рукописные листья... Аша... ч. 3

***
переехали в Ашу к бабушке на Дубовую горку;
прожили мы там два года, а потом родители купили дом на улице Толстого;
у реки, близко от центра; на противоположном берегу – гора Липовая…

первое время, два года проживания на Дубовой горке были самыми трудными: с миньярскими друзьями я виделся редко, а новых не приобрёл;
да и возможно ли это было? ведь Улица, Скала, Речка, Лес, Друзья – это было нерасторжимо и это навсегда осталось в прошлом…

***
«скоро осень, за окнами август,
от дождя потемнели кусты…»
девчонки казались созданиями небесными;  как к ним подойти?
поделиться вечерними зорями, поделиться осенними этюдами,
неповторимостью видов Липовой горы, загадочностью и чудностью висячих мостов, мерцанием звёздного неба…
будьте благословенны, иллюзии!
пусть – кажется…
весь мир – иллюзия,
истина там, за горизонтом…

***
возвращаюсь из школы;
над Дубовой горкой – свинцовые тучи вздыбились,
встали почти горизонтально,
наливаются фиолетово-синей тяжестью
и давят, сминают лес, гору, улицу,
чёрной лавиной растекаются над городом,
безысходные, угрюмые, до ужаса налитые тоской…

***
июль месяц, я что-то мастерю во дворе,
а надо мной, над крышами домов, над Лысыми горами –
клочковатые, взлохмаченные, разрывчатые тучи;
они мне очень по сердцу:
они бегут, летят,  несутся,
и я вместе с ними над серой землей;
и мне хорошо вместе с ними разрываться в клочья,
рычать и реветь, распадаться и вновь воскресать,
нестись и нестись без руля и ветрил
мимо убогой серой  обыденности;
и хочется как-то запечатлеть это, выразить –
не знаю, каким образом это можно сделать…
сильные природные страсти – мне очень по нраву…

***
в мороз, трескучий, за тридцать,
когда за несколько улиц слышны чьи-то шаги,
через гору перевалить и бродить по заледенелому лесу,
который или уже окончательно превратился в ледышку;
весь скрученный, изломанный-изверченный,
зашёлся в немом крике, в отчаянии от своей одинокости,
заброшенности-покинутости…

***
готовлюсь поступать в институт; днём – на заводе осваиваю рабочую специальность слесаря-сборщика; скучно мне на заводе и совсем это не моё,
а вечером помогаю родителям и готовлюсь, тщательно готовлюсь к поступлению: книги, конспекты, с большими усилиями восстанавливаю знания, вспоминаю школьный курс французского языка;
а в далёком Челябинске учится  очень хорошая, старательная отличница; я её жду; жду, когда приедет, считаю  дни, часы и минуты;
а она девушка занятая, потому и приезжает в Ашу, как мне кажется, очень редко и совсем на немного; дня на два, не больше, которые проходят за единый миг и опять – поезд, расставание…
а мир необыкновенно хорош, прекрасен;
прекрасен зимний день, когда малые снежинки, нехотя и лениво, сопровождают меня по дороге с работы и на работу; чудны вечерние ледяные зори, ещё таинственней, ещё чуднее ледяное ночное звёздное небо;
я хочу сказать об этом, хочу поделиться, но – не умею и – не успеваю…
и так мне думается, вот быть бы вместе, рядом и – всё, больше ничего и не надо, всё остальное само собой образуется…
переживания трагические; рассыпаюсь я на части; как из кусочков себя в целость собрать?
а дела земные не отодвинешь: надо учиться, надо готовиться поступать и поступить – надо; кому – надо? мне – надо; хочу учиться, хочу всё знать…
есть со мной «Жизнь Ван Гога», альбом «Камилл Коро», «Муки и радости» Ирвинга Стоуна, стихи Лермонтова…

хорошо тем, кто сразу определился, кто знает, чем будет заниматься;
я – не знаю; жажда жизни во мне; что это за жажда такая?
руками что-либо интересное работАть и сколько угодно, вновь и вновь проживать каждое мгновение каждого времени года здесь, в родимой стороне…и – что может лучше задушевной беседы…
но, как любила говорить моя коллега по художке при обсуждении того или иного вопроса, есть ли в этом смысл?
есть ли в этом смысл?
вопрос праздный, ведь независимо от ответа, я всё равно занимаюсь тем, чем занимаюсь, но – есть ли в этом смысл?


***
из дневников…восьмидесятые годы…

был у бабушки, дверь утеплил, обил, к зиме подготовил, колол дрова;
задумал Веселый город – Город дураков, сделал несколько набросков;
потом передумал, дураков у нас и так хватает, сделаю лучше Счастливый город, Янтарный город, тёплый и уютный, весь в цветах и самоцветах-каменьях, располагающей к созерцательному размышлению, город уравновешенной жизни…

ездили с папой в Миньяр за черникой;
прошли по Мокрому долу и на Лабутино;
папа показал, где искать черничник и какой он;
черники набрали мало-мало, зато впечатлений – великое множество…

написал «Тёмный дом»; то ли строится, то ли заброшенный;
ведь и дома – люди…

через отдел культуры получил приглашение участвовать в областной выставке самодеятельных художников; отобрал работы, привёз; посмотрел, как другие работают; какое-то всё  не то, и у меня не то – надо работать, работать, работать… к Юрию Матвеевичу заехал, он вообще против такой выставочной деятельности:
во Дворце сделаем твою персональную выставку, есть кому посмотреть и люди здесь есть – понимающие;
наверное – правильно;

баню конопатил; Людмила с Дашей были у бабушки, помогали с огородными делами…

читаю биографию Павла Корина;
«Русь уходящая» - нечто колоссальное, под стать великим эпохи Возрождения, если бы написал; засомневался, перегорел, внешние обстоятельства или давление; жаль – не случилось, а то бы рядом по глубине замысла и воплощению: Иванов «Явление Христа народу» и Корин «Русь уходящая»;
кто бы сказал, на что я годен; есть ли какой дар божий?
кто бы сказал…никто не скажет, самому нужно определяться;
рисую, пишу – а кому это нужно?
Людмила говорит, что надо учиться рисовать; что против этого возразишь?
а может быть, что пока буду осваивать азы и  грамоту, а куда без неё, то все замыслы и образы исчезнут – не будет душа болеть и волноваться;
научиться я научусь, да душа перегорит;
сколько я таких встречал:
от природы – способности великолепные, а сказать – нечего…

была гроза – сильнейшая; побило лук, подсолнухи, огурцы; а сегодня – солнце и дни текут меж пальцев…

день пасмурный; ездил за хлебом на велосипеде; заря, солнце уже ушло, а небо переливается всеми цветами и отражаются в реке облака;
ослепительно алое небо, нежно-розовая вода;
не тоска, но какое-то томительное чувство от всего этого;
тысячи лет жить – не надоест;
травинка, камешек, засохший стебелёк  - удивительны; как сказать? …

поди так всю жизнь и будет:
будешь искать тихой жизни и созерцательности, а тебе – рытвины да ухабы;
надо учиться рисовать…

человек - разумный? да какое там разумный; разум приобрёл, а из животного состояния не вышел;

семейные ссоры – это такая путаница;
можно десять романов написать, а кто прав, кто виноват, всё равно не определишь, да и есть ли в них, в семейных спорах, правые и неправые…
дни – покойные;
понемногу начинают желтеть листья, а речка – мелеет;
где тот полустанок, чтобы остановиться, сосредоточиться и – творить…

по городку прошёл: осень-осень; серое небо, жёлтые листья;
что проще и обыкновеннее, а завораживает…

пушистые осенние осинки; я знаю: потом они запылают ярким оранжево-красным; пирамидки елей, золотые берёзки…
получили по почте книги Шэнь Фу «Шесть записок о быстротечной жизни» и Нидзё «Непрошеная повесть»; читаешь – живые образы, а ведь всего того, что описывается и рассказывается, давно уже нет…и – парадокс, хотя никакого парадокса нет: продолжается – быстротечная жизнь и кто-то пишет записки…

культура в обществе человеческом стремительно растёт:
вчера в книжном рвали и топтали друг друга за книги,
а читающих и размышляющих – да их почти и нет совсем…
*прошло несколько десятков лет; культура в обществе человеческом стремительно растёт; большинство людей прекрасно обходятся без книг и стремительно от них избавляются…кто-то из великих сказал:
когда человек перестаёт читать, он перестаёт мыслить…

вчера снег, сегодня – солнце;
задумал «Бытие»; выучусь как следует и в тридцать пять начну живописную эпопею…

настроение чемоданное, может и правда уехать куда-нибудь;
из Нагорного пишут, зовут..
надо думать и работать, надо работать и решать, решать проблемы мировые и земные:
почему всё дорожает?
надо ли писать правду и какую?

из разговора:
у нас почитают Демокрита, а за рубежом величат Платона;
где истина?
у нас – Демокрит, у них – Платон;
если бы мы были там, тоже бы ценили Платона, если бы они были здесь,
то чтили бы Демокрита;
где истина?

из диалога:
сказал, что ходить в школу буду, а учиться нет;

послушали бы власти, что люди говорят;
ничего нет; куда ни плюнь всё – дефицит,
всё – по блату;
кто знает, может лет через тридцать и снимут фильм про то,
почему в 70-ых годах в СССР не стало мяса, других продуктов, натуральных тканей, книги т. д.
почему?

деревья в снегу и инее заворожённые, лес серебряный и звонкий…

вчера было – 38 градусов, сегодня – 32; вода в колонке перемёрзла, пришлось идти за водой через мост;
если ничего не делать, а только работа – жизнь окончательно теряет смысл, а то, что делаю, никуда не годится; как быть?
совесть грызьмя грызёт, надо работать;
на улице тепло, словно и весной опахнуло;

миронастроение…какое оно?

самый важный для меня вопрос – о смысле жизни…
долго я верил, что ответ есть…

на остановке ждал автобус, звёзды – над головой,
а мы, люди под звёздным небом, - суетимся…

тепло, очень тепло, грязь подсыхает; снег сошёл с горы;
дождались весны;
вода в реке мутная, грязная, почти вровень с берегами…

устраиваемся на точильненское житие;
были в Нагорном, в Челябинске, в Копейске,
виделись с Юрием Матвеевичем;
Юра говорит: работай;
да я это и сам понимаю, но пока обычной работы сверх всего:
огород, школа, дом;
всё же для гуашей я время выкраиваю, а спать надо поменьше…

Высоцкого не стало…

выпал снег, а к вечеру растаял;
зелёное, желтое и – белое – снег;
небо пасмурное;
ветер дунет, ели шумят; рёв, гул;

света нет, свечка горит;
а мысль такая – пронзила прямо-таки -
всё в первый и последний раз…

снега уже настоящие, белым-бело, дома – чёрные;
три гуаши написал: бродяги-путники;
в магазинах очередь за всем; масло, мясо распределяют по организациям;
куда идём?

банька у Нади Поповой, ах, что за банька! такая лёгкая, и сам после неё – невесомый;
писал бабочку, писал великанов;

голубой туман…тепло, снег сырой…начальный …

буду городок строить, вчера хлысты привезли; начал рубить избушку;
душа горит и жаждет с деревом поработать…

гостила бабушка и всё сокрушалась, что у неё печь не топлена;
рубил избушку, рисовал, писал вечернюю зарю;
надо пробовать маслом или темперой, гуашь утомляет своей «выцветаемостью», не могу в ней глубоких «ночных» тонов получить;

банька, ах, банька, оживительная и воскресающая;
мылись-парились, и веник берёзовый с душицей, очень ароматный;
отдыхали, пили чай с калиной…

печь истоплена, Людмила стряпает пельмени с капустой, Дашунька играет –
такая вот точильненская идиллия, да завтра – в школу:
завтра пионерский сбор, потом родительское собрание, макулатуру собирать,
план по воспитательной работе сдать, к урокам подготовиться…

был в Аше, приобрёл фотоальбом «Мещёрская сторона»,
с Людмилой смотрели, восхищались, но у нас – «красивше»…

до Нового года – две недели;
готовим с ребятами новогоднее представление; во всю силу готовимся;
к вечеру морозит, луна за тучами, редкие звёзды, ночь чёрная …

писал гуаши «Скалы, снег и деревья», «Богатырь», «Змей»;
писал в торопливости, всё же надо над городком работать, чтобы к лету закончить, а работы – уйма;

надо перенастроиться и книг меньше покупать, а то денег на них уходит много; а денег как обычно не хватает, но – благо нам – в долг ни у кого не занимаем;

ездил в Уфу, накупил красок и четыре кисти; я теперь богатый!

света в Точильном нет; на педсовете сидели в темноте – романтика!
начальство запугивает проверкой; готовимся;
все эти, которые ни уха ни рыла и иже с ними исчезнут на задворках вечности, а красота останется;
лес заснеженный и безмолвный, в таком лесу только тишину слушать;

в Аше ходили в кино «Семейный портрет в интерьере» режиссёра Висконти,
такой вот неореализм;  у них, на западе, всё наперекосяк, такая нескладуха, а как у нас?

вчера готовился к уроку географии и меня вдруг осенило:
ничего неизменного нет на свете;
ведь там, где сегодня горы, завтра будут равнины да впадины, а потом море может появится, а потом всё заледенеет, а потом всё сгорит…

через пару сотен лет кому какое дело будет, кто и как жил в сегодняшнее время; как нам не до прошлых, так и им будет не до нас;
зачем я в этом мире, где всё – преходящее…

мороз сильный, а в школе очень горячо и пыль до потолка – столовую проверяют; что-то там не так или галочку поосновательней надо поставить, или придираются, или покормили не так;

летом будем переезжать в Ашу, а пока надо городок до ума довести, в школе с ребятами не расслабляясь поработать…
вторые сутки задувает снег, и около домов и дороги – сугробы и сугробища;
Дашунька болеет, температура высокая, а писем никто не пишет и проверка эта чёртова скоро…

ходили втроём в лес, покоряли гору, прокладывали снежные пути; Дашу везли на санках, а сами – на лыжах…

директор сидела на уроке;
дома писал гуаши…

полнолуние, ночь тепла, дымка лёгкая над горой;
как обрести внутреннюю невозмутимость, спокойствие и сохранить отзывчивость ко все душевному…

для книжной полки строгал доски, вырезал «Богатыря» для городка;
прочитал статью в «Литературке» о Большом взрыве –
всё опять повторится сначала, или что-то иное?
вопрос вопросов остаётся:
зачем живёшь, человек?

дорисовал зимний ручей;
во вторник была предварительная проверочная комиссия;
приезжала старая песочница из области и всё хотела подавить своим авторитетом;

по почте получили грампластинки:
«Страсти по Матфею» Баха, Битетти исполняет на гитаре…;
слушали; Бах в снегах под звёздным небом - звучит…

начались февральские метели;
метёт и метёт, еле успеваю разгребать;
снега много;  чтобы крышу не продавил – сбросил;
накидался снега до самой последней усталости;
проверочная комиссия приехала и будет болтаться по району до 10 марта, а мы-то радовались, что она, такая нам никчемная, скоро закончится;
зря радовались…

1 марта 1982 года в 20 часов 13 минут на север-северо-западе над лесом небо вдруг стало красно-розовым и становилось всё ярче и ярче; вот такое полотно или кусок, как точнее сказать, передвигалось в направлении северо-запад, разделилось на полосы и постепенно стало гаснуть;
чёрное небо и вдруг – пылающее красное, – впечатляет…

была комиссия, даже целых две; сначала завоблоно и завгороно, а потом понаехали инспекторы; посмотрели выставку детских работ, посмотрели избушки для сказочного городка, посмотрели резные доски для городка, ахали и охали, да что толку; лучше бы премию выписали;

на выставке работ сельских мастеров была и моя работа «Петухи»;
её как-то и не заметили; а я посмотрел, что-то в груди холонуло:
где-то, в этом чём-то и есть мой путь, а что равнодушие, так это и ладно; насильно мил не будешь…

8 марта у мамы с папой в Аше отмечали, до двух ночи за столом сидели, говорили; утром небо – голубое, а деревья – белее белого…

были в Аше, сходили с Людмилой в кино «Пиаф» - переживательная фильма! жизнь как она есть, Пиаф – чудо как хороша, непричесанная; какая есть такая есть, зато - поёт…
директрисса приехала вчера с совещания, сегодня как шавка носилась по школе, хотя  где тут носиться; а она носилась, видно сильно хвост накрутили…

читал Хайяма и переписывал рубаи;
солнце блещет, с крыш капель, на елях сошёл снег, птицы распеваются;
дома рисовал «про землю»…
теплынь и теплынь, и дома находится совсем не хочется;
во дворе сложил богатырей для городка в кучу и снег кидал; и с дров весь снег убрал…

вдруг и нежданно-негаданно повалил снег; потемнело;
сплошь всё тёмно-фиолетовое, где горы и небо – не разберёшь;
снег повалил густой как каша;
рисую – тушь и  перо – змеев клубок, тщательно рисую и кропотливо;
клубок змеев очень «змеистый» получается…
читаю «Давида Копперфильда» - не оторваться…

может ради этого и жизнь?
в бане до умопомрачения мыться и париться, а потом чаи в долгую распивать…

с ребятами ещё одну избушку для городка рубили…
кругом весна весенняя, солнце, ручьи, талый воздух и промытое звонкое небо…
подарите, кто может, тысячу лет жизни, что вам, жалко?!

переехали в Ашу, на Толстого;
переезд; дел много, чтобы не забыть и по прядку, составил список,
что сделать к 1 сентября, дела большие и маленькие:
побелить печку,
побелить в туалете,
ящик направить,
прибрать в подполе,
побелить окна с наружной стороны,
промазать рамы и покрасить,
дрова расколоть и сложить,
в чулане закрыть щели,
книги просмотреть,
детскую литературу переписать,
огород,
планшеты в школу оформить,
пластинки,
шторы,
этажерку доделать и установить,
место для пластинок,
для баяна,
кольцо,
для кошки в подпол вход сделать,
свет в подпол провести,
в чулане прибрать,
в подполе прибрать,
поправить забор,
косу наставить,
скосить траву в саду,
дрова берёзовые отдельно сложить,
порядок в дровнике,
сетку прибить,
клеёнку на дверь,
разобрать гуаши,
сделать хранилище для картонов и ватмана, живопись,
инструмент, место определить и разложить.
вырыть яму,
подвязать помидоры.
поддувало поправить…

окна конопатил, красил,
веники заготавливал, написал, отослал письмо на Украйну;

приходил Алёша Фролов, долго сидели. потом сходил погулять, на танцплощадку заглянули…

белил у бабушки…
ходили в лес по грибы, видели ящерку и бурундука,
обрадовались как встрече с друзьями; грибов немного набрали;

хотя всего два года прожили в Точильном, а сильно, оказывается, привыкли;
в городе – неуютно и на работу в школу совсем нет желания идти;
а дни такие: то солнце, то дождь…

вчера выпал снег; дул сильный ветер;
Липовая почти вся облетела и стоит теперь – тёмная;
грустное,  щемящее…

дома затопим подтопок и  сразу – уютность и домашность;
вечером вместе на кухне обо всём переговорим;
хорошо бы таким вечерам продолжаться и продолжаться…

как они впечатляюще выразительны:
красные гроздья рябины на фоне снега и сами в снегу…

облетели, облетели листья,
только на вишнях – багрово-красные и густого оранжевого – пылают…

вечер; синий снег, синий вечер, светлые облака в светлом небе;
распрощаться со школой и всякое свободное время писать и писать пейзажи-элегии;

обыденные дела, необходимые:
вода, дрова, кролики, Дашуньку в садик, ужин приготовить, так как Людмила ещё на работе, и после всего – за кисти и краски…
заря вечерняя, розовые облака синее небо;
облака как спицы колесницы: оранжевое на фоне нежных блекло-розово-оранжево-красных и чёрные, тёмно-синие  стволы осокорей;
небо – высокое, не достанешь, не измеришь…
утром на воротах – блёстки снежинок – сверкают…

колол дрова, а Людмила стряпает пельмени и чебуреки;
написал триптих на темы скандинавской мифологии;
процесс «живописания»- опустошительный, удачи редки, сомнения – всегда;
где он, мой путь?...

писал «Стога», как символ трудов человеческих…

наше представление и то, что есть на самом деле, -
есть ли какое соответствие? если и есть, то очень и очень примерное;
в материальном мире это через практику и можно выявить, а что касается психики – один туман и предположения, и возможность:
может быть так, а может быть иначе;

мосты пишу, разные, один – акварельный, в лист ватмана, - удачный, языческий-древний;
конечно, может быть это всё не настоящее, всё зря; но хотя бы не будет сожаления, что не пробовал…
тема языческая, мироощущение языческое –
кругом всё – живое, дышит; а как это изобразительно решить,
чтобы не «похоже-красивенько», а саму суть воплотить Древнего Леса?
Лес для меня и есть Космос…

писать – всех лесных  слушать…
пишу леших и всяких иных лесных существ;

родник подо льдом…

цветёт черёмуха…
цветут яблони и вишни,
цветут снеги…

Афанасьев: «был древний человек поэтом и во всём ему чудилось живое»;

может быть и есть маленькие кусочки счастья:
в речке купаться, провожать зарю, жить среди лесов и гор, родников, камней, трав и мхов, среди всяческих птиц, насекомых и домашних, и лесных зверушек…

я много думаю о жизни-смерти;  просто – думаю: вот меня не было, вот я есть, вот меня нет…как это принять и осознать; самое разумное – выкинуть эту никчемность из головы да и жить незамысловато…

пекли с Людмилой блины в саду, ставили самовар; Дашунька с нами;
тучи в небе ползучие, тлеют сквозь них остатки солнца…

ходили в Широкий дол; камни с зелёным мхом, ручьи – бурные – разлились во все пространства низменные и меж камней устроили всякие водопады; павшие стволы берёз; глыбы воды ухают с камней и стволов - дожди были сильные, воды в ручьях набралось; да и сегодня дождь от нас не отставал, но не мешал нам, а настраивал на раздумчивость;
плещет-шумит ручей,
у костра греемся-сушимся…

октябрьская изморось; напротив ремстройуправления,  на противоположном берегу в тополя в холодной голубоватой дымке, вода в реке – мутная, свинцово-серая с зеленоватым отливом, на фоне воды – зелёные стрелы-пики стеблей-листьев осоки…

дни заканчиваются октября;
ездил в Миньяр, прошёл по улице;
туда бы, в те времена;
по лесам и горам со товарищи пешком или на велосипедах на Новостройку, или по ашинской дороге, или на речку, или на скалу…

***
был неделю на Ильменской турбазе на семинаре самодеятельных художников; выехал на автобусе, ночевал у Веры; бабушка, Анна Степановна, сильно болеет, Юрий Матвеевич весь в земных делах и заботах, писать и рисовать совершенно некогда; хотелось бы, очень, повидаться, но –
тоже не успеваю; утром на электричке – в Миасс; пленэр, писали пейзажи, по вечерам – портреты;  руководили челябинские – известные очень – художники, Бубнов и Болотских; толковые, доброжелательные; Болотских настоятельно нас с товарищем приглашал посетить его мастерскую; не знаю, чем мы ему так приглянулись; и Бубнов, и Болотских Ашинский район хорошо знают, приезжали пейзажи писать; Бубнов особенно восторгался Жуковой шишкой в Симском пруду; народ собрался с энтузиазмом, а некоторые даже и с фанатичным отношением к живописи; всё хорошо, всё замечательно, а я, так вот получается, немного как бы в стороне, хотя все мы вместе и заедино; художники – самодеятельные, но всё они по художественной части что-нибудь заканчивали, один я с образованием сторонним; мастеровитые, умелые; можно и нужно было у них поучиться;
чувство у меня такое, что Высшие Силу очень недобро пошутили со мной:
душу дали сильно впечатлительную и сильно отзывчивую на всякое природное движение, душу очень переживательную за быстротечность жизни, а чтобы это высказать, речением не одарили…
есть художники, которые, ух какие высочайшие мастера, пишут и пишут – такая у них жизнь есть; а есть такие, у которых душа болит, кричит, задыхается, плачет, удивляется безыскусно и наивно, может где и неумело, а порой и совеем по-детски, но зато – искренно, а не в силу своей мастеровитости; такие – мои собратья, только в отличие от меня они – умеют сказать, а я – немой, учусь да учусь свои речения найти…
а дни запомнились: озеро, сосны, снега;
номер на двоих, кормили хорошо, - идиллическая жизнь,
но – монотонная; домой - скорей;
Бубнов показал, как писать снег, он и правда – разноцветный; учил рефлексы видеть…
сдружились; в расставательный день среди сосен разожгли прощальный костёр, пекли картошку и ели с большим аппетитом;
бытует в народной среде такая мифологема, что все художники – пьют;
нет, не все; у нас на семинаре не то, чтобы сухой закон, а просто до выпивки и дела не было, и никто не вспоминал, и у костра – чай пили; вот такие мы молодцы;
а как сложилась творческая биография самодеятельных?
продолжили свой путь, разочаровались,
бросили из-за всяких жизненных перипетий?
я говорю: это не моё, но ведь каждый, с кем был я на этом семинаре, и со способностями, и с определенной мастеровитостью, и потребностью  выразить, сказать…
какая там дальше жизнь? ведь через немного и началась перестройка, а потом лихие девяностые; семинар наш был одним из последних аккордов социализма и СССР: министерство культуры в целях поддержки и развития народного творчества выделило деньги; условия комфортные организовали и режим наибольшего благоприятствования осуществили; один маленький минус, но – большой: догма; то есть вот так можно и нужно, а вот так – нельзя и неприемлемо;
всё переменилось; теперь в творчестве можно всё или почти всё;
что переменилось? там был застой, догматизм и «инакотворчество», сегодня – безумие новшеств, шило на мыло поменяли и остались при своих интересах, а в чём-то даже и хуже стало;
а художники, настоящие, которым есть что сказать, пишут как и писали; не в смысле формы, следуя традиции или догме, а пишут как и писали в смысле  – размышляют, мыслят живописными образами; и не важно, кто ты: реалист или другой какой «ист»;
в нынешнее время где я? – в лесу…

***
люди – деревья; каждое дерево – свой облик и свой нрав, а всё вместе – лес;
а всё одинаковое только машина может производить; люди – деревья, и каждое интересно своими извивами, ветвями-ответвлениями, сучками, наростами, разломами, трещинами, листьями, плодами, землёй-почвой, на которой взросло, зарёй солнечной, в которой нежится по утрам, ручьём, что течёт рядом, птицами, травами и кустарниками, насекомыми и зверушками,
и ещё много чем…
куда?
в лес;
за грибами (за ягодами, за кисляткой, за водой родниковой, за чагой, на охоту, за травой и т.д.)…а вот в лес идти – лес слушать, созерцать, примечать в нём всякие удивительности – как это объяснить?...
хотя есть такие чудаки, есть:
ты куда?
да по лесу пройти…
тогда нам вместе, хотя тропинки наши лесные разные и никак не сходны и не пересекаются…

***
уже скоро и декабрь постучится, а пока тепло и ветрено;
что-то тяжело и пусто, и ужас как осьминог вцепился в сердце:
умру и никогда не приду сюда;
посмотреть – много ли хорошего в жизни, а уходить – не хочется;
в сердце – отрава,
в сердце  - тоска;
у каждого бывают такие мгновения?
счастлив тот, кого так не осенило;
живи да живи, о чём думать ещё?
Липовую гору созерцать и звёздное небо над ней,
дочек растить, по вечерам все вместе на кухне у печки собираться…
что ещё?

пушкинская мысль: человек это не только, что есть, но и что могло быть…
взглянуть на моих знакомых и на самого себя: что могло быть?
я просто не успеваю овеществить, запечатлеть то, насколько своеобразны люди и уникальны при всей похожести и  обычности: привычки, характер и чёрточки этого характера, речь, внешний облик, манера поведения, размышление о жизни, философия этой самой жизни; люди – очень похожи друг на друга, и не просто похожи, люди  – братья, одной крови, но очень – разные;
что же остаётся?
остаётся восхищаться;
восхищаться людьми  как художественным явлением…
маленькое уточнение: я говорю о людях, а есть,  как  говаривал мой дедушка Иван Иванович, безлюди, а есть – нелюди…

мысль изреченная есть ложь…
мысль-цитата Фёдора Ивановича Тютчева многих моноготомий стоит;
неужели так и остаться-уйти и  не  сказать, не преодолеть завесу слов,
не выразить цветом и линией…

после деревянного городка в Точильном появилось у меня время снова обратиться к резьбе; вырезал «Виноградного деда» такого, какого и хотел:
из винограда улыбается, добрый и ласковый, и приветит, и слово сердечное у него всегда есть;
такой виноградный дедушка, как и припев в народных песнях:
виноградьё моё, виноградьё…

откуда это знание, а вот знаю:
вернусь когда-нибудь к самым наивным, к самым детским мыслям о мире, о жизни, о людях, о реке, скалах, лесах и небе…

давно мечтал: приобрёл в книжном из серии «Философское наследие» том «Фёдоров», буду читать; вселенское философское полотно…

мороз под двадцать градусов; скрипит снег под ногами, облака разбежались;
дни короче короткого; в четыре уже солнце за Липовой, а небосвод пылает в алых тонах, снег на свету розовый, а в тенях насыщенно фиолетово-лиловый;
над Липовой небо – голубое с блекло-зелёным…

виноградьё моё продолжается; мечта о жизни счастливии, о жизни райской захватила меня;
вырезал виноградного льва, добродушного и человечного; ещё надо будет сделать; будет композиция на тему «виноградьё моё, виноградьё» для стоек с ширмами, за которыми развесил картоны и ватманские листы-гуаши;
липа – благодарное дерево, режется как масло,  и на образы – отзывчивое;
а может просто они, эти райские образы, уже в липовых досках есть…

встретили Новый год, а теперь  день изо дня – лёгкие морозцы,
голубое и синее стылое небо и серебряный лес,
солнечные блики и мерцания, -
Врата Небесные распахнулись…

Аксаков «Семейная хроника…», хорошо-то как пишет…

дневники  вести легче лёгкого;
трудно, очень трудно научиться писать дневники…

***
ходил на этюды на Цементовую;
сколотил себе этюдник, картон загрунтовал, краски закупил, кисти;
одёжку себе настоящую подобрал, чтобы на морозе не мёрзнуть;
есть у меня штаны-ватники, валенки капитальные, фуфайка толстенная –
никакой мороз мне не страшен;
всё же недаром на семинаре был – снег писал;
буду снеговую радугу писать;
сначала в снегу вырыл себе траншею, чтобы этюдник установить и самому где было расположиться, кисти-краски раскинул, разбавитель поставил;
краски на палитру и – пошла работа:
какой снег! какие рефлексы! какие цвета звучные!
веселись, душа моя!...

***
вечер был у нас «пельменный», а потом слушали музыку и танцевали под мелодии оркестров Поля Мориа и Дж. Ласта;  под самый вечер, а больше уже и ночь,  слушали Фёдора Ивановича Шаляпина;
музыка – всё…

январь студёный; в Точильный к Чирковым на пленэр; Валера весь в председательских делах, а Валентина дома по хозяйству; не отпускала, пока не накормила завтраком-обедом из трёх мясных блюд, уговорила сметаны домашней распробовать и молока попить, а потом и чаю с земляничным вареньем; всё сокрушалась, как я в такой мороз буду что-то там рисовать: руки ведь обморозишь!
после такой еды – замёрзнуть? – да ни в жисть!
много, много лет прошло, а я и сейчас помню утреннюю розовою зарю и розовый снег на Школьной горе, дома-избушки, а из труб столбом вверх – дым; а дальше на склоне – серебристые осинки, зеленовато-серые с лиловым привкусом, и картонки с точильненскими розовыми снежными лесами  и запорошенными избушками всегда под рукой…
благодатное время…

жизнь как художественное явление…

дневники, записки, письма, миниатюры, всякая такая графика и живопись, всякие такие стихи, скульптура – как это всё едино и как всё несовпадает;
удивительно…

вырезал из липовых досок солнечных птиц и старенькое солнышко;
мечта неисполнимая: вырезать то, что нравится и продавать и жить за счёт этого; только бы резьбой и занимался;
всего лишь одна заковыка: вырезать то, что нравится, и другим чтоб было по сердцу – не совпадаем…

и от нас ничего не останется…

пишу «Купола», гуашь за гуашью, но такой купол, какой видится,  никак ещё не  «нарисовался»…

человек – венец творения!
какой там венец творения! мы ещё из животного состояния, из дикости не вышли; живём инстинктами, а разум и не включаем, а если и что и думаем, то о самом обыденном и суетном; какой уж там венец творения, пауки в банке и сплошная толкотня...


на берег выйти: от реки пахнет тиной, а из сада – аромат цветущих пионов;
не очень-то он нам по нраву, есть в нём приторность, но сейчас, когда на берегу, вечерний аромат – самый раз;
течёт вода в реке, а движения вод не видно, осокори – под самое небо, величаются, Липовая в тени;
созерцательный покой; время с наибольшей возможностью замедлило свой ход…
нам всем вместе, всем человекам – не спешить…
ведь всё равно – некуда…

писал «Врата» и «Корабли»; Врата – поиски истины, поиски пути, Корабли – поиски пути, поиски истины…

мелодии такие чтобы никогда не заканчивались:
на повороте на улицу Толстого около ремстройуправления,  на берегу –
ивы полощут ветви в воде, отражаются в гладкости  вод тополя и Липовая,  над всем – молочно-серое небо, и во всём – покой, задумчивость, тихость…

что такое дневник? узелки на памятку;
сам по себе узелок ничего не значит, а памятка есть;
сами по себе дневниковые записи ничего не значат, самого главного не опишешь, зато памятка – есть…

перистые облака, розовато-жемчужные отблески и бирюзово-зелёные , нефритовые небеса…

изготовил резную, целиком деревянную диван-кровать; целиком деревянная, в полторы минуты она разборная, без  единого она  гвоздика, а доски-лежаки – лиственница; век ей износу не будет;
Андрей Егорыч, столяр ремстройуправления, помог с досками, распилил, прострогал на рейсмусе, помог без оформления всяких квитанций из РСУ вывезти; к Андрею Егорычу все обращаются, все его благодарят; как бы народ без Егорыча обходился?

вечер июльский;
облака – вата нечёсаная; сад, Липовая гора, река, лес, стрёкот кузнечиков,
травы, а мы – листья травы …

начало сентября; наше крытое крыльцо – выставка достижений природы и народного хозяйства: развешаны гроздья калины, рябины, на веранде на столе рассыпаны орехи – лещина; везде, где не ступает нога человеков, - яблоки, на нескольких подносах – тёрн…
желтеет орешник, липа вянет, на дубах литься цвета какао;
жгут осенний хлам, потянуло голубоватым дымком…

за Кварцевую гору…
утром – сильные заморозки; трава на лугах в изморози, хрустит под ногами,
а в лесу – тепло, трава сырая и капели на ней;
ветра нет совершенно, а литься обламываются с веток и падают сами по себе – словно дождь идёт;
поднялся вверх от ручья, ходил по старым вырубам;
спустился вниз и вышел на поляну на  Кленовой горе;
листья тяжело-жёлтые с медным отливом;
поднялся на косогор – простор, какой простор!
голубеющая дымка лесов, синие горы, а в низинах скапливается густой туман;
от упавших листьев около дубов и клёнов жёлтое и коричневое, а чуть дальше – молоденькая, свежая травка…
наши места все такие – друг на друга непохожие..

и вновь Новый год, и вновь дни за днями…
вырезал «Огонь-Сварожич», подцветил-расцветил, лаком покрыл;
старался бережно деревянность соблюсти, но в цвете – почему не попробовать; ведь это – Сварожич; а можно и по-иному…пожалуйста…

снег пушистый, невесомый, добрый-ласковый;
снежинку рассмотреть  – изящество и совершенство…

пишу гуаши, пишу «Камни», «Осень», «Древо», «Сны», «Лики»… пишу сериями, если правильно, а почему-то мной они воспринимаются как циклы; потому как мышление у меня циклическое –
проживаю в сегодня, а возвращаюсь во вчера…

***
созерцательность как гармония, как «правильное» отношение к миру;
действенность созерцания – возможность накопления разумного;
утихомирить бы людям свою цивизационно-техническую активность;
чуть помедленнее, чуть помедленнее…

***
поражают древнекаменные сооружения:
менгиры, дольмены, кромлехи;
их монументальность, архитектоника есть что-то вселенское,
в них – размышление, раздумие о сути бытии;
ответ – есть, да в словах не выразишь;
созерцать…

***
в институте вечер встречи выпускников;
выставил свои работы на тему «Стоунхендж»;
лапкой мягкой да ласковой по сердцу – преподаватели, в чём-то для меня по-прежнему небожители,  были в радости и восторге от моих работ:
Лев Николаевич, Игорь Николаевич, Лидия Андреевна, Рид Фёдорович, Людмила Сергеевна, Виктор Петрович, Сергей Львович… и во мне радость, доброе слово и кошке приятно, а уж человеку…
мне и самому моя «каменная эпопея» по душе да и написал я два десятка работ в лист ватмана легко, - «само написалось»;
а когда долго и тщательно ищешь, перебираешь варианты – ничего путного не выходит…

у Юрия Матвеевича во Дворце пионеров;
показал несколько своих графических работ и акварелей;
впечатление – колоссальное; сила и философская глубина…
мне бы хоть чуточку такой образности достигнуть…

***
вырезаю кикимору,
а сколько лесных жителей вкруг теснится;
в дереве чувствую себя гораздо свободнее, липа, ольха сами подсказывают, что и как; с деревом мне вольготно, никогда нет боязни, что не получится;
лесные жители, они такие: как-нибудь да откуда-нибудь да в каком-нибудь облике да выглянут…
в любой чурочке уже образ есть;
настроиться, услышать; в ладу с деревом быть…

***
по ТВ передача «Сергей Образцов рассказывает…»
некоторые люди счастливо наделены природным обаянием;

Сергей Образцов – один из них; живой наглядный рассказ – заслушаешься;
есть ещё уникальный рассказчик - Ираклий Луарсабович Андроников;
а у нас в пединституте был Александр Иванович Лазарев;
читал курс устного народного творчества и курс древнерусской литературы; умел вовлечь, раскрыть красоту и народной песни, и произведений Древней Руси; девушки на филфаке от его облика, речений и лекций – млели:
ах, какой Александр Иванович! а я слушал Александра Ивановича, записывал лекцию почти слово в слово и красота народной поэзии, и красота древней литературы предо мной как невиданной красоты цветок…

***
вчера было 40-летие Победы;
минута молчания
всё мелкое уходит и остаётся то, что всех нас объединяет…
мама приготовила праздничный стол, папу чествовали;

«чистая пятница», заложили фундамент дома для работников ремстройуправления, и,  хотя надежда маленькая, но может быть и у нас когда-нибудь будет свой угол…

с утра солнце и большие, растущие вверх кучевые облака;
верха – белоснежные, а низ серый, свинцовый, тяжёлый;
такая в них угрюмость, словно внизу, в лесах-горах не Зелёный Шум торжествует, а грязные истаявшие снега лежат…

Миньяр видится сказочным царством, хотя это было и совсем не так;
вот что делает память;
а что делает память?
создаёт иллюзию или, как магический кристалл, выявляет суть?

написал картон «Перворождённые»;
инерция восприятия и мышления: древность где-то там, в далёком прошлом;
а она здесь, стоит только зайти в лес, тронуть камни, покрытые мхом,
да и небо и горы при всех своих превращениях по сути – изначальные,
да и мы, люди, тоже – изначальные,
всегда были, есть и будем, вот только бы вспомнить…

корнепластика, «корнетворчество»;
когда котлован под фундамент дома рыли, набрал корней,
вот теперь обрабатываю; во многом работа – техническая: очистить, ошкурить, кое-что убрать, а всё самое главное природа уже выразила;

на веранде спать не столько спишь, сколько дремлется-чудится;
ночные звуки  нисколько не нарушают тишину, а делают её более глубокой;
тявканье пса, дуновение ветра, скрипы-шорохи, шелест, странные шумления,
вздохи, звучания загадочные, и вновь шелесты-шорохи, скрипы, вздохи…
не столько спать, сколько слушать;
а в окошко сквозь ветви яблони  звезда мерцает…

середина лета и жара такая, словно Африка к нам пришла;
по крышей – под пятьдесят градусов; лазал на подловку, печь осмотрел с точки зрения сохранности и противопожарной безопасности;
сейчас в саду ем хлеб и пью холодный чай с зверобоем;
солнце за фиолетовыми тучами скрылось, светлая желтоватая полоса над головой; собирается гроза; молнии засверкали, ветер поднялся и пошёл-разошёлся,  деревья раскачивает, гнёт, а за Липовой горой заря блещет…

собирали с Людмилой землянику;
земляник – царица ягод,
а собирать её…собирай по ягодке – наберёшь кузовок;
собирай по ягодке; не ленись, кланяйся царице…
собирай по ягодке, по махонькой, собирай терпеливо – наберёшь…
а самая радость, когда дома, после трудов праведных чай с земляникой пить или с молоком есть…

по Цементовой прошёл;
в окраинах маленьких городков много поэзии:
старые улочки, маленькие домишки, колодцы с журавлями, висячие мостки;
всё немного вкривь и наискосок, в наклон, что-то добротное, а что-то и на живулечку; мне это очень по сердцу, - здесь человеческое, здесь и природное – в ладу, в великом согласии бытийствуют;

красил у бабушки крышу; умотался, на сенках разлёгся да и смотрел в небо –
облака меняют лики, и самое занимательное, смотреть за этими изменениями; а самое мечтательное – выбрать облако белее снежного да и плыть и плыть в голубом океане…

дальневосточные философы-художники-поэты:
чтобы написать дерево, надо стать деревом, почувствовать ветви руки, ноги-корни, небо над кроной и весь мир…

с Валерой Чирковым за малиной по Жёлтому ручью на выруба;
были лет пять назад здесь такие малинники, а теперь что?
когда литра по четыре, когда по ведру наберём, но с приложением больших усилий;  мельчает…

перечитываю многажды «Пошехонскую старину»;
чем она меня так занимает?
чем она меня занимает?
очень русская книга про нашу жизнь;
формы, прежние, изменилась, а суть осталась та же;
соскреби случайность с каждого, что увидишь?
Пошехонье в нас крепко сидит…

середина августа; солнце уже не катится по склону Липовой, а скрывается за горой; короче дни и темнее ночи; лук убрали; на деревах уже много осеннего цвета – листья желтеют;
настурции, циннии, тигровые лилии, ноготки, мальвы – цветут;
подсолнухи-солнышки наклонили головы, светят, улыбаются…
одинок человек; одинок человек не в смысле романтическом, что вот-де я такой весь из себя особый, а вы кто? одинок изначально:
как высказать себя,
другому как понять тебя?
возможно ли научиться со-переживать, со-чувствовать, любить друг друга;
возлюби ближнего своего как самого себя;
кто глубоко задумается, измыслит это, поймёт,
цель почти невыполнимая, по крайней мере очень трудна;
друг к другу достучаться, друг в друга перевоплотиться;
а если друга до конца приять, что от тебя самого останется?
друг к другу достучаться…

помогали Брединскому району с заготовкой кормов, ездили от РСУ заготавливать траву за Точильный;
луга духовитые, роскошные, и работа – настоящая – косить, грести;
не то, что в конторе сидеть да всякие призывы писать и стенды оформлять;
мимо Точильного, а в Точильный – тянет;
совсем это для нас с Людмилой родные места;
может когда и вернёмся…

дед- кленовичок  удачно у меня из пенька образовался, хожу вокруг да радуюсь: и я что-то могу…

мелочь интересов, плоскость разговоров, скука забот, тупость и бесчувственность так иногда донимает…

***
приходит такое: весь напоён чувством вдохновенным,
воспринимаешь вокруг всё возвышенным и очень душевным;
мысли текут, как вода в реке, не спеша, не торопко, и потому так значимы; верится, что всё получится, сбудется;
и гуаши, акварели, и лесные жители – не зря,
значимы в своём существовании;
чувствуешь - это ты сам:
покойные воды реки, солнышко горючее за кромкой леса, глубокие синие тени, холодного тона посеребренные ивы на том берегу, горько-пряный дым костра…
омовение, осветление;
жаждется, боже мой, как жаждется жить и жить, чтобы слышать, видеть осязать, чувствовать такое обыденное и такое прекрасное:
берег реки, замедленность движения воды, дерева, гора, небо;
не расплескать бы радость-грусть,
не растратиться на мелочи…

музыка во мне, чудная музыка; как записать, как сыграть…

***
картошку выкопали, садово-огородные дела немного примкнули;
куда душа влечёт?
на электричку,
мне билет до Миньяра, обратный – не надо…
по улице, по стадиону, на берегу сидел, сделал набросок Скалы;
щемящее, печально-светлое чувство,
здесь я, здесь всё - моё…
как в прежние времена – иду по дороге на Новостройку;
нет, не в школу; в библиотеку иду;
но уже нет клуба, нет библиотеки
и филиал для начальной школы – снесли,
как будто кто-то прошёл,
громыхая и топоча,  и все мои самые лучшие книги унёс…
делал зарисовки и наброски окраинных стареющих  домов;
очень мне они приглядны…

***
Врубель… вот так подойдёшь к человеку: боже, какая бездна, какая глубина!
все мы – человеки – вселенные,
да не успеваем вглядеться друг в друга,
или лень в нас такая…

***
осень продолжается;
у меня как бы день рождения, потому и поехал в Точильный по осеннему посёлку в задумчивости пройти;
рисовал старые, почерневшие баньки и изгороди, а без них, без почерневших  бань по-чёрному, без изгородей, изрядно уставших, где кое-как подправленных,  и лес не лес, и речка не речка;
редко кто по улице пройдёт;
я прошёл по берегу, воду в созерцательности измысливал;
вода хрустально-прозрачная;
в руки горсти её возьмёшь – капели звенят-переливаются, леденистые; берёзки наливаются жёлтым светом;
значимы свечки-верхушки елей и пихт; а в небе голубом и синем плывут облака, белые, расплывчатые, покойно и мерно облетают листья…

листопад;
вспышки, света багряные, лимонные, блеклые тёплых охристых и песчаных тонов, жёлтые солнечные, бордовые, фиолетовые, красно-коричневые…

***
ездил в Челябинск на курсы профокомовские, был у Юрия Матвеевича в Копейске; выставку мою персональную он ещё не оформил, да это и не к спеху, зато скольких детских работ насмотрелся – очень интересных, выразительных, оригинальных по замыслу, смелых по исполнению…
погиб Женя Минилин – уникальный талант; уникальный акварелист;
ещё в бытность учеником Юрия Матвеевича написал, точнее, выделал,  в пол листа ватмана живописную драгоценность– «Куликовскую битву»;
каждый миллиметр – я не преувеличиваю – прописан самым тщательным образом; и прописан не за ради эффектности, а воссоздания образа-символа:
бьётся весь русский народ за своих родных, бьётся за землю русскую, бьётся за Русь; звон мечей, яростные крики, скрежет и вой, стоны раненых и умирающих, последние вздохи гибнущих…
есть упоение в бою…
войны, сцепившиеся, слившиеся в нечто, блещущее металлом, кровоточащее,
многоголовое, многорукое, свирепое и яростное, нет пощады слабеющим… 
филигранная акварель;
Женя Минилин, чудо-дарование, …
где этот шедевр  - «Куликовская битва»?
Юрий Матвеевич, когда перебирался  работать в школу железнодорожную, часть детских работ и работ взрослых учеников взял с собой, в том числе и все работы Жени;
в девяностых при встрече я у Юрия Матвеевича попросил посмотреть работы Жени; все работы посмотрели, а «Куликовской битвы» нет как нет;
Юра всё перебрал, куда могла деться? расстроились оба;
где она, «Куликовская битва»?
и Юрия Матвеевича многие работы затерялись, много –исчезло;
особенно – графика, а ведь Юра – чудодейственный мастер линии;
нам – недостача и урон, что не смогли или не захотели сохранить;
пропала часть работ Учителя, пропали образы, пропали мысли, канули в лету философские обобщения…

в выставочном зале выставка Мосина, учителя Юрия Матвеевича;
не всё мне там по душе, революционную его тематику я вообще не вопринимаю, наверное, не дорос ещё, а вот «Кот Матвей», «Колобок», «Пушкин в Михайловском», «Волжский пейзаж» - не думал, что такое возможно, ошеломительное впечатление…

***
гуаши, лист за листом: свечи, корабли, замки, цветы;
пишу и  пишу,  ни на кого не оглядываясь…

осеннее такое впечатлительное, что кажется и вместить невозможно;
как бы не распасться от всяких переживательных переживаний;
просветлённая грусть и радость – листья, вода, леса-горы, небо…

в Миньяре прошёл в центр, зашёл в книжный, купил фотоальбом «Непал»,
давно я в Непале не был; а из истории Японии -  «Тоётоми Хидоёси»;
прошел по ветке от хлебозавода до моста,  прошёл по нашей улице и на полянку вышел, которая теперь в молодых посадках лиственниц и елей, где когда-то сажали картошку; костерок развёл, зарисовки делал и многое чего мне чудилось;
по родным, по родимым местам –
вот сейчас встречу себя, тогдащнего…

***
Николай Васильевич Гоголь писатель очень, в самом добром значении этого слова, замысловатый; перечитываю «Мёртвые души»;
как он строит фразу! всё время много или немного усмешничает и с читателеми  играет: вот тебе кажется, что ты понимаешь, что прочитал; э, нет, друг мой, тут много всяких заковык есть…
писатель-мыслитель – оригинальный; всё у него немного понарошку и всё – чистая правда! читать и перечитывать…
фактическая сторона нашей жизни: «Мёртвые души» в школе все «проходили», но мало кто соотносит с нынешним временем,
а мёртвые души – они и сегодня – мёртвые души;
оглянись…

***
середина октября, сухо; по утрам подмораживает, небо безоблачное, деревья – нагие; особенно графичны чёрные липы; ветви-чаши, а из чаш льётся небесная родниковая вода; течения реки нет, вода – зеркало, в зеркале отражается Липовая; вода глубокого сине-зелёного тона, кое-где – серые блики; вода и туманно-дымчатая, и прозрачная…
тополя в светло-жёлтом…

вот уже малые морозики пришли, снежок малый падал;
на ветвях клёнов и лип – снег;
белое на чёрном, переплетение линий,
письмена природные…

***
пишу серии, а мне –правильнее -  циклы;
закончил серию, цикл гуашей «На Дубовой горке. У бабушки.»;
какой темы ни коснись, все они – неисчерпаемы;
написал сколько гуашей, а только-только прикоснулся,
что-то почувствовал…
пишу акварели, вглядываюсь в демонов тьмы…

***
ещё один Новый год, и он уже в прошлом;
не очень мы праздники привечаем; суетливости много и у праздников всегда есть окончание, а обыденная жизнь продолжается и продолжается; 
в ней  и есть праздничность, надо только найти…
ходили вдвоём на лыжах к Липовой горе;
день серый и тихоснежный…
сидели у костра, ели хлеб с поджаренным на костре салом и пили чай…
чай с калиной…
был ли это праздник? по крайней мере – особинка…

снега повалили, утром еле-еле прокопал тропку;
на соседской крыше огромная гора снега; вот-вот к нам во двор рухнет;
куда его, снег, вывозить?
в саду же места нет;

луна в морозную ночь, когда всё – стужа, ледяная, фантастическая…
лунный свет на снегах – иномирье…

звёзды в марте – ближе, но таинственней;
неужели на одной из них, то есть на планете,  которая вращается вокруг такой звезды есть кто-то разумный? а какой его разум, а есть ли у него чувства, что он из себя представляет?
вот, поди, так же под звёздами ходит-стоит-сидит, существует и –
заняться ему больше нечем – гадает:
а есть ли кто-нибудь такой же на одной из звёзд;
впрочем может быть и так, что и звёзд ему никаких не видно, может он вообще по-иному мир воспринимает и тем более по-иному мыслит;
с пространствами и временами играется…

идёт большая вода, уже около ремстройуправления вровень с дорогой;
летом, особенно осенью, – тише тишайшего, а войдёт в раж, - стихия, ничем не остановишь…

когда цветут яблони и вишни,
другая жизнь наступает, точнее не сама жизнь, а чувства, воздух  - иные…
на земле – яблони и вишни цветут…
сирень расцветает, маки набрали бутоны, ирисы, тюльпаны -
вот такое оно обыкновенное волшебство…

само собой получается, что в свой день рождения я еду в Миньяр,
или в лес, в Широкий дол; вечером соберёмся, отметим негромогласно;
а если поразмыслить, то чего его, день рождения, и отмечать;
родился и родился, «делов» то;
картошку выкопали, в огороде прибрали, - отметить стоит;
и день исключительно добрый отметить стоит, а остальное…
в Миньяре по центральным улицам расхаживал;
приятно, не знаю почему, вот таким незнаемым по  родной сторонке бродить; а сердце стучит-постукивает: здесь рынок был, а в этой двухэтажке – книжный магазин, а здесь – музыкалка;
а как с горы на велосипедах к хлебозаводу летели;
ДК, справа – вход в библиотеку; улочка в гору пошла – здесь я ещё ни разу не был… был на Скале и ещё раз на Скалу взобрался и весь Миньяр обозревал…
снега в этом году ранние; ещё сентябрь, а второй день снег валом валит;
ещё не вся листва облетела, ещё калина, вишни сирень, малина, яблони – зелёные…

когда первые снега, когда пасмурно и бело,
с особой грустью видится-вспоминается мне далёкая полянка
в белом снегу…

***
и мне ненавистна всеобщая рознь в миру, ненавистна рознь меж людьми;
значит и во мне есть рознь;
можно ли преодолеть…

***
на Старой  горке – малый лиственничный бор;
земля усыпана медной хвоёй и от неё разливается ровный песчаный свет; сами лиственницы тёмные, с серой голубовато-розовой корой;
такая и в хвойной подстилке, и в стволах, и в ветвях и в тучах, низких и сплошных, мягкая ласковость и углублённость в размышление;
мимо никак не пройдёшь, остановишься…
было здесь в военное и послевоенное время кладбище;
выросли лиственницы; прошло время, лиственницы выкорчевали;
построили гаражи…


осень, пишу элегии,
разложу на полу листы –
что-то удалось запечатлеть;
может кто-то услышит…

жизнь складывается из самых монотонных и повседневных дел;
описать один день жизни без всяких модернистских вывертов – надо бы,
а увлекает природное бытие;  надо совместить…
вдуматься, то каждая минута, что делаешь, что думаешь, растянется-превратится в сотни и сотни страниц (хотя я не поклонник «Улисса», но «Улисс» - значим: твоя – даже минута – бездна):
зовут обедать иду скрип стула свет окна движение шторы надо книгу взять Людмила ворчать без книги мне еда никакая закрыть дверку завтра или сегодня спросить мыть руки чай где-то ручка пить  подчёркивание дорожку
плинтус краска поправить сыпется  шторка мешает свет в окне серый свет спросить или…

лето восемьдесят седьмого года; засушливое и жаркое лето;
градусник показывает за 30; у нас ещё от реки прохлада идёт немного, а на Дубовой горке палит неимоверно; поехал на Дубовую папе с мамой с водой помогать; пришла водовозка, носил воду чуть не бегом, потом ещё через проулки к колонке – привёз две фляги; сколько ни вози – такой воды всегда мало; небеса смилостивились: прошёл небольшой дождь;
низкий поклон и большая небесам благодарность…

так тепло ночью и есть задумка давнишняя – в саду спать;
комары одолевают, но одну ночь можно и потерпеть;
распределились, кто где будет спать, а я - в сад;
слушаю всякие дуновения, сквозь ветви и листья мерцают звёзды, за Липовой меркнут остатки зари; на столе у меня чай со смородиновым листом и мои всяческие думы, рядом и вокруг травы и цветы;
всегда такие мгновения хочется остановить, или хотя бы продлить…

дом ремстроевский строится и мы, конторские, помогаем в «чистые пятницы» и не только; по мере приближения к окончанию строительства страсти накаляются и профокомовские дела меня одолевают; тяжко;
не хочу всю эту эпопею расписывать и к ней возвращаться: люди как люди…

вчера все вчетвером ходили в Широкий дол; я ещё в начале лета набрёл там на уютное место около ручья; нагрузили два рюкзака, плащ-палатку с собой и на весь день; а день июльский был солнечный и знойный, а у нас под сенью вековечных елей и у ручья – прохлада и ласковость;
Людмила с Ксюшей принялись кашеварить, а мы с Дашунькой по близлежащим скалам лазать;
варили суп с тушёнкой и молодой картошкой, пекли картошку, ели всякую зелёную растительность, изучали движение воды по ручью;
всему – негромко – удивлялись: моховитым камням, сучкастым сухостойным  елям, пышным мхам; в земляничнике искали ягоды; открывали неизведанные полянки, где не ступала нога человека; Ксюша после обеда уснула под журчание ручья, Людмила собирала травы, Дашунька маме  помогала, а я делал зарисовки;
вернулись вечером, усталые, но – довольные…
всё там - настоящее…
помним, помним, какое у нас было замечательное семейное открытие Широкого дола…

***
за малиной в Точильный по Пятой ветке; и хотя малина не такая, как в первый год нашего приезда в Точильный, но для вареньев родителям и себе набираем; и друзья точильненские, Валера и Валентина, нам рады;
при том,  что Валера по горло в председательских дела, а на свои времени не хватает и по поводу этого у Валеры с Валентиной есть расхождения;
Валера – безотказный, кому и чем помочь, да ещё и поселковый электрик по совместительству; нет света в Точильном, Валера круг провода алюминиевого на плечо и пошёл искать, где провода оборвались…
Валера, от всех и вся – за малиной!
поехали…

люди, люди, а то вдруг прямо на тебя выпрет мурло мещанина, и ничем ты его не прошибёшь, ничем не тронешь, сомнений и всяких там исканий в нём – никаких, как с таким общаться и о чём…приходится…

картошку копаем; а раз картошку копаем, надо блины печь картофельные,
тем более, что папа прийти обещался;
жаркий день, лето на исходе, а солнце печёт;
в саду печку растопили, Людмила картошку чистит, я её через мясорубку пропускаю, девчонки  рядом в куклы играют, ждут, когда блины готовы будут; сковородку на плиту, масло, блин за блином, папа подгадал, как раз подошёл; развернулось наше блинное пиршество, а потом все чаи распивали, а папа рассказывал про свою сельскую жизнь, а про войну - никогда…

никак не даётся мне масляная живопись; я цвет не чувствую; в гуаши хоть закрытыми глазами любой оттенок могу получить, а в масле – впадаю в ступор;
писал «Лесную полянку» - разнотравье и многоцветье, мешал всё и вся;
закончил и сам не знаю –получилось или нет; или вообще все мои работы – самообман и игра в бирюльки…

цветы наши садовые, садовое цветение, букеты в доме, на веранде, на крыльце, самое цветье -  в саду…

живопись и графика Юрия Матвеевича очень плотно метафорична, она сама вся есть большая метафора, потому и так притягательна, глубоко философична; это художественно-философское осмысление бытия;
истину словами не сформулируешь, а если сформулируешь, то это будет лишь голая формула, схема без живого содержания; истину-естественность  постигать лишь через намёк, ассоциацию, сравнение, интуитивно – истину можно чувствовать, но знать - невозможно; истина-естественность – лишь как возможность, предположение, что она – есть, но чтобы весомо и прямо у тебя в руках – нет;
то, что ясно видно и запротоколировано, есть – в лучшем случае – оболочка, видимость; творчество – не восхождение и осознание, творчество – всего лишь путь, творчество – путь, «встраивание» в естественный путь природы;
художник не указует, художник – размышляет, открывает возможность «хожения» пути-естесвенности;
Юрий Матвеевич – размышляет, потому его творчество для меня так значимо

октябрь уж наступил…заморозки, днём блещет солнце и теплит природу и людей, только людей не очень-то растеплишь; вода в реке без всплесков, недвижима,  холодна и прозрачна; смотреть – засмотришься: ровная гладь-зеркало, а за гладью, в глубине движение струй, которые проявляют водяные растению – вьются, играются…

Людмила в делах; взял девчонок и на том берегу развели костёр и пекли картошку, девчонки с воодушевлением ветки таскали, наблюдали увлечённо за игрой огня;
трудная жизнь, больше в ухабах и рытвинах, а сколько в ней прекраснейших мгновений…

не спится; три часа ночи; вечером слабо протопил; в доме холодность и  неуютность;  окни кухонное сплошь в ледяных узорах, морозно на улице; принёс дрова, стараясь не шуметь, девчонок не разбудить; затопил подтопок; дрова берёзовые сухие напрочь,  жаркие, тяга отличная; в трубе гул; чай вскипятил, чайку попил; сварил курицу, всё Людмиле утром меньше суетиться; перечитываю Ли Бо…

в горисполкоме рассматривали списки, угрожают, что из списков выкинут;
квартирный вопрос – вопрос вопросов; самая горечь в том, что у нас всё по правде, но есть ещё бумажки, а бумажки всегда главнее человека; но свет не без добрых людей, Борис Григорьевич, хотя он сейчас и не начальник ремстройправления, слово замолвил, а его слово вес имеет, Надежда Петровна, секретарь парторганизации за нас, даже делегация от четвёртой школы в горисполком постучались: Людмила учитель хороший, Олег ( то есть я) в школу вернётся, и ещё, и ещё за нас многие;
так что все поползновения закончились ничем, и квартиру мы получили,
но крови попили упыри много и изгрызть жаждали до последней косточки; тяжко, очень тяжко всё это перемолоть, пережить;
жить – когда, пока – борьба за существование…

***
полпятого утра;
было, было, над бабушкой немного – про себя – насмешничал; как к бабке приду, ворота открываю, бабушка встречает и первое, что говорит:
Алёшенька, я ведь сегодня до пяти часов встала;
я не то, чтобы не верил, но мне казалось, что бабка преувеличивает;
а теперь вот и сам – до пяти часов; а не надо на старых людей снисходительно посматривать;
где-то простыл – горло; поставил чайник, заварил всяких трав, калину с сахаром натолок, буду чаёвничать;
месяц по вечерам работал, как и все будущие новосёлы, на дому; полы стелил, рамы красил, кое-где штукатурил и всякой мелочёвкой занимался;
ну а новосёлы строители, конечно, свои будущие квартиры доводили до полного совершенства; Людмила не верит, что будет у нас своё жильё, я тоже не уверен; что сделал – пойдёт;
всем будущим новосёлам прилетело: надо будет полы менять; дело в том, что стелили ДСП, а оказывается по санитарным нормам не положено, вредно;
конечно, вредно – формальдегиды! но когда жилья нет своего, пусть и ДСП, лишь бы въехать; никто не горел желанием полы перестилать; написали отписку, что в течение полугода полы заменят и вопрос замяли; насколько я знаю, никто полы не перестилал, все «старенькие» с полами из ДСП так и живут; а вот кто новые жильцы, те, конечно, - евроремонт;
снег, снег, снег; со двора вывез в сад, около двора и кидать его уже некуда;
в РСУ; прибежалав контору Римма Эмильевна, третий секретарь горкома горкома партии: Новый год скоро, а на площади ни Деда Мороза, ни Снегурочки; сделайте хоть что-нибудь; мы с Максимом, художником-оформителем из ГПТУ, слепили Деда Мороза, слепили Снегурочку, - обошли вокруг, поглядели и решили, что это хорошо, тем более это был наш первый опыт лепки из снега больших фигур; опыта набрались;

***
около нашего дома собирались поставить детский городок; я кое-что сделал: срубил избушку, вырезал сову – мудрую головушку, дедушку-вратаря (сторожа у входа, хранителя городка)  начал вырезать всяких лесных зверей невиданных и ещё много чего наметил;  конец года, план не выполнятся, продали мой уголок в Катав-Ивановск приборостроительному заводу;
на «Урале» увезли мы с Николаем Петровичем, водителем, городок, на Катав-Ивановск посмотрели; уральские городки, заводские городки, во многом похожи друг на друга; обязательно пруд, основательные дома, горы-леса и суровый, на первый взгляд, угрюмый народ; но эта угрюмость – внешняя, сойдись поближе – душа нараспашку;
есть в уральских городах и людях, по крайней мере – была, тяжеловесность и основательность, самодостаточность и самоуважение;
уважение, если – труженик, если определённый достаток и не верхогляд…
от городка кое-что на детской площадке поставили; дерево – давно уже в гнилушки перешло, но самое удивительное – вот уже тридцать пять лет стоит на детской площадке как стойкий оловянный солдатик, «Приветливый дворовой», - деревянный, из липы; я его перед тем, как вкопать, основание паяльной лампой обжёг и не гниёт, стоит вот уже тридцать пять лет:
привет!
привет…
старенький…
 
***
середина января, переехали; третью ночь на новом месте, пока не верится, что у нас есть свой угол;

переезд; вроде сильно мы не обарахлялись, а стали собираться, всего
понемногу набралось; особенно я озадачился, как шифоньер перевезти; сама перевозка без проблем, а как его на второй этаж заволочь и в дверь втиснуть;
оставить в доме на Толстого и мыслей нет: шифоньер – миньярский, родительский; походил я вокруг него и решил попробовать разобрать, - не всё же на клей посадили; шурупы тайные нашёл, выкрутил, остались от шифоньера ножики да рожки – ящики, бовоковинки и «верховинки», лист фанеры; всё можно на руках перенести, а самое главное – не ворочать на этаж, а в квартире собрать, что я и сделал;
больше всего мороки с книгами было; на полках стоят – кажется, что немного; начали собирать – в ящики, в мешки и всё уложить не можем;
большие гуаши  и акварели в лист ватмана и больше в стопочку сложил – приличная кипа образовалась, тщательнейшим образом упаковал, на большие санки воздвиг и, как величайшую драгоценность, - так мне тогда верилось, - повёз на новое местожительство; часть работ в встроенном шкафу развесил, а часть – на шифоньер в большие папки упаковал;
книги! в комнате всё пространство заполонили, а моя душа поёт – вот расставлю я их на полочках да по порядку, да не в два, а в один ряд;
книги под вечер перевезли; водитель прикалывался:
ну и кирпичей заготовил, пристрой будешь делать?
Людмила с девчонками на Толстого ночуют, а я в квартире и предчувствия сна во мне никакого нет, горит душа и ликует: буду книги разбирать, на полках расставлять; полки у меня выставлены, полок много, по обе стороны комнаты – стойки-стеллажи; книжки расставляю, любуюсь, а не убираются книги в один ряд, жаль, пришлось в два ряда ставить и решать, какие книг главнее, что – в первый ряд;
а как выставил – и уютнее, и душевнее стало в новом жилье;
а у Людмилы забот больше, чем у меня; кухня, посуда, заготовки всякие, которые тоже надо как-то на хранение определить, шторы, тюль, портьеры, покрывала, дорожки…
для Людмилы главное «богачество», главная радость – вода;
отвела Людмила душеньку-сердце – моет-пермывает, стирает-полощет, гладит, развешивает; а ещё всякие накидочки, салфетки, вышивки много –
обживаемся, уютности и домашности добавляется;
и времени стало больше свободного; дров не надо, воды не надо носить, все удобства – рядом, жаль вот только баню; ванна – это прекрасно, но это всего лишь помывочный пункт;
жизнь – движение;
мы в квартире в выходные и в обычные дни не разлёживаемся;
обычных дел полно, а есть время – в лес, а через три года и получается до скончания веков приобрели мы участок, будущий лес-сад-огород, в Точильном; и началась, и продолжилась, и продолжается наша точильненская эпопея…
открыл я для себя Широкий дол и много-много стал ходить в Широкий дол, на Аджигардак, на Снеговые; множество у нас было и семейных походов…
дом наш в первый год да и последующие отапливали очень горячо, это потом стали замерзать, а пока ходить по квартире можно было в папуаском одеянии; дом исключительно хорошо просох;
окошки наши – в сквер и на Липовую гору;
а когда на берегу напротив РСУ храм воздвигли да с позолоченными (под золото) куполами, то так всё к месту, так всё дружественно и ладно:
сквер, голубые ели, берёзы, ивы, река, храм, Липовая гора…
утро, солнце блики бросает на купол, колокольный звон…

***
февральские оттепели; капель, синички во всю звенькают, небо в редких облачках, высоко звонкое; почки набухают, ветви напружинились – вот-вот почки распустятся;
приглашали на горнолыжку оформителем работать; среди белой тишины, среди белых берёз, в уютной избушке – прямо-таки райская работа; да всё теперь в жизни так неопределённо, так и на горнолыжке…

тающий март, по городу не пройти – ручьи и лужи;
а мы всё же прошли по улице Толстого, пробрались на берег,
сидели на бережку, смотрели на  сад-огород, на дом, - сколько всего
было-прожито…

***
и весна, и лето – в ремстройуправлении страсти по всякому поводу не утихают, а разгораются, все такие нервенные  и агрессивные; кто-то, самый поворотливый, уже приноравливается и деньги начинает зарабатывать, на себя начинает работать, кому завидно, а сам не может организовать и деловитость проявить, от зависти чернеет и зеленеет; социализм, по всему видно, – заканчивается;
скоро и моя оформительская работа в РСУ закончится: отошло время лозунгов и призывов, пришло время и есть возможность осуществления всяких мечтаний и упований, воплощения денежных замыслов;
а мне куда податься; или кружок вести, или в школу, лишь бы время для живописи было…

***
январь-март 1988, записки;
как написал в то время, так и оставил…

снега…снега…предпоследний вечер старого года;
снега…снега…выше заборов, выше крыш, выше деревьев;
заря вечерняя; зори вечерние, зимние, печально-пронзительны;
одухотворённые ветви, снега, леса-горы, Липовая гора, купол – кончается день; куда исчезает, остаётся где-то или только в памяти?
и в чёрной ночи, под далёкими мерцающими звёздами. среди сугробов, деревьев у застывшей реки как не помолиться, не спросить себя:
зачем я здесь? зачем мне дано осознать, что я уйду, что вселенная безгранична; никогда ни чувствами, ни разумом не осознать мне её всю, и даже малую частичку её не осознать; зачем так прекрасен мир? о чём же болит? о вечерних зорях, о небесном куполе, об ивах и тополях, о речке, о Липовой горе?
кто я?

всё вокруг живое: дышит, одухотворённое; моя частичка и в доброй воде реки, в ласковом дуновении ветра, в белых до невозможности облаках. в родниковом голубом небе, в дыме костра, в тлеющих углях;

разве есть у всякого природного явления и вещи начало и конец; мы ведь весьма условно определяем, например, исток ручейка; ведь он слагается из меленьких ручейков, которые в свою очередь порождение собравшихся, слившихся капелек; разве растение начинается именно с того семени, которое ты посадил? границы условны, всё перетекает друг в друга, переливается, переходит;
вслушаться и всмотреться – деревья становятся птицами; птицы летят – и они уже облака…

остывающие угли, пепел гаснущего костра, и глубине – пламенеющие угли…

стылая ночь, бархатное бездонное небо, блестит дорога, такая же ледяная, как и всё, а в домах тёплый уютный свет; хожу по улице нашей, звёзды рассматриваю – такие они чудные и далёкие;
маленький, на заснеженной улице, среди домов-домиков, заваленных по крыши снегом, а мне так думается, словно и вижу, что летят к нам добрые существа и что-то очень доброе принесут; сказку, которая станет былью…

неужели вся та обыденность, что вокруг, это и есть жизнь?
сиреневые вечера, пылающие закаты, древние тополя, висячие мосты, мерцающие звёзды…

синие сумерки,  от реки тянет сыростью, а где рождается, вода тихонько намывает остров, дно затянуло водорослями…

берег реки, луна полная, яркая, серебристо-золотистые облака, и такая же серебристо-золотистая дорожка по воде; по этой дорожке туда, где чудится дивный замок…

сомнения? сомнения у меня у меня всегда при себе;

тают тополя в голубой дымке, ивы полощут ветви-руки в тихой воде, костёр…уходить и возвращаться к тихой родине моей; больно-печально-нежно, когда слышишь каждую травинку, каждый всплеск водяных струй, каждое мерцание; уходить-возвращаться тёплыми июльскими ночами, голубой дымкой над рекой, бегучим огнём углей костра;

единственный и неповторимый раз мы пришли в этот мир…кто мы?

жаль, не побывать на прекрасных планетах, не увидеть внеземные цивилизации, не узнать, чем же закончится наш мир и что, и кто придёт ему на смену; не узнать, не побеседовать, да и сесть ли они, братья по разуму?

надышаться, насмотреться, напиться всласть холодной влаги небес, накупаться в изумрудных лесах, исходить дорожки-тропки, приласкать каждый цветок, рассмотреть каждую былинку, в небесах – чистых – парить, жить-проживать каждое мгновение;

ночью чувство неуютности: мы такие маленькие песчинки, а кто-то, объемлющий всё, играется с нами, смотрит и смеётся над нами…

пишу; на белые листья полей падает снег, пуховистый и невесомый; только вчера расчистил тропинки; и опять всё в сугробах-мечтах;

белый снег на далёкой полянке, ели у ручья туманное утро на покосе, звучание текучей воды, нескончаемые октябрьские дожди, изморосные, бегучие огоньки углей костра, седые тополя на том берегу и серебристые ивы, горьковатый запах осенних костров, сосны с верхушками-колокольчиками, звонкая радуга, зори и сиреневые вечера…

не звонит колокол; а надо бы всем собраться да послушать друг друга, о самом важном и насущном и о самом обыкновенном; собраться сейчас, пока живы, пока болит сердце и пока так жаждется – дышать;
поговорить-помолчать…

течёт река; опускаю руки в воду, слышу движение воды;
ах, река, река, унеси меня в край чистого покоя и созерцания;

друзья, братья мои, и те, что цветами на лугу, и те, что – мерцающие звёзды…

родина моя неповторимая, чудодейственная, светлая:
громадная скала в древних морщинах, улица, ручей, лесная «наша» полянка, покос, ели, хмурые скалы над дорогой на Волково…

касаюсь коры елей, разминаю глину в руках, трогаю мох, влажный, мягкий, холодный…брожу по миньярским лесам и слушаю; здесь собрали меня из ручейков, деревьев, вечеров, трав, дорожек, костров, и здесь опять я стану тем, кем и был раньше, но по-иному и в иных обличьях…

в сентябрьские дни – в Миньяр;

у родника кто-то сильно надрубил старую пихту; на стволе – огромная  зияющая рана, но уже потекли слёзы-смола; зарастает, затягивается рана…
родник; чуть ниже, у огромной пихты кто-то, добрый и внимательный, соорудил лоток, вода – прозрачная и чистейшая;  рассыпчатый хрусталь льётся, разбивается в брызги о камешки под лотком; руками ей запруду сделал, переливается через край, ищет себе выход, в траве исчезает;
дорога к скалам; красный плитняк, вымытый весенним половодьем;
камни, камешки, глина; иду-поднимаюсь; ели, пихты, липы смыкаются над головой; низкие тучи лежат на скальных выступах; глыбы древних гор; покой и длительная задумчивость; живое, живое…
что мы за дети такие, что матери в любви,  любящем сердце отказываем;
мы, забывшие язык, говорим, что природа – немая; это мы – не слышим…
шумят ели, шумят…костёр развёл, от костра – дремотное тепло;
сосны на вершине на скалах, меж каменьев каким-то чудом - прорастают…

камни-скалы, неподвижные, глухие к нашей скоротечности; трогаю их морщинистые тела; старые, а сколько в них жизни; жизни глубокой. мудрой…а братья их уже рассыпались плитняком по дороге;
в расщелинах уже поселилась травка и прорастают, начинают свой путь берёзки и сосёнки;

на старых вырубках – дубы, могучие; там, в самых вершинах раскинулись лапы-ветви с немногочисленными листьями; живут, живут, заскорлузые, обожжённые молниями, крученные,  с трещинами и дуплами, седые великаны-старики;
вывороченная с корнями берёза, старая, тронутая гнилью, а под выворотнем уже малая поросль тянется к свету;
рубят, ломают, гнет ветрами и метелями, корёжит снегами и морозами, а тянется, растёт;
две ели, огромные, раскидистые, поднялись до самых туч. а меж ними берёзка малая; пахнет смолой, лапы качаются, стараются убаюкать;
иду по дороге на картошку; перехожу через ручей, поднимаюсь в гору;
горы-леса мерными волнами до самого горизонта;
тихий  сентябрь, безветренный; покойно и тихо кругом; молодые липки сильно пригнул первый снег, и так пригнул, что у них нет сил выпрямиться;

тронь весенние клейкие листочки, пройди по изморосным тропинкам в сентябре – в каждом кустике, веточке, листочке, комке земли – частичка огромного беспредельного сознания-бытия;
вселенная пересыпает наши судьбы, проявит, посмотрит на себя нашими глазами, а потом пустит в черед рождений нескончаемых, а мы, каковые есть. исчезаем в её беспредельных далях-степях…

июльский вечер в саду, мелодия – скрипка нежная – чуть слышно:
жить…жить…жить…

Широкий дол; камни-мхи; они хотят – быть; страстно сопротивляются, противостоят воде, снегам и морозам, ветрам и жгучим солнечным лучам; медленно-медленно, но и в них убывает жажда жизни, и рассыпаются камни в песок;

как живут лесные дороги?
чуть забывают их, и они зарастают травами, кустарничками, не успеешь оглянуться, а уже тянется молоденькая поросль осинок и берёзок; была дорога…

не было меня, не было нашей тихой речушки, цветущих вишен, не было задумчивых тропок, не полоскали в воде ивы свои ветви-руки; они были – непроявленные; и я в них был; уйду я, уйдёт мой тихий мир: Липовая, речушка Сим, тополя, зори и останется, продлится;
так и мои чувства-мысли немые: синим туманом у тополей на том берегу; ранним утром, мерцанием звёзд, журчанием ручья;
пришёл: стали строчками в белых листьях, уйду – потекут водой меж ивовых берегов; всё смертно, всё живо;

вишни. яблони в саду, старая скамейка, стрёкот кузнечиков, узкая полоска заката, покой в саду, мерное покачивание ивовых ветвей в воде…

трепетность лесов и древность скал, колюче лапы елей, горький дым костра,
тропинка с горы на гору, шум ветра в угрюмых октябрьских дебрях…
кто разомнёт глину в руках, кто осенью приедет в Миньяр, пройдёт по улице,
у кого заплачет сердце: одухотворённый мир раскрыл глаза –
всё изменчиво, всё – преходящее…

почувствовать текучесть дней, их иллюзорность, неповторимость и единственность; освободиться от рухляди мелких мыслей и глупых дел…

старая яблоня во дворе, но каждую весну расцветает обильно; белоснежная,
а кора – в трещинах; некоторые ветви посохли; ветер коснётся – полетел белый снег; спеют яблоки – янтарные, прозрачные, а в самой глубине темные зёрнышки; в чашке на белой скатерти – янтарные солнышки;
цветёт яблоня, кружат пчёлы, тонкий аромат во дворе; дверь в сени откроешь – яблоневый цвет-запах в дом;

чего же ты хочешь, душа моя?
вернуться в Миньяр, жить в доме у реки, жить так, чтобы всегда было то, что когда-то было…

а яблоня во дворе всё жива; в снежные зимы наметают метели сугробы во  дворе до самой крыши; весной тает снег и ломает ветви; но – цветёт; сладки и вкусны яблоки в августе, золотистые, прозрачные;
ветер заиграется листьями, посыплются на землю…

во дворе снег почти невесомый, неощутимый, пушистый мягкими плавными обводами обнял-приласкал ветви; шершавая, тёмная, старая кора яблони – слышу; мы же – братья…

простые и обыкновенные мудрости очень трудно доходят или вообще не осознать их: обходиться можно малым…трудно в такое уверовать…

беречь старые вещи, беречь старые дни;
старые вещи молчаливы и мудры…

ручная работа – живая речь, добрые слова;
взят в руки – услышишь прошедшее;
мамины вышивки…
в ручной работе – душа;
мастерю столы и столики, резные кровати и книжные полки, стулья-птицы…

в деревянном доме нашем уютно и тепло; тепло от печки, жарко от натопленной печи,  от зверья лесного, что живёт в доме, тепло от родных и близких, тепло от книг; обживём, наберём уютности в новом доме…

книги, книги; куда их столько! люблю, когда их столько на полках, люблю перебирать, трогать корешки, листать, читать и перечитывать…
чисты полы, чисты домотканые половики. голубая тюль на окнах, светло и уютно, чудная домашность;
по вечерам пьём чай всей семьёй, а по субботам топим баню; так хорошо смыть с себя недельную суету и лёгким и чистым смотреть на мир омытыми глазами; во дворе глубоко вдыхать морозный воздух…куда спешить?
и в новом житии не будем спешить…


среди людей бывает так одиноко; не бывает одиноко в лесу…

где найти меру, сколько чего надо, куда и за чем идти, куда направить свои силы?

бывают мгновения, кажется, что ещё чуть-чуть и всё поймёшь, откроешь Великую Тайну – уйдёт ощущение безответности; особенно это там, в лесу, когда один на один с лесом; слушаешь и ждёшь мгновения, когда всё откроется, а оно ускользает, ускользает, но верится, завтра придёшь и всё раскроется, всё поймёшь завтра…
верится, есть такая надежда. маленькая надежда, что будет братство людей, будет соборность, будет любовь, да только когда? и будет ли?

жить и жить тысячи лет…нет, надоест; разве может надоесть, утомить голубой небосвод и родниковая вода?
дышать…
из каждого ручья напиться, каждую травинку расцеловать, дотронуться до каждого дерева, надышаться-насмотреться;
годы и годы жить в Миньяре, годы и годы жить в  Точильном;
годами жить в осени, осенними вечерами слушать шум дождя, смотреть, как бегут капли-ручейки по оконным стёклам;
трогать клейке листочки и пить чистоту прозрачного неба;
январскими веками стоять под звёздами и смотреть на их трепетное мерцание;
у костров сидеть и с добрыми людьми говорить; побывать, вдохнуть запах дальних стран, далёких земель; объять весь мир;
всех ушедших помнить, говорить с ними, прикоснуться к их творениям, услышать их горести-радости;
всю музыку пережить-переслушать, все искусства знать, все книги перечитать, всю историю человечества знать; пережить-перечувствовать, увидеть гибель мира и его рождение вновь; побывать в дальних мирах на краешке вселенной, в прекрасных мирах встретить прерасных существ;
у тихой реки жить в прошлое и будущее, жить не торопясь, переживая каждый день, каждый закат как последний, прощальный;
быть в жизни долгой, а лучше – бесконечной…
в маленьком уголке тихой радости найти весь мир, весь мир без конца и без края;
кто мы? деревья, листья травы…
сегодняшние дерева – память ушедших тысячелетий;
прикасаясь к елям, берёзам, дубам. вязам – как они страстно, жадно борются за жизнь;
могучие лапы тёмно-зелёных елей, узловатые ветви дуба – вширь, вверх, вниз –жить…
веточка, листик тянется – себя оставить;
в крохотном семечке заложена сила, скрытая тайная сила – великая сила творца: жить, существовать, оставаясь, борясь до самого конца,
до самой последней возможности быть самим собой;
иными становятся ель, камень, ручей, и сила-творец, которая это движет,  переводит в иное, она неуничтожима; это словно вселенское сознание; и наше сознание  – частичка вселенского – нераздельного сознания;

разве мы только то, что есть?
распиливаю бревёшки на чурбаки, а потом из чурбаков рождаются звери и птицы, причудливые цветы и леса;
они жили там, в глубине, а я их только пробудил, ведь братья они мне…

что мерцание звёзд? колебание воздушного слоя земли; и зная это, и понимая это, всё же такое оно чудное, таинственное, завораживающее, -
мерцание звёзд;

живу в маленьком городке, мал мой земной мир, мал круг моего обозрения, а во всю вселенную размахнулся…

пробуждать из дерев лесную живность; не соперничать с природой и с другими людьми, а вслушиваться, улавливать бесплотные, невидимые намёки, звуки, движения, лёгкие тени, улавливать неосознанное, спящее – пробуждать;
идти навстречу одухотворённому миру; 

осыпается гуашь с картона,
стареют звери и лесовички,
ветшают мои листья …

где он, кто он, с кем – поговорить?...
творить – жить в согласии с естественным ходом вещей, с природой;
творить – сопереживать…

есть люди тёплые, ясные, светлые, такие вот солнышки, светят, греют…

большей частью из того, что мы как-то обозначаем, есть просто – табличка, указание: здесь – это; а что такое это – не знаем;
это так просто – бесконечность, безграничность, а попробуй понять…

жизнь человека – путь дерева в лесу;

жизнь как художественное явление; живёшь – пишешь свою жизнь;
каждый поступок, мысль, чувство – мазок на холсте; а что хочешь?
внешнего эффекта, размышления-познания…чего хочешь?

наше человеческое несчастье-счастье: мы есть некая неопределённость между отделённым и неотделённым. между отдельным и слитным;
сознание, как граница; сознание – проводник между мной и миром;
в бытие природы уйдёшь – растворишься в ней без остатка; уйдёшь в чистое сознание – очутишься в пустоте;
вот и задача: вернуться в естественность, слиться с природой  и при этом остаться самим собой;

что делать? жить, жить сегодня; ответ не очень умный, зато абсолютно верный; но чтобы его найти, сколько надо всего передумать;

иногда трудно, трудно дышать в затхлой атмосфере провинции; начинает сильно раздражать сытая морда Мещанина, который всё знает;
знает как правильно есть, как правильно зарабатывать деньги,
как правильно жить, и он сам – для всех пример; люди как люди…
духовное для Мещанина непереносимо и он топчет, и топчет его ногами, и всячески изгаляется над сердечным и трогательным;
душно…
мещанин во всей убогости жизни живёт, даже такой убогой, не своей жизнью, она списана под копирку с бесчисленных таких же, как и он;

прекрасное…прекрасное – в естественности пути…

в осеннем лесу – безлюдно, кто пойдёт?
низкие тяжёлые тучи, голые деревья, рыхлый слой листьев, поникшая трава;
идти, не столько идти, сколько осторожно переступать, при каждом шаге замирая и вслушиваясь – сколько здесь всего…
а дома из лесов перенести на картон, извлекать из чурбаков, хранить в белых строчках звуки леса, его дыхание, его небо, листья, воду, его снег, его тропинки…

дом на лице Толстого; выйдешь во двор – звёзды, близкие-далёкие, манят-мерцают, яблони-руки тянутся из сугробов; небосвод бархатный, глубокий – бездна, бездна, которая завораживает…

созерцание как творчество, одухотворение, взаимопроникновение  мира и человеческого «я»;

в Точильном у Чирковых; вечер, июльский, пахучий разнотравьем; завтра – покос; поужинали, легли спать, скоро уже и вставать; я в сенках; ночь душная, жаркая, не уснешь и сна нет; кузнечики безумствуют, а где-то звучит «Над окошком месяц»; такая гармония. такая цельность, слитность, единение с вечерним сельским миром; в душе - благодать; ночь и песня, и аромат трав, и пахнущие сухим деревом сени, и лежанка, покрытая цветастым одеялом, и кузнечики…слиянность-цельность…

утешение? вот  бы точно знать, что есть высокая вселенская цель,
что это не просто игра случая, что где-то там, далеко-далеко, есть Великий Смысл;

зачем же стремиться покорять, надо содружествовать;

ранняя весна, уже  в феврале опахнуло талой водой, а сейчас, хотя ещё очень рано, на склонах – проталинки, деревья оттеплили, вызвончились; ветви – золотистые, нежные. зазвенели в голубом;
тополя в солнечных бликах подпирают верхушками крон бездну небес;

утренние зори расцвели; весеннее небо – разноцветное;
розовые всплески, облака перламутровые, небо светится изнутри и оно цвета чистого речного льда; на немного вспыхнет яркими цветами и гаснет сиреневыми и васильковыми размывами;

слушать камни; положить руки и внимать; слушать: ветер зашумел в кронах, упала ветка, птица щебечет, почти неслышно шумит ручей;
не шевелиться, замереть, почувствовать текучие мгновения; река времени несёт тебя, камень живёт, старый, выщербленный. со множеством сколов и надломов, поросший мхом;
услышать руками каждую выщербленку, неровность обломов, видеть как в трещинах, куда попала земля, уже прорастают травинки;
маленькие, слабенькие, прорастают из камня;
корни пихты обхватили его корнями-лапами и ушли в землю;
мох, такой бархатно-мягкий, посыпанный лучами солнца, покрыл его с одной стороны, а с другой потянулись к свету травинки;
пихта нависла над ним, маленькие липки рядом;
маленький огромный кусок мира, в котором так много жизни4
убери камень, что останется…

сентябрьский вечер, берег реки, мосток, камень, ивы, на том берегу – осокори подпирают небо;
в водах плывёт небо в перистых облаках…

что такое сегодня? вчерашнее, позавчерашнее, прошедшее, только оно ушло в глубину; а будущее уже есть? конечно, иначе ему откуда взяться, из чего рождаться; все случайности – закономерности;
вольны ли мы в своих поступках или уже заранее всё предопределено?
белые листья мои на столе, а ответов так и нет…

в январе потеплело, потекли-закапали сосульки, а на прошлой неделе выпал снег большими хлопьями, вновь белым стало мир…

постижение духовности мира – смысл текучих дней;
как дерево, река, звезда полностью осуществляют себя,
так и человек, следуя пути, осуществляет себя…

на пропасть в мелочах, а увидеть, прозреть,
реализовать в них великий смысл;
вскопать землю под грядку – обихаживать, облагораживать землю,
вступить в диалог, в содружественность….

умиротворённая задумчивость осеннего леса - общность, соединённость, соборность;

замереть, затаиться и слушать тишину, становиться частью леса, деревом, травинкой, осознание убрать, чувства оставить…

праздники…загулять на весь мир, загулять, плясать, не жалея себя, взбудоражить, встряхнуть стоячее болото; праздник, чтобы все забыли себя, чтоб сердце зашлось и остановилось, перехватило дыхание; чтобы всё - нараспашку…

праздник в работе, когда она – твой самый злейший враг и самый лучший друг, когда от напряжения заходится сердце и дрожат руки, когда уже ты ничего не можешь, а работаешь и работаешь, и оказывается, что – можешь; мокрый от пота, свинцовая тяжесть в руках и ногах, спину ломит, но пьяней пьяного от работы, ты, загулявший до изнеможения, уже не останавливаешься, пока не закончишь; а работу исполнил – сел передохнуть,
полюбоваться на сделанное, вот такая минуточка и есть самый большой праздник;

а баня? баня – праздник;
стоять под звёздами, слышать, как мороз пробирает до костей, а в бане шумит вода, горячо да ещё как; от воды с заваренным веником – пар и травяной аромат; раздеться донага, на полок взобраться и впитывать жар, который обволакивает и входит в тебя; плеснуть на каменку травяного кипятка и париться, париться до изнеможения, париться, пока терпит тело; выскочить во двор и в мягкий пушистый снег – на мгновение теряешь сознание, всё кружится перед глазами, а в бане от снега начинает жечь кожу, и снова париться, и снова – в снег; мыться, и чистым, безгрешным, лёгким идти домой, пить чай с калиной и вспоминать баню…

у костра в лесу; подкладываю веточки и сучки, смотрю, как играют язычки пламени; костёр в сумерки; ночь стоит за спиной, от костра – дрожащий свет и тепло; огонь, древняя магическая сила, призывает меня, манит; что за тайну я пытаюсь разгадать; серебристый пепел на углях, горьковатый едкий дым, шум елей – зачем же уходить, подкладываю веточки и сучки…

шероховатая кора лип, белоснежность берёзок, хрупкие ветви в бездонном небе, холодном и голубом, заколдованный лес, заворожённый; слушаю каждое дерево, каждую ветку; в сладостной думе снежный лес, в белой тишине душа моя…

такая есть в нас забывчивость, что объясняя себе мир, мы его упрощаем до простых форм, а потом складываем вновь и, позабыв, что мы его упростили, удивляемся, что же он так скучен, обычен;
малая былинка, блик солнечного луча на стволе, купол небесный. звёзды, безграничность вселенной, разве они просты;

печаль моя – быстротечность и хрупкость, беззащитность мира;

учиться слышать друг друга…

ночь, мои пят, горит лампа на моём столе, лежит двухтомник «Мифы народов мира», стихи, книги; листаю, пишу, слушаю тишину:
строчка за строчкой…

жить – творить, жить – в праздник;
жить, находя упоение в работе;
жить для немудрёных радостей;
жить в настоящем в прошлое и в будущее;
жить, раз получил эту жизнь то ли в случайность, то ли в шутку;
жить… пить чай по вечерам за долгими разговорами, в баньке париться до последней усталости, купаться в реке, вдыхать медовый аромат цветущей липы, смотреть на белые облака, бродить по лесам в изморосные дожди, играть на баяне старинные вальсы, мелодии осенних дней, в родниковых небесах быть,
жить - писать свою жизнь …

прошлое возвращать в сегодняшнее…
люблю созерцать Липовую гору, Реку, утренние и вечерние зори, дом на Толстого,
люблю дни в Точильном;
люблю колоть дрова, убирать снег;
люблю июльскими вечерами стоять в саду и слушать, как течёт река;
люблю, когда дождь, когда снег;
люблю осень, люблю иные времена;
люблю, когда плывут облака, когда солнышко, когда вечерняя заря;
люблю тишину в доме и уют, праздники, смотреть  на огонь;
люблю весной смотреть на льдины, плывущие по реке, люблю грозы;
люблю журчание ручья, люблю трогать кору деревьев, люблю смотреть на тополя на том берегу;

прощай, день, прощай вечер;
ещё один закат догорел; солнышко скатилось по склону Липовой горы и скрылось за тополями; заалел. заполыхал западный склон неба, а над Липовой горой – синий; чисты цвета ускользающих мгновений…

неисполнимое желание: приезжать в Миньяр, а там чтобы ничего не старело:
спит город, и спит наша улочка, спит скала, река, пусть ничего не стареет;
чудится, что есть такая дверь, что вот открою её и встречу себя, мальчишку. белобрысого, мечтающего о звёздах, одно скажу ему: не торопись…


слышнее и ближе старинные мелодии; на старенький проигрыватель ставлю старые пластинки…полились звуки; в такое время да под такие мелодии  хочется всех обнять и пожалеть…

шепчу слова, перебираю звуки;
лес…липа под окном…Миньяр…ручей…шелест листьев…тихая родина…далёкая поляна…белый снег…запах липового цвета…пронзительные вечерние зори…нежность…изморось…дом на Толстого…костёр…берег реки…Липовая гора…старые тополя…клейкие листочки…цветы мать-и-мачехи…травяной чай…июльские ночи…цветущие вишни…скалы…лесные тропинки…сосны-колокольчики…висячий мост…звёзды…Точильный…ручей…ели по склону горы… тропинки-дороги…бабье лето…октябрьские дни…мартовские вечера…старинные вальсы…белые листья…белые облака…родители…дочурки…Людмила…
цветы…лесные луга… вырубки…разговоры…бабушки-дедушки…каменистые дороги…текучие дни…друзья…горести-радости…кораблик в реке…где он… шепчу слова, перебираю звуки…

мои добрые наивные смешные иллюзии:
так скажу, прочтут – и услышат;
расцвечу картон гуашью – и заплачут;
тронут листьев белые строчки – и пожалеют, так, по-братски;
деревянную мою братию – приласкают;
по саду пройдут –радость и тишина будет в душах,
больше любви и братства;

зацветут белым яблони-вишни в саду, нежные. чудные;
полетят над садами белые снеги, лягут на молоденькую травку…
польются июльские тёплые дожди и пойдём мы по саду босиком…
в августе ярким пёстрым ковром яблоки  на полу; аромат душистых яблок закружит голову…в сентябре в день мой рождения поеду в Миньяр, бродить по прошедшим временам, пить воду из родника, есть хлеб с солью, у костра думу думати…кто я? зачем я?...

день за днём; записки; набело;
осень-декабрь тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года;

прежние кумиры низвергнуты, но уже все и кто «за» и кто «против» сходны в одном: нужен вождь и куда он должен вести? вопрос вопросов: куда идти?
говорильни очень много, но от этого не становится богаче в магазинах и очереди всё такие же длинные; словесная шелуха и трескотня; многие уже начинают, вернее, давно начали искать, где поглубже, то есть посытнее; все матерят начальников, ибо в магазинах – пусто; нет самого необходимого: нет мыла, зубной пасты, шампуня, нет стирального порошка; легче сказать, что есть;
о продуктах и говорить не стоит; все талоны на мясо лежат в целости и сохранности; то есть талоны есть, а мяса нет;
у простых людей, к коим относится и наша семья, чувство бессилия и апатии; руки опускаются; в нашем захолустье – допетровская тишина;
открыт охотничий сезон, грибники пошли по лесам, в садах готовят участки под зиму;

в РСУ – бедлам; прежнего начальника выперли – хамло и алкаш, а кого нового – пришлют или сами выберем; что-то ремстройуправление ремонтирует, строит, латает, но с таким напряжением; нехватка чего-либо превращается в неразрешимую проблему; разобщённость в коллективе полнейшая, у каждого за пазухой не один десяток камней; а ведь совсем недавно ходили дружно на демонстрации, встречали – с воодушевлением, и это на самом деле так, праздники 7-ое ноября и 1-ое мая; и всё посыпалось и всё рассыпалось; рабочие пьют пуще прежнего; где-то компьютеры, механизмы, автоматизация, а у нас каменный век; но только ли у нас?

и, казалось бы, сейчас время гласности, но печать чудовищной лжи на всём;
идолы повергнуты, а на место их воздвигнут новые, может быть ещё хлеще прежних;

осень начинается в августе; ночи – длиннее, дни – короче; вода в реке – холоднее; речные камни обрастают неприятным на ощупь водяным мхом-водорослями; на берёзах и липах – первые предвестники сентября – кое-где жёлтые листья; белесое пыльное небо яснеет, дольше звучат закаты;

нынешний август был безумен; к камням притронешься, ощущение, что вот-вот расплавятся от жары, трава – горит, пожухли листья, высохли ручьи;
многие родники иссякли, оставшиеся – сильно ослабели; пыль толстым слоем лежала на дорогах; ждали дождей; и люди, и растения, и зверушки и насекомые - все ждали дождей;
дожди пришли, напоили землю; весь сентябрь леса-горы зеленели; уродилась картошка, а думали, что ничего не вырастет;
шутки Небесной канцелярии: как копать картошку, так дожди залили, и опять началось лето, только уже дождливое, - сплошь зелёный мир;
пасмурно, изморосные погоды;
а осень где-то рядом, только, долгожданная, не приходила;
где-то рядом; дыхание её – в низких расплывшихся лохматых тучах, в текучей воде, завораживающей, таинственной; в редких жёлтых листьях;
уже полетели, полетели; в тропинках, лёгких, бредущих неизвестно куда, в ранних сумерках, безысходно тоскливых; и ночи – беззвёздные;

в Миньяр;
пятое сентября, понедельник; с утра моросит дождь; вокзал малолюден; у кассы нет очереди; и вот он, билет за 15 копеек; 10-29, электричка на первом пути; двери открыты, зашёл, сел, поехали; горы-леса, тихие волны; в измороси навстречу мутная вода реки; чист и безгрешен, в Миньяр, на исповедь;
по асфальтовой дороге мимо Скалы; дождь почти перестал; по старым-новым улицам мимо нашего дома в леса и опять возвращаюсь в городок;
прошло двадцать лет, как уехали; всё изменилось и всё осталось прежним;
Скала переживёт ещё не одно поколение, она всё помнит; помню и я:
пасмурный день, стая галок кружит над Скалой, я смотрю на стаю с каким-то смутным беспокойством, щемящим, тревожным чувством, что там, впереди?
здесь – настоящее, а что потом? словно бы – иллюзия, сон, видение;

в Миньяре, у пруда, церковь; довели её до последней степени обветшалости; ходят слухи, что будут реставрировать; в погожий день, когда недвижна гладь воды и плывёт-стоит в небо с белыми облаками, церковь в белых одеждах – это сильно трогает, а суету и обыденность куда стряхнёшь; молитвенные прозрения кратки, быстротечны, и, возвратившись в Миньяр, приходится опять, уже оттуда, возвращаться к вороху больших и малых земных забот; дом мой, где ты?

девятое октября, около полуночи; мои спят, а я пишу записки; воскресенье; день на исходе; был он тёплый и светлый; небо осеннее – блеклое, белёсое, пыльное, есть в нём задумчивость и прощание; леса в голубоватой дымке, шуршание листьев;
из города выйти – гармония природы объемлет, душа светлеет и вся осенняя чудесность омывает тебя; дышать и пить томительную щемящую грусть;
катил я сегодня на велосипеде по Кленовой горе, сидел на высохшей травке и вкушал тихий благословенный осенний мир; серебристая кора павших, вывернутых с корнем дубов, чёрный ветвистый клён, дымчатая кора вяза, шелест и шорох опавших листьев, и круженье только что слетевших с ветки, беспредельные дали;
здесь – Храм, здесь – молиться и молитву свою знаю наизусть;

жгут костры по огородам; это для меня нечто сакральное, ритуал, священнодействие; над садами-огородами стелется синий дым; тёмный силуэт Липовой горы, а над нею – сине-фиолетовая бездна и светлячки-звёзды;

два вечера подряд перекапывал огород на Дубовой горке, хлам всяческий убирал, картошку выкопал; а в остальное время на велосипеде по тропинкам-дорожкам лесным разъезжал и чувство такое, что вот это и есть самое главное;


***
во время моей работы в ремстройуправления всякий народ заходил в мою каморку-мастерскую; однажды зашёл Александр Иванович Куликов, пенсионер, а до своего пенсионного бытия учитель рисования и что называется самодеятельный художник; он жаждал организовать что-то вроде клуба любителей-художников; пафос его выступления: нам, которые в Аше и рисуют, надо общаться, объединяться; у него была выставка работ в ДК; обычные любительские работы; правда одна, удачная: «Водовоз»; лесная дорожка, лошадка, телега с бочкой, пионер правит лошадкой; лес прописан и всё остальное в стилистике живописи 50-ых годов (немножко цветасто, немножко дробно, немного конфетно);  аромат  того времени, того мироощущения в картине есть;
остальное – на любителя, а как факт из истории культурной жизни Ашинского района – хорошо и надо бы сохранить, каталог работ составить,
биографию записать; со временем ляжет на его живопись патина старины, со временем наберут его работы значимости: что писал и как, что хотел выразить, чем восхищался, о чём думал; не где-то там, в столичных центрах, а здесь, на уральской земле, сказал о родной стороне как умел, старательно сказал; наверное в данном случае менее важно, получилось или нет; важно,
значимо – сказал; как он сказал, никто другой не скажет…
недавно узнал, что Александра Ивановича нет; а что будет с его работами; хорошо, если будут хранить в семье, а дальше? запылится, посыплется красочный слой, а дальше? кто-то поймёт их ценность, признает?
где Александр Иванович? да вот здесь, в своих работах…
запечатлённое время, безыскусно и наивно…
оставил Александр Иванович частичку своей души; кто захочет – прочтёт;

бессонница; ближе к полуночи подкрадётся, все сны разгонит, а мысли-думы по комнате закружит; вот и сегодняшнюю ночь лежал-лежал, всякие мысли всяко переиначивал, а в пять часов взялся за листочки;

десятое октября, понедельник, начало новой рабочей недели, а нам бы старое воскресенье; ещё тихо, день только начинается; в девятиэтажке, что напротив нас, лишь в одном окне свет; в ремстройуправлении заливается пёс, отчаянно несёт сторожевую службу; слышен шум проходящих поездов;
хороша была ночь: листья, ручка, настольная лампа, книги да деревянное зверьё;

с утра лёгкий заморозок, небо чистое, днём пригревает солнце, нежит листву, сухую и потому почти невесомую; росчерки перистых облаков; они на самом деле такие небесные перья; а кучевые выглядывают, выползают из-за горы;
берег густо зарос клёном; стволы, кору, выбелило солнце, а вода в реке – не наглядеться;
Липовая сняла, сбросила свой пламенеющий наряд, своё роскошное, в мерцающих тонах платье, а в реке – золотые потоки, и берег – в листьях, золотой; летят листья под ноги; ветви-кружева  плывут по реке;
молиться и жалиться:
Господи, зачем такие дни? в них так много чувства, что я не в силах вместить; что же так бередишь душу…
дни погожие, сухие, умиротворённые, покойные; в таких днях, осенних, сентябрьских, октябрьских, много…чего?...
осенние дни – духовные дни…

на работе, в РСУ, события продолжают развиваться; горком шлёт нам нового  командующего, а  начальник планового отдела Тамара Александровна тихой сапой гребёт против нового начальника, чтобы он к нам не пришёл, да и все остальные против; как-то он коллективу не приглянулся, но, видимо, уже ничего не поделаешь, кого поставили, того поставили;  революция закончилась или ещё только начинается;
бывший начальник, Виктор Константинович, человек – хороший, а как руководитель…твёрдости не хватает, собирался уходить, а в последние недели вне себя, рвёт и мечет; решил, что никуда уходить не будет; по-человечески жаль его; неправеден век, неправедны люди, если добрый и мягкий человек оказывается ненужным, если все этой добротой пользуются, а потом этой же самой добротой и попрекают; странно, хотя ничего странного нет, что за человечность, за человеческое отношение – не уважают; где у кого, может и по-иному, а у нас нужен – хозяин; как-то от этого не по себе;
но и есть и щербинка: добрый и мягкий, обещает много, а обещаний не выполняет; человек, интересен человек, но не начальник…

Тамара Александровна, женщина под пятьдесят, кипит энергией; блистающее соцветие противоречий: может запросто, по-человечески помочь, может за спиной готовить яму, может идти напролом и ничего не бояться, может трусить,  замирать от страха, может оригинально мыслить, может нести всякую чепуху; а самое замечательное в ней качество – умение во всём найти – смешинку-юморинку, и вообще она относится к жизни, как к большой комедии;

Виктор Константинович вызвал к себе: надо мне, как председателю профкома срочно родить бумагу и подписать её: надо срочно прописать в нашем доме молодую семью; но  без профкома такой вопрос решать нельзя, и вообще у нас установка на гласность; разгорелся сыр-бор;
а как подписывать решение, когда у нас очередников сорок человек, а дом, что совершенно точно, РСУ, даже если и будет существовать, в ближайшие сто лет строить не будет; страсти-мордасти накипают;

дома пшённая каша и молоко; картошка надоела; да, надоела хуже горькой редьки; тот знает, кто редьку пробовал; что же всё таки есть? пельмени в этом году стряпали один раз – на мой день рождения; предыдущие месяцы как-то перебивались. а сейчас что делать? есть-то каждый день хочется;
ответ прост: надо собственное хозяйство завести; но ведь и домашнюю скотинку кормить надо; да и получится, что работаешь только на желудок;
а родители? можно сказать, что всю жизнь домашнюю животину держали,
а тесть с тещёй и по сей день держат; а нам что – не по чину что ли? да нет, не зазорно, но когда? Людмила в школе с утра до вечера, а дома – в тетрадях и подготовке к урокам, а мне, помимо обычных дел, хочется сделать своё, у меня и так только к полуночи за  – карандаши, краски и кисти; что, совсем не спать что ли? мы не лентяи-лодыри, не боимся никакой работы, но помимо всего обычного, хочется сделать и большее, а для этого нужно время…
что же тогда? если так, то придётся есть каши и картошку и, может быть, когда-нибудь заживём получше;

вечерняя заря; дымчатые пепельно-серые, розовые всплески-обрывки похожих на вуаль облаков; а вот и сумерки и ночь в городе;

с утра – холодно, днём – солнце, доброе и ласковое; блеклое небо, листья на тротуарах, на газонах, деревьях; вода в реке – зеркало, плывут берега, деревья, Липовая гора;

страсти по поводу квартиры и молодой семьи продолжают кипеть; начальник, профком, секретарь парторганизации – все включились в обсуждение; Надежда Петровна, наш парторг, готова уже согласиться на прописку молодой семьи – женское сердце отходчиво, хотя очередники предъявляют свои права; компромисс-согласие: квартиру перевести, то есть оформить как общежитие и уже после этого поселить рабочую семью;
все правы; Виктор Константинович бьётся за то, чтобы было кому работать в РСУ: нужны штукатуры-маляры, нужны каменщики; но и очерёдникам – ждать-пождать – слёзы лить…

есть у нас в РСУ личность можно сказать уникальная – Андрей Егорович, столяр; это такой столяр, каких поискать, для меня столяр международного класса; выпивает? конечно, не без этого, а как работает: любо-дорого посмотреть; для него в столярном деле никаких нет секретов, сложностей и неразрешимых задач; виртуоз своего дела, мастер высочайшего класса;
а поговорить, когда трезв, - о водке, где, когда и сколько выпили;
ему бы в Кижи на реставрацию, а он рамы собирает, оконные блоки, двери,
кое-какие шабашки – ложе для ружья, шкатулки да и хлещет её, проклятую…
Андрей Егорович, вот надо бы сделать;
сделаем;

заря вечерняя в мягких, еле уловимых полутонах, такая хрупкая; дотронешься – растает;
пишу гуаши «вечерние» и в лес тянет; не успеваю, а дни осенние уходят;
заворожённый я таким чудом;

завтра к работе приступает новый начальник, всё же нам его вдвинули; вчера собирался совет трудового коллектива; выступали против Тамара Александровна, Надежда Петровна, Александр Иванович (механик), но приказ уже есть, есть и для начальника испытательный срок; но это формально; что говорит прежняя практика: если поставили, то уже навряд ли снимут;

книга, у которой нет окончания, «Путь»;

через дорогу от нашей конторы – река; надышавшись всласть нитрокрасками, выхожу к реке; вода почти неподвижна, вода – отражение: небо, Липовая, тополя и клёны, покой, мерное течение – как глупы человеческие суетности…

дерева обнажают суть, нагие, шуршит листва под ногами; утром, по холодку по нашей улице гуляет ветер, вызванивает ветви, а днём очень тепло, и всё больше истаивают ветви тополей в осенней дымке;
закат был сегодня сумасшедший; Аджигардак в отблесках заходящего солнца, горы кремово-розовые с бархатной голубоватостью; розовеющие, чудные рассыпчатые, тончайших одежд облака, такие, что дух захватывает;
зарю вечернюю провожаешь, всегда так, словно, – последняя;
закаты ослепительные, а ночи чёрные…

душевный покой как мечта; а в каждом дне полная смятённость чувств;
а были, были мгновения, когда писал гуашью цикл «Камни», когда писал «Покой», и было упоение-восторг: получилось, как хотелось, как видел; редко такое бывает;
всё больше сомнения одолевают;
в юности верится, что с пути не сойти, что всё преодолеешь, но шагать изо дня в день по обычности и не потерять себя, веры, много надо сил;

в магазинах пусто; была одна роскошь-радость: зайти в книжный магазин; но в этом году в книжном почти ничего нового;
пишу гуаши, а как подсохнут, складываю их в стопочку; пишу листья…
читать? читаю; перечитал Стендаля «Красное и чёрное», восхищает меня госпожа Реналь; а Жюльен Сорель… перечитал Григорьеву «Японская художественная традиция», ещё буду вникать и перечитывать;

утренняя заря была сегодня весенней; небо расцветилось, небо в пепельно-серых, розовых, ультрамариновых, лазурных тонах, перламутром вспыхивают перистые и высоко-слоистые, на западе цвет густой, от голубого до синего и фиолетового;
листья летят, летят;
Липовая гора пропала в дымке; ветви ив плачутся  в воде; безмятежная тихость, ни дуновения; заворожённые леса-горы, дороги, река – плывут-спят;
плывут-спят небеса;

контора в шоке: новый начальник будет, а на нас с Надеждой Петровной  начальство из треста надавило, и местные нас мурыжили, а профком безмолвствовал, отдали мы ему квартиру; есть, правда, оговорка, на испытательный срок; и народ безмолвствовал, и я в самосожженцы не собирался; будет новый начальник, будет ему квартира, но будет ему и коллектив, и куча проблем, некоторые вполне неразрешимые;

пасмурно, но сухо; осень длится; пишу гуаши, пишу листочки;
рассматриваю ветку деревца, примечая в ней всякие особенности: прихотливость пути роста травинки, слушаю течение воды;
в лесу – шум-шорох ручья;
замереть, затаиться и войдут в тебя травы, деревья, низкие хмурые тучи, опадающие листья; но будет ли покой? нет покоя;

дожди, дожди жду; под их шум легче думается, под их шум вся жизнь – созерцательнее;

дождь пришёл, мелкий, изморосный, в котором растаяла, пропала Липовая гора, тополя пропали, остались лишь смутные очертания; горы-леса в дымке-тумане; вот так бы и остановиться, остаться и никуда не идти;
с утра пасмурно, но дождь перестал; облака разбежались, лохматые кусочки- облачка расцветились, Аджигардак порозовел;
ночью бледно, чуть дыша, мерцают звёзды;
пишу гуаши, читаю многотомье «Жизнь Пушкина», читаю Алпатова «Андрей Рублёв»; совершенство – и Пушкин, и Рублев; может быть такое в жизни;
«Троица»– прочувствовал и проникся после фильма Тарковского – самое совершенное и самое человечное произведение искусства; у Джоконды улыбка загадочная, многосмысленная, бывает что и – дьявольская; она из земных – самая земная; вот довёдется в Лувре побывать, что несомненно, обязательно на неё «правдашнюю» взгляну, а как на самом деле…
а «Троица» - Высшая Истина, смысл и цель человеческого существования…

вчера ходили в ДК на цирковое представление; ходили ради девчонок; смотришь, вроде и интересно, а вышли – пусто; циркачей жаль, всё такое заезженное, набившее оскомину; а ведь они когда-то мечтали о чём-то большем,  раз в цирковые пошли; чего-то хотели добиться; дело не в том, что по городам и весям, а дело в том, что выступают – время отрабатывают, им самим скучно и тошно;
в газетах пишут про фашиствующие группировки, кланы, вообще что-то из средневековья; и там, в средневековье, было мало доброго и здесь его не добавляется;

четверг, вечер и довольно поздний, а раньше и некогда писать; после работы ужинаем все вместе, потом по своим делам; Людмила за тетради и конспекты, а я – за гуаши; написал, вроде не зря день прожит;

дни изморосные; дожди со снегом; туманное молочное: Липовая, тополя по берегу, река; что вблизи – ивы, тропинка, наш берег – мягких, трудно уловимых очертаний, и остров – туманный;
во всей этой туманности есть ощущение, что вот-вот случится совсем иная, настоящая жизнь, где все люди – братья, где сам чист и светел, где покойны дни, где живут не торопясь…с пятницы – белые снеги;
такая безысходная печаль-тоска есть в первом снежном покрове и ещё есть очень вдохновительное чувство; сколько здесь глубины, сколько здесь смысла – в покрытых снегом тропинках, в накрытых снегом травах, в белых берегах, в мутной, свинцовой тяжести холодной, очень неприветливой воде;
на берегу, в заснеженном мире, – сколько в этом и вдохновения и сердечности, и беззащитной нежности; здесь и любовь-согласие, и лад, и безграничное, безмерное ощущение быстротечности происходящего; и сказать сердечно другому – не успеть, тем более понять друг друга…

фамилиё нового начальника не хочу писать, пусть он так и остаётся – Маленький Начальник - начальником с маленькой буквы; маленький-мелкий, поди у него комплекс неполноценности, и он будет стараться утверждаться; главбух выразилась так: заморыш, я его одной ляжкой задавлю; ну это уж совсем сурово;
Виктор Константинович сдаёт дела, наш новый начальник до обыкновенных разговоров ни с кем не опускается, блюдёт себя и свою должность; ни с кем не знакомится; это тоже понятно, где уж нам, сиволапым, до него; совсем даже рылом не вышли;
первое, с чего начал, стал отделывать свою квартиру (предоставили в нашем доме); привёз художника из совхоза, где раньше был председателем, или, как правильнее, директором; со склада приказал отпускать всё, что ни попросит личный художник, направили по его указанию на доделку квартиры слесарей, электрика, столяра, хотя у них и так запарка, и они не успевают объект закончить; художнику нарисовали, не понимаю, каким образом, зарплату в 400 рублей, а у каменщиков – 200 – уже хорошо. у мастеров с премией выходит и чуть больше 200 – замечательно;
работа идёт полным ходом; работа кипит; правильно начал – с отделки своей квартиры, иначе что же это за руководитель, иначе и уважать не будут;
а так все по своим местам расставлены;
конечно, и чувство глубокого удовлетворения у него и в нём, что заслужил, заработал; кто бросится на амбразуру, кто против Системы?  нет, я не из их числа; Людмила – могёт, ну и получает за поиски и попытки внедрения основ справедливости тумаки, подножки, мелкие и большие гадости; и у начальства ходит в списках неуправляемых; а я ухожу в лес…
народ ропщет; Тамара Александровна рвёт и мечет, Ольга, экономист, редактирует письма-жалобы,
профком тоже в защиту коллектива; подписываю гневные бумаги; кто-то поднял лапки к вверху, уже приспосабливается; а мне что? выгонят, без работы не останусь, и вообще, пора возвращаться в школу, жить есть где, и если я РСУ ничего не должен и не нужен, могу и на все четыре стороны пойти;
бумаги у нового начальника отличные; кто его ставил, верят, что выведет он РСУ из прорыва; а что квартиру отделывает, то вполне понятно и объяснимо;
а я без всякого энтузиазма вымучиваю оформление колонны ремстройуправления к майским праздникам; надоело! какие – праздники?
праздники – были да прошли…

понедельник, двадцать четвёртое октября; вдруг поманило весной; днём в разрывах облаков – разноцветное небо, лёд в лужах, подмороженный снег;
а на клёнах- листья, на дубе, что на площади – листья;
листья на снегу, а на стволах – снег;

бессонница, почти пять утра, а с полтретьего не спится; бродил по городу;
в воскресенье были похороны, хоронили ветерана РСУ, хорошую работницу. хорошего человека; Рая, расчётчица, казначей профкома, всё сокрушалась:
ах, как не так живём, всё стараемся урвать, всё хапаем, а кондрашка хватит – и ничего не надо; мысль-то хорошая, но она ведь до поминального обеда; пока на кладбище, вроде человек и задумается о своих устремлениях и жизненном пути, а поминальный обед прошёл – и всё возвращается на круги своя;
в конторе тихо; Тамара Александровна уехала в Челябинск в трест по поводу перехода на коллективный подряд; главный инженер на больничном;  начальник у себя в кабинете сидит и что-то делает; мастера на объектах;
а я оформляю машину к празднику;

ходил вечером в к родителям; мама с папой собираются ехать на Украйну, всё приготовили, собрались. а мне за бабку как-то не по себе; прошлый раз уехали на Дальний Восток, умер Юрий Иванович, а бабушка здоровьем не очень располагает;

вчера шёл дождь, а сегодня подморозило, в белых лёгких и пушистых снегах дороги и деревья; усталость, каждый день кроме всяческих дел – лист гуаши;
осень претворял в нечто материальное, а теперь усталость и некое опустошение; и всегда в таком состоянии ещё и некий страх: всё, больше ничего и никогда не смогу;
набежали тучи, полетели снежные хлопья, больше похожие на бабочек из ваты;
вечером разбирал книги; квартира для нас, людей, как раз, а для книг маленькая; разбирал, выбрал всю русскую литературу и расставил на полках по-новому, в одном месте, чтобы было легко находить;

увольняться придётся; вроде бы и ничего, а с другой стороны опять всё снова начинать – что уже это тяжко становится;
начальничек, чтобы я приносил общую пользу, послал в командировку в Иглино за мочальными кистями и что-то там ещё получить; поехали в пятницу с Владимиром Максимовичем, новым шофёром; два года назад он приехал в Ашу из совхоза; всю дорогу рассказывал, как работают в совхозе. как он там жил;
на нашей улице, самой престижной,  улице Толстого, купил дом за 17 тысяч. это очень большие деньги; есть машина легковая; хозяйка дома, на пенсии; самому о пенсии осталось два года доработать; здесь, в Аше. держат хозяйство: корову, телёнка, баранов, кое-что по мелочи; как говорит Максимыч:
без этого нельзя, в магазинах пусто;
как и про всех, про него в Аше много говорят:
за такие деньги дом купил;
сам Максимыч так рассказывает:
из деревни бы не уехал, но стали все разъезжаться; дороги настоящей до центральной усадьбы нет, зимой – не выедешь; магазина нет; дети выросли;  уехали учиться и обратно в село не вернуться, вот и родителям пришлось уезжать, а уезжать не хотелось, да и сейчас тянет обратно;
рассказывал:
конечно, в совхозе надо работать; это здесь, в городе, с восьми до пяти отработал и всё; а там весной  пахота, посадка, потом сенокос, потом силос надо  заготавливать, а когда уборка идёт, и говорить нечего: домой приезжаешь в час или два, чуть рассветёт, уже за руль; все субботы рабочие, в воскресенье иногда отдохнёшь;
вот так работает Мксимыч: работа изо дня в день, труд как потребность, как привычка, как смысл и основа жизни;
Иглино – большая деревня; ходили с Максимычем по магазинам; выполнял наказы; купил для Надежды Петровны белизны, для Людмилы – стиральный порошок;
приехали в три, разгрузились; в четыре часа собрался профком, решали вопрос, который уже решён, о выделении новому начальнику квартиры; на удивление, профком разделился и общего решения принято не было; в понедельник идти к начальнику и говорить. чтобы с переселением он подождал, ибо народ недоволен, и что народ за  справедливость;

вечером у нас в доме большая уборка; Людмила мыла окна, а я уничтожал и боролся, поелику возможно, с пылью во всех её проявлениях;
писал гуаши, Ксюша ходила вокруг да около и давала мне исключительно полезные советы;
потом с Людмилой прошлись по магазинам, хотели кое-что купить, но отложили, потому как денежек – мало;
ездил на Дубовую горку за картошкой;
приходила Галина, сестрёнка с мужем, Володей, пили чай;
ночь чёрная, а в доме неуютно, потому как Людмила всё поснимала для большой стирки: шторы, занавески и занавесочки, скатерти. салфетки;

смотрели «Долгие проводы» как глоток чистого воздуха, глоток чистой воды среди всего и всяческого безобразия;
пишу «снежные» гуаши и всё не могу исчерпать тему, чтобы усталость: деревья, снега, пустоши, серые небеса – разве всё и окончательно скажешь?

закружило, завьюжило; и ещё одна работу написал: снеги, снеги, снеги; листал Нестерова, Рериха, Врубеля…

хрупкий мир, и всё хрупко в этом мире, каждая вещь -  беззащитна, каждая былинка – всего лишь былинка;
по Аше слух, что возле Миасса разбился зам.начальника АТП; шофёр насмерть, а зам. в реанимации; был человек и нет его;

семидесятилетие комсомола отметили очень тихо, без всякой шумихи, очень вяло и тускло; все понимают, что комсомола как такового уже нет, а есть насквозь заформализованная давно отжившая организация по сбору взносов и ещё чего-то, о чём мы, обычные люди, не знаем;
кризис, глубокий кризис; веры ни в чего нет, а верить во что-то – прямая потребность человеческой души;
где же утешение человеку? в нём самом?
праздники пришли, но праздники ли это?

где утешение человеку?
в нём самом?

какая там предпраздничная суета! припев всё тот же: на прилавках магазинов – пустошь; свободно продавали лишь фруктовый ирис;
на Тожественном собрании в субботу в Доме культуры было замечательное зрелище: после доклада на перерыве все рванули за тортами, но началась неразбериха; Римма Эмильевна, третий секретарь горкома КПСС, разрешила продавать торты только после концерта; ну какой там концерт, все пришли торты купить, и мы с этой целью, но на всех всегда и всего не хватает; ругань и ругачка, все лезут; плюнули мы на этот раздрай и ушли несолоно хлебавши;
ладно, и без торта праздник проведём, блинов напечём, благо масло подсолнечное ещё есть…

в субботу же вечером, ещё когда были в конторе РСУ, завгаражом, механик Александр Иванович приехал с известием, что в Башкирии, около Ауструма, разбился наш шофёр Владимир Максимович, вот с которым мы недавно в Иглино ездили; погибли он, жена, его шурин; а внук чудом остался жив: сотрясение мозга и перелом бедра и ключицы; собрались в кабинете у начальника Надежда Петровна, Александр Иванович, брат Максимыча, Николай Петрович, шофёр, член профкома, Виктор Константинович, мастер Владимир Александрович, Тамара Александровна, новый начальник; стали решать, что делать, куда ехать, как узнать точно, как сообщить дочери; после демонстрации пошли проведать покойников: лежат в доме рядышком, родственники на стульях сидят; зашли, постояли, что тут скажешь, хотя что-то и сказали; вышли во двор, разговор пошёл практический: что надо и чем можем помочь; выделили две машину, экскаватор копать могилки; мне поручили деньги на похороны собирать; не всегда это хорошо выглядит; иногда как будто человек обязан; я подумал и так решил: объявление напишу, кого лично увижу: кто сколько может, а кто просто посочувствует  и на том спасибо;
с Надеждой Петровной пошли искать, где можно купить венок; вроде бы проблема разрешилась; завтра – день похорон;

вчера ездил в Миньяр; поехал в десять тридцать на электричке; пропадали в снежном мельтешении горы; река почти встала, но чем ближе к Миньяру. стало проглядывать солнце;
по улице прошёл, по Новостройке, в городе был, по дороге на Волково, а потом на лесную полянку; у ручья был; вкусил хлеб с солью и запил чаем и в обратный путь по нашей улице и на вокзал; а Скала вся снежная, и река в снегах и полыньях…
всё тоже самое?
нет, каждый раз – внове…

читаю книги научно-популярные  о вселенной; дух захватывает, а за человека обидно: чего уж так пузырится? звёзд бесчисленно, галактик немеряно, пространств необозримо, а скучно станет, - полезай в чёрную дыру и будешь вечно в неё падать; померяйся хоть с одной звездой  – и что ты, и кто ты; скромнее надо быть, скромнее…

рябину подморозило; ягоды – сладкие, терпкие, с сильным вкусом;

тополя в снегу, чёрная вода в реке…

три вечера подряд играл на баяне, словно я так спел-сочинил: «Над окошком месяц», «Цыганская венгерка», «Цветущий май, «Я встретил вас», «Цыганочка», мелодия из к/ф  «Красная палатка», «Я буду ждать тебя»;
баян, пока переезжали да «осваивался» на новом месте, немного «подпростыл», а сейчас хорошо просох, хотя некоторые басы ещё хрипят, но вообще звучит здорово; какой из меня баянист, а играть я люблю, люблю звук глубокий, клавиши-кнопки перебирать, люблю душевные мелодии, заводные наигрыши…
играю вечерами…

девятое ноября; на работе пыль столбом; начальник теперь в разъездах, а Тамара Александровна организовала письмо-постановление трудового коллектива; всё там ему, начальнику припомнили: и материал на квартиру и автомобиль бесплатно, и рабочие там у него в квартире за счёт РСУ работали, то есть ему опять бесплатно; редактировали. корректировали. логично доказывали, что начальник он – никакой;

на деревах снег, небо серое, низкое; река встала, в белом – тишина и покой;
писал объявления. ходил по объектам, записывал, кому нужен уголь;
вечером слушали Веронику Долину и «Машину времени»;
читаю научный сборник по традиционным китайским учениям; читаю и снова перечитываю – сложно, но интересно, и ассоциации с Миньяром, с моим ракурсом на природу, с моим мироощущением;

на работе обстановка межеумочная; сегодня заходил к нам Иван Алексеевич, первый секретарь горкома КПСС; говорили о наших проблемах;

шестнадцатое ноября, тепло; солнышко ласково выглядывает; завтра – четверг, будет решаться вопрос: или начальник или коллектив ремстройуправления; начальник квартиру отделал окончательно, но придётся ли ему в ней быть; сочинили письмо, отправили в горком, горисполком, в трест; горком и горисполком с нами разговаривать не желают, да оно и понятно: начальника они нам вдвинули, как им задний ход давать, а из треста приедет главный инженер и юрист; что будет?
он же, наш маленький новый начальник, о себе заявляет: я – солдат партии;
он-то солдат партии, но неужели нас не выслушают, наше, народное мнение не учтут?
а Иван Алексеевич, первый секретарь горкома КПСС, наш сосед по площадке в доме; вне работы – вполне себе доброжелательный простой человек и разговор у него самый человечный; о рабочих делах мы не говорим и не намекаем, а вот книги взять почитать, я к ним – Ивану Алексеевичу и Лидии Яковлевне, его жене, захожу; библиотека у них очень даже неплохая; вот и сегодня зашел, взял кое-что почитать: фантастику и один из романов Хаггарда;


много пишут о Сталине, о Хрущёве, Брежневе;
сталинская эпоха –сатанинская; с человеком можно сделать всё, что угодно, хотя и есть примеры непоколебимой стойкости; Сталин – палач, но гений, гений злодейства; так что эти вещи вполне совместные; парадокс: через злодейства страну поднял, а можно было иначе? или на Руси всегда так?...
Петру Первому памятник в Ленинграде…
такая вера у большинства из нас: вот сейчас авгиевы конюшни расчистим и заживём правильно;

живём мы пока без начальника; семнадцатого ноября приехал к нам из треста главный инженер; к четырём стали собирать совет трудового коллектива. партбюро, профком; Тамара Александровна, Анна Александровна, все мастера настроились на то, что либо пан, либо пропал, ну и мне на попятный не след идти; слухи различные; говорят, что новый начальник на наше письмо отреагировал так: пусть себе деревянными саблями машут; спокоен и уверен на все сто, что мы с ним ничего не сделаем, не свалим; думаю, что заручился неявно, но через кивок головы поддержкой горкома и горисполкома;
в четыре собрался совет, профком, партбюро, ИТР; главный инженер трестовский зачитал наше письмо и предоставил слово начальнику; тот стал убедительно и веско доказывать, что всё не так, что не могли мы за шесть дней определить его компетентность, что ему положены бесплатно автоуслуги по перевозке вещей, что он не был на похоронах Максимыча потому, что не знал время и день, что на демонстрации не смог быть по независящим от него причинам и т. д.
кому-то надо было начинать; начал я, задавал вопросы, а потом сказал, что хамство терпеть нельзя; выступили Тамара Александровна, Надежда Петровна, Анна Александровна, из рабочих Андрей Егорович, моторист РБУ Петр Фёдорович, мастер Владимир Александрович;
Надежда Петровна особенно эмоционально выступила, всё новоявленному припомнила и слова: я – солдат партии;
нам поставили в упрёк, что на прошлый совет не пригласили начальника, он бы всё понял; конечно, он бы всё понял и осознал, конечно;
к нашему удивлению, за нас вступился Иван Алексеевич, никаких мы к нему тайных ходов не искали; отношения – сугубо официальные, а домашние и соседские – домашние и соседские, но не о работе; в конце концов мы ещё раз проголосовали за наше письмо; главный инженер взял у начальника заявление об увольнении по собственному желанию; совет закончился; выходили с совета все взбудораженные, распалённые и воодушевлённые; Анна Александровна пригласила в бухгалтерию, распили пару бутылок шампанского; потом главбух и инженер из треста пошли к нам на квартиру,  Анна Александровна сама пригласила человека из треста, потому что у нас там очень интересно; мне это очень не по душе,  но деваться некуда, гостеприимство – священный долг; подарил какого-то домового и проводил благополучно;

на следующий день, в пятницу, пошли Анна Александровна, Ольга Сергеевна, я и представитель из ОБХСС обмерять общежитие, где проживает теперь уже бывший начальник, чтобы всё замерить и высчитать, сколько он материла на собственные нужды и задаром, за счёт РСУ, затратил; обэхэсника он сразу выгнал, а мы немного покрутились и тоже ушили: обстановка нервная, и мы порядком уставшие; пятница закончилась, а эпопея с новым начальником продолжилась, ибо теперь его надо выселять, а это только через суд;
начальничек ты начальничек, как же ты нас заколебал;
вчера принесли газету в РСУ Иглинского района, где наш дорогой работал директором совхоза; 5 ноября была у них районная партконференция, на которой разнесли нашего начальника в пух и прах; хорошо, что и наши местные власти эту газету прочитали:
начальник, будь человеком!

белые снеги, белые метели;
на прошлой неделе с пятницы на субботу ночевал у Чирковых в Точильном;
у Валеры биография складывается так: работал электриком, председателем цехкома, теперь работает председатель сельсовета; Валентина, его жена, домохозяйка, дочка восьмиклассница; домашнее хозяйство – корова, тёлка, поросята, куры, огород;
на автовокзале народу немного, сидел и ждал автобус. а торопиться мне было некуда;
пришёл автобус, желающих в Точильный ехать – полтора человека; за окном черно, то тут, то там мелькают огоньки – жизнь есть, жизнь идёт, только она какая-то беззащитная перед чёрной бездной;
у Чирковых встретила меня дочка, а родители на собрании родительском в клубе;
зашла Клавдия Дмитриевна, мать Валеры; живёт рядом; русская женщина, лет за шестьдесят; добрый характер, неспешная, рассудительная; от всего её облика, внешнего и внутреннего – спокойность, основательность, мудрость, большая душевность; шестеро детей, вся жизнь – труд, а теперь поясница даёт жизни и хозяйство уже вести не может, а по дому всё делает сама;
добрая, светлая душа;
пришли Чирковы, начались расспросы; пошли к Клавдии Дмитриевне; приехал брат Валеры – Гена, собирается ехать на север, вот и собрались за столом;
я люблю такие деревенские застолья; всё просто: простые разговоры и все свои; на столе – капуста, грибы – опята, суп, немного колбасы, жареная рыба, варёная картошка, варёные яйца, водка и вино;
разливали по рюмкам, пили за всё хорошее;
муж Клавдии Дмитриевны, отчим Валеры, тоже немного отпил; за последнее время он сильно сдал, а я помню, как он, энергичный и толковый, помогал мне ставить декоративный забор вокруг деревянного сказочного городка;
инсульт, парализовало левую сторону, а что говорит, понимает только Клавдия Дмитриевна; сидели долго, отчим ушёл спать. а мы вчетвером пошли к Чирковым и продолжили распитие, а так как не только хорошо выпивали, но ещё лучше закусывали, то все были в полном порядке;
Гена больше молчал, может, затосковал немного, что вот уезжает далеко, а здесь так хорошо; Гена молчал, а мы и пели и говорили;
потом началась обычная история;
сколько ни приезжаю к Чирковым, всё у них идёт то тихая, то шумная битва;
Валя пилит Валеру за «левые походы», а он себя виноватым не признаёт;
в последний раз, в праздники, разругались так, что он её ударил;
не знаю и не мне судить, кто прав, кто виноват, только теперь Валентина на дыбах, до моего приезда на Валеру не стирала, готовил он себе сам;
сидели, плясали, выпивали-закусывали, а Валентина, в большом подпитии и расстроенных нервах всячески материла и похабила мужиков;
а что же вы так за нас цепляетесь?
да никто за вас и не цепляется, валите на все четыре стороны…
Валентина, иди спать, а мы твоё предложение обсудим…
да, семейная жизнь, она такая; где тишь да гладь да божья благодать, только в сказках, но, наверно, есть и исключения; важно все трудности сообща превозмочь, а что душевное – постоянно взращивать; сказать-то легко;
как научиться по правде жить?
значит так: жить да жить и ума набираться;
Валера – трудяга и для людей много старается, на все руки мастер, во всех технических делах разбирается читает, многим интересуется, посёлок хочет преобразить и делает для этого много;
и Валентина – натура широкая, такая разгонистая малявинская баба, вихрь,
труженица; в руках всё горит, но может быть надо чуточку поспокойней, не с тычка и рывка, а ладом да добрым словом;
ещё сидели, выпивали, друг друга воспитывали, Валентина ушла спать, а мы с Валерой ещё мировые проблемы обсуждали;
была суббота, было воскресенье…

доделал стулья, резные, без единого гвоздя, лёгкие и удобные, а магазинные унёс в подвал;
как-то раньше не задумывался, но ведь и стулья могут быть всякими: добрым зверем, Дрёмой, Философом, основой бытия или чем-то эфемерным…
вот кресла у Конёнкова…
из окна на кухне – Липовая гора; белым-бело, только тучи – серые, да и те сквозь хлопья снежные чуть видны;

вечером все вместе слушали Шаляпина, слушали гитару, а потом девчонки сказали:
поставь весёлую!
весёлую, так весёлую…

вышел на улицу, прошёл до вокзала; как передать эти прощания-встречи, как передать это дрожащее мерцание?

слушали Александра Суханова; особенно песни на стихи Омара Хайяма – до глубины пронзает; «Зелёная карета», написать бы так. как слышишь…

землетрясение в Армении; пишут, что погибло 40-45 тысяч, но ведь это только число, а представить хотя одного, двух – в голове не укладывается;

в четверг  пришла открытка с филфака от Лидии Андреевны с приглашением на 50-летие факультета на 10 декабря; написал заявление на один день и вечером поехал в Челябинск; с собой взял двенадцать «философических» пейзажей, чтобы заехать в Копейск, показать Юрию Матвеевичу, да и Лидия Андреевна предлагала устроить небольшую выставку в пединституте;
в 12 ночи на вокзал, поезд №200  в час отходит; поезд  опоздал немного; поехали где-то уже в половине второго; вагон битком набит, хотя рядом вагон – пустой; ехать пришлось на верхней боковой полке; в вагоне духота, дремал, спал-не спал; в Челябинск приехал в половине десятого, поехал в Копейск к Юрию Матвеевичу; это ещё час тягомотной езды на автобусе;
сначала в магазины, искать пластинки с записями песен Высоцкого; должны выпустить 14 дисков; первые пять у нас есть, вышел 6-ой; искал, хотел купить, не нашёл; зато купил пластинку «Поёт Вероника Долина», в книжном приобрёл альбом «Русское деревянное оборонное зодчество» и уже после этого прямиком во Дворец пионеров к Юрию Матвеевичу;
шёл и думал, вдруг не застану, вдруг в больнице, но Юрий Матвеевич был на месте; у него как раз шли занятия, занималась детсадовская группа;
обнялись, начались расспросы, как и что;
ребята рисовали добрых и злых болотных человечков; как у них там на листах интересно! работают все вместе, друг от друга заряжаются, а работы все – разные, никто ни у кого ничего не заимствуют, а друг другу «телепатически» - помогают;
Юрия Матвеевич оформил две выставки: одну – в сельской школе, другую – во Дворце пионеров;
выставку видел; выставка огромная – работ 500-600;
сейчас – в 20 веке – много всяких направлений, много всяких «измов», так дети всем этим «измам» могут сто очков вперёд дать; они все направления пробуют и выходит у них классно – если есть такой педагог как Юрий Матвеевич;
Юрий Матвеевич выглядит лучше, чем когда я его видел осенью; хотя хорошего у него мало: жена, Татьяна, в больнице, должны на следующей неделе делать операцию; ему не до творчества; готовит выставку «25 лет работы» на область;
распаковал свои работы; к просмотру Юрий Матвеевич относится очень скрупулёзно и серьёзно, но думаю, что в этот раз он меня лишнего хвалил,
но разобрал досконально, а итог таков: надо работать!
пообедали; Юрий Матвеевич очень гостеприимный и радушный хозяин; всё у него в кабинете изостудии  под рукой: электроплитка, чашки, стаканы, чайник, печенье, плюшки-сдобнушки;
здесь же варит еду на обед и вечер, так как обычно надолго по вечерам задерживается; варит супы и каши; то есть больше живёт во Дворце пионеров, чем дома;
сходили в больницу к Татьяне, морально поддержали и вкусной еды принесли, и опять во Дворец;
говорили о живописи, о землетрясении в Армении, о работе;
Юрий Матвеевич работает во Дворце уже более 25 лет, успехи – таких ни у кого ни в Копейске, ни в Челябинске нет, но  нет и поддержки от начальствующих; директора Дворца меняются как перчатки, и всё остаётся по-прежнему; нет понимания серьёзности, важности работы с детьми, нет понимания значимости детского рисунка;
на словах – отмечают, награждают, признают – на словах…
я хотел забрать   прежние работы, которые оставлял на выставку, Юрий Матвеевич уговорил оставить их ещё на неопределённое время; уговаривал остаться ночевать, но утром надо было быть рано у Веры Матвеевны, сестры Юрия Матвеевича, тётки Людмилы;
проводил он меня до самого автовокзала и посадил в автобус;
с вокзала поехал к Вере, где меня совсем не ждали; наконец-то вымылся в ванной, пообедали вместе втроём, с нами была ещё дочка Веры – Наташа;
полистал мифологический словарь и улеглись спать;
утром приехала Людмила, отправились в пединститут; заглянули перед этим в магазин «Ритм», что на площади, наконец-то, радость, купили Высоцкого, 6-ой диск;
в пединституте никто, кроме Лидии Андреевны, нас не ждал и большую радость не изображали; развесили работы в одной из аудиторий, сходили в книжный магазин и около четырёх часов пришли на факультет; из нашего выпуска были Саня Несмиянов, Ольга Базакина, Валинтин Апухтин, Лена Ежурова, Ирина Слизина; как-то особенно чувств никаких не было, поговорили о том о сём, задора ни в ком нет, все какие-то сами по себе, или мы так быстро постарели; с Саней думали, посидим обоюдно-согласно, но что-то ему обязательно скорее домой надо; сначала в аудитории чай с печеньем пили, а потом в зале на Торжественный вечер, который был утомителен и сильно затянут; мы ушли чуть раньше, работы упаковывать, с Саней попрощались и на вокзал;
в субботу, в день 50-летия факультета был траур по погибшим в Армении;
на встрече же и узнали, что умер Лев Николаевич Рыньков: не стало нашего замечательного декана, не будет его тихой улыбки и доброго покашливания:
вы там не очень-то;
на факультете не ахти как; Лидия Андреевна, что ей совсем несвойственно, пожалилась, что она от всех этих передряг очень устала, надо бы от учебных дел отказаться и более плотно заняться наукой; стала готовить себе преподавательскую смену, так на неё сразу стая накинулась: это Вы что такое надумали?...
то есть весь мир – маленькое ремстройуправление;

у Юрия Матвеевича во Дворце пионеров  – настоящее, а где ещё?

хотели попасть в магазин «Семья», оказалось, что пускают только по паспортам; пообедали в блинной за 3 руб. 50 коп. на двоих, а есть всё равно хочется; подошли к общаге, где мы обитались когда-то; общага – та же, а мы
 - иные;
на вокзале многолюдно, новобранцы, дембеля и всякие другие разные человеческие типы; очень грязно, как бывает грязно на вокзалах; поесть нечего; хлеба нигде не купишь; продавали колбасу по 200 граммов, купили, поели; попить нечего; простояли очередь к автоматам, пили газированную воду; поезд ждали почти три часа;
ехали в купе; с нами – молодая семья с ребёнком, они ехали до Вязовой;
проводница пьяная, еле билеты собрала да раздала постель; в вагоне холодина; спали до Усть-Катава, а потом ждали, когда будет Аша; приехали в 7 утра, мылись, грязь вокзальную отмывали, пили чай, отсыпались;
в общем, можно было не ехать, радость, что с Юрием Матвеевичем повидался;

понедельник; Ксюшу отвёл в садик; Людмила – в школу, а я в ремстройуправление; с утра в конторе народу много: водители. каменщики. штукатуры-маляры; Надежда Петровна спросила, как съездили; писал планшеты; писал листочки; а вечером, звёздным вечером, около Липовой горы на лыжах три круга пробежал и домой за листочки;
на баяне играл; началась программа «Время»; Армении – всем миром; чувство единения, братства: помощь из республик, из Швеции, США, ФРГ, Кубы; панорамы разрушенных городов, медикаменты, кровь донорская, питание, экскаваторы, краны, другая техника;
перед такой бедой многое бы должно отойти на второй план, но люди есть люди…

днём светил огарышек солнца,
снег лежал на деревьях,
теперь его сдувает ветер…
слушали Высоцкого и Веронику Долину;

на работе начал готовиться к Новому году, готовить детский праздник, писать сценарий,  оформлять Красный уголок; бумага есть; рисую всяких зверей и снежный лес; по профкомовским делам бегал в суд, в гортоп;
пришёл Виктор Константинович, которого по сути дела сняли, а нам поставили такого мелкого и наглого, что мы его – хама – опять выслали, а кто у нас будет головой,  по-прежнему неизвестно;
Виктор Константинович принёс торты, конфеты, поставили чай, разлили смородиновую настойку исключительного вкуса и приятности;
собирались в бухгалтерии, получилось, что провожали Виктора Константиновича на другую работу, а какую, он и сам не знает;
выпили, начались воспоминания, кто как работал, вспоминали ветеранов, какие это были замечательные труженики;

впервые попробовал пастелью работать; на наждачке мелкой сделал натюрморт и пару пейзажей – понравилось;

с Ксюшей в садик идти и обратно – целая история; капризничает, ручками машет, от меня отмахивается, что ни спросишь, то всё «му» да «му» как коровка; а в воскресенье для нас накрыла стол чай пить: кружки расставила, ложки приготовила, сахар поставила, хлеб положила;
когда Даша занята или на улице, Ксюша помогает Людмиле: вместе стряпают, моют посуду;
Дашунька заболела ветрянкой; уже два дня; ходила в школу, а сегодня пришла из школы, температура и сыпь;

программа «Время» об Армении; всего в зоне землетрясения сто двадцать деревень, двадцать восемь разрушены полностью; по последним данным погибло около пятидесяти пяти тысяч человек, тринадцать тысяч ранено; лица, руки, глаза, мольба, горе; погибли молодые, дети, женщины, а старики остались; помощь от многих стран: пятьдесят три страны оказали и оказывают помощь;

среда; с утра – снег; встали около семи; Даша болеет; Людмила стала её мазать зелёнкой, она упала в обморок;
Ксюша ложится поздно, в 10 вечера; утром поднимается еле-еле; долго ворочается, ворчит, ручками от нас отмахивается, сидит на кровати, голову вниз опустит и на нас дуется; а мы её торопим:
Ксюша, одевайся!
медленно и нехотя начинает одеваться, и никогда не уходит, чтобы не попить чая; чай наливаю я или Людмила; Ксюша сама кладёт сахар и пьёт маленькими глоточками; потом обязательно обнимется с Людмилой и уже только тогда мы выходим;
и в садик стала ходить медленно, ручку не даёт, идёт самостоятельно и сзади;
в садике раздевается и одевается сама, я только помогаю;
всё – по звонку; а ведь человек – дерево вольное;
Ксюша идёт в группу, а я тороплюсь на работу; на работе звоню в больницу. чтобы вызвать врача; беру открытки, список детей рабочих ремстроя, чтобы подписать поздравление-приглашение к Новому году, ватман и – домой; Людмила в школе, а я до обеда с Дашей буду;
дома сначала дела домашние: чайник включил, заварил лечебными травами, Дашуньку напоил, кое-что оформил для Людмилы для дидактического спектакля в школе; нарисовал, Людмиле нужно для уроков, рябинку в лист ватмана; Людмилу в школе работы невпроворот, потому и взялся за глажение белья, только потом уже взялся за открытки;
пришла Людмила; пообедали и я пошёл в РСУ; сначала зашёл за кнопками в «Детский мир», но там не было кнопок, не было и тетрадей для Даши и Людмилы; зашёл в аптеку за витаминами, но и витаминов не оказалось, купил какую-то гадость за 62 копейки; зашёл в книжный – пусто;
пришёл на работу, там меня особенно никто не ждал и не нуждался; для Людмилы – выступления в школе – склеил и разрисовал цилиндр, и буквы, открытки подписывал;

в конце рабочего дня страсти накалились; решали, как помочь Армении: отработать субботу или перечислить дневной заработок; основная проблема у нас – перерасход фонда заработной платы; Тамара Александровна выступала против того, чтобы заработать в субботу и перечислить; в субботу. считает она, мы ничего не заработаем, но работать для выполнения плана надо, а перечислить в фонд помощи ставку дневного заработка; Надежда Петровна за то, чтобы работать в субботу и перечислить именно то, что в субботу заработаем; так ничего и не решили;

после работы пошёл за Ксюшей; встретил маму с папой, они шли к Галине,
а потом хотели зайти к нам; шли,  говорили, а Ксюша шла самостоятельно сама по себе;

четверг, мороз крепчает; чуден мир заледенелый;
тороплюсь на работу; дела профкомовские, для душевного спокойствия очень вредные; собралась « контора»: главный инженер Евгений Георгиевич, Ольга Сергеевна, экономист, Тамара Александровна, зав. экономическим отделом. бухгалтер и член профкома Фая, мастера, решали вопрос по выплате за выслугу лет, а суть в том, кого и насколько лишить за нарушения трудовой дисциплины; если строго и справедливо подходить, то нарушений уйма, и почти всех надо выплат лишать; в девять поехали с инспектором отдела кадров Любовью Ивановной искать, воспитывать и возвращать прогульщиков; штукатур-маляр пребывает в неизвестном направлении, а сантехника-газосварщика подняли с постели; он уже недели с полторы в загуле; а газосварщики везде – на вес золота; надо бы увольнять, а кто, Пушкин Александр Сергеевич, работать будет? вся работа встанет;
рейд у нас был по Аминовке; чудное утро: заледенелые розовые горы, заледенелое бирюзовое небо, голубоватый снег, скрипучий под ногами; топят печки, дымы из труб поднимаются вверх, солнышко со стороны Аджигардака поднимается; тонкие и тончайшие ветки в серебристом бахромистом инее; и вечер был чуден;
сходил за Ксюшей, дома – «праздничный» ужин: на столе – пироги с мясом, а Людмила всё ещё в школе; догладил бельё, Высоцкого слушал; пришла Людмила с Дашунькой; кто не ужинал – ужинает, все вместе пили чай;
Даша с Ксюшей стелют постели, Людмила пишет конспекты, а я пишу листочки; мороз крепчает; уже за двадцать;

завтра – субботник, бесплатно будем трудиться, или, правильнее сказать, будем помогать Армении; многие рабочие ворчат: пусть сначала цены на яблоки скинут, в день траура даже с базаров не ушли;
Тамара Александровна опять рвёт и мечет: план в декабре надо кровь из носу выполнять. а мастера настроены ни шатко ни валко; каждый день какие-нибудь колдобины: в Челябинск впустую сгоняли два Камаза за шлакоблоком; трест отказался давать, обосновывая это тем, что весь материал уже выбран; а чего тогда Камазы гоняли?
из третьей школы, где я шесть лет назад начинал городскую педагогическую деятельность, звонил директор Александр Васильевич, предлагал работу, нагрузку хорошую (то есть зарплату); Аша – городок маленький, все всё знают; вот и Александр Васильевич знает, что мы теперь имеем своё жильё;
хорошо мы когда-то начинали с Александром Васильевичем в Точильном, в Первомайской школе; жаль нам было, что он как раз перед началом учебного года ушёл директором в третью школу; а останься он директорствовать в точильненской школе, наверное всё было и у него и у нас гораздо лучше;

вчера была суббота; работали в помощь Армении; я работал вместе с конторскими в подвале школы искусств; носил плитку для пола; раствор для штукатурки; хорошо работалось: дружно, вместе, даже с большим воодушевлением и задором; а во мне страсть – сделать быстрее, больше; сделать на пределе; люблю поворочать тяжести; нет, не всё время, ведь это – физика, а и душу не надо забывать; свою сменную работу за два часа сделал
вышел на улицу, вдыхал холодный воздух, в мягком сером небе – редкие снежинки;
работать сообща, вместе, хорошо - преодолевать чувство разобщённости;

Монтень, Паскаль, Ларошфуко – полезное чтение, а главное – во время…

воскресенье; Людмила, Даша и Ксюша заняты своими делами, а я пошёл в лес на Дубовую горку; оделся в старенькую куртку, брюки, валенки, шапку ушанку, взял с собой лыжи; автобуса ждать не стал, а пошёл пешком, да автобуса и не было; топонимика: Дубовых горки у нас как бы две; одна Дубовая горка – окраина Аши, а за последним домом через Редькин дол – Дубовая горка «настоящая», только дуба там и в помине нет; давно уже весь выпилили; шёл по склону вверх; думал, что идти будет тяжело, а оказалось легче лёгкого; от заводских труб над городом – серое грязно-жёлтое облако, а здесь, за окраиной, ветер обдувает, дышится легко, городок как на ладони и огарышек солнце сквозь пелену серых просвечивает; снег голубовато-серый, на солнышко – слегка лимонный и – чистый;
кончилась лыжня, кончилась тропа, дальше – в лес, в больших заснеженностях и большой тишине; ветви – сплошь одна пушистость; и – заворожённое, тихое…остановился, слушал…
в гору, к сосновым посадкам, вышел на Кленовую, кусты рябин, хотя и в снегу, но ягодки видны – мороженые. горьковато-сладкие; уже и вечереет, снег -  в мягком разноцветье: голубой, розовый, зеленоватый, лимонный;
зашёл к Галине, сестрёнке; бабушку нашу мама с папой к себе забрали, а Галина с Володей в бабушкином доме;

вот уже два срока подряд я народный заседатель; конечно, в конечном итоге решает всё судья, «давит» юридическим авторитетом, но всё же и мы, народные заседатели, что-то значим, если конечно, не пешкой сидеть;
жизненные судьбы? а какие судьбы?
парень лет двадцати, пришёл из колонии, поругался с женой, решил ей досадить, пошёл в магазин, на виду у всех украл ( а с точки зрения юристов совершил ограбление) ковёр; ну и теперь соответственно получил, да ещё как рецидивист;
двое мужиков украли материал синтетический на девяносто четыре рубля; дома – шаром покати; а украли «по предварительному сговору, группой лиц...» им теперь и срок, и конфискация имущества; а конфисковать нечего;
на самом деле нечего; исключили из списка всё самое необходимое и всё, список закончился;
мелкая рыбёшка на полную катушку получает, а акулы – в свободном плавании; как там, по-моему, у Брейгеля: большие рыбы поедают маленьких;
гражданские дела почти все однотипны:
развод и раздел имущества; на развод подаёт жена, причина: пьянство мужа;
взаимные обвинения, взаимные оскорбления, раздел всего, почти (я не преувеличиваю) до последнего гвоздя;
по улицам ходят люди, а в судах судятся какие-то звероящеры без всякого человеческого облика;

по городу бродил, по площади, мимо хлебного магазина, мимо фонтана, мимо дуба; снег, людей немного; на площади поставили ёлку, кого-то нашли, что-то там лепит;

вторник, как и все дни – суетливый; был в книжном, купил «Принятие христианства в Юго-Восточной Европе и Древней Руси»;
ходил по леспромхозовским кабинетам, оформлял выписку на новогоднюю ёлку для новогоднего представления в РСУ;
цена – 3 руб. 50 копеек; а побывал в пяти кабинетах и написали мне  шесть бумажек; хорошо, что без очередей;
Красный уголок почти полностью у меня новогодний; ещё вырезал снежинки на стулья; оглядел создание своих рук – празднично!
после обеда Анна Александровна, главбух, Ольга Сергеевна, экономист и я поехали в комбинат общественного питания за конфетами;
Анна Александровна прёт как танк, конфеты дали, поверили на слово, без оплаты; выбила ещё 100 шоколадок; ну и баба!

после работы пошёл к маме с папой; мама увела Ольгу, внучку, к Галине, а папа был дома; папа угостил супом и пирогами; пили чай, говорили  о Брежневе, Бухарине, о ценах, о сегодняшней свистопляске;
пришла мама: надо бабушку мыть; бабушка у нас неходячая, у мамы с папой в спальне проживает, на диване сидит; мама за ней ухаживает; папа изредка заходит; а помыть – в ванну надо нести;
мама ванну приготовила, я бабушку в ванну отнёс; бабушка сама мылась. а мама в спальне прибиралась, а потом бабушке мыться помогала;
маме по жизни достаётся: сколько сил, сколько терпения надо и за матерью ухаживать и за папой; папа ещё бодрится, но здоровье уходит;
мама потом мне рассказывала:
-мама зовёт меня в спальню:
-Аннушка, уже как хорошо помылась, так хорошо, только вот Алёшенька несёт меня, а я голая, так стыдно, так стыдно;
мама, о чём думать! было тебе восемнадцать лет…

вчера была музыка; прислали посылку из Посылторга: Высоцкого, седьмой и и восьмой диски; русские песни и романсы ( комплект из трёх пластинок), русские лирические песни, песни на стихи С. Есенина, комплект из двух пластинок «Традиционная свадьба Южной России»;
был вечер, был снег, свет приглушили,  слушали:
«Над окошком месяц», «А речка льётся»,
«Отговорила роща золотая»…


выморочные времена…
а есть ли другие?
иллюзия, что мы что-то наследуем, куда-то движемся;
времена – выморочные, без наследников; ибо чему мы научились, что стало в нас категорическим императивом? мы – с Начала, с Рождения Слова и по сей час – говорим, что должно быть;
а что есть?
свергнув одни кумиры, воздвигаем другие,
разрушая одну ложь, творим ложь новую;
меняются обличья, а суть та же;
можно согласиться с ложью, так как выход из неё куда – только в новую ложь; нет смысла в обличениях, ибо на каком основании обличать? где она, в чём она – абсолютная гармония?

люди религиозные, святые укажут на Высшую Силу – я бы и сам рад увериться, но как обрести веру? душа моя жаждет Высшей Справедливости,
а разум, ухмыляясь, оставляет мне пустыню; где уголок земли обетованной?
в какие земные Двери постучаться, которые откроются, в которые пустят, и там поймут, обогреют, простят – и оттает душа моя, и не буду я слаб, буду я силён в Добре;
а может быть я – муравей, барахтающийся в капле воды, а мне кажется – всемирный потоп и крушение миров; а на самом деле – всего лишь капля воды – очистительный ливень – пройдёт – и воссияет солнышко; что-то не верится мне; а верилось, как верилось в братство и любовь и думалось, вот откроют люди глаза, оглянутся, – защемит сердце, прольются слёзы, падут пелены с глаз, увидят, что – суета сует, а что – Вечное…

ответ ясен и нет его; кто объяснит, почему я стану счастливее, если буду пить не простую воду родниковую, а какую-нибудь магазинную, если в лес пойду не пешком, а на авто, если вместо хлеба с солью, что-нибудь экзотическое?
что мне от этого? стал больше понимать, видеть, здоровья добавилось, ума?

я жажду в этой постоянной изменчивости, постоянных превращениях обрести, осознать, ощутить Вечное; эти мгновения: цветущие ирисы, белый-белый снег на далёкой полянке, Миньяр и Точильный, - никогда и нигде не повторятся, но в этом неповторении есть что-то «всегдашнее»;
я жажду – ибо только в этом моё продолжение, моё  бессмертие, моё вечностное осуществление…
и я хочу – уверовать…

сесть в поезд, ещё лучше в самолёт, и ещё лучше во что-нибудь совсем скоростное – домчать, долететь – куда? зачем?

по тропинке, по которой ещё не ходил и не знаешь, куда она приведёт, и что там, за ёлкой, которая у самого края тропы; а что там, за сумрачными-дремучими елями и старыми покорёженными берёзами…
откроется полянка вся в незабудках, да в таких, что дух захватывает, вот и причастился…

жива каждая частичка мира,
и всё живое – текучее, переменчивое;
и всё существующее и сотворённое, всё явленное и неявленное – живое сознание, но нерасчленённое, единое в многообразии, само себя созидающее, осуществляющее, осознающее, а мы лишь – малые частицы его… а тот, кто заботится обо всех, Кто всё сотворил, Всё знает, - я хочу уверовать в него, где он?

разумна вода в реке; она живёт – течёт, она – часть и она – целое, целое с берегами, с ивами, целое с каждым днём и временем года, с вечностью, она – знает – какая она и куда стремится, что она такое;
перегороди её, - вода реки будет искать то, в чём она осуществляла себя;
можно замедлить или ускорить её бег, сделать её полноводной или малой, но суть её – текучесть – не изменится и изменить нельзя, а если воду в реке остановить, то это будет уже иное…
а что - суть человека? что можно изменять, а что изменить нельзя?

почему – я хочу – такое разное у человеков?
один хочет покорить и заграбастать вест мир,
другой - всю землю превратить в райский сад…

одноклассница в телефонном разговоре:
сломанное время…

и до меня уже всё давно сказано, и все загадки и Тайны бытия представлены;
нового ничего не скажу; что же тогда я? этот мир – проживаю, переживаю,
единственно и неповторимо…

на всё ответы есть –
под шелестящий шёпот долгого дождя;
мокрые ветви лип и всё остальное – неясное, тающее в тумане-дожде –
всё понимаешь, но как выразить, как сказать – хотя бы себе…

положив на чашу весов Прошлые Времена и Настоящее, и Будущие  – уравновесить, найти гармонию, золотую середину…

нравственно, человечно: возможна гармония между людьми, когда каждый человек кормится своим трудом; из таких человеков может образоваться человеческая община и наступит «золотой век» человечества;
но  соблазн есть– кому-то или нескольким, или многим захочется побольше и для себя…
как научиться приноровляться друг к другу?
научиться-то можно, но резонный вопрос: зачем? во имя чего поступиться своим «хочу»? …
жить малой общиной, малой сообщностью духовно близких людей…

может где-то когда-то мы будем лучше…
невозможно жить без веры…

*на фото - работа автора