице местами с облетевшей штукатуркой, наполовину сломанной единственной лавочкой у входа и с двумя клумбами петуний по бокам. Была и площадь с памятником…Ленину. Небольшой заводик, несколько школ, поликлиника. И все же складывалось такое чувство, будто Мирослав здесь бывал. Или это образ провинциального города, навеянный из телевизора, реклам, обсуждений, разговоров, так четко вписался в сознание, что, оказавшись здесь, любой ощутит подобное чувство. И все же есть в этом городе что-то манящее для человека из столицы. Улицы узкие, трамваев нет, троллейбусов тоже, даже светофоров - раз-два и обчелся. Никаких толп, спешащих на работу и забившихся в салон любого транспортного средства так, что каждое открывание дверей для стоявшего рядом – это лотерея: а не прихлопнет ли его. А вот и дорога закончилась, далее – грунтовка до нескольких крайних домов. Асфальт имеет свойство заканчиваться? Крайне странно. Может быть, и фонари здесь горят через один? О, Господи, зачем ты пошел вечером. Ты же заляпаешься в первой луже на этой глиняной тропинке. Грунтовка тоже имеет конец? Ну привет, фонарь. Как жаль, что ты одинок. «Да, хочу вернуться в столицу.»

    Был парк. И тот закрытый на реконструкцию. «Ладно, завтра прогуляюсь там. Надеюсь, туда можно попасть»




    Двадцать восьмое сентября.  Двадцать восемь градусов по шкале Цельсия. Идеально ясное небо. На солнце жарко.

    Мирослав пошел в парк. Парк в отличие от города был большим. Удивительно, как по среди степей сохранился такой лесной массив.  На реконструкцию закрыт оказался лишь главный вход и прилежащая территория – снимался асфальт, выкладывалась плитка. Поэтому юноша воспользовался дополнительным входом с северной стороны. Людей в парке было крайне мало. Возможно, из-за того, что четверг – будний день.

    Он ходил по тропинкам среди тополей, ив, лип, ясеней, каштанов и кленов. Уютно, зелено, тень.  Тропинки петляли, пересекаясь друг с другом и снова разбегаясь, норовя не встретиться больше. Росли какие-то кусты с ягодами. Цвели сине-сиреневые сентябринки и фиолетовые астры, вокруг которых суетились пчелы. Цветы пахли, в воздухе кружился их аромат. И тишина. Только жужжание пчел и шорох белок и птиц в ветвях деревьев изредка разрезали ее на лоскуты. У подножия холма текла река, которая затем заглядывала в парк. В одном месте было нечто вроде переката – здесь вода бурлила, словно в горах, а далее снова текла спокойно. Юноша бродил по парку несколько часов.

    Появился ветерок и из ниоткуда налетели облака, которые затем превратились в тучи. На смену аромату астр пришел запах надвигающегося дождя. «Да, далековато я забрался. Боюсь, по пути меня накроет ливень. Надо бы укрыться где-то здесь и переждать непогоду.» - подумал Мирослав. Он еще час назад заприметил неподалеку белую каменную беседку с куполом и теперь направился туда. Примостившись на лавочку, он надел наушники и включил музыку. Делать все равно было больше нечего.

    Сквозь мелодию игравшей песни юноша услышал звуки. Это был лай собаки. Он открыл глаза и увидел перед собой что-то говорившую девушку.

- Что? – переспросил он.

- Добрый день. Я спрашиваю, вы не будете против, если мы присядем?

- Да, конечно. – он отодвинулся к краю. Девушка села рядом, а собака улеглась у ног хозяйки. Это был рыжий шпиц.

- Спасибо. Вот погодка то разыгралась! – произнесла девушка. У нее были карие глаза и длинные каштановые волосы.

- Это правда. – ответил юноша. «Кажется, придется разговаривать. Ладно.» - подумал он про себя. Но добавил – Видимо, погода здесь меняется часто.

- А вы не местный.

- Вы правы. Я здесь впервые. Точнее почти впервые.

- Не думала, что здесь можно встретить приезжих. Что касается погоды – скорее наоборот. Здесь в сентябре обычно всегда тепло и сухо.

- Бабье лето.

- Вовсе нет. Бабье лето здесь бывает в октябре. Это же типичная погода.

- Буду знать.

- Извините, что надоедаю вам. – девушка замолчала.

- Все в порядке.

    Дождь барабанил по куполу беседки. Небо было по-прежнему затянуто.

- Кажется, это надолго. – бросил юноша. Девушка кивнула, но ничего не ответила. Шпиц лежал на полу, изредка водя ушами и принюхиваясь.

«Ну и женщины. Теперь она будет молчать. Неужто обиделась? А на что? На фразу «буду знать»? Она подумала, что так я подвел черту этому бессмысленному диалогу? Но диалог и правда бессмысленный. Хм…Надо что-нибудь сказать» - думал Мирослав.

- Можно полюбопытствовать, что вы читаете? – произнес юноша, кивком головы указав на книгу, которую девушка держала в руках. Она развернула книгу другой стороной, чтобы можно было прочесть название.

- Приют грёз. Эрих Мария Ремарк. – прочитал юноша.

- Читали? – спросила девушка.

- Нет.

    И девушка снова продолжила читать и ничего не ответила.

«Ремарк, Ремарк. Что я о нем знаю? Товарищи. Что-то про товарищей. Жизнь товарищей. Нет, нет. Три! Три товарища!»

- Три товарища! – чуть ли не крикнул юноша.

Девушка кивнула:
- Что, читали?

- Да.

- Я тоже. Какая печальная концовка. Правда?

«Боже мой, зачем я сказал, что читал роман. Я же не читал его. Черт! Зачем я вообще начал этот разговор?» - гневно думал юноша. Но надо было что-то ответить. Он кивнул.

- Как жалко мне было Патрицию Хольман. – продолжала девушка.

- Нет, я не читал этот роман. – поняв, что дальше он все равно выдаст себя, он признался.

- Не читали? Зачем же тогда сказали, что читали?

    Юноша пожал плечами.

- Не беда. Вы всегда сможете прочесть. Хорошая книга. Советую.

- Я прислушаюсь. Спасибо. – ответил он и постарался перевести тему в нейтральное русло. – А дождь то заканчивается.

    Дождь и правда заканчивался. Небо посветлело, ветерок стих, падали последние капли.

- Долго, однако, выбираться отсюда.

- Если бы я не знала, что вы не местный, я бы подумала, что это шутка. Если вам не надоело мое общество, я бы смогла вас довести до ближайшего выхода. И что-то мне подсказывает, что заходили вы не оттуда.

- Вероятно. Благодарю вас.

- Анна, - сказала девушка и протянула руку.

- Мирослав, - ответил юноша и протянул руку в ответ. – Ну что, пойдемте, Анна?

- Пойдемте, Мирослав.




- Вот про этот выход я говорила. В пяти минутах от него есть еще один. Как дальше идти то знаете?

- Разберусь. Спасибо.

- До свидания.

- Я бы сказал прощайте.

- Вы настолько не хотите даже случайно когда-нибудь встретиться со мною в жизни?

- Нет, нет. Я не об этом. Просто здесь я крайне ненадолго.

- Поняла. Я тоже. Тогда прощайте. – она подмигнула ему и пошла направо. Рыжее облачко – шпиц – бежало рядом и виляло хвостом. Девушка удалялась. Ее тонкая фигурка, словно с картинок, уплывала вдаль, пока не скрылась за ближайшим поворотом. Мирослав зашагал домой.

   


    Домой? Но он не отсюда. Он приезжий. Его дом в столице. Или…А что такое вообще дом? Четыре стены? Удобно. Укромно. Иногда они защищают. Но ведь иногда и давят. Накатывают друг на друга пока наконец не сойдутся, поглотив все, что было между ними. Кажется, там, в столице, сейчас бы было именно так. Быть может дом – это родина? Фактически его родина здесь. Но он о ней ничего не знает, ничего не помнит. И не осталось даже чувства, которое бы влекло его сюда хотя бы иногда. Говорят, дом – это люди, с которыми тебе хорошо. Кажется, такие люди были в его жизни. И ключевым здесь будет слово «были». Такое вот жестокое прошедшее время есть в русском языке. Дом... Дом… Где ты…?





    Поскольку «дОма» кроме небольших и к тому же независящих от него дел его ничего не держало, то на следующий день Мирослав снова отправился гулять. Было по-прежнему тепло. Он прошелся по скромной набережной, если ее можно так назвать, а после пошел снова в парк. Кажется, это было единственным «нормальным местом» в этом городе. Он выбрал другой маршрут, зайдя с того входа, который ему показала Анна. Направился к старому заброшенному фонтану. «А он красив. Был. Когда-то.» Посидел на его бортике. В мутной зеленой воде сидела еще более зеленая лягушка. Ее кваканье убивало тишину. На гладь воды упал желто-зеленый ясеневый лист. Лягушка испугалась и нырнула вглубь. Тишина вернулась. Затем юноша побрёл дальше. Он взобрался на вершину холма. Там была скамейка. Он сел на нее. Внизу мерно текла река, едва различимая в зеленом, хотя уже и немного желтоватом, море деревьев.  Он провел здесь по ощущениям часа два. У него была привычка на время прогулки не доставать телефон. Поэтому, по ощущениям.

    Затем, сам не зная почему, Мирослав пошел к месту, где стояла беседка. Она оказалась занята – чья-то голова виднелась из-за спинки скамьи. «Вот черт!» - произнес юноша и развернулся обратно. Но что-то вдруг заставило его обернуться. Облачко. Рыжее облачко гонялось за пчелами. Шпиц! Это она! «Значит можно вернуться. Я вроде бы ей не мешал вчера, она мне тоже».

- Здравствуйте, Анна!

- Ах, это вы. Я же говорила, что мы еще встретимся. А вы не верили. Садитесь. – и девушка показала рукой на скамью.

- Не верил. Точнее просто не думал.

- Слишком все циклично в нашем мире. А не думать иногда и правда полезно.

- Вы все время читаете?

- Вовсе нет. Только когда мне грустно, одиноко или нужно отвлечься. – она подумала и добавила, - Очень часто, вы правы.

- Вам настолько одиноко?

- Мне настолько противно.

- От чего же?

- Не будем об этом, ладно?

- Как скажешь. – Мирослав даже не заметил, как успел сказать девушке «ты».

- Мы быстро перешли на ты.

- А чего тянуть? Меня здесь скоро не будет. И, наверное, вообще никогда. Хотя…

- Вот как. И я тоже скоро уеду. Так что ты прав.

- А тебе то зачем уезжать? Ты же местная.

- Местная. Но есть момент. Тебе правда интересно это узнать? – она взглянула на него и в ее глазах можно было прочитать безразличие к жизни.

- Да,– ответил юноша.

- Тогда обещай, что потом и ты расскажешь о себе.

- Обещаю.

- Мне двадцать. И зовут меня не Анна. Я соврала тебе. И всем так говорю. Мать хотела назвать меня Анной, но отец настоял на своем.

- Так как же тебя зовут?

- Ольга. Меня зовут Ольга. В прочем через неделю меня будут звать Анной.
 
- Это как же?

- Ты забыл, что в двадцать лет меняют паспорт? Я изменила имя. И вот когда я получу новый документ через неделю моя детская мечта сбудется.

- Неужели есть какая-то принципиальная разница? По-моему, два красивых женских имени. Не поверишь, но это два любимых моих женских имени. Правда.

- Почему же не поверю? Поверю. По глазам вижу – ты не из лгунов. Если не считать «Трех товарищей» - она засмеялась. – А разница есть. Я ненавижу имя Ольга. Оно приносит мне одни неудачи. Так сложилось, что мои родители развелись, когда мне было шесть лет. Отец остался здесь. Мы с мамой переехали к бабушке. Отец не хотел отдавать меня матери, но суд встал на ее сторону. И я сама хотела. Не сказала бы, что он плохой человек. Нет. Просто сколько помню себя – первым для него всегда была работа. Он возвращался домой, когда я уже спала, а уходил утром, когда я еще не проснулась. Он крупный бизнесмен. Помнишь заводик? Вот он его владелец. Я не видела его толком. И чувств привязанности к нему не испытывала. И не испытываю. Однако, вспоминая это, могу сказать - мне было обидно. И сейчас обидно. У всех семьи как семьи, а я росла непонятно где. Мама, конечно, для меня – всё. Поэтому я и решила остаться с ней. Более того. Я обижаюсь на отца за то, что он не любил мою мать. И дело даже не в отсутствии свободного времени. Он не пил, не избивал ее, не оскорблял. Но если бы ты знал его характер. Он такой бескомпромиссный человек. Чужое мнение для него – ничто. В том числе и мнение моей матери. Он не считался с ним. И к тому же не был верен ей. Я как-то в детстве сняла трубку его телефона, а там был женский голос, который…Не буду об этом. Ты все понимаешь. Я ничего не ответила тогда и повесила трубку. И ему ничего не сказала. И маме тоже. Отец всегда думал и думает, что это бабушка вынудила меня сказать в суде, что я хочу остаться с матерью. Однако это решение я приняла тогда сама. И я не жалею о нем. А Ольга умерла в тот самый день. Я подошла к маме и сказала: «Аня остается с тобой». И все эти годы меня звали Анной, Аней, Анечкой. Когда мне исполнилось четырнадцать, я хотела при получении паспорта поменять имя на «Анна». Но я была глупа и не сказала ничего о своих мыслях матери. Думала, что взрослая, и решу все сама. А оказалось, отец предложил ей быстро через своих знакомых - чтобы без лишней волокиты – сделать мне паспорт. Она согласилась. А я даже об этом не знала. Хоть Ольга всю жизнь была для меня мертва, все же теперь ей предстояло еще шесть лет периодически воскресать: «Ольга, к доске.», «Оля, ты сегодня дежурная» и так далее. К этому я привыкла давно. Как бы то ни было - дома я всегда была Анной.

- Но ведь можно было изменить имя и до наступления срока смены паспорта.

- Можно. Но я уже не захотела. Кто знал, может быть, за эти шесть лет мне предстояло бы пережить такое, о чем даже думать страшно. И я не хотела, чтобы это легло на хрупкие плечи Анны. Пускай Ольга все терпит, ей не привыкать. А к двадцати годам желание сделать это только укрепилось бы. Так и произошло.

- И что же, что- то такое страшное случилось?

- К счастью, нет. Хотя…Но я расскажу об этом.

- Хорошо.

- Вот ты думаешь, когда человек может самостоятельно принимать решения?

- Всегда. Когда из ребенка превратится во взрослого.

- А вот и нет. Мне двадцать, а меня насильно выдают замуж. Здорово, да? Двадцать первый век на дворе.

- Почему бы тебе просто не сказать «нет»?

- Ты же меня внимательно слушал? Отец не считается ни с чьим мнением.

- А для чего ему этот брак?

- Это еще ужаснее. Он хочет отдать меня замуж за сына своего партнера по бизнесу. Он владеет в соседнем городе одним предприятием. Они друзья с моим отцом. И отец, как я думаю, - передать же бизнес он мне не сможет – хочет, чтобы эти отношения из их партнерских превратились в семейные. Отец моего жениха передаст рано или поздно все своему сыну, а мой - официально тоже ему, а фактически нашей пока еще будущей, а в скором настоящей «дружной и счастливой семье» - то есть мне.

- Да уж,- произнес Мирослав, потупив взгляд.

- Да, ты прав. Тут ничего и не скажешь. Вот. И сейчас я здесь всего на три дня. Послезавтра уеду домой, чтобы затем снова вернуться сюда на свою свадьбу. Отец даже не разрешил мне купить платье у себя дома. Он нашел здесь первоклассную швею – в прочем это так и есть, она очень профессиональна – и вот теперь я каждый день хожу в ателье: снимать мерки, выбирать ткани, фасон и так далее. Как я понимаю, завтра будет все готово окончательно. А сегодня мне нужно еще вечером заглянуть к ней на контрольную примерку – основная работа сделана, осталось только нашить кружева и подшить рукава.

- Я тоже сюда приехал на три дня. – ответил Мирослав.

- А зачем ты приехал в чужой город?

- Он не совсем чужой. Я здесь родился и прожил первые два месяца.

- У тебя здесь родственники? – спросила Анна.

- Отец.

- Но ты ведь здесь нечасто бываешь, как я поняла.

- Верно. Я здесь первый раз за эти восемнадцать лет. Мне почти восемнадцать, без трёх недель. Но зовут меня так, как я тебе представился.

    Анна улыбнулась.

- Мои родители тоже развелись. Не уверен, что между ними в молодости были настоящие чувства, ибо после моего рождения мать решила развестись сразу же. Я не знаю всей истории и никогда ей не интересовался, ибо отца своего я даже не помню и не знаю. Так что от части я тебя понимаю. Приехав сюда, разыскав нужный адрес и увидев открывшего дверь лысоватого и полного мужчину лет пятидесяти, я не мог понять – отец это или нет. Покажите мне любого мужчину, скажите, что это мой папа, и я поверю.

- Ты решил его все-таки разыскать?

- Не совсем. Да и разыскивать его не нужно особо было. Он никуда не уезжал и работает пианистом точно так же, как и двадцать лет назад в местном доме культуры.

- Тогда зачем же?

- Понимаешь, я с самого детства занимаюсь латино-американскими танцами. Мы выступаем на многих конкурсах и фестивалях. Возможно, ты даже видела меня по телевизору. И вот сейчас мы едем на международный конкурс за границу. Вот судьба решила пошутить, правда? Там требуют согласие обоих родителей. Вот мама и вспомнила, что у меня есть отец. До этого я думал, что он погиб. Она никогда ничего не рассказывала о нем. А он, оказывается, есть. И все время был. И даже хотел общаться со мной. Только вот мать не позволяла. Ты спросишь, почему? А я и сам не знаю. Предполагаю, что когда-то у них случился конфликт. Хотя есть и другая идея. Она ведь после развода переехала со мной в столицу, вышла замуж за владельца одного из ресторанов. Сейчас она сама заведует ресторанным бизнесом и с тем мужчиной давно-давно развелась. Может быть, ей нужна была карьера, деньги и удачный случай, как думаешь? Если так, то, конечно, пианист из провинции не смог быть дать ей этого. Но сейчас я немного зол на нее за то, что она скрывала от меня отца. А он хороший человек. Да, небогатый, немного выпивает, но таких добрых людей я встречал очень редко в своей жизни. Все-таки он любил меня, хоть ничего и не знал обо мне, и сейчас любит. Так что я приехал за согласием и еще кое-какими документами. Но теперь, раз я узнал много нового, возможно, я буду наведываться сюда чаще. Вот такая история.

- Охх. Наши судьбы даже чем-то похожи. Есть и трагизм, и распоряжения судьбы в виде прихотей одного из родителей, и этот спонтанный приезд, и такое же отправление назад...И не самое приятное впереди, – с грустью в голосе сказала Анна.

- Бывает же такое. Ты будешь здесь завтра?

Девушка улыбнулась:
- Буду. Находиться дома я не могу. Точнее не хочу.

- Значит, завтра увидимся.

- Увидимся. Сама хотела предложить, так как по времени мне уже пора идти – надо же в ателье.

- Хорошо. Тогда давай я провожу тебя.

    Анна кивнула. И они направились к выходу. Вечерело. На горизонте появились облачка, которые в лучах закатного солнца окрашивались в целую палитру: от оранжевого и нежно-розового до пунцового и фиолетового.





- Ты уезжаешь завтра? – спросил Мирослава отец. Юноша кивнул.

- Завтра вечером.

- Посидим тогда завтра перед твоим отправлением? Сегодня я вернусь поздно. У нас генеральная репетиция.

- Да, конечно. И к тому же у меня на сегодня тоже планы.





    Последний день сентября. Завтра снова перевернется страница и старая глава сменится на новую. А вместе с ней придут новые надежды, мечты, ожидания. Либо же все просто перейдет с одного этапа на другой. Никто же не сказал, что рекламы не бывает посреди фильма.

- Ты пришел. – произнесла Анна.

- Конечно. Мы же договаривались.

- Люди о многом договариваются, многое обещают, но едва ли добрая половина из этого воплощается в реальности. Но если ты веришь в обещания людей, значит ты сам еще чист. - она уоыбнулась.

- Это тебе.

- Цветок. Зачем он мне?

- Тебе что же, так часто дарят цветы?

- Не то что бы. Но купив эту розу, ты спонсировал ее убийство.

- Тебе не нравится? Если нет, я разорву ее на части.

- Думаешь, если человека повесить, а затем четвертовать, что-то в его судьбе изменится? Я приму цветок, но лишь на основании, что из двух зол выбирают меньшее – в данном случае повешение выглядит более «гуманным». – с этими словами она взяла розу. Девушка продолжала – Ты считаешь, я не умею быть веселой. Считаешь, что я, как это принято говорить, ною.

- Я этого не говорил. И не считал.

- Да говорить не надо, я сама знаю, что это так. Ладно. Не за этим мы сюда пришли, верно?

    Мирослав кивнул.

- У меня возник вопрос. Ты совсем не любишь своего жениха? Если есть хоть какие-то зачатки чувств, то со временем вы притретесь друг к другу. И это не будет такой уж трагедией.

- Притремся. Конечно притремся. Да вот только когда я буду смотреть ему в глаза, то думать буду все равно о другом.

- О другом? У тебя есть любимый человек?

- Есть.

- Тогда я тебя понимаю.

- Не понимаешь. Просто…

- Извини, что перебиваю тебя. Но чтобы подвести точку под этим вопросом, я хочу еще спросить кое-что. Может быть, тебе не менять имя? Пусть Ольга выходит замуж за нелюбимого, а у Анны еще остается надежда. Вдруг вы разведетесь. Не сойдетесь характерами и разведетесь. Или этого вам тоже не позволят?

- Сомневаюсь. Я то ему нравлюсь. Да и что смена имени, если тут меняется целая жизнь. К тому же сейчас у меня лишь больше желания сделать это наперекор отцу. Да и у Ольги было кое-что хорошее в прошлом. Хочу оставить все прошлое в прошлом, чтобы потом вспоминать его с улыбкой, а не тащить за собой и омрачать грядущими событиями, смешивая все в единый ком.

- Вот как. И что же у Ольги было хорошего?

- Продолжим разбирать свою память на отдельные пазлы. «Потрясающее занятие». Он.

- Он?

- Он. Вот ты когда-нибудь любил? – спросила Анна. Мирослав кивнул. – Значит поймешь меня. Его звали Дима. Мы познакомились, когда мне было семнадцать. Это было в музыкальной школе. Я тоже, как и твой отец, играю на форте-пиано. Он же играл на гитаре. Тогда он перевелся к нам из другой музыкальной школы. Мы начали общаться с первого дня. Сначала это были товарищеские отношения, затем дружеские, хоть в дружбу между мужчиной и женщиной я не поверю никогда, потом – сам понимаешь какие. И это было лучшим временем в моей жизни. Он называл меня Ольгой, так как все в музыкальной школе меня так называли. Я не противилась. Именно поэтому я все же сменю имя сейчас и не позволю какому-либо другому мужчине называть меня Ольгой.

- Я бы предположил, что пожениться бы вам не разрешил твой отец, но все же отчего вы не вместе сейчас?

- А это очень интересная история. Его полюбила и моя мать, и моя бабушка. И все были только рады нашему общению. Его невозможно было не полюбить. Это был такой обаятельный, такой романтичный человек. Ты думаешь, песни под балконом и лазание через окна - это лишь красивые сказки? Нет, дух авантюризма еще жив. У нас была традиция – вечерами мы сидели на скамейке в моем дворе, потом он провожал меня до подъезда, смотрел, как я поднимаюсь, как в моем окне загорается свет, как я задергиваю шторы – и только потом уходил. Однажды он уехал в деревню к родственникам, в этот день мы не виделись. Я легла спать, но в час пятнадцать ночи, как сейчас помню, проснулась от стука в окно. Я отдернула гардину и увидела его. «Не мог же я не увидеть тебя» - сказал он. Я до сих пор не знаю, как он забрался на третий этаж. Да еще и с гитарой за спиной. И этой тайны он мне не раскрыл. Я впустила его, и до самого утра мы просидели вместе. Мы пили чай, разговаривали, он пел мне песни собственного сочинения. Кажется, с тех пор по душам я так ни с кем и не разговаривала. У тебя есть шанс стать первым. – она улыбнулась. – Я тонула в его объятиях, как камень, брошенный в бездонное море. Я была счастлива. Однажды я заболела пиелонефритом и попала в больницу. Каждое утро я открывала глаза, а он уже сидел рядом с моей кроватью в палате с букетом красных роз. Соседки всегда умилялись нам, а, может быть, даже немного завидовали мне. К моменту моей выписки в палате было десять букетов. Розы быстро вянут, но не могла же я выбрасывать их. Когда я покидала сие заведение, я раздала свежие розы всем женщинам на отделении. Кроме него роз мне не дарил никто. Поэтому когда ты протянул сегодня мне цветок, я и сама захотела разорвать его на части. Никто не смеет дарить мне роз. Но потом я подумала, цветок ведь ни в чем не виноват, правда? Охх, сколько было всяких моментов. Помню, как однажды, когда я собиралась выходить вечером на нашу скамью, увидела, как он курит (он не видел меня). Как я тогда разозлилась. Я устроила такой скандал, что сама была потом очень удивлена от того, что вообще на такое способна. А теперь…- она достала из кармана пачку сигарет, - это те самые. Та самая пачка. Я отобрала ее у него. Здесь осталось всего две штуки. Я не поклонница такого провождения времени, но иногда, когда даже книги не помогают отвлечься, я прибегаю к этому. Кажется, настало время и это оставить в прошлом. Надеюсь, ты мне поможешь. Будешь? – Анна протянула Мирославу одну сигарету. Он взял. – Да не так это делается. Не затягивай слишком много. Что ж ты не сказал, что ты не умеешь?

    Мирослав пожал плечами, откашливаясь:
- Я никогда не курил.

- Вот видишь. Теперь всю жизнь ты будешь вспоминать этот момент и взбалмошную девчонку, которая научила тебя курить.

- Я не против. Так от чего же вы не вместе?

- И почему ты не хочешь слушать о прекрасном, а сразу требуешь трагизма…

- Нет, просто…

- Мы расстались. А знаешь, кто виноват? Странно, но не я. А сама история банальна и стара как мир. Он уехал с коллективом от школы в Великий Новгород, затем во Псков и еще куда-то. И…он познакомился с другой. Представляешь? Он прислал мне письмо. Именно письмо в конверте. Не позвонил. Видимо, он и сам понимал, что получилось крайне некрасиво, но ничего поделать не мог. А разговаривать ему было стыдно. И там было написано одно слово – «Прости». Тогда я, конечно, возненавидела его. Письмо я разорвала в клочья и выбросила из окна. Ему ничего не ответила. И больше мы не виделись. Однажды, я видела его в городе случайно. Мы поздоровались и пошли дальше. Потом он окликнул меня. Я не оборачивалась. Тогда он подбежал ко мне, взял за руки, посмотрел в глаза и сказал: «Я знаю, ты меня ненавидишь. Я и сам себя ненавижу. Но прошу, пойми меня». Я ответила, что не могу ненавидеть человека, которого люблю. И ушла прочь.  И вот с того момента теперь уж точно мы больше не встречались.

- Как я понимаю, сейчас ты уже не злишься на него?

- Нет, конечно. Я даже благодарна ему. Он показал мне, что такое счастье и разочарование, чувства и пустота, надежда и отчаяние. Это такое бесценный урок, за который судьбу нужно благодарить до конца жизни. Ты читал Библию или Евангелие?

- Нет.

- Я тоже нет. Но у Ремарка написано, что Христос говорил: «Прощать нужно не до семи, а до семижды семи раз». Я и простила. И если б он тогда вернулся ко мне, а потом снова ушел, я бы и тогда его простила. Кажется, я до сих пор его люблю. Точнее Ольга любит. Анна же с ним не знакома, ее ждет совсем другая жизнь.  Ты сказал, что ты любил. Что ж, теперь твоя очередь рассказывать. Валяй.

- Аня, боюсь, красотой истории мне трудно переплюнуть твою, но вот развязкой… У меня предложение. Давай уйдем отсюда на холм. Там на вершине есть лавочка.

- Давай. Уже стемнело. Появляются звезды. Уверена, с вершины холма их будет видно лучше.

    Присев на скамейку, Мирослав продолжал:
-  Она была моей первой партнершой по танцам. Это была даже не юность, все началось в детстве. Ее звали Лизой, но я называл ее Элизабет. Я не был романтиком, точнее не был таким, как твой Дима. Заводилой в наших отношениях всегда была она. В семнадцать она получила права на вождение мотоцикла. А на восемнадцатилетие ей подарили этого железного коня. Я был категорически против того, чтобы она ездила, но убедить ее в чем-то было невозможно. Тогда я сказал, что ездить она будет только со мной. И сколько же мы объездили с ней вместе на ее мотоцикле. Обычно картинка выглядит по-другому, правда? Парень везет девушку. А у нас было наоборот. Мы проехали, наверное, по каждой улочке столицы, были в каждом парке, за городом. Было у нас особое место, куда мы часто наведывались. Километров в пятнадцати от города с трассы сворачивала дорога, ведущая в деревеньку. Так вот не доезжая до нее, можно было увидеть среди деревьев у ручья маленькую полянку. Точно так же ее однажды увидели и мы. И это стало навечно нашим секретным местом. Здесь мы расстилали покрывало и часами лежали на земле в обнимку. Дожидаясь темноты, рассматривали звездное небо. Тишина и никого рядом. Только мы вдвоем. Но придя однажды за ней, чтобы вместе идти на танцы, я обнаружил открытую дверь в ее квартиру. Я зашел, на кухне сидела и плакала ее мать. «Что случилось?» – спросил я ее. «А Лизы больше нет», - ответила она. «Как нет?» - «Она умерла». «Разбилась,» - подумал я в первую очередь. Как потом оказалось, я был не прав. Вот о чем бы ты подумала? А не важно, о чем. Ты никогда не догадаешься, что случилось. Остановка сердца. Восемнадцатилетняя девушка. Можно даже сказать, девочка. И такое. Весь мир рухнул для меня тогда. Придя на танцы, надевая костюм, я в один миг разорвал его на себе, а после сжёг в туалете. В чем он был виноват? А в том, что хранил на себе ее прикосновения, запах ее парфюма - того, чего мне больше не узнать никогда. Потом меня хотели исключить за такое поведение, к тому же в туалете погорели стены. Но что стены, если накануне сгорела целая жизнь! Потом я сам уже решил бросить танцы и даже бросил на некоторое время, но затем снова вернулся. В конце концов это то, что всегда будет хранить память о ней.

- Ужасно. Просто ужасно. Я бы не справилась с таким потрясением никогда.

- Который час? – спросил Мирослав.

    Анна взглянула на часы:
- Через полчаса октябрь. Нам ведь никуда не надо спешить?

- Нет. Мой поезд только вечером.

- Я уеду послезавтра. Давай смотреть на звезды. Расскажешь мне о созвездиях?

    Мирослав кивнул. Они просидели так почти до самого восхода. Ещё немного, буквально час, и солнце озарит собой появление на свет нового месяца.

- Что сулит нам этот октябрь? Примерно понятно. Разреши, я обниму тебя на прощание. – попросил Мирослав. Анна не возразила.

- Ты хороший собеседник. Я давно никому ничего не рассказывала о себе.

- Я тоже. Желаю тебе удачи, Анна. Будь такой же разумной и живой.

- Спасибо. Тебе тоже. Не забывай отца. Приезжай к нему в гости. Успешных соревнований… - затем она добавила. - И все у нас наладится! И будет хорошо!

- Ты в это веришь?

- Не уверена.

    Они разошлись. Она с красной розой в каштановых волосах, он с пустой пачкой от сигарет. Полетит ли это в ближайшую урну или останется навечно воспоминанием о трех днях…?

- Почувствовали ли мы друг в друге что-то родное? – спросил, обернувшись, Мирослав.

- Возможно. А возможно, просто никого другого не оказалось рядом.





    Первые октябрьские часы. Завтра первый октябрьский день. А пока еще господствовала ночь. Звезды горели ярко, луна изливала холодный свет. Астры и сентябринки ждали восхода. А человек – счастья и справедливости.

                2023