Федрус ничей сын

(По материалам 6-го века.)


1. Там, на берегу высоком…
          На высоком берегу, у ночного костра, на старой дубовой колоде с опавшей корою, сидела голубоглазая весьма симпатичная девушка, из-под её серого платка выбивались прядки слегка вьющихся русых волос. Слева от неё на том же бревне вольготно расположились два паренька, откинувшись на торчащие сучья. Оба были в красных бейсболках и в зелёных ветровках. А по другую сторону от костра, на массивных плахах, выпиленных со спинками, сидели двое седовласых мужчин в светло-серых плащах – один сложенья грузного, а другой худощавый, в очках.
          Жаркие желто-алые языки пламени жадно лизали кучу толстых дубовых сучьев, и те, обращаясь в жаркие алые угли, мерно потрескивали.
          Лес жил ночной жизнью, полной шорохов, хруста веток, а то и уханья сов.
          – Как хорошо в этом лесу, дядя Иван! – как бы читая белый стих, сказала та девушка. – Воздух, в самом деле, здесь чист и сладок и наполнен силою. И как говорит наш дядя Вениамин: «Слаще бывает только чистая совесть да Божия Милость»…
          И никто, судари мои, из вас не знает, что мы сидим сейчас на краю Земли! Нет-нет, я не шучу!! Ну чего вы там, Стас и Роман, хмыкаете? Вот встряхнитесь, встаньте на высоком берегу нашего озера и откройте глаза. И увидите и над собою, и под собою целое море ярких звёзд. А ещё, быть может, заметите, что от нашего берега прямо во Вселенную, как бы мостиком, переброшен Млечный Путь. А всю красоту эту охраняют огромные дубы, кроны которых черней ночи…
          А вот и огонь. Он такой же яркий, чистый и древний, как вся Вселенная, полная звёзд. Вот мы и будем тут три дня сидеть и дядю Ивана слушать.
          Грузный мужчина, сидящий за костром, при этих словах её расправил плечи и довольно твёрдым голосом произнёс:
          – Милая моя Марина, и вы, друзья мои – Стас, Роман и Вениамин! Я привёз вас сюда не случайно! Дело в том, что недалеко от приморского города Тир, на Святой Земле, есть одна хорошая поляна, очень похожая на нашу. Там в шестом веке на высоком берегу моря, на дубовой колоде у костра, часто сиживал странствующий инок Евтихий, имевший до пострижения в иноки имя Федрус. Он любил ночевать на этой поляне один, но приводил туда и всех спутников своих. Там он услаждал их рассказами о великих перед Богом подвижниках, ранее живших на Святой Земле, и о всяких чудесах Божиих.
          Тот Федрус ходил в тирские гавани встречать поклонников, что в наше время называются паломниками, и всю жизнь ждал там свою дальнюю родню с ближнего севера и с дальнего севера, а именно – славян-фракийцев и славян-антов. Нас, славян-антов, ему дождаться было не суждено, мы были разделены веками. И вот сегодня мы к нему сюда пришли…
          А вот фракийских славян, что были очень похожи на нас, Федрус дождался, о чём я скажу в самом конце этой повести. Скрывая свой трепет, он рассказал им на этой самой поляне самую древнюю славянскую притчу о Вечном Дубе и дал к ней своё толкование. Мне так видится, что его толкование включает точный ответ на главный вопрос нашей Марины! Да и на мои вопросы тоже…
          Притча эта невелика. И вот потому мне захотелось познакомить вас с самим Федрусом, и зачитать, как бы, отдельные страницы из повести о его жизни. А так как достоверных сведений о нём самом осталось мало, то я расскажу вам всю эту историю, как сам её вижу.
          – Мы с нетерпением ждём твой рассказ, дядя Иван! – пристально взглянув на него, сказала девушка и даже похлопала.
          – Все мудрецы древности, Марина, восхищались звёздами, как и мы. Но вот основы современной астрономии и астрономогеодезии, связанные с ориентированием по солнцу и по ночным звёздам, очевидно, были заложены Карфагенской астрономической школой. Все её дошедшие до нас схемы неба и Земли украшены изображеньями кораблей и ветров, а также взятым у древнейших средиземноморских мореплавателей – финикийских купцов – кругом, разделённым на триста шестьдесят градусов, с наложенными на него жестко сцепленными стрелками румбов.
          Ну, а теперь, дорогая моя Марина, ты задай свой вопрос для начала дяде Вениамину.
          Девушка с интересом посмотрела на мужчину в очках, улыбнулась ему и довольно выразительно произнесла:
          – Вот все мы, люди, живём, и все умираем… Но когда я смотрю на ночные звёзды и вот на этот ночной огонь, то отчего-то знаю, что вот так же, как сейчас буду жить вечно. А что ты, дядя Вениамин, на это скажешь?… И вот интересно, а могут ли люди жить земной жизнью вечно? Ну, пусть не здесь, а где-нибудь там, во Вселенной, куда можно пройти прямо с нашего берега по Млечному Пути? 
          Вот сегодня во сне я на другой планете была, и там мне кто-то коротко сказал: «Ангелина Фракийская». И я там так выразительно говорила, что я сейчас пробую себе подражать. В том другом мире я стояла на очень высоком берегу лазурного моря в развевающемся на ветру платье, раскинув руки, как птица крылья, и мне казалось, что я лечу в его бесконечную искрящуюся даль. А потом ко мне подошли два юноши в каких-то нелепых серых плащах – ну точно инопланетяне. И я ощутила, что они – «Ах!» – были в меня влюблены. А ещё у них были на головах странные колпаки, сшитые из рыжих шкур, с опущенными набок концами. Я что-то важное им говорила и о чём-то их спрашивала, а о чём – наяву не вспомнить. И говорить так же красиво и выразительно у меня не получается. Как жалко, что с ними нельзя было сделать фото…
          – О нет, Марина, нам, таким людям, какие мы есть, жить вечно на Земле, да и во всей Вселенной – невозможно. А невозможно прежде всего потому, что нам и здесь, да и там всё надоест. Да и как нам с таким малым ресурсом жизни идти да по Млечному Пути?! И куда нам там идти? Для нас, людей, во всей необъятности звёздной Вселенной лучше Земли ничего нет. И не иначе, Марина, твоё воображенье где-то там повсюду повитало и опять тебя на Землю принесло. Очень похоже, что наша Земля была специально создана Богом для людей. Ведь каждый живущий здесь человек имеет в себе такой великий потенциал, что может войти в число приёмных детей Его. А все прочие планеты Вселенной – это только лишь заготовки будущих миров. Большинство из них сейчас лежит, как бы, в холодильниках, поскольку на них стоит вечная зима. Но есть во Вселенной и такие горячие миры, что дожди там идут в виде жидкого стекла, а град летит – в виде стекла твёрдого.
          Священное Предание гласит, что наши прародители – Адам и Ева, созданные по образу и подобию Божьему, имели до грехопадения своего столь совершенную плоть, что были способны жить вечно, и им не могли повредить ни огонь, ни холод и ни водяная бездна. И кроме того, они могли принимать Благодать Божью как ангелы. А вот потом, когда прародители наши возгордились и их совершенство сокрушил грех, то они стали дебелыми – ну, то есть, не способными больше чувствовать Волю Божью. Из-за падения своего они лишились всего, кроме совести.
          С тех пор Господь Бог долго и терпеливо выводит весь падший род Адама из бездны падения,  страны изгнания, из юдоли земной – в наше Небесное Отечество. И, что удивительнее всего – Он избирает из нас, предавших Его – себе детей! Именно для этого Бог и даёт каждому новому человеку пожить на Земле, чтобы он смог, подобно библейскому блудному сыну, возвратиться с неё к своему Небесному Отцу. На это каждому человеку даётся плюс-минус семьдесят лет жизни. И те, кто неустанно преумножает в себе таланты, данные ему Богом, – они живут на Земле дольше всех. Преумножать свой талант – это значит развивать в себе добродетели и тем всё более уподобляться Самому Богу. Ну, а скорби – они разъедают коросту наших грехов и тем спасают нас. Ведь только скорбями в наши души прорывается Божественный свет.
          Бог наш Иисус Христос, воплотившийся от Духа Святого и Девы Марии, исцелил Сам в Себе повреждённую грехом человеческую природу. С тех пор Он стал раз и навсегда в одном лице и всемогущим Богом, и всесовершенным человеком – родоначальником нового, уже спасённого, человечества. Иисус Христос спасает нас – падших существ – тем, что прививает в таинстве крещения к своей уже исцелённой человеческой природе. Всех людей, освящённых святым крещением для Жизни Вечной, Иисус Христос питает своим святым причастием. Во время того причастия души наши под видом хлеба вкушают Божественную плоть, а под видом вина – кровь самого Бога. Всем поверившим Иисусу Христу, как Богу, Им было обещано, что при всеобщем Воскресении из мёртвых они восстанут уже в нетленную вечную плоть. И вот таким совершенным людям, вкушающим, подобно ангелам, Благодать Божью, уже ничто в нашей Вселенной не надоест. Это именно для них – уже исцелённых от греха детей Божьих, уже не способных совершить никакого зла – от нашего берега во Вселенную и проложен тот Млечный Путь!
          Благодать – это Святой Дух, Дух Правды и Любви. Того, кто живёт Духом Святым, по кротости, смирению и целомудрию видно. Самая верная тропа, ведущая в благодатную вечную жизнь – это православное кафолическое (вселенское) апостольское христианство, которое составляет ту Церковь, которую, как сказал Сам Спаситель, «Врата адовы не одолеют». Православие очень глубоко, и оно имеет глубину Марианской впадины. Но ни одному человеку, не окрепнув духовно, погружаться в его глубины нельзя, так как там плавают акулы-демоны, и они всех, кого настигают – съедают.
          Ключ к пониманию православного христианства – это Святые. Все они являются живыми носителями Благодати Духа Святого и богословия на деле. Только лишь ключ правильной веры (верных представлений о Боге и Заповедях Его), данный самим Господом святому Апостолу Петру, может повернуться во вратах Рая и отворить их.
          Основы правой веры были даны людям Самим Господом через святых Апостолов. Все же иные течения христианства, которые в разное время отделились от апостольского христианства из-за подмены его основ, воспринимаются Святым Богом как что-то нечистое. Но «ничто нечистое в Царство Божие не войдёт». По полному отсутствию святых, способных творить чудеса и знамения, в лоне всех других течений христианства видно, что им Бог своей Благодати не дает. Всем, принявшим нечистую веру, Бог на Страшном Судилище может сказать: «Говорю вам: не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня, все делатели неправды». У патриарха Авраама представления о Боге были предельно верны. За одно только это он стяжал у Бога великую Благодать и сейчас почитается отцом всех верующих.
          Очевидно, что всех святых Апостолов, а также библейских – Лазаря Четырёхдневного, начальника мытарей Закхея, Фотинию Самарянку и всех святых Бог уже оправдал и принял в число детей своих. Ведь все они возлюбили Иисуса Христа и доказали Ему свою верность.
          А всем нам, кто не видел Его, Сам Христос сказал: «Я с вами во все дни до скончания века… Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне…» Вот он – тот единственный определённый для нас самим Богом путь к духовному совершенству и к жизни в неописуемо прекрасной Божественной Вечности. Всех людей, не видевших Иисуса Христа, приводит в изумление и к любви к Нему осознание Его Божественного совершенства и понимание, что Он является сплошной жертвой за нас всех. Вочеловечившийся раз и навсегда Бог Сын в облике Иисуса Христа – это Ствол, исходящий от Бога Отца. А все соединившиеся с Богом люди – это ветви, исходящие от Бога Сына.
          По свидетельству святых, Бог несказанно любит всех людей за бессмертные наши души, где во всей полноте, как во Храмах, может пребывать Он Сам. Вот потому Бог и пожелал поделиться с нами всем своим благом.
          Во времена первых христиан правитель острова Кипр первым принял христианство, и христиане стали жить там свободно. Вскоре на этот остров, из-за гонений от иудеев, стали переезжать и иерусалимские христиане. Первым своим епископом община христиан Кипра единодушно избрала Лазаря. Но он не соглашался занять этот новый и очень почетный пост, так как считал сам себя предателем (ведь он не взошёл за Иисусом Христом на крест).
          Тогда на Кипр на корабле приплыла сама Богородица с сёстрами Лазаря – Марфою и Марией, и Она сказала ему:
          – Кому же быть епископом, как не тебе? Ведь сам Спаситель любил тебя и считал своим другом? Да и кто, как не ты, кто воскресением своим проповедует всеобщее воскресение из мёртвых в последний день, должен наставлять людей на путь к вечной жизни?
          Ради имени Христова согласился Лазарь на епископство. И по просьбе Богородицы святые Апостолы Павел и Варнава посвятили его в этот сан. А сама Матерь Божия возложила на плечи Лазаря собственноручно вышитый Ею омофор, ставший отличием всех епископов.
          Как гласит Священное Предание, Фотиния Самарянка, говорившая со Спасителем у колодца Иаковлева, сначала «со страшным дерзновением» проповедовала Евангелие в Карфагене, а потом и в Риме. От нечестивого императора Нерона она очень много претерпела за Христа. Там, в Риме, она обратила в христианство его дочь, сотню её служанок и ещё очень многих. При исполнении назначенных ей Нероном многих казней его палачи так и не смогли её умертвить. Так Фотиния и осталась исповедницей.
          Помнится, я слышал, что самые первые подвижники «Христа ради» собрались в первом веке возле епископа Александрийского, на землях младенческого изгнания Христа. Это они назвали себя иноками. А тем епископом Александрийским был ни кто иной, как бывший начальник мытарей, малого роста, – Закхей.
          Когда в огромной и шумной Александрии число подвижников «Христа ради» весьма умножилось, то они ушли за семьдесят километров на юг, на гору Нитрейскую. Потом, в поисках ещё большего уединения, они постепенно заселили сначала пустыню Келья, а затем и более суровую пустыню Скит, находящиеся ещё южнее. На Святую Землю иноки пришли из Египта. Первые из них жили в той самой пещере, у Солёного (Мёртвого) моря, где останавливались волхвы. Позже иночество появилось и в окрестности Иорданской, и в горах Ливана, и оттуда оно распространилось по всей Земле. По сходству всех основных черт видно, что к нам в Россию вселенское апостольское христианство пришло со Святой Земли.
          Сказав всё это, мужчина в очках откинулся в «кресле» своём и замолчал.
          – Спасибо, дядя Вениамин, за такой обстоятельный ответ! – сказала ему Марина.
          И, взглянув на двух пареньков, она с удивленьем их спросила:
          – А почему это вы, Стас и Роман, смартфоны свои не ковыряете?
          – Ну, о чём ты, Марина, тут говоришь? – даже не шелохнувшись, сказал один из них. – Там, на трассе, Билайн был. А здесь даже и Мегафон не ловит!
          – А это верно ты, Ангелина, сказала, что дядя Иван нас на край света завез! – повернувшись к ней, сказал второй. – Тут всё нереально и как в кино! Кукушка года считает, совы ухают, и ничего здесь нет!! Точь-в-точь – шестой век. Во дичь!
          – А я всё равно знаю, что буду жить вечно! – с явно наигранным упрямством опять заявила Марина. – И вот, интересно, дядя Иван, какой ответ на мой вопрос твой древний Федрус дал? Ну, расскажи, пожалуйста! А мы посидим тут на брёвнышке и тебя послушаем.
          И вот мужчина сложенья грузного вновь приподнялся и сказал:
          – Один из современных епископов сказал, что Бог сотворил Солнце, Луну и ночное небо, и все красоты земные только для того, чтобы показать нам, людям, своё могущество. И вот я приглашаю тебя, Марина-Ангелина, и вас – Стас, Роман и Вениамин, вслед за мною, по Млечному Пути – в шестой век…
2. Марк Клуили
          Там, куда улетают ливанские ветры и где по раскалённому небосклону заползает за горизонт солнце, между синими волнами Великого моря и желтыми волнами пустыни Сахары воздымаются красно-бурые гряды Атласских гор. Все их хребты, идущие вдоль побережья, покрывает зелень, а у границы с пустыней на них почти ничего не растёт. И вот там, как и вокруг всего Великого (Средиземного) моря – стоят величественные дубы. 
          В четвёртом веке, после раздела Римской империи на Западную и Восточную её части, весь запад захватили варвары-северяне. Сам вечный город Рим был сначала разграблен вандалами, а потом и вестготами. Но, Слава Богу, через два столетия великий император Восточной Римской империи (Византии) Юстиниан первый изгнал всех варваров из Италии, и в неё вновь вернулась хорошая мирная жизнь.
          Другим своим весьма удачным походом император Юстиниан сокрушил королевство вандалов, возникшее на обломках Римской империи в Северной Африке и на многих островах Великого моря. Для защиты вновь отвоёванных территорий этот император воссоздал в городе Карфагене прославленный в боях легион «Африка». Именно в нём, в чине младшего офицера, на должности драконария, и служил Марк Клуили, к которому, неизвестно почему, приклеилось нелепое прозвище Федрус…
          Детство и юность Марка прошли в очень хорошие мирные времена.
          Отец Марка Клуили, Сервий Луций Клуили, был богатым землевладельцем –  патрицием. С виду был он типичный римлянин – с горбинкою на носу, в меру вспыльчивый и отходчивый. В свои молодые годы Луций Клуили получил в наследство от родителя своего все владения их древнего рода. В число полученных им богатств входил большой каменный дом в центре Рима, бронзовый кувшин с золотыми намисмами и обширные плодородные земли в провинции Римский Дукат. И, кроме того, благодаря собственному ораторскому таланту он занял пост председателя земельного комитета в Сенате Рима.
          Первенец и наследник Луция Клуили – Марк Клуили и своим сложением, и лицом был очень похож на отца, и за это был им очень любим. Ещё у Марка были два младших брата – Мамерк и Маний, и тихая мама – Веста Тита Луция, которая любила их всех. И все они довольно часто ходили в гости в другие богатые дома Рима, к другим вельможам.
          Сам Луций Клуили ни в каких богов не верил и горделиво посматривал на всех христиан и на язычников свысока. Но вот Веста Луция была христианкой. Она окрестила всех своих сыновей ещё во младенчестве. А когда они подросли немного, то стала водить их в прекрасный храм Святой Констанции на обедни. Сам же Луций Клуили ни в какие дела религиозного толка из принципа не вникал, при том, что в те годы Римский Сенат христиан приветствовал.
          Когда сыновья Луция Клуили подросли, то он отдал их на обучение в лучшую риторскую школу Рима. Эта школа размещалась в большом белом здании с высокими круглыми колоннами и с зелёными стёклами в окнах (стекольщики в шестом веке ещё не умели делать прозрачные стёкла). На фронтоне той школы сияла золотая надпись: «Пока существует Рим – живет и человечество!»
          От дома Марка Клуили до риторской школы было недалеко, и потому он ходил туда с младшими братьями пешком. Кроме обязательных предметов – счета, чтения и письма – в ней преподавалось: римское право, эллинская философия, римская механика, карфагенская астрономия и свободные искусства.
          В своём старшем классе Марк очень полюбил Карфагенскую астрономию. Чтобы преуспеть по этому предмету, он, по желанию своему, стал ходить в магистратскую библиотеку района Рипа. Там, в читальном зале, Марк сам доставал с полок большие фолианты в черных кожаных переплётах – «Атлас звездного неба», «Мифы о звёздном небе» и другие, с восторгом рассматривал в них все рисунки и читал тексты.
          А по вечерам, под раскидистыми вечнозелёными дубами, стоящими во дворе их большого дома, ветераны-легионеры, служившие у отца, почти каждый день обучали Марка и его братьев владению оружием. Там они бились с ветеранами и друг с другом на тупых мечах, метали в столбы дротики и выпускали в них же из луков стрелы. И потом те ветераны обучали одного только Марка верховой езде и владению оружием на скаку.
          По завершении каждого учебного года в стенах Риторской школы проводилось торжественное собрание. Многие ученики приходили на него в златотканых одеждах, с матерями и реже с отцами. Там, на собрании, многомудрые учителя говорили своим выпускникам всяческие напутствия, и под возгласы всех присутствующих: «Браво!! Браво!» – возлагали на самые светлые их головы дубовые венцы. А в конце собрания сам распорядитель Риторской школы вызывал всех выпускников по списку и вручал им коричневатые аттестационные свитки, написанные на «вечном пергаменте», перевязанные белыми верёвочками с кисточками. Потом все расходились
          Для самих же выпускников торжество на этом не кончалось. Прихватив с собой отрезы из белёной ткани, все они отправлялись на прощальное пиршество в Старую баню, а говоря точнее – в «Старую баню Августа». По размерам баня эта была куда меньше терм Агриппы, Тита, Траяна, Каракаллы, Диоклетиана и Константина, построенных великими императорами Рима для своего народа, уже стоявших к шестому веку в развалинах. Но вот Старая баня была меньше них, и она каким-то чудом пережила два нашествия варваров.
          В правление императора Августа все дома в великом Риме были одеты в мрамор, и, заодно, и эта Старая баня тоже. В то же время все двери и окна её были покрыты бронзовой облицовкой, а полы и часть стен – украшены мозаикой в зеленоватых и коричневых оттенках. На одних из тех мозаик были изображены бутоны цветов, на других – летящие птицы, а на третьих – раскидистые дубы. Внутри же ограды бани в эпоху Августа на её палестре среди огромных вечнозелёных дубов были устроены фонтаны, поставлены беломраморные статуи обнаженных людей, а также белокаменные греческие беседки с деревянными скамейками. А ещё в той Старой бане, как и во всех прежних великих термах, были своя спортивная площадка и своя библиотека.
          По традиции само шумное прощальное пиршество проходило на открытой веранде библиотеки. Начиналось оно за два часа до заката солнца и завершалось уже в ночи – при свете факелов и свечей. Но сами выпускники Риторской школы собирались в Старую баню ещё задолго до застолья, чтобы с наслаждением посидеть в её парильнях и вдоволь с воплями накупаться в её бассейнах с холодной, тёплой и горячей водой. А потом все они облачались в принесённые ими отрезы ткани, в виде тог, и выходили на палестру. А там была винная лавка, где всегда очень недорого в белые глиняные бокалы разливалось хорошее виноградное вино. Получив эти бокалы, все выпускники Риторской школы гуляли по парку. Потом они собирались в его беседках, где где-то вели душевные разговоры, где-то с выражением читали стихи и где-то распевали любимые песни.
          И вот в той беседке, где был и Марк, один приятель его, подняв в приветствии к собранию руку, громко сказал:
          – Мои государи, пять лет назад, нашу великую и прекрасную школу окончил патриций Григорий Аниций. На торжественном собрании, на его светлую голову, наши учители возложили три дубовых венца! И здесь, в этой бане, он тоже был… Потом Григорий устроился на службу в Римский магистрат района Треви. И там он так хорошо себя показал, что уже через год был избран Местным Советом на должность заместителя главы магистрата! На государственной службе Григорию ждало блестящее будущее, но у него умер отец. Приняв в управление большое наследство, Григорий Аниций оставил службу. Но вот и богатств рода своего он не сберёг…
          Сначала Григорий начал раздавать медные деньги бедным, а потом – стал  посылать и золото на храмы и на монастыри! Сейчас, говорят, он так почти всё уже раздал. А в своём большом родовом доме, что стоит на склоне холма Скавра Целийского, Григорий устроил монастырь «Святого Апостола Андрея Первозванного». Сам он принял в нём сан дьякона и теперь ведёт там строгую монашескую жизнь… Ну, что вы на это скажете, господа?
          – Григорий имеет на всё это полное римское право! – вначале не очень уверенно сказал кто-то из выпускников.
          И тогда тот приятель Марка, что и завёл этот разговор, сдвинул брови и гневно произнёс:
          – Знатность и богатство – это основа нашего общества! А так как мы именно мы, как нам сказали сегодня, составляем его цвет, то нам надлежит защищать его и хранить! В противном случае праздник рабов, сатурналий, будет длиться не семь дней в году, а весь год – каждый год! Всё, чем гордится Рим – рухнет, и слово «ромей» станет синонимом слова «варвар»!
          – Если падёт Рим – весь мир рухнет!! – также гневно воскликнул кто-то третий.
          И тут все, собравшиеся в беседке, сразу встали и, покачивая бокалами в такт, дружно проскандировали:
          – Справедливость Августа! Слава Августа! Блеск, светлость и чистота Августа! Слава, слава вечному Риму!!
          Марк вместе со всеми с жаром подхватил ту речёвку и до дна осушил свой бокал. Ну, а поскольку весь тот вечер он вспоминал о патриции Григории Аниции, то и решил сам его повидать.
          На другой день, вместе с призывным пением боевых труб, возвещающих Рим и о том, что в нём всё спокойно, и о заступлении на все посты второй дневной стражи, Марк Клуили надел свою златотканую тунику и отправился на холм Скавра Целийского.
          Андреевский монастырь занимал старый и массивный двухэтажный дом серого цвета, с зелёными стёклами в окнах. Марк взошёл на его протёртое беломраморное крыльцо и ударил в било. Массивная входная дверь сразу же отворилась, и пред ним предстал инок-привратник, облаченный в тёмно-серый плащ с капюшоном (пенуе), подпоясанный светлою верёвкой. Подняв на него взгляд, тот сразу же поклонился ему, как знатному господину.
          – Я патриций Марк Клуили! – с достоинством произнёс он. – Мне желательно видеть патриция Григория Аниция.
          – Я провожу вас, мой господин в его приёмный зал, – поклонившись ещё раз, сказал привратник и повёл Марка сквозь зеленую полутьму коридора и по беломраморной лестнице куда-то вверх.
          Приёмный зал имел продолговатую форму. Через открытые окна его заливал золотистый свет. Прямо напротив входа стояло беломраморное распятие Иисуса Христа в человеческий рост. По другую сторону от окон висело с полтора десятка икон среднего размера и одна икона поменьше. Здесь Марк ощутил себя как бы в храме, и потому он осенил себя крестным знамением и поклонился Спасителю.
          Когда привратник ушёл, то Марк подошёл к самой малой иконе и стал её рассматривать. На ней была изображена женщина с нимбом, и он попробовал разобрать её имя, написанное над нею вязью. Скоро в приёмную вошёл другой инок, ростом выше прежнего и голубоглазый. Этот инок тоже поклонился Марку, как господину. Марк же, из чувства уважения, поклонился ему как равному.
          Окинув все висевшие том зале иконы взглядом, Марк у инока спросил:
          – А чьи это образы, брат?
          – В этом зале, государь мой, рядом с распятием Спасителя висят образы Пресвятой Богородицы и всех двенадцати славных всехвальных Апостолов. Все они были первыми до нас грешных Духом Святым крещены. Рим – это город святого Апостола Петра. А сей монастырь – это братство святого Апостола Андрея…
          – А кто вот эта святая, на малой иконе?
          – На ней изображена Фёкла Иконийская, – с немалой теплотою произнёс он. – Эта дева принадлежит знатному малоазиатскому роду. В жизни была она очень красива.
          Чтобы посидеть в темнице у ног Апостола Павла, Фёкла сняла с себя все золотые украшения и отдала их стражникам. Во время той встречи великий Апостол рассказал ей о Небесном Женихе, которого она сразу же возлюбила.
          Возвратившись в свой дом, Фёкла отвергла земного жениха…
          По его наветам и укорам других людей судья приговорил её к сожжению.
          Взойдя на костёр, дева Фёкла увидела в толпе горожан и самого Иисуса Христа, принявшего облик Павла. Он был так прекрасен, что она не могла отвести от Него глаз. Когда же Господь вознёсся над толпой, то поднялось и пламя, но оно не коснулось её. Вскоре ударил такой сильный гром и пошёл такой дождь с градом, что все горожане, да и стражники с площади разбежались.
          Потом Фёкла многие годы ходила с Апостолом Павлом по землям эллинов. В Антиохии ту деву схватили, как христианку, воины, и судья осудил её на смерть. На арене на эту святую дважды выпускали голодных львов, но те только ложились перед нею и лизали её раны. Тогда судья повелел Фёклу на площади быками разорвать. Но новые верёвки легко порвались, быки разбежались, а весь собравшийся на площади народ возопил:
          – Велик Бог христиан! Он один творит чудеса!!
          Тогда на судейское место взошёл сам правитель Антиохии.
          – Я есмь раба Бога Живого! – сказала ему Фёкла. – Совершающееся надо мною есть милость Бога о Сыне Его… Если не уверуешь в Него, жить не будешь, но умрешь вовеки.
          Правитель Антиохии этих слов убоялся и велел её отпустить.
          Много лет, по благословению Апостола Павла, Фёкла Иконийская жила в пещере одна, исцеляя больных молитвами. Проповедуя Слово Божие, она привела к Христу много язычников. А когда к ней в пещеру, в её девяносто лет, ворвались враги, то она воззвала к Спасителю. Своды пещеры тотчас расселись и покрыли и её, и их всех…
          – Ты кто, брат? – устремив взгляд на того инока, спросил Марк.
          – Я есть тот, кого ты желал увидеть – раб Божий, дьякон Григорий.
          Тогда Марк поклонился ему, как более достойному, и сказал:
          – Отче, я Марк Клуили. Мы учились с тобой в одной Риторской школе. Мне желательно знать: почему ты, патриций, презрев богатство и знатность рода, живёшь так?
          – Потому, Марк, что вся знатность рода и богатство – это ничто по сравнению с тем, чего глаз не видел, ухо не слышало и приходило что на сердце человеку… А ещё – меня, как и Фёклу Иконийскую, очаровали Апостолы, и я, как и она, со своими малыми силами и упованием на Бога, пробую подражать им… Пять лет назад в Старой бане, на пиршестве выпускников Риторской школы, в нашей беседке кто-то спросил: «А как Апостолы – простые рыбари, совсем не наученные риторскому искусству – сумели покорить одним только словом всю Римскую империю?!» Тогда я думал, что знаю всё, но не смог дать ответ на вопрос тот. Но вот потом епископ Сиракузский мне всё разъяснил. Оказывается, святые Апостолы покорили Римскую империю вовсе не словом, а приобщением людей ко Святому Духу! Но приобщить ко Святому Духу возможно только тех, кто уже приняли правую веру.
          А что мы можем сказать о вере? Вот посмотри сам. Перед ликом смерти ни у одного человека нет преимуществ перед скотом. Умирают и те, и эти – и одно дыхание у всех. Из нас, людей, не боятся смерти только те, кто имеют веру – что есть твёрдая уверенность в вещах невидимых. Люди, верящие в то, что доподлинно существует – есть верные, а верящие в то, чего нет – неверные. Вера апостольская – православная правая и верная, поскольку только в ней одной действует Дух Святой, со всеми Его дарами. Но и неверы тоже имеют веру. Ведь знают же они, что были зачаты родителями, хотя не видели этого. О, если бы все люди имели православную веру, то какая хорошая жизнь была бы тогда! Убеждать неверных и неверов в том, что доподлинно существует, помогают нам умирающие. Вот послушай, что произошло здесь, в этом самом монастыре.
          Тяжело болящий брат Геронтий видел в ночном видении беловидных мужей, которые сходили с Неба в наш монастырь. Один из них сказал другому:
          – Мы пришли в Григорьев монастырь, чтобы взять иных братьев на службу. Запиши Маркелла, Валентиниана и Агнелла. Запиши и этого, что на нас смотрит…
          Наутро брат Геронтий рассказал всей братии о том, что он удостоился увидеть. А на другой день Маркелл, Валентиниан и Агнелл умерли в том же порядке, как и были записаны. Последним умер и брат Геронтий…
          А вот что случилось в области Валерия. Эту историю обычно рассказывает епископ Сиракузский, который изначально настоятельствовал над моим монастырем.
          Один куриал (член Местного Совета Римской империи, взимающий налоги с населения и выделяющий деньги на армию, образование, медицину и другие государственные нужды) воспринял в Великую субботу в таинстве крещения молодую девицу. Но, напившись вина, он уговорил её остаться у себя и, что сказать непристойно, её растлил.
          Наутро куриал протрезвел, испугался содеянного и стал рассуждать: «Если сегодня, в Светлое Воскресение Христово, я не пойду в Храм Божий, то меня люди застыдят. Ну, а как мне идти, если я Суда Божьего боюсь?» Но стыд пред людьми взял верх, и куриал пошел в Храм. Там он всю литургию трясся, ожидая кары Божьей. Но с ним так ничего и не произошло. Тогда куриал решил, что Бог либо не видел им содеянного, либо по милосердию своему его уже простил. На другой день тот куриал уже без опаски пришёл в Храм, и так ходил в него шесть дней. Но на седьмой день он вдруг умер и был предан погребению.
          Спустя долгое время, из гроба того куриала вырвался пламень. Он сначала сжег все его кости, затем спалил гроб, а потом и всю землю, что была насыпана над ним.
          И вот тут епископ Сиракузский обычно вопрошает слушавших его: «Что за грехи претерпевает живая душа человека, если пламень сжигает его не чувствующие кости?»
          В тот день Григорий рассказал Марку так много интересного, что тот стал приходить в Андреевский монастырь всё чаще уже обращаться к дьякону как к духовному отцу. И в те дни, когда Марк посещал его, то отец Григорий оставлял все дела свои и подолгу бывал с ним.
          Вся жизнь в Римской империи и позже – в Восточной Римской империи была построена на основе Римского права, где отец семейства являлся царём и богом для всех своих домочадцев. За достаточно серьёзную провинность он мог лишить старшего сына наследства и даже продать в рабство любого сына или дочь.
          И вот однажды Сервий Луций Клуили послал слугу разыскать своего сына Марка и привести к нему кабинет. И когда тот явился, то он строго спросил его:
          – Ты где это, Марк, всё время пропадаешь?
          – У патриция Григория, в Андреевском монастыре, – глядя в пол, негромко ответил тот.
          – А, знаю-знаю – у этого недотёпы… Что сверкнул ярким лучиком и угас. Христианство – это религия женщин и рабов! Ты что, раб?
          – А разве император Констанций Хлор был рабом? – подняв на отца пытливый взор, столь же негромко переспросил Марк.
          – Да твой Констанций Хлор – это болван!! Он разломил надвое нашу великую непобедимую Римскую империю! И вот вам результат!! Вечный Рим – пал! – потрясая кулаками, воскликнул Луций. – Всё, решено, мальчишка! Хватит тебе слоняться по Риму без толку. Я, твой отец, желаю, чтобы ты, как наследник нашего древнего рода, стал мужчиною! Я желаю закалить тебя на военной службе в легионе «Африка»!
          Я не жду от тебя венца триумфатора и ни во что не ставлю железные фалеры (аналог медалей). Но ты вполне можешь стать центурионом и получить из рук легата (представителя Сената, верховного командующего легиона) дубовый венец на свой золотой шлем! И вот тогда перед тобою здесь, в Риме, откроются все двери!
          Завтра я уезжаю по вопросам земельной реформы в Римское герцогство – в Равенну, в Итальянскую Администрацию Восточной Римской Империи, к этим бездарям и бездельникам. Всё это очень плохо и, похоже, надолго. А вот ты ровно через неделю пойдёшь на испытания рекрутов легиона «Африка», что ежегодно проходят у Эсквилинских ворот! И если ты не окажешься ни на что не годным слабаком и пройдёшь общий отбор, то в своё время всё богатство нашего рода перейдёт к тебе. А на лучшее снаряжение и самого резвого нумидийского скакуна приказчик выдаст тебе семнадцать золотых намисм.
          Потом Луций Клуили достал из белой резной шкатулки слоновой кости рыжий свиток с длинной бахромой, перевязанный золотистой верёвочкой, и, протянув его сыну, сказал:
          – Вот тебе, Марк, рекомендательное письмо с красной сенатской печатью. Там, у Эсквилинских ворот, только у тебя и ещё одного претендента – неизвестного тебе, но известного мне – будет такое.
          За два дня до испытаний Марк пришёл в Андреевский монастырь. Там во дворе его он рассказал отцу Григорию о воле отца. Дьякон в этот день выглядел очень усталым и с рассеянным видом ему сказал:
          – Да, Марк, всякую волю отца земного надо исполнить. Но ты помни, что у нас есть и Отец Небесный. Воля Отца Небесного – выше…
Потом дьякон внимательно посмотрел на него, будто увидел впервые, и произнёс:
          – Да, друг мой и брат мой Марк, как бы я хотел сегодня отплыть на закате из Остийской гавани к Святой Земле с таким человеком, как ты. Но твой путь будет иным… А моя жизнь – это Италия, а в ней – Андреевский монастырь. Да, Марк, давно я хочу у тебя спросить. Как звучит твоё полное имя?
          – Луций Марк Клуили…
          На это отец Григорий многозначительно покачал головою и произнёс:
          – Извини Марк, у меня сейчас много дел. Мы с тобою скоро увидимся…
          В Риме, познавшем голод и бесчинства варваров, поступить на военную службу, на твёрдое жалование, в знаменитый легион «Африка» желало очень много молодых людей. Ведь всем было известно, что каждый легионер по завершении своего контракта становится полноправным гражданином Рима, получает почетное звание ветерана, дающее много льгот, и ещё – участок земли в провинции.
          На состязания рекрутов Марк решил одеться просто и удобно – в поношенную серую тунику, в любимый свой серый плащ редкого в Риме покроя и мягкие растоптанные сандалии.
          Каждый день, с призывным пением боевых труб первой дневной стражи, все врата Рима отворялись. И раз в год, в день состязаний рекрутов легиона «Африка», через Эсквилинские врата из города выходило множество молодых людей, и все они шли по поляне прямо к опушке дубовой рощи. В тот год Марк Клуили был с ними.
          И вдруг на той поляне ему дорогу перегородили два рослых юноши.
          – Эй, ты, Фэдрус – ничей сын, тебе сюда хода нет! – нагловато глядя ему в глаза, сказал один из них, и покачал крепкими кулаками.
          – Явился, не постыдился! А все говорили, что ты очумел, – добавил второй и тут же заржал. – Уходи вон отсюда!! В римские легионы вольноотпущенных рабов не берут!
          – Да, я раб, но ничей – только Божий!! А ещё, быть может, я сын вашего господина! – с таким напором сказал им Марк, что те остолбенели и даже попятились. А он прошёл мимо них, свернул в толпу рекрутов и «канул» в ней…
          Вскоре, прямо у Эсквилинских ворот, как-то по-особому заревели боевые трубы. И из ворот тотчас же четким строем вышла колонна легионеров, поблескивая стальными панцирями и шлемами, с длинными копьями и с большими красными щитами. Два офицера, идущие впереди, несли на древках святыни легиона – золотого орла и золотую ладонь.
          Подойдя к рекрутской толпе, все легионеры разом остановились и вторым четким движением развернулись к ней лицом. Вперёд вышел офицер в серебристой кольчуге, с ярко-красными перьями на золотом шлеме и, подняв над собою ладонь, громко произнёс:
          – На рекрутских состязаниях, как и в бою, победит сильнейший! Мы сегодня отберем из вас самых лучших для службы в легионе «Африка». Традиционно наши состязания пройдут в четыре этапа. Первый этап – это испытание на выносливость в беге, до Доломитовых гор и обратно. Второй этап – это силовые упражнения. Третий –  владение оружием. И четвёртый этап – собеседование. Все рекомендательные письма от ветеранов, от Местных Советов и все прочие – сдать писарям!
          Тут же два воина в лёгких блестящих шлемах и кольчугах поставили подле того офицера раздвижной столик. И те немногие из претендентов, кто имел рекомендательные свитки, стали к ним подходить. Марк тоже подал им свой свиток и заметил, что второго такого свитка, как у него, не было.
          Всеобщий забег рекрутов по пыльной дороге длился больше часа. На обратном пути все бегуны под громкие крики горожан пересекали финишную черту. А когда её преодолело до трети претендентов, легионеры вдруг натянули верёвку, дотоле присыпанную землёй, и перегородили ею всем остальным путь. Тех рекрутов, что успешно прошли первое испытание, легионеры разделили на три группы и поставили их отдельно. Марк Клуили его прошёл и оказался во второй группе.
          Потом вой боевых труб возвестил о начале второго испытания. На нём все оставшиеся претенденты были поделены на десятки и выполняли под счет легионеров отжимания. И затем, на тот же счет, рекруты поднимали на грудь привезённые от реки валуны. На третьем этапе рекруты отбивались округлыми щитами и тупыми мечами от нападавших на них легионеров и метали дротики во вкопанные столбы. Для всех претендентов, желающих стать лучниками и конниками, проводились дополнительные испытания. Марк довольно успешно прошёл и их. На испытании конников он промчался по неровной местности на коне, срубил мечом несколько воткнутых в землю вешек и точно всадил на скаку стрелу в столб.
          После каждого испытания легионеры разделяли иные группы надвое или натрое, а иные группы – соединяли, по одним им известному принципу.
          Для собеседования с рекрутами на привезённых скамейках очень кучно расселись десять комиссий. Всех тех претендентов, кто подал рекомендательные письма, легионеры первыми выкрикивали по именам. Этот этап был самым волнующим и самым долгим. По итогам его многие рекруты были ещё раз переведены в другие группы.
          И вот, наконец, легионеры расставили все группы рекрутов – и большие, и малые – вдоль одной линии. В группе Марка, кроме него, был только один юноша.
          После долгих мелодичных переливов боевых труб, возвещающих о завершении состязаний, к рекрутам вышел один из шести трибунов легиона – в золочёном доспехе и красном плаще, с большими красными перьями на золотом шлеме. Подняв над собою ладонь, он властно произнёс:
          – Да будет эта победа для всех победителей залогом новых побед!
          И раздавшийся было свист и возгласы зрителей заглушил рёв боевых труб.
          Потом трибун, указав на большую группу рослых парней, стоявших прямо перед ним, и на другую группу, поменьше, стоявшую левее, объявил:
          – Вот наши латники, новые гастаты (тяжёлые пехотинцы первой линии, молодые и не очень опытные), – несокрушимая мощь легиона «Африка»! И наши конники, повсюду настигающие врага!
          И новые крики, и свист зрителей вновь заглушил рёв боевых труб.
          Потом трибун показал на две группы рекрутов, стоящие левее конников, и произнёс:
          – А вот стоят лучники – поражающие на дальних подступах врага! И далее – наша отважная лёгкая пехота – велиты!
          Зрительская толпа вновь радостно гудела.
          И затем трибун сказал ещё громче:
          – Претендентам Максиму Фабию и Марку Клуили, выйти из строя!
          Марк с тем юношей, что стоял рядом с ним, сделали три шага вперёд.
          – Исходя из отличной воинской подготовки и по исключительному представлению Сената легат легиона «Африка» присваивает Максиму Фабию и Марку Клуили звания младших офицеров. Фабий Максим назначается на должность вексиллярия десятой когорты! Марк Клуили назначается драконарием в конную турму (эскадрон)!
          Вся окрестность наполнилась таким отчаянным свистом и громким криками, что они долго спорили с гулом боевых труб.
          Потом трибун сам подошёл к каждому из двух новых офицеров и, обменявшись с ними рукопожатиями за запястья, всё так же громко сказал:
          – И вот, господа офицеры, каждому из вас по подарку от легата легиона «Африка»! Это обоюдоострые мечи спатха, удобные как в конном, так и в пешем строю! Для легионера меч – это его честь! Берегите свои мечи как зеницу ока!
          При этом он взял у своего оруженосца сначала один, а затем другой меч, в серых кожаных ещё не потёртых ножнах, и вручил их новым офицерам…
          На другой день после поступления в легион «Африка», получения офицерского звания и назначения Марк вновь пришёл в Андреевский монастырь.
          – Благословляю тебя на ратный путь, друг мой и брат мой Марк! – широко перекрестив и коснувшись рукою его головы, со своим обычным заботливым взглядом сказал дьякон Григорий. – И что бы, Марк, с тобой ни случилось там, за морем, – положись на Господа. И не забывай просить на всякое дело помощи у Него! Когда мы с верою просим помощи у Бога, то Он Благословляет ангелов, чтобы они помогли нам.
          Истина одна, а заблуждений много. Смотри, Марк, не сойди в Африке с апостольского пути! Там, на родине Тертуллиана, сейчас умножились ереси Ария, Нестория и Севира. Все они, по-своему, умаляют Божественную личность Иисуса Христа. Заклинаю тебя, не вступай с ними в общение! Только свободный наш выбор определяет наш путь на Земле и потом в Вечности. Верь, что Иисус Христос – это всемогущий Бог, и ты убедишься в этом. Насколько ты возлюбишь Христа – настолько Он возлюбит и тебя. Не оставляй в суете сует молитв к Иисусу Христу, ко Пресвятой Богородице и к святой Фёкле! Предаю тебя в руки Божьи!!
          Пожив много лет за Великим морем, Марк понял, что Христианство – это Откровение самого Бога, которое не нуждается ни в каком улучшении. От него ничего нельзя ни убавить, и ничего к нему прибавить. Ибо пришёл Тот, которым пришло всё в бытие и Он Сам лично вручил людям это откровение. И ещё Марк понял то, что Господь Бог так Свят, что Он воспринимает любое, искажение Истины, как нечистоту. Ведь в Писании так и сказано: «И не войдет в него (в святой Небесный Иерусалим) ничто нечистое». Об основных же ересях Марк узнал следующее.
          Александрийский священник Арий (основатель арианства), устроивший великую смуту в Церкви Христовой, говорил, что, так как мир наш бесконечно удален от Бога, то он не может вынести действия творческой силы Его. Вот поэтому Бог Отец и сотворил из безвидной пустоты между Ним и миром посредника – Сына Божия, дабы чрез Него создать мир… Но на Первом Вселенском Соборе святые мужи сказали Арию, если Иисус Христос – вочеловечившийся Бог Сын – был сотворен, и не во всём подобен Богу Отцу, то нам, людям – нет в Нем спасения.
          Другой смутьян – архиепископ Нового Рима Несторий (основатель несторианства) – утверждал, что человек Иисус – это одно лицо, одна личность, а Сын Божий – это другая Личность. Обе эти личности связаны не ипостасным, а особым благодатным соединением… И вот это незначительное на вид утверждение глубоко искажает основы христианства. Ведь из ложного учения Нестория следует, что Дева Мария родила только человека Иисуса, и что на кресте был распят только он. Но если Сам Сын Божий на кресте не страдал, то Он смертью Своею смерть не разрушил, и главное последствие грехопадения Адама и Евы не было устранено: все люди так и остались в рабстве у дьявола, и нет никому из нас спасения на Земле…
          Антиохийский патриарх Севир (основатель севирианства), напротив, утверждал, что Иисус Христос обладает только Божественным естеством. И если допустить, что неправая вера Севира верна, то нас и от Христа всегда будет отделять непреодолимая бездна. И ещё, Севир отрицал иконопочитание и даже изображение Святого Духа в виде голубя.
          Согласно же апостольскому христианству Бог Сын, имеющий всесовершенное ипостасном соединение с Богом Отцом и со Святым Духом, раз и навсегда принял от Девы Марии человеческий облик. С тех пор Божественная и человеческая природа пребывают в Нём и на Земле, и на Небе неслитно и нераздельно. Сам Бог – Иисус Христос исцелил сам в себе падшую природу человека, и сделался родоначальником нового человечества. Посредством таинства крещения и всех других церковных таинств Он воссоединяет с собою ту часть падшего рода человеческого, которая добровольно, от чистоты своего естества, пошла за Ним и жаждет спасения.
          Если понять то, что за одним верным апостольским учением стоит Бог, а все неверные течения христианства от него были отколоты врагом, то тогда становятся ясны причины их взаимного неприятия. Все ереси, появившиеся в последующие века, имеют в основе своей перекроенное на новый лад, всё то же арианство, несторианство или севирианство. Ну, а поскольку апостольское христианство призывает людей к смирению – то те, в ком сильна гордость, принять его не могут. Но эти люди легко принимают христианские ереси, поскольку им льстит быть и актуальными, и современными и посматривать свысока на «отставших от жизни» апостольских христиан.
          К концу шестого века все виды ересей весьма умножились на Земле. Число одних только последователей Нестория превысило число апостольских христиан. Движение несторианцев на восток, происшедшее в то время, можно сравнить со шлейфом дыма. В те годы несторианство стало господствующей религией в Месопотамии, в Иране, в Индии, при покровительстве нескольких императоров в Китае, и даже проникло в Монголию и в Японию. Но как быстро «шлейф дыма» тот возник, так быстро он и рассеялся.
          На семнадцать золотых намисм, полученных через приказчика от отца, Марк Клуили купил себе в Карфагене блестящую лёгкую кольчугу, надежно защищающую от стрел, позолоченный офицерский шлем с султаном алых перьев, дорогой алый плащ и серогривого быстроногого нумидийского скакуна. До похода в долину реки Шинанаф Марк прослужил на должности драконария в Нумидии ровно четыре года. 
3. Поход в долину реки Шинанаф
          От Карфагена до Тингиса, через все Атласские горы, змейкою тянется древний торговый путь. Однако к шестому веку из-за повальных грабежей, творимых на нём черными как смоль маврами, он почти полностью обезлюдел. В четвёртом веке из-за нашествия на Западную Римскую империю вандалов мавры легко захватили две римские провинции – Мавританию Цезарейскую и Мавританию Тингитскую. Но пойти дальше на запад они так и не смогли.
          Мавры давно уже поняли, что римские центурии, укрытые сверху и со всех сторон большими железными щитами и ощетинившиеся с трёх сторон упёртыми в землю копьями, были им не по зубам. Ведь даже навалившись на любую из них всею толпой, они ни смять, ни даже сдвинуть её не могли. Да и долго выдерживать ответные удары римской лёгкой пехоты, разящей их с флангов дротиками и стрелами, у них тоже не получалось. А как только они начинали беспорядочно отступать, на них тут же налетала римская конница и многих побивала.
          Претория (ставка) легата легиона «Африка» в шестом веке находилась в городе Карфаген. Сам же легион был расквартирован в палаточных городках по всему диоцезу (административной единице, состоящей из нескольких провинций) «Африка» и обычно жил по распорядку мирного времени. Исходя из него, два дня в неделю все легионеры в составе контуберний (отделений) под руководством деканов (десятников) занимались физической подготовкой, совершенствовали личное боевое мастерство, а также приводили в порядок свое вооружение и амуницию. Ещё два дня в неделю под командою офицеров в составе центурий (сотен) весь легион отрабатывал умение ходить строем по пересеченной местности и возможно быстро перестраиваться по команде. Всё остальное время, как выражались сами легионеры, они «ишачили на толстого казначея». В такие дни они строили дороги, копали колодцы и убирали хлеб на полях в страду.
          В легионе «Африка» шестого века, как и во всех легионах древнего Рима, была установлена железная дисциплина. Легат мог, по своему решению, казнить любого серьёзно провинившегося солдата или офицера, а также каждого десятого воина из отряда, не выполнившего приказ. За небольшие же проступки у легионеров отбиралось оружие, с них снимались пояса, и в столь позорном виде им приходилось стоять у своих палаток по многу дней.
          В начале 579 года легат легиона «Африка» и по совместительству правитель диоцеза «Африка», Дий Ветури, имеющий титул префекта августалиса, вызвал к себе, в преторию, молодого трибуна Латиклавия Севира Ларци, недавно присланного из Рима. Пожелав испытать юнца в деле, он сказал ему:
          – На Тингисском такте, в долине реки Шинанаф, большая орда мавров грабит все караваны малагских купцов! Даю тебе пять центурий, со всеми приписанными к ним вспомогательными войсками, и приказ: «Все поселения мавров на тридцать стадий от каменного моста через реку Шинанаф – сжечь!»
          Все части легиона, данные трибуну Латиклавию, составляли пятую его когорту и были расквартированы вблизи города Константин. Построив их в походную колонну, он прошёл вместе с нею по восточным отрогам Атласских гор, с их садами и полями, посаженными местными колонами, и углубился в спорные пограничные земли. 
          Марк Клуили был прикомандирован к отряду пеших лучников пятой когорты и потому всё время ехал неспешным лошадиным шагом по обочине тракта, рядом с ним. На правом плече у него висел небольшой округлый красный щит, и той же рукою он управлял конём. А в левой руке у него всегда был шест со златоглавым краснохвостым драконом, широко раскрывшим свою пасть. Его дракон всегда стелил хвост по ветру, а при сильном ветре – ещё и выл. Все пешие и конные лучники, взглянув на него, даже мельком, в круговерти боя, тотчас же брали точную поправку для стрельбы.
          Въехав на стоящий у тракта каменный холм, Марк осмотрелся. По всему межгорью, где проходил тракт, поодиночке и небольшими рощами зеленели дубы. Бурые горные хребты, идущие справа и слева от тракта, почти везде имели скальные вершины, очень похожие на зубы, и более пологие склоны, во многих местах поросшие зелёною травой. И вот сейчас, посреди этих гор, с гулом, лязгом и скрежетом мерно двигался серо-красный поток римских воинов, грозно покачивая лесом копий и большими щитами. При виде всей этой мощи Марк испытал гордость, и даже подумал: «Как же давно здесь не было римских воинов! Где тот враг, что наш клин выдержит?!»
          На расстоянии двух полётов стрелы перед колонной россыпью шёл авангард, состоящий из сотни лёгковооруженных воинов, большинство из которых имели серые кольчуги, шлемы, круглые щиты и мечи. Но были средь них и более рослые воины, идущие совсем без доспехов в серых плащах и несущие в заплечных сумках по нескольку железных дротиков.
          Впереди боевой походной колонны строем двигались воины в лёгких серебристых кольчугах и шлемах. У каждого из них на левом плече висел лук, а на правом за спиною – колчан со стрелами.
          Следом за лучниками гордо шагали два офицера – аквилифер и сигнифер, покачивая на древках святыни легиона: золотистого орла (аквилу) – знамя легиона – и золотистую руку (сигнум), увешанную медальонами идущих в поход частей.
          Далее плотными монолитами шли три центурии рослых воинов, закованных в броню, с большими красными щитами и длинными копьями. Перед каждой шагали их командиры – центурион и опцион.
           «Неужели и я вот так буду идти скоро», – подумалось Марку.
          Следом за тяжелой пехотой шёл небольшой конный отряд, где по золоту доспеха угадывался трибун легиона, а по алым плащам и перьям на шлемах – вся его свита.
          Прямо за ними по дороге мерно катились десятка два повозок с большими деревянными колёсами, запряженные белыми волами. Все они везли скатки палаток, мешки с провизией и большие кухонные котлы.
          За тем обозом двигались ещё две центурии тяжелой пехоты.
          Позади колонны Марк разглядел ещё одну россыпь воинов – её арьергард.
          И ему было известно, что вся конная турма была разделена на десятки и послана во все стороны на разведку.
           «Ну что, Марк, доволен ли ты своею судьбою?» – глядя на поток римских воинов, подумал он, и сам же себе и ответил: – «Должно быть, какой-нибудь вольноотпущенник Федрус на моём месте был бы счастлив. А вот я, патриций Марк Клуили, пожалуй, что и нет… Ну что со мною сделал ты, дьякон Григорий? Как просто и мило текла жизнь моя в Риме до встречи с тобой!…  А чего тогда хочет Марк?… Да будь моя воля, я бы ушёл с этой службы, оставил бы наследство братьям и отправился бы с отцом Григорием на закате дня из Остийской гавани на корабле к Святой Земле! Ну, кому здесь этот неторный тракт нужен? А сейчас в моей родной Италии столько бед!! Ну, что я в этой знойной Африке делаю?!»
          Четыре года назад, когда Марк только прибыл к месту своей службы, на земли Италии с севера вторглось двухсоттысячное воинство свирепых косматых варваров-лангобардов. Итальянская администрация Восточной Римской империи, находящаяся в североитальянском городе Равенна, дать им отпор силами бывших в её распоряжении греческих полков не смогла. После нескольких неудачных стычек с лангобардами она отвела их для защиты своей ставки в Равенне. Новый Рим на помощь старому Риму свой флот с армией на кораблях так и не прислал. Из-за крайней дикости лангобардов и отсутствия сил для их сдерживания все государственные структуры в Италии рассыпались, и повсюду воцарился хаос.
          Все вопросы, касающиеся Италии, требовали немедленного решения. И поэтому выбор и назначение нового епископа Рима (преемника святого Апостола Петра) император Восточно-Римской империи препоручил своей Итальянской администрации. Так как все сотрудники Администрации были людьми светскими и в дела духовные ранее не вникали, они собирались назначить на это очень почётное место одного из греческих архиереев.
          Но тогда при Итальянской администрации Восточной Римской империи находился высокопоставленный представитель Римского Сената – Луций Клуили, человек авторитетный, весьма умный, красноречивый, но очень сложный. И вот он сумел убедить всех членов администрации, что в столь трудное время Риму нужен только епископ-римлянин, и предложил на этот пост настоятеля Андреевского монастыря. И поскольку тот настоятель принадлежал к древнему патрицианскому роду и ранее блестяще зарекомендовал себя на государственной службе, Итальянская Администрация с этой кандидатурою согласилась.
          Первым делом молодой преемник святого Апостола Петра сумел возобновить в оставленном всеми властями Риме призывное пение боевых труб, возвещающие каждые три часа о смене на всех постах стражи. И действительно, через несколько дней у многих ворот города и на его улицах появились и сами вооруженные стражники. Вот так был восстановлен общественный порядок в Риме. Затем архипастырь пламенными речами стал призывать римских граждан встать на защиту родного города. Сначала он обращался к ним только в храме Иоанна Крестителя, а затем – как очень сильный оратор – стал говорить и на всех центральных площадях города. Так город Рим собрал своё ополчение.
          Вместе с другими итальянскими архиереями, а также знатными господами и добровольцами из народа новый епископ наладил снабжение своего огромного города продовольствием. Для организации жизни в новых условиях были необходимы новые законы. А так как Римский Сенат распался, то архипастырь сам стал очень грамотно составлять их и сам же их и подписывать. А ещё он вёл постоянные переговоры с королём лангобардов и платил воинам жалование из церковной казны. Вот так православно-католическая церковь Италии отстояла Рим, Неаполь, Геную, ряд меньших городов и примыкающие к ним земли.
          И ещё в те годы вокруг всего Великого моря свирепствовала «Юстинианова чума». Эта болезнь ходила повсюду волнами и выкашивала здоровых людей за несколько дней, целыми селениями.
          Перед выступлением в поход в долину реки Шинанаф пятой когорты легиона «Африка» в палатку к Марку Клуили вошёл сам казначей легиона – Гайюс Цезий, единственный весьма упитанный его офицер. Когда они пожали друг другу руки за запястья, тот сказал:
          – Все воины вашей когорты получат своё жалование по возвращении из похода. А вот для тебя я сделаю исключение.
          – А вдруг и я из этого похода не вернусь? – как бы в шутку почему-то произнёс Марк.
          – Смотри, не начирикай! – пригрозил ему пальцем Гайюс и негромко добавил: – Ну, мы же с тобой понимаем, что вы идёте к той черной Шинанаф так, погулять. Против вас, такой силищи, там у мавров ничего нет. Ну, погоняют наши конники этих разбойников по долине, ну спалят несколько вонючих деревень чернокожих, а вот ты, со своими пешими лучниками, врага даже не увидишь. А если что-то не так пойдёт, то тебя твой летящий быстрее ветра конь унесёт от любой погони… Вот у тебя и икона Спасителя стоит на столике. Он тебя не оставит… Так что, вот тебе, с учётом всей моей прежней задолженности и всех вычетов, одна намисма! Сейчас ты мне за неё распишешься.
          И, вручив Марку золотую монету, он уже куда тише продолжил:
          – А теперь я скажу о главном, по секрету… Опцион двенадцатой центурии попал в лечебницу с болезнью в боку. Старший лекарь в Претории доложил трибуну, что в строй тот более не вернётся. А через полгода из той же центурии в отставку уходит и сам центурион! И вот наш легат решил на место того опциона поставить тебя. Да он и приказ подписал уже. Выходит, вот послужишь ты в двенадцатой центурии с полгодика опционом – и сразу станешь центурионом!! Штабные хотели тебя прямо сейчас на новое место перевести, да замене тебе на должности драконария не нашли. Тогда легат на приказе своём написал: «Перевести по возвращении из похода». А за такую новость, Федрус, ты первому, кто сообщил такую весть… Ох, извини! Ведь ты же не Федрус, а Марк!… Ну, всё равно, с тебя мне причитается амфора на четверть педа с вином, «пылающим финикийским огнём»!
          – Ладно уж, будет тебе четверть самого лучшего вина, когда получу должность центуриона! – с лёгкостью махнул рукою Марк.
          Но сам вдруг осознал, что это известие его не обрадовало.
          Казначей же с довольным видом достал из сумки папирусный лист, затем чернильницу с гусиным пером и, обмакнув его, подал Марку.
          И Марк за намисму широко расписался…
          Между тем, бурые скалы с осыпями, громоздившиеся вдоль тракта, стали ещё круче. А там, впереди, тракт входил в ущелье, проходящее сквозь горный хребет. Разрезавший его ручей, бившийся среди валунов, впадал уже в реку Шинанаф.
          В римской армии во все времена конная разведка считалась наиболее надёжной. Ну, конечно, она тут была и поскакала далее. Но вот в тот злополучный день конная турма всех подвела.
          Едва части легиона «Африка» втянулись в ущелье, как вдруг на них с гор полетели черные стрелы. От латников, закованных в броню, они просто отскакивали, но вот авангард и арьергард стали редеть. И сразу с одной из гор, сверху вниз, по осыпям съехала целая орда дико вопящих мавров и сходу захватила обоз. Тяжелая римская пехота в сутолоке вступила с ними в бой. Затем спереди и сзади на тракте появились два больших отряда мавров, которые навалились и стали теснить авангард и арьергард и тем запечатали всю римскую войсковую колонну в ущелье.
          И вот тогда в той горной теснине из отчаянных воплей, первых криков команд, звона мечей и грохота щитов вырос великий гул битвы. А с гор на легионеров всё летели и летели стрелы. Римские лучники, стоящие во главе колонны, то и дело вскидывали луки и выпускали свои стрелы вверх по склонам. Однако многие легионеры, качающие длинными копьями и прикрытые большими щитами, из-за тесноты не могли вступить в бой. Вот они-то и прижали Марка Клуили вместе с конём прямо к скале. И в том беспомощном положении Марк только и мог, что тянуть вверх дракона, что стелил свой алый хвост по ветру и выл.
          Когда чернокожие варвары, отчаянно размахивая тяжелыми палицами и грубо выкованными мечами, окончательно смяли авангард и бросились к лучникам, те встретили врага тремя залпами стрел. Те варвары, что бежали впереди, всякий раз падали, и наконец все они отпрянули и укрылись за скалами.
          И вот тогда Марк заметил, что к командиру лучников в блестящем золотом офицерском шлеме пробрался воин с серою повязкой на правой руке, что значило, что он является вестовым. Тот вскинул руку и очень громко произнёс:
          – Приказ от трибуна! «Отряду лучников, стоять насмерть, здесь!!»
          – Есть, стоять насмерть здесь! – ответил офицер, также вскинув руку.
          И тут Марка обдало холодком. Ведь так как он был придан лучникам, то этот приказ касался и его.
          Вскоре на тракте, со стороны реки Шинанаф, вновь показалась толпа чернокожих мавров. Но теперь впереди неё шёл небольшой и совсем нестройный боевой клин, с двух сторон прикрытый большими разномастными римскими щитами, а сверху – щитами дубовыми.
          Лучники били прямо по клину залпами, но их стрелы либо отскакивали от щитов железных, либо вонзались в щиты деревянные. Потом они стали бить по готовности, целясь в щели, возникающие при движении чернокожих воинов между щитами. И так им удавалось повалить там кого-то. Когда тот клин врезался в толпу лучников, с обеих сторон пошли в ход мечи. А когда мавры навалились всей толпою, они стали лучников теснить.
          Между тем Марк заметил, что латники, дотоле прижимавшие его к скале, куда-то ушли. Как оказалось, все они слились в один строй, по-видимому, в узкий клин, и, с грозной ритмичностью отбивая своими шипастыми калигами шаг, пошли на варваров, захвативших обоз. Что там, у острия клина, происходило, Марку даже с его коня не было видно. Но так как вся масса латников продолжала двигаться, было ясно, что эта атака удалась. И тогда он с облегчением осознал, что если три головные центурии латников смогут пробиться через весь обоз к тем двум центуриям, что были зажаты у входа ущелье, то все они вместе они уж точно смогут вырваться из него.
          Воины же, состоявшие в отряде пеших лучников, уже побросали свои луки и взялись за мечи. Но Марк всё равно разъезжал на коне прямо за ними, держа красного дракона как флаг. Опустить его и, тем более, поскакать к выходу из ущелья, он не мог, так как тогда все лучники бросились бы за ним…
          В пылу боя время летело быстро. Отряд лучников всё более растягивался и таял. А когда клин чернокожих мавров его прорвал и разметал в обе стороны, то оказалось, что Марку уже отступать было некуда. Рослые чернокожие мавры были теперь повсюду. И вот он опустил шест со своим драконом на ездовой крюк, выхватил длинный меч спатха и рванул скакуна к выходу из ущелья. От златоглавого дракона с бьющимся алым хвостом над его золотым шлемом мавры с ужасом разбегались, будто бы от жезла колдовства. И вот две стрелы чиркнули Марка по кольчуге, ну а третья – пронзила шею его коня…
          Конь Марка сразу же с хрипом ушёл вниз, а сам он пролетел ещё немного вперёд и ударился головою о щебень. Но шлем офицера, мягко обитый изнутри кожею, его спас. Вскочив, Марк увидел в десяти шагах от себя двух мавров, уже поднимающих для броска дротики. Поднять меч он уже не успевал. И потому Марк бросился к ручью и, прыгая по большим гладким камням, выступающим из него, воззвал:
          – Господи Иисусе Христе, явившийся рабе Твоей Фёкле и избавивший её от рук нечестивых, избави и меня от злой смерти!!
          И Марк всё бежал и бежал по мокрым камням, и не оступился ни разу… Ни один дротик не пронзил его, и ни одна стрела не прошла рядом… Усмотрев во всём этом знак свыше, Марк вновь воззвал:
          – Господи!! Если я выживу, то уйду в пустыню! И там буду весь остаток дней своих служить Тебе!!
          И тут Марк как-то оступился и, взмахнув руками, сильно ударился головою о мокрую гальку, лежащую между камней… В глазах у него сразу же потемнело. Но он заметил расщелину в скале и, вскочив, бросился к ней. Та расселина повела его сначала куда-то влево, а потом стала всё круче и круче забирать вверх. С жаром твердя: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!» – Марк быстро взбирался по осыпям и буроватым скальным поверхностям вверх. А когда в сгущающихся сумерках он, наконец, оглянулся, то и местности не узнал, да и тракта нигде не было видно…
          Когда же Марк Клуили поднялся на перевал и там присел, на небе уже были видны первые звёзды. Отдышавшись, он стал вспоминать – что произошло с ним за день. И когда он посмотрел на всё это со стороны, его охватил ужас. Ведь все легионеры, которые сегодня спасутся, будут отданы под трибунал! А гнев легата будет страшен. На все отряды и на всех офицеров будут составлены на листах папируса обвинения. И трибун-обвинитель, читая на трибунале с листа, скажет: «Драконарий Марк Клуили не исполнил приказ «Стоять насмерть!», бежал с поля боя, потерял боевого коня, бросил краснохвостого дракона – боевое знамя, и ещё потерял подарок легата – меч спатха, а с ним и свою честь!!» А каково будет узнать о таких обвинениях его отцу?!
          Но Марку было известно, что всем, кто попадает под трибунал, даётся слово. И вот тогда он сможет кратко всё объяснить. Взвесив всё, Марк рассудил так: «Поскольку мой отец сообщается с командующим легиона «Африка», то дело до казни моей, наверное, не дойдёт. Но легат всё равно разжалует меня перед строем, а отец за такой позор наследства лишит… Ну и ладно. Пусть вот здесь меня неправо осудят, и там, на Небе, за это Бог мне что-то другое, наверное, простит…»
          Затем, рассмотрев все поступки свои более тщательно, Марк нашёл, что сам он ни в чём обвинить себя не может, и подумал: «А раз так, то и злые ангелы-обвинители на Суде Божьем не так уж много скажут обо мне. Потому сейчас главное – самому всё правильно сделать, и тогда – будь, что будет… Я же, как и велел мне дьякон Григорий, положусь во всём на Господа и буду Его молить». И когда он так решил, то на сердце у него полегчало.
          Потом Марк пожелал спуститься по другому склону этой горы вниз. Но так как его у этой горы нигде не было, то он понял, что оказался на горной террасе, почему-то покрытой здесь мягкою травой. Тогда Марк опустился на ту траву и стал глядеть на восхитительное звёздное небо. Он очень часто смотрел вот так в ночное небо в детстве, и на ночных уроках по Карфагенской астрономии тоже. И он даже услышал голос своего любимого учителя, четко сказавшего: «Ну, кто мне укажет на самый верный признак нашего положения в пути?… Да вот же она – Малая медведица с её большою Полярною звездой! С чем же это созвездие можно спутать?»
          Марк тотчас посмотрел вокруг, но нигде того учителя не увидел…
          Поглядев на Малую медведицу, Марк решил: «Сначала я буду идти на юг, к пустыне, так как погони туда точно не будет. А где-нибудь там поверну на восток – в Нумидию…»
          И вот так, глядя на звёзды, Марк Клуили и сам не заметил, как уснул…
          Когда же он открыл глаза, на небе уже сияла почти полная Луна. Своим бледным светом она освещала окружающие его холмы и невысокие горы вдалеке. Определив по бледным звёздам направление на юг, Марк сразу же отправился в путь. Время от времени ему приходилось перебираться через расщелины, и порою очень глубокие. Но почему-то с восточной от него стороны всё время тянулся горный хребет, преграждающий путь в Нумидию, а вот к западу – в сторону реки Шинанаф – всегда шёл уклон вниз. Всё это Марку казалось очень странным, так как он знал, что все основные хребты Атласских гор вытянуты с востока на запад. И когда у Марка из-за ушибов болела голова, он явственно ощущал запах моря и его мерный гул.
          И вот, когда Марк совсем уже подустал, он вдруг заметил, что горная гряда, идущая с востока, стала куда положе, и что весь её склон теперь был покрыт мягкою травой. Взобравшись по тому склону наверх, Марк увидел, что он оказался на краю обширной поляны, упирающейся в кряжистую дубраву. И на самом краю того леса, и там, и тут, лежали давно поваленные дубы.
          Подойдя к одной из таких колод с отвалившейся бугристой корой, Марк выбрал место поудобнее и прилёг на неё. Ощутив утреннюю прохладу, он снял шлем, закрылся с головою плащом и сразу уснул…
4. Федрус – ничей сын…
          Марк проснулся с очень приятым ощущением на душе. Однако едва он присел и откинул плащ, то так и застыл от увиденного.
          Прямо пред ним, из края в край, блистала лазурь Великого моря!!
           «Что же это такое?! Я же всю ночь шёл в другую сторону, прямо к пустыне… Ну как я сумел сюда выйти?! Как я смог так ошибиться?!»
          Марк протёр глаза руками, но море не исчезло.
          Заметив, что утреннее солнце светит позади него, Марк испытал ещё одно потрясение, больше первого… Ведь, судя штабной схеме, вот такой берег, вытянутый с севера на юг, есть только в стране мавров – у устья реки Шинанаф!!
           «Ну ладно, как я сумел так ошибиться – пойму потом», – пронеслось в его голове. – «Здесь – всюду мавры! Но если идти по прибрежному лесу скрытно, то и отсюда можно выбраться. А для этого мне придётся оставить здесь весь доспех – позолоченный шлем с султаном алых перьев, красный плащ и блестящую кольчугу…»
          И вот ветер, ранее дувший с моря, вдруг закружил и пахнул на Марка сильной гарью. Он сразу же обернулся, да в том положении и застыл.
           «Неужели я умер, или схожу с ума…» – пронеслось в его голове. – «Вот они – те самые кряжистые дубы, что в коричневых и зелёных оттенках изображены на мозаиках в Старой бане Августа».
          А вот второе, что Марк ещё там увидел, он объяснить никак не смог… Шагах в тридцати от него, у другой облупившейся колоды, горел костёр, а перед ним сидел – он сам!!
          Вот его лицо – будто в зеркале… Вот его тёмные слегка вьющиеся волосы, торчащие из-под его кожаной (римской паннонской) шапки, имеющей форму шлема! Вот его видавший виды плащ редкого в Риме покроя, и сандалии – старые и удобные…»
          Марк Клуили вновь протёр глаза руками, но и это видение не исчезло. Тогда ему пришёл помысел: «Должно быть, вот этот второй Марк Клуили сейчас превратится в беловидного мужа и скажет: «Я пришел, чтобы взять тебя на Службу!»
          Марк ощутил, что вспотел. И так как ему необходимо было что-то делать, то он встал.
          И двойник его тогда тоже встал, и помахал ему рукою – точь-в-точь, как бы сделал это и он сам. Марка качнуло, но он устоял.
          Потом он повертел в руках свой избитый о камни позолоченный шлем с поломанными красными перьями, надел его, расправил порванный во многих местах красный плащ и, приняв гордую осанку римского офицера, пошёл к самому себе.
          Но когда Марк встретился со «вторым Марком» взглядом, то сразу же осознал, что это не он сам. У его двойника были чуть-чуть полней губы и, быть может, меньше нос. Плащ на нём, хотя и был того же самого редкого в Риме покроя, но куда новее, чем него. А вот в таких паннонских шапках сейчас пол-Рима ходит, должно быть, оттого, что легионеры носят их в качестве подшлемников.
          Тем временем его почти полный двойник с ужасом и восторгом взирал на него самого. И потом, опустив глаза, чуть заметно многозначительно улыбнулся.
          Марк поклонился своему двойнику первым, как равному, и на родном итальянском довольно приветливо произнёс:
          – Здравствуй, путник! А ты, случаем, не ромей?
          Тот сразу же поклонился ему, как знатному господину, и на том же итальянском сказал в ответ:
          – Здравствуй, господин офицер!… Да, я ромей, но только наполовину. Моё новое имя – Евтихий. И если хочешь знать, мой господин, то я здесь проводник…
          Марка от этих слов ещё раз качнуло («Ну откуда здесь взялся мой двойник – полуромей, хорошо говорящий по-итальянски, сменивший в Мавритании имя, да ещё и проводник?!»), и, опустив глаза, он произнёс:
          – Никак я не ожидал здесь земляка встретить!
          – Нас, итальянцев, мой господин, сейчас здесь живёт много. И я навещаю их всех, – с простодушною улыбкой сказал тот. – Сейчас многие наши от варваров-лангобардов тут спасаются. Но они все из Остийской гавани приплыли сюда по зову сердца.
          Такой ответ привёл Марка в новое замешательство: «Чем варвары-мавры лучше варваров-лангобардов?… Только бы не сойти мне с ума…»
          Но вспомнив, кем назвался его двойник, Марк ловко достал из потайного кармана в поясе золотую монету и сказал:
          – Вот тебе, проводник, одна золотая намисма. Отведи меня в Карфаген!
          От этих слов глаза у Евтихия расширились, и он негромко произнёс:
          – Я рад вам служить, мой господин, но это очень и очень далеко…
          – Ах да, Карфаген… Это действительно далеко! – хлопнув рукой себя по лбу, произнёс Марк, и, потрясая золотою монетой, ещё настойчивее добавил: – Но это же золото! Это очень и очень хорошая плата! Хорошо, Евтихий, отведи меня за одну намисму в Картенну или, лучше, – в Константин! Только проведи меня по лесу скрытно!!
          – Ты, господин мой, по виду конник, – опустив голову, сказал тот. – Но шлем твой побит, и дорогой твой плащ порван. Наверное, те разбойники коня под тобою убили, и ты расшибся… Да на что мне золото? Когда я носил много золотых намисм за пазухою, как бродяга, то понял, что они мне совсем не нужны. Сейчас я служу людям даром или почти даром… На этой вот поляне я обычно устраиваю ночлег и один, и со всеми поклонниками. Здесь всегда тихо и спокойно, и море видно. А такими закатами, как здесь, любоваться можно вечно.
          Но самое главное даже не в этом. Всё дело в том, что за этим вот холмом проходит древний торговый тракт. А на нём хананеянка кричала: «Помилуй меня, Сын Давидов!» А Он же знал всё. И раз так, то разве мог Он пройти мимо такого места! Я думаю, что Он с учениками своими был здесь…
          Если ты хочешь, мой господин, я отведу тебя в город Тир. Там у Вавилонской армии есть свой комендант.
          – Ну, какой Тир, Евтихий!? Помилосердствуй надо мною!! – стиснув голову руками, простонал Марк. – Скажи мне прямо, Христа ради, где я?!
          – Всего в четверти дня пути от города Тир, господин мой, – с явной жалостью сказал Евтихий. – Об этих местах Писание говорит: «Жители Тира и Сидона, услышав, что Иисус Христос делал, шли к Нему в великом множестве». Это Святая Земля, мой господин… Вчера два путника мне говорили, что вавилонская конница там, в Ливане, да и здесь, возле Тира, по берегу разбойных людей гоняет. Должно быть, мой господин, это те разбойники коня под тобою убили…
          Марк, ощутив, что не в силах более стоять, сел на колоду и тихо сказал:
          – Да все они варвары и разбойники – те, кто торговые караваны и военные обозы грабят. Убили вчера эти разбойники такого хорошего скакуна моего, и я расшибся… Только это было не здесь, а там где-то, за ручьём…
          И вдруг Марк Клуили, как будто во вспышке молнии, осознал: «Ведь там, у ручья, в теснине, Он – Всемогущий Бог – услышал мой призыв!! Я верил ведь, как и велел мне отец Григорий, что Иисус Христос – это Всемогущий Бог! И вот Бог показал мне это! Едва я оступился на камне, как Господь Бог за одно только мгновение перенёс меня через всё Великое море, и я упал уже здесь – на Святой Земле!! И это не в глазах моих тогда потемнело – а просто солнце отсюда уже ушло… Потом я всю ночь думал, что иду по Атласским горам от моря к пустыне, а на самом-то деле я шёл по западным отрогам Ливанских гор, вдоль берега Великого моря. Вот почему я слышал тогда его гул… О, какое же великое чудо сотворил для меня мой Всемогущий Бог!! Воистину Иисус Христос – это Всемогущий Бог!!»
          И такая радость охватила в тот миг Марка, что он просиял… Но отдышавшись, призадумался: «Но почему мы с Евтихием так похожи? Должно быть, и это тоже промысел Божий, что мы здесь с ним встретились. Ведь Евтихий может мне всё объяснить, и всему научить, что теперь мне знать нужно! И почему Господь свёл нас именно здесь? Кто же таков Евтихий, что, «как бродяга», носил за пазухою много золотых намисм? Вот что мне сейчас надо выяснить…»
          Сам же Евтихий в это время улыбался и что-то говорил:
          – У меня ещё с вечера появилось неясное предчувствие, что скоро что-то важное произойдёт. Вот я и решил отправиться в город Тир ещё до рассвета, чтобы успеть до разводки галерами больших кораблей прийти в его Северную гавань. Мне захотелось увидеть тех пассажиров, что сходят с них. Перед рассветом я вон там, под тем дубом стоял и творил апостольскую молитву. И едва я окончил моление, как увидел тебя. Помысел подсказал мне: «Вот идёт или офицер, отбившийся от своих, или разбойник, надевший доспех павшего офицера». В любом другом месте я бы и разбираться не стал и ушёл бы. Но на этой поляне ничего случайного не бывает. Вот я и решил подождать, пока ты тут отдохнёшь, чтобы потом всё выяснить. Мне тогда почему-то так захотелось. И вот я собрал тебе душистых трав, и даже настой из них приготовил.
          При этом он с довольным видом погрузил в котелок, стоящий у огня, кружку и, подавая её Марку, произнёс:
          – На вот, возьми, господин мой! Во всех римских банях здешнее вино в такие вот белые бокалы разливают. Я уже здесь его от одного римлянина в подарок получил.
          И действительно, это был один из тех бокалов, в которых во всех государственных банях подают хорошее восточное вино. И хотя тот бокал из-за его частого опускания в кипяток весь мелко потрескался и уже пожелтел, Марк с большим удовольствием взял его и держал в своих руках.
          – А у меня ещё и хлеб есть! – с непосредственной детскою радостью сказал тот и извлёк из мешка до потемнения прожаренную лепёшку величиной с ладонь.
          Через пару минут Евтихий у Марка спросил:
          – А как зовут тебя, мой господин?
          – Я урождённый патриций, Марк Клуили, из Рима, – сразу ответил тот и, понемногу отхлёбывая ароматный настой, продолжил: – Целых четыре года я прослужил в легионе «Африка», драконарием в Нумидии… И вот вчера, на другом конце Великого моря, в Атласских горах, наша боевая колонна попала в тяжелую засаду. До триариев (тяжёлых пехотинцев третей линии, наиболее опытных) дело дошло быстро. Скольким легионерам ещё удалось спастись, я не знаю… А меня, по моему отчаянному призыву, наш всемогущий Бог – Иисус Христос – спас! Это я только сейчас понял. Бог совершил там для меня небывалое чудо! Он за одно только мгновение перенёс меня из Атласских гор, через всё Великое море, сюда – к отрогам Ливанских гор…
          Марк и Евтихий посмотрели друг на друга пристально, опустили глаза на огонь, и застыли молча.
          – Что только тут, на Святой Земле, не бывает, – покачал головою Евтихий и потом сказал: – Но Господь сотворил ещё одно чудо, уже здесь…
          – Мне сейчас должно явиться к военному коменданту Тира, и обо всём ему доложить! – думая о своём, сказал Марк. – Комендант, наверное, удивится и велит писарю обо всём, что произошло со мной, на свитке записать. Потом он скрепит его своей печатью и отправит меня с ним на корабле в Карфаген. С таким письмом легат меня, конечно же, помилует и через полгода назначит на должность центуриона. И отец меня наследства не лишит… Вот только я к тому военному коменданту не пойду. Ведь я же Иисусу Христу, что буду служить Ему, слово дал! Для меня куда важнее не потерять наследство Небесное.
          И ты, Евтихий, конечно, прав, что здесь, на этой поляне, Господь сотворил ещё одно чудо… И чудо это состоит в том, что мы с тобою здесь встретились.
          Расскажи мне о себе, Евтихий. Всё расскажи… И о Святой Земле расскажи тоже. Ведь здесь мне жить. А если ты спешишь в гавани Тира, то я готов идти рядом с тобою. Я очень желаю услышать весь твой рассказ. Где же мы с тобою, Евтихий, раньше виделись?
5. Старший брат
          По глубокому дыханию Евтихия Марк понял, что тот волнуется. И вот двойник его ещё раз вздохнул и негромко сказал:
          – Нет, господин мой, мы с тобою раньше нигде не виделись. Сейчас ты и сам всё поймёшь. Мы можем с тобою сделать здесь долгий привал. А завтра и решим, что будем делать…
          Да, мой господин, я никогда раньше тебя не видел. Но вот мама моя, Милана, и тебя, и двух младших братьев твоих, и маму твою – Титу Луцию, – много раз видела. Ведь она много вещей, как портниха, для вас сшила…
          Что до меня, то я всего лишь вольноотпущенник из Рима, по имени Федрус. Здесь, на Святой Земле, я стал иноком с именем Евтихий. Мама мне говорила, что мой отец – человек знатного рода, и что я на него очень похож. Но вот по характеру я весь в маму – такой же тихий, с душою мягкою, как хлопковая ткань, и даже, как говорили ей мастеровые – боязливый.
          Должно быть, Марк, ты уже всё понял… Тут, на Святой Земле, я живу четыре года. И если ты желаешь услышать всю мою историю, то я расскажу тебе её.
          Моя мама, Милана, была родом из драгоценной Фракии – страны высоких гор, величественных вечнозелёных дубрав и быстрых и чистых рек. Её родина имеет самые тучные земли во всей Римской Империи.
          В прежние времена Фракия была очень обширна и густо заселена. Тогда в ней было сорок племён. Фракийские земли всегда граничили с Греко-Македонским союзом, они тянутся от моря Эгеум (Эгейского) до реки Истр (Дунай). (В настоящее время большая часть Фракии – это Болгария, восточная её часть присоединена к Турции, а южная – к Греции).
          Предания говорят, что фракийское мужчины древности были столь безупречно храбры, грубы и воинственны, что даже боги не решались спускаться в наш край. Ну, а женщины Фракии имели независимый нрав, хранили верность своим мужьям и были беспримерно плодовиты.
          Символ Фракии – это фракийский колпак. Должно быть, тебе, господин мой, приходилось видеть мягкие конические шапки с загнутой вершиной. Так вот это и есть они – наши фракийские колпаки. Всякому фракийцу колпак помогает думать, и ещё он означает для него – свободу. Все мужчины Фракии, а иногда и женщины носят их в любую погоду, и снимают только тогда, когда голова сильно чешется, или они ложатся спать. Фракийские шапки многие народы любят. И вот сейчас в них ходит весь Новый Рим. (В конце восемнадцатого века фракийский колпак стал символом Великой французской революции. Тогда мужчины и женщины выходили на баррикады Парижа в фракийских колпаках.)
          Все фракийские племена очень свободолюбивы. И так как все они не хотели иметь над собой никакой власти, то во Фракии никогда и не было единого государства. Но вот в древности, когда во фракийских семьях рождалось очень много детей, из-за нехватки земли иные из фракийских племён переправились через морской пролив (Босфорский пролив). Там они смешались с местным населением и основали могучее Фригийское царство. Фригийский колпак имеет ту же форму, что и фракийский, и он тоже означает свободу. И вот что интересно. Разобщённую Фракию, жившую действительно свободно, Господь сохранял почти до наших дней, А вот могучего Фригийского царства, свободного только по названию, давно уже нет.
          Уже позже греки благодаря разобщённости фракийцев смогли отвоевать у них небольшие участки земли на побережьях Эгеума (Эгейского моря) и Понта Эвксинского (Черного моря) для своих полисов. Потом эти полисы много раз объединялись с городами македонян и посылали вглубь Фракии свои армии. Но не тут-то было. Фракийцы всегда готовы защищать свою родину, и они очень отважны. И вот потому незваные гости всегда убегали из зелёных долин Фракии, и не столько побитые – сколько напуганные.
          Позже Фракию обложила, со всех сторон со своими легионами, Римская империя. Но оказалось, что римские центурии можно было бить из засады, пока они не построились, а на те из них, что вставали гарнизонами в селениях – нападать врасплох. Все враги Фракии всегда боялись не её мечей, а того, что под фракийскими колпаками делается! Во время вражеских нашествий все фракийцы покидали свои селения и отбивались от них в своих горных крепостях. Периоды мира и войны во Фракии шли волнами, и все они всё более превращали её плодородные земли в пустоши.
          И вот уже лет триста, или даже более, на фракийских пустошах стали селиться славянские племена. «Колпаки» со славянами поладили и стали союзниками в войне. И всё это время белые домики славян росли на землях Фракии как грибы. А вот в наше время все племена во Фракии уже перемешались: все они теперь ходят во фракийских колпаках и все говорят на одном славянском языке.
          В правление императора Юстиниана первого войска восточных ромеев вновь вторглись в свободную часть Фракию, и сопротивление «Колпаков» было сломлено. Победители поставили во всех крупных фракийских селениях свои крепкие гарнизоны и всюду захватили для нужд своих много рабов. Моей маме было тогда двенадцать лет…
          Как-то мама мне говорила, что её господин был так добр к ней, что она его полюбила… А когда родился я, то мой знатный отец не пожелал, чтобы сын его был рабом. Вот потому он написал нам с мамой вольные грамоты. А ещё он купил нам хороший дом в ремесленном квартале Рима, и дал маме денег, чтобы она смогла вольной портнихой стать. А когда я мал был, то он и няню для меня присылал…
          Мама моя хорошей портнихою была. Она очень красиво и быстро всякую одежду шить умела, и даже заказы на шитьё из отрезов златотканых брала. И она меня всему, что сама умела – научила. Вот посмотри, какой на мне плащ. Он ведь фракийского покроя! Моя мама одна такие плащи во всём Риме шила. А вот теперь и я их шью. Когда я в монастырь – в дом Отца Небесного из странствий возвращаюсь, то с благословения отца-настоятеля на послушанье только в рухлядную и хожу. Сейчас при ней уже небольшая портняжная мастерская есть.
          Три года в детстве я с большим увлеченьем ходил в школу, что собиралась на перекрёстке улиц сапожников и портных, пока всё в ней не превзошёл. После призывного пения труб первой дневной стражи мы – двадцать мальчиков и девочек разных возрастов – каждый день рассаживались прямо на улице, на свои скамеечки. Мы приходили туда с вощёными дощечками, линейками и счетными палочками. Вскоре появлялся и наш старый добрый учитель. Все мы вставали перед ним, а он говорил нам: «Привет, ребята, садитесь». Потом он всегда что-то рассказывал, очень и очень интересное – о том, какие раньше Римские императоры были, о том, как люди жили в их времена, о животных, о растениях, о камнях и звёздном небе, и обо всём том, что видели купцы в самых дальних заморских странах. А после этого он открывал нам тайны счета, письма и чтения, и давал каждому свои задания. Чтобы не пропустить первый рассказ нашего учителя, мы никогда на занятия не опаздывали.
          Придя из школы, я сразу же развешивал у крыльца нашего дома вещи, сшитые мамой, а позже и свои, и продавал их. Дом наш у рыночной площади стоял. Место там было бойкое, и потому прохожие шитьё наше быстро раскупали. Все мастера, живущие вдалеке от рынка, нам из-за этого завидовали.
          Мама мне говорила, что она всё время мечтает возвратиться со мною в её драгоценную Фракию, в город Филиппополь. Прогневать моего знатного отца чем-либо, и тем более отъездом с сыном, она очень боялась, но всё равно деньги откладывала. Мама хотела, чтобы я в Филиппополе свободным портным стал. Ну, а мне сидеть целыми днями в мастерской было скучно. Ведь я по характеру своему – непоседа. Люблю посещать новые места, о чём-нибудь со встречными говорить и что-то интересное у всех выспрашивать. Но куда более я дикие места люблю, и ни в лесу, ни у речки мне не бывает скучно.
          И вот однажды мама мне ласково так говорит:
          – Федрус, сыночек, а кем ты сам хочешь стать?
          И вот тогда я натворил дел. Вот она – самая большая моя ошибка в жизни… Хотя, один из старцев мне повелел себя за неё простить…
          В детские годы я часто играл с мальчишками «в легион» на нашем пустыре. Но там я был самым неумелым воином, и за это все считали меня слабаком. Когда же я подрос, то перестал ходить на пустырь. И вот однажды под нашими окнами какой-то мальчишка вдруг прокричал: «Братва, айда на пустырь! Туда сейчас настоящий лук со стрелами принесут!!» И вот тогда я на месте не усидел. Из своего самодельного лука я всё же стрелял неплохо, а вот настоящего – никогда в руках не держал. И тогда двое старших ребят показали всем нам, как стреляют боевые лучники. Мне по старшинству они первому дали старый лук с двумя стрелами. И обе их я издали всадил точно в столб. Потом мне дали ещё две стрелы, потом ещё… В тот день пришёл я домой очень разгоряченный, и потому маме ответил с бравадою поговоркой:
          – «Бед¬ная юность – воен¬ные кали¬ги!!»
          А поскольку она даже рот ладошкой прикрыла, то я ей ещё и стих прочитал:
                «Гордость римлян всем известна.
                Империи сильнее нет!
                Их легионы всегда к месту –
                Они на всё дадут ответ! …»
           Ещё, помнится, я спел ей строевую песню «Орел шестого легиона». Ну, ту самую:
                «Калиг солдатских мерный топот
                Заставит дрогнуть дух врага…»
          – Так ты что, Федрус, римским легионером стать хочешь?! – дрогнувшим голосом спросила она меня.
          – Так точно! – ответил я ей и объяснил, что хочу стать воином вовсе не из-за денег, а чтобы мир весь повидать и за морем побывать.
          И тогда она прикрыла глаза руками и стала плакать… Потом я ей не раз говорил, что куда больше хочу скороходом стать или уж странствующим монахом… А она вторым словам моим не поверила и каждый день горько плакала.
          О желании моём она потом подругам своим рассказала. А от них уже об этом узнал весь наш квартал. Потом каждый встречный ей говорил:
          – Ах, Милана, какой молодец у тебя Федрус! Он лучше всех по нашей улице марширует! Если он своего добьётся, то в люди выбьется!
          С тех пор я больше с мальчишками «в легион» не играл и о военной службе не думал. Маму свою я очень любил, и никогда бы её одну не оставил.
          В ту пору я всё больше в церковь ходить стал. А после служб в её дворе люди собирались группами и говорили о том, какие на Святой Земле живут великие перед Богом подвижники. Некоторые из римских христиан, чтобы самим повидать Вертеп Господень, Гроб Господень, все другие святыни, да и святых, испросив благословление у настоятеля, уплывали из Остийской гавани на кораблях. И иные там и оставались…
          Так прошло года два, и тогда моему знатному отцу сказал кто-то, что я умею метко стрелять из лука и желаю легионером стать. Он, должно быть, известию этому обрадовался и решил мне помочь.
          И вот однажды вечером, четыре года назад, к нам в дом пришёл скороход в форменной синей тунике и белым пером на шапке. Снимая её, он нам с мамою очень красиво поклонился и, подражая всем манерам отца, произнёс:
          – Патриций Луций Клуили говорит тебе: «Даже не помышляй о службе в новомодных греческих полках, Федрус! Жалование там низкое, провиант скудный и выслуги никакой. Другое дело – легион «Африка»!… Для вольноотпущенников в римские легионы путь закрыт, но ты не теряй надежды! Мне известны законы Рима, и я знаю, какое к каждому из них допущено исключение. И вот потому я написал тебе рекомендательное письмо. Когда ты его покажешь на пункте отбора легионерам, то они, даже не распечатывая его, тебя допустят до испытаний. Если ты, Федрус, пройдёшь обязательный отбор, то тебя возьмут в легион лучником! Через три-пять лет ты будешь переведён в основные войска! Служба в легионе почетна, жалование достойно, а по завершении контракта и ты, и весь род твой получат гражданство Рима!
          Тебе, Федрус, как вольноотпущеннику, стать офицером никак нельзя, но вот стать деканом (десятником) ты можешь. Я ни во что ставлю железные фалеры! Но если ты как гастат (тяжёлый пехотинец первой линии), принцип (второй линии) или триарий (третьей линии) проявишь доблесть, и сам легат возложит на твой шлем венец зубчатой стены, то будет тебе почёт от граждан Рима и участок земли в провинции…
          Состязания рекрутов легиона «Африка» состоятся у Эсквилинских ворот, ровно через семь дней. Завтра я уезжаю надолго, по долгу службы. Если ты не окажешься ни на что не годным слабаком и придёшь с победою с этих состязаний, то мой управитель даст тебе на вооружение и амуницию лучника три золотые намисмы. И без победы у Эсквилинских ворот ты, Федрус, ко мне больше не приходи!»
          Сказав так, скороход достал из своего тубуса рекомендательное письмо и очень красиво подал его нам. Тот свиток имел необычный вид: весь такой рыжий, с длинною бахромою, и был перевязан золотою верёвочкой.
          Мама протянула, было, руку к нему, но она у неё затряслась. И тогда его взял я.
          Скороход посмотрел испытующе на нас и спросил:
          – Что мне передать моему и вашему знатному господину?
          Мама стояла вся белая и испуганная, и смотрела куда-то вниз. А меня стало раздирать надвое из-за жалости к моей маленькой матери и желанья угодить моему знатному отцу. И поскольку я никак не мог прекословить воле отца, то звонко сказал:
          – Да, я пойду на состязания рекрутов! И пойду на него за победою!
          Скороход устало улыбнулся, красиво нам с мамою поклонился и ушёл.
          На этом Федрус замолчал.
          И тут Марк, сощурив глаза, с улыбкою негромко сказал:
          – А я маму твою не раз видел: невысокая такая, русоволосая и глазастая. Она дома у нас бывала и как-то мерку с меня сняла. И уже через два дня наш слуга принес мне из ремесленного квартала готовую златотканую тунику с рукавами, которая села на меня как влитая. В ней я только на «Торжественное собрание» и ходил, да и ещё в одно место на другой день тоже… И выходит, что это она и мой любимый плащ сшила.
          И значит, это тебе, Федрус, я обязан тем, что перед самым отъездом отца в Равенну на военную службу загремел… Должно быть, когда он задумался, как тебе помочь, то и про меня вспомнил… Именно тогда, четыре года назад, он вдруг пожелал, чтобы я, старший сын и его наследник, мужчиной стал. И для участия в рекрутских состязаниях он дал мне точно такое же, как и тебе, рекомендательное письмо сенатского образца…
          И ещё там, у Эсквилинских ворот, два каких-то дуболома назвали меня Федрусом и чуть не отлупили за тебя… И это из-за тебя ко мне в легионе прицепилась странное прозвище «Федрус». Это что же, выходит, все они меня с тобою спутали?
          – Да, господин мой, со мною. Прости меня Христа ради! – виновато покачал головою Евтихий. – Но я продолжу… Как оказалось, многие люди тогда на улице того скорохода видели. И как он зашёл к нам в дом, и как вышел тоже. И кто-то даже подслушал через оконный поём весь наш разговор. А на другой день весть о том, что «Наш Федрус – ничей сын гордо заявил через скорохода Сенату Рима, что он, хотя и бывший раб, но всё равно пойдёт на испытания рекрутов легиона «Африка», и не как зритель, а за победою!!» – стал обсуждать весь наш квартал.
          – Да никто Федруса в легион «Африка» не возьмёт – ни латником, ни лучником, ни конником, ни погонщиком волов, ни даже наездником на маленьком ушастом осле! Он ведь рождён рабом! – говорили одни.
          – Но если Федрус и в самом деле незаконный сын знатного господина, то тогда ему и сам Римский Сенат нипочём, – отвечали им другие. – Видишь, какой он важный! Сам в сенат не идёт, а скорохода им посылает!
          Из-за строгого наказа нашего господина, моего твёрдого обещания ему и ещё неутихающих пересудов за нашими окнами – мама моя слегла. Лицо у неё потемнело, и она в три дня тихо умерла.
          И вот тогда у нас в ремесленном квартале началась паника. Мастеровые стали кричать с балконов и прямо на улице на все лады:
          – Люди, беда-беда! Беда!!… Закрывайте окна и двери!… К нам вновь вернулась юстинианова чума!!…
          Мы только вдвоём со старым могильщиком отвезли маму на дальнее кладбище…
          А когда я возвращался домой, то у городских ворот меня уже ждали злые люди. Они издали кидались камнями, махали мне палками, и кричали:
          – Уходи вон, из нашего города, зачумлённый Федрус! А не то мы убьем тебя! Дом твой у рынка уже сгорел…
          Всю ночь ту ходил я по лесу, горько плакал и все, думая о том: «Как мне жить дальше? Куда теперь мне идти? И как можно найти моего знатного отца?» Потом мне вспомнилось, что он же сам мне сказал: «И без победы у Эсквилинских ворот, ты, Федрус, ко мне больше не приходи!» И тогда я упал и совсем безутешно заплакал. Ведь рыжий свиток его вместе с домом, уже сгорел. И я не мог даже попробовать исполнить его указ…
          А наутро, когда с рёвом труб первой дневной стражи все врата Рима отворились, я пошёл прямо в Андреевский монастырь. Отец Григорий, его настоятель, очень добр ко всем людям. И все прихожане его Двоесловом называют…
          Когда мы с мамой впервые пришли в Андреевский монастырь, то народу на службе было мало. По её окончании отец Григорий сам подошёл к нам. Он попросил у мамы моей разрешения, чтобы послать меня отнести три свитка для господ в самый центр Рима. И мама разрешила. Я был счастлив. Уже на улице я нашёл потрепанное перо, воткнул его себе в шапку, как настоящий скороход, и отнёс все свитки с поклонами по адресам. Потом мы с мамой стали ходить в тот монастырь на службы часто. И всякий раз отец Григорий давал мне отнести свитки или даже денежные мешочки.
          А когда в тот день я подходил к Андреевскому монастырю, отец Григорий как раз сам вышел на его крыльцо. Я упал перед ним на колени и разрыдался. А он провёл меня через тёмные коридоры в пресветлый Приёмный зал. И там, у беломраморного распятия Спасителя, я всё ему рассказал…
          Потом он вышёл, принёс два черных пухленьких денежных мешочка и мне сказал:
          – Вот, Федрус… В двух этих мешочках лежат золотые намисмы. Их нужно отнести на Святую Землю. Такое дело я могу доверить только тебе. Один из них нужно отдать, из рук в руки, настоятелю Иерусалимского монастыря Гроба Господня, а второй также самому настоятелю Вифлеемского монастыря Вертепа Господня. Но если окажется, что они в отъезде, то можно отдать эти мешочки и вторым лицам после них.
          Пока ты, Федрус, будешь в пути, ни о каком своём будущем даже не помышляй. Во всём положись на Бога! Если исполнишь моё поручение, то станешь уже другим, и тогда сам решишь, что тебе дальше делать. Если ты вернешься обратно, в Рим, то я возьму тебя на службу скороходом. Но ты можешь остаться и там – на Святой Земле.
          Тогда я решил во всём довериться отцу Григорию, и на все его слова кивал головою. Потом он достал из-за мраморного распятия большой серебряный крест и осенил меня им. И ещё он дал мне мешочек малый рыженький, с медью и серебром, и сказал:
          – А эти деньги, Федрус, я даю тебе на дорогу. Сейчас тебя накормят и отведут в рухлядную. Возьми себе там всё, что может понадобиться в пути. А ближе к вечеру наш брат-извозчик отвезёт тебя в Остийскую гавань. Оттуда, сегодня на закате, отправится корабль на Святую Землю, в город Тир. На том корабле ты найдёшь группу прихожан нашего монастыря. Прилепись к ним и иди с ними до самого Вифлеема. Но то, что ты мой скороход и везёшь большие деньги – им не говори… Предаю тебя в руки Божьи!
          Брат-извозчик по дороге в Остийскую гавань очень недовольно поглядывал, то на сумку мою, то на меня. И я его даже бояться стал. А потом он лошадь остановил, повернулся ко мне и строго сказал:
          – Уж лучше бы ты, брат Федрус, верёвкою потуже подпоясался, а деньги за пазуху положил, да и хлеб, и ещё что-нибудь запихал туда тоже. Все бездомные бродяги в таком виде по улицам ходят. Стыдоба одна, да и только. Но зато на тебя, вот такого, никто не посмотрит даже, и не подумает, что у тебя деньги есть!
          Ну, а верёвку, чтобы мне подпоясаться, он прямо с себя снял. И как он мне велел – так я и сделал.
          Каково мне было на корабле – лучше не вспоминать. Корабль наш всё время вверх-вниз мотало, меня мутило, и первые дни я даже и спать не мог. Всё время в бока нашего корабля били такие большие волны, что я весь сжимался от страха и думал, что они вот-вот их раздавят. А когда мы плыли вдоль берега, то могли врезаться в торчащие из вод камни…
          А ещё у нас на корабле были плохие люди. Когда я ночью стоял у борта, держась за деревянные поручни, то кто-то приступил ко мне сзади, приставил нож к горлу и хрипло так сказал:
          – Тихо! А ну, давай деньги! А не то рыбам тя брошу…
          Я сунул руку за пазуху, вытащил тощий рыжий мешочек отца Григория. Грабитель выхватил его у меня и исчез.
          И я за золото отца Григория испугался так сильно, что побежал на корму корабля и стал бить руками и ногами в дверь корабельщика. Наутро хозяин корабля вместе со всеми матросами осмотрели весь корабль и даже сумки всех мужчин, но нигде моего рыжего мешочка они не нашли.
          Но самым большим врагом оказался себе я сам. Забыв о наказе отца Григория: «Пока, Федрус, ты будешь в пути, о своём будущем даже не помышляй, и во всём положись на Бога!» – я много думал о том, как мне дальше жить. Стоя у борта корабля, я всё время вопрошал сам себя: «Простит ли меня мой знатный отец, когда узнает, как дело было?» Глядя же на морские волны, идущие только в одну сторону, я понял, что в прошлую жизнь мне пути больше нет.
          За два черных мешочка отца Григория я очень переживал и часто размышлял:  «Как же мне их в целости в монастыри принести»? И в моей голове всё время, как мухи над кучей мусора, роились помыслы. Мне как бы говорил кто-то: «Легионы богатого и гордого Рима убили много-много моих предков в драгоценной Фракии, и сделали мою маму, свободную фракийку, позорною рабой! Ну, а потом сам Рим убил её, и сжег наш дом с отцовским свитком и всеми нашими накоплениями. И потому тот Рим должен заплатить мне за все утраты мои сполна. Да, дьякон Григорий – человек хороший. Но он тоже богатый римлянин, и потому мой должник! Вот и пусть он и сочтётся со мною за весь Рим! Да, это будет очень и очень справедливо, если оба этих черных мешочка я возьму себе. Те два монастыря на Святой Земле так богаты, что этого не заметят. А вот я на эти намисмы куплю во Фракии много-много плодородной земли, большой дом и финиковую плантацию! И там я восстановлю свой род…
          В Греции, у одного из селений, наш корабль причалил прямо к песчаной косе, для пополнения запасов пресной воды.
          Хоть я и крутил в голове обиды на весь гордый Рим, но всё равно твёрдо знал, что поручение отца Григория исполню. Но как только наш корабль уткнулся носом в песок, и с него спустили трап, то вдруг с каким-то диким весельем я бросился к нему, и стал расталкивать матросов. В тот миг я увидел глаза отца Григория перед собою. Тут я очнулся, мне стало стыдно, и я под ругань матросов пошёл назад.
          И весь оставшийся путь до тирской гавани наш корабль плыл очень быстро.
          Стоящий низко у моря, сложенный из светло-серого дикого камня город Тир с его узкими улочками, большими повозками и вечно спешащими людьми мне показался до боли знакомым и родным.
          Ни с кем из земляков-паломников, приплывших со мною, я в Риме близко знаком не был. Из-за денег на самом корабле я их сторонился, а они все думали, что я стесняюсь их из-за своей бедности и плебейского положения. Но после того, как меня ограбили, римские паломники стали подходить ко мне сами, давали хлеба или приглашали к «Столу Христа». И вот там я рассказал им о постигшей меня беде и со всеми ими сошёлся.
          Когда самый старший из нас, седой мужчина, сошёл с трапа корабля на берег, то упал на колени, поцеловал камни и сказал:
          – На этой земле остались следы Иисуса Христа, которые не сотрутся вовек!
          С долгими тихими молитвами и беседами римских паломников, а также с их терпеливыми ответами на мои вопросы всё это благоговенье передалось и мне. Я тоже стал, как и они, смотреть на Святую Землю как на самое великое чудо света. А когда я увидел здешние серые пустоши, усыпанные камнями, с пучками сухих трав, и ещё невысокие коричнево-серые горы с ущельями, то уже не мог оторвать от них взгляда.
          Большую часть пути – от Тира до Иерусалима – я прошёл со своими земляками  очень хорошо. Каждый день все они делились со мною хлебом, а кто и рыбой.
          И вот перед нами предстал огромный белокаменный город Иерусалим! Этот город куда более древен и велик, чем наш Рим.
          На том месте, где раньше была гора Голгофа с пещерою погребения, теперь стоит огромный Храм Гроба Господня. Вместе со всеми окружающими его строениями и каменными дорожками он был построен матерью императора Констанция Хлора, равноапостольной царицей Еленой. В притворе его лежит рыжеватый камень помазания, со многими прожилками, на который было положено тело распятого Иисуса Христа. Среди тех, кто готовил Его к погребению, были члены Великого синедриона – Иосиф Иеремофейский и законоучитель Гамалиил, а также первый христианин из числа не евреев – центурион римской армии Лонгин. Когда Лонгин пронзил тело Христа копьём, то на его больные глаза брызнула кровь Бога, и они сразу же исцелились. Позже, в беседе с Пилатом и в разговорах с иудеями, центурион Лонгин бесстрашно проповедовал Христа.
          С тех пор камень помазания постоянно источает святое миро. Я сам видел, как многие люди брали с него на палец по капле мира и крестообразно помазывали себе лоб. Когда и я сделал то же самое, то моя душа наполнилась великой благодарностью к Христу. И у меня там было очень странное ощущение. Если бы кто-то тогда спросил меня: «Какой сейчас век?» или «Ты ли здесь сейчас стоишь?» – то я не смог бы на это ответить.
          Каменная лестница, начинающаяся прямо возле Храма, привела нас на Голгофу, которая служила во времена Иисуса Христа местом наказаний. Во времена Иисуса Христа к нему вела пыльная тропа… Из Священного Предания нам известно, что под этим холмом захоронен первый человек – Адам. Когда Иисус Христос испустил Дух, то произошло такое великое землетрясение, что гора Голгофа раскололась надвое, и полил такой сильный дождь, что кровь Христа с водою попала на череп Адама и омыла его грехи.
          Стоявший тогда на Голгофе пресвитер нам сказал:
          – В самом облике Иисуса Христа было нечто притягательное. Люди, общаясь с Ним, начинали понимать – вот оно, то Абсолютное Благо, к которому неосознанно стремятся их души, и возле Кого они находили абсолютное умиротворение и покой… Люди, а вы видели крест распятого Христа? Ну, где здесь справедливость? О какой справедливости после этого мы можем говорить вообще и искать её в этой жизни? На примере своей крестной смерти Господь научил нас терпеть всё и прощать всех обидчиков наших. Только так всякое зло на Земле может быть переплавлено во благо…
          На фоне Божественного присутствия грехи и добродетели людей выступают со всей решительностью и обретают свою глубину и трагичность. Все Слова Божьи благотворны для тех, кто смиренно поступает согласно Им, и несут гибель всякому злу и самому источнику всякого несчастья. В самом конце времён Слово Божье принесёт на Землю окончательную победу и полный мир…
          Настоятеля Иерусалимского монастыря Гроба Господня я застал прямо в Храме Гроба Господня. Там я вручил ему один из черных мешочков отца Григории и рассказал ему о нём самом.
          Потом мы три дня ходили по всему Иерусалиму и по его окрестностям. Сначала мы пошли на Сионскую гору, на то место, где жила Пресвятая Богородица в доме Апостола Иоанна Богослова. Затем мы ходили по той самой древней дороге, что ведёт через Вифанию, по склону Елеонской горы к Храму Соломона. Храма того давно уже нет. На месте Святая Святых его, на Горе Мориа, был последний земной дом Адама, и святой праотец Авраам занес нож над своим сыном Исааком… 
          В той же Вифании, в доме Симона Прокаженного, женщина вылила из алавастрового сосуда на голову Спасителя драгоценное миро. И там я гладил рукою те самые камни, на которые ступали Сам Спаситель, Матерь Божия, все святые Апостолы и многие-многие святые.
          А ещё мы там побывали на вершине Сионского холма, где Сионская горница соседствует с домом первосвященника Каиафы. Сама Сионская горница – это очень крепкий каменный дом двухэтажный с плоской крышей. Согласно преданию, именно здесь один из долгожителей (по-видимому, один младших сыновей Ноя) – Царь справедливости и священник Бога Всевышнего Мелхиседек, правивший в городе Иерусалиме, вышел навстречу патриарху Аврааму с хлебом и вином, и ещё до рождения Христа его причастил! Позже на первом этаже этого дома была устроена гробница пророка и псалмопевца царя Давида, а на втором этаже ещё в той глубокой древности были сделаны две большие комнаты. Именно к этому месту Иисус Христос послал Апостолов Петра и Иоанна. В тех комнатах Господь совершил Свою Тайную вечерю, и после Воскресения дважды явился Апостолам. Здесь же было Сошествие Святого Духа на Апостолов в день Пятидесятницы. Там же вместо предателя Иуды в число двенадцати Апостолов был избран Апостол Матфей. Здесь же происходил первый в истории Христианской Церкви Апостольский собор и здесь же были избраны первые семь диаконов.
          Сионскую горницу принято называть матерью всех церквей, ведь именно здесь произошло первое схождении Святого Духа в виде огненных языков, которое называют «рождением» Церкви, а также здесь же именно Сам Иисус Христос совершил и Своим присутствием освятил таинство причастия Своей Плотью и Кровью. И этому самому таинству, называемому Евхаристией, суждено совершаться во всех христианских храмах до конца времён. В четвёртом веке возле Сионской горницы царицей Еленой была построена маленькая церковь по типу римской базилики. Когда я взошёл на второй этаж Сионской горницы, то душа моя затрепетала.
          До Рождества Христова осталось несколько дней. Те радушные римляне, что живут неотлучно у Гроба Господня, порешили нас отвезти на кибитках к Празднику Рождества в Вифлеем. Но кибиток было у них только три. Сначала расселись в них все женщины, а потом в них стали садится и мужчины, по старшинству. А так как я был самый молодой, то мне одному места и не хватило. Говорить же о том, что я деньги везу, отец Григорий мне запретил… И один из возниц мне тогда сказал:
          – Пешему путнику от Иерусалима до Вифлеема – менее дня пути. Но на этом тракте одинокий путник может попасться разбойникам. Но ты не бойся. Таких бедняков, как ты, они жалеют. Ну, развяжут они на тебе верёвку, посмотрят на все твои «сокровища», что попадают, может, что и возьмут, да отпустят. А вот в пустыне Иудиной, у Горы Елеонской, на людей нападает огромный лев. Он хватает путников зубами и уносит их живыми в своё логово. Вот потому по вифлеемскому тракту путники в одиночку и даже вдвоём-втроём не ходят, сбиваются большими группами…
          Вот я и сидел в ожидании большой группы поклонников в южном предместье Иерусалима почти два дня. Но все, кто проходили мимо, принимали меня за беспутного вора-побирушку и прогоняли. К тому же тогда меня, из-за зимнего холода и частых дождей, мучил кашель.
          И вот тогда в моей голове кто-то вновь стал твердить: «Вот возьму только одну монетку из мешочка Григориева, и будет мне и лекарство, и вкусная еда, и возница!» Но вспомнив про такой же случай на корабле, я понял, что это искушение. Тогда я с гневом сказал ему: «Уходи, бес!!». И тот голос, как бы второго моего «я», умолк.
          Я совсем уже впал в уныние, как вдруг вижу – на вифлеемский тракт из пригорода выезжает обоз, состоящий из трёх воловьих повозок, нагруженных белыми мешками с мукою. На каждой из повозок сидели по два инока-чернеца, испачканные тою же мукой.
          Подбежав к ним, я сиплым голосом возопил:
          – Рабы Божии, явите милость! Возьмите меня с собою в Вифлеем! А то я разбойников и льва Иудина боюсь!
          А самый рослый из них, что сидел с поводьями на первой повозке, посмотрел на меня с прищуром и спросил:
          – А греха ты боишься?
          – Да-да, и греха я боюсь. Ещё пуще, чем льва, его боюсь! – воскликнул я.
          Тогда тот ещё больше прищурился и говорит:
          – Нет, не возьмём мы тебя с собою в Вифлеем. Вона ты какой плюгавый да хилый! А как чумою нас заразишь?
          – Да не бойтесь вы меня, братья, я ведь не заразный! Я просто от стужи кашляю.
          – Вот где настигло тебя – там и молись, чтобы Господь тебя смертушке не отдал! – подняв палец, сказал тот. – Вот тут, в Иерусалиме, и молись. А ежели ты тут за энту неделю не помрёшь, то мы тебя потом с собою возьмём.
          – Да возьмите вы меня, Христа ради, вифлеемские братья, прямо сейчас с собою! – взмолился я. – Я ведь из Рима с порученьем в ваш монастырь иду! Я ведь золото вам везу! А если вы не возьмете меня с собою, то оно или разбойникам, или льву Иудину достанется!!
          – А ты покажь нам золото! – с усмешкою сказал тот возница, но повозку остановил.
          Вот тогда я достал из-за пазухи второй мешочек Григориев и прямо пред ним его развязал.
          – Эх-ма! Это и впрямь золото… – сдвинув шапку на бок, протянул он. – Ну ладно, ежели ты нам не соврал, то залазь на втору повозку. Еды у нас нет. И мешки ты нам чем ни попадя не ковыряй. До вечера не помрёшь. А уже в монастыре мы тебя покормим, и настою целебного дадим!
          Два инока со второй телеги помогли мне влезть в неё. А уж там я где лёг – там и уснул.
          Те братья разбудили меня на закате, когда мы в монастыре уже были. Я же тогда совсем квёлый стал. Потому два инока, что ехали на второй телеге, меня под руки повели. Первый возница в дверь постучал и громко сказал:
          – Распятие Бог претерпел и смертью смерть разрушил!
          – Слава Христу Богу моему! – очень красивым, бархатно-басовитым голосом прозвучал ответ.
          В просторной келье с высоким сводчатым потолком, освещаемой двумя большими свечами, стоял высокий темноволосый инок с окладистою бородою. Мы все поклонились. И старший из наших иноков обратился к нему:
          – Вот, отец наш настоятель, мы тебе из самого Рима щедрого подателя привезли!
          И тот с удивлением поглядел на меня. А я сунул руку за пазуху, да и подал ему второй Григориев мешочек. А потом я не помню, что было. Мне сказали, что я упал. Смутно помню, что несли меня на циновке, чем-то горячим поили, и что я чего-то ел.
          Затем, смотрю – горит передо мною большая свеча. А за нею на лавке – сам отец-настоятель сидит и прямо на меня смотрит.
          А я ещё во время плавания у Господа испросил: «Удостой меня, Христе Боже мой, раба твоего, самого что ни на есть недостойного, как сделаю дело, чтобы кто-нибудь умный по правде Твоей меня вразумил, и подсказал, как мне жить дальше».
          И настоятель своим бархатно-басовитым голосом мне сказал:
          – Поклонники в наш святой монастырь круглый год со всего света приходят, но особенно их много бывает на Рождество. А приютить их нам негде. Вот мы давно уже с братией решили для паломников в стенах монастыря большую гостиницу построить. И молимся мы об этом исправно уже не один год, но вот денег на это, как не было, так и нет. И вот ты, Федрус, принёс нам деньги на Рождество, значит, на начало дела этого… Расскажи мне, посланник из Рима, кто послал нам сей дар?
          И я рассказал ему об отце Григории. Он же ещё о чём-то поспрашивал меня и сказал:
          – Да, Федрус, мы с благодарностью принимаем сей дар, и имена Григория и Федруса будем поминать в алтаре нашего Храма целый год. Если ты пожелаешь – можешь вернуться в Рим. В стаде такого пастыря, как отец Григорий, спасена будет душа твоя. Ещё ты можешь остаться в стенах сего монастыря, но устав наш строг… А ещё, Федрус, я думаю, что ты мог бы встречать поклонников, приплывающих в город Тир на кораблях, как проводник. Ты мог бы их, услаждая рассказами, поучать, где-то на высоком берегу моря, на закате, или даже весь путь.
          На любом из этих путей, Федрус, ты можешь настолько преуспеть, что с победою вернёшься к своему Небесному Отцу! А так как ты оказался верен в малом, то сделай и сей выбор сам.
          – Отец мой, настоятель, я бы хотел, на послушании твоём служить паломникам! – сказал я ему. – Для монастырской оседлой жизни я не годен… Вот только что я смогу тем поклонникам душеполезного рассказать?
          – Сын мой, если ты правую веру имеешь, да ещё и со смирением, с благоговением и всечасным благодарением, то Господь Бог сам всё в твоей жизни управит и ко всякому случаю нужное слово даст. Вот ты говоришь о неумении своём, а это уже смирение… Нынче в полночь мы начнём Рождественскую службу, которая продлится до утра. По завершении её я выйду к людям в трапезную, а ты подойди ко мне…
          И после той Рождественской службы отец-настоятель меня спросил:
          – Ну, что решил ты, Федрус?
          – Благослови меня, отец мой, спасаться на пути служения поклонникам, на послушании твоём, – сказал я ему.
          Он же весьма благожелательно улыбнулся, широко перекрестил меня, дал поцеловать свой наперсный крест и сказал:
          – Скороходом, значит, быть хочешь?! Ну, что же, хорошо. Есть у меня уже один великий странник. Это я о любимом всеми нами Иоанне Мосхе говорю. Он о Святой Земле больше всех знает. А как начнёт он свои досточудные истории рассказывать, то и про сон, и про всякую усталость забудешь. Вот сейчас он как раз на Рождество к нам прибыл. Спутник у него заболел, и он пожелал лечиться в нашей лечебнице. Ужо будет авва Мосх две недели всю нашу братию своими рассказами услаждая наставлять. А вот потом он опять уйдёт. Препоручу-ка я тебя ему на малое время. Послужи ему тут келейником, а уж затем, если он тебя сам удостоит, то пройдёшь с ним ещё два или три пути. А вот потом ты и сам Богу служить будешь, как сможешь. Главное во всяком деле – это положиться на Господа, и тогда всё хорошо будет. Я смогу постричь тебя в иноки завтра, во второй день после Рождества.
          – Благодарю, отец-настоятель, – сказал я ему.
          Настоятель постриг меня в иноки с именем Евтихий. А потом я ходил две недели с благоговейным восторгом по всему Вифлеемскому монастырю за тем аввою и всячески старался ему угодить. А потом он благословил меня пройти с ним три пути.
          Перед тем как уйти в первый путь, я коротко записал для отца Григория всё, что со мной произошло, и отправил свиток с поклонниками из Рима прямо в Андреевский монастырь…
          Когда Федрус такими словами завершил свой рассказ, надо всем Великим морем уже пылал закат. А потом он ещё сказал:
          – Я думаю, Марк, что именно здесь с учениками своими был Сам Иисус Христос. Они тут, должно быть, ночевку делали и наблюдали вот такой же прекрасный закат. Тут я повсюду нахожу тому подтверждения, понятные только мне…
          А само это закатное пламя, Марк, должно быть, пылает в Нумидии?
          – О нет, Федрус, это пламя горит ещё дальше, – довольно уверенно ответил Марк. – Нам в Риторской школе говорили, что это закатное пламя пылает за истинным краем света, проходящим где-то в Бескрайнем море (в Атлантическом океане). Но в землях мавров так уже жарко, что там совсем ничего не растёт, в реках воды нет, а кожа у людей задубела, запеклась и стала черной…
          А потом, когда отгорел закат и стало совсем темно, Марк у костра рассказывал Федрусу о своём детстве в Риме, о своих беседах с отцом Григорием, о службе драконарием в легионе «Африка» и о той страшной засаде, в которую попала их когорта.
          Потом Марк негромко сказал:
          – Ты знаешь, Федрус, когда бы не все твои беды в Риме, то там, в ущелье, в отряде лучников был бы и ты…
          – Да, был бы, – покачал головою тот.
          – А какие имена, Федрус, вы с мамой получили как вольноотпущенники?
          – На грамоте, утверждённой Местным Советом, мама моя записана как Луция Милана, а я – Луций Федрус.
          – Вот и тут, Федрус, всё сходится, – негромко сказал на это и тихо улыбнулся Марк. – Выходит, мы с тобой родные братья по отцу. Вот почему мы так похожи… Для поступления в легион отец нас одинаково наставлял и дал нам обоим грамоты сенатского образца. Должно быть, он ещё до рекрутских испытаний с самим легатом уговорился, чтобы он взял тебя на службу лучником, а меня – драконьером, при отряде лучников. Вот сейчас наш отец добился моего назначения на должность центуриона, ну, а потом он перевёл бы и тебя под моё начало.
          Там, в великом Риме, я был бы господином, а ты слугой. Но здесь, на Святой Земле, в руке Отца Небесного, мы равны. И потому мне важно знать, кто из нас старший брат? Ведь слово брата старшего всегда выше. Потому скажи мне, Федрус, в каком году ты рождён?
          – Я рождён в тридцатый год правления Юстиниана первого, – глядя на огонь, ответил тот.
          – И я тоже рождён был в этот год. Мой день рождения весной, а твой?
          – А у меня он зимою, на второй день после Рождества, – сказал Федрус и потом добавил: – Вот и пострижение меня в иноки произошло в этот день…
          – Выходит – ты старший брат! – вздохнув, произнёс Марк. – И я признаю это…
          Потом Марк обхватил голову руками и с болью в голосе произнёс:
          – Скажи мне, брат мой Федрус, как жить, когда я не могу сразу исполнить и своё слово, данное Отцу Небесному, и отцу земному?! Как ты сам живёшь так?
          – Вот смотри, брат, – немного подумав, ответил тот. – У каждого из нас свой жизненный крест. – Один святой сказал: «Нести свой крест – это идти по тому пути, что начертал нам Промысел Божий, принимая нём все те скорби, что попустил Бог».
          Того Марка, которого его земной отец послал служить в легион «Африка», как ни прискорбно, варвары, похоже, уже убили. Он исполнял приказ трибуна: «Стоять насмерть», – и его убили. Да и меня, будь я там, они тоже бы убили… Но вот дьякон Григорий передал нас с тобою в руки Божии, и ещё, наверное, не раз он помолился о нас. Вот потому наш Небесный Отец, исполненной неописуемого величия, и дал и тебе, и мне ещё время жизни, чтобы мы сумели спастись. Ведь Господь только того и ждёт от нас, от Его блудных сынов, чтобы мы сами возвратились к Нему. Всем, кто к Нему возвращается, Отец Небесный Сам выходит навстречу и говорит: «Был мертв и ожил, пропадал и нашелся…»
          Вот если Бог нас с тобою здесь, на Святой Земле, таким чудесным образом свёл, то это значит, что Он и дальше нас не оставит! Потому, давай, брат, послужим Ему здесь, чтобы и нам вернуться к Нему с победою!
          Великий писатель и богослов Тертуллиан, сын карфагенского центуриона, сказал, что вся жизнь истинных христиан – это воинская служба. Все христиане – это воины Христа. Сам Иисус Христос – это полководец. Крещение – это таинство и присяга знамени. Вся церковь – это военный лагерь Бога. Всем воинам бывает страшно только начать, а потом им всё становится сподручно, и они ни на что не смотрят. Вот так и в духовной брани… И как солдаты с радостью считают дни до возвращения домой, так и христиане всегда помнят о завершении земной жизни и возвращении в свое Небесное Отечество.
          Если ты хочешь, Марк, то мы пойдём завтра в город Тир, и повернём там либо к военному коменданту, либо к торговцу Агапиту. Комендант может дать тебе оправдательную грамоту и отправить тебя на корабле в Карфаген. А торговец Агапит за бесценок купит твой доспех и в придачу даст простую одежду. До утра, брат, реши, куда в Тире мы повернём.
          – А я уже всё решил, брат. Я непременно исполню обет свой, данный Богу! Мы пойдём в Тире к торговцу Агапиту, – как о чем-то давно решённом сказал Марк. А потом он задумался и вскоре спросил: – А вот интересно, брат Федрус, как давно в этот раз ты решил пойти в Тир?
          – Перед тем как идти сюда, я к одному великому старцу ходил, в Киновию преподобного Феодосия Великого, что стоит у Солёного моря. Потом, много размышляя о том, что он сказал мне, я и пошёл в Тир. В тирских гаванях я всегда нанимаюсь к тем, кого Бог Сам ко мне приводит, и веду через библейские места в Вифлеем. Из-за зимнего холода и дождей у меня начался кашель и потому я задержался в гостеприимном доме в Капернауме. И вот три дня назад мой кашель вдруг прекратился, и появилось ощущение, что я могу куда-то опоздать. Вот я отправился дальше в путь и подумал, что не иначе кто-то из моей драгоценной Фракии плывёт в Тир, то ли уже кто из самой северной дальней родни ко мне плывёт. А оказалось не то и не это. На самом-то деле Бог пожелал, чтобы я на этой поляне встретил тебя.
          – А у меня три дня назад вот что было, – с немалым удивлением заметил Марк. – Ко мне в палатку вошёл сам казначей легиона «Африка». И я ему, в шутку как бы, сказал: «А вдруг из этого похода я не вернусь?» А он тогда оговорился, назвал меня Федрусом, и, указав на мою икону Спасителя, предрёк: «И Он тебя не оставит». Вот видишь, брат Федрус, за три дня до встречи нашей и тебе, и мне были даны знаки. А это значит, что Господь Бог уже три дня назад знал, что там, в теснине, будет, и что мы потом с тобою здесь встретимся. И, должно быть, конники той «Вавилонской» армии здесь не случайно разбойных людей гоняли…
6. По всем дорогам Святой Земли
          На другое утро, когда братья вышли на тирский торговый тракт, ведущий вниз – к морю, Марк спросил:
          – Скажи, брат Федрус. Что надо знать всем тем, кто хотят подвизаться в служении Богу?
          И тот, немного подумав, ответил так:
          – Самое главное в нашей жизни – это неустанное стремление к Богу. Видя твоё устремление, брат, Господь нигде тебя не оставит, и всё необходимое сам тебе даст. Все великие перед Богом подвижники живут немногими простыми мыслями. Вот, например: «Цель нашей жизни одна – оправдание в Вечности… Если ты любишь Бога – то обращайся к Нему как к Отцу… Тот, кто ещё не приготовился к видению Небесного Света путём христианской жизни – не может вынести Его… Бог открывается только тем, кто освятил свою совесть. Каждый восстанет из мёртвых в том устроении, на каком уровне совершенства он ушёл в Вечность».
          От всех подвизающихся на пути христовом Бог ожидает всякого совершенства. Самая большая наша брань происходит с невидимыми врагами – за чистоту сердца и ума. Сердце человека чисто, когда оно не пропускает злые помыслы. За одну только победу над мысленным врагом Бог возлагает на подвижников венцы спасения!
          Знание Бога – это не чтение многих душеполезных книг, а то, что возникает от личной встречи с Ним – от опыта молитвы и опыта жизни по заповедям. Многие отшельники не знают даже псалмов, но из-за смирения и множества прекрасных дел их молитвы восходят к Богу огнём. Стяжаемой Благодатью они разгоняют бесов как мух. Человек, победивший в себе злые помыслы, находит у себя и много других добродетелей.
          Если подвижник возьмётся за дело разумно, то сама духовная теплота будет учить его, как управляться во внутреннем, и как держать себя во внешнем. Чтобы у человека была сила в молитве и в борьбе, ему надо иметь смирение, которое скрывает в себе Божественную Силу. Кто насколько умалит себя при жизни – тот настолько и возвысится перед Богом. 
          От многих молитв в нашей душе рождается Рай. Псалмопение вместе с апостольскою молитвой делает душу нежной и услаждает её. Приступая к молитве и к любой работе с молитвой, ты ощущаешь себя служителем Христа… Душа в молитве растёт, ширится и созревает для Господа. Молитва – это не то, что вопиют уста, но то, что движется в сердце. Плод молитвы – не теплота и сладость, а Страх Божий и Сокрушение. Молись, брат, больше, и молитва сама тебя всему научит. И когда мы идём ко Господу и молимся, то все препятствия на нашем пути исчезают.
          Бог ведёт в Царство Божие не тех, кого Он хочет, а тех, кто сами туда идут. Все виды духовных подвигов – это только лишь средства, чтобы обогатиться духовно. Цель же всех подвигов – это обретение внутреннего мира и любви. Встреча наша с Богом, при Втором Пришествии Его, будет полностью зависеть от нашего соприкосновения с Ним в этой земной жизни.
          Поучая братию, великий отшельник авва Исаак Сирин сказал, что мы лишаемся наслаждения общения с Господом нашим, пребывая постоянно с людьми. Одиночество соединяет нас с Богом. От молчания в нас возрастает ревность ко Господу и любовь к людям.
          Любовь и дружба в нас возрастают, если мы чем-то для них жертвуем. Скольким же нужно пожертвовать ради Бога, чтобы нам, как и Апостолам, как Лазарю Четырёхдневному с его сёстрами Марфой и Марией, как начальнику мытарей Закхею и как Фотинии Самарянке – удостоиться любви и дружбы Самого Иисуса Христа?!…
          Сразу за городскою стеною Тира вдоль узких улочек теснилось лавки, забитые всякими товарами. В одной из них, куда вошли братья, толстый торговец Агапит с добродушной улыбкой показал Марку на все царапины на его шлеме, отметины на его кольчуге и все дыры на его красном плаще. И потом решительно произнёс:
          – Оружейник, посмотрев на доспех твой, скажет: «Всё это мне не исправить». Ну кто у меня побитый доспех купит? Вы, офицеры, – народ привередливый. Потому я могу дать тебе за всё это только три намисмы.
          Марк опустил голову, постоял так немного и, повздыхав, согласился. И тогда очень довольный торговец протянул ему три золотые монеты, а потом и простую одежду.
          Когда братья вышли на улицу, Марк у Федруса спросил:
          – А теперь дай совет, брат, с чего мне начать новую жизнь?
          – Спаситель наш сказал: «Ищите же прежде Царствия Божия и правды Его, и всё, что вам надо – приложится», – ответил тот ему. – Вот если ты имеешь большую веру Христу, и раздашь все деньги свои здесь бедным, то и обретёшь сокровище на Небесах, и будешь поставлен, как воин Христов, на Божественное довольствие.
          Но ты можешь поступить и иначе. Сейчас на кораблях в город Тир приплывают паломники, желающие попасть в Вифлеем на Рождество. Я для того и пришёл сюда, чтобы стать им проводником. Вот если и ты пойдёшь с нами в Вифлеем на Рождество, то сможешь там отдать своё золото в дар Младенцу-Христу… В Вифлеемском монастыре Вертепа Господня на золото отца Григория было начато строительство большой гостиницы для паломников. И сейчас она всё ещё строится.
          На это Марк тихо улыбнулся, поднял руку с монетами и сказал:
          – Вот три намисмы в моей руке, полученные за доспех, и ещё две намисмы у меня были. Спасибо, брат, за совет! Все пять намисм я отнесу в дар Младенцу Христу. Пойдём, брат, давай поищем паломников…
          И когда братья пришли в ту часть Рыбного рынка, где продавалась бронзовая посуда, одежда, палатки и был загон для скота – к ним сразу же подошли три мужа со стрижеными бородками. У них у всех были одинаковые серые плащи с капюшонами из хорошей ткани, серые кожаные шапочки и черные сапоги. И вот самый высокий из них приветливо сказал:
          – Здравствуйте, государи! Кто же из вас Евтихий?
          – Евтихий – это я, – приподнял руку Федрус.
          – Уважаемый Евтихий, мы три писаря из Нового Рима, я – Мефодий, вот Агафон и Денис. Мы каллиграфы и берём заказы на изготовление копий Священного Писания. И потому мы сами желаем увидеть евангельские места. Здесь мы наняли мальчика-погонщика с двумя верблюдами, купили две палатки, и ещё хлеб и рыбу – копченую и солёную. И теперь нам нужен хорошо знающий Писание и всю Землю Святую проводник. Один торговец нам показал на вас и сказал: «Вот идёт странствующий инок Евтихий со своим попутчиком, как две капли похожим на него. Евтихий Писание точно знает. И ещё он знает много всяких историй о чудесах Божиих и сам интересно говорит».
          Не возьмёшься ли ты, Евтихий, провести нас по всем евангельским местам, чтобы успеть нам в Вифлеем к Рождеству? Мы желаем увидеть Назарет, гору Фавор, Кану Галилейскую, море Галилейское и Капернаум, где изначально жил, проповедовал и совершил множество чудес сам Спаситель с Матерью своею. А ещё мы хотим пройти через окрестность Иорданскую, до горы Фавор и увидеть Солёное море. И непременно нам нужно посетить Храм Воскресения Господня в Иерусалиме.
          – Я готов вам послужить, мои государи, – неторопливо ответил им Евтихий и добавил: – Но вот рядом со мною идёт мой родной брат Марк. Он тоже, как и вы, прибыл вчера из-за моря, и мы тоже решили пойти с ним в Вифлеем. Если вы согласитесь взять нас обоих на своё съестное довольствие, то я соглашусь быть вашим проводником.
          Мефодий сразу же призадумался, посмотрел на своих друзей, сказал:
          – Но если мы возьмем вас обоих на наше довольствие, то нам нечем будет тебе заплатить, Евтихий, за твой труд.
          – А я соглашусь получить в счёт оплаты труда своего всю дорогу двойное довольствие.
          На это все писари заулыбались и покивали головами.
          – Но объясни прежде, Евтихий, нам притчу Христову, – сказал кудрявый Денис. При этом он достал из сумы свиток пергамента и стал с него читать: «Один человек был богат и имел управителя, на которого донесено было ему, что расточает имение его; и, призвав его, сказал ему: что это я слышу о тебе? дай отчет в управлении твоем, ибо ты не можешь более управлять. Тогда управитель сказал сам в себе: что мне делать? господин мой отнимает у меня управление домом; копать не могу, просить стыжусь; знаю, что сделать, чтобы приняли меня в домы свои, когда отставлен буду от управления домом. И, призвав должников господина своего, каждого порознь, сказал первому: сколько ты должен господину моему? Он сказал: сто мер масла. И сказал ему: возьми твою расписку и садись скорее, напиши: пятьдесят. Потом другому сказал: а ты сколько должен? Он отвечал: сто мер пшеницы. И сказал ему: возьми твою расписку и напиши: восемьдесят. И похвалил господин управителя неверного, что догадливо поступил; ибо сыны века сего догадливее сынов света в своем роде. И Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители…»
          Евтихий же потёр рукою лоб и сказал:
          – Всякая притча Христова – это бездна смыслов и поучений, поскольку её сказал не человек, но Сам Бог. Где мне, и кто я такой, чтобы понять всё вложенное в неё?!… Но и я кое-что в ней вижу. И вот посудите, верно ли вижу?
          Как мне видится, Бог говорит в этой притче о новом делании для спасения души человеческой. «Один богатый человек» – это Сам Бог, а управитель – это душа человеческая. Дом, которым управляет душа – это тело человека. Отставка души от управления телом – это земная смерть. Когда человек живёт скверно, то он «расточает имение Божие» в своей душе. «Что это я слышу о тебе? дай отчет в управлении твоём» – это призыв Бога к грешной душе одуматься. Душа-управитель обеспокоилась: «что мне делать?», ведь скоро Бог призовёт меня. «Копать» – ну то есть, подвизаться ко спасению – «не могу», да и молиться не умею – «просить стыжусь». Ну как же, думает она, попасть мне в селения праведных после земной жизни?
          И вот управитель начинает новое делание. Различные долговые расписки людей перед Богом – это разные виды человеческих грехов. Как-то домоправитель узнал, что если кто-то объявит себя виноватым во грехе, содеянным кем-то другим, то долг согрешившего человека перед Богом уменьшается. Принятие чужого греха на себя содержит жертву. А так как сам Иисус Христос является сплошной жертвой за нас всех, то за каждую нашу жертву Он простит что-то из нашего собственного греха. «Сыны света в своем роде» – это отсылка на подвижников Ветхого Завета. «Похвалил господин управителя неверного, что догадливо поступил» – это значит, что Господь даровал ему Благодать большую, нежели чем давал при всяком прежнем делании.
          Постойте-ка, судари! А ведь один из святых нечто подобное говорил. Должно быть, по этой самой притче. «Благодать Божья приходит, когда мы берём чужой грех на себя, считая, что это я сделал, и каясь»… А теперь посмотрите, как много и путано говорил вам я от ума своего, и как о том же, Святым Духом, сказал святой…
          Писаря многозначительно переглянулись, довольно покачали головами, и Мефодий сказал:
          – Хорошо, веди нас, Евтихий, вместе с братом своим, по всем дорогам Святой Земли. А ещё мы надеемся услышать от тебя много историй о чудесах Божиих в пути.
          – Ну что же, государи мои, если у вас уже всё готово, то давайте прямо сейчас и отправимся в путь. Сначала мы пойдём к морю Галилейскому и посетим Кану Галилейскую, где наш Спаситель очень символично совершил первое чудо – превратил воду в виноградное вино. Ведь вода – это символ земного испытания, а вино – это райское наслаждение…
          Когда новая группа паломников Евтихия вышла из Тира, он указал на растущие на склонах холмов виноградники и сказал:
          – Вот посмотрите, мои государи… Здесь созревает тот самый виноград, из которого здешние виноделы получают самое лучшее и самое дорогое в мире вино – «пылающее финикийским огнём». И такие плантации здесь по всему побережью, да и во многих селениях Святой Земли они тоже есть. Здешние виноделы говорят, что Бог дал людям виноградную лозу для утешения в земной жизни. Виноградные грозди богаты сладким соком, необходимым для изготовления вина, а если размять немного виноградных зёрен, то получается прекрасная закваска, которая сразу же сбраживает виноградный сок. Для получения хорошего вина после сбраживания оно должно постоять в амфорах в прохладном месте много лет. Но если вы попробуете сами сделать вино, то оно у вас не загорится в кружках, в лучах солнца, «финикийским огнём», и вряд ли будет вкусным. Местные виноделы знают много секретов его изготовления, которые они хранят в великой тайне и передают из поколения в поколение. Финикийские купцы всегда богатели на этом вине, а также на охре, которую также получают тут. Изготовление красной краски они тоже хранят в большой тайне.
          Изначально Тир был построен финикийцами на побережье Великого моря, напротив одноимённого острова. Город этот имеет бурную историю, уходящую в самую глубокую древность. Он был и под владычеством хеттов, и египетских фараонов, но всегда оставался свободным для торговли. Говорят, что финикийские купцы столь прижимисты, что могут выжать выгоду даже из камня.
          Из опасений перед вавилонским завоевателем – царём Навуходоносором город Тир был перенесён с побережья на одноимённый остров, располагающийся в четырёх стадиях (~800 метров) от берега, и там его обнесли крепостною стеной. Несмотря на то, что на острове нет дров и очень мало пресной воды, он сумел выдержать многолетнюю осаду Навуходоносора. Но позже, после семимесячной осады, город Тир был захвачен другим великим завоевателем – Александром Македонским. Тогда по его приказу до острова была сделана насыпь. Позже ту насыпь сначала разрушили, а потом её вновь отсыпали и расширили. Так Тир оказался на полуострове, далеко вдающемся в море. С тех пор в его Северной и Южной гаванях всегда стоит великое множество торговых кораблей. А очень смекалистые тирские купцы для их удобной погрузки и выгрузки повсюду построили надёжные каменные причалы…
          Первая христианская Церковь в городе Тире была основана сразу после избиения камнями первомученика Стефана. Иисус Христос с учениками своими в сам город Тир не входил, но прошёл рядом с ним. В этих местах Он исцелил очень много больных. Узнав о тех чудесах, одна хананеянка – вот с того места, где наш тракт начинает подъём в гору, – прокричала Иисусу Христу:
          – «Помилуй меня, Господи, Сын Давидов, дочь моя жестоко беснуется!»
          – «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева», – сказал Он.
          – «Господи, помоги мне!» – кланяясь, говорила она Ему.
          – «Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам…»
          – «Так, Господи! » – сказала она, – «но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их».
          – «О женщина! Велика вера твоя. Да будет тебе по желанию твоему…» – сказал ей в ответ Иисус. И вот её дочь исцелилась в тот час…
          А вон там, где подъём кончается, за тем вот холмом, есть поляна, очень удобная для ночлега. С неё открывается прекрасный вид и на всё море, и на эту округу. А когда на небе сияют звёзды, то если встать на краю той поляны, то тебе покажется, что ты стоишь на самом краю Земли. Ведь там звёзды сияют и над тобою, и перед тобою, и даже, будто бы, под тобою… Прошлую ночь мы с Марком ночевали там и удостоились увидеть прекрасный морской закат. Я предлагаю вам, государи мои, сделать наш первый долгий привал именно там.
          У той дубовой колоды, где Евтихтий и Марк провели прошлую ночь, все путники дружно развьючили двух верблюдов, поставили две шатровые палатки и развели огонь. Когда травяной настой в новом бронзовом котле закипел, все они расселись на траве подле двух блюд с тирскими хлебами и копченой рыбой. Каждый ел столько, сколько хотел, и потом все они пили душистый настой, макая хлеба в мёд.
          В тот вечер закат над морем был особенно красив, так как далёкие облака по краям своим сияли золотом на жарком малиновом небосводе.
          И уже в ночи, когда дубовые сучья лизали и лизали языки алого пламени и те мерно потрескивали, кудрявый Денис повернулся к проводнику и спросил:
          – Скажи мне, Евтихий, а почему Иисус Христос был с той хананеянкою так строг? И как понять Его слова: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева»?
          – Тут дело в том, мои государи, что в те давние времена одни только дети Израиля имели правую веру, – ответил тот. – Через пророка Моисея и других еврейских пророков им было сказано, что без Бога все они погибают, и что их спасёт только Христос. Хананеи же уже давно отпали от Единого Бога и стали язычниками. Язычество – это самая неправая вера, потому что люди, принявшие её, вместо Бога почитают падших ангелов, предавших Бога. О том, что люди опасно ходят и могут погибнуть не только телом, но и душою, падшие духи помогли хананеям забыть.
          – Ну а как нам, людям, узнать, какая вера правильная?
          – Спаситель наш сказал так: «Я то и есть»! И потому всем тем, кто уверовал во что-то отличное от апостольского христианства – Бог Благодати своей не даёт. А без приобщения к Благодати спастись невозможно.
          Люди обычно думают, что все мысли, витающие в их головах, – их собственные. Но это не так. Очень много лукавых мыслей, с первого взгляда хороших, но влекущих нас в погибель, да и доводов в пользу ересей тоже, в наши головы всевает сам враг. Какие помыслы принять к исполнению, а какие отвергнуть – каждый решает сам, исходя из устроения своего. И на это святые нам говорят: «Каждая неправильная мысль, принятая за правду, сначала приводит к смерти земной, а потом и к духовной».
          При пострижении в иноки настоятель Вифлеемского монастыря благословил меня послужить келейником у досточудного аввы Мосха. Мне посчастливилось пожить вместе с ним две недели в одной келье и потом с ним пройти ещё три пути. Вот, как сам он поучал нас о правой и неправой вере.
           «К великому пред Богом старцу, жившему в пещере, в лавре Каламонской, пришел некий брат, чтобы спросить о блудных помыслах. И старец наставил его.
          Тогда брат поблагодарил его, и с болью сказал:
          – Я бы остался с тобою, отец мой, навсегда! Но я нахожусь в общенье с несторианами.
          Старец же сразу стал ему говорить:
          – Оставь несторианскую ересь, брат, порочащую Пресвятую Богородицу! Присоединись ко Святой вселенской апостольской Церкви! Нельзя спастись, неправильно веруя!
          – Отче!! – взмолился тот. – Да ведь все говорят так – если не будешь общаться с нами, то не спасешься! Помолись за меня ко Господу, отец, чтобы Он показал мне, какая вера истинна.
          Старец обрадовался той просьбе и пошёл к Солёному (Мертвому) морю молиться.
          Наутро тому брату явился некто страшный, взял его и привёл в место мрачное и смрадное. Там в огне он увидел Нестория и Феодора, моего несчастного одноимённика Евтихия и Аполлинария, Евагрия и Дидима, Диоскора и Севира, Ария и многих других еретиков. И ему тот страшный сказал:
          – Познай истину! Вот место, уготованное всем еретикам – и тем, кто нечестиво учит, и равно тем, кто следуют их учениям. Если ты не желаешь быть в этом месте, то обратись к Святой апостольской Церкви, к которой принадлежит молящийся за тебя старец… Я говорю тебе! Если и всеми добродетелями украсится человек, но неправо верует, то он попадет в это место!!
          Увидев всё это сам, тот брат пришел в себя и остался жить со старцем.
          – А кто был тот страшный, что взял брата? – подперев рукою голову, спросил кудрявый Денис.
          – Кто же ещё? Да конечно – святой ангел. Святость Божьего Мира непомерно велика для нас падших. И потому, когда отверзается незримая дверь в Небо, то грешная человеческая душа приходит в священный трепет. А увидев великое ангельское совершенство, человек ужасается из-за того, что осознаёт рядом с ним своё ничтожество. Вот потому все ангелы нам и говорят: «Не бойтесь!» Тот ангел показал заблудшему брату ад.
           «Чем же неправые отличаются от правоверных?» – можете вы спросить. Все правые исповедуют только то, что дал людям Сам Бог, а все неправые почитают за истину некое смешение добра и зла, что является перед святостью Бога нечистою.
          И здесь есть ещё одна важная деталь, на которую я всем внимание обращаю. Сами ангелы не говорят людям ничего. А если уж ангел что-то сказал, то это значит, что это захотел сказать человеку Сам Бог. Вот посмотрите, как тот ангел заблудшему иноку сказал: «Я говорю тебе! Если и всеми добродетелями украсится человек, но неправо верует, то он попадет в это место!!» Все ангелы – это само смирение, и потому ни один из них не может сказать: «Я говорю тебе!»
          Так авва Иоанн Мосх, со слов другого старца, рассказал нам следующее.
          Был старец, столь святой и чистой жизни, что когда он совершал святую литургию, то часто видел ангелов, стоящих справа и слева от алтаря. Усвоив у еретиков чин службы и будучи сам несведущ в божественных догматах, он, по простоте и не злонамеренно, во время службы говорил не то, что должно, не сознавая своей ошибки.
          По Промыслу Божию, к нему пришел брат, сведущий в догматах, в сане диакона, и сказал: «Отче, то, что ты сказал во время священнодействия, несогласно с православной верой, но заимствовано у еретиков». По обычаю видя ангелов, старец сначала не поверил ему, но потом, всё же, у них спросил:
          – Вот что говорит мне диакон. Правда ли это?
          – Послушайся его: он правильно говорит, – сказали ему ангелы.
          – Почему же вы не сказали мне этого?
          – Бог так устроил, чтобы люди были исправляемы людьми же, – ответили они.
          Вы видите, мои государи? Господь Бог не желает, чтобы нас – людей наставляли ангелы. Всё в нашем мире Он устраивает Сам по промыслу своему. Вот каков Бог наш! Он всемогущ, всё знает наперёд и может Сам наставлять всех людей одновременно. А вразумляет Он нас по-разному: чаще всего через других людей, и только в особых случаях через ангелов. 
          Авва Григорий, пресвитер киновии Схолариевой, сказал нам, что у них в келиях жил старец – великий подвижник. Он был прост в вере и без разбору причащался, где придется. Однажды явился ему ангел Божий.
          – Скажи мне, старец: если ты умрешь, как желаешь ты быть погребенным? Так ли, как погребают египетских иноков, или – как иерусалимских?
          – Не знаю, – отвечал старец.
          – Смотри, – сказал ангел, – я приду к тебе чрез три недели – и ты дашь мне ответ.
          Старец отправился к другому старцу и рассказал ему то, что слышал от ангела. Тот выслушал, изумился и спросил старца:
          – Где ты причащаешься святых Таин?
          – Где придется…
          – Смотри – не причащайся нигде вне святой кафолической и апостольской Церкви, в которой прославляются четыре святых собора: Никейский, Константинопольский, первый Ефесский и Халкидонский. И вот – когда придет ангел, скажи ему: «Желаю быть погребенным по иерусалимскому обычаю».
          По прошествии трех недель пришел ангел и спросил старца:
          – Ну что же, старец? Надумался ли?
          – Желаю быть погребенным по-иерусалимски, – отвечал старец.
          – Хорошо, хорошо! – сказал ангел. И старец тотчас предал душу Богу.
          Все это произошло, чтобы старец не потерял своих подвигов и не был осужден с еретиками. Ведь в великих египетских пустынях сейчас распространились ереси, и иные иноки стали жить как миряне – с дорогой посудой, хорошей мебелью и с картинами на стенах.
          А ещё в лавре Каламонской один пресвитер рассказал нам о несторианской ереси следующее.
          – Однажды я увидел во сне величественную Жену, облаченную в порфиру, и двух мужей, сияющих святостью и достоинством. Все они стояли у моей кельи. То была Владычица наша Богородица со святыми – Иоанном Богословом и Иоанном Крестителем. Я стал просить Владычицу сотворить молитву в моей келье. Но Она не соизволила. А я не переставал умолять Её, говоря:
          – Да не буду я отвержен, унижен и посрамлен, и многое другое.
          – У тебя в келье – Мой враг! Как же ты желаешь, чтобы Я вошла?! – сурово сказала мне Она и удалилась.
          Я пробудился и стал скорбеть. После долгого испытания я не нашел в себе никакого прегрешения против Неё. Погрузившись в печаль, я стал читать книгу. То было писание блаженного Исихия, пресвитера иерусалимского. В самом конце её я нашел два слова нечестивого Нестория, и тотчас понял, что вот он – враг Пресвятой Богородицы. Немедленно я отнёс эту книгу её владельцу.
          – Возьми, брат, свою книгу. Она принесла мне больше вреда, чем пользы, – сказал я ему и рассказал свой сон.
          Владелец той книги немедленно вырезал ножом из неё два слова Нестория, предал их огню и сказал:
          – Да не останется и в моей келье враг Владычицы нашей Пресвятой Богородицы!
          А вот что мне довелось узнать о ереси Севира.
          – Есть в Новом Риме, как раз посредине между святой Софией и святым Фавстом, гостиница. Однажды её гостинник просил авву Феодула на несколько дней его заменить. Авва Феодул нашел в ней инока, родом сирийца, у которого ничего не было, кроме власяницы, плаща и нескольких хлебов. Стоя в одном углу, он проводил день и ночь в песнословии Богу и ни с кем не говорил.
          В воскресный день авва Феодул говорит ему:
          – Брат, не сходишь ли ты ко святой Софии, чтобы причаститься святых и божественных Таин?
          – Нет! – ответил он.
          – Отчего же?
          – Я принадлежу к последователям Севира и не состою в общении с Церковью.
          Видя его добродетель и услышав такое, Феодул пошел в свою келью и, пав на лице пред Богом, три дня молился со слезами: «Господи Христе, Боже наш, преклонивый небеса по неизреченному и бесконечному человеколюбию и сошедый нашего ради спасения, воплотивыйся от Владычицы Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии, открой мне: кто истинно и прямо верует, мы ли, чада Церкви, или последователи Севира?»
          На третий день кто-то незримый сказал ему:
          – Иди, Феодул, и увидишь веру его.
          В то утро тот инок всё так же стоял и пел песнопения Богу. Авва сел рядом и около часа смотрел на него. И вот, Бог свидетель! Авва увидел голубя, парящего над главою инока, почерневшего как бы от сажи в трубе, истрепанного и безобразного. Тогда он понял, что явившийся ему черный и безобразный голубь и означает их веру…
          Уже ночь, судари, что вы желаете – послушать ли меня ещё, или идти к палаткам и отдохнуть?
          – Я бы ещё послушал тебя, Евтихий, – сидя на другом бревне за костром, задумчиво сказал смуглый Агафон.
          – А я бы и до утра послушал, – тем же тоном добавил кудрявый Денис.
          – Ну, хорошо… Жили в тридцати милях от киликийского города Эгов два столпника, в шести милях один от другого. Один из них принадлежал к Святой апостольской Церкви, а другой был последователем ереси Севира. Православный подвижник, как бы озаренный свыше, просил еретика прислать ему частицу причастия. Тот обрадовался и немедленно послал ему просимое. Православный раскалил сосуд до жара пылающего и положил в него частицу, присланную еретиком. И она тут же сгорела. Затем он положил туда частицу святого православного причастия. Раскаленный сосуд мгновенно охладился, и это причастие осталось целым и невредимым. Православный столпник хранил эту частицу у себя и благоговейно показал её авве Мосху и спутнику его, когда они были у него…
          Вот видите, судари, для того, чтобы православный столпник не впал в ересь, Бог попустил сгореть нечестивому причастию, и сделал так, что истинное причастие не сгорело. И вот ещё одна история о столпнике.
          Блаженный Ефрем, патриарх антиохийский, был пламенным ревнителем православной веры. Услышав об одном столпнике в области города Иераполя, что он принадлежит к числу последователей Севира и акефалов, отправился, чтобы вразумить его. Прибыв к столпнику, он начал его убеждать и молить, чтобы он прибег к
апостольскому престолу и вступил в общение со святой апостольской Церковью.
          – Я не вступлю в общение с собором без особенного основания, – отвечал
столпник.
          – Какого же доказательства ты желаешь от меня для убеждения в том, что, по
благодати Иисуса Христа, Господа Бога нашего, святая Церковь свободна от всякой нечистой примеси еретического учения? – спросил его дивный Ефрем.
          – Господин патриарх, – сказал столпник, – разведем огонь и войдем вместе в пламя. Кто выйдет невредимым, тот и будет православным, и мы должны будем последовать ему.
          – Следовало бы тебе, чадо, послушаться меня, как отца, и ничего более не требовать, а ты потребовал от меня того, что выше моих слабых сил, – возразил патриарх. – Впрочем, я уповаю на милосердие Сына Божия, что ради спасения души твоей исполню и это.
          И немедленно чудный Ефрем обратился к предстоявшим со словами: «Благословен Господь! Принесите дров». Дрова были принесены. Патриарх зажигает их пред столбом и говорит столпнику: «Сойди со столба и, согласно твоему решению, войдем оба в пламя». Столпник был поражен твердым упованием патриарха на Бога и не соглашался сойти.
          – Не ты ли сам пожелал этого? – спросил патриарх. – Отчего же теперь не хочешь исполнить?
          Сказав это, патриарх снял с себя омофор и, близко подойдя к пламени, вознес
молитву: «Господи Христе, Боже наш, благоволивший ради нас воистину воплотиться от Госпожи нашей Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии, Сам укажи нам истину!» И, окончив молитву, бросил свой омофор в средину пламени. Пламя пылало около трех часов. Дрова все сгорели, а омофор оказался целым и невредимым, без всякого даже знака от пламени. При виде этого столпник, уверившись в истине, умилился, проклял Севира и ересь его и присоединился к святой Церкви. Приобщившись святых тайн из рук блаженного Ефрема, он прославил Бога.
          На острове Кипр есть монастырь Страннолюбцев. Авва Иоанн Мосх со спутниками нашли в нём инока родом из Милета, по имени Исидора. Тот инок всё время плакал с воплями и рыданиями.
          Спутники аввы много раз просили его, чтобы он хоть немного престал от плача, но тот всё рыдал и говорил всем:
          – Я столь великий-великий грешник, какого не было от Адама до сего дня!
          – Правда, отче, – сказал авва Иоанн. – Мы все – грешники. Кто без греха, кроме одного Бога?
          – Поверьте мне, братия, – отвечал инок, – ни в Писании, ни в Предании, ни между людьми я не нашел грешника, подобного мне, и греха более тяжкого. Вот послушайте и помолитесь обо мне.
          – В мирской жизни я был женат. Мы с женою принадлежали к секте Севира. Однажды я узнал, что она ушла к соседке, чтобы вместе причаститься. А соседка принадлежала к Святой апостольской Церкви. Я бросился туда. Войдя в дом, я увидел, что жена уже принимает святое причастие. Тогда, схватив её за горло, я заставил извергнуть святыню. Подняв святое причастие, я стал бросать его в разные стороны, и оно упало в грязь. И тогда молния перед моими очами мгновенно восхитила его с того места... Прошло два дня, и вот я вижу эфиоплянина, одетого в рубище.
          – Я и ты – мы оба – осуждены на одинаковую кару, – сказал он.
          – Но кто ты? – спросил я.
          – Я тот, кто ударил Творца всех – Господа нашего Иисуса Христа по ланите во время Его страданий, – ответил мне эфиоплянин.
          – Вот почему я не могу перестать плакать…
          А вот что узнал авва Мосх от пресвитера Анастасия Иерусалимской церкви святого Воскресения Христа, Бога нашего.
          Однажды в ночь под воскресенье Космиана, жена патриция Германа, пришла одна, желая поклониться святому и животворящему гробу Господа нашего Иисуса Христа. Она уже приблизилась к вратам святилища. И вот ей навстречу явилась видимым образом наша Владычица Пресвятая Богородица в сопровождении других жен.
          – Ты не принадлежишь к нам, не наша, поэтому и не входи сюда, – сказала Богоматерь. Космиана, действительно, принадлежала к секте Севира. На настойчивые мольбы о дозволении войти ко святому гробу Богоматерь отвечала:
          – Поверь мне, женщина, что ты не войдешь сюда, если не присоединишься к нам.
          Поняв, что ересь возбраняет ей доступ к святыне, Космиана позвала диакона. Когда тот пришел со Святою Чашею, и она причастилась святого Тела и Крови великого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, то удостоилась поклониться и святому животворящему гробу Господа.
          Помолчав немного, Евтихий пояснил:
          – Когда кто сам в себе смешает правду и неправду о Господе, то тогда в нём и только в нём райское вино Каны Галилейской превратится в уксус распятия. Всем тем, кто неправо веруют – Бог Духа Святого не даёт. А без Благодати Божьей ни спастись и ни сотворить никакого чуда – невозможно… И потому все лжеучители обманывают людей, ищущих спасения, одними жестами, улыбками, и языком…
          На другой день, когда Евтихий с братом Марком, тремя писарями и погонщиком с двумя верблюдами снова вышли на торговый тракт, Мефодий зашагал рядом с проводником и спросил:
          – Уважаемый Евтихий, а верно ли говорят, что громы – это глас Бога?
          – Да, так говорят, – качнув головою, ответил тот и добавил: – Когда великий Апостол Иоанн Богослов записывал Откровения Божьи в своей пещере на острове Патмос, то ему о войнах самых последних времён рассказали громы. А сила вокруг него собралась такая, что даже скала треснула. Мы же, обычные люди, языков громов не понимаем. Но вот Григорий, человек христолюбивый и богобоязненный, бывший начальник одной из африканских провинций, рассказал нам следующее.
          На его родине, в сирийской провинции Апамее, есть местечко, называемое Гонаг. В его окрестностях дети пасли скот. Однажды кто-то из них предложил поиграть «в церковное собрание» и отслужить обедню. Все дети с ним согласились. Один мальчик, хорошо знавший слова молитв, был поставлен священником, а два других – диаконами. Прямо на поляне дети нашли большой гладкий камень и начали игру. И вот на тот камень, как на жертвенник, они положили хлеб и поставили в кувшине вино. Мальчик, избранный священником, встал пред жертвенником и начал произносить молитвы святого возношения. А диаконы, тем временем, махали поясами.
          Когда всё было устроено по церковному чину, и настал черёд приступить к раздроблению хлеба, то вдруг с неба ниспал огонь. Он испепелил всё, что приносилось на камне, и сам камень, не оставив от него и следа. От того дети упали в страхе и не могли ни встать, ни закричать. Родители нашли их распростертыми на земле. На другой день ребятишки пришли в себя и рассказали, что они делали и что случилось. Их родители сообщили об этом епископу.
          Епископ тот час же со всем клиром отправился на место происшествия. Увидев следы небесного огня и расспросив обо всём детей сам, он назначил их всех в иноки. На том самом месте он устроил монастырь, ставший впоследствии знаменитым. Там, куда ниспал небесный огонь, был поставлен святой жертвенник и устроен Храм. Господин Григорий сам видел в том монастыре одного из тех мальчиков.
          Очень похожий случай произошёл в древнем мире. Когда старшие сыновья Адама и Евы – Каин и Авель принесли на гладких камнях свои жертвы Богу, то с неба тоже ниспал огонь и испепелил и жертву, и жертвенник Авеля…
          А вот что нам известно из записей церковного историка Руфина, из прежнего времени, о другой игре детей «в Церковь». Однажды святой Александр, папа Александрии, взглянул на море и увидал на берегу его по обыкновению играющих там детей. В тот день они представляли епископа и всё, что обычно по чину совершается в Храме. Присмотревшись же к игре их, папа Александр вдруг увидел, что некоторые таинства у них совершаются со снисхождением Божественной Благодати. Пораженный этим зрелищем, он тотчас же созвал духовенство и послал найти тех детей.
          Когда детей привели, то святой Александр стал их расспрашивать, что они делали. Ребятишки перепугались и чистосердечно рассказали ему обо всем. Как оказалось, мальчик Афанасий, которого дети поставили епископом, тогда огласил некоторых мирян, и другие дети, избранные в клир, окрестили их. Узнав, что то крещение было проведено в точности по чину Богослужения, папа Александрии постановил: «Вторично таинство святого крещения над окрещёнными не совершать». Тех же детей, что представляли в игре диаконов и священников, он посвятил пред лицом Бога на служение Церкви, и с тех пор они содержались на её средства.
          Далее историк Руфин пишет, что тот мальчик Афанасий, сыгравший на берегу моря роль епископа и затем живший при святом Александре, – обогатился с юных лет благодатными дарами. Подвиги и борьба его против еретиков за Церковь Христову были столь велики, что во вражде к нему соединилась вся вселенная! И цари земные, и царства, и воинства поднялись на него! Дела его были так славны, что величие их не позволяет ни о чем умолчать, и столь многочисленны, что разум теряется, о чём рассказывать…
7. Строители Третьего Рима
          До праздника Рождества три писаря и Марк вместе с Евтихием посетили на Святой Земле немало святых мест, и пришли в Вифлеемский монастырь Вертепа Господня за один день до наступления его. Уже в монастыре Евтихий помог столичным писарям поселиться в только что отстроенную часть гостиницы. Отец-настоятель же, несмотря на всю свою занятость, принял в своей келье инока Евтихия и брата его. Марк рассказал ему о себе, о своей службе в легионе «Африка», и как он был перенесён через всё Великое море на Святую Землю.
          – Ну, что же, если ты имеешь уже Благословление от Господа нашего на пустынножительство, то я могу постричь тебя, как и брата твоего, в иноки, – очень красивым бархатно-басовитым голосом сказал тот.
          – Да будет так, отец-настоятель. К пострижению в иноки я уже готов, – поклонившись ему, ответил Марк. А потом он подал настоятелю на ладони пять золотых намисм и сказал: – А это – мой дар Младенцу Христу к Его Рождеству…
          На второй день после праздника Рождества настоятель постриг Марка в иноки с именем Кирилл. Затем оба брата прожили в Вифлеемском монастыре, в одной келье, две недели. Кирилл все дни ходил со всеми иноками на разные монастырские послушания. А вот Евтихий был в монастыре, как портной, нарасхват. В той небольшой мастерской, которую он устроил при рухлядной, теперь постоянно занимались шитьём два инока, а его самого всегда дожидались самые сложные заказы. Да и во дворе монастыря, и прямо в келью к нему подходили пресвитеры, дьяконы и пономари и просили, чтобы он «Во Славу Божию» привёл их церковное облачение в божеский вид. И вот в один из таких дней Евтихий принёс брату своему, к великой радости его, новый плащ, какой был в юности у него – редкого в Риме покроя.
          Когда братья вышли из монастырских врат на тракт, то все путники с интересом глядели на них, так как они и лицом, и всею одеждою были очень похожи.
          И Кирилл у Евтихия спросил:
          – Куда мы теперь пойдём, мой брат?
          – А пойдём мы с тобою, брат мой, по небесной лестнице прямо вверх, – сразу ответил тот. – Этот путь очень труден и очень опасен, но нам с него уже не свернуть. Один великий пред Богом старец сказал, что там, «на Небе, все люди получают награды за чистоту сердца и ума, за любовь и страх Божий, за меру своего служения на пользу общую, за беспрерывное славословие и молитвы, за глубочайшую веру и сокрытое от людей, но явное для Бога богоугодное совершенство». Недавно одному здешнему затворнику был голос: «Если вы, оставив соблазны мира, остались с Господом, то из этого видно, что вы созрели до Царства Божьего». И ещё один из святых сказал, что инок, отказавшийся от общения с людьми, обретает сверхъестественную любовь, делающую его подобным Богу.
          Сегодня вечером, брат мой, мы ещё раз посетим с тобой Храм Гроба Господня. Я всегда захожу в него, когда через Иерусалим прохожу. А потом мы спустимся с иерусалимского семихолмия к Солёному морю, в Лавру преподобного Саввы Освященного и далее пойдём в Киновию преподобного Феодосия Великого. В обеих этих обителях и сейчас есть великие перед Богом старцы. Если пожелаешь – то можешь остаться с ними. Я же опять пойду в Тир, чтобы послужить новой группе поклонников, кого Бог даст. В долине Иордана, которую так любил наш Спаситель, вдоль всей дороги тоже есть великие лавры и маленькие тихие монастыри. И в горах Ливана тоже обители есть. И ещё там в пещерах – в ущельях и на горах, живут и отшельники. Многие из них уже стяжали великие духовные сокровища, которые видят только они одни, и хранят их в тайне, чтобы не потерять. Вот где ты увидишь место своё, брат, – там и останешься.
          – Пусть будет так, – глубоко вздохнув, сказал Кирилл. – Я желаю пройти с тобою, мой брат, весь твой путь, и ещё рассказы твои послушать. И давай переночуем на той самой поляне, где мы с тобою встретились, ещё раз поглядим оттуда на морской закат и посидим у костра в ночи. Ну, а дальше я пойду один, чтобы найти то место, куда меня Господь из-за моря перенёс. Может быть, там и есть моё место.
          В огромном иерусалимском Храме Гроба Господня, сложенном из очень больших гладко отёсанных камней, братья действительно постояли на службе вечером. Ту ночь они провели в одной из странноприимниц. А на другой день Евтихий стал водить Кирилла по тихим улочкам Иерусалима (бывшего много веков столицей первого народа Божьего), всё ему показывая и рассказывая.
          Выйдя из города, когда они шли уже на восход солнца, Евтихий Марку сказал:
          – Перед тем, мой брат, как мы с тобою встретились, я ходил к одному великому старцу в Киновию преподобного Феодосия Великого. Я там простоял весь день с Иисусовой молитвой у кельи его, и лишь на закате он отворил дверь и меня впустил.
          Там я сразу же упал ему в ноги и попросил:
          – Благослови меня, отче, идти во Фракию, чтобы сородичам моим – славянам Благую Весть нести!
          Он же постоял молча, и потом сказал:
          – Встань, Федрус. Идти во Фракию на святую проповедь ты уже опоздал. Славянам южной Фракии Благую Весть принесла сама Пресвятая Владычица наша – Богородица. И вот сейчас, на горе Афон, весьма обильно приносит свои плоды Богу Её духовный сад. Ученик Апостола Павла, Апостол от семидесяти – Карп, был первым епископом в Берии Фракийской. А Апостол от семидесяти – Ерем был епископом во фракийском городе Филиппополе. И уже потом, на самых восточных фракийских землях, ранее отвоёванных греками, римский император Констанций Хлор построил великий христолюбивый город – Новый Рим (Константинополь).
          От них многие фракийские славяне уже приняли святое православие. Сейчас кровь Фракии, с её свободою, уже течёт «во всех жилах» Западной Римской империи, что немало смягчило сам дух восточных ромеев.
          Но те славяне, что при расселении своём отправились на восток – нашли у большой реки Днепр куда более тучные земли, чем фракийские. Там они объединились в племенной союз Антов, да так и остались язычниками. В своё время в те места ходил святой Апостол Андрей. Но всех тех людей, что помнили его – смели дикие гунны. И только объединённое войско Западной Римской империи и их союзников остановило в Галлии нашествие гуннов. И вот с тех пор белые домики славян у реки Днепр растут как грибы. Сейчас Анты очень воинственны и беспощадны к своим врагам. Но все славяне имеют широкие души. И вот когда славяне-анты как народ возмужают и потянутся к мирной жизни – вот тогда они, как и славяне-фракийцы, откроются к православию.
          Из свитков безвестных ливанских старцев мы знаем, что через триста лет на просторах севера появится новый великий народ Божий, сильный своею верою. И за его державою, как когда-то и за Израилем, и ныне за Новым Римом, стоять будет Сам Бог.
          Древний Рим – с его совершенной государственной машиной, с его первым епископом – великим Апостолом Петром и всей плеядой его преемников – римских пап, а также – с его катакомбными церквями и многими мучениками и исповедниками за Христа – был первым политическим и религиозным центром мира. 
          Затем римский император Констанций Хлор переместил политический и религиозный центр мира во вновь построенный им город – в Новый Рим. Второй Рим принял от первого Рима его совершенную государственность и трудами своих великих святых отточил догматы и создал такую стройную систему вероучения, что она позволит их потомкам пронести святое апостольское христианство через все века – до последнего дня этого мира. Ну, а так как Новому Риму создать симфонию религии и государства не удалось, то он однажды ослабнет и падёт. 
          Но перед тем, как Новый Рим падёт, где-то на севере поднимет к Небу свои белые храмы с куполами и крестами Третий Рим! Именно он и примет из слабеющих рук Нового Рима святое апостольское христианство. Став третьим политическим и религиозным центром мира, Третий Рим пронесёт святую апостольскую веру уже до самых последних времён. А вот сам дух и всю чистоту правой веры Третий Рим возьмёт не от великих пустынь египетских, не от Рима, не от Нового Рима, а именно отсюда, от её первоистока – со Святой Земли.
          Третий Рим, как главный и прямой наследник Второго Рима (Нового Рима или Константинополя), примет от него церковное богослужение в храмах, большую часть его святынь, приветственные поклоны, покрой одежды и даже народные нравы. А вместе со всем этим он примет в «жилы» свои и толику «фракийской крови», с её свободою.
          Всё в этой жизни, Федрус, происходит по промыслу Божьему. Тебе идти с Благой Вестью к одним твоим сородичам на ближний север, к славянам Фракии, – уже поздно, а к другим сородичам на дальний север – ещё рано. Но ты можешь, как мне видится, помогать славянам-антам строить Третий Рим, находясь здесь, если будешь с усердием подвизаться во Христе. Ведь все, кому нужна Правда Божья и правая вера, приплывут искать её сюда сами – на место земного жительства Иисуса Христа. И они должны найти здесь не побитое молью ересей христианство, а подлинные примеры святого христианского жития…
          И потом Марк ещё спросил у Евтихия:
          – Так что же, брат? Выходит, мы не случайно идём здесь с тобою? Не нам ли, сопричастным и Первому, и Второму Риму, предстоит хранить и укреплять здесь тот дух, что будет положен в основание Третьего Рима?
          – Да, именно так, мой брат. Мы потому и идём сейчас с тобою по Святой Земле, на восход солнца! – ответил тот. – И пока не поднимется в своих золотых куполах – будто в офицерских римских шлемах – Третий Рим, нам предстоит здесь стоять с тобой, под знаменем апостольской веры, как тем лучникам в теснине, против полчищ всех неправых и неверов. Вот посмотри, мой брат, на подвиги тех подлинных христиан, которые подвизались здесь во Христе до нас…
          Жил в этих местах один подвижник, пожелавший принести ко Господу своё смирение, кротость и любовь. Живы ещё и те люди, кто помнят его.
          Тот старец выходил часто на дорогу, ведущую от Святого Града к священному Иордану. Замечал ли кого-либо утомившимся – он брал его ношу и провожал до святой горы Елеонской. Возвращаясь обратно по той же дороге, он нес тяжести других до Иерихона. Можно было видеть, как, обливаясь потом, тот старец несёт на плечах одного, а иногда и двоих отроков. Иногда он сидел у дороги за чинкой обуви, для чего брал с собою кожи, нити и иглы. Одних он поил водою, а других кормил хлебом, что всегда носил при себе. Если приходилось встретить ему нагого, то он снимал свою одежду и отдавал ему... Когда случалось ему находить мертвого при дороге – он совершал над ним чин погребения и хоронил. Если видел, что кто-то из односельчан по бедности не может засеять поля своего, то он брал свой скот, свои семена и засевал его поле ночью…
          Все подвижники знают, что если они делают кому-то доброе – то делают это себе, и если делают кому-то злое – то и это тоже делают себе. А вот и другие тому примеры.
          В городе Птолемаида с предместьем, называемом Парасима, жил один великий старец. У него был ученик, по имени Иоанн, тоже великий подвижник, особенно отличавшийся послушанием. Однажды старец послал ученика на работу и дал ему для подкрепления сил немного хлеба. Ученик ушел и, исполнив работу, возвратился, не дотронувшись до хлеба. Старец, увидав хлебы, спросил:
          – Отчего же ты, чадо, не вкусил хлеба, который я дал тебе?
          – Прости меня, отче, – отвечал ученик, поклонившись старцу. – Отпуская меня, ты не благословил и не дал мне повеления вкусить пищи. Потому я и не ел.
          Старец подивился разумению брата и благословил его.
          После кончины того старца этот брат постился сорок дней, и ему было небесное видение, причем он слышал голос: «На какого больного ты ни возложишь своих рук, он исцелится». И вот утром, по промыслу Божию, приходит к нему человек и приводит свою жену, страдавшую раком в груди. Муж начал просить, чтобы он исцелил его жену. Брат называл себя грешником и недостойным для такого дела. Однако муж неотступно молил его, чтобы он склонился на его просьбу и помилосердовал о жене его. Тогда он, возложив руку, осенил грудь (крестным знамением), и женщина немедленно получила исцеление. И с той поры Бог стал являть через него и много других знамений не только при жизни, но и по смерти его.
          Дорога, идущая вдоль Солёного (Мёртвого) моря, южнее его опускается в ущелье Арава и долго тянется по нему до самого Красного моря и ведёт на Синай.
          Там, в синайской Раифе, на празднике Тайной Вечери был авва Стефан из Каппадокии. Когда совершалась литургия, все иноки предстояли в Храме. И вот авва Стефан увидел, что в Храм пришли два отшельника. Они были наги, и никто не замечал этого, кроме него. Причастившись святых Таин, отшельники вышли из Храма и стали удаляться. Стефан догнал их и, повергшись пред ними на колени, сказал:
          – Сделайте милость, возьмите меня с собою!
          Поняв, что он видел их наготу, они сказали:
          – Ты в хорошем месте. Будь спокоен.
          Но Стефан снова стал просить их, чтобы взяли его с собой. Тогда те ответили:
          – Не можешь ты быть с нами! Оставайся на своем месте. Тут хорошо.
          Помолившись о Стефане, они, на глазах его, вступили на воды Красного моря и прошли чрез него.
          Тот же самый авва Стефан навестил авву Олимпия в Лавре Герасима, что стоит близ святого Иордана, и спросил у него:
          – Как можешь ты переносить столь сильный зной и такое множество
насекомых?
          – Я терплю насекомых, чтобы избежать неусыпающего червя, равным образом переношу и зной, боясь огня вечного. Все это временно, а то не имеет конца…
          Один язычник-сарацин рассказал нам, как он ходил на охоту, на гору аввы Антония, что стоит в Аравийской пустыне:
          – Подхожу я к горе и вижу сидящего инока. В руках у него была книга, которую он читал. Иду прямо к нему, чтобы ограбить, а может быть, и убить. Вот я приблизился к нему.
          Он же простер руку ко мне и сказал:
          – Стой!
          И я простоял так двое суток, будучи не в состоянии двинуться с места.
          – Ради Бога, Которого ты чтишь, отпусти меня, – стал просить я его.
          – Ступай с миром! – сказал инок.
          И я получил возможность уйти с того места, на котором стоял»…
          На пути в святое место Битон авве Конону встретились евреи и хотели его убить. Они бросились к старцу и подняли мечи, чтобы нанести смертельные удары. Но их руки как бы окаменели, сделавшись неподвижными. Потом старец совершил над евреями молитву, и они удалились, радуясь и прославляя Бога.
          В Кутерийской пустыне всю свою жизнь прожил старец Ианф. Однажды в то место пришли сарацины. Увидав старца, один из них обнажил меч и бросился на него. Старец устремил свой взор к Небу и воскликнул:
          – Господи Иисусе Христе! Да будет Воля Твоя!
          И во мгновенье земля разверзлась и поглотила того сарацина…
          Настоятель монастыря святого Евфимия, авва Геронтий, рассказал нам такую историю:
          – Трое восков находились по ту сторону Солёного моря, близ Висимунта. Двое из них пошли по горе, а один, бывший отшельником, пожелал идти берегом моря. Ему повстречались сарацины, бродившие в тех местах. Они уже прошли мимо него, как вдруг один из них вернулся и отрубил голову отшельнику. Те два воска, что были на горах, смотрели на это издали и плакали. И вдруг они видят, как сверху на того сарацина спустилась большая птица. Она схватила его, взмыла вверх и бросила наземь. Сарацин упал и разбился на части…
          Гора Аман стоит на юге Ливанских гор.
          Один из отцов, живущих там, нам рассказал:
          – Однажды я взошел на гору и увидел там пещеру. Войдя в неё, нашел отшельника, склонившегося на колена, с руками, простертыми к небу. Волосы его, ниспадая с головы, касались земли. Полагая, что он жив, я поклонился ему со словами:
          – Помолись обо мне, отче!
          Ответа не было. Тогда я приблизился к нему, чтобы приветствовать его, но, дотронувшись, понял, что он уже мертв…
          Потом я зашёл в другую пещеру и нашёл там другого отшельника.
          – По добру ли пришел, брат? – спросил он. – Заходил ли ты в пещеру к старцу?
          – Да, отче…
          – Получил ли что-нибудь там?
          – Нет....
          – Да, уж пятнадцать лет прошло, как он скончался…
          А между тем он выглядел так, будто скончался не более часа назад.
          Второй старец совершил обо мне молитву, и я удалился, славя Бога.
          В небольшой пещере в горах Ливанских около семидесяти лет подвизался старец Юлиан, не имевший ничего в этом мире. Но, чтобы он мог читать книги, каждую ночь его пещеру озарял Небесный Свет.
          У одной из ливанских гор местные жители много раз видели ночью свет. Взяв с собою оружие, на случай встречи с дикими зверями, они поднялись на гору и остались там до утра. Под утро из скалы заструился свет. Там был вход в пещеру. Войдя в неё, они нашли умершего отшельника. На нем была власяница из козьей шерсти и плащ из пальмовых листьев. В руках у него было серебряное распятие, а рядом – папирус с надписью: «Я, смиренный Иоанн, скончался пятнадцатого индикта». Исчислив время, местные жители поняли, что он умер семь лет назад. А на вид он был, будто скончался только что. Тело того отшельника местные жители похоронили в своей церкви…
          При другом отшельнике, найденном в пещере в тех же местах, на черепе было начертано: «Прости меня, отче, что я никогда при исполнении своего правила не обращал своих мыслей к земному».
          Авва Иордан нам рассказывал, что пленник сарацинов, юноша замечательной красоты лет двадцати, умолял, чтобы я освободил его.
          – Возьмите лучше меня, а его отпустите, – сказал Иордан сарацинам.
          – И выкупа не возьмём, потому что мы обещали нашему жрецу, если найдем что-нибудь хорошее из плена, то принесем ему для жертвоприношения, – ответили те ему.
          Тогда Авва Иордан, повергшись пред Богом, произнес:
          – Спасителю наш, Господи Боже, спаси раба Твоего!
          И тотчас три сарацина, объятые бешенством, обнажили мечи и изрубили друг друга. Юноша не пожелал уйти от Аввы Иордана и отрекся от мира…
          Ночью авва Маркелл встал для совершения правила и услышал звуки труб, как бы на войне. Смущенный этим, старец подумал: «Откуда этот звук?» И тотчас он увидел пред собою демона, который сказал ему: «Нет, теперь война! Если же не желаешь воевать и подвергаться нападениям, – ступай, ложись и спи, и не потерпишь нападений»…
          – А что, брат мой, тот демон хотел от аввы Маркелла? – спросил у него Кирилл.
          – Да чтобы авва Маркелл сам оставил ночную молитву Иисусову, которая была у него особенно сильна, – ответил Евтихий и добавил: – Сейчас среди апостольских христиан она начинает твориться всё шире, с благословления старцев, и только на Святой Земле. Столпники, отшельники и затворники постепенно заменяют ею все свои прежние молитвы. Они творят её постоянно и умеют молиться ею даже во сне.
          Как инок я тоже творю её понемногу, но только для покаяния. А ещё все иноки ограждают себя ею от врага как тем же щитом. Пока мы творим её – ни один демон и ни сам дьявол не может приблизиться к нам, так как привлекаемая ею Благодать обессиливает их, и если сами они не отступят, то Она их сожжет.
          Творить Иисусову молитву постоянно очень опасно. Неопытного подвижника она поднимает высоко в небо, и там к нему со всех сторон слетаются, как будто бы черное вороньё, но невидимо, лукавые демоны, и начинают его тонко искушать. И как только он хоть в чём-то с ними согласится, то с высоты той сразу же упадёт и разобьется на части. Перед тем, как мы отважимся творить апостольскую молитву для совершенства, нам нужно победить в себе все страсти – делами, им противными, а также покаянием, молитвами, всяким добрым делом и терпением. Вот так очищаясь, мы всё больше сораспинаемся с Христом и в Него погружаемся. И для того, Марк, чтобы приступить к постоянному сотворению молитвы Иисусовой, нам нужно пройти долгое послушание у великих пред Богом старцев, видящих внутренним взором всякое коварство врага.
          Творить молитву Иисусову для покаяния из-за краткости её тоже непросто. Но насколько она мала – настолько и совершенна. Молитва эта состоит всего из семи слов, но содержит три имени Бога, одно произношение которых привлекает обильную Божественную Благодать. Все отшельники, да и иноки, живущие на Святой Земле, творят Иисусову молитву одним из пяти известных способов. Но все они, почему-то, не подошли для меня. И вот, немало сокрушаясь о том, я сам понемногу нашёл её подходящее для меня прочтение. И вот сейчас, во время ночной молитвы, иногда на меня нисходит такая Благодать, что я не могу потом спать. Вот слова молитвы Иисусовой: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня!»
А главную молитву, данную самим Христом, – «Отче наш…» и архангельское образование – «Богородице Дево, радуйся…» надо научиться творить от сердца, со всею силою духа…
          Молитву Иисусову я читаю, если сказать так можно, в историческом ключе. Она выходит у меня на одном дыхании, с разделеньем краткими паузами на четыре части. Говоря: «Господи» – я обращаюсь к Богу Сыну, как к безмерному Духу, бывшему от начала времён. Говоря: «Иисусе Христе» – я обращаюсь к Нему так, как сказал бы, встретив Его в жизни земной, на Тирском тракте. Говоря же: «Сыне Божий» – я обращаюсь к Нему, как к Владыке Земли и Неба, уже сидящему «одесную Отца» на судейском месте на Небесах… Со словами: «Помилуй меня!» – я припадаю пред Ним как пред самым высшим Судьёю.
          Старцы говорят, что лучше всего Иисусову молитву творить вместе с крестным знамением и земными поклонами. И ещё для большей чёткости сотворения этой молитвы я на призыв «Господи» ставлю три перста на чело, как бы знаменуя Его звезду. На призыв «Иисусе Христе» я делаю вертикальное движение к животу, и это получается, как бы, столб креста. На призыв «Сыне Божий» – ставлю горизонтальную перекладину на плечах. На призыв «Помилуй меня!» – делаю пред Богом земной поклон. И теперь, когда я без счета творю земные поклоны, то ощущаю, как молитва Иисусова звучит во мне сама.
          Те, кто со всею душою творят молитву Иисусову понемногу, только для покаяния, замечают, что белее становятся изнутри. Молитву эту хорошо творить в дороге, когда ты пребываешь в пещере ночью или в лесу один, и когда в её теплоте отходишь ко сну. Каждое четко выполненное крестное знамение привлекает на нас столько же Благодати, как и одна молитва Иисусова. Тот, кто стяжал хотя бы немного Благодати, ощущает сам, как надо складывать руки во время молитвы. Если ты, брат, пожелаешь ещё улучшить свою молитву, то проговаривай слова её четко, вдумчиво, пребывая в благоговейном состоянии, как будто предстоишь перед Самим Богом, с болью в сердце за того, о ком просишь. Всё это мы можем бесконечно совершенствовать и умножать, и так становиться ближе к Богу. А когда мы начнём наполняться духовною силою, вот тогда к нам и благодатные слёзы сами придут, и еще, быть может, что-то по Милости Божьей мы получим.
          – А возможно ли, брат, видеть нам Бога каждый день?
          – Всякая наша встреча с человеком должна стать нашей встречей с Богом. Как-то увидеть Его самого мы можем только по Милости Его. Когда мы хотя бы немного очистимся и придём в меру свою, вот тогда наши старцы нам сами что-то подскажут…
8. Господа и плебс Нового Рима
          В шестом веке, в Новом Риме – в самой большой, в самой богатой и самой красивой столице мира, сияющей золотыми крестами и куполами – жил первостатейный чиновник Лев. Сам Лев занимал пост начальника императорской курьерской службы в Консистории – в Центральном государственном управлении Восточной Римской империи. А само учреждение это размещалась в большом двухэтажном здании с колоннадою на северной стороне форума Константина, недалеко от Имперского дворца.
          Тот Лев принадлежал к высшему сословию конников и имел весьма приличное состояние. Был он наполовину римлянин, наполовину грек – высокого роста, статного сложения; имел жену и детей.
          Сам Лев о службе своей говорил так:
          – Мы связуем воедино всю нашу великую Империю и бережем её от всяких внутренних неприятностей!
          И в самом деле, курьерская служба его занимались не только доставкой императорских указов и всей прочей государственной почты, но и вполглаза присматривала за тем, что происходит во всех провинциях. Ведь местные чиновники, исходя из своих карьерных соображений, многие проблемы замалчивают, что и приводит к кровавым бунтам.
          Узнав однажды от своих подчинённых о недовольствах колонов и рудокопов в диоцезе Египет, Лев доложил об этом логофету. Тот отдал своевременные команды, и так бунт тот удалось предотвратить. И вот тогда председатель Консистории Льву и сказал:
          – За настроениями плебеев во всех уголках нашей огромной Империи надо присматривать! И это задачу я возлагаю на тебя!
          И вот так уже несколько лет Лев информировал обо всех случаях недовольства плебса в провинциях соответствующих префектов, оба комитета финансов, обоих магистров армии, а в особых случаях – и начальника дворца. И если где-то его стараньями бунтов удавалось избежать, он этому очень радовался.
          В шестом веке историк Прокопий Кессарийский в своём восьмитомном помпезном труде «История войн Юстиниана» написал: «В наше время явился император Юстиниан, который, приняв власть над государством, доведенным до позорной слабости, увеличил его размеры и привел в блестящее состояние. Сам, по собственному побуждению против врагов своих, нуждавшихся в средствах для жизни преисполнил до насыщения богатством, добился того, что в империи воцарилась радость».
          Высшие чиновники Госсовета, конечно же, вслух присоединялись к хору славословий в адрес императора, но в личных разговорах с вздохами добавляли:
          – Ну, в нашей Империи куда ни пойдёшь – повсюду плебс. А где плебс – там и грех! Ладно бы они лупили друг другу морды. Но они разбивают и статуи императора и членов его семьи! И ещё они творят погромы, поджигают богатые усадьбы и убивают вельмож! А вот этого уже никак нельзя было допускать!!
          Чтобы смирить пыл плебеев, императоры Первого Рима возводили для них гигантские амфитеатры, где устраивались гладиаторские бои и проходили казни с участием голодных львов. Но услаждать плебс кровавыми развлечениями в христолюбивой Восточно-Римской империи было недопустимо. И потому великие императоры Нового Рима стали строить во всех крупных городах гигантские ипподромы.
          Для поддержания правопорядка во время скачек на трибуны ипподромов поднималась почти вся городская стража, а вдоль беговых дорожек расставлялись, лицом к зрителям, воины в боевых доспехах, с копьями, мечами и большими красными щитами. Кроме того, согласно Высочайшему Указу перед началом конных состязаний обе половины каждого стадиона по очереди вставали и воспевали слова молитв: «Царю Небесный, утешителю души истинный…» и «Богородица, Дево радуйся…»
          Плебеи Нового Рима ипподромы полюбили, и молитвы стоя возносили, но во время скачек на трибунах всё равно вспыхивали потасовки. Тогда в дело вступали стражники и лупили всех дерущихся палками, а когда те ломались, они хватались и за мечи и били ими плашмя. Но когда под копытами или колёсами колесниц гибли или получали увечья наездники – стража с потасовками не справлялась, и они выплёскивались в городские кварталы. Побоища между фанатами скачек в Восточной Римской империи были обычным делом.
          А основной причиной буйства фанатов было вот что. На всех ипподромах в конных забегах принимали участие четыре партии наездников, отличающиеся только лишь цветом одежд. Потому во всех городах Восточно-Римской империи возникло четыре партии – «Левки» (белые), «Русины» (красные), «Прасины» (зеленые) и «Венеты» (голубые), которые возглавили сенаторы и богатые купцы. Вот они-то и вовлекали своих однопартийцев во всякого рода борьбу.
          Так, 11 января 532 года, в золотой век Восточной Римской Империи, все четыре вечно враждующие партии плебеев как-то сумели договориться и пошли единым фронтом против великого императора Юстиниана Первого! Это было знаменитое восстание «Ника», проходившее под лозунгом «Побеждай!». Восемь дней во всём Новом Риме бушевали погромы и пожарища. На Ипподроме огромная толпа плебеев выбрала нового императора – Ипатия. Юстиниан Первый, узнав о том в своём осаждённом дворце, уже отчаялся и был готов отречься от власти, но ему на помощь подоспели два его верных полководца – Велизарий и Мунд. Оба они с большими отрядами воинов пробились в Новый Рим и устроили в нём резню. Только на арене Ипподрома осталось лежать 35 тысяч тел. Провозглашённый толпою император Ипатий был торжественно казнен.
          Совесть – это то, что у человека болит, когда всё тело его здорово. И вот потому первостатейный чиновник Лев точно знал, что у историка Прокопия она была. Ведь помимо помпезного труда «История войн Юстиниана» он для потомков тайно написал следующее: «Юстиниан представлял собой необычайное сочетание глупости и низости, был человек коварный и нерешительный, полный иронии и притворств, лжив, скрытен и двуличен. Лгал он всегда, и не только случайно, но даже дав клятвы при заключении договоров…»
          Но Лев, как и большинство государственных служащих, понимал, что, несмотря на все личные качества императора Юстиниана (бывшего крестьянина) и его жены Феодоры (бывшей танцовщицы и проститутки) – его правление было выдающейся эпохой в истории Нового Рима. Умный и властолюбивый, жестокий тиран и энергичный правитель, инициатор многих реформ Юстиниан первый посвятил всю свою жизнь осуществлению великой мечты – «Восстановлению былого могущества Римской империи»!
          А между тем, самому вельможе Льву через какие-то два месяца исполнялось пятьдесят лет. Эту дату ему хотелось отметить как-то по-особенному, вот только он не знал как.
          В своё время, получив первый чин на чиновничьей лестнице (имеющей шестьдесят ступеней), Лев, как водится (приличия ради), заказал трём самым известным писцам Нового Рима – Мефодию, Агафону и Денису – списки всех четырёх Евангелий.
          И по истечении оговоренного срока они принесли ему толстую книгу в черной кожаной обложке с золотой надписью – «Новый Завет» (т.е. «инструкция» по спасению души, данная людям самим Богом).
          Лев на всякий случай тогда нахмурился. Ведь во всякого рода писанине, и даже в копиях императорских указов, он всегда находил кривые буквы, сползшие строки и многочисленные грамматические ошибки. Но что удивительно, никаких замечаний по такой большой книге он высказать так и не смог. «Да это же подлинный образец каллиграфического искусства!» – подумал он. За такую выдающуюся работу Лев заплатил тем писцам щедро – по золотой намисме.
          И вот как-то так повелось, что всякий раз, приезжая из Консистории домой, усталый Лев открывал тот «Новый Завет» на любом месте и наслаждался его каллиграфическим исполнением. И иногда замечал он, что эта книга, будто жаровня, обдавала его теплом. Сначала Лев просто читал наиболее изящно выписанные строки и даже целые абзацы. А вот потом, и сам не заметив как, стал читать всё подряд и даже задумываться о написанном. Чтобы понять иные места в Писании, он стал задавать вопросы своим друзьям – префекту претория Фатию и «ведущему специалисту» комитета финансов Стефану. И они тоже, из уваженья ко Льву, велели слугам найти их списки Писания и стали вычитывать указанные им места.
          До здания Государственного Совета и обратно Лев обычно колесил на своей двуколке по центральной улице Нового Рима – Мессе. И вот однажды он загляделся на небольшую деревянную церковь, освящённую в честь «Радующейся Матери Божьей», куда ходил местный плебс. Сам же Лев был горд тем, что по церковным праздникам посещал Святую Софию. Там посреди многолюдья он лобызал мощи Апостолов, святые мироточивые и благоухающие иконы, подле которых довольно часто происходили исцеления и иногда слышались ангельские голоса. И вот, глядя на эту небольшую церковь, Лев подумал: «А какая у Матери Божьей была самая большая радость?»
          И этот вопрос он задал своим друзьям. И потом все они порешили, что наибольшей для Неё радостью является Рожденье Богомладенца и возможность видеть Его!
          Помимо службы Лев, Фатий и Стефан встречались по и субботам в термах Зевксиппа, что примыкают к Большому Императорскому дворцу и к Ипподрому. Все знатные господа, посидев в парильнях и накупавшись в бассейнах, гуляли в белых тканях по её палестре. Ну, а все плебеи пребывали голыми в самих термах.
          Поздней осенью и на палестре бани, и во всех домах Нового Рима становилось зябко и сыро. Ну, а в самих термах Зевксиппа всё равно было тепло. И поэтому туда со всего города стекалось много людей.
          И вот в одну из суббот поздней осенью Лев приехал с утра в термы. Там он несколько раз посидел в забитых людьми парильнях и искупался в бассейнах с прохладной и тёплой водой. Потом обернулся в принесённую с собой белую ткань и отправился гулять по полным людей полутёмным банным залам и переходам, высматривая каких-нибудь знакомых или друзей. И вот у массивной квадратной колонны, стоящей у бассейна, над которым стелился пар и где с гомоном купалось множество народа, он разглядел Мефодия – одного из тех трёх писцов, что изготовили ему такой замечательный список Писания. Сам Мефодий и три стоящих подле него незнакомца были покрыты светло-серыми банными тканями. Лев подобрался к ним поближе через галдящую толпу, чтобы услышать, о чём они говорят.
          – Государи мои… – говорил сам Мефодий. – В приморском Тире, у Рыбного рынка, один догадливый финикийский купец устроил загон для скота. Многие состоятельные поклонники берут у него внаём коней, верблюдов и ослов со слугами. Стоит это недёшево, но зато состоятельные паломники могут поехать на Рождество в Вифлеем на верблюдах – как волхвы! Мы вот, по бедности своей, смогли нанять у него только мальчика-погонщика с двумя верблюдами, чтобы он вёз весь наш груз. Но зато нам очень повезло с проводником. Он оказался иноком, знающим все дороги – и земные, и небесные. Тот инок показал нам всю Святую Землю с её святынями и рассказывал на всех привалах и в пути так много интересного и душеполезного, что мы вернулись в Новый Рим совсем другими людьми. От города Тир до Иерусалима и Вифлеема, через всю Святую Землю, со многими остановками, мы дошли за тридцать дней.
          Святая Земля, она – как гвоздь в сердце: она теперь каждый день напоминает о себе. В монастыре Вертепа Господня стараниями его настоятеля, родом римлянина, сейчас ведутся большие строительные работы. Вокруг величественного собора, построенного над Вертепом Господним равноапостольной царицей Флавией Юлией Еленой Августой, он всё вымостил белыми гладкими камнями. И уже скоро в монастырской ограде будет достроена большая трехэтажная гостиница для паломников. Нам довелось пожить в ней одними из первых. Комнаты там большие, потолки высокие, и во все её окна вставляются зелёные стёкла.
          Государи мои, смена ветров на Великом море – когда только и возможно вернуться из Тира в Новый Рим – случается раннею весною. Вот мы, все трое, и решили прожить эти два месяца на послушании у настоятеля Вифлеемского монастыря. Сначала монастырский распорядитель послал нас на виноградник к садовнику. Но когда тот узнал, что мы писцы, то он сам сходил к отцу-настоятелю, и тот благословил нас на послушанье в библиотеку. В монастырской библиотеке мы разбирали папирусы, исписанные святыми отцами, и переносили их строки для книг на вечные пергаменты. И меня до сих пор согревает мысль, что мы пришли в Вифлеем втроём, как и волхвы, и принесли в дар Младенцу Христу к Рождеству по одной золотой намисме!
          И тут Льва и осенило: «Так вот же, как по-особому можно отпраздновать мой юбилей! Поход по Святой Земле забыть невозможно!!»
          Тогда Лев, раздвинув голых плебеев, пролез к тому писцу и в радостном возбуждении сказал:
          – Приветствую тебя, Мефодий! Я вот здесь издали увидел тебя и даже услышал голос твой… А как звали того инока, что водил вас? И как его на Святой Земле можно найти?
          – Моё почтение, государь! – поклонился тот Льву, как старшему. Вслед за ним так же поклонились и его собеседники. – Того инока зовут Евтихий. Где найти его – я не знаю. Он всё время странствует, где желает. Но, если Богу будет угодно, то вы с ним встретитесь. Вам для этого надобно всего только помолиться о том Богу, с кем-нибудь вдвоём или втроём…
          Потом Лев поспешил в особую раздевалку. Там он нашёл только что облачившихся в банные ткани Фатия и Стефана и сразу же им торжественно объявил:
          – Государи мои, я только что встретил Мефодия – знакомого моего, который побывал недавно в Вифлееме на Рождество и кое-что рассказал мне о Святой Земле. И вот о чём я подумал: а не поехать ли и нам, всем троим, в Вифлеем на Рождество, со своими дарами Младенцу Христу?! Мы с вами можем проехать по всей Святой Земле на верблюдах, как библейские волхвы!! Ведь когда мы с Вами заодно, то нам всё возможно в этой Империи!
          Если сложить время плаванья на корабле от Нового Рима до Тира и обратно, то со всеми переходами по Святой Земле и ожиданием попутных ветров нам понадобится ровно четыре месяца. И вот вопрос: «Что нам там делать два месяца – от Рождества до перемены ветров на Великом море, когда только и можно вернуться из Тира в Новый Рим?» И вот я предлагаю вам, ради обретения великого пред Богом качества смирения и многих других добродетелей, провести всё это время на послушании у отца-настоятеля Вифлеемского монастыря. И мы попросим там у него себе в наставники какого-нибудь монаха знатного рода. Ну, что вы на это скажете, господа?
          – Да это ведь блестящая идея! – поднял руку седоватый Фатий. – И я вам замечу, судари, что те волхвы, что принесли свои дары младенцу Христу, были не маги и чародеи, а восточные мудрецы, хранящие знания пророка Заратустры. Этот пророк появился у восточных язычников  во времена великого падения еврейского народа, и как следствие – его вавилонского пленения. Заратустра возвестил богатому Вавилону и всем его соседям о Едином Боге, о Суде Бога, о воскресении из мёртвых и о необходимости любви! Те три волхва-заратустрийца ничего толком не знали о Боге, но им каким-то образом стало известно, что сам Спаситель пришёл в мир. Вот они и отправились к Нему на поклонение, как к Божественному Владыке с земными дарами. Государь мой, Лев, я готов отправиться с тобою в тот дальний путь. Я сам давно уже желаю побывать на Святой Земле!
          – И я, государи мои, от вас не отстану! – со всею решимостью заявил коренастый Стефан. – Долг каждого христианина-ромея хотя бы раз в жизни поклониться Святой Земле! И я могу и себе, и вам выправить долгосрочные отпуска. На такое в наивысшей степени похвальное дело сам глава Консистории нас благословит. А на время отсутствия нашего мы сами изберём себе заместителей.
          Три друга при этом все вместе обнялись и отправились в центральный банный зал. И там, потолкавшись у винной лавки, они велели налить себе самого дорогого финикийского вина и подняли за успех сего дела три белых бокала.
          Затем в одном из тихих уголков бани Лев изложил Фатию и Стефану общий план поездки. Он включал домашние сборы, плавание на Святую Землю на корабле и наём в городе Тире слуг-погонщиков с верблюдами. И потом Лев добавил:
          – Мои государи, ключом успеха ко всему делу нашему является хороший проводник, знающий все дороги земные и небесные. Мефодий посоветовал одного из таких, именем Евтихий. В Святой Софии имеется икона «Одигитрия», написанная рукою самого Апостола Луки, где Богородица указывает на Богомладенца. Так вот, давайте, государи мои, мы помолимся возле неё за возможно больший успех нашего дела, чтобы пройти весь путь наш с Евтихием, и чтобы в самом монастыре отец-настоятель дал нам такого инока-наставника, чтобы он был по знатности не ниже нас. Ведь в Писании прямо указано, что то, за что двое или трое молятся – Бог исполняет. И если мы с вами верим Богу право, то всё так и будет.
          Лев, Фатий и Стефан, действительно, за всё это помолись у иконы «Одигитрия» в Святой Софии. Затем они уладили все свои земные дела дома и уложили в офицерские кожаные сумки всё, что может им пригодиться в пути.
          Из Нового Рима в город Тир они отплыли на купеческом корабле. Но поскольку во время их плаванья на море случился шторм, то их прибытие в Тир, против всякого ожидания, затянулось.
          Трое новоримских вельмож пришли с носильщиками на Рыбный рынок весьма угрюмые, так как понимали, что их такой замечательный план вот-вот сорвётся. У Рыбного рынка они нашли загон для скота. В нём всем заведовал молодой очень услужливый приказчик. По его совету вельможи взяли в наём двух самых умелых и расторопных слуг, шесть верблюдов и крепенького осла.
          Затем Лев спросил у того приказчика:
          – А где нам, голубчик, найти проводника Евтихия?
          На это приказчик только развёл руками и сказал:
          – Я даже не слыхивал про такого… Однако, поздновато вы, господа, к нам в Тир прибыли, чтобы идти к Вертепу Господню на Рождество! Всех тирских проводников поклонники уже разобрали. Один только бедняга Федрус вон под тем дубом сидит. Если хотите, можете с ним в Вифлеем отправиться. Все, кто имели с ним дело, вроде бы, остались довольны. Но у него есть три недостатка. Он вольноотпущенный раб, и ещё – бездомный. А вот и третье его пятно… У Федруса есть брат-близнец. Так вот этот Федрус помог ему за бесценок продать здесь, в Тире, побитый доспех павшего офицера. Я чем хотите вам в этом поклянусь! Ну, посудите сами. Где эти вчерашние рабы могли дорогой офицерский доспех взять?! Ох, и тёмная это история…
          – Ну, куда в нашей Империи ты ни пойдёшь – на всех улицах, всех площадях, и даже в термах – повсюду плебс! А где плебс – там и грех! – сдвинув брови, рыкнул Лев и с последнею надеждою переспросил: – А лучше-то тут никого нет?
          – А за прочих бродяг я таким господам, как вы, и вовсе не поручусь…
          Новоримские вельможи немного повздыхали, да и пошли к тому дубу, где сидел Федрус. Одет он был хотя и бедно, но опрятно. С их приближением тот встал.
          И Лев с недовольным видом у него спросил:
          – Скажи мне, Федрус, можешь ли ты нас, господ из Нового Рима, привести в Вифлеем до праздника Рождества? Мы уже взяли в наём шесть верблюдов – для себя, груза и слуг, и осла – для проводника. Всё у нас есть. И теперь нам нужен только наездник для ушастого осла. Что ты нам скажешь на это, Федрус?
          Тот же посмотрел на них с недоуменной улыбкою и сказал:
          – За две недели от Тира до Вифлеема вам может помочь дойти только Господь. Но чего только здесь, на Святой Земле, не бывает…
          – Ну, хорошо. А какою дорогою мы пойдём? – затем спросил его Фатий.
          – От Тира в Вифлеем ведут три пути, и все через Иерусалим. Тот путь, что идёт по холмам Завулона и Вениамина – самый короткий, но только для птиц. Прибрежный путь плох тем, что там зимою идут дожди и бывают такие сильные ветры, что сдувают с тракта овец. А вот по окрестности Иорданской дорога самая длинная, но места там ровные и небо суше. Вот потому вдоль Иордана до Вифлеема можно дойти быстрее всего.
          Фатий и Стефан посмотрели на Льва, и тот сказал:
          – Ладно, Федрус, веди нас по окрестности Иорданской! А какую плату ты хочешь получить за труд?
          – Вы дадите мне плату в самом конце, перед расставанием, сколько пожелаете, если я сумею вам угодить, и если мы успеем вовремя в Вифлеем к празднику Рождества…
          – Вот это хороший разговор! – одобрительно покачал головою Фатий.
          – На том и поладим, – махнул рукою Стефан.
          Весь путь до Вифлеема три новоримских вельможи, мерно покачиваясь на верблюдах, ехали рядом и говорили только между собой. Проводника Своего они как бы и вовсе не замечали. Сам же Федрус, чтобы привести свой караван в Вифлеем вовремя и чтобы побудить господ ускорить ход – всё время молился и то и дело заезжал далеко вперёд. И всюду, где было только возможно, он спрямлял путь и вёл караван тропами.
          Из разговоров нанявших его людей Федрус понял, что он ведёт на поклонение Младенцу-Христу очень высоких столичных вельмож, которые, как ни странно, весьма разумно рассуждают о Священном Писании.
          К воротам Вифлеемского монастыря Вертепа Господня Федрус привёл их на исходе дня, в канун Рождества. Увидев за оградою монастыря большое трёхэтажное здание, сложенное из серого дикого камня, новоримские вельможи велели слугам отнести в него свои офицерские сумки. Через большие входные двери гостиницы всё время входили и выходили приехавшие на праздник мужчины и женщины, имеющие смиренный вид. Но в большой приёмной комнате, расположенной сразу за входной дверью, совсем никого не было. Потом туда вошёл инок, глядящий всё время в пол. Посмотрев на проводника, он сдвинул брови и, повернувшись к пришедшим с ним паломникам, объявил:
          – И не молите меня, господа. В сей гостинице нигде – ни в подвале, ни на чердаке и ни в недострое – мест больше нет! Велите лучше вашим слугам какой-нибудь вертеп для вас в Вифлееме подыскать…
          И пока новоримские вельможи силились понять, что это – неслыханная дерзость или же дельное предложение, к ним спешно подошёл Федрус и тихо сказал:
          – Только вы не гневайтесь, господа! Гостинник – мученик! Я сам сейчас подыщу для вас комнату… Посидите тут, на лавочках, господа. Я вернусь быстро…
          Гостинник хмыкнул. Федрус ушёл. А новоримские вельможи, не замечая его, присели на обитые кожей лавочки и завели свой разговор.
          Через несколько минут появился улыбающийся Федрус с большим бронзовым ключом в руке. Показав его гостиннику, открывшему рот даже, он повернулся к вельможам и торжественно им сказал:
          – А для вас, господа, здесь нашлась одна хорошая комната, приготовленная для архонтов. Давайте посмотрим её, оставим в ней ваши вещи и поспешим в Храм Рождества Христова…
          Когда трое вельмож прошли с потоком людей через высокие дубовые двери в большой Храм, то на них с большой иконы «Вифлеемская Одигитрия» с таким умиленьем и такой тихой радостью посмотрела обнимающая Богомладенца Богородица, что они забыли об усталости и исполнились необыкновенного веселья. После того как господа походили по полному людей Храму и смогли приложиться к нескольким его иконам, Федрус привёл их в пещеру Рождества. С виду она была невелика, но через неё потоком всё время проходили люди.
          Рождественская служба в переполненном людьми Храме Рождества Христова продолжалась всю ночь. Но Лев, Фатий и Стефан всю её простояли и не особо устали.
          По её окончании они хотели протиснуться со своими дарами к высокому темнобородому настоятелю монастыря, но из-за многолюдства сделать этого не смогли.
          Тогда Федрус сам пролез через всю эту толпу и отцу-настоятелю что-то сказал. Тогда тот сам стал раздвигать народ и приблизился к вельможам.
          Все три новоримских чиновника поклонились ему, как логофету, и Лев торжественным голосом произнёс:
          – Изволь принять от нас, отец-настоятель, наши дары для Младенца Христа!
          И все трое подали ему свои черные денежные мешочки.
          – Благослови вас Господь!! – приняв дары, красивым басовито-бархатистым голосом сказал тот и широко перекрестил их.
          – А ещё, отец наш, благослови нас остаться здесь на твоём послушании на два месяца, – глядя на него, продолжил Лев. – Знаешь ли, как люди, наделённые немалой властью, мы все страдаем высокомерием. Высокомерие – это грех. Потому, по желанию нашему, ты отдай нас на послушание своему знатному иноку. Чтобы он нас непрестанно ругал и к спасению наставлял! Ибо как же нам ещё смирение обрести?
          На это настоятель широко улыбнулся и, слегка прищурившись, произнёс:
          – Ни одно знатного инока, господа, в моём монастыре нет. Все чернецы, кто были знатными и незнатными в миру, в стенах любого монастыря равны. А если вы желаете сами пожить на послушании, то я препоручаю вас иноку Евтихию. Лучшего наставника мне для вас не найти.
          По улыбкам вельмож было видно, что они на такое послушанье согласны. Но поскольку никто из окружавшей их толпы к ним не вышел, то Лев спросил:
          – А где же, отец-настоятель, инок Евтихий?
          – Так вот он, – с широкою улыбкой басовито ответил тот и положил свою большую руку на плечо Федруса. – Я препоручаю вас ему! А Евтихия я благословляю стать для вас предводителем и наставником в вашем большом паломническом путешествии!
          И тут все следы радости с лиц новоримских вельмож сразу исчезли. И по ним стало видно, что у всякого смирения есть предел.
          – Но ведь это вольноотпущенник Федрус, – сдвинув брови, сказал Фатий и спросил: – Скажи нам, отец-настоятель, не знаешь ли ты, где его брат-близнец побитый офицерский доспех взял?
          – Да, я знаю, что у Федруса, а ныне у инока Евтихия, есть брат Марк, что он тоже живёт на Святой Земле, – всё тем же бодрым тоном продолжил настоятель. – Федрус и Марк, действительно, очень похожи друг на друга, но они не близнецы. Дело в том, что в жизни мирской Федрус был вольноотпущенником, а Марк – урождённым патрицием и наследником древнего римского рода. Марка я сам постриг в иноки с именем Кирилл. Ну, а прежде он служил в легионе «Африка» офицером и, в самом деле, продал в Тире свой побитый доспех. Вот хотел бы и я так же угодить Богу, как угодил Ему Марк. Уверяю вас, господа, что лучшего наставника для вас, чем Евтихий, просто нет. Полюбите его, доверьтесь ему, и будет вам от того большая польза…
          К тому же, господа, отец Федруса является главою одного из комитетов в Римском Сенате. Ну, и так как вы сами пожелали остаться на моём послушании в монастыре, то я благословляю вас на послушание, как людей грамотных, на две недели к библиотекарю. Он как раз сейчас залежи старых папирусов разбирает. А вот потом, вкусив духа монастырской жизни, вы под руководством Евтихия совершите большое паломническое путешествие по всем дорогам Святой Земли. И пусть оно начнётся здесь, пройдёт по многим улицам Иерусалима и многим святыням Святой Земли и, через два месяца, завершится в городе Тир.
          После Иерусалима вам лучше спуститься к городу Иерихону. Там у реки Иордан есть огромная мозаичная карта всей Святой Земли. Изучите её внимательно и решите сами, куда вы пойдёте дальше. По одну сторону от неё, на месте крещения Спасителя, стоит Храм с крестообразной купелью вместо алтаря, построенный ещё святой равноапостольной царицей Еленой. Наш Спаситель Своим крещеньем там – освятил все крещенские купели до конца времён. Сейчас в том месте все паломники вступают в воды священного Иордана. А по другую сторону от той мозаичной карты возвышается Гора искушений, где молился и постился сорок дней наш Господь после крещения своего. И именно откуда Его перенес искуситель в Иерусалим, на крышу Храма Соломона…
          И пока настоятель всё это говорил, было заметно, что в головах у новоримских вельмож что-то проясняется, хотя и не всё улеглось пока. Сами же они взирали на отца-настоятеля, как на начальника своего…
          Когда же они вместе со всеми людьми выходили из Храма Рождества Христова, то Фатий сказал Федрусу шепотком:
          – А вот теперь тебе, как предводителю нашему, надлежит ехать на самом большом верблюде, впереди нас!
          – О, нет, мой господин! – с улыбкою ответил тот. – Я хочу ездить по Святой Земле только на маленьком ушастом осле. Ведь именно на осле Сам Иисус Христос въезжал в город Иерусалим!
          – А ведь и верно! – схватился за голову Фатий и тут же промолвил: – Как жаль, что мы не взяли и для себя в Тире маленьких, неутомимых и быстроногих ослов… Ведь те, кто возили Самого Бога, куда выше, чем те, кто возили простых волхвов.
          За два месяца странствий Евтихий показал Льву, Фатию и Стефану почти все святые места Святой Земли и немало рассказал о них. А во время долгих переходов и у ночного костра, когда алые угли мерно потрескивали, он рассказывал всё новые и новые удивительные истории.
          Самый последний свой привал на Святой Земле с новоримскими вельможами Евтихий сделал на той самой поляне, где со стороны восхода стояли стеною высокие дубы, а со стороны заката открывался замечательный вид на всё Великое море.
          И, сидя со спутниками на дубовых колодах у огня, подражая речам своего школьного учителя (что когда-то преподавал в Риме на перекрёстке улиц сапожников и портных), он сказал так:
          – Велико то море, что раскинулось перед нами! И велик тот торговый тракт, что тянется, будто нить, по всем его берегам. И вот тут, на Святой Земле, по нему прошёл Сам Иисус Христос с учениками своими. Быть может, именно потому здесь каждый год в эту пору бывает несколько благодатных дней. Что-то мне подсказывает, что это и есть Его след, который не сотрётся вовек.
          Три месяца, господа, мы с вами не были здесь. И вот посмотрите, как всё тут расцвело! Всё побережье покрылось яркой зеленью и белыми цветами, а солнце ласково светит. Воздух чист и сладок и наполнен силою, и всюду поют птицы! Слаще бывает только чистая совесть да Божия Милость.
          Чтобы вкусить сей радости, я прихожу сюда каждый год по весне. Днём здесь молитва звучит, как птичье пение, а ночью она журчит, как ручей. А когда на небе отгорают последние утренние звезды, я ложусь вот на эту самую колоду и погружаюсь в блаженный сон.
          Сейчас, мои господа, с моря всё ещё дуют закатные ветра. Каждую зиму они пригоняют в гавани Тира множество кораблей. И ни один из кораблей не может воспротивиться тем ветрам и отплыть в обратный путь. Но каждый год в эти дни, как бы на выручку кораблям, в горах Ливана собирается целое воинство ветров, летящих от восхода солнца. Все они, по прошествии сих благодатных дней, слетают с ливанских гор и сразу же завоёвывают всё Великое море. Судя по вон тем белым птичьим перышкам, рассыпанным в вышине, великая битва ветров – с её громами и молниями, градом и сильным дождём – пронесётся здесь уже в эту ночь. И она наверняка сломает в этой роще ещё несколько дубов.
          В той битве всегда побеждают ветры Ливана, и они откроют всем кораблям, стоящим в гаванях Тира, все морские пути. И если вы, господа, пожелаете увидеть действо, куда более зрелищное, чем скачки на ипподромах, то мы можем на эту ночь с вами остаться здесь.
          После той битвы город Тир сразу же оживёт. Лошадиные упряжки и колесницы, огромные повозки, запряженные волами, и множество пришлого народа с верблюдами и ослами устроят на всех перекрёстках его толчею. Каменные причалы в гаванях станут как муравейники. Самые крепкие рабы начнут заносить по сходням на корабли бивни слонов, тюки тонкой сирийской шерсти, глиняные сосуды с восточными пряностями и пурпурной краской, амфоры, вмещающие по целому педу вина Святой Земли, несущего райское наслаждение. И на палубы многих из тех кораблей будут поставлены клетки с индийскими обезьянами.
          И понесут крепкие ливанские ветры корабли, груженные товарами Святой Земли, как пёрышки по всей ойкумене – одни в Александрию, другие в Рим и в Карфаген, и даже до Картахены, а третьи в Понт Эвксинский (в Черное море). А вас, мои господа, они донесут до Нового Рима всего за семь или девять дней…
          Итак, мои господа, давайте решать, где мы будем в эту ночь. Если мы останемся здесь, чтобы во вспышке молний увидеть битву ветров, то я покажу вам, где и как поставить один шатёр. Ну, а если вы пожелаете пойти в город Тир и отдохнуть в его каменной гостинице, то нам нужно отправиться в путь прямо сейчас. Что вы на это скажете, господа?
          – Я бы, государи мои, остался здесь, – весьма решительно произнёс Лев. – Ведь каждое испытание, которое нас не ломает – делает нас сильнее. А если мы будем здесь с Богом, то чего нам бояться? И если вот здесь мы выстоим, то завершим нашу поездку на небывалой высоте.
          – Наказанью подобно расстаться с тобою, Евтихий, и грустна доля больше не слышать тебя, – добавил Фатий. – Уйти в Тир прямо сейчас – это значит расстаться с тобою уже навсегда. Как можно стерпеть такое? Хочу я побыть с тобою ещё немного, и услышать ещё что-то полезное для себя, пусть даже от взблесков молний громыхает всё небо, и от падения дерев содрогается земля.
          – Да и я, государи мои, от вас не отстану! Давайте мы все вместе пройдём до конца этот путь! – негромко, но так же решительно добавил Стефан.
          – Слава Богу, Евтихий, что мы в Тире повстречали тебя… – добавил Лев. – Сейчас я велю слугам отвести всех животных в Тир и доложить о нашем прибытии корабельщику. Завтра они за нами вернутся. Мы верим тебе, Евтихий! И самый крепкий из наших шатров мы, как офицеры, поставим здесь сами…
          То, что новоримские вельможи увидели ночью – словами не передать. Но они вспоминали и рассказывали о том всем знакомым своим всю оставшуюся жизнь. Где-то рядом тогда, действительно, с великим грохотом упало наземь несколько старых дубов. Но дубы, среди которых был растянут их шатёр, стоявшие у опушки, оказались крепки и устояли.
          За время своего большого паломнического путешествия по всей Святой Земле Лев, Фатий и Стефан весьма привязались к Евтихию. А прощаясь с ним в тирской гавани, Стефан схватился за голову и со смущёнием произнёс:
          – Господа, а ведь мы позабыли заплатить Евтихию за его труд…
          – Да ничего мы не забыли, – с самым спокойным видом возразил ему Фатий. – При заключении договора Федрус нам сказал: «Вы дадите мне плату в самом конце, перед расставанием, сколько пожелаете, если я сумею вам угодить и если мы успеем вовремя в Вифлеем к празднику Рождества». И вот сейчас, «в самом конце», мы и заплатим ему, сколько пожелаем.
          На это Лев и Стефан в знак одобрения покивали головами и полезли за своими денежными мешочками.
          – Нет, господа, я не возьму от вас денег, – сказал Евтихий. – Ведь всех тех, с кого мы берём плату – мы забываем.
          – Но если ты не возьмёшь с нас плату сейчас, то тогда оставишь нас с виною, – поднял палец Фатий.
          И тогда Евтихий со вздохом принял от каждого из господ по одной золотой намисме.
          И тут Лев решительно вскинул руку, как бы обращаясь к собранию, и произнёс:
          – Мои государи, а вы посмотрите только, как всё с нашим уговором произошло! Там, под дубом, Федрус сказал: «Дадите мне плату перед расставанием, в самом конце». И всё так и вышло. А это значит, что Господь Бог уже тогда, три месяца назад, знал, что всё у нас так и будет…
          Если ты, Евтихий, зачем-нибудь приедешь в Новый Рим, то обязательно зайди и к нам, в Консисторию, что находится возле Императорского дворца. Там при дверях всегда стоит привратник в златотканой парче. Назови ему наши имена, и он со многими поклонами приведёт тебя к нам. Всё, что нужно тебе – мы устроим. Когда мы все втроём действуем заодно, то нам всё возможно этой Империи!… И если ты сам в Новый Рим приехать не сможешь, то всегда можешь прислать к нам своего скорохода…
          А когда вёсельная галера стала очень медленно отводить от пристани их корабль, новоримские вельможи замахали Евтихию руками, и он долго махал им вослед.
          – Никогда себе не прощу, что в начале нашего путешествия я свысока смотрел на него и тем на две недели сам лишил себя драгоценного общения с ним, – покачав головою, сказал Фатий и продолжил: – Вот мы, судари, молили втроём Господа в Святой Софии о встрече с Евтихием, и как Он премудро устроил всё. И ведь сам Федрус стоит перед Царём Небесным, исполненным неописуемого величия и славы, на почти бесконечной лестнице достоинств куда выше нас, а потому он и по своей истинной знатности никак не ниже нас… О, сколько здесь было чудес! Я вам так, государи мои, скажу. Эта поездка превзошла все мои ожидания.
          – И какие странные слова сказал мне однажды Евтихий, – затем заметил Лев. – «К моим сородичам на ближний север мне идти уже поздно, а к моим сородичам на дальний север – ещё рано. Вот и хожу я в город Тир с надеждою, что те или эти ко мне приплывут сами»… Почему я не спросил его, что это означает? Ну, да ладно, это его жизнь…
          В нашей Восточной Римской империи, как и некогда в Римской империи, говорят, что всякий плебей – это только низость и грех. Но вот Федрус опроверг эти утверждения. Вот если бы в нашей великой Империи каждый, как Федрус и Марк, занялся своею душою, то все беспорядки бы прекратились, и всё в ней вошло бы в нужное русло.
          – Это не единожды правильно сделанный выбор Евтихия сделал его таким, – заметил Стефан. – Он мне сказал как-то: «Нужно сажать, чтобы Бог взрастил. Господь помогает нам только в том, что мы сами делаем…»
9. Долгожданные гости с севера
          Прошло два года. На ту поляну, с востока стесняемую дубравою, откуда на запад – на всё Великое море – открывается прекрасный вид, въехала группа конников.
          Весьма миловидная и голубоглазая дева с красиво вьющимися прядями русых волос, ехавшая на коне, свесив ноги на одну сторону, взялась за холку и легко спрыгнула с него. Одета она была просто – в длинное серое платье-пенулу с такой же серой накидкой-мафорием на голове, прихваченным лентою (как одевалась и сама Богородица). К ней сразу же подошёл седеющий русоволосый мужчина в кожаном колпаке с опущенным набок концом, с тяжелым мечом на поясе, и, приняв у неё коня, увёл его в сторону.
          Потом та дева прошла к краю поляны и загляделась в блистающую лазурную даль моря. Затем она подняла руки, как птица крылья, и довольно долго стояла так, будто паря в потоках ветров. Возвратившись к опушке леса, дева присела на старую колоду, где трава была ниже и не раз прежде горел костер. Там к ней подошли двое русоволосых юношей в рыжих лисьих шапках-колпаках с опущенными набок концами, в тёмно-зеленых туниках, в серых фракийских плащах и с узкими мечами.
          Дева поглядела на них внимательно, и очень сильно – звонким и красивым голосом, как будто читая стихи, произнесла:
          – Судари мои, Антип и Давид! Кто же таков Евтихий, наш проводник? До сих не могу поверить… Едва мы ступили на Святую Землю, как тяжкое бремя, нависавшее над нами черною тучею, вдруг истаяло. Наверное, что-то похожее ощущала моя смуглая рабыня, неожиданно отпущенная на свободу по моей просьбе отцом… С виду Евтихий – сущий ромей, но вот по характеру – как бы наш. И одет он тоже напополам – шапку имеет римскую, а плащ наш – фракийский. И откуда него такие связи большие в Риме, и особенно – в Новом Риме? А когда с ним говоришь, он как будто все помыслы твои знает…
          И вот сейчас чистые ветра дуют с моря, светит солнце, и как будто не было ничего. Но я точно знаю, что сегодня Господь нашу Фракию самым чудесным образом спас! Всё это мне уже ясно, хотя и сама я не знаю, почему. И я не могу удержаться от слёз, когда об этом думаю. За сколько же десятков, а то и сотен лет Господь Бог знал, что всё так во Фракии повернётся и сколькими же судьбами людей Он готовил для неё избавление?! А ведь это значит, что Господь любит Фракию и что Он и дальше её не оставит!!
          Сегодня утром в Тире Евтихий подошёл ко мне и, как самого близкого человека, меня спросил: «Госпожа моя, Ангелина, почему ты так грустишь?» И я ему о деле нашем всё как есть и рассказала. Должно быть, вы, господа, давно знаете, что год назад прасины (кричащие на скачках за наездников в зеленом) набрали в Совете викария диатеза Фракии (гражданского правителя диоцеза, включавшего в себя несколько провинций) большинство. Тогда председателем того Совета был мой отец – Андроник, человек от скачек весьма далёкий. И вот прасины провели через Совет, со многими нарушениями, конечно, несправедливый «Земельный налог». По новому закону земельный налог стал равным для всех владельцев земли, без учета размеров их владений. Все пришлые богатые землевладельцы им очень довольны, но их очень мало, а вот коренных фракийцев, имеющих небольшие участки, которых повсюду очень и очень много, он разоряет.
          И вот по тому закону у всех фракийских «Колпаков» один только выход есть – продать все свои земли пришлой знати, чтобы потом брать их же у неё в аренду и стать нищими колонами на своей родной земле. За этот год никто из наших фракийцев земли своей не продал. Все они только поглубже натянули свои колпаки и выжидают. До отца моего дошли слухи, что «Колпаки» в глубинке уже собираются тайно группами, достают из тайников старые кольчуги, шлемы и щиты, боевые топоры, мечи и луки со стрелами и на всё это смотрят. А это значит, что этой осенью, когда куриалы начнут забирать у них урожай в счет налоговых долгов, во всей Фракии вспыхнет бунт. И вот тогда Новый Рим вновь пришлёт свои войска, и они всё у нас сожгут и разрушат…
          Мой отец стал бороться с «Земельным налогом» прасинов. И в этом его поддержали партии русинов и венетов (кричащих на скачках за красных и голубых). Вместе с ними он ездил в Новый Рим. Но в Комитете финансов им сказали, что раз уж фракийские «Колпаки» имеют самые лучшие земли Империи и живут очень зажиточно, то пусть хотя бы налогов больше платят… И ещё, один из тех чиновников моему отцу прямо так и сказал: «Единый налог – это ваш закон! Чего вы от нас желаете? Чтобы казначейство наше само отказались от высоких налоговых поступлений?»
          За ту поездку прасины сняли моего отца с должности, и, не посмотрев на то, что он сенаторского рода, назначили ему казначейское расследование!
          Тогда я поняла, что прасины, по указанию лидеров своих партий, разжигают во Фракии бунт, для того, чтобы все земли её сменили хозяев. И вот я сказала отцу тогда: «Эти негодники прасины хотят совсем уничтожить Фракию! Наверное, правду во всей нашей великой Империи можно найти только у Гроба Господня!!» А он сказал мне: «Я бы и сам, моя Ангелина, ко Гробу Господню сейчас поехал, но из-за казначейского расследования сделать этого не могу». Младший брат отца Валенс был тогда рядом и, услыхав это, решительно сказал: «Тогда я поеду ко Гробу Господню и там повсюду, где можно, за Фракию постою!» И я тогда сказала: «Отец, я тоже, как свободная фракийка, желаю ехать к Гробу Господню с братом твоим!» И он нам это разрешил. И вам, мои судари, от всего нашего рода великая благодарность! Вы нам очень помогли и в Филиппополе, где мы встретились, и в ромейской бухте Золотой Рог, и здесь в Тире – тоже…
          И вот сегодня утром, в Тире, мне Евтихий и говорит: «А ты знаешь, госпожа моя, мне известны в Новом Риме три влиятельных господина. Они могут и отцу твоему, и всей Фракии помочь. Вот пусть твой дядя Валенс, раз он вызвался «за Фракию постоять», возьмёт самого резвого скакуна и поедет по приморскому тракту в Новый Рим. За две-три недели он до него доскачет. Там, у Императорского дворца, есть очень большое белое здание с надписью «Центральное Государственное Управление». Пусть он войдёт в эту Консисторию Восточной Римской империи и скажет привратнику, одетому в золототканую одежду: «К первостатейным чиновникам Льву, Фатию и Стефану прибыл из города Тир, от Евтихия, скороход». Привратник сразу же пошлёт юношей доложить о том господам, и они велят отвести его в Приёмный зал. Если твой дядя Валенс сделает так, то даже не сомневайся. Эти высокие господа порядок во Фракии наведут. Они непременно высокую комиссию к вам пришлют, чтобы она рассмотрела всякую законность, и так или иначе, но все причины назревающего бунта она искоренит.
          Я сначала Евтихию не поверила, но слова его дяде пересказала. Он сам с ним сразу же поговорил и тотчас с одним из тех слуг, что всегда с нами, ускакал в Новый Рим. Тогда я снова у Евтихия спросила: «Неужели же есть в Новом Риме такие господа, что захотят и смогут нашей несчастной Фракии помочь?» И он слова свои подтвердил: «Да, в Консистории, моя госпожа, они на то и поставлены, чтобы всякие бунты во всех провинциях в зародыше упреждать. Тем господам всё возможно в нашей Империи…» А потом он покачал головою и сказал такие таинственные слова, что расспросить я его не решилась: «Сегодня Милана Фракийская счастлива».
          А теперь, государи мои, Антип и Давид, расскажите мне о Евтихии всё, что сами знаете. Что о нём люди в тирских гаванях говорят?
          Тогда тот юноша, что был облачён в чуть более светлый плащ, поклонился ей, как своей госпоже, и сказал:
          – Госпожа моя, Ангелина, там, на Рыбном рынке, мне торговец палатками на него указал: «Вот идёт Евтихий – инок знаменитого Вифлеемского монастыря. Его имя у всех знатных паломников на устах. А ещё он много всяких историй знает о чудесах Святой Земли, и так их рассказывает, что не наслушаешься».
          Потом и второй юноша, облачённый в более тёмный плащ, поклонился той деве как госпоже и произнёс:
          – А мне, госпожа Ангелина, хозяин одёжной лавки о Евтихии вот что сказал: «Семь лет назад, а может быть, и более, с корабля на пристань Тира сошли два молодых римских патриция, очень похожие друг на друга. Это были братья Федрус и Марк; Федрус между ними – брат старший. Оба они приняли иночество в знаменитом Вифлеемском монастыре, с именами Евтихий и Кирилл. Сейчас Евтихий, с благословления отца-настоятеля, как проводник и рассказчик водит самых именитых господ по всей Святой Земле. А ещё он в монастыре так хорошо шить научился, что златотканые облачения для священников шьёт и подмастерий своих имеет. А младший брат его, Кирилл, живёт в Ливанских горах, у моря, среди безвестных отшельников.
          Войдя в возраст, Федрус и Марк по желанию их отца – очень известного римского сенатора – поступили на военную службу в легион «Африка», сразу в звании офицеров. Федрус, за прекрасную стрельбу из лука, был назначен командиром пеших лучников, ну а Марк, за прекрасное владение оружием на скаку, был направлен в конную турму. Потом Марк был переведён в основные войска – в тяжёлую пехоту, на самое высокое жалованье. Там он, должно быть, отличился, так как всем стало известно о его скором назначении на должность центуриона. Но во время одного из боевых походов в горах отряды Евтихия и Кирилла попали в страшную засаду варваров. Там оба брата бились плечом к плечу и едва не погибли. Там они дали обет Богу, что если спасутся, то проведут остаток дней своих в служении Ему. И оба чудесным образом тогда спаслись. Во исполнение своих обетов они и приплыли в город Тир…
          – А вот, моя госпожа, и господин наш Евтихий сюда идёт, – повернувшись к Ангелине, промолвил Антип.
          К молодым людям подошёл стройный темнобородый с охапкой дубовых сучьев в руках. Чтобы не помешать разговору, он осторожно положил дрова у колоды. Те же отчего-то говорить перестали, и теперь украдкой посматривали на него. Он же, как бы не замечая того, стал частыми ударами кремней сыпать искры на гнилушку, и вскоре раздул на ней огонёк. И вот на месте былого кострища вновь стал разгораться огонь.
          – Любезный Евтихий! – весьма выразительно произнесла Ангелина. – Торговые люди в Тире говорят, что твой отец – очень известный в Риме патриций, и что в ливанских горах с отшельниками живёт твой младший брат. Верно ли это?
          – Торговые люди, наверное, от скуки, повсюду собирают слухи и сами их перекраивают, как хотят, – недовольно покачал головою тот, и, подкладывая дубовые сучья в огонь, продолжил: – Да, наш с Марком земной отец – римский сенатор. Но он живёт там – за Великим морем, а мы с Марком тут – на Святой Земле. Перед Марком и передо мною встал жестко выбор между Отцом Небесным и отцом земным, и мы оба выбрали Отца Небесного. И потому мы и живём там, где Он всегда с ними.
          – Ещё раз, большое спасибо тебе, государь наш Евтихий, от всех «Колпаков» Фракии, – с большою душевною теплотою и трогательной улыбкой сказала ему прекрасная дева (как ему тогда показалось, олицетворяющая собою всю Фракию). И глядя на пламя разгорающегося костра, она сказала: – А ещё торговые люди нам сказали, что ты златотканую одежду шить умеешь, и ещё – хороший рассказчик! Расскажи нам, что-нибудь, пожалуйста! А мы посидим тут на брёвнышке и тебя послушаем.
          Между тем, все дубовые сучья в костре объяло пламя, и они стали мерно потрескивать. Антип и Давид устроились на той же колоде, откинувшись на торчащие из неё сучья.
          И тогда Евтихий сказал:
          – Самое большое чудо, сударыня и судари мои, из всех известных мне, – это Сам Бог. Все остальные чудеса рядом с Ним – это всего лишь малые песчинки рядом с великою горою. Иисус Христос – это Всемогущий Бог. Из сострадания, милосердия и любви к нам – существам падшим, и чтобы доказать нам, что Он и есть Бог, Иисус Христос совершил на Земле множество чудес. Все Апостолы и святые, сподобившиеся обильно принять Благодать Божию, также творили и творят ею многие чудеса. Язычники, видя всё это, повсюду кричат: – «Велик Бог христиан! Он один творит чудеса!!» – и принимают христианство. Слабые же духом христиане – укрепляются. Заблудшим же подвижникам Господь Благодати своей не даёт. Все они очень хорошо улыбаются, неплохо работают языком, но никаких чудес сотворить они не могут и тем посрамляются. Но иногда, в тех местах, где люди право веруют, для укрепления их веры Бог Сам являет чудеса.
          Так, у подошвы горы, на которой возвышается город кианейцев, есть одно селение Соруда. В нём находится купель, источающая воду в день святого Богоявления. От выступающих капель она наполняется в течение трех часов, и после крещения, также в течение трех часов, вода не вдруг, но понемногу убывает…
          В селении Кедребатах, у подошвы возвышенности города Эноанда, есть также купель, которая, хотя и высечена из одного цельного камня, но в праздник Пасхи, в светлое Христово Воскресение, вдруг сама собою наполняется. Купель держит воду до дня Пятидесятницы. А в день Пятидесятницы вода вдруг исчезает…
          Чудеса эти совершаются в Малой Азии, в области Ликийской. И вам, если вы сомневаетесь – не велик труд туда сходить, чтобы убедиться в этом.
          И вот, я расскажу вам о двух чудесах, которые произошли на Великом море.
          Отшельник авва Григорий, уезжая из Нового Рима, сел на корабль. Во время плавания слуги господ, не жалея, тратили на нём воду. Среди моря воды не хватило, и для всех настала беда! Женщины, дети, младенцы изнемогали от жажды и лежали, как мертвые. Надежда на спасение исчезла…
Хозяин корабля был человек богобоязненный и постник. Он три дня постился и молился и на четвертый день, около шести часов, вдруг закричал так, что все вздрогнули:
          – Слава тебе, Христе Боже наш! Растяните кожи!
          Лишь только матросы растянули кожи, как внезапно над кораблем появилось облако, и из него пошел сильный дождь. И при этом вот что поразительно. Корабль несся по ветру, а облако шло за ним, и дождь падал только на корабль…
          В местности близ святого Иордана жил отшельник, по имени Феодор. Ему необходимо было отправиться в Новый Рим, и он сел на корабль. Плавание по морю замедлилось, и пресной воды им не хватило. Матросы и пассажиры пришли в большое уныние и отчаяние. Тогда отшельник встал и простер руки к Богу, избавляющему от смерти души наши. Сотворив молитву и осенив море крестным знамением, он сказал матросам: «Благословен Господь! Почерпните воды сколько нужно!» Они наполнили все сосуды приятной пресной водой из моря, и все прославили Бога.
          А вот два рассказа, связанные с пустыней.
          В одной из местностей началась брань и беспорядки. Девять мужей оттуда бежали в Палестину. И были среди них человек трудолюбивый и молодой еврей.
          В пустыне еврей ослаб до полного изнеможения. И все несли его, пока могли, но далее не могли. Тот юноша от голода и палящей жажды, от сильнейшей лихорадки и страшного утомления близок был к смерти. Страх напал на них: «Как бы нам и самим не умереть от жажды». Мужи со слезами положили его на песке... Увидав, что они собираются уйти от него, он начал их заклинать:
          – Во имя Бога, грядущего судить живых и мертвых, не дайте мне умереть иудеем... Я желаю быть христианином... Сделайте милость, окрестите меня, чтобы мне христианином окончить мою жизнь и отойти ко Господу...
          – Брат, – сказали они ему. – Увы, нам этого сделать нельзя. Мы – миряне, а это дело – епископов и священников. Да и воды здесь негде взять...
          Но он неотступно со слезами заклинал нас:
          – Христиане, не лишите меня этого дара...
          Мужи были в величайшем затруднении. Тогда упомянутый Трудолюбец, как бы вдохновленный свыше, сказал:
          – Поднимите его и разденьте!
          И когда тот юноша с большим трудом был поставлен и раздет, Трудолюбец, наполнив свои руки песком, три раза посыпал еврею на голову, говоря:
– Крещается раб Божий Феодор во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
          А все прочие мужи на каждое призывание святой, единосущной и поклоняемой Троицы возглашали:
          – Аминь!
          И Христос, Сын Бога Живого, исцелил и так укрепил немощного, что в нем не осталось ни малейшего признака слабости. Напротив – он в добром здоровье, с воспрянувшими силами, бодро пошел впереди всех по пустыне.
          Придя в Аскалон, те мужи рассказали всё, что произошло с братом на пути, епископу блаженному Дионисию. Святой муж, выслушав рассказ, был поражен необыкновенным знамением и решил послать того брата на святой Иордан и там крестить, а Трудолюбца он рукоположил во диаконы…
          Во святом граде была одна монахиня, отличавшаяся благочестием и великим усердием в угождении Богу. Диавол, позавидовав девственнице, внушил одному молодому человеку сатанинскую страсть к ней. Но удивительная дева, усмотрев козни диавола и сожалея о молодом человеке, взяла корзинку и, положив в неё немного моченых бобов, удалилась в пустыню. Устраняя юношу от соблазна, она заботилась о спасении души его и себе самой искала безопасности в пустыне. Прошло довольно времени. Промысел Божий устроил так, что не осталась неизвестною её добродетельная жизнь. В пустыне святого Иордана увидал её один отшельник.
          – Мать, что ты делаешь в этой пустыне? – спросил он её.
          – Прости меня, – отвечала она, желая скрыть свой подвиг. – Я сбилась
с пути. Сделай милость, отче, ради Господа, укажи мне дорогу.
          Но отшельник, узнав Свыше об её подвиге, сказал ей:
          – Поверь мне, мать, ты вовсе не теряла пути, и не ищешь его. Хорошо зная, что ложь – от диавола, расскажи мне всю правду: зачем пришла ты сюда?
          – Прости, отче! – отвечала дева. – Один юноша соблазнился мною, и вот почему я удалилась в эту пустыню. Я предпочла скорее умереть здесь, чем служить для кого-нибудь соблазном, по слову апостола.
          – Сколько же времени ты прожила здесь?
          – По Благодати Христа, семнадцать лет.
          – Но как же ты питалась?
          Отшельница, показав корзинку с мочеными бобами, отвечала:
          – Вот эта самая корзинка, которую ты видишь, вместе со мною вышла из города. В ней было немного вот этих бобов... Но Бог оказал мне, недостойной, такую милость, что сколько времени я питаюсь ими, и они не убавляются. И знай, отче, что Его Благость так покрывала меня, что в течение этих семнадцати лет – до нынешнего дня – не видел меня ни один человек, а я видела всех. Выслушав это, отшельник прославил Бога.
          Надо сказать, что все чудеса эти были уже давно – всё больше в молодые годы дедов наших. В то время Господь Бог куда обильнее, чем сейчас, посылал на землю Свою Благодать. Тогда все люди знали, что возмездие за всякий грех бывает скорым. А вот сейчас, умалив Благодать, Бог стал долготерпеливым. Так Он, по милосердию своему, даёт нам время на покаяние.
          И потом Ангелина, поклонившись ему как господину своему, спросила:
          – Вот, государь мой Евтихий, я, конечно же, знаю, что все мы, люди, сначала живём, потом умираем и идём на Суд Божий… Но когда я гляжу на ночные звёзды и вот на этот огонь, то меня всё равно не оставляет ощущение, что я вот так, как сейчас, буду жить вечно. Что это? Что ты на это скажешь?
          И тогда Евтихий глубоко вздохнул, с большою теплотою посмотрел на неё и двух других молодых фракийцев и сказал:
          – О да, любезная госпожа моя Ангелина, твои ощущения верны. Но для нас, людей, важней всего получить ответ на такой вопрос: «А где буду я в той Вечной Вечности?» Единственная тропинка, ведущая в утерянный нашими прародителями, Адамом и Евой, Божий Рай – это и есть святое апостольское христианство. Иисус Христос нам сказал: «Я то и есть». А это значит, что все те люди, кто не пожелали в земной жизни принять своего Спасителя – Иисуса Христа, так навсегда и останутся за вратами Рая. Никто из них не будет записан в «Книгу Жизни», и, не имея духовной ясности, они не избегнут вражьих сетей.
           Как-то раз я сидел на этой самой колоде и обозревал то Великое море, то стоящие здесь дубы. И вдруг мне вспомнилось одно древнее славянское предание, что я слышал в детстве от мамы. Вот оно: «Посреди моря стоит остров Буян. А на нём растёт Вечный Дуб, уходящий корнями в Землю, а ветвями – в Небо. Дуб тот соединяет собою миры».
          И если согласиться с мудрецами, говорящими, что всё в нашей жизни подобно, и порассуждать над данным преданием как над притчею, то из сего вытекает картина, не противоречащая мировоззрению христиан.
Дуб – это не только великий ствол, ветви и листья, но ещё и малые жёлуди, которые и подойдя к нему не сразу-то разглядишь. И вот все эти жёлуди, созревающие на Вечном Дубе – и есть мы, люди. Мы можем представить себе, как на одной из его веточек сейчас качаются Ангелина, Антип и Давид, а на другой год или через череду лет на том же месте будут качаться Марина, Стас и Роман… Как же легко нам, людям, с высоты Вечного Дуба и о своей Вечной Вечности рассуждать, и о себе думать как о подобии своего Отца – о могучем дубе! И действительно, у каждого жёлудя всё для этого есть.
         Должно быть, ты, сударыня, и вы, судари, видели обычные жёлуди, которые созревают на дубах. И если к ним присмотреться, то видно, что все они немного разные и все по-своему хороши. А по осени, когда все жёлуди созревают, они падают прямо к корням Вечного Дуба. И там, в сырой листве и в траве, у всех у них появляются остренькие зелёненькие росточки…
Но если посмотреть вот на этот дубовый лес, то мы увидим, что молодых дубков в нём и нет, или – почти нет. Да и во всех дубовых лесах, что стоят по всему побережью Великого моря, вы увидите то же самое… А ведь это значит, что каждый год почти все беспечные жёлуди-мечтатели, так и не сумев укорениться, попросту пропадают…
          Но в отличие от желудей, люди имеют свои ноги, и потому они могут сами идти к своему спасению. И тех из них, кого Бог сочтёт достаточно чистыми, оттого что ещё при земной жизни их омыл Святой Дух, или за какие-то подвиги и добрые дела, или просто по Милости Своей – Он принимает в Свою Вечную Вечность.
В другой раз, будучи здесь, я припоминал всё Писание в целом и заметил, что Иисус Христос нигде не говорит нам «Не спасётесь», а говорит – «Не войдёте в Царство Небесное»… А это значит, что «как-нибудь» войти в Царство Небесное никому не удастся. Для спасения такого всем людям надо по мере сил своих подвизаться во Христе. И кто где сейчас находится на этом пути, видно по следующему. Когда человек живёт в своих грехах, то он видит только свои успехи, а пороков не замечает. И напротив, когда он живёт по Слову Божьему, то он не замечает успехов своих, а видит только свои недостатки. Но тому, кто живёт с Богом – всё возможно.
10. Наш шанс
          Вот, милые мои Марина, Стас и Роман, как подвизались к спасению те, кто появились на Вечном Дубе до нас с вами. Первый Рим (Рим), Второй Рим (Константинополь, или Новый Рим) и Третий Рим (Москва) были поочерёдно, на протяжении почти тысячи лет, политическими и религиозными центрами мира, что является предельным возрастом для почти всех земных цивилизаций. Но Третий Рим, просияв под Небом свою тысячу лет, не умер, но тихо спит. И однажды, как и было предсказано святыми, по промыслу Божьему и по свободной воле людей он вновь восстанет. И вот тогда он опять принесёт Богу свои обильные плоды, что есть омытые Святым Духом души человеческие, что и смогут быть подняты беловидными мужами по ветвям Вечного Дуба в Вышний Мир.
          Этим рассказом, мои друзья, я хочу побудить вас задуматься о том, как нам следует жить, чтобы не упустить тот единственный шанс на Бессмертие, что даровал всем нам Господь Бог. Наш краткий миг жизни на Земле, с полной свободой действий – это и есть экзамен. По его результатам Сам Господь Бог каждому человеку определит его место в Вечности.
          В шестом веке все европейские земли были сильны православной апостольской верой, и потому там, от Португалии до Румынии и от Британии до Италии, были свои святые. Один только бывший полководец Западной Римской Империи – святитель Мартин Турский, писавший стихи, достойные эпохи Августа, со своими ошеломляющими разум чудесами, чего стоит… А вот сейчас, впав в духовную слепоту, практически все жители запада, позабыв о Боге и Божьем Рае, строят призрачный земной рай и не идут к своему спасению. И только там, где стоял некогда Третий Рим, есть те, кто ещё помнит слова Господа и не завидует беспечному счастью федрусовых желудей. Конечно же, жизнь земная на западе сладка, но вот жизненный итог в целом и у них, и у нас будет разным, и как следствие – всё бытие будет разным в Вечной Вечности…
          Исходя из Святого Писания, а также по утверждениям святых апостолов и более поздних великих святых, неописуемое благо ждёт тех людей, кто будут оправданы на Страшном Суде. Одни из них восполнят число отпавших ангелов, а другие, «милостивые», – «наследуют Землю», и заодно, по-видимому, те звёзды, что светят над нами в ночи. Вот тогда, наконец, и станет торным весь Млечный Путь. А те миры, что сейчас лежат во Вселенной как бы в холодильниках, начнут – как и побережье Великого моря по весне – расцветать…

Авторская справка
          Данная повесть написана в жанре духовной прозы. Все её события, кроме вступления и окончания (1 и 10 глав), происходят в конце шестого века вокруг Великого (Средиземного) моря – в разных уголках Восточной Римской империи (Византии).
          Образ дьякона Григория, а также рассказы «О явлении беловидных мужей в Андреевском монастыре» и «О грешнике-куриале из области Валерия» взяты из статей, повествующих о раннем периоде подвижнической деятельности святителя Григория Великого (Двоеслова).
          Все те истории, что звучат из уст главного героя повести – Федруса, ставшего иноком Евтихием Вифлеемского монастыря (о жизни и подвигах благочестивых христиан), являются краткими пересказами произведений византийского духовного писателя – блаженного Иоанна Мосха (ссылки на него в тексте имеются). Все эти произведения в оригинальном виде опубликованы в переизданной в настоящее время книге: Луг духовный / Пер. прот. М.И. Хитрова. Сергиев Посад, 1915.
          В своей устной речи Марк и Федрус используют евангельские слова (взятые в тексте в кавычки) и высказывания святых, являющиеся духовными знаниями (без ссылок и кавычек).