Внук мой Сергий

" Внук мой Сергий"

Пролог.


                Совпадения фамилий с реальными людьми случайны, поэтому прошу прощения, если совпадения случились. Репортёр и его семья - персонажи вымышленные, и отношения к автору не имеют. В повести " Внук мой Сергий" единственный реальный герой - Мария Кондратьева Белоусова. Повесть " Внук мой Сергий" — это первая часть задуманной книги, над продолжением которой автор надеется начать работать после сбора материала, что связанно с финансовыми и другими затратами и издержками.
 Повесть " Внук мой Сергий" написана на основе биографического материала, собранного в пору моего сотрудничества в газетах. Вечная Слава и нетленная Память павшим героям на поле брани!
Повесть.
                Я в отпуске, в отпуске в моё любимое время года, в мае. Вот она - свобода, вот он, мой сад, цветущий, обещающий прекрасный урожай. Вот они, мои руки и моё желание потрудиться и отдохнуть душой и телом. Но не тут – то было. Сердце саднит, в душе пламень, мысли растрёпаны. Да, сердце кровоточит, словно птица, изуродованная метким выстрелом безжалостного охотника. Красавица куропатка упала на скалы и, теряя серо-коричневые перья, покатилась вниз по каменистой осыпи, тянущейся до самого подножия!
                Так я чувствовал себя, сидя на попе прямо на прогретой майским Солнцем Земле под старой яблоней и ковыряясь в её стволе, в червоточине, пытаясь достать червя - короеда специально для этой цели заточенным ножом. Не получалось. Червь слишком глубоко. Я отшвырнул нож, зашагал в садовый домик без тропинки, по густой, сочной, ещё не скошенной траве, оставляя глубокий след. За мной бредёт мой пёс, помесь немецкой овчарки и кавказского сторожевого.  Казбек чувствовал моё настроение, поэтому не носит в зубах за мной палку, не тыкается в мою ногу, не выпрашивает минутку для игры. Он ходит за мной, опустив голову. Чёрным носом он раздвигает стебли осота, торит тропу.  На крыльце я остановился, присел на корточки, почесал верного друга за ушами. Собака смотрел мне в глаза преданно, с тоской.               
«Ты считаешь, что мне веселее, чем тебе? Ничего подобного». 
                В садовом домике одна большая комната, которая служит мне и кабинетом, и спальной, и кухней, и гостиной. В комнате холодильник из эпохи Советов, и он включается с таким грохотом, будто «ИС», чадя перегоревшей соляркой, набрал обороты и тронулся по изрытому снарядами полигону. Эти героические машины, танки времени Великой Отечественной войны ещё двигались и волокли на тросах цели, списанные машины и бронетранспортёры, или просто деревянные щиты в форме танка. Прошло более тридцати лет после окончания Великой Отечественной войны ко времени моей службы в Г.С.В.Г.  А мы, артиллеристы, учились поражать подвижные цели из пушек, и эти цели волокли на тросах прославленные танки ИС.
                В этом громыхающем холодильнике, признаться, не так уж и пусто. В нём красуется на стеклянной полке несколько бутылок вина, приготовленного из винограда, который растёт в моём старом Саду. Я выбрал бутылку пятилетней выдержки, откупорил её и налил фужер. Опустошить хрусталь я не торопился: ведь пить вино пятилетней выдержки, приготовленного по собственному рецепту, не насладившись его запахом, и не полюбовавшись насыщенным темно-красным цветом, было кощунством. 
                Я взял фужер за тонкую ножку, подошёл к окну, поднёс к ноздрям. Напиток благоухал свежестью виноградного сока. Создавалось впечатление, что я только что сорвал кисть созревшего винограда и раздавил одну ягоду. Я несколько раз глубоко втянул аромат носом, прикрыл глаза, постоял минутку. Потом поднял фужер на уровень глаз: восходящее Солнце пронзило жидкость, и она заискрилась, загорелась пламенем. Большой глоток перебродившего виноградного сока и сгустка солнечной энергии освежил мозги, успокоил мысли. 
                «Так - то лучше». Сказал я громко, обращаясь к Казбеку. Собака открыла глаза, приподняла уши, она собиралась встать, почувствовав перемену в моём настроении, но я снова ей испортил его:
«Даже не помышляй. Мне надо работать». Сказал я строго и подошёл к рабочему столу.
                Комната не была меблирована. Я убеждён, что вещи отвлекают от работы, порабощают память и мысли. Естественно, я оставил в доме только то, что необходимо для бытия: посуду, старинный родительский диван и семейные реликвии….
                Реликвии — это семейные фотографии и боевые награды моих предков.
                Фотографии помещены с деревянную рамку под стекло. Таких рамок сейчас не делают, и не вешают в горнице на стену. Да и кто станет заниматься этой работой в век цифровых технологий?
                На меня смотрят мои родственники.  Дедушка, с крестами на груди и шашкой наголо.  Он крутит свой чёрный ус, широко улыбается. Фуражка с кокардой пехотинца армии его превосходительства заломлена набок. Из-под фуражки выбился казацкий чуб. Дедушка давно умер. Царство Небесное. Я его помню отлично. Фотография моего деда сделана незадолго до первой мировой. От древности она пожелтела.
                Рядом с дедушкой фотография моего отца. Отец молодой и весёлый. Он в полушубке, ушанке и с автоматом на груди. Он прислал фотографию перед отправкой к месту боевых действий. Воевал отец под Сталинградом, с боями дошёл до Берлина. Да, мой отец родился под счастливой звездой, он выжил в той страшной войне. 
                Дедушкины и отцовские фронтовые награды и письма лежат в большой деревянной шкатулке. Шкатулка сделана моими руками из массива грецкого ореха. Я протянул руку к полированной, сияющей причудливыми завитками древесине, открыл крышку.  Ордена и медали тускло блестят. От них до сей поры исходит запах пороха. Я с гордостью и болью в сердце смотрел на георгиевские кресты моего дедушки, на ордена и медали моего отца. С сожалением я осознал, что медаль к семидесятилетию победы в Великой Отечественной войне мой отец не успел получить. Он два месяца назад скончался в военном госпитале.
                Слёзы подступили к горлу…. Я читал письмо отца. Слёзы ударялись о пожелтевший лист бумаги, буквы, написанные карандашом, расплывались... 
                «Всю войну ангел хранил меня от пуль и штыка, а в последнем бою, во время штурма Берлина, пуля отыскала меня. Спасла меня медаль».   Я взял в руки орден Славы первой степени. Пуля изуродовала букву «а».
                Прикоснувшись пальцем к отверстию на ордене и ощутив запах пороха, который не выветрился через столько десятилетий, я осознал, что и этот отпуск для меня пропал. Сегодня второе мая. У меня почти нет шансов материализовать только что родившуюся мысль. Но я решил попытаться. Я вышел из дому и открыл потрёпанную в поездках по командировкам по заданию редакции машину, на заднем сидении отыскал среди пакетов и рыбацкого снаряжения ноутбук, одарил его ненавидящим взглядом. В комнате просидел за рабочим столом больше часа, просмотрел материал прошлых командировок. Всё уже печаталось, а повторяться не в моих правилах. Не озарили мысли и к вечеру.   В отвратительном настроении вышел из дому, сел на лавке у штакетника, засмотрелся на весеннее Солнце, которое касалось краем диска цветущих яблонь моего сада. Казбек приплелся, свалился у моих ног, уткнулся влажным, холодным носом в мою ногу. Вечер.
                Чтобы изгнать уныние из сердца, я сходил за гармошкой. Гармошка старинная, тульская, она помнит прикосновение пальцев её хозяина, моего отца. И гармошка обожжена огнём войны, и она вместе с отцом прошла всю Европу. Я сел на лавку и растянул меха, попытался набрать давно полюбившуюся мне мелодию, но пальцы бежали по кнопкам невпопад.... И Казбек поднял морду к Небу, того и гляди, завоет. Я очень давно не брал гармонь в руки, очень давно....
                От отсутствия мыслей в голове моей мерзкая пустота, и совершенно неожиданно в эту пустыню ворвались громкие слова:
                «Оглох никак, Петрович!  Хоть из пушки пали! Порох не нюхал, а привычка солдата – спасть в снегу, в болоте, на жаре, под дождём, под свист пуль и грохот артобстрела!» Я вздрогнул, поднял глаза. Передо мной стояла соседка, Мария Кондратьевна Белоусова. Я улыбнулся, соскочил со скамейки, будто в мою ягодицу впилась шальная пуля, заикаясь, пригласил соседку к себе в комнату.
«Мария Кон-н-дратьевна, не то - торопишься? Зайди на час, почаёвничаем, поговорим». Я знал, что Белоусова ветеран Великой Отечественной войны. Выполняя поручения редакции, я писал об этой женщине. Беседуя с ней, чувствовал, что Мария Кондратьевна очень многое не договаривает. Почему? Я ухватился за возможность узнать подробности фронтовой жизни Белоусовой и написать очерк, как утопающий за соломинку.
«Отчего же не зайти на огонёк, отчего же кипяточком не побаловаться!» Громко засмеялась Мария Кондратьевна, спросила грубовато:
«Ты, Петрович, как бы и не был заикой?» Я отмахнулся, смущённо улыбнулся.

                Мария Кондратьевна Белоусова невысокая женщина, подвижная, опрятно одетая. Её седые волосы завиты и уложены, лицо припудрено, взгляд серых глаз оптимистичен.
                В доме гостья проворно села на предложенный ной стул, достала из сумочки Беломор, спички. Она, не спеша, глядя на фотографии дедушки и отца, размяла папиросу. Чиркнула спичку. Прикурила, вдохнула горький дым, замотала рукой, гася спичку и оглядывая стол. Я заторопился к кухонному шкафу, схватил первую попавшую под руку тарелочку, поставил её перед Марией Кондратьевн, сказал:
«Мария Кондратьевна, уж, коль я начал разговор на «ты», разреши и продолжить на «ты». Извинился я.
«Разрешаю. Ты с чаем не торопись. Я вижу, у тебя вино раскупорено». Я бросился к шкафу, достал ещё один фужер, протёр его салфеткой и почти до краёв наполнил искрящимся напитком. Мария Кондратьевна выпила вино до капельки, вдохнула горький дым папиросы, сказала, глядя мне в глаза:
«Вино доброе, но так себе, морс, баловство. На фронте, в партизанском отряде, бойцы опускали награды в кружки со спиртом, обмывали. К этой традиция я приобщилась в конце войны. К концу сорок четвёртого повзрослела, не зная юности.  А когда боевых друзей хоронили, давились горькими слезами. Спирт легче глотать…» Мария Кондратьевна надолго замолчала. Я тихо встал со стула, отошел к газовой плите. Мне очень хотелось угостить Марию Кондратьевну чаем, и надеялся, что она разговорится, расскажет мне о том, о чём не решается заговорить семьдесят лет.               
                Я волновался, потому что хотел сварить хороший чай. Это и подвело меня. Из руки вывалилась крышка от чайника, и она с грохотом, точно бы за окном лопнула мина, упала на пол. Мария Кондратьевна не обратила внимания на громыхание. Она последний раз вдохнула сизый дым папиросы, раздавила окурок в тарелочке, сказала, не отрывая взгляд от фотографий:
«Им остаётся только позавидовать. Они остались молодыми, вечно молодыми. Они живут в наших воспоминаниях такими, какими их видели в последний раз. И я была молодой, едва выжила в той проклятой игре взрослых людей. Дети играют игрушками, а взрослые играют жизнями! Но, если задуматься, если задуматься, если задуматься….  Ты, Петрович, считаешь, что на войне всё просто: там, впереди враг, я в окопе с винтовкой и гранатой, и нет вопросов? Нет, всё не так. Есть командир, твой командир. У командира стратегия, тактика, и принятое, по твоему разумению, правильное решение, продиктованное чувством мести, или ненавистью к врагу…»
                Мария Кондратьевна заговорила. Я забыл о чайнике, откупоренная бутылка темно-коричневого стекла с вином пятилетней выдержки забыта. Очень тихо я включил диктофон на запись, опустился на стул против моей гостьи, ветерана партизанской войны, Марии Кондратьевны Берёзовой - Белоусовой.
Гл.2.
                Стоял Июнь, жаркий, щедрый. Хлеба и травы вызрели. Голубое, чистое Небо радовало взор. Не оторвать глаз ни от хлебного колоса, ни от ромашки, ни от милого лица. Косарь чиркнул бруском по лезвию косы, опустил её, сделал широкий замах, потянул острое железо над Землёй: разнотравье вперемежку с цветами ромашки, василька и кипрея упало ровным валком. Мужик сделал ещё десяток взмахов, опустил косу, повернулся к жене. Клавдия граблями разбивала валки для просушки. Дочь Маша пыталась помочь матери. Пятилетний сын посадил на палец божью коровку, лопотал что- то.
«Клавдия, поспеши, разверни скатерть самобранку.   Устало плечо, притомились руки. Ветер пошалил, пробежался по травам, присушил, стебель жёсткий, что проволока».
                Берёзов Кондрат, широкоплечий, светловолосый человек.  Лицо его светится улыбкой.  Он смотрит на проворные руки жены, говорит весело:
«Смотрю я на тебя, Клава, не могу насмотреться.  Не отпускал бы тебя из рук своих, да всё заботы». Балагурил Кондрат, сидя у холстины, на которой Клавдия раскладывала вареные яйца, резала с прослойкой сало, зелёный лук.
«Нашёл время! Дети смотрят. Маша всё уже понимает, того и гляди, на улицу побежит. А ты всё не перекипишь».  Кондрат засмеялся, провёл рукой по упругой груди жены, получил оплеуху. Свалился на валок травы, счастливо засмеялся. Клавдия зардела, выпрямилась, одёрнула кофту.
«Маша, доченька, пойди скоренько в рощу, водицы принеси из криницы к обеду. Глебушку с собой возьми». Клавдия следила глазами за детьми, и как только они вошли в рощу, она с томным вздохом опустилась на мураву, потянулась сильным, молодым телом, томно заговорила:
«Кондрат, как сильно пахнет трава, благоухает, томит сердце аромат цветов. Твои руки напомнили мне, что я женщина, да – да, женщина, здоровая, сильная женщина. Иди ко мне, задуши меня в объятиях, одари меня любовью, награды большей мне не надо!»
                Молния прожгла влюблённых, где-то далеко треснуло дерево, где-то ручей повернул вспять, за миллиарды световых лет от влюблённых, во Вселенной, зажглась Звезда.
                Кондрат и Клавдия лежали рядом, глубоко дышали и улыбались.  Потом они встали и привели себя в порядок. А когда дети принесли ключевой воды, начался обед.
                После обеда Клавдия сказала:
«Вы отдыхайте, перетерпите жару в прохладе рощи, а я домой на час сбегаю, отца покормлю, да и прибегу». Клавдия заторопилась.
 «Надо ли идти, Клава. Уж Солнце за полдень. Час – другой, все и поспешим к дому».  Говорил Кондрат, и, прежде чем отпустить Клавдию, обнял её, покрыл поцелуями глаза, губы, щёки, лоб! Клавдия со смехом пыталась увернуться. И когда ей это удалось, она с нежностью сказала:
«Отстань, чай не в последний раз видишь!» Улыбнулась мужу, поспешила к дому, в село, стоящее на излучине безымянной речушки в нескольких сотнях метров от поляны, на которой Белоусов Кондрат, разворачивая могучие плечи во всю ширь, всё утро валил   траву литовкой. Жену Кондрат провожал долгим, нежным взглядом. Он любовался её стройным телом, восторгался лёгкой походкой. И улыбался, и всё смотрел, смотрел.…  Смотрел и тогда, когда Клавдия углубилась в поле, по которому гулял Ветер и гнал золотую волну до рощи дальней. Не отрывая взгляда от силуэта жены, Кондрат позвал дочь:
«Маша, Глеб, на траве, под белой берёзой отдохните.  Небом синим полюбуйтесь. Кукушка, слышите, кукует, года нашей жизни считает».  Маша сложила в холщовую сумку остатки еды, выпрямилась, поправила платок васильковый, пошла к вековой берёзе, раскинувшей могучие ветви на краю поляны.  Она припала горячими губами к крынке с водой, напилась, вытерла губы ладонью, легла на ряднину рядом с братом. А Кондрат всё смотрел на почти созревшее поле. Он уже не видел силуэт жены, но всё смотрел, смотрел. Сердце его гулко стучало в груди. Казалось, что колокол у него в груди, колокол из бронзы звонкой, но не сердце.
                Вероятно оттого, что сердце Кондрата стучало гулко и надрывно, он, не сразу различил всё нарастающий рёв моторов. А когда услышал, поднял глаза к синему Небу, надеясь увидеть на горизонте грозовой фронт. Но Небо было сине, ни единого облако не застило Солнце. И лишь только тогда, когда он увидел на большаке бешено мчащиеся мотоциклы и на мотоциклах солдат в чёрной униформе, обтянутых белыми ремнями и с оружием, тускло блестящим на полуденном Солнце, он понял, что враг пришёл в его дом.
                Кондрат бросился к берёзе.
«Маша, проснись.  Ты только не пугайся, душенька, не пугайся. Ворог пришёл в наш дом, налетел чёрным вороном. Случилось страшное - война! Дочь, бери брата за руку, и бегите к охотничьей заимке, к деду. А я к маме! Мы найдём вас». Маша, подросток, тоненькая, нескладная девочка, смотрела на отца расширенными глазами, смотрела со страхом, отчаянием.
«Доченька, я знаю, что страшно, но надо бежать. Видишь, как всё оборотилось. Бегите по тропе, не останавливайтесь!» Напутствовал отец, подавая в руки дочери узелок. Его Маша бросила в холщовую сумку, набросила её на плечо.
«Не забудь, Маша! Пробирайтесь к дальним заимкам, к дальним заимкам, к деду Степану. Он прошёл войну, знает, что делать дальше!»  Маша кивала головой, глядя с отчаянием в лицо отцу.
«Спеши, доченька, спеши, береги брата. Мы с мамой вас найдём, обязательно найдём». Кондрат обнял детей, прижал крепко к груди, отпустил….  Провожал он взглядом уходящих в лес детей и напутствовал:
«К заимке, к деду Степану, Машенька».  А когда они скрылись в чаще леса, он подошёл к стожку, в тени которого он только что отдыхал, взял в руки косу, сильным ударом молотка выбил клин, отделил сталь от черенка, обмотал половину косы холстиной, перевязал крепко бечёвкой и, хоронясь за стволами и кустарником, стараясь не наступать сушняк, стал продвигаться к родной хате. Он благополучно достиг края берёзовой рощи, подступающей к самой деревеньке! Избы пылали. Черный дым поднимался к Небу, пламя мощными языками взметывались ввысь, снопы искр летели на хлебное поле, и оно горело….
                Автоматчики в чёрной униформе расстреливали мечущихся по улицам односельчан. Отец Кондрата, Прохор Прокопьевич, вышел из дому с берданкой, направил вороненый зев ствола на врага, но выстрелить не успел.  Гитлеровец на долю секунды опередил старика. Прохора Прокопьевича прошила очередь из автомата от паха до головы. Он упал лицом в пыль, ружье осталось в его руке. Гитлеровец в несколько прыжков достиг поверженного старца, выбил кованым сапогом ружьё из его руки, выговорил зло:
„Verfluchter Graukopf, der hat mich fast getroffen! Wahrscheinlich ist jemand im Haus!“  Взяв автомат наизготовку, фашист с осторожностью двинулся к крыльцу. Он высадил ударом сапога дверь, пустил град пуль внутрь дома, с осторожностью сделал несколько шагов в дверной проём. Через несколько мгновений из дверного проёма на крыльцо гитлеровец вытолкал его Клавушку, голубоглазую, с волосами цвета созревшего поля, мастерицу, нежную мать и любящую жену, Клаву! По лицу её струилась кровь. Это пуля поранила её, изувечила красивое женское лицо. Клавдия не прикрывала рану. Спустившись с крыльца, она остановилась, повернулась к врагу:
«Кто тебя звал сюда, на мою Землю, антихрист! Зачем ты пришёл, у тебя своя Земля есть, Земля и дом, и семья и работа! Хочешь победить в этой войне! Так знай: нас невозможно победить! Ты будешь изгнан с моей Земли, и конец твой будет ...»  Гитлеровец ткнул стволом автомата Клавдию в грудь, крикнул гортанно:
«Partisanerin!  In die Stube, los, los! Alle Russen sind Partisanen!» Гитлеровец ткнул стволом автомата в грудь Клавдии вновь, закричал:
« In die Stube, aber schnell!» Фашист ударом приклада в плечо развернул Клавдию и толкнул её в спину также прикладом оружия. Женщина едва устояла на ногах. Клавдия выпрямилась, поворачивая голову, осмотрела свою родную улицу, на которой она гуляла с подругами, на которой встретились взгляды её и Кондрата, встретились, и в их сердца вошла любовь!  А сейчас на её улице лежит мёртвый её отец, лежат в страшных позах её подруги, соседи в луже собственной крови!  Клавдия бросилась к отцу, подняла ружьё, но не успела выстрелить: пули пронзили её сердце…. Клавдия выронила оружие, взметнула руки к Небу, словно стремилась, презрев смерть, подняться над клубами чёрного дыма…. Но вместо парения в синем Небе её безжизненное тело распростёрлось на дорожной пыли, и её руки остались раскинутыми в стороны, словно крылья птицы.
                С клокочущим сердцем смотрел Кондрат на ужасную сцену, на расправу фашиста над его женой, отцом!  Кондрат очень хорошо запомнил гитлеровца. Это высокий, беловолосый, упакованный в чёрную униформу с белыми ремнями, с большим тесаком на боку, с автоматом на груди, с подсумком для рожков с патронами и термосом для бутербродов.            
                Кондрат повалился на траву, загрёб пальцами родной землицы. Что же делать? Сердце по-прежнему колотилось, как бронзовый колокол в лихую годину. Мысль, что его Клавы, любимой жены больше нет, прожгла, словно раскалённая пуля. Кондрат с косой в руке бросился к своей избе…
                Кондрата Берёзова образумили свинцовые пули. Они просвистели над головой. Одна из пуль ударилась в его примитивное оружие, выбила его из руки. Коса срезала колоски, упала в десятке метров от Кондрата. Это остудило воспалённый яростью и ненавистью к изуверам мозг. Кондрат упал, прополз, скрытый высокими стеблями почти созревшей пшеницы, несколько десятков метров по направлению к роще, окропляя Землю горячей кровью. Деревья тянулись к Реке. А когда до рощи осталось десяток метров, Росс решил, что смысла таиться нет. Кондрат поднялся во весь рост, и, пытаясь бежать зигзагами, бросил своё тело к деревьям. Там, за перелеском, спасительница Река.               
                Через минуту Кондрат был среди берёз, родных берёз. Пули впивались в их белые тела, обрывки коры обдавали Кондрата, прилипали к его рубашке, брюкам. Берёзы ценой жизни защищали от пуль Человека, и у него появилась надежда на жизнь.
                Роща оборвалась! До реки десяток метров!
                Инстинкт самосохранения заставил Кондрата остановиться и повернуться: он увидел спущенного с поводка, и бешено мчавшегося на него пса, он услышал и голос врага, и приглушенные рощей дробные выстрелы!
                Кондрат Берёзов встретил натасканного на хватку за горло, мчащегося на него зверя, стоя к нему лицом. В последний момент он смог увернуться от лобового столкновения, отступив на шаг в сторону. Промахнувшись, овчарка приземлилась на четыре лапы, вздыбила загривок, с разворотом прыгнула на Кондрата. Второй раз ему не удалось обмануть натасканного на убийство животное: человек и зверь покатились по траве, с обрыва свалились в Реку. С большим усилием, уже под водой, удалось Россу сжать горло пса и отвести от шеи его пасть со страшными клыками.  Овчарка захлёбывалась, натиск ослабевал. Через минуту её лёгкие заполнились водой.
                Росс остался жив. Но и он почти захлебнулся в схватке. Смерти избежать помогла ему его природная выносливость: могучие мышцы, привыкшие к простой, крестьянской работе, здоровые лёгкие, вдыхавшие чистый воздух, насыщенный хвоей леса и ароматом лугов. Смерти помогла избежать ему его природная настырность и упрямство. Смерти помогли избежать Кондрату глаза его Клавы, смотрящие на него из-за облаков, кровавых, облаков, освещённых не заходящим Солнцем, а столбами пламени, рвущихся в Небо от горящих изб его родной хаты. Смерти помогли избежать ему глаза его Клавы, призывающие к отмщению!
                Вынырнув и едва отдышавшись, Кондрат услышал торопливые шаги, трение затвора о пазы затворной рамы. Голос гитлеровца раздался в десяти метрах от Росса:
„F;rst, zu mir! F;rst, wo bist du? F;rst, zu mir!». Гитлеровец звал своего зверя. Он долго стоял на краю обрыва, недалеко от места, где среди камышей схоронился Кондрат Белоусов.
«Der verdammte Russe, der hat mein Hund versunken!» Фашист открыл шквальный огонь из автомата по ближайшим камышам. Кондрат успел погрузиться под воду и стал усиленно работать ногами и руками, стремясь укрыться под обрывистым берегом Реки.
                Одна из пуль впилась в плечо. Превозмогая боль, Кондрат всё же смог достичь крутого берега и спрятаться под нависшей над водой осокой. Он зажал рану ладонью, но кровь лилась сквозь пальцы, окрашивали воду. Фашист не мог не заметь струи крови вперемешку с водой. Он насторожился, и, решив, видимо, удостовериться, что он попал в этого сумасшедшего русского, стал спускаться с крутого берега к воде. Спускался он неловко, цепляясь за осоку. А когда, наконец, достиг узкой полоски земли, тянущейся вдоль воды, и повернулся в воде, увидел мокрого, окровавленного русского.
Борьба была недолгой. От страшного удара кулаком в переносицу гитлеровец потерял сознание и опустился на тропинку с тихим стоном. Кондрат снял с него автомат, подсумок с боекомплектом, гранату и тесак в чехле, зашёл в воду. Через время он услышал чужую речь:
« G;nter, bist du am Leibe? Mein Gott, wer hat so etwas mit dir gemacht?»
                Кондрат продирался через густую поросль вдоль берега. Отдалившись от места стычки с фашистом на большое расстояние, он переплыл Реку и стал углубляться в лес. Пройдя несколько сот метров, Кондрат услышал слабые звуки шагов, еле уловимый хруст валежника и приглушённые голоса. Он взял автомат на изготовку и поспешил под защиту вековой сосны. Из укрытия он увидел отряд красноармейцев. Впереди шёл высокий, молодой капитан с немецким автоматом на плече, за ним шли утомлённые боем и долгим походом красноармейцы. Многие были перевязаны окровавленными бинтами и вооружены винтовками. Кондрат вышел из укрытия, поднял руки вверх и заговорил:
«Не стреляйте, я местный житель, Кондрат Берёзов, не стреляйте!» Капитан вскинул автомат, но не выстрелил, приказал:
«Ко мне, руки не опускать, не опускать руки! Старшина Пивоваров, обыскать!» Солдат с пулемётом на изготовку с опаской приблизился к Кондрату, выдернул из - за пояса гранату, схватил автомат за ствол, потянул на себя. Кондрат отступил на шаг, обрушил кулачищем воя на землю, сказал твердо:
«Оружие не тронь, оно в бою добыто!» Старшина вскочил, направил ствол пулемёта в грудь Берёзову, но его вовремя остановил окрик офицера:
«Старшина, отставить! Ты откуда такой взялся?» Обратился он к Кондрату. Берёзов, зажимая рану на плече, кивнул головой в сторону своей деревни, ответил:
«А вот из той деревушки, которая горит! А на дороге, у родной хаты, лежит моя жена в луже крови, а рядком с ней лежит мой батюшка, тоже в своей крови утонул! А в сердце моём злости столько, что я не советую у меня отбирать оружие!» Капитан выслушал Кондрата, кивнул головой, несколько минут размышлял, отдал команду:
«Привал десять минут». Опустился на траву, привалился спиной к сосне, развернул карту, спросил:
«Как называется твоя деревня, Кондрат Берёзов? Так, значит Краснолиманская. Мы ж в неё почти упёрлись, а там, как я понимаю, фашисты жгут хаты и убивают безоружных женщин и детей!» Капитан задумался, видимо, изучал местность. Потом спросил:
«Сколько в деревне фашистов, Кондрат Берёзов?»
«Не считал. Приехали на двух бронемашинах и на мотоциклах. С десяток мотоциклов промчалось по большаку, это точно». Офицер долго смотрел на измождённых бойцов, которых он собрал при отступлении, сказал:
«Ты видишь, сколько нас. Три десятка измученных, голодных бойцов. Боеприпасов на три минуты боя. Если попрём, как бык на красную тряпку, положит нас фашист, и останутся бойцы здесь, в твоём лесу, не похороненные. Не по - христиански будет, Кондрат Берёзов! А кто с этой нечистью воевать будет? Поэтому я приказываю старшине Пивоварову произвести разведку. Точно надо знать, какое подразделение вошло в деревню, каким вооружением оно располагает, его диспозицию». Капитан пехоты выпрямился, заправил гимнастёрку за ремень, снял изорванную осколками фуражку, и вытирая круглое лицо черной от земли и пороха ладонью, прибавил:
«Старшина, возьми в напарники бойца сообразительного из своего отделения. Твоя задача: добыть точные сведения о враге». Капитан Егоров развернул карту. Старшина внимательно выслушал инструктаж, долго изучал карту, вытянулся перед командиром, отдал честь:
«Разрешите выполнять, товарищ капитан?»
«Выполняй».
«Решительный ты командир, капитан. Средь бела дня по большаку открыто передвигаетесь. Если бы не я, искрошил бы вас немец, как баба капусту на засолку. Ты ведёшь бойцов по большаку! Глаза опусти!  Дорога продавлена тяжёлой техникой».  Капитан выпрямился, снова одёрнул гимнастёрку, расправил складки, ответил:
«Поучи меня воевать!»
" Вано Такидзе, ко мне, пойдёшь со мной в разведку, и запомни, Такидзе, увидишь врага, кинжал из ножен не вынимать, затвором не двигать, и гранату не швырять, твоя задача - разведка, и ещё задача, самая важная, остаться живым и умело воевать. Приказ ясен!"
" Так точно!" Такидзе - давно не бритый и увешанный кинжалом, винтовкой и кобурой с трофейным пистолетом, заговорил громко, будто собеседник стоит на соседней вершине Кавказского хребта.
" Все меня учат: Папа учит, мама учит, командир учит!" Бойцы засмеялись шутке Вано.
                В это же время из лесу бесшумно вышел солдат из охранения. Он кинул руку к пилотке, доложил:
«Товарищ капитан, в лесу замечена группа гражданских. Что прикажете?»
«Веди их ко мне».
«Товарищ капитан, разрешите мне с бойцом. Это наши мужики, местные!»
«Разрешаю. Всем в укрытие, к бою!». Бойцы кинулись на землю, поползли в рощу, отыскивая укрытие кто за деревом, кто за взлобком, кто просто за кустом кипрея. Кондрат взял оружия на изготовку, и, перебежками от дерева к дереву, вместе с разведчиком скрылся в роще. Появился он через пять минут с десятком местных жителей. У них в руках вилы, топоры, косы.
«Принимай, командир, пополнение». Коротко сказал Кондрат Берёзов.
«Бойцы, вашу мать. На танки с вилами да косами? Построились. Кто такие!?» Мужики зашевелились, кое-как выровнялись в одну шеренгу, опустили бороды.
«Молчим! На фашиста с голыми руками попрёте!? А что жрать будете!?»
«Капитан, ты глотку не больно дери. Все мы из одной деревни. Нет наших изб, спалил их фашист. Мы уцелели потому, что были кто на сенокосе, кто по другой причине в лес ходил. Докладываю, что я, Пётр Стрельченко и мой сын Мишка, были у омута. Услыхал я в омуте квок, вот и решили мы с сыном сома того выловить. А тут тебе дымы, хаты наши горят, жёнки наши с детьми в своей крови в дорожной пыли ….  К хатам возвертаться, погибнуть зазря.  Так вот, чтоб не больно шуметь, мы отошли подальше от хатенок. Дождёмся, пока фашист уйдёт. Не оставлять же родных на расклевание воронью, на растерзание зверя. А потом и в лес».
«А насчёт жратвы не сомневайся. Лес прокормит, да и немец не святым духом питается». Заверил щуплый старик с топором за поясом.
«Как увидят тебя, дед, с топором, обозники, так и дух из них вон!» Подтрунивал над стариком старшина Пивоваров.
«Не спорю, разбегутся. Род наш, род Зубовых, никому не уступал в кулачных потасовках. Не мочился в штаны и перед ворогом. Видел я их в первую мировую. Драпают от русского штыка порядочно». Тихий смех раздался в роще.
«Ты, я вижу, воробей стреляный. Пойдешь со мной в разведку. Становись в строй!» Приказал старшина Пивоваров.
«В разведку? Это как же я пойду без винтовки, а? Без неё никак нельзя, без винтовки не пойду!»
«Прекратить болтовню. В бою добудешь винтовку. Выполнять приказ!» Зубов вынул из - за пояса топор, почесал маковку, водворил топор на место, присел, поправил обувь, стал в строй.
" Вот тебе винтовка, возьми, не жалко! У меня кинжал!" Такидзе сбросил с плеча ремень, протянул винтовку Зубову.
                Отряд из трёх человек под командованием старшины Пивоварова углубился в лес, а капитан Егоров опустился на колени, развернул карту, спросил Берёзова:
«Ну и где в вашем лесу можно затеряться?»
«Так мы и без карты по лесу ходить привычные, по Солнышку да по приметам тропу узнаём. Вёрст пяток на Восток чаща с крутыми оврагами. Там отряду легко затеряться. И землянки рыть сподручно, и ходы…»   
                Кондрат замолчал внезапно, встал на ноги, вытянул шею, завертел головой.
«Мотор тарахтит, по звуку судя, наша полуторка. По большаку движется».
«Разведай, что за гости к нам жалуют. Слушай мою команду: всем в лес, к бою!» Большак опустел. Лишь сосен вершины на ветру шумят.
                Полуторка с несколькими автоматчиками в кузове и Кондратом Белоусовым на подножке у окна водителя остановилась на том месте, где только что стояла полурота бойцов и десяток местных жителей. Автоматчики оцепили машину, взяли оружие на изготовку. Из кабины вышел майор медицинской службы, покачиваясь от усталости, он опустился на подножку автомобиля, прислонился к дереву кабины спиной, прикрыл глаза. С закрытыми глазами он достал из нагрудного кармана папиросы, поймал мундштук губами, положил пачку обратно, стал шарить по карманам в поисках спичек. Движения его были медленными. Он, вероятнее всего, уснул бы, если бы к нему не подошёл капитан.
«Майор, где наши?»
«Все в кузове». Ответил майор, с трудом стал на ноги, приказал бойцу из охраны:
«Открой борт». Низкорослый, плотный боец открыл борт, и капитан Егоров увидел израненных солдат. Молоденькая медсестра сидела в углу кузова. Она со страданием смотрела в лицо молодого бойца, вытирала ему лоб бинтом и причитала:
«Потерпи, хороший, потерпи, родненький. Скоро к своим пробьемся, тебя сразу на операционный стол. Выживешь, ты молодой и сильный. Я за тебя замуж пойду. Возьмешь?» Боец пытался улыбнуться.
                Раненные солдаты лежали на окровавленных досках. Бинты на их телах, посечёнными осколками, были красными от крови.  К машине подошли бойцы, глядя на израненных бойцов, слушали майора:
«Из штаба полка позвонили, приказали ввиду осложнившейся оперативной обстановки эвакуировать полевой госпиталь в направлении города «Октябрьский». Персонал госпиталя спешно погрузил раненных бойцов в машины. Не забыли и о лекарствах, продуктах, боезапасе. Колонной двинулись в указанном направлении. В головной машине полковник, начальник госпиталя.  Танки выползли из леса метрах в ста. Головную машину накрыло в первую секунду. Из десяти машин только нам удалось пробиться, чудом удалось пробиться». Повторял майор. Капитан поднёс к его папиросе зажигалку, щёлкнул. Майор прикурил, спросил:
«Немец где?» Капитан развернул карту, объяснил.
«Вот деревушка из двух десятков домов. Мужики, кто сумел выжить, пришли. От них узнал. Разведка вот-вот вернётся, доложит обстановку». Майор долго изучал карту, выискивал объездную дорогу. Видимо безрезультатно. Спросил капитана:
«Может местные подскажут? Надо ехать, капитан, у меня тяжелораненые». Мужики слышали разговор, скребли затылки, переминались с ноги на ногу.
                «Есть заброшенная дорога, но придётся сделать закорючку, версты две назад проехать. По этой дороге лес вывозили, она доведёт до самого моста через Волушку. А если там немец?» Заговорил Стрельченко Михаил.
«Если да кабы. Садись в машину. Бойцы, кто желает, оставайтесь с отрядом. Нет у меня гарантии на вашу жизнь. Обстановка дрянь, сами видите. И если снова танки из лесу, то смерть всем. А опытный солдат в лесу многое сможет». Обратился майор к своей охране. Некоторые красноармейцы отошли к полуроте капитана.
«Майор, если смерть обойдёт стороной, доложи, что капитан Егоров, командир отдельного мотопехотного батальона, принял решение атаковать карателей у деревни «Безымянной», а после боя, если останемся целыми, организовать партизанский отряд».
«Если повезёт и мы пробьемся к своим, капитан, составлю рапорт по всей форме. Ваня, разворачивайся!» Майор сел в кабину, машина тронулась, развернулась, остановилась. Из кабины вышел майор, хлопнул себя по лбу, сказал:
«Капитан, возьми немного спирта. Пригодится. Могу и табачком угостить. Бойцы, небось, пухнут без курева». Солдаты, слышавшие разговор, оживились. Капитан бережно взял флягу со спиртом из рук майора, бросил рюкзак с махоркой на плечо. Табак, видимо, был выдан на весь полевой госпиталь.
«И вот ещё что, капитан. Оружие, ящик с патронами в углу кузова. Всё, что успели в суматохе прихватить с собой».
                Бойцы приняли патроны, несколько автоматов. И когда полуторка скрылась за деревьями, развязали вещь мешок, загребли махорку чёрными пальцами, ссыпали в карманы.
«Карп, живой? Доставай газету. У тебя, деревенская твоя душа, завсегда резерв имеется».
«Что б вы без Карпа делали? Опухли бы до смерти без газеты». Ворчал полный боец, доставая из нагрудного кармана гимнастёрки плотно сложенную газету. Бойцы потянулись за клочками, принялись проворно и торопливо завёртывать козьи ножки. Сизый дым поднялся в воздух. Бойцы, не курившие почти сутки, посасывали самокрутки, вдыхали едкий дым, покашливали, кряхтели от удовольствия.
                Старшина Пивоваров вернулся из разведки в вечерние сумерки не один. С ним прибыло ещё двое местных жителей и две бабы с детьми. 
                Старшина доложил обстановку, прибавил:
«Собрали вокруг деревеньки всех выживших: мужики, бабы, дети». Капитан выслушал разведчиков, оглядел вновь прибывших, сделал вывод:
«Значит, деревушка почти выжжена, а каратели спешно выехали в восточном направлении. По карте судя, враг развивает наступление на город «Октябрьский». В этом же направлении пробивается майор медицинской службы. Вот такая картина вырисовывается, старшина. Покурите пока».  Разведчики подсели к бойцам, потянулись к вещмешку за махоркой, оторвали по клочку от полгазеты, скрутили козьи ножки, прикурили от чинарика Карпа, привалились спиной к стволу сосёнки.
                Взятые из кузова полуторки автоматы отдали по распоряжению капитана красноармейцам, их винтовки были переданы местным жителям, выжившим в этом страшном противостоянии.

Гл. 3.

                Солнце опустилось к вершинам сосен и его застили дымы от пожарищ. Настал вечер. Скоро опустилась на истерзанную колёсами военных механизмов Землю и долгожданная Ночь. Капитан с отрядом бойцов и крестьян подходили тайными тропами к деревушке «Безымянная». Впереди бесшумно, по охотничьей привычке, ступал Кондрат Белоусов, за ним следовали автоматчики из отряда капитана Егорова, замыкали колонну местные жители.
                Через час благополучно достигли окраины леса, за которым протиралось хлебное поле, выжженное, чёрное. В воздухе стоял густой запах горелой пшеницы. Белоусов опустился на колени, загрёб пальцами пепел, раскрыл ладонь: ветер разнёс пепел по округе. Белоусов прижал к глазам чёрную ладонь, чёрные слёзы потерялись в чёрной бороде.
                В мёртвую деревушку отряд вошёл неслышно, словно состоял из призраков.  Языки пламени всё ещё вылизывали недогоревшие брёвна бывших изб, их свет освещал лица красноармейцев. Они только сутки назад уцелели в страшном бою, но даже смертельная битва не ошеломила солдат так, как зверства фашистов: на дорогах, между догорающими избами, вдоль плетня и у раскрытых калиток лежали расстрелянные жители, и старые, и молодые, и мужчины, и женщины. Каратели не пощадили и детей.
                Кондрат Берёзов стоял у тела жены Клавдии. Он смотрел на её молодое лицо. От лица он боялся отвести взгляд, он не хотел видеть страшные раны на её груди. Его нутро не хотело принимать содеянное гитлеровцем с её милой Клавдией. И он смотрел и смотрел в лицо своей Клавы, и в его ушах звучал её весёлый смех и беспечные слова «Отстань, чай не в последний раз видишь».
«Вот как жизнь поворотилась, вот как обернулась, Клавушка. Если бы я знал, если бы ведал. Не думал, не чаял».
«Кондрат, отряд ждёт, пора уходить, пора».
«Плащ-палаткой накрой мою Клавдию. Накрой. Я у яблоньки, в саду вырою могилу попросторней, рядком положу мою Клаву и отца моего. Старшина, накрой мою Клаву плащ-палаткой, накрой!» Старшина отошёл на несколько минут, вернулся с полу сгоревшим одеялом, накрыл тело жены Кондрата, пошёл быстрым шагом по освещённому пожарищем переулку. Его приглушённый голос поторапливал бойцов и жителей, которые хоронили родственников и соседей на родных усадьбах. Пусть им, без вины погибшим, сняться родная хата и родные лица, и пусть шелест листвы  старых яблонь ласкает их слух, и пусть капли дождя скатываются с листьев и питают корни цветов, которые вырастут на их могилах.
                Кондрат Берёзов поднял Клавдию на руки, отнёс, словно пушинку, к вырытой под развесистой, старой яблоней, могиле. Сам положил её на дно, сам бережно прикрыл ей лицо белым платком, так и оставшимся на её белой шее. Кондрат положил рядом и отца. Отцу прикрыл очи уголком полу сгоревшего одеяла. Кондрат сам закрыл тела Землёй, выпрямился. И все увидели, что лицо Кондрата стало чёрным, а волосы на голове белы.
                После похорон жителей села, перед тем как покинуть пепелище, старшина Пивоваров приказал бойцам обойти уцелевшие сараюшки и взять с собой весь инструмент, какой отыщется:
«Особенно лопаты, пилы и топоры не пропустите, они нам нужнее любого другого инструмента. Пригодятся и лампы, и вёдра. Хорошо бы телегу да лошадёнку…. Мужики, мне ли вас учить жизнь обустраивать на новом месте?»       
                На охотничью заимку полурота капитана приблизилась поздним утром: Солнце поднялось до половины сосны, и утренний туман рассеялся. Кондрат Берёзов и старшина Пивоваров долго стояли за вековой сосной, наблюдали. Не заметив ничего подозрительного, они вышли из укрытия и приблизились к охотничье избе. Кондрат заглянул в оконце: в избе ни души. Он обошёл хатёнку и увидел, что дверь снаружи подпёрта суковатой веткой.  Кивнул головой старшине, сказал:
«Ни души. Где Маша и сынишка мой, Иван?» Старшина подошёл к Белоусову.
«Я с детьми был в лесу, а моя Клава заторопилась к дому. Отец больной, надо было накормить. Мы её поджидали в тенёчке, под сосной: намахался я с восхода литовкой, дрема сморила. Да если бы я знал, разве я отпустил бы мою Клаву одну!» Старшина Пивоваров слушал Кондрата, положив руку на его плечо.
«Кондрат, крепись. Наши руки способны держать оружие. Но если нам суждено умереть, то я не завидую тем фашистам, которые попытаются отнять у меня мою жизнь. Ты извини, замотал фашист, злости во мне выше моей буйной головушки». Старшина сунул за пояс Кондрата гранату, вернулся в лес, вывел отряд к заимке. Бойцы повалились на траву, стали крутить козьи ножки, подтрунивать над Карпом:
«Карп, у тебя в сапоге, наверняка, ещё газета припрятана. Доставай, не жмись.  Небось, запасся газетами, отряду год крутить самокрутки, не перекрутить». Подтрунивал боец, который привалился спиной к сосне рядом с Карпом.
«Ну и запасся. Ты, Вася, скажу я тебе, хозяин никудышный.  Где твоя пилотка, скажи мне? А в пилотке нитка с иголкой была. Рукав у тебя на гимнастёрке осколком рассекло. А зашить нечем. У меня и дома всё было при месте: молоток, гвозди, топор, коса, лопата и грабельки. И не бегал я к соседу, не просил ради Христа ни гвоздя, ни клёпки, ни дратвы седло подлатать. А главное богатство моё - моя жинка. Эх, братушки, и заводная баба, моя Веруня. Что робить, что любить!»  Красноармеец Вася Костромин почесал чёрными пальцами светлую голову, отмахнулся, сказал:
«Рассмешил, прямо уморил. Ну зачем мне в квартире топоры да ножовки, тем более гвозди и оселки. А пилотку жалко, жара. Ну да ладно, голова цела, слава Богу. Ты, Карпуша, мне зубы не заговаривай, газетки оторви. Уши опухли, лопушками повисли».
 Карп помедлил, но всё ж достал из кармана сложенную в гармошку газету. Кондрат Белоусов также оторвал клочок газеты, скрутил самокрутку, прикурил от спички Василия Костромина, отошёл к избе, присел на крыльцо. Не успел он скурить свою козью ножку, как из лесу вышел с ведром в руке хозяин заимки, дед Лука. Увидев солдат у своей избы, он остановился, словно натолкнулся на невидимую стену. Ведро выскользнуло из рук. Рыба плавленым серебром заскользила по траве в потоке воды.
«Отец, не пугайся, свои! Где Машенька и Ваня?!» Спрашивал Кондрат, торопливым шагом идя к отцу. Лука Григорьевич охнул, присел на пенёк, рукавом вытер пот со лба, ответил:
«Так это, я их не привечал, они, это, не». Помолчал, прибавил:
«Война».

Гл. 4.

                Маша и её младший братик бежали от родного жилища до изнеможения. Потом они брели по лесу без остановки до заката. Они спешили к охотничьей заимке. Они продирались к ней по еле приметной тропинке, считая, что её проложили охотники в лесной чаще к охотничьей заимке, где работал лесником дед её,  Лука Григорьевич.
                Глеб раскис, жаловался:
«Маша, давай отдохнём, посидим хоть минуточку. Мои ножки не хотят идти. Маша, посидим ну хоть минутку». Маша останавливалась, тяжело дыша, уговаривала братика:
«Глебушка, надо идти. Папа с Мамой не чай пьют, спешат к дедушке на заимку, им тоже не сладко. Пойдём, Глеб, вставай».
«Маша, не трогай меня. Я устал, я голодный, я есть хочу и спать».  Глеб расплакался, стал тереть кулачками глаза.
«Вот ты какой! Раскис, расплылся как тесто в квашне. А если за нами фашист с собакой гонится, стрелять начнёт?» Глеб слушал сестру, в его глазах ужас. Он соскочил на ноги. Маша тащила его за руку и говорила:
«Бежим, Глебушка, бежим к дедушке, у него в сторожке ружьё!» Страх не долго подгонял Глеба. Очень скоро он окончательно выбился из сил. Маша, пересиливая усталость, несла брата на руках.  Ей придавали сил мысли, что вот сейчас сосны поредеют, и они выйдут на опушку, и увидят сторожку дедушки. Но лес не кончался. Маша поняла, что они заблудились.
                В сумерках Маша отыскала вывороченную бурей сосну, устелила лапником дно своего убежища, накормила брата последними крохами хлеба и уже в полной темноте уложила его на пахучую хвою, сама легла рядом. Уснули дети в обнимку. В эту ночь колыбельную песню им пели вершины громадных сосен. Вершины раскачивал верховой ветер. Ветви вершин тёрлись и ударялись одна о другую, листья - иглы шептались о чём-то своём, только ими, лесным жителям ведомом.
                Маша проснулась. Свет пробивался сквозь лапник, прикрывавший вход. Она открыла глаза, увидела крученые корни дерева. Первое мгновение она не понимала, где она, и почему не в своей тёплой постели. Но когда память вернула её к действительности, то её сердце заколотилось от страха и неизвестности. Маша стала тормошить брата со словами:
«Глебушка, просыпайся, надо бежать, у мамы и папы душа изболелась, переживают они!  Вставай!» Глеб открыл глаза, осмотрелся, захныкал:
«Машка, ты, куда меня привела? Где мама? Я есть хочу!»
«Ты забыл? Мы к дедушке на заимку идём. Там нас ждут мама и папа. Вставай, бежим!» Упоминание о родителях подействовало. Ваня покорно следовал за сестрой. Через несколько часов дети вышли на просеку. Маша радостно заговорила:
«Лес поредел, скоро заимка, Глеб!»  Однако надежда Маши не оправдалась. Лесная просека не вывела беглецов к сторожке деда…  Начался незнакомый лес, в котором Маша не отыскала ни одной тропы. В отчаянии она села на поваленное ураганом дерево, обняла брата.
               
Гл.5.
       
                Кондрат Берёзов исходил все знакомые тропы, ведущие от Безымянного к сторожке отца, стремясь отыскать следы детей. Руки и ноги дрожали от долгой ходьбы по лесным тропам, глаза его покраснели от бессонницы и перенапряжения. Минули сутки, но поиски не привели к результату. Потеряв надежду отыскать сына и дочь, Кондрат в изнеможении сел у поваленной сосны, привалился спиной к сучковатому стволу. Сон навалился, прижал к сырой Земле, погасил мысли. Осталось лишь видение, образ его Клавдии. Она, его Клава, парила над созревшим хлебным Полем.  Кондрат бежал за ней, сердце его сжалось от страха: он боялся потерять свою Клаву, потому что она воспарила над лесом, исчезла из виду…. И в это мгновение Кондрат вздрогнул и соскочил с места. Он понял, что Клава, его ненаглядная лыбедь, указывает ему направление, где искать тропу, по которой пробиваются его измученные страхом и голодом дети.
                «Глупец! Как я мог забыть, что у сосны тропа раздваивается. Тропа, ведущая направо, ведёт к сторожке, а тропа, свернувшая налево, теряется в нехоженых лесах! Как я мог забыть об этом и не предостеречь дочь, как я мог забыть!» Воскликнул Кондрат, вскочил на ноги и без тропы, продираясь сквозь кустарник, устремился к дальнему лесу. В полдень он вышел на просеку, увидел еле заметные следы. Трава примята детьми, и шли они в сторону чащи. Кондрат опустился на колени, чтобы убедиться в правильности вывода,
                Чутьё охотника, опыт следопыта в тот раз спасли Кондрату жизнь: за сотню метров он услышал хруст веток под жёсткой подошвой полицаев. Их было трое, и они вооружены винтовками. На ремне у каждого болтался тесак и подсумок с боезапасом. Это отметил Кондрат для себя, и в ту же секунду принял решение. Он опустил автомат на землю, вынул из ножен трофейный штык – нож, слился с деревом. Словно тигр он набросился на полицейских, лезвие разило врагов словно молния. Ни один из троих не успел отреагировать на действия Кондрата, ни один… Кондрат снял с убитых подсумки. Вырывая из руки убитого винтовку, он увидел в его нагрудном кармане клочок материи. Берёзов узнал эту материю. Из неё было сшито платье для его жены. Клавы, а затем это платье было перешито для дочери. Кондрат выхватил клочок из кармана бородатого немецкого холуя, прижал его к глазам. Слёзы облегчения полились из его глаз, сердце дрогнуло, забилось сильными толчками: Человек обрёл Надежду.
                Словно гончая, устремился Кондрат Берёзов по еле приметному следу. Он замечал и примятую траву среди дерев, и клочки платья дочери на шипах кустарников. Через час пути Кондрат остановился. Он не видел больше следов, их просто не стало. Белоусов долго кружил по лесу, но поиски оказались безрезультатными. В изнеможении опустился на поваленное дерево, рукавом рубахи вытер пот со лба, опустил голову.
                Берёзов напрягал мозги, думал, думал, думал. Куда ещё могли забрести дочь и сын? Прошли сутки, сутки минули с минуты расставания, истекли сутки. Минуты текли в полной тишине.  Совсем внезапно для себя, повинуясь необъяснимому, сверхъестественному чувству, Кондрат неслышно, по кошачьи стал двигаться вокруг поваленного дерева.  Неожиданно пришла мысль: возможно, что он разминулся с детьми, и они давно добрались до заимки отца, и надо вернуться к ней. Не теряя ни минуты времени, Кондрат Белоусов отправился в обратный путь.
                До сторожки Кондрат прибыл за полночь. Прежде чем войти в дом, он несколько минут простоял в тени сосны, напрягая слух. В ночи ни звука постороннего, лишь где-то очень далеко тявкает лисица, Ветер клонит слегка вершину ближней сосны, да еж роется у ног в сухой листве в поисках слизней и жуков. Кондрат, тихо ступая, подошёл к двери. Но его ждало разочарование: дверь сторожки была подпёрта суковатой палкой: верный знак, что хозяина нет дома. Но, возможно, что хозяин сторожки применил уловку с намерением, и что дети внутри, спят, отсыпаются после изнурительного для них перехода?
                С надеждой в сердце Кондрат Берёзов, держа оружие наизготовку, бесшумно приблизился к окну....
                Цельное стекло оконной рамы едва не лопнуло от резкого, настойчивого стука. Мария Кондратьевна не шелохнулась, лишь слегка повернула голову к окну и с удивлением произнесла: "Война?!" И стала неспешно раскуривать папиросу. А я соскочил со стула и как ужаленный сотней диких пчёл бросился к окну, распахнул окно и увидел разгорячённое лицо соседки. Круглое лицо Натальи Ерик красное от волнения и бега. Она вытерла пот с лица носовым платком, спросила громко:
" Кондратьевна у тебя, писака?"
" Откуда информация?" Спросил я с раздражением.
" Ты где, в городе?! Тут у нас дярёвня, сарафанное радио работает без осечки. Зови Кондратьевну".
" Вот я. Что стряслось, война?" Спокойно, не вынимая папиросы изо рта, спросила Мария Кондратьевна.
" Хуже, Кондратьевна! Серёга, внук твой, фрукт подгнивший! Купил ящик пива, надул пузень неимоверную!  Хвала Господу, что дружок, Колька Конь, объявился, иначе лопнул бы Сергей!"
" Эка невидаль!" Отмахнулась Кондратьевна, вернулась к столу, вылила из бутылки остатки вина в стакан, подошла к распахнутому окну, и, держа стакан с кровавым вином у рта, спросила:
"И я пью, и что?"
" А то, Кондратьевна, что внук твой канонаду устроил, развлекуха у него: Конь подбрасывает пустые бутылки, и Сергей их из ружья, в осколочки, вдребезги...!"
"И что, не промахивается?!" Спросила Мария Кондратьевна и поднесла стакан с вином ко рту. Наталья Ерик возмутилась, щёки её вспыхнули огнем. Она прокричала:
"Вся дярёвня собралась уж, уговаривают Серёжку, а он смеётся и кричит, что перестанет палить, когда бутылки кончаться, вот!"
" И хорошо, изумительно! Запускай свой автомобиль, корреспондент, едем.... А тебе, Наташка, мой совет конкретный. Не прячь своего сына под юбкой. Не думай, что ты будешь всю жизнь жрать гамбургеры. Зачем откармливают, пора тебе понять. Рожу благодетелей я рассмотрела в сорок пятом, в Берлине..."
                Я завёл мою видавшую виды шестёрку, поэтому не слышал слов, коими закончила разговор Мария Кондратьевна с толстушкой Натальей Ерик. Мы помчались по колдобинам улицы, мимо брошенных, полуразвалившихся от тоски по хозяину домов, мимо ухоженных усадеб, хозяева которых остались верными зову сердца. И я, неприметный Человек, грешен в том, что всю мою сознательную жизнь остался верен зову моих предков, не умертвил в сердце крестьянскую душу....
                Впереди, за стеклом автомобиля, на волнах Волги искрились лучи полуденного Солнца, а у дома Сергея Белоусова, внука Марии Кондратьевны, толпой у забора суетятся соседи. Они прилепились к ветхому штакетнику и машут руками, дерут глотку. Но Белоусов не смотрит на соседей, ухмыляется, вытянул вверх руку, видимо, корректируя траекторию полёта для очередной бутылки. Толстый Колька Коньков вытирает пот с круглого лица, машет рукой с бутылкой, приноравливается. Футболка грязно - красного цвета от усердия сбилась вверх, обнажился волосатый живот Кольки.
                Я вышел из автомобиля вместе с Марией Кондратьевной. Увидев нас, соседи закричали разом:
" Притруни внука, Кондратьевна, беспредельничает внук твой, распоясался!" Но Мария Кондратьевна без суеты, попыхивая папиросой, открыла калитку, вынула изо рта Беломор, громко сказала:
"Подбрасывай уж, долго рукой машешь, очень долго! Оглянись, за деревом стрелок притаился. И пузо, ты, Колька, отрастил, с таким пузом долго не побегаешь!" Колька Конь опустил руку, выронил бутылку, пробасил:
" Ты о чём, Кондратьевна?" Глаза Кольки смотрят на Кондратьевну с удивлением и непониманием.
" Да всё о том же, Конь. Что было - то и есть, и оно будет, если начатое оставлено на авось, да только не все это понимают. Ну а ты, внук, хорошо ли стрелял?" Сергей Белоусов опустил ружьё, нажал на рычаг, переломил его, повесил оружие на плечо, словно коромысло, ответил."
"Ещё одна бутылка осталась, и патрон один есть." Белоусов переступает с ноги на ногу, ерошит светлые волосы, поправляет ружьё на широких плечах, заправляет рубашку за ремень брюк, подтягивает живот: перед Кондратьевной Сергей Белоусов робеет, вытягивается в струнку, словно стоит в строю. Да и мать Сергея, Анна, стоит у раскрытой двери дома, прикрыла рот ладошкой, смотрит на сына большими серыми глазами, молчит.
" Один патрон, последний патрон, последняя граната, последний солдат в окопе, и последний танк врага ползёт на солдата, надвигается смерть, Земля дрожит, окоп осыпается, глаза застит солёный, смешанный с едким пороховым дымом и окопной пылью пот и сил нет.... Но гранату надо обязательно бросить, обязательно, обязательно…" Повторяла Мария Кондратьевна. В её пальцах коптит Беломор, в её глазах - боль, в её памяти - Война....
                Из прошлого Белоусову вырвали слова участкового, Дарно. Участковый молодой, долговязый, длинноносый и усатый, форменная фуражка сбилась на глаза, в руке его табельный пистолет. Выпучив глаза и размахивая оружием, он дерёт глотку:
" Всем лежать, руки на землю, никому не двигаться!" Соседи не шелохнулись, притихли, только слышен голос Марии Кондратьевны:
" Да не маши ты своей пуколкой, Дарно, спрячь игрушку в кобуру. Ничего такого, за что надо расстреливать, не происходит. Герой, револьвером размахался, не вырони!" Дарно поправил фуражку, пряча пистолет в кобуру, громко оправдывался:
" Поступил сигнал, а я не могу не отреагировать, Кондратьевна, мне разобраться надо, что за канонада происходит среди бела дня на моём участке. Так, Сергей, снова ты нарушаешь закон. Разрешение на владение оружия есть?"
" Не Сергей, а Сергей Сергеевич, ты же знаешь, участковый Дарно, что это ружьё моего покойного Отца, Царство Небесное."
" Знаю. А может ты ружьецо на себя оформил? Нет? Значит ты не имеешь права его брать в руки, тем более - стрелять из него. Поехали в участок!" Воскликнул Участковый и протянул руку, чтобы взять ружьё.
" Оперуполномоченный Дарно, стрельба по бутылкам- не преступление. Не за что арестовывать Сергея. Составьте протокол об изъятии бесхозного ружья..." Возразил я.
" Поучи бабу щи варить, репортёришка." Парировал участковый, повернулся ко мне и увидел в моей руке диктофон, замялся, но ружьё потянул на себя.
                Сергей Белоусов не отдал ружьё участковому Дарно. Он громко, чтобы слышали односельчане, сказал:
" А что, участковый, попытайся из своего табельного в бутылку! Конь швыряет вверх прилично! Или слабо?"   Сергей Белоусов говорил посмеиваясь, кривя губы. Дарно сбил форменную фуражку на затылок, замялся, на миг отвернулся от Белоусова и увидел напряжённые и любопытные глаза сельчан, и Кольку Конькова, закадычного друга и собутыльника Белоусова Сергея. Николай развлекался, подбрасывая стеклянную бутылку вверх и ловя её на широкую ладонь. Его бритая голова и круглое вспотевшее лицо блестят на Солнце от пота, в синих глазах бесшабашность, детское озорство и удаль бесстрашных предков.
" Ситуация!" Выкрикнул кто-то.
" Не положено, он при исполнении". Прокомментировал грубый, пропитый и прокуренный голос.
Дарно выхватил пистолет из кобуры, вскинул руку вверх, выдвинул условие:
" Ладно, Серёга, если промахнусь, иди на все четыре стороны со своим ружьём, но, если не промажу, протокол, только протокол! Конь, пли!"
                Колька Коньков, выпучив красные глаза, раскрутил бутылку и швырнул её вверх. Дарно поймал вертящуюся словно пропеллер бутылку на мушку в верхней точке, когда она замерла на долю секунды. Пуля запела, отрекошетив от стекла, отбила горлышко.  Дарно, словно ковбой, продул ствол оружия, покрутил пистолет на пальце, сунул его в кобуру, сказал:
" Проиграл ты, Серёга. Составляем протокол, изымаем ружьё". Дарно дёрнул замок папки, вынул распечатанный на принтере образец протокола.
" Ружьё изымаем, короче, конфискация! Ты охринел, Серёга, ружьё — это тебе не петарда, пуля - дура!" Дарно вырвал из рук стрелка ружьё, повернулся к сельским, прикрикнул:
 "Домой, бабы, не цирк, расходись по домам, коров доить, быстро, быстро!" Бабы зашлёпали босоножками по песчаной тропинке к своим домам, мужики захлопали по карманам ладонями, сошлись в круг, стали закуривать. Дарно достал из папки ручку, а я взял Марию Кондратьевну под руку, сказал тихо:
" Не волнуйся, Мария Кондратьевна, Дарно взбалмошный, но рассудок не потерял. Обойдётся протоколом".
                Гл.6.
                Мы вошли под руку в дом, вошли в гостиную. Комната меблирована просто: диван, в центре комнаты круглый старинной работы, стол. Массивные точенные ножки, массивная столешница. Лак на столешницы местами пожелтел от времени. На столе ваза, в вазе - красные розы и веточка нашей Заволжской полыни. Чудный аромат стоит в комнате. Вокруг стола стоят четыре стула с прямыми спинками.
                " Ты посиди, внука опустят, будем пить чай. Я накину халат, похлопочу". Мария Кондратьевна приложила свою руку ко лбу, минутку помолчала, воскликнула:
" Весь в деда, и лицом, и фигурой, и характером! Русоволос, круглолиц и широкоплеч, горяч не в меру, смел до безрассудства, отчаян и решителен!"  Сказала и прошла в свою комнату, а я присел на стул, задумался. Действительность вернулась ко мне через несколько минут.
                На столе лежит красная книга. Автор - маршал Советского Союза, Георгий Константинович Жуков. С обложки на меня смотрит Человек! Взгляд Человека волевого, умеющего принимать решения и отстаивать личное мнение. Я открыл первую страницу, ....
                Ни одной строчки не прочёл, потому что из смежной с гостиной комнаты вышла седовласая, очень опрятная женщина. Седые волосы зачёсаны назад и скреплены перламутровой застёжкой, глухое платье перехвачено на талии пояском. Глаза женщины встревожены. Она спрашивает:
" Вы, я догадываюсь, корреспондент - дачник, вы не пишите о моём сыне статью в вашу газету. Это моя просьба, просьба матери". Я спешно закрыл книгу и ответил:
" Я и не собирался крапать статейку. Не делаю выводов по одному поступку или факту. У Человека граней как у отполированного алмаза. Невозможно получить удовлетворение, если смотреть на одну из граней камня.  Человека побуждают к поступкам множество чувств и желаний, которые могут возникнуть из - за семейных неурядиц, из - за неопределённости жизненной перспективы, спонтанно, или же под влиянием социума".   
" Да вы философ.... Мой муж, царство небесное, тоже был философом. Любил читать разные заумные книги, и Библию изучал. Знаете какой вопрос его мучил? Бог создал Человека по своему образу и подобию, " и поселил его в саду Эдемском, чтобы возделывать его и хранить его". (Бытие. Гл.2, катрен 15). И вот вопрос, который мучил мужа: каменные топоры и скребки откуда взялись?"
" И что же, ответ не был найден?" Спросил я. Женщина махнула рукой, воскликнула:
" Неведомо это мне". Женщина задумалась, через секунду снова воскликнула:
" Однажды, снимая яблоки с яблони, муж сказал:
"Не надо было Еве срывать и есть яблоко " от дерева познания добра и зла".  (Бытие, Гл2, Катрен 17). Я стал лихорадочно ковыряться в памяти. Ведь и я интересовался Библией, и надо вспомнить, что же случилось с Адамом и Евой? Да, они опоясались в набедренные повязки....
"Куда приведёт нас новый Путь, который вовсе не нов" Мелькнула мысль.
                Мои размышления прервали слова:
                " И не пытайтесь докопаться до Истины. Я подозреваю, что Истина и погубила моего мужа. Он был честным Человеком. Когда объявили о прекращении полномочий Горбачёва, муж не бросил партбилет на стол секретаря партячейки, он был уверен, что кризис в экономике и политике страны существовал в умах недальновидных политиков".
" С этими мыслями невозможно не согласиться. Но я не осуждаю политиков, изменившим идее всеобщего равенства. Россия пробивает свой собственный путь в развитии, рождает свою собственную конструкцию отношений в социуме, и эти поиски, естественно, не могут проходить без потрясений".
" Возможно, вы и правы, оправдывая слом общественного строя, за который были отданы жизни миллионов граждан. Прежде чем дискутировать о преимуществах любой из общественно- экономических формаций, стремясь доказать её положительные или же отрицательные стороны, выявить преимущества или гипертрофировать недостатки, следует в первую очередь осознать и согласиться  или опровергнуть главную мысль, что любая из формаций призвана служить благосостоянию каждого участника Социума. Согласитесь, что даже один бездомный или безработный в стране указывает на несостоятельность этой формации. Это вопрос глубоко нравственный! Я тридцать лет проработала в школе в качестве учителя. Сколько родительских собраний провела, не счесть. Сколько с родителями беседовала - уму непостижимо. И что же, какой вывод? Неподготовленный, спонтанный, стихийный слом устоявшейся, налаженной жизни общества привёл к хаосу в стране, трагедиям в семьях!"
                Мне стало стыдно за мою приверженность к глобальным, обобщающим выводам. Это хороший урок для меня от учителя средней школы. Я минутку помолчал, перекладывая с места на место диктофон по столешнице, наконец решился спросить:
" И что же случилось с вашим мужем?"
"Сгорел муж от переживаний". Тихо ответила женщина. Глаза её наполнились слезами.
                В это время из своей комнаты вышла Мария Кондратьевна, строго посмотрела на дочь, прикрикнула:
" Дочь, возьми себя в руки, займись делом. Поставь чайник, вскипяти! Будем пить чай."  Анна Сергеевна вышла на кухню, а Мария Кондратьевна заговорила тихо:
"Боюсь я за Анну. Муж её покончил с жизнью из - за переживаний. Он не смог смириться с предательством однопартийцев. Сергей, сын, подбрасывает поленцев в огонь: Анна устала с ним бороться. Считает сына пропащим Человеком. И действительно: Сергей перебивается случайным заработком, семью заводить не собирается, где бывает ночами, одному Богу известно. Вот и сейчас его нет, куда завеялся?" Проговорила Мария Кондратьевна, глядя через окно на опустевший двор. И закончила мысль:
" По-русски, с размаху, обухом топора, да по собственному темечку. Колхоз развалили, вот и проблемы в семьях".   
                Гл. 7.
           Я вернулся домой, включил диктофон, стал слушать рассказ   ветерана войны Белоусовой Марии Кондратьевны. Сердце трепетало, душа болела, разум не воспринимал события, которые не должен был совершать Человек, не должен был, но ....
             Раздался дребезжащий звонок сотового телефона. Я вздрогнул от нежданного звонка, машинально нажал кнопку.
"Слушаю".
" Это я слушаю тебя, и хочу знать, как продвигается работа над репортажем". Голос редактора строгий, громкий, с хрипотцой. Это значит, что он сорвал голос. Манера общения с нами, работниками редакции, у шефа такая.
" Сегодня закончу, к вечеру отправлю файл в редакцию, аккурат к концу рабочего дня". Ответил я, стараясь быть спокойным.
"Так вот, терпению моему пришёл конец. Я не помню случая, когда ты вовремя сдавал материал. Газета свёрстана, и мы больше не нуждаемся в твоих услугах. Тебе, кажется, пора на пенсию. Получишь расчёт на карточку!" Телефон дребезжал от крика шефа. Я отстранил аппарат от уха, и когда запас слов и вдохновение шефа иссякли, стал возражать:
" Шеф, я собрал хороший материал о ветеране Великой Отечественной войны, газета станет ещё больше востребована у читателя, я в этом…" Раздался щелчок, телефон отключен, связь прервалась.
                Досадно, обидно, сердце разболелось.... Я вышел в Сад. Цветущие, благоухающие яблони встретили меня тихим шелестом ветвей. Я прикоснулся в ветке Яблони, Яблоня отозвалась на моё прикосновение благоуханием, аромат ударил в ноздри, голова слегка закружилась. С улыбкой стал смотреть на розово белые цветы Яблони, на пчёл, жужжащих вокруг. Пчёлы выбирают цветок покрупнее, запускают в него хоботок вместе с головой, перелетают на следующий, и, набрав пыльцы, словно тяжёлый самолёт, с натугой жужжа, улетают в улей. Всё прекрасно, всё хорошо, действительно, пора и честь знать, пора и о себе вспомнить.
                Супруга моя, умная женщина. Она восприняла моё увольнение с лёгким сердцем, аргументировала веско:
" Пора, мой хороший, о здоровье позаботиться. Сердце подлечить, мысли в порядок привести, пожить своей жизнью. Так вот, и я уволюсь с работы, признаться, факультет мне стал в тягость, толи возраст давит на разум, толи старость подкрадывается, словно кошка, тихо, бесшумно. С голоду не помрём, перебьёмся на две пенсии. Будем жить у Волги. Ах, Река, Река! "И рече Игорь къ дружинъ своей: Братие и дружино! Луце жъ бы потяту (убитым)быти, нежели полонёну быти; а всядемъ, братие, на свои бръзыя комони, да позримъ синего Дону". Оформляй пенсию, дорогой мой муж, на карточку. Всё остальное я сама организую".
                Я сел на траву, облегчённо выдохнул. Казбек с разбегу ударил меня в спину баком, развернулся, стал тыкать носом мне в лицо:
" Прекрати, Казбек. Сядь рядом, послушай. С этой секунды мы будем жить здесь, на даче. Придётся заняться ремонтом. Ну не верти головой, слушай, неприлично нам жить в доме с печкой и некрашеными полами. Мы ведь не злыдни, не лентяи. А что скажет нам хозяйка?" Я ещё много Слов наговорил псу в этот день, расхаживая по саду и обдумывая предстоящий ремонт родительского дома.
" Смотри, Казбек, сизый голубь сидит на ветке орешины, воркует, перелетает с ветки на ветку. Думаешь его суета бессмысленная? Не думаю так, Казбек. Весна, время вить гнёзда птицам. Но только непонятно одно, откуда у нас, в Заволжье, появился сизый голубь? Я видел стаи горлиц, домашних голубей, но этого красавца вижу впервые". Моя рука вытянута в направлении редкого гостя. Казбек вертел головой, стал лаять, потому что не понимал моих слов. Сизарь сорвался с ветки орешины, громко захлопал крылами и вмиг, словно стрела, исчез из поля зрения. Голубь убоялся лая моего Казбека.
"Не по нраву этому красавцу жить под одной крышей с нами, Казбек!"
                Мысли о ремонте путались с огорчением на нежданное увольнение из редакции, а ещё больше от того, что непредвиденные обстоятельства не позволили окончить репортаж о боевом пути ветерана Белоусовой Марии Кондратьевны.
                Моя жена, Ликия Прокофьевна, постучала в калитку поздним утром в середине Мая. Казбек бросился к калитке, завизжал радостно, стал на задние лапы, оперся передними на калитку, машет хвостом, слушая Слова хозяйки:
" Казбечек, разбойник, свирепый горец, вырос, просто великан какой - то стал! А меня не забыл, умница, Собака ты чёрная!" Я оставил кусок проволоки в норе короеда, которую червь пропилил в стволе Мельбы, поспешил к калитке, и наконец - то увидел мою Лику, Ликию! Она стояла у распахнутой калитки и гладила брюхо пса. Казбек повизгивал от удовольствия.
"Наконец - то ты дома, моя жена!"
" Дома, дома!" Был ответ. Жена поцеловала меня в лоб, будто я малое дитя, застучала каблучками, поспешая по бетонной дорожке к яблоням.
"Ах, как дома прекрасно, ах, какой воздух! Ах, какой аромат от цветущих яблонь. Это просто чудо, диво - дивное. Не просто так Бог поселил Адама и Еву в саду.  Всевышний это сделал намеренно, с мыслью, что долголетие наше от трудов наших во имя сохранения первозданной красоты Земли и Вселенной, а Человек строит города....  Я не против городов, но во всём должна быть мера, целесообразность". Говорила Лик, прохаживаясь от одной яблони к другой и пригибая ветки к носу. Наконец Ликия села на походный стул, выдохнула шумно, сказала, пристально глядя мне в лицо уставшими глазами:
" Что за беда случилась, почему тебя отправили на пенсию?"
" Вовремя не щёлкнул по клавише компьютера. Впервые в жизни провидение свело меня с этой удивительной женщиной, Марией Кондратьевной. Понимаешь, она - единственный ветеран Отечественной войны нашего села, она не успела рассказать всё о себе, обстоятельства..., непредвиденный случай.... Ты ведь знаешь, как бывает". Я старался говорить внятно, но мысли мои путались, обгоняли друг друга, скучивались.
"А другие солдаты, что с ними".
" Время неумолимо, на Земле всё тленно!"
                Мы помолчали минуту.
" Что же мы сидим. У калитки такси. Я собрала чемоданы!" Моя Лик сорвалась со стула, я заспешил следом, выволок чемоданы из машины, расплатился с шофёром.
                Гл. 8.
                Радость общения с моей Лик отодвинули огорчение последних Времён; эти события, важные, но, из меркантильных соображений редактора, оказавшиеся ненужными, поблекли в моём воображении, но не испарились, и, будто призрачный образ, бродили за мной! Я не обращал на образы внимания, потому что развил активную деятельность, стараясь завершит ремонт до Зимы. Мы с супругой часто обходили родительский дом вокруг, придирчиво его осматривали и строили предположения, составляли список необходимых строительных материалов. Наши мнения относительно ремонта расходились в отношении судьбы русской печи, которая стояла посреди дома и делила дом на две половины. Я настаивал на том, чтобы убрать печь, потому что она занимает слишком много места, но моя Лик возражала:
" И не думай, да не поднимется твоя рука на это сокровище! С русской печкой у меня связано очень много воспоминаний! Вот что, дорогой мой муж, заводи твой автомобиль и ехай в магазин, привези мне муки, соли, дрожжей!  Испеку Хлеб, Ты, я уверена, забыл вкус настоящего домашнего Хлеба, который пекла твоя Мама в этой печке! Заработался ты, измотали тебя, дорогой мой, твои командировки по городам!" Лик наложила свои тёплые ладони на мою голову, поцеловала в лоб, словно ребёнка, прошептала:
"Поспешай…"
                Дорога к магазину пролегла через центр села, мимо школы и клуба, потом вдоль улицы, на которой стояла церковь. Ещё издали было видно, что у Дома Божия люди и техника. Люди стояли поодаль и, задрав головы, смотрели вверх. У самой стены церкви припаркована машина, гидравлические лапы её упёрты в Землю, стрела вытянута к Кресту, и в корзине, на конце стрелы, стоит Сергий Белоусов, обновляет крест золотой краской. И моя Душа устремилась вверх, к кресту, и ещё выше, в неведомый Мир, который был всю мою сознательную жизнь скрыт Словами и Обязанностями, суетой и напряжением ума и мышц для достижения материальных благ. И вот теперь полёт в неведомое, и слова идут из глубин моего сердца и вопрошают Белоусова:
" Сергий, не страшно, не упадёшь, ты же без страховки, ты очень высоко воспарил". Сергий смеётся, отвечает, и Слова его звучат на всю Вселенную:
" А, ничто, не страшно, дорога к Богу одна - единственная, её не минешь, так чего ж бояться?" И Сергий стал снова водить по Кресту золотым лучом.
" Репортёр, уснул никак, пробка образовалась, что ж ты посреди дороги стал?" Я встрепенулся, словно на меня вылили ведро ключевой Воды, стал поспешно заводить машину. Вот незадача, воспарил к Кресту, случается же такое....
                Лика встретила меня у порога, упрекнула:
" Что ж ты так долго, не дождёшься тебя". Спросила она и стала разбирать покупки, а я рассказал ей о том, что со мной случилось. Лик, не раздумывая, ответила:
" Подобное явление легко объяснимо. Твоя душа на миг покинула тело, ты приобрёл ценный опыт. А теперь принеси дров и растопи печь".
                Весёлый Огонь заплясал в пеке. Я сел на стул у окна и стал смотреть на мою Лик. Она одела белый платок на голову, спрятала тронутые сединой волосы, на её животе белый фартук, лицо сосредоточенно. Руки её работают в эмалированном ведре, месят белое, пышное тесто. Руки моей Лик по локти в муке и тесте, кончик носа её припудрен мукой, в круглых коричневых глазах озорство детское, в них тоже пляшут огоньки, к глазах Лик отражается костёр, разведённый мною в лоне русской печи...
                Когда печь набрала нужную температуру, я, с помощью кочерги, которую я предусмотрительно сохранил в чулане, выгреб в боковые карманы, проводил в лоно железные листы с выкатанным тестом, прикрыл зёв печи железной заслонкой.
                За моими действиями и манипуляциями с листами и заслонкой, наблюдала моя Лик. Она сидит на стуле возле окна, держит перед собой ещё немытые руки и устало улыбается.
" Лик, ты напоминаешь мне сейчас Маму. И она, когда тесто посажено в печь, также сидела некоторое время у окна с руками, белыми от теста и муки устало улыбалась".   Лик кивнула головой, подошла к крану и стала мыть руки. Белая Вода потекла с её рук в раковину.
                Когда булки в печке покрылись светло - коричневой корочкой, Лик скомандовала:
" Одевай рукавицы и вынимай листы с булками, осторожно вытряхивай булки на белую скатерть". Лик указала пальчиком на стол. Ах, что это за обряд такой, только что испечённые булки на белоснежной скатерти посреди комнаты! Красиво! Но не пришлось мне налюбоваться картиной. Лик взмахнула руками, и белая простыня накрыла хлебы.
" Необходимо, чтобы хлебы остыли под льняной рядниной. Иначе булки пересохнут".
                Лик приготовила роскошный ужин: свежеиспечённый хлеб, салат из помидоров с луком и петрушкой, заправленный растительным маслом, конфеты и сыр российский. Расстарался и я, поставил на стол бутылку с домашним виноградным вином, взял нож и положил ещё тёплую булку хлеба на разделочную доску: захрустела аппетитно коричневая корочка. Моя Лика воскликнула:
" Я не философ, но скажу вот что: восторг Душе - видеть дела рук своих и понимать, что ни один Человек на Земле не продлит дни свои, если не будет радения на поприще избранном.  Вот и получается, что хлебопашец - главный Человек на Земле, и мы все у него в долгу".
" Ты права. Не так давно, а точнее, этой Весной ехал я в редакцию и взял попутчика, старого Человека. Он ехал в район с намерением попасть на приём к главе администрации района. Человек сидел на заднем сидении, сжимая загогулину бадика мозолистыми пальцами, которые ещё не были отмыты от смазки тракторов и комбайнов. Человек смотрел долго сквозь стекло автомобиля на убегающие заросшие бурьяном Поля и наконец выдохнул Слова:
                Закончить мысль я не успел: дверь со скрипом отворилась, и в Дом вошёл Сергей Белоусов. Он широко расставил ноги, и держась за ручку двери левой рукой, правой старался пригладить волосы на голове. Круглое лицо Белоусова давно не бритое, глаза припухшие. Одет Сергей в мятые зелёные брюки и серую футболку. Белоусов перевёл взгляд на стол, оторвал их от бутылки с вином, хрипло сказал:
" Я извиняюсь, вошёл без стука. Ваш Кавказец, чёрный пёс, пропустила меня, умный, понимает, что у меня дело срочное. К нам прибыли беженцы из Донбасса. Нужна помощь. Ну холодильник какой старенький, одежда, сойдёт и поношенная, но чистая, посуда. Они с чемоданом к нам, из Донбасса. Я хожу по дворам, объясняю ситуацию на сегодняшний день". Сергей Белоусов повернулся, но дверь не открыл, потому что увидел на моём рабочем столе, у окна, смотрящего на Восток, открытую шкатулку, и рядом с ней награды моих предков.  Глаз Росса не видно, но на виду его руки и широкие плечи. Руки потянулись к коротко стриженному затылку, крепко его потёрли. А когда Белоусов повернулся, лицо его было строгим, взгляд решительным.
 " Поужинай с нами: Хлеб с хрустящей корочкой, только что из печи, сыр, конфеты, вино домашнее, поправь здоровье". Промямлил я неуверенно. Белоусов переступил с ноги на ногу, ответил:
" Не время, по возвращении с удовольствием выпью с вами. Вот такая метаморфоза случилась, друже мой, жил я не тужил, с бутылкой не то, чтобы дружил, но не воротил в сторону рожу, нет. А чуть было не пропил дом и родных. Два дня не спал и не ел, читал не простую книгу, видимо, самую важную. Если правду сказать, не было у меня к ней интереса. А тут глянула смерть в глаза и мне, и маме, и бабуле Кондратьевне. А кто ж эстафету от прадеда Берёзова Кондрата примет, и от деда, Белоусова?"
" Какие Слова той важной книги тебя, Сергей Белоусов, впечатлили?"  Спросила моя Лик, пристально глядя в глаза Белоусова. Она всегда смотрит в глаза собеседнику, будь то студент, знакомый, или просто прохожий.
"И не делайся врагом из друга, ибо худое имя получает в удел стыд и позор: так - и грешник двуязычный". (Сирах. Псалом 6.). Прочитал на память Белоусов строки из книги премудрости Иисуса, сына Сирахова, попрощался и вышел из дома. А я с моей Лик остались за столом и смотрели друг - другу в глаза некоторое время.
" Вот тебе и Белоусов, ах эта русская душа, всё ей надо понимать, дойти до самого последнего предела правды, иначе ей не устоять пред пропастью, в которую её на протяжении всей истории стремятся сбросить враги. По возвращении". Повторила моя Лик задумчиво. Я не знал, что ответить, молчал.
" Так - так, значит так! Быстро ужинаем и принимаемся за дело". Скороговоркой выпалила Лика, пожевала бутерброд и пригубила из бокала, сказала:
" Думаю, что можно отвезти холодильник, да и посуда найдётся. Мы с тобой обставим дом после ремонта."
" Хорошо". Был мой ответ. Конечно, ничего хорошего не предвещала сложившаяся ситуация в Мире, и необходимо делать то, что под силу сейчас, в данный момент каждому, каждому делать всё, что ему по силам.
                Из объяснений главы администрации я узнал, что беженцев поселили в доме нежилом, но ещё добротном, с газовым отоплением. Я дозвонился и до местного фермера, и он прислал свою газель.
                У калитки остановилась новенькая автомашина " Газель" и раздался пронзительный гудок. Дверь автомобиля распахнулась и из кабины выкатился шофёр, молодой, смеющийся Человек, под его орлиным носом усы вразлёт, словно крылья стрижа. Казак одет в форменную одежду: синие брюки с лампасами, синяя гимнастёрка без погонов, схваченная по талии широким кожаным ремнём. На его чёрной голове лихо сдвинутая на затылок казацкая фуражка с лаковым козырьком и красным охватом.
                Казак открыл калитку и громко засмеялся, увидев сидящего у калитки Казбека, сказал:
" Не кусаться, я не вор, так - то, рожа твоя звериная!" Шофёр потрепал пса по загривку, выпрямился, и, встретив изумлённый взгляд моей Лики, пояснил:
" Не беспокойся, хозяюшка, я с этими Тварями дружу. Что везём нашим героям с Донбасса?" Казак спрашивал, и откровенно любовался привлекательностью, представшей перед ним, женщины, любовался с изумлённой улыбкой на лице. Моя Лика не осталась в долгу. Она окинула беглым взглядом молодого Человека, ответила:
" В первую очередь погрузим холодильник, а потом будем думать. На кафедре я, молодой человек, преподавала почти тридцать лет, и  встречала много личностей, и научилась не обижать окружающих, ибо убеждена в том, что вокруг каждого из нас вращается определённое количество людей, это и есть общество, и задача каждого   из нас - вести себя тактично". Казак с изумлением смотрел на мою Лику и пожимал плечами.
" А где же твой чуб, казак?" Спросил я, стремясь привести в порядок мысли молодого Человека.
" Наш род, род Генераловых, просто так, по праву рождения в казацкой семье, чубы не отращивает. Чуб надо заслужить, а заслужить возможно чуб только в мужской, казацкой работе. А Бог с ним, со всем: и с чубом, и кафедрой с молодыми людьми! Чуб — это простая моя личная фантазия. Где холодильник!" Спросил шофёр, отвёл глаза от моей Лик, и увидел на лавке под яблоней старую - престарую гармонь.
" Тульская - народная, озорная - хороводная!" Задорно воскликнул молодой человек, сделал десяток быстрых шагов и набросил лямку гармошки на плечо.
"Ойся, ты ойся,
Ты меня не бойся,
Я тебя не трону,
Ты не беспокойся.
 
Оседлал казак коня,
Конь - чернее смоли,
Будет на исходе дня
Сеча в чистом поле.
 
Шашку вострую свою,
Что назвал сестрою,
Повенчал в лихом бою
С вражьей головою.
 
Всё, что надо казаку, -
Сбруя да подпруга,
Шашка - лучшая ему
Верная подруга.
 
Ойся, ты ойся,
Ничего не бойся,
Если всё же страшно -
Буркою укройся. (Текст частушек поэта Ермакова Алексея. С уважением).
                На игру и громовой голос собрались соседи. Они стояли у калитки и слушали песни и игру на гармошке с изумлением и восторгом. А когда гармонист снял инструмент с плеча, соседка, Галина Павловна, дочь односельчанина, дважды героя Советского союза, строго глядя в лицо казаку, Фролу Генералову, строго спросила:
" И куда задевал, казак, ты свою саблю, и где же твой конь, а?"
"Ты что, Павловна, война, чтоль?" Спросила её осипшим голосом моя Лика.
" Нешто зря станут людей вывозить машинами и поездами из Донбасса? Так поступают уверенные в своей силе и правоте руководители. Меньше прольётся невинной кровушки. За века реки кровавые протекли по Святой Руси". Галина Павловна развернулась, и пошла к дому, приговаривая:
" Господи, не ведают что творят. Пресвятая Богородица, надеемся на тебя да не погибнем, ты бо еси спасение рода Христианского".      
Гл9.

                Беженцам с Донбасса выделили добротный дом на перекрёстке трёх дорог, которые вели в центр, к клубу и церкви, в степь, в поля и травы, пропитанные заволжской полынью и купающиеся в вольном Ветре, и к Волге, синей, словно Небо. Семья, мать с ребёнком и старой женщиной. Мать, полная, круглолицая, простоволосая, смотрела на нас грустными глазами. Она сидела на старом стуле. На её коленках - дочь, копия матери.
" Мамо, встречай добрых людей. Я сейчас, сейчас". Попросила Мать, и стала успокаивать дочь:
" Машенька, поверь Маме своей, здесь люди добрые. Мне надо работать". Девочка спустилась с колен матери и уцепилась за юбку.
                Старица засуетилась, порывалась что - либо сделать, но только с растерянностью смотрела на нас. Её изработанные руки плетьми повисли вдоль измождённого войной и исходом из родного дома тела.
" Да вы не беспокойтесь, отдышитесь, родненькие, мы сами знаем, что надо…" Голос моей Лик осёкся, будто коса нашла на камень. Моя Лика обняла старицу, потом вытерла глаза платком и обратилась ко мне:
" Ехай в магазин, поторопись, продуктов привези, не забудь конфет для малышки, поспешай, поспешай!"
                Я выгрузил из авто посуду, помчался в магазин. Продавщица покачивала головой, пожимала плечами, складывая продукты в пакеты, не выдержала, спросила:
"Петрович, ты гостей ждёшь, что - ли?"
" Дождались уж, только не гостей, а беженцев с Донбасса". ответил я, доставая из кармана деньги. Продавщица протянула руку, но не взяла деньги, покачала головой, протянула слова с удивлением:
" Беженцы с Донбас - с - са? Минутку". И стала звонить по телефону. После переговоров, видимо с владельцем магазина, ответила мне:
" Платить не надо. Это от нашего шефа, безвозмездно. Петрович, ты их видел, какие они?"
" Обыкновенные, как и мы все, русские... Ой, Люба, не досуг мне разговаривать. Они будут жить в доме на перекрёстке трёх дорог".
                Я вернулся в дом у трёх дорог. В доме суета, разговоры. И беженцы пытаются что - то сделать. Мать протирает посуду полотенцем, возле неё стоит дочь, держит мать за рукав кофты. Я достал из пакета конфеты, протянул кулёк девочке, спросил:
" Тебя как зовут?" Девочка смотрела на меня голубыми, широко открытыми глазами и молчала.
" Её зовут Маша... Машенька не разговаривает. Мы надеемся, что она отойдёт от шока здесь, в тишине". Пояснила Машина бабушка. Я отдал кулёк конфет в руки Маши, погладил её по головке.
" Машеньку мы повезём на бережок Волги-Матушки. Она увидит Воду и чистое Небо, и душенька её проснётся к жизни". Стала убеждать беженцев моя Лик и обратилась ко мне:
"Отвези пакет с вещами домой, надо всё перестирать. И ещё, срочно протяни верёвку для сушки белья". Попросила меня жена.
" Да, конечно, я мигом". Ответил я, но не вышел из комнаты, глядя на мою Лик и жестикулируя руками. Она всё поняла.
"Девочку зовут Машенька, маму её зовут Анна Васильевна, а бабушку - Василина Николаевна, Брусникины мы.
"Меня все зовут Петровичем. Очень мне приятно узнать ваши имена". Ответил я и вышел из дому, пакет с вещами для стирки погрузил в машину.
                Не успел я запустить двигатель автомобиля, как к дому, пыхтя и тарахтя, подъехал трактор с прицепом. За рулём сидит Сергей Белоусов. Он легко выпрыгнул из кабины, прокричал:
" Конь, спрыгивай, будем разгружаться. Вот, Петрович, собрал с другом Колькой по соседям стол, стулья, кровати две, ну и другое, нужное в данный момент". Я поднял глаза и посмотрел в лицо Сергею Сергеевичу Белоусову. Лик его светел, в глазах его - решимость и озорство, веселье, задор. Я понял, что Сергей Михайлович Белоусов взвалил на свои плечи очень тяжёлую ношу.
                До Заката, до последнего отблеска вечерней Зари продолжались хлопоты: Лик вынула последнюю закладку белья из стиральной машины, и я отвёз его нашим новым жителям из Донбасса. Анна Васильевна сидела у крыльца дома и держала на руках Машеньку. Девочка прислонилась головкой к материнской груди и спала. Бабушка, Василина Николаевна приняла из моих рук таз со стиранным бельём и сказала:
" Я сама развешаю бельё, спасибо тебе, возвращайся домой, Петрович, спасибо тебе и всем, кто не пожалел ни времени, ни сил, помог.... Не дай вам Бог потерять дом и родных людей, это страшно, это очень страшно, душенька не принимает войну, не принимает… Василина Николаевна поднесла стиранное полотенце к глазам, а я счёл необходимым оставить семью беженцев. Им не до меня...»
                Спустя несколько минут я вошёл в дом. Моя Лика сидела на стуле у стола, на котором лежали свежеиспечённые хлеба. Пряный запах хлеба разогрел аппетит. Я молча отрезал от булки, натёр горбушку чесноком, разделил кусок на две половинки, одну положил перед Ликой и стал есть. Вкусно, совсем как в детстве, как в детстве... . Вот моя матушка берёт в руки кочергу, зацепляет лист и подтаскивает его к краю топки, отставляет кочергу, одевает толстые рукавицы и берёт в руки лист с хлебами, переворачивает его над столом и горячие булки вываливаются на чистую скатерть. Матушка переворачивает хлеба, укладывает их на край стола и снова берёт в руки кочергу.
" Поешь, ты совсем ничего не ела сегодня". Упрашиваю я жену. Лика подняла на меня глаза, уставшим голосом проговорила:
" У них было всё, и было совсем недавно; и хлеб на столе, и работа, и хорошее жилище, у них были семьи, и они радовались взрослению своих детей. Они ходили в гости к друзьям... . У них ничего не осталось, ничего!" Я молчал, и вспомнилось мне время, когда мы с Лик провели отпуск в Киеве. Мы просто ходили по Крещатику и любовались удивительным городом, потом сидели на лавке в парке, ели мороженное и смотрели на Днепр, и наслаждались мелодией, которую рождала игра его волн на Ветру... . Мы болтали с киевлянами о пустяках и не чувствовали себя в этой удивительной стране чужими. Да, мы так совсем недавно жили... .
                Гл. 10.
                Не ладится ремонт. И осталось то всего ничего: поклеить обои и бросить на пол линолеум.  Хочется просто посидеть на лавке под Яблоней и полюбоваться на красные яблоки, на закат Солнца и послушать вечернюю песню красногрудой синицы. Ох уж эти синицы, заливаются, будто соловушка Курский.
                Казбек тенью стал, опустил морду к траве, глаза печальные. От лени я не швыряю палку, и Казбеку тоже скучно.
" Август Месяц, скоро и Осень заглянет в окно, и у сына отпуск, обещает с семьёй на месяц приехать. Посмотри, все ли в порядке в мансарде. Прибраться надо бы к приезду гостей".
" Хорошая идея". Ответил я и поднялся со стула.
                В мансарде беспорядок. На круглом, старинном столе хаотично лежат мои рукописи, словари и справочники, очень старая пишущая машинка, которая досталась мне от моего отца. Нет, он не был ни писателем, ни корреспондентом, но почему в доме появилась и осталась печатная машинка, да ещё и трофейная, я не знаю. Из любопытства я вставил лист бумаги и пробежался по кнопкам алфавита. Печатная машинка простучала без нареканий все буквы на белый лист.
                Пыль на полу и полках, окно после дождей в разводах от потоков воды. Казбек развалился посреди комнаты, часто дышит. Жарко.
" Ну что, друг Казбек. Надо браться за работу. Скоро приедут владельцы этой комнаты".  Я распахнул окно настежь. В глаза полился вечерний пейзаж. Яблоня увешана красными яблоками, и они горят в лучах заходящего Солнца. Небо высокое и на Западе красное, словно волшебная сила провела гигантской кистью по горизонту, окунув кисть в красное море.
                А в моём Саду воздух свеж и чист, ласточки носятся по саду, кормятся роящейся в междурядье мошками, где - то в дальнем углу Сада очень часто стучит клювом по стволу яблони дятел, в другом конце воркует дикий голубь, соблазняет голубку... .  Не наглядеться на Вселенскую неотразимость, не постичь до конца тайну её рождения.
                К Реальности вернул меня звонок телефона. Голос знакомый, взволнованный говорит:
" Петрович, не планируй на завтра никаких работ".
" Что случилось, Петровна, зачем я понадобился главе администрации?"
" Завтра мы провожаем наших добровольцев в Донбасс". Я помолчал, спросил через время, поборов накрывшее меня волнение.
" Зачем я понадобился. Я теперь пенсионер, из газеты меня попросили... вежливо, репортажи мои не востребованы".
" Петрович, сейчас не время для обид. Забудь о неприятностях, их на каждого из нас по пуду, но сейчас не пора для выяснения отношений. Завтра жду тебя в клубе, конечно с супругой". Телефон отключился, а я, ошеломлённый и взволнованный, спустился вниз и нашёл мою Лик в доме. Она в простом халате стоит на стуле перед окном, распыляет на стекло чистящее средство и вытирает его тряпкой.
" Как дела у наших друзей из Донбасса?" Спросил я, решив начать разговор издалека. Лика повернулась ко мне, посмотрела пристально в мои глаза, потом осторожно слезла со стула, спросила с волнением:
" Да какие у них дела? Не дела - мука. Оторваны от дома, от работы и друзей. Ещё одну семью к ним подселили, из одного места обе семьи, из-под Донецка. Час тому назад бегала к ним... . Говори, что случилось ещё?" Я молчал. Я не знал, что думать, хотя и понимал, что нас всех скоро, очень скоро ждут тяжёлые испытания.
" Звонила Петровна, глава администрации. Завтра проводы добровольцев".
" Кто решился, как думаешь?" Спросила меня Лика, приложив мокрую тряпку ко лбу.
" Судя по настроению Сергея Белоусова, он. Помнишь его фразу " по возвращении с удовольствием выпью с вами?" Мне эти Слова запомнились, гвоздём вонзились в мозг".               
                Гл. 9.
                У памятника дважды героя Советского Союза стоят односельчане. Лица их строги. Бабы поджали губы и прячут глаза в платочках, мужики нещадно дымят сигаретами, переговариваются тихо. Слышны отдельные фразы:
" Прошлым летом братуха двоюродный приезжал ко мне из Киева, гостил у меня. История давняя, непоседа, будто в штаны яму от рождения иголок от кактуса сыпанули, рвался на Мир поглядеть. И закинуло его любопытство в сам Киев! Ах, и я бывал у брата, в Киеве. Стоит на Днепре, на холмах. "Рэве да стогне Днипро широкий!"  Хм... . Так вот, гостил, считай, около месяца у меня, водки выпили с вядро... . И ничего такого я от него не слыхал даже при пьяном базаре, а тут тебе на, война, и с кем?" Удивлялся мужик в первом ряду. Одет он в костюм из камуфляжа военного покроя. Говорил он хриплым голосом, не вынимая сигарету из рта, при разговоре тёр небритый подбородок, смотрел на подиум справа от памятника, на который взошла глава администрации поселения, с нею добровольцы и Мария Кондратьевна Белоусова, и дочь дважды героя Советского Союза - Галина Павловна. Белоусова, как обычно, опрятно одетая и причёсанная, и с чадящей папиросой, на мундштуке которой видны отпечатки красной помады. Галина Павловна, одетая в пёстрое платье. На её плечах платок, на котором собрана палитра красок русской Природы. Галина Павловна крепкая, полногрудая, с глазами, словно два хрустальных озера, держала в руках генеральский мундир отца, отягощённый орденами и медалями, двумя звёздами Героя. Она смотрела на добровольцев неотрывно.
                Добровольцев было трое: Белоусов Сергей, его друг Николай Коньков и казак, балагур и шутник Генералов Фрол.
                Глава администрации не была многословна. Она очень кратко рассказала биографию дважды героя, односельчанина, и назвала даты и описала его подвиги, за которые он получил звание героя и награды.
" Наш односельчанин, герой Советского Союза, был призван на войну в первый день в качестве командира батальона. С Августа сорок первого года и по Январь сорок второго воевал вместе со своими бойцами в составе диверсионного отряда в Смоленской области в полном окружении. Первую золотую звезду наш односельчанин получил за форсирование Днепра южнее Киева в сорок третьем годе. Вам, нашим добровольцам, есть с кого брать пример. Да что же это я разговорилась, дорогие односельчане. Попросим рассказать об отце нашу уважаемую Галину Павловну!"
                Галина Павловна шагнула к микрофону, награды на мундире отца зазвенели. И голос Галины Павловны звонкий, и говорила она нужные слова:
" Мой отец, вечная память, ликовал со своими солдатами в День Победы! Он освобождал Киев и Берлин. От кого? Он бился на смерть с отступниками от Веры и Правды. Держите крепко меч карающий, его вложил в ваши руки Всевышний. Помните, Солдаты Правды и Победы, что за вами остались ваши семьи и ваши дома, Москва и Сталинград!" Руки Галины Павловны задрожали, глаза наполнились слезами. Но женщина нашла в себе силы поднять на вытянутые руки тяжёлый мундир отца с наградами, постояла минуту, опустила мундир и произнесла:
«Победа будет за нами, и вы, воины Света, постарайтесь выжить в этой страшной битве. У нас, Россиян, другого выбора нет и не будет". Галина Павловна подошла к добровольцам, попросила казака Генералова помочь ей накинуть мундир отца на плечи, и достала из кармана кофты три крестика на золотых шнурках. С молитвой Галина Павловна надела обереги на грудь бойцов.
" Храни вас Господи, храни вас Господи, храни вас Господи". Шептала Галина Павловна и осенила крёстным знамением и Генералова Флора, и Белоусова Сергия, и Конькова Николая.
                Глава администрации снова подошла к микрофону:
" Слово нашему ветерану Марии Кондратьевне Белоусовой".
                Марии Кондратьевне Белоусовой девятый десяток, но она легко двигается, она опрятно одета и причёсана, и у неё между пальцами правой руки дымится папироса. Перед микрофоном она поднесла папиросу ко рту, вдохнула едкий дым и стала говорить:
"Даже внуку моему Сергию я не решалась рассказать о том, что пережила в годы войны. Прошли десятки лет, но я не знаю, имела ли я право на тот поступок. А случилось вот что: к Зиме сорок первого года отряд партизан оборудовали стоянку в глухой чащобе, среди болот и речушек. В отряде бойцы - красноармейцы, местные мужики и бабы, многие из баб прибились к отряду с детьми. Среди них была и я, мой отец и младший брат, Глеб. Наш командир определил мне должность; поручил мне, тринадцатилетней, смотреть за детьми. Выручала корова. Её нашли в лесу бойцы. Если не ошибаюсь, то в середине ноября корова не пришла в обычное время на дойку. Я доложила об этом командиру и попросила разрешения пойти на поиски.
                Капитан отпустил, но не одну меня, с бойцом. Разведчика Белоусова я знала давно, он жил по соседству с нашим домом.
" Вот что, Мария, пойдёшь в своё село, но не одна, с разведчиком, Белоусовым. Корова скорее всего ушла в деревню, так сказать, домой. Зайдешь в село, примечай, в каком доме полицаи, сколько машин, мотоциклов, если сможешь, пройдись вдоль путей, нет ли военных эшелонов. Если остановит патруль, говори, что ищешь корову".  Капитан давал наставление и строго смотрел на меня. Отец мой сидел на лавке, в самом углу землянки и слушал наставления командира, капитана Егорова.
                Странным он показался мне, командир. Высокий и худой, отрастил чёрную бороду, трубку изо рта не вынимает.
                На моё первое боевое задание провожал меня и Отец. Он присел передо мной на корточки, говорил тихо:
" Доченька, будь очень осторожной и осмотрительной. Замечай каждое дерево, каждый пенёчек, каждую полянку и сломанную веточку на пути. Это поможет тебе найти обратную дорогу. Я прошу тебя быть внимательной потому, что ты рассеяна и не замечаешь тропу. Ну что было бы, если бы я не отыскал тебя под корневищем вывороченного ураганом дерева вместе с Глебом, а? Я говорю о том, что ты в лесу не нашла тропу в лесничество твоего деда". Я слушала отца, кивала головой, соглашалась, пообещала быть внимательной и осторожной.
                Шли мы по лесной тропе, Белоусов посмеивался, часто смотрел на меня и говорил непрестанно:
" Кончим фашиста, женюсь на тебе, Машка. Куплю тебе колечко, платье с васильками, поведу тебя на Реку, расплету твою косу, будем слушать соловья. Пойдёшь за меня, а Машка?" Я краснела, отмахивалась от его слов. А Михаил смеялся и болтал.
" Хочу, Машка, красиво жить. Ты глянь вокруг: красота! Река - коса девичья, Лес - просто сказка, и живут в ней феи и лесовики, а Небо - простор для мыслей. Мечтаю о жизни после войны, и вот к чему меня привели мои мысли: Земля и всё на Земле красивое, и дом мой, и жена моя, и дети мои должны быть красивые и жить мы будем красиво". Я слушала разведчика, считала, что это его мечты, но красивые, и мне его мысли нравились.
                К обеду мы вышли на край села. Белоусов долго смотрел на полу выжженную деревню, не увидел ничего опасного. Мы, пригибаясь и хоронясь за кустарниками, благополучно приблизились к сгоревшему дому на краю села. Белоусов, шепча слова " теперь ты самая красивая на всём белом Свете", измазал моё лицо и одежду сажей и напутствовал:
" Иди, но будь внимательна. Всё замечай, запоминай. Там, на высоком берегу Речки стоит большой дом. Это дом бывшего помещика Изжогина, и, возможно, этот упырь выполз из подвала этого особняка, как леший из болота. А в доме, скорее всего, полицаи, или изжогинские боевики. А почему я так думаю? Да потому, что возле дома стоит лошадь, впряжённая в одноколку. И запомни, ты ищешь корову, она потерялась". Я слушала внимательно наставления Белоусова, и сделала первый шаг в неизвестность.    
                Возле первой, не сожженной избы я встретила женщину с коромыслом на плечах и с пустыми вёдрами. Сердце моё забилось беспокойно, будто птица в силке. Я решилась подойти к незнакомке:
 «Тётенька, я с раннего утра ищу корову... . Неведомо мне, что с ней: может статься, что волки растерзали». Женщина в тёмной юбке и коричневой кофте резко повернулась, опустила коромысло с плеч на Землю, проговорила громко:
«Ах ты, Боже мой! Подумала не весть что! Откуда ж ты такая смелая взялась? Одна бродишь по лесу. Время нынче лихое, поворотное. Не успеешь и глазом моргнуть, и станет всё не так, как было, всё перевернётся, станет по-другому». Маша посмотрела в глаза незнакомки, проговорила с дрожью в голосе:
«Не понимаю твоих слов, женщина. Я с утра ищу корову. Мне бы хлеба поесть, а Водицы я из Реченьки попью ….»
" Неужто тебе одной молоко от целой коровы. О ком радеешь?"
" В нашем отряде есть поменьше меня". Незнакомая женщина настойчиво стала допытывать:
" В каком отряде, партизанском, говори, в партизанском?" Женщина пристально смотрела в лицо Маше и ждала ответ. Наконец она сказала примирительно:
                "У меня в избе пусто.  Если ты не торопишься, то посиди в избе на лавке час, я картошечки отварю. Но если поспешаешь, я сбегаю к соседке, выпрошу полбуханки. Пойдём, пойдём в хату». 
                И только в доме у незнакомки в моё сердце вонзилась догадка, как стрела. Я проговорилась, я выдала себя неосторожным словом.
                Женщина поставила на стол миску с немытой картошкой, заспешила к двери, приговаривая:
«Погоди минутку, посиди на лавке, пока что водицы испей. Я к соседке, пол краюхи хлеба выпрошу». Женщина вышла из избы. Маша стала осматривать небольшую кухоньку. У русской печи необходимый инвентарь. В печи стоит чугунок. От печи исходит жар. Маша посмотрела на стол, и её сердце снова замерло: она увидела под белой тряпицей хлеб.
                Маша выскользнула из дома, и через минуту была возле разведчика Белоусова. Он смотрел в бинокль и говорил:
" Молодец, разведчица Маша, разворошила осник. Эти три полицая за тобой идут, а эта женщина, в чёрном, сноха изжогинская, на тебя донесла. Бежим!"
                "Мы схоронились под крутым берегом Реки. Над Водой в том месте Реки нависли ветви плакучей Ивы. Они, эти Деревья, спасли жизнь моему отцу, Берёзову Кондратию". Закончила говорить Белоусова Мария Кондратьевна. Она отошла от микрофона, достала из сумочки спички, и снова в её губах задымилась папироса.
                В это время на подиум вышла Анна Васильевна, беженка из Донбасса. За нею семенит дочь, держит мать за руку, смотрит на людей широко открытыми глазами.
" Страшные, не знаю, как правильно сказать, но только не люди, пришли на мою Землю. Они скрыли своё лицо под чёрной маской, стреляют из пушек в дома и людей, они не страшатся вида крови". Дочь Маша обняла Мать, всех вокруг потряс её надрывный плачь. На подиум заспешил участковый Дарно, поднял Машу на руки, прижал к груди и стал спускаться с ней по ступенькам.
                Глава администрации объявила время для прощания с родными и предупредила, что автобус из военкомата давно ждёт.
                Площадь перед зданием администрации, вымощенная цветной плиткой, ещё не видела подобного скопления людей. Всё село собралось на этой площади, и стар и млад стояли плотно друг к другу, глаза и восторженные, и тревожные, и слёзные, смотрели на добровольцев. Жена Николая Конькова повисла на шее мужа и тонко голосила. Коньков прижимал её к груди и говорил басом:
" Катька, не реви, ну прямо как белуга. Да мы с Серым друг за дружку стеной, и что может случиться? Я ж не один, мы с Сергеем, вдвоём". Коньков успокаивал жену, улыбался и вытирал толстой ладонью слёзы с её щёк.
                Генералова Фрола провожали жена, чернобровая и весёлая казачка, и дед. Генералов - дед, не обращая внимания на весёлую болтовню молодых, говорил, размахивая рукой, словно рубил шашкой:
"Не забывай, казак Фрол, твои предки и самом Парижу мостовую копытами топтали, и в отряде Булатова по тылам фашиста знатно погуляли". На Генералове - старике красная сорочка со стоячим воротником, подпоясанная тонким ремешком, синие шаровары с красными лампасами, а из-под форменной фуражке вывалились седые волосы. Казак опирается на суковатую палку, а в другой руке - потухшая трубка.
                На наставления старого казака Фрол не обращает внимания. Он держит за руку жену и подпевает ей громовым голосом:
" Ой ся ты ой ся, ты меня не бойся!"
                Мария Кондратьевна сошла с подиума, встретил её внук Сергей, и дочь Анна.
"Мама, познакомься, это гражданская жена твоего внука". Анна подталкивала в спину беременную молодуху, которая подходила к Марии Кондратьевне с опущенными глазами. Это женщина среднего роста, в широком светлом платье. Русые волосы и белизна приятного лица гармонировали с нарядом.
"Добро пожаловать в семью Белоусовых. Конспиратор, молчун внук мой Сергий, но я догадывалась, да, вещало мне сердце". Говорила Мария Кондратьевна, не вынимая из рта папиросу и рассматривая молодую женщину.
" Зовут мою жену Ольга, Ба. Вернусь домой, распишемся". Глаза Сергея Белоусова искрятся.
"Ты обязан вернуться, ради твоих будущих детей вернуться с победой, только с победой, иначе род Белоусовых в небытии сгинет, угаснет звезда Белоусовых. Ты эти мои слова запомни, крепко запомни, внук мой Сергий, очень крепко! Белоусовы, предки твои, Сергий, были и хлеборобы, и кузнецы, и торговцы, и священники, и прадед твой, и дед твой был Воины, и тебе выпала судьба Воина". Мария Кондратьевна отставила руку с дымящейся папиросой от Сергея и прильнула к его груди на секунду, будто стремясь почувствовать, дошли ли её слова напутственные до сердца её внука Сергия.
                Автобус тронулся. Я смотрел на провожающих и меня мучил вопрос, с которым я и подошёл к Белоусовой.
"Мария Кондратьевна, скажи на милость, почему внук Ваш Сергий Белоусов?" Мария Кондратьевна усталым взглядом посмотрела мне в глаза, сказала:
" А вы с супругой не собираетесь сегодня окопы рыть, или строить блиндаж?"
" Нет, мы сейчас совсем не заняты, и я чувствую, что сегодня не возьмём в руки лопаты".
" Вот и хорошо, шагаем ко мне. Помнится, ты угостил меня хорошим вином. Я не люблю оставаться в долгу. Долг, как известно, платежом красен. Вам не даёт покоя вопрос, почему внук мой Сергий Белоусов? Очень просто, для краткости речи он Белоусов, а полная его фамилия Белоусов - Вершинин. Фамилия его отца Вершинин, но Сергий очень любил деда, моего мужа, Белоусова. Вот такая красивая история". Я помолчал, удивляясь простоте и трогательности семейной истории, в которой накрепко сплелись судьбы трёх поколений Белоусовых- Вершининых.
"Мария Кондратьевна, сколько времени вы просидели в укрытии под крутым берегом Реки?" Спросил я. Белоусова посмотрела на меня пристально, отвернулась, глядя в окно, достала из упаковки очередную папиросу, курила и молчала. Анна Сергеевна успела уж накрыть стол к чаю.
                Моя Лик забеспокоилась, и я тоже. Мы собрались уходить, уже встали со стульев, и в это время Мария Кондратьевна заговорила.
" До полночи полицаи рыскали, словно псы, по лесу, светили фонарями и стреляли по кустам. А когда они ушли, Белоусов скомандовал:
" В отряд, надо доложить командиру Егорову! Полная хата полицаев. К чему готовятся, а, Машка?"
" Дай мне гранату?"
" Вот тебе револьвер, направишь на полицая и нажимай на курок. С гранатой не управишься". Белоусов протянул Берёзовой револьвер.
" Мне нужна граната, а не пистолет. Я брошу гранату в окно дома этой, как её, снохе изжогинской. Ты так её назвал". Белоусов смотрел в лицо напарницы, колотил себя в лоб кулаком и говорил:
"Ты соображаешь, что говоришь. У дома часовой!"
" Часовой? И часовой - человек. Дай мне гранату".  Белоусов крепко сжал руку Марию, и они начали карабкаться на крутой берег Реки. Когда преодолели подъём, Белоусов долго молчал, скрежетал зубами, смотрел в лицо Марии, и наконец приказал:
" За мной, осторожно, на ветку не наступи".
                Бесшумно, вглядываясь в темноту, пробирались Белоусов и Маша к хате у Реки. Окна дома светились. Разведчики притаились за досками забора. До них доносились приглушённая пьяная речь.
                В квадрате света от окна время от времени появлялся часовой. Белоусов обдумывал варианты, но мысль верная не рождалась. А Ночь уходила, поторапливала.
                Помогло Провидение. Охранник подошёл к забору, начал мочиться. Словно молния сверкнул нож в тусклом свете Луны. Белоусов привалил тело полицая к забору, скомандовал:
" За мной".
                Мария Кондратьевна прикурила новую папиросу, долго молчала, пуская дым изо рта тонкой струйкой. Когда табак в папиросе истлел, Белоусова вдавила мундштук в пепельницу,
 помолчала минуту, заговорила:
" Я не смогла метнуть гранату в окно точно. Граната отскочила от стенки и упала в одном метре от фундамента. Я обхватила руками голову и прижалась к Земле. Сердце моё заколотилось как набат, в голове зазвенели колокола... . Тело моё поднялось над Землёй, и я услышала слова:
" Бежим, Машка!" Белоусов успел и мою гранату бросить в окно и поднять меня с Земли и поставить на ноги.  Мы растворились в темноте. Взрыв был страшной силы, но мы не оглядывались, бежали, бежали по тропинке в лагерь. Только через час мы присели под сосной отдышаться. Белоусов расхохотался и упрекнул меня:
" Просил я тебя, Машка, взять пистолет. Эх ты, воин!" И снова расхохотался. Я отвернулась от Белоусова, молчала, чувствовала, что лицо моё заливает краска стыда. Хорошо, что Ночь! Что я могла ответить?
                К рассвету мы добрались в расположение нашего отряда. Белоусов, стоя по команде " смирно" перед командиром отряда Егоровым, доложил о результатах разведки. Егоров слушал стоя, пыхтел трубкой, хмурил брови, наконец приказал:
" Свободны, отсыпайтесь".  И ещё я услышала, подходя к землянке, приказ командира Егорова:
" Всех командиров подразделений срочно ко мне".   
Гл.10.
                Мария Кондратьевна перестала говорить. Она поднесла пальцы к виску, прикрыла глаза. Анна Вершинина забеспокоилась, открыла пузырёк с каплями валерианы. Мы заторопились из комнаты.
                Трудным выдался день, трудным и тревожным. События опережали наши мысли и становилось ясно, что пришли в движение созревшие субъективные амбиции, которые стремятся материализоваться и которые затронут каждого из нас, которые в Человеке отделят ложное от настоящего, заставят совершать поступки согласно убеждениям и стремлениям, события, которые отодвинут амбиции на задворки настоящей и будущей жизни современной цивилизации. Действия и мысли оторвались от пространства квартиры и поселения, воображение охватило пространство Земли и с невероятной четкостью увидело зоны притяжения и отчуждения, и зов сердца принуждает определиться, сделать выбор и согласно выбору совершать поступки.
                " События прошлого до сего дня тревожат, не дают спокойно спасть и есть, просто жить Белоусовой Марии Кондратьевны. И что же это за события?" Думал я, сидя за рабочим столом. В мозгу застопорилась последняя фраза из её рассказа:
"Всех командиров подразделений срочно ко мне". Конечно, Мария, неопытная и ещё не окрепшая физически девушка, совершила поступок, настоящий, геройский поступок... ".
" О чём задумался, муж?" Моя Лик пододвинула стул поближе, села, положила руки мне на плечи, заглянула в глаза.
" Белоусова не договорила, Лик, не до конца рассказала историю своей фронтовой жизни. Одно я понял; Марию Кондратьевну тревожат до сей поры мысли, имела ли она право брать на себя ответственность и проявлять инициативу. Ведь она была неокрепшая физически девушка. Она и её сопровождавший в разведке боец могли погибнуть и не выполнить задание командира партизанского отряда". Моя Лик долго молчала, смотрела в мои глаза, наконец ответила:
"Маша не могла поступить иначе, её предали. А с предателями не ведёт Россия переговоров, Россия их уничтожает. Геройский поступок Маши не единственный в истории России. Марьяна Горбатко, казачка, учувствовала в боях по защите Агадумской линии обороны, или казачка Серафима Кудашева, жена есаула, была разведчицей во время Первой мировой войны.  История Руси изобильна подвигами женщин - воительниц".
" Да, ты права, права". Согласился я и застучал по клавиатуре ноутбука. Мне обязательно надо закончить работу над очерком, обязательно.
                За полночь проснулась моя Лик и подошла ко мне. Она молча посидела рядом, вчитываясь в строки на мониторе ноутбука, зевнула и снова ушла в спальную комнату. И я отправился отдыхать с мыслями, что, возможно, мне повезёт, и при следующей встрече Мария Кондратьевна доведёт до конца героическую повесть.
                Утром моя Лик нарвала до верху большую миску клубники, поставила её на обеденный стол и теперь сидела возле зеркала, приводила в порядок причёску и лицо. Увидев меня заспанного, с мешками под глазами от того, что сон в эту ночь не соизволил заглянуть ко мне.
" Проснулся. А выглядишь ты плохо. Я сварила кофе, кофе тебя взбодрит. Закончил очерк? Я собираюсь к беженцам, отнесу клубнику и спрошу, что им ещё надо". Я молчал, любовался лицом моей Лик, радовался, что у неё хорошее настроение и что она полна энергии и планов на сегодняшний день.
" Вот что значит Сад и свежий воздух. Ты стала ещё прекрасней с тех пор, как перестала дышать спёртым воздухом своего факультета". ответил я и поцеловал мою Лик.
" Я зарабатывала пенсию". Со смехом ответила Лика и вышла из дому, прихватив с собой миску с клубникой.
                Крепкий кофе оживил мышцы, но голова осталась пустой, только на сердце тревога. Отчего бы это? Бесцельная прогулка по саду, раннее утро и повизгивание пса Казбека отвлекли от тяжёлых мыслей. Я выхватил из пасти собаки палку и швырнул её в дальний угол Сада. Казбек с задорным лаем, который звонко отразился от стен дома и разнёсся по Саду, бросился к палке, отыскал её и стал носиться по дорожкам как очумелый. Казбек поднял настроение.
                На яблонях яблоки зелёные величиной с грецкий орех, и трава по колено. Надо обработать Сад, но прежде скосить бы траву. С этими мыслями отправился в сарай, отыскал триммер, стёр с него щёткой пыль. Где-то была канистра с бензином и масло для двухтактного двигателя.
                Тревога на сердце не была беспричинной. Моя Лик вернулась от наших друзей - беженцев и начала рассказывать мне о том, что:
" Беженцы Брусникины ни в чём не нуждаются. Одежда и продукты на первое время есть. Но проблема не в этом, проблема в том, что Машенька не отрывается от маминой юбки, смотрит на Мир глазами, в которых стоит лишь один вопрос, один только вопрос "Что случилось, почему в меня стреляют, ведь я никому зла не причинила?". А я, доцент кафедры филологии, не могу ей ответить, ответить так, чтобы она поняла, с какой целью Белоусов, Генералов, Коньков и тысячи добровольцев берут в руки оружие, берут осознанно, понимая, что могут умереть. Но что же мне сделать, чтобы отвлечь Машеньку, направить её мысли в созидательное русло?" Я молчал. Не в моих правилах сразу давать советы.
                Моя Лика задумалась. Я подал ей чашку кофе и положил на тарелочку кекс с изюмом, её любимый.
" Я знаю, что следует предпринять. Машеньке семь лет, но она не училась. Необходимо в течении Лета проштудировать программу за первый класс, чтобы девочка пошла в следующем году во второй класс. Думаю, что мы с директором школы найдём общий язык. Я в школу". Лик оживилась, глаза её заискрились, и она заторопилась. 
                Моя Лика одела деловой костюм: пару кофейного цвета. Пиджак, брюки прямого покроя, повязала на шею красный легчайший шарф, подвела брови, провела красного цвета  помадой по губам, повесила на согнутую в локте руку сумочку, заторопилась. Я подошёл к окну, проводил её взглядом до калитки. Полюбоваться её образом мне на дал телефонный звонок. С удивлением я услышал голос редактора местной газеты:
"Глава администрации позвонила мне. Я в курсе. Закончил очерк о  ветеране Белоусовой?" Голос шефа примирительный, он начал разговор так, будто не отправил меня буквально месяц назад на пенсию. Я собирался возмутиться: не поздоровался, не спросил банальное " как дела, как здоровье", сдержал себя. Действительно, не то время, чтобы таить в сердце обиды.
" Шеф, "мужик умирать собирайся, а Землю паши", так что ли? Не могу я закончить очерк срочно, по щучьему велению. Моя работа и её окончание зависят от того, заговорит ли Мария Кондратьевна.  Но я обещаю, что приложу все силы, да, постараюсь, очень постараюсь".  Редактор что -то невнятное ответил, бросил трубку, а я подумал, не погорячился ли я, пообещав закончить очерк. Ведь от меня ничего не зависит, абсолютно ничего. Прежде всего надо иметь предлог, чтобы посетить Белоусову, и ещё надо суметь разговорить её, создать ситуацию при встрече, чтобы Мария Кондратьевна заговорили...  . С этими мыслями я остался наедине, сидя на стуле и тупо глядя на монитор ноутбука.
                Лика вернулась из школы далеко за полдень. Глаза её уставшие и её причёску растрепал горячий майский заволжский Ветер. Она присела на стул. Я скоренько поставил чайник на газовую плиту, нарезал сыр крупными ломтями, достал из холодильника молоко, приготовил кофе, разрезал хлеб и положил сыр на нарезку, сел рядом. Мы молчали. Лика ела без аппетита, хотя она любит и сыр, и кофе, и свежий бородинский.
 " Человек не живёт без общения, потому что он существует в социуме, Человек совершает поступки и не может не анализировать их, потому что поступки приводят к определённому результату, и результат поступков ожидаемо оказывается радикально противоположным. Поступок способен окрылить сердце ближнего, но может и убить. Убивает действо, порождённое непониманием вопроса " зачем я на Земле рождён?"  Нарушение, искривление первоначальной информации происходит от того, что многие слепо верят лживым Словам и обещаниям, и вследствие лености ума не прислушиваются к голосу разума, не следуют традициям Рода и общества, не штудируют работы умных Людей, поэтому всё дальше отходят от нормальных чувств и традиций, выработанных поколениями наших предков. Я перестала бы уважать себя, если бы не была уверена в том, что на нашей израненной Земле живут Богоподобные, следующие исконным традициям. Ведь Истина на поверхности, на наших ладонях! Истина в целостности вещей и в чистоте их связей, без примесей, измышлений, вероломства. Поэтому задача Человека заключается в стремлении уметь видеть в поступках, фразах, событиях их смысл в связи Замыслом. Иначе Человечество приходит к тому, к чему пришло. Я только что вернулась от наших друзей, беженцев из Донбасса. Не знаю, реальна ли моё стремление пройти с Машей программу первого класса... Она, Маша, не притронулась к принесённой клубнике, при виде миски с ягодами на лице Маши появилось выражение ужаса, сильнейшего страха! Она спряталась за спину Матери! Маша видела кровь, она видела смерть Людей, с которыми жила и с которыми общалась, разговаривала". Моя Лик умолкла, взгляд её остановился на моём лице и руки её потянулись к моим рукам, наши пальцы сплелись, взгляды встретились.
" Что ты об этом думаешь?" Спросила Лика после долгого молчания. Сразу ответить я не был готов. Я очень осторожно высвободил мои руки из рук моей Лик, зажёг газ и вскипятил воду, сварил крепкого кофе, наполнил наши чашки.
" Очень правильно мы поступим, если попытаемся переключить мысли Маши, и это возможно сделать не словами. Ей нужно общение со сверстниками и жить нормальной жизнью, жизнью ребёнка. Ведь Машенька лишилась детства, она семь лет прожила в подвале и ничего не слышала, кроме взрывов снарядов и не видела ничего, кроме смерти и крови". Наконец ответил я на вопрос.
" Я похожу с Машей на уроки, школа не станет возражать. Ещё две недели до летних каникул. За это время у Маши появятся подружки, я в этом уверена. А летом приедут наши внуки. Наша Светочка на два года старше, и это даже хорошо... ." 
                Утро следующего дня выдалось особенно красивым. Сад принарядился: синап и жигулёвские - красные стояли словно невесты одеты в сочную зелёную листву, яблоки стали видимы ещё лучше,  персики и абрикосы не отстают от яблонь, бегут вместе с ними в Осень, орехи грецкие и фундуки кому - то кланяются вершинами, отзываясь на каждое дуновение лёгкого весеннего ветра, синицы и воробьи деловито перелетают с ветки на ветку, выискивают пропитание. Особенно старается длиннохвостая белобокая сорока: скачет по ветвям яблонь, тычет длинным клювом в каждую трещину, выдирает личинок. Через распахнутое окно льётся прозрачной, невидимой струёй чистейший воздух. С высокой высоты доносится крик гусиной стаи, а синее Небо уронило цвет на воду Волги. Синяя Река видна с высоты мансарды, Река торопиться с Севера на Юг, к Морю.  Не оторвать взгляд от неописуемой красоты утра, не уйти и не отмахнуться от восторга, вливающегося в сердце, ... .
                Скрипнула калитка: это моя Лик спешит к нашим переселенцам, чтобы уговорить Машу посетить школу и посидеть за партой, послушать смех, и обрести подруг.  Созерцание и переживание восторженности от созерцания Природы, анализ мыслей, которые рождаются при этом - занятие полезное, но и об обязанностях не стоит забывать. Скоро приедут сын с невесткой и внучкой, а у меня в мансарде непорядок. Начинать надо с книжной полки. Книги лежат на столе, надо смахнуть с них пыль мягкой щёткой и протереть влажной тряпкой полк, уложить книги на место. Вот этим и надо заняться.
                Я оторвался от окна, спустился вниз, чтобы набрать в ведро воды и взять тряпку. В это время мимо дома пронеслась скорая помощь. Что случилось? Я поспешил к калитке... . Машина скорой помощи стояла у дома Белоусовой. Недолго растерянность владела моими чувствами, всего лишь несколько мгновений. В течение несколько минут я был у дома Марии Кондратьевны, тихо вошёл в комнату. Молодой врач стоял у кровати Белоусовой и смотрел на прибор, прикреплённый к её пальцу, говорил тихо, с укоризной.
" На вашем столе я вижу папиросы. Курите, уважаемая, много курите, а сердце у Вас поизносилось, да, очень даже устало. Необходимо Вас подлечить. Я рекомендую Вам санаторий, например, в пойме реки Дон. Воздух среди сосен укрепит Ваше сердце, но курить надо прекращать, отказывайтесь от этой привычки, отказывайтесь". Тихо говорил доктор, прослушивая сердце Мария Кондратьевна. Белоусова тихо стонала, но на её лице нет выражения страданий, а в её выцветших глазах усмешка.
"И не только курю, но и водку попиваю, доктор, да, грешна. На войне медали спиртом обмывали, папиросой закусывали, так - то, доктор". Тихо отвечала Мария Кондратьевна.
" Я эвакуирую вас в больницу, полежите у нас, подлечите сердце, и, может быть, забудете о табаке. На войне, я читал роман и узнал, моршанская махорка особо ценилась." Говорил доктор, складывая свои приборы. Его тонкие пальцы быстро и привычно выполняли работу.
" Мама, я соберу вещи. Доктор, что из вещей потребуется в больнице". Спросила доктора дочь Белоусовой, Анна Вершинина.
" Бокал и ложка, полотенце, зубная щётка, мыло, смена белья, вот и всё, пожалуй." Ответил доктор.
                Мария Кондратьевна наконец - то повернула голову в мою сторону, увидела в моих глазах сострадание, улыбнулась, сказала:
" Журналист - писатель, я вчера многое пережила снова, и нашла в себе силы, настрочила о последствии моего безрассудства для меня и для отряда. Так что закончишь ты свой роман, или что ты задумал. Тетрадка на моём столе, возьми её. Я долго думала и пришла к убеждению, что историю нельзя хранить на пыльной полке. Напиши, писатель, свой роман, закончи труд, закончи обязательно".
                Я стоял в сторонке до поры, пока Мария Кондратьевна с помощью дочери Анны и доктора покинула комнату, взял со стола ученическую тетрадку, вышел из дому и скорым шагом подошёл к доктору, который стоял у двери скорой помощи и говорил по телефону. Как только доктор положил телефон в карман, я стал его умолять:
" Доктор, умоляю, приложите все усилия, примените любые доступные средства, поставьте Белоусову на ноги. Она - последний ветеран Великой Отечественной нашего села".
" Это наш долг, наш долг, иначе и не может быть, уважаемый". Ответил доктор и привычно, без суеты, но быстро сел в машину. Скорая включила сирену и понеслась по улице. Я же стоял у дома Белоусовой до поры, пока карета повернула на главную дорогу села у клуба и исчезла с поля зрения.       
                Ещё по пути домой я открыл тетрадь и стал читать строки, написанные Марией Кондратьевной, с удивлением отметив для себя, что, несмотря на более, чем солидный возраст, Белоусова сохранила твёрдость руки и ясный рассудок.
                " К рассвету, мы добрались в расположение нашего отряда. Белоусов, стоя по команде " смирно" перед командиром отряда Егоровым, доложил о результатах разведки. Егоров слушал стоя, пыхтел трубкой, хмурил брови, наконец приказал:
" Свободны, отсыпайтесь".  И ещё я услышала, подходя к землянке, приказ командира Егорова:
" Всех командиров подразделений срочно ко мне".   Отдал приказ Егоров, раскурил трубку и развернул на столе карту. Командир водил чубуком дымящейся трубки по карте, хмурил смоляные брови, наконец поднял глаза:
" Обложили, почище медведя в берлоге. Товарищи командиры, по данным разведки, в хуторе " Зелёный" сосредоточенны полицейские, думаю, что по нашу душу. Но сами они не будут нас атаковать, кишка тонка. Значит надо ждать карателей, зондеркоманду СС. Я изучил карту, и вот в какой мы ситуации: на Западе Река Безымянная, позади нас, на Востоке, болото, топь непроходимая, с Севера и Юга полицейские кордоны. Наша боевая единица - рота бойцов, да ещё мужики местные, необстрелянные, патронов на один бой. Кроме этого, бабы с детьми. Ситуация сложная. Прошу высказать соображения". Егоров сел, стал раскуривать трубку. Молчание длилось недолго.
" Мы что, обниматься с фашистом собираемся, а? Ночью надо идти, тихо, как призраки, с кинжалами!" Вано Такидзе, блестя чёрными глазами, говорил быстро, вынув из ножен свой кинжал.
" Не горячись, Такидзе. У врага кордоны, часовые. Нашумите, погибнете, а баб и детей кто будет от фашиста оберегать, а? Окопаться надо, принять бой. Наш помощник - Лес и тайная тропа". Возразил старшина Пивоваров. Он говорил тихо, сжимая и расслабляя свои кулачищи.
 " Вано думает правильно, нам с немцем не обниматься, но и на рожон не следует лезть, смелость - хорошо, но надо подумать вот о чём: начнётся бой, и неизвестно, как обернётся. Так вот, я думаю, надо уводить в дальние леса и баб, и детей, и пока что нет морозов лютых, отстроить новую базу".  Лесничий Берёзов сел, положил руки на столешницу, ладонями вниз, прибавил:
" Вот так!" 
                Мнений больше не было. Капитан Егоров выбил пепел из трубки прямо на край стола, встал, отдал приказ:
" Приказываю: первое, лесничий Берёзов Степан с местными жителями, у кого нет винтовок, без промедления запрягайте коней в подводы и вместе с бабами и детьми поспешайте на поиск и оборудование новой базы. Второе, Берёзову Кондрату и разведчику Белоусову оборудовать кордон вдоль Реки для наблюдения. Со стороны болот, я думаю, они не наваляться. Старшине Пивоварову, Вано Такидзе приступить к оборудованию линии обороны на участках, на которых более всего вероятно наступление карателей. Товарищи командиры, к выполнению боевого приказа приступить".
                Маша встретила отца у двери землянки. Её глаза смотрят на отца в ожидании, но отец молчит.
" Папа, немцы нас хотят уничтожить, потому что я бросила гранату в окно, так, да Папа?" Кондрат прижал голову дочери в груди, ответил:
" Ты напрасно себя терзаешь.  Очень правильно действовала ты вместе с разведчиком Белоусовым, вы ликвидировали предателей. Любой на вашем месте поступил бы точно так. Дочь, вы добыли важные сведения, мы узнали о планах врага. А противостояния с врагом в любом случае не избежать". Дочь подняла глаза, попросила настойчиво:
" Папа, я пойду с вами".
" А кто же за братом присмотрит?" Спросил Кондрат.
" Глеб с первой подводой уехал с другими детьми из лагеря". Ответила Маша.
                Старшина Пивоваров вышел из землянки командира спустя некоторое время. Он окинул взглядом расположение отряда, увидел Такидзе, отдал команду:
" Сержант Такидзе, ко мне бегом!" Такидзе, сгоняя на ходу складки гимнастёрки по ремню за спину, в несколько широких шагов преодолел расстояние до старшины, вытянулся, доложил:
" Товарищ старшина, рядовой Такидзе по вашему приказанию прибыл!"
" Да не тянись ты передо мной, Вано. Карту понимаешь, смотри, вот болото, а вот хутор «Зелёный». Найди из местных проводника, или сам плыви по болоту, но, чтобы к следующему утру ты был в тылу хутора. С тобой пойдёт твоё отделение. Приказ ясен?"
" Так точно, ясен". Такидзе схватился за кинжал.
" Никакой самодеятельности, Такидзе. Вступать в бой по сигналу - красная ракета. Это не мой приказ, а командира Егорова". Такидзе выпучил глаза, снова схватился за кинжал.
" Вот что, Вано, ни одна душа, даже твои отчаянные хлопцы не должны знать о плане. Вано, отдай мне твой трофейный пистолет, возьми мой ППШ, после боя вернёшь".
                Вано Такидзе принял от старшины автомат, поднял его вверх, второй рукой стал прихлопывать по ложу, и завертелся вихрем по кругу в танце, аккомпанируя сам себе глуховатым, простуженным голосом. Мимо проходили бойцы на задание, и с их лиц уходила усталость, и многие из них вспомнили в этот миг мирную жизнь.
                Лагерь опустел. Кондрат Берёзов, разведчик Белоусов и Маша Берёзова ушли к Реке, обоз во главе лесничего Берёзова Степана Ивановича двинулся на поиски нового места для лагеря партизанского отряда, сержант Вано Такидзе с отделением бойцов последовал за проводником в сторону болот, старшина Пивоваров с отрядом красноармейцев начали выдвижение к хутору. Капитан Егоров и его адъютант остались в землянке. Егоров изучал карту и непрестанно курил трубку.
                Берёзов Кондрат с момента похорон отца и Клавдии, ненаглядной супруги, похудел, борода поседела, он мало разговаривал, и в его взгляде - боль и недоумение, так свойственное русской душе. Первые месяцы он не осознавал смысл происшедшего, потому что не видел вины родных перед Господом и, тем более, перед иноплеменником, который пришёл в его дом с мечом.  Взмахом руки, вооруженной заточенной сталью, враг разрушил привычный уклад его дней, отнял жизнь у дорогих  сердцу людей, и теперь охотится за ним, Кондратом Берёзовым, Человеком с крестьянской душой и устоявшимися понятиями ценностей мирной жизни, которую он, Кондрат, творил и любил.
                Выдвигаясь на заданный рубеж, Кондрат Берёзов усилием воли подавил в себе эти ненужные в данный момент эмоции, слух и обоняние его обострились, и стали слышны полёт птицы и хруст примятой травы под подошвой сапога, схваченной утренним ноябрьским морозцем. Он осторожно, не наступая на сухие сучья, вёл за собой разведчика Белоусова и дочь Марью.   
                До Реки остались несколько десятков метров, Кондрат уже различал среди других звуков мощный ход Воды в высоких берегах, и в этой гамме звуков он уловил еле различимый, особенный звук, который рождается при вдавливании прибрежного речного песка при ходьбе тяжело нагруженного Человека. Кондрат поднял руку вверх, замер на месте, несколько минут слушал Лес и Реку. Ошибки не могло быть: в сотне метров от них, вдоль Реки, по песку у самой Воды идут люди.  Сомнения улетучились и Кондрат принял решение одним броском преодолеть расстояние до берега Реки, так как он знал, что их шаги не услышат идущие вдоль Реки, потому что плеск Воды и шелест заиндевелого на холодном Ветре камыша теперь их союзники.
                Отделение фашистов, не скрываясь и не маскируясь, шли вдоль Воды, намереваясь зайти в тыл отряда капитана Егорова. Враг нагружен вооружением, поэтому шаги его тяжелы и неспешны: враг экономит силы для боя.
                Кондрат Берёзов отполз от кромки крутого берега реки, увлекая за собой разведчика Белоусова и дочь Машу, отдал приказ:
" Вот что, разведка, быстрее пули в отряд, к Егорову, доложить обстановку. Белоусов, Машу оставь в отряде, и назад с подкреплением".
" Папа, а как же ты?"
" Я остаюсь для наблюдения за фашистом. Выполнять приказ!"
                Белоусов и Маша скрылись за деревами и кустарниками, но Белоусов через минуту вернулся, сунул молча в руку Кондрату гранату и, не сказав ни слова, растворился в Лесу. А Кондрат Берёзов, пригнувшись и вскинув автомат на изготовку, снова занял позицию на краю высокого берега Реки.
                Враг медленно приближался, уже слышны негромкие, гортанные, чуждые для слуха, слова. Через минуту отделение разведки противника поравнялось с Кондратом Берёзовым. Фашисты прошли ещё около двадцати метров и стал подниматься на берег в том месте, где берег был более пологим. Берёзов, словно тигр перед решающим прыжков, не скрываясь, стал во весь рост и метнул гранату. Граната разорвалась точно в середине отряда фашистов, ближайшие к месту разрыва из них повались в камыши, остальные залегли, открыли шквальный огонь по позиции Берёзова. Но Кондрата спас крутой берег реки, пули уходили с визгом и свистом вверх. Берёзов поменял позицию, приблизился к врагу на десять метров, залёг у кромки обрыва и открыл огонь из трофейного автомата. Он в упор расстрелял ещё троих фашистов, а когда автомат умолк, Берёзов отбросил его и стал во весь рост. Пятеро фашистов вышли из укрытий и стали смотреть на Берёзова с любопытством и недоумением, словно вопрошали взглядом, на что же ещё способен этот русский с седой бородой. Убедившись, что русский мужик без оружия, диверсанты вышли на берег и окружили Берёзова. Высокий и рыжий унтер-офицер отдал приказ одному из подчинённых:
"Оtto, binde die H;nde des Schweinez;chters zusammen!"
"Zu Вefehl". Ответил рядовой, светловолосый и дюжий, с сигаретой во рту.  Враг приблизился к Кондрату, стал отрезать кинжалом, прямым и длинным, около метра от верёвки, которая была навита на плечо гитлеровца и свисала к поясу.  На лезвии выжжена кислотой надпись " Gott mit uns".   
                Неожиданное и быстрое движение рук Кондрата, охотника и следопыта, и блеснула молния в его руке, и с хрипом, захлёбываясь собственной кровью, враг, схватившись скрюченными пальцами за горло, стал медленно, выпучив глаза, валиться на заиндевевшую траву. В эту же секунду каратели открыли огонь из автоматов. Десятки пуль впились в грудь Кондрата Берёзова. Кондрат пошатнулся, выронил штык из руки, но устоял, и из последних сил, в великой мести за смерть и Клавдии, и отца, в прыжке дотянулся до горла фельдфебеля, его пальцы сжались ... . Мелькнула молния, и прервались три жизни, жизни троих ... .
" Sie doch mal, Gans, so viele Kugel hat sein Herz getroffen, der war Tod, aber wo nahm der Russe die Kraft, den unseren ungl;ckseligen Klaus in den Tartarus mitzunehmen?" Удивлялся ошеломлённый гитлеровец, с ужасом в глазах и в растерянности смотревший на кровавую схватку Кондрата Берёзова с высоким и сильным Отто из уютного и славного городка Бремен, что на реке Везер, и с фельдфебелем из Дрездена.
" Dalli, dalli, die gleich hier!" Прокричал второй гитлеровец, который был не меньше ошеломлён, но был постарше и опытней. Двое случайно уцелевших из отделения пехоты неприятеля спешно спустились по тропинке к Реке и ретировались.
Гл. 11.
                Разведчик Белоусов бежал по лесной тропе в лагерь с донесением почти без остановки. Маша едва поспевала за ним. А когда от Реки донеслись разрыв граната и дробь автомата, Белоусов остановился в нерешительности, да и Маша замерла, её лицо побледнело, в глазах поселился страх за жизнь отца. Но разведчик Белоусов колебался всего лишь миг, он положил руки на плечи Маши, заглянул ей в глаза и прокричал:
" Маша, у нас приказ, и мы его обязаны выполнить! Боец Берёзова, бегом за мной марш!" И снова бег без остановки, через заросли, промоины по едва различимой тропе. И ещё не отдышавшись как следует, Белоусов доложил об обнаружении диверсионной группы врага в тылу и о приказе Кондрата Берёзова, и о том, что нужна поддержка.
" Враг в количестве около отделения пехоты движется в тыл расположения. Кондрат Берёзов принял бой!" Капитан Егоров развернул карту, спросил спокойно:
" Где немец?" Белоусов указал место встречи с врагом на карте.
" Боец Наберука Карп, ко мне, бегом!"
                Красноармеец Карп Наберука за минуту до команды сидел в своём укрытии из брёвен и толстых сучьев, курил толстенную самокрутку и с ухмылкой слушал соседа, который подтрунивал над ним:
" Слушай, Карп, что за фамилия к твоему роду прилепилась, а?
" Наберука", Какая - то стяжательская, даже кулацкая фамилия. Тебя не раскулачивали, а, Карп?"
" Ты, Ефим, не смейся над фамилией, она, моя фамилия, самая что ни есть нормальная, древняя. С покон веку мои предки Поле пахали, жито сеяли и тебя, дурня здоровенного, кормили, чтоб ни ты, ни твои дети с голоду не пухли. Такого росту, как у тебя, да такие кулачищи, что поросёнка годовалого на тот свет отправят, не нарастить бы тебе без моего хлеба, вот тебе, Ефимушка, моя правда. А на Советы я не в обиде. Конечно, взяли в колхоз пару быков да лошадь, так я не в претензии, потому как сошкой да лошадкой поле не перевернуть вовремя на другой бочок, погреться на солнышке, а трактор, трактор - поворот в жизни крестьян... ." Карп не до конца выговорил последнее Слово, набрал в лёгкие табачного дыма от своей самокрутки, и, выдыхая Слова вместе с сизым дымом, еле слышно запел, не для Ефима, не для другого бойца в окопе, а для себя, чтобы погасить воспоминания о семье и доме:
"Жали мы, жали, жали, пожинали. Жнеи молодые, серпы золотые..."
                Карп не закончил свою предав недавнюю песню, не весть от кого услышанную, но к сердцу прилепившуюся, так как дошла до Карпа команда капитана Егорова. Карп соскочил с сучка, спешно потушил самокрутку, положил огарок в карман, через несколько секунд вытянулся перед командиром.
" Наберука, слушай боевой приказ. Противник в составе отделения пехоты зашёл в тыл отряду. Найти и обезвредить. Поступаешь в распоряжение разведчика Белоусова. Приказ ясен, Наберука?"
" Так точно, ясен. Товарищ командир, надо включить в состав группы Ефима Иванова".
" Не возражаю, выполнять!" Коротко ответил командир и склонился над картой.
" Вот что, разведка, я думаю, что диверсанты направляются вот сюда, смотри на карту. В этом месте лес примыкает к самому берегу Реки, понимаешь?" Белоусов мельком взглянул на карту, вытянулся:
" Так точно, понимаю. Разрешите выполнять приказ?"
"Разрешаю." Ответил Егоров, достал из жестяной баночки пальцами щепотку табаку и начал набивать трубку.
                Только сейчас, получив приказ от командира и выйдя из землянки, Белоусов не увидел Маши Берёзовой. Не было её и в её отгороженном занавеской углу в огромном блиндаже.
                С первой встречи с Машей он, разведчик Белоусов, почувствовал, что в его сердце вошло неведомое до этой минуты чувство, и это чувство заставляло волноваться за Машу, оберегать её от смерти.  Белоусова пронзила догадка, словно молния. Он вскинул автомат на плечо, приказал:
" Бойцы, за мной бегом марш!" И снова бег по еле заметной тропинке, снова овраги и перелески, краткий отдых и снова бег.             
                Маша сидела возле головы отца, Кондрата Берёзова и с ужасом смотрела в его лицо, в открытые глаза, в которых отражалось синее осеннее Небо. У ног Кондрата из Земли торчит ручка кинжала, руки его сдавливают горло врага. В двух шагах от Берёзова лежит нацист в луже собственной крови, и на склоне крутого берега разбросаны трупы врага, поражённые гранатой, которую отдал ему разведчик Белоусов прежде, чем отправился с донесением в лагерь, а также огнём из автомата.
" Карп, остаёшься с Машей, успокоишь её, похоронишь Кондрата. Найди хорошее место на поляне, чтоб ему, Кондрату Берёзову, видеть родную хату, Лес и Реку. выполнишь приказ, и в расположение... . И смотри в оба, ты мне головой ответишь, если Маша погибнет!" Отдавал распоряжение разведчик Белоусов. Карп слушал приказ, вытянувшись перед Белоусовым и тараща синие глаза в Небо.
" Слушаюсь, постараюсь, отвечу... . Есть отбыть в расположение!" Отвечал Карп, глядя теперь на Машу, всё ещё сидевшую ярдом с отцом и неотрывно глядя в его открытые глаза. А когда Белоусов и Ефим Иванов скрылись с глаз, Карп подошёл к Кондрату Берёзову, ладонью закрыл ему глаза, тронул Машу за плечо, заговорил тихо:
" Голубушка моя, ты посиди с отцом, попроси прощения, если перед ним виновата, в чём, а то просто поговори да попрощайся, а я пока постараюсь ему земляничку выкопать в хорошем месте. По-христиански бы похоронить героя, по носочкам рубаночком пройтись, да домовину гвоздочками сколотить, но война. Что ж поделаешь, ничего тут не придумаешь, война. Да и моя судьба, дочка, не простая. Бойцы называют меня куркулём, спрашивают, не раскулачили меня? А за что кулачить? В семье нас с родителями было семеро по полатям насчитывалось. Сестра Верка да четверо нас, братьев. А как жить иначе? Хозяйство без рук не справишь, с рассвета до заката работа. Вот и трудились все дружно. За что кулачить? Все братья воюют, а я ни сном, ни духом не знаю, где они, что они. Может, как твой батька, ... . Вот так, дочка, вот так жизнь повернулась". Сокрушался Карп, доставая из чехла малую сапёрную лопату и оглядывая поляну в поисках подходящего места, места, о котором ему наказывал разведчик Белоусов.
                В это же самое время разведчик Белоусов и Ефим Иванов спустились по склону к реке. На полосе песка вдоль течения Реки они разглядели следы двоих человек, и следы указали, что фашисты ретировались. Однако через несколько десятков метров следы двоих солдат вермахта, следы кованых сапог, исчезли. Белоусов огляделся: камыш у берега не примят, это означало, что противник сделал обманный ход, прошёл по мелководью, а течение смыло следы. Белоусов развернулся и жестом руки дал команду бойцу Иванову следовать за ним.
                Более часу бежали разведчик Белоусов и боец Иванов по песку у самой кромки Воды. Иванов не понимал действий разведчика Белоусова, но когда тот указал ему на примятую траву и отпечатавшиеся следы на жухлой, покрытой изморозью, траве, Ефим просветлел в лице, сказал шёпотом:
" Всё понятно теперь. Сколько их, разведка?" Белоусов показал два пальца и почти неслышно ступая, двинулся в Лес. Иванов выдохнул слова:
" Перекурить бы, командир".
"Перекуришь, когда немца возьмёшь. Кулачищами здорово не маши, живой немец нужен, тебе ясно, боец Иванов, живёхонький, и чтоб лепетал на своём наречии, которому он от мамки научился, тебе всё ясно, Ефим?"
" Так точно, ясно, живым взять". Отвечал Иванов, глядя на свои кулачищи, будто соображая, как же рассчитать силушку и взять врага живым?
                После полудня снеговые тучи, перегруженные снежными зарядами, наползли с Севера. Того и гляди, повалит снег, позёмка заметёт следы. Белоусов торопился, понимал, что снегопад не на его стороне. Иванов широко шагал позади, ежесекундно наступал на сучья, поэтому Белоусов часто останавливался и показывал бойцу Иванову знак, чтобы он смотрел под ноги. В одну из вынужденных остановок разведчик Белоусов уловил еле слышный звук, напоминающий работу ключа передатчика. И действительно, с каждой сотней метров звук становился всё отчётливей. Приближаться к гитлеровцам было теперь опасно и неразумно. После недолгих раздумий Белоусов принял решение и объяснил манёвр бойцу Иванову.
" Я обойду их справа, как только открою по ним огонь, действуй быстро, но помни, фашист нужен нам живым". Шептал Белоусов. Боец Иванов слушал внимательно, кивал головой, отмыкая штык от винтовки и забрасывая винтовку за спину.
" Действуй, командир". Прошептал он в ответ.
                Белоусов растворился в вечерних сумерках, а боец Ефим Иванов, хоронясь за старой сосной, ждал. Через четверть часа тишину вечернего Леса вспугнули резкие звуки выстрелов из автомата, пули рикошетили от стволов и веток деревьев, пели и жужжали, и под их пение боец Иванов, преодолев броском полсотни метров, обрушил на головы неприятеля свои кулачищи. И когда подоспел разведчик Белоусов, один из гитлеровцев лежит на животе со связанными руками и кляпом во рту. Второй лежал на спине с искажённым от ужаса лицом, из его груди торчал штык.
" Живой, немец?"
" Дышал". Безразлично ответил боец Иванов.
"Рация не разбита?"
" Рации не касался". Ответил Ефим, вырывая из груди врага свой штык и вытирая его о полу шинели гитлеровца.
" Собери оружие, подсумки, табак бойцам, если остался. И береги рацию, головой ответишь. До лагеря с километр, к ночи поспеем.  Ефим, что ты всё на штык немца берёшь, не удобно. Обзаведись ножом. Это приказ". Белоусов отдал распоряжение, ткнул гитлеровца дулом автомата в бок:
" Как на вашем, schnell, dalli, dalli, в расположение, gehen, ja, gut". Вспоминал разведчик слова, говорил все, которые знал. Немец с трудом стал на ноги, взгляд его затуманен, видимо у бойца Иванова слишком тяжёлые кулаки. А боец Ефим Иванов снял с убитого автомат, подсумок с магазинами, ранец и кинжал, который он, прежде чем повесить на свой ремень, вынул из ножен, повертел им, провёл пальцем по лезвию, проверяя на остроту, покачал головой, сделал вывод:
" Баловство, детская игрушка. Штык завсегда полезнее в бою". Сказал Иванов тихо, но всё же подвесил кинжал к своему ремню, и примкнул штык к винтовке. 
                Как и предполагал Белоусов, в лагерь прибыли к закату Солнца.  Вытянувшись перед командиром партизанского отряда, капитаном Егоровым, разведчик Белоусов доложил:
" Обнаруженная диверсионная группа в составе отделения уничтожена, радист взят в плен. Кондрат Берёзов лично уничтожил восемь фашистов и геройски погиб в неравном бою. Радиста нейтрализовал боец рядовой Иванов. Разрешите ввести пленного радиста?"
" Разрешаю". Белоусов вышел из землянки и через несколько секунд вернулся вместе с Ефимом Ивановым и пленным радистом. Боец Иванов поставил на стол рацию, доложил:
" Взята при попытке этого Ганца передать информацию своим". Капитан Егоров осмотрел рацию, взглянул на пленного, спросил строго:
" Передал?"
"Не уверен, что не накаркал этот ворон. Мы их за рацией повязали".
" Так - так, и что мне с ним делать, с этим общипанным гусем, а? А вот за рацию спасибо, боец Иванов, и тебя и Кондрата Берёзова, и разведчика Белоусова представлю к награде, за героизм и мужество, проявленное в борьбе с фашистами. Это ясно, но не ясно, что делать с пленным фашистом?" Снова задал вопрос капитан Егоров, в раздумье глядя на пленного, который уже справился с потрясением и смотрел на красноармейцев свысока, даже с брезгливостью. Но этого в полумраке землянки не замечал никто из бойцов партизанского отряда.
"Белоусов, ты немецкий знаешь?" Поинтересовался капитан Егоров.
"С десяток Слов, со школы в голове застряли, как заноза в зад".
" Отлично, Ефим, срежь верёвки с рук немца, пусть готовит рацию к работе, а мы запомним". Боец Иванов вынул из ножен трофейный, прямой и длинный кинжал и стал подходить к пленному. Фашист, конечно же, подумал, что пришёл его смертный час, начал маршировать на месте и выкрикивать во всю мощь своего пронзительно - гортанного голоса:
"Deutschland, Deutschland ;ber allen! Heil Hitler!" Иванов, срезая пути с рук пленного, качал головой и удивлялся:
" Разговорился, змей, горький стручок ему в зад". 
"Sklaven, Schweinez;chters!" Во всю мощь голоса выкрикнул пленный и бросился к столу, на котором стояла рация. Иванов одним прыжком настиг фашиста и ударом кулака по голове уложил его на пол.
"Фанатик, конченный нацист!" С волнением выговорил Белоусов и объяснил значение слов, которые прокричал пленный. Капитан Егоров выслушал Белоусова, подошёл к поверженному, приложил пальцы к сонной артерии:
" Мёртв, отдал Богу душу. Тяжёлый у тебя кулак, боец". Иванов стоял, смотрел на свои кулаки, переступал с ноги на ногу. Белоусов собрался сделать Иванову выговор, но его опередил капитан Егоров:
"Бог с ним, пленным. Твоя задача, боец Иванов, похоронить этого вояку - фанатика, и бегом на позиции, к хутору, передай приказ старшине Пивоварову, пусть срочно пришлёт радиста ко мне". Ефим взял поверженного им немца под руку, словно сноп, другой рукой дотянулся до винтовки и вышел из землянки. А разведчик Белоусов обратился к командиру:
" Товарищ капитан, Маша Берёзова и Карп Наберука вернулись в лагерь? Я приказал бойцу Карпу...".
" О возвращении мне не докладывали". Ответил капитан Егоров, и снова спросил, будто разговаривал сам с собой:
" И что мне прикажете делать с пленным?" Но Белоусов не слышал слов, он уже покинул землянку командира и бежал к Реке. Душа Белоусова трепетала от предчувствий, и сердце стонало от боли. Казалось, что вражеская пуля впилась в него и при каждом прыжке сумасшедшего бега она всё глубже приникала в мышцу.
                " Вот она, Река, а это место, на котором лежал Кондрат Берёзов. Где Маша, куда запропастился Карп". Говорил сам себе Белоусов, стараясь отдышаться после бега.
"Машаааа!" Вырвался из груди Белоусова крик, в котором и боль, и надежда, и отчаяние.
" Разведка, не шуми, немец вокруг". С укоризной в голосе говорил боец Карп Наберука, карабкаясь по склону на берег и неся на себе собранный арсенал врага.
" Жива и здорова твоя Маша, с отцом прощается, а у меня нет никаких сил оторвать её от могилы. Иначе, товарища командир разведки, я был бы уже дома, в лагере. Так и знай, Белоусов, не ослушался я твоего приказа. Следуй за мной, Белоусов". Карп привёл Белоусова к могиле Кондрата Берёзова. Маша лежала на могиле, раскинув руки, она обнимала могильный холм и тихо стонала.
" Маша, пора в лагерь, вставай, пойдём в лагерь, война, Машенька, война, и каждый может умереть. Ночь, Маша, надо выдвигаться в лагерь, Маша". Говорил тихо Белоусов, подхватив Машу Берёзову под руки и поднимая её на ноги.
" С этой минуты я тебя не отпущу от себя даже на пол шага, слышишь, ты теперь моя, моя". С нежностью в голосе говорил Белоусов, беря Машу на руки.
                Весь путь до лагеря партизанского отряда Белоусов, с краткими остановками для отдыха, нёс Машу на руках. Карп Наберука, перегруженный оружием и боеприпасом, плёлся позади, пыхтел от напряжения и усталости. Прошли почти сутки, как бойцы не спали и не ели, и были в постоянном движении и действии при стычке с врагом. И когда, наконец, Белоусов внёс Машу в землянку и положил её на постель, которая находилась в самом углу солдатской землянки и была отгорожена занавеской, он с облегчением вздохнул, вытер пот рукавом со лба, постоял минуту, глядя в Машино  лицо, юное и прекрасное. Стоял бы разведчик Белоусов так целую вечность, но война, а он, Белоусов, воин, и у него обязанности воина. И уже через минуту Белоусов доложил капитану Егорову, что он привел в расположение и Машу, и солдата Наберуку Карпа.
                Капитан Егоров, командир партизанского отряда, разрешил разведчику Белоусову выспаться, и теперь он, командир, стоя у стола, вдавливал жёлтым пальцем табак в трубку. Он набивал трубку тем табаком, вернее, остатками табака, который ему передал майор медицинской службы при встрече в лесу, у хутора.
"Отчаянный майор; он решил прорваться сквозь ряды гитлеровцев к своим. Удалось ли?" Капитан Егоров раскурил трубку и сел на сколоченный из подручного материала стул, склонился над столом, и в тот же миг усталость сказалась: сон навалился всей своей сладкой истомой, сковал мышцы, словно сиропом залил мозги и стало пусто и легко, невесомо! Егоров, словно на крыльях, воспарил в пространство, опустился на ноги у своего дома, в небольшом городке, и в руках у него весенние цветы для любимой и леденцы на палочке для дочки. Вот она, дверь, заветная, и клочь в руках, сейчас, сейчас Егоров войдёт в квартиру, обнимет жену и дочь, и скажет:
" Устал я сегодня, план гнали, ох и устал я, жена. А что у нас на ужин? Да что ж ты тарелки роняешь!"
" Какие тарелки, товарищ командир, это я с усталости винтовочку обронил. Привёл я радиста, товарищ капитан, вот он, ефрейтор Перчак, Пётр Перчак. Разрешите хоть час поспать, сил нет, на ходу засыпаю, товарищ капитан". Взмолился Ефим Иванов.
" Разрешаю. Так вот, Перчак Пётр, душа из тебя вон, а связь с полком чтоб к утру была!" Приказал Егоров, раскуривая свою трубку.
" Как же я успею к утру, светает ужо. Да и рация не наша, разобраться надо, товарищ командир". Взмолился радист, осматривая с любопытством рацию, горбясь на ней и щёлкая переключателями. От работы его оторвал грохот в углу землянки: это боец Иванов Ефим свалился на настил из хвои между рядовым Карпом Наберука и разведчиком, лейтенантом Сергеем Белоусовым, и тут же захрапел.
Гл.12.
Старшина Пивоваров.
                Старшина Пивоваров не был потомственным военным, не был офицером, но отличался природной смекалкой и сообразительностью, в Словах его ирония, и в ней, этой насмешливой манере разговора ни тени злобы, и нет в его Словах намерения унизить или оскорбить собеседника. Просто он, старшина Пивоваров, воспринимал войну так, словно он участвует в кулачном бою, но не улица на улицу, не село на село, как на Руси повелось с покон веку, а бой - страна на страну, и он, старшина Пивоваров, понимал, что в этом бою всё по серьёзному, что это сражение не шутки ради, не забава, и что в деле не кулаки, а оружие, и что этот бой смертельный и беспощадный. В этой его позиции и Слова, к которым он привык с пелёнок, и снисходительное отношение к врагу, и его основательность при оборудовании позиций, словно он, Пивоваров, потомственный плотник, знающий своё дело и умеющий с помощью топора и дом срубить, и плошку выдолбить, и ложку вырезать с фантазией и любовью.
" Ребятушки, вгрызайтесь поглубже, Землица спасёт вас и от пули, и от снаряда, возвышайте бруствер, обкладывайте боевую позицию бревном упавшим, больше шансов остаться живым. Умереть мы завсегда готовы, но с мёртвого бойца никакой пользы, только хлопоты другому воину. Кулов, Болот, ну что ты по брустверу лопаточкой хлопаешь, будто ладошкой по холке своего коня. Не жалей лопату, хорошенько Землю уплотняй, чтоб пуля не прошила, вот так, увидел?"
" Видел, старшина, видел, хорош командир, всё знай, всё понимайт. Был бы со мной мой конь, командир, ой пой - пой, я бы фашист шашка голова рубит".
"На коне по лесу не поскачешь, Болот, по лесу сподручнее пешком, да с винтовочкой. Это по вашим горам, да по степи на коне, да галопом, да с красавицей. А как по-вашему, Болот, дивчина, а?". Допытывался боец Гвоздев, молодой и весёлый. Он где-то раздобыл большую сапёрную лопату, и швырял землю из своей ячейки с азартом.
" Такой большой, а всё тебе сказать надо. " Кыз" — значит девочка. И почему тебе, Лёнка, так интересно. Ты значит, не целовал красивый Кыз, и не гладил её спина, и она, Кыз, не смеялась. Кыз смеётся хорошо, когда гладишь её спина." Ответил Болот и принялся сапогами притаптывать бруствер, и лицо его, круглое и смуглое, тронула улыбка. Болот на минуту прервал работу, погладил чёрные усы, его губы тронула улыбка.
" Болот, девка, кыз, не лошадь, её не по спине надо гладить"! Отпарировал Гвоздев и рассмеялся.
" Ты, Гвоздь, молодой, ты не понимай ни конь, ни кыз. Кыз любит, когда Болот играй комуз. У Болот нет комуз, Болот на фронте. Если Болот играет комуз и поёт, душа хорошо будет".
" О чем же ваши песни, Кулов?" Спросил Гвоздев.
" Как о чём? Я скачи на коне, вижу большой камень, гора выше тучи, Небо высоко, орёл лети, до самой горы степь красный, мак много, тюльпан, мой душа радуется, Слово приходит. Это песня".
" А ты на гармошке играй, у нашего старшины всё найдётся". Со смехом посоветовал Гвоздев.
"Думай, что говоришь, Лёнка, на гармошке сам играй. Твоя гармошка трудный, много кнопка. А мой комуз - два струна". Отмахнулся Болот и, глядя на Лес, с тоскою в голосе, заговорил:
" После война приедешь ко мне Кыргызстан, войдёшь в мой юрта, мой маржа наливает тебе в пиала чай, совсем мало - мало, пей кок - чай, кушай боорсок, кушай мясо, пей шурпа, не стесняйся, ты моя гость".
"Болот, почему чай на донышко, почему не полную пиалу, а?" С удивлением спросил Гвоздев.
" Зачем полный пиала, ты сразу выпей и уходи, это плохо. Ты пришёл в гости, и мы долго говорим, ты о своей жизни расскажи, я о своей. Такой закон в Кыргызстан. А завтра на коне поскачем, горы будешь смотреть! Гора - большой камень, выше туча, орёл не долетает до вершины!  Увидишь мой тёплый море, Иссык - К;ль называется, там голубая ель растет, архар увидишь, это баран, у этого баран большой рог крученный. Вот так рог стоит". Болот вытянул вверх руки и прижал их к голове.
"И Кыз найдём тебе, красивый Кыз, как полный луна".
                Рядовой Гвоздев Леонид смотрел на Кулова и посмеивался. Он уже подобрал Слова для ответа Кулову, но услышал радостный крик.
" Да это же Карп Наберука нагрузился, еле тащится, а с ним Иванов, и тоже навьючен, и разведка, Белоусов с ними. Братцы, перекур, Наберука табак несёт!" Воскликнул пулемётчик Медведев, сутулый и жилистый. Он вытянулся во весь рост, стоя на бруствере и указывал рукой в направлении Леса.
" Медведев, не рисуйся перед врагом, для снайпера ты цель верная!" Воскликнул старшина Пивоваров.
" Тебе сколько раз втолковывать, таёжная твоя душа бесшабашная, что ты нужен живым, здоровым, способным бить врага! Я приказал тебе оборудовать позицию с фланга затем, чтобы ты огнём пулемёта отсекал немца от окопов, твой сектор обстрела справа неограничен, но слева наши окопы, уразумел, Медведев? Слева сектор обстрела у тебя заканчивается у сосны на опушке, видишь?"
" Так точно, вижу, понятно. Я рогатину вкопаю, чтоб в горячке боя не повело пулемёт дальше той сосны".
" Рогатину! Тебе, боец Медведев, и без рогатины впору на медведя идти". Со смехом проговорил старшина, с восхищением глядя на бородатого, жилистого, плотно скроенного Человека.
Старшина Пивоваров присел на корточки в окопе, заговорил:
«Смекалистый ты Человек, и странная у тебя, Медведев, фамилия. Медведев - непонятная, как понимать, а, Медведев? Иванов - понятно, ясно, пол России Ивановы, Иван да Марья, с покон веку так повелось на святой Руси. В Москве - Ивановы, в Севастополе - Ивановы, на Алтае, на Дальнем Востоке - везде и всюду Ивановы, а ты - Медведев".
«Прадед знал семейную историю, моему отцу рассказал, а отец, конечно, мне. История вот такая: ходили в старину писари по Руси, фамилии раздавали. Спросили у предка, чем промышляешь? Ну он и ляпни, мол, на медведя с рогатиной хожу. Вот тебе и Медведев появился на Руси".
" Мои предки, и я пиво никогда не варили, а Пивоваровы. Рубили мы избы всей округе, я, брат, отец. ну и дед. Дед, конечно, выработался, но голова у него осталась ясная. Получали от него по хребту посошком, если замок рубили плохо, поспешно. Вот и рассуди сам, боец, что и как происходит. Жили по разумению, не угрожали соседу - своей Земли не обозреть. Позарился, пришёл немец к нам, да приходи, но, если бы со своим пивом и сосисками, понятно, ему нужен гешефт, да пожалуйста, гешефт так гешефт, ан нет, с ружьём, не пришёл, вторгся по мою душу. Пригнись, Иванов, враг рядом, тебя, глыбу, за версту видать! Белоусов, и ты во весь рост, дети, прямо дети!" Сокрушался старшина Пивоваров. А когда все трое свалились в окоп, прибавил к Словам рассуждение:
"Убьют тебя, Иванов, а кто твою семью защитит, а?" Журил по-отечески старшина Ефима Иванова. Покачал головой и спросил Карпа Наберуку:
" Карп, принёс табак, у бойцов уши на плечи упали, в трубочки свернулись. Принёс? Похвально, Наберука. Батальон, перекур! Десять минут отдыха и чистить оружие, до блеска зеркального надраить, чтоб блестели винтовочки как у кота яйца!"
                Бойцы ожили, закашляли, заговорили, потянулись к окопу Медведева, хвалили Карпа Наберуку:
" Молодец, Карпуша, сколько ж ты фашистов уложил, чтоб курево нам раздобыть?" Это вопрос Гвоздева.
" Не меня благодарите, Кондрата Берёзова. Я толком ничего не знаю, Разведка знает". Карп указал рукой на Белоусова. Бойцы раскуривали трофейные сигареты, глубоко втягивали дым в лёгкие, смотрели на Белоусова, ждали рассказ о последнем бое Кондрата Берёзова.
"Обнаружили мы взвод врага у Реки. Кондрат приказал мне сопроводить его дочь Марью в лагерь и доложить командиру о диверсантах, и, конечно, привести поддержку. Отдал я Кондрату гранату и в лагерь. Доложил капитану обстановку, и в обратную дорогу, со мной Наберука и Ефим Иванов. Уничтожил Карп восемь гитлеровцев, и сам погиб, геройски. Капитан подготовит представление к награде, обещал". Кратко, с остановками, чтобы сделать затяжку, рассказал Белоусов о герое Кондрате Берёзове. Бойцы молчали, курили трофейные сигареты, смотрели на Белоусова, ждали, может разведчик вспомнит подробности... .
                Громыхнуло метров в двадцати от окопа, потом ещё и ещё, теперь ближе к позициям. Комья Земли упали сверху на головы и плечи бойцов. Старшина Пивоваром отдал команду:
" По местам, к бою!" Бойцы, с сожалением вдавливая чинарики в дно окопа подошвой сапога и выдыхая табачный горький дым от последней затяжки, бросились к своим позициям, прижались к стенам окопов, прикрывая голову руками.
                Мины громко и раскатисто лопались у бруствера окопов, за окопами, перед ними, но вдруг огонь прекратился, громкая тишина сдавила уши, время остановилось.  О реальности бойцам напомнил последний ком Земли, мягко разорвавший Тишину, упав у сапога   пулемётчика Медведева и команда старшины Пивоварова:
" Батальон, к бою".  Бойцы зашевелились, на бруствере тускло заблестели стволы винтовок и автоматов, глаза бойцов смотрят в прицел.
"Без моей команды не стрелять, пусть подойдут ближе, встретим фашиста кинжальным огнём. Приготовить гранаты, примкнуть штыки!" Отдал приказ старшина Пивоваров.
                Впервые за эти месяцы войны бойцы партизанского отряда под командованием капитана Егорова увидели батальон карателей. Шли они редкой цепью, одетые в белые халаты, только чёрные автоматы выделялись на фоне белых фигур и снега, да красный огонь, выталкивающий смерть из стволов.
" Не стрелять, без моей команды не стрелять, пусть подойдут ближе, ближе, ещё ближе!" Сдерживал бойцов старшина Пивоваров, вытаскивая из командирской сумки ракетницу и заряд красного цвета для неё.
                Сержант Вано Такидзе.
                В отряд сержанта Вано Такидзе были отобраны добровольцы: местные жители братья Калиновы Виктор и Василий, автоматчик, рядовой Козин Константин, снайпер Ломовцев Иван. Впереди отряда продирались через болотную траву и кустарники братья Калиновы. Они часто останавливались, совещались, всматривались в даль, которую скрывала от их взора лёгкая метель конца ноября. Лишь к следующему утру отряд вышел в заданный район, на Западе хутора.
                Отряду под командованием сержанта Вано Такидзе не удалось не обсушиться после долгого и изнурительного перехода через болото в тыл противника, не притупить голод сухарями и не согреться глотком спирта. Лишь только отряд красноармейцев ступил на твёрдую Землю среди  сосен и берёз, спокойный и сосредоточенный Виктор Калинов, проводник, поспешил к столетней сосне, остановился в её неохватного даже двум Человекам ствола, снял шапку с головы и замер у едва заметного холмика, припорошенного первым снегом.  Отряд стоял в отдалении, бойцы молчали, а Василий Калинов шептал:
" Это могила, здесь похоронены моя жена и мой цветочек, трёхлетняя дочь.
                Никто из отряда не ожидал подобного поступка от проводника Виктора Калинова. Он отбросил шапку в сторону, передёрнул затвор винтовки и сорвался с места, от могилы жены и дочери, исчез среди сосен, устремился в сторону хутора. Не сговариваясь и не ожидая команды от сержанта, командира группы, Вано Такидзе, бойцы бросились вдогонку, бежали что есть сил, молча, осознавая, что кричать опасно, враг рядом. Впереди отряда широкими шагами, словно Тушинский иноходец, несся Вано Такидзе. Накинутая на плечи плащ - палатка развевалась, подобно бурке вовремя стремительной скачки на коне. От Вано не отставал   худой и лёгкий Козин Константин, держащий винтовку с примкнутым штыком наизготовку. Все остальные отстали на десяток метров. И когда они, не теряя след, оказались в сухом русле небольшой лесной речушки, нашли там и Виктора, лежащего на животе и прикрывшего голову руками, и Такидзе, и снайпера Козина. Козин держал ноги Виктора Калинова, а Такидзе сидел на его спине и держал жало своего кавказского клинка у горла Виктора Калинова и зловеще, сверкая чёрными глазищами, шептал:
" Ум потерял, Витя, фашист в двух шагах, у нас приказ, а что ты хочешь, что, спрашиваю? Вот кинжал, видишь, мой кинжал, бритва. Выполним приказ старшины Пивоварова, бери мой кинжал, иди в окопы к фашисту, и я с тобой пойду, Витя" А Калинов хватал полным ртом снег и, напрягая все мышцы сильного молодого тела, хрипел. Только через несколько минут боец успокоился и чётко, без тени волнения в голосе, сказал:
" Я тебя не осуждаю, командир, у тебя приказ, а у меня боль неутихающая, душа разрывается! Спасибо тебе, Вано, удержал меня, увёл от трибунала. Спасибо, Вано. Я в норме, в норме я, командир, не повторится. Ты понимаешь, я должен отомстить за смерть моей жены и дочери. Ты видел их могилу, Вано? Моя жена и моя дочь в ней лежат, и их глаза больше не увидят меня!  Но они стоят передо мной и днём и ночью и взывают из глаза к отмщению!" Вано Такидзе стал на ноги, спрятал кинжал в ножны, ответил;
" У грузина есть закон, если Человек один, я приду к нему на помощь. Ты остался один, Витя, и я помогу тебе, знай это. Ты хорошо говорил со мной, и я тебе поверил". Отряд слушал командира и молчал, а когда Такидзе сказал все слова, которые хотел, заговорил снайпер Ломовцев:
" Ждём твоего приказа, командир".
                Сержант Такидзе, командир штурмовой группы, достал карту, но поставить боевую задачу бойцам не успел: в метрах трёхстах, в районе хутора, лопнула Тишина, разметало Её по дальним окрестностям; мина с жутким воем пронеслась над редкими соснами и развалилась с ужасающим грохотом на мелкие кусочки у окопов партизанского отряда. За первым выстрелом последовали следующие, они рвали воздух, вздымали Землю у окопов партизан высоко вверх".
И Такидзе повел отряд по руслам сухих речушек, огибая заросли молодых сосен, пригибаясь к Земле и сливаясь со стволами вековых дерев. Торопили отряд грохот разрывающихся мин и дробь работы автоматов, особо слышны хлёсткие выстрелы винтовок. Вот он, миномёт, вот они, враги, суетливо бросающие мины в ствол миномёта, смотрящего почти вертикально вверх.
" Ни звука. Смотрим в Небо, сигнал для нас - красная ракета". Напомнил сержант Такидзе. Бойцы повалились на снег, загнали патроны в патронник, тяжело и шумно дышат после стремительного бега к вражеской позиции. Вано Такидзе приблизил к глазам бинокль, осмотрел внимательно миномётную позицию, затем тыл, на минуту задумался, изучая карту. А ещё через некоторое время он отдал приказ:
"Бойцы Калинов Вася и Козин Костя, занять позицию у дороги в нашем тылу. И чтоб ни одна пуля не просвистела у меня за спиной. Снайпер Ломовцев, выдвинуться на пятьдесят метров на Север, держать под прицелом расчёт миномёта, со мной - Витя".
                И только Вано Такидзе отдал приказ, красная сигнальная ракета с шипением взвилась в Небо.
 " Вот теперь твоё время, Витя. Падай на врага как беркут с Неба на горного козла, рази его штыком, рви его грудь когтями, вырывай сердце и бросай его на чистый снег, пусть сердце врага увидит правду, за которую мы  сейчас умирать будем". 
                Калинов Василий прищурил глаза, глядя на миномётную позицию и на суетящихся на позиции врагов в серых шинелях. И встал он во весь рост, и широко зашагал к гитлеровцам, выставив винтовку с примкнутым штыком. Справа от него с автоматом шагал Вано Такидзе. Последние двадцать метров Калинов и Такидзе пронеслись вихрем. Штыком и прикладом боец Калинов поверг наводчика и командира расчёта, Такидзе прошил очередью из автомата заряжающего.  Гитлеровцы и не подозревали, что штурмовой отряд красноармейцев может атаковать их с тыла.
" Вася, снаряд!" Отдал распоряжение сержант Такидзе, корректируя прицел миномёта. Ствол орудия поднялся ещё выше. Мина скользнула в ствол, миномёт выплюнул заряд. За разрывом проследил Такидзе, глядя в бинокль. Он поднял ствол орудия выше на одно деление прицела и новые снаряды разорвались среди наступающих гитлеровцев. В цепи врага началась паника. Белые халаты и чёрные ремни заметались, направили оружие на позицию Такидзе, открыли хаотичный огонь. Паникой воспользовался старшина Пивоваров и поднял роту. Завязался жестокий рукопашный бой. Штыки, приклады и ножи замелькали в воздухе, стоны раненных и хрипы умирающих, белый снег окрасился человеческой кровью... .   
                Сержант Такидзе прекратил обстрел цепи врага, как только увидел, что старшина Пивоваров поднял батальон в атаку.
" Отделение, за мной, в атаку, уррра!" Прохрипел Такидзе и ринулся на врага впереди. За командиром рвался к врагу Калинов Василий, снайпер Ломовцев стоял у своей позиции в нерешительности: он слышал приказ командира, но он слышал также, что автомат Козина и винтовка Калинова Виктора работают у дороги. И Ломовцев сорвался с места. Бежал он на помощь Козину и Калинову.
                По лесной дороге перебежками, падая и хоронясь за неровностями шли в атаку около десяти гитлеровцев, видимо из охранения тыла, и столько же полицаев. Вывод сделал Ломовцев по повязкам на рукавах их ватников. В прицел он чётко видел лица врагов. Первый выстрел. Полицай взмахнул руками, винтовка упала в снег, человек долго, очень долго падал лицом вниз, на выстрел... .  Другие Человеки, которые шли в атаку на штурмовиков -красноармейцев, не обратили внимание на упавшего сослуживца, упорно, тупо шли на пули Советских бойцов. Когда враг приблизился на бросок гранаты, боец Козин из -за ствола сосны вышел на миг и бросил единственную гранату. Разрыв случился в самой середине цепи врага. Калинов последовал его примеру. Оставшиеся в живых гитлеровцы и их прислужники попятились, отступили, ловя пули снайпера Ломовцева и автоматчика Козина спиной.  Вернулись они к позиции миномёта с трофейным оружием и боевым припасом.
" Что теперь?" Спросил, ни к кому не обращаясь, Ломовцев. Он спокойно закуривал и смотрел в сторону дороги, на которой они только что приняли бой.
" Будем ждать командира. Орудие не отдадим Гитлеру, оно и нам сослужил службу". Рассудил боец Козин, прибавил:
"Хвалённые вояки, непобедимая армия Вермахта, бегает - хрен догонишь!" И рассмеялся тихо, беззлобно.
" Отойдут от шока, снова полезут, или не полезут? Полезут. Вот что, братцы. Взваливаем орудие на горб и выдвигаемся к своим. Берём ящик с минами, ствол, опорную плиту. В аккурат по штучке от Круппа на брата".  Калинов расслабил зажимы, взвалил опорную плиту миномёта на плечи, молча, медленно направился к своим. Ломовцев со стволом миномёта и Козин с ящиком снарядов шли позади. На середине пути к своим позициям их встретил сержант Такидзе и боец Калинов Василий. Голова Калинова перевязана, кровавое пятно разлилось на правом виске, ватник на правом плече разорван в клочья, сквозь прореху видна серая рубашка. На левом плече Калинова винтовка с примкнутым штыком... .
" Почему глаза невесело смотрят, а? Веселее шагайте, солдаты, вас ждёт командир, капитан Егоров. Смотреть ясным соколом, расправить плечи и пригладить усы, улыбаться!" И Такидзе, несмотря на усталость, хлопнул в ладоши, гортанно запел мотив и выдал несколько искромётных движений.
                Командир партизанского отряда встретил штурмовую группу сержанта Такидзе у окопа, стоя на бруствере с неизменной трубкой в руке. Трубка не дымится, видимо капитан Егоров только собирается набить в табачную камеру табак.
" Снимайте ношу с плеча, вот за этот трофей спасибо. Сколько снарядов, с десяток? Очень хорошо, прекрасно. Выйдем в своим, буду ходатайствовать о награждении, герои, Славяне, богатыри". Говорил с воодушевлением капитан, заглядывая в прицел миномёта.
" Грузите орудие на подводу, ах вы, сорви - головы, герои. Старшина Пивоваров, отдать приказ по роте: погибших похоронить с почестями, раненых перевязать, трофеи - оружие, боекомплект, имущество собрать, погрузить на подводы. После построения начнём выдвигаться на новую стоянку". Старшина Пивоваров кинул руку к виску, кратко ответил:
" Есть". 
               
          " Маша".
                Маша Берёзова пролежала на импровизированной постели, за занавеской, весь день и всю ночь. Маша не шевелилась и её глаза не закрывались. Лишь время от времени она вытирала с лица непроизвольно текущие слёзы.
                Во второй половине следующего дня лёгкий поток ветра поднял занавеску, отделявшую постель Маши от мужской половины в землянке, и пред очами Маши явился отец, Кондрат. Он в длинной белой рубашке - косоворотке, схваченной в поясе красным, с вышитыми знаками, поясом, в белых широких штанах, в лаптях из лыка, борода его белая, приглажена, и волосы белые, уложенные, убранные со лба и перехваченные узким красным ремешком, глаза его смеющиеся, добрые. Кондрат говорит дочери:
" Маша, что же ты лежишь, твой Иван ранен, лежит он в лесу и ждёт твоей помощи. В моих словах не сомневайся и знай, что ни я, ни твоя Мама не умерли, мы живые. Твоя судьба определена, иди в лес, тебя ждёт твой Иван, ему нужна помощь". Кондрат ласково улыбнулся дочери и растворился, занавеска медленно опустилась.
                Маша встала с постели и вышла из землянки. Она услышала звуки выстрелов и, ускоряя шаги, пошла на эти звуки. Очень быстро она перешла на бег. Её сердце колотилось, слова отца звучали в её мозге и торопили, торопили, не позволяя ей сделать остановку для того, чтобы перевести дух. К закату она вышла на поляну перед её родным хутором и увидела, что бойцы партизанского отряда заняты работой: перевязывают раненных, собирают оружие, имущество, укладывают в окоп погибших. Маша подошла к братской могиле, смотрит на погибших солдат, глаза её широко раскрыты, в них ужас.
" Нет в могиле твоего Ивана, доченька, его нигде нет. Ты огляди, девонька, этих бойцов. Герои, Славяне, богатыри былинные! А твоего Ивана среди них нету". Сказал боец, рыжий и курносый, сосавший с остервенением сигарету и оглядывающий с прищуром поле боя. Ему, видимо, не нравился трофейный, слабый и безвкусный табак и эта работа, на которую его поставил старшина Пивоваров.
" Я знаю, он в лесу, он ждёт меня, он раненный". Ответила Маша.
" Почему ты это знаешь, дочка?" Спросил с удивлением рыжий.
" Мне отец сказал". Ответила Маша и поспешила в сторону Реки, на берегу которой росли вековые Сосны. Рыжий боец вынул окурок со рта, покачал головой, глядя вслед разведчицы. Он, да и все в отряде знали, что Кондрат Белоусов погиб в бою с диверсантами, и что командир, капитан Егоров, обещал представить его к награде посмертно.
                Наставления, полученные от отца, сейчас очень помогли Маше. Слабая пурга ещё не замела следы, ведущие к лесополосе у Реки. Следы то спешили, то снова становились неспешными, осторожными, а иногда замирали на месте на некоторое время. У самого берега Реки следы стали глубокими и размашистыми, и Маша поняла, что её Иван Белоусов на одном дыхании настиг врага. У кромки обрыва снег измят, изрыт борьбой двух сильных Человеков.  Брызги крови ещё расплывались по снегу. Маша с бьющимся сердцем подошла к краю обрыва и заглянула вниз: её Иван Белоусов лежал у кромки воды, ноги лежат на спуске, один сапог слетел, лежит у самой воды, голова запрокинута, волосы и лицо припорошены снегом. В метре от разведчика Белоусова лежит гитлеровец с раскинутыми руками и ногами, смотрит в Небо стеклянными глазами. Маша не помнит, как она спустилась по обрыву: может скатилась кубарем, может крылья выросли у неё, словно у Ангела? 
" Ваня, вставай, пойдём в отряд. Ты не забыл, что ты обещал на мне жениться, нет, не забыл? Ох горюшко ты моё, что же мне делать?" Говорила маша, оглядывая пространство вокруг себя. И ей пришла мысль. Маша сняла с врага шинель, подсунула её под Белоусова, завязала на два узла рукава шинели у бойца под мышками, и стала тащить за ворот шинели. На середине подъёма Маша выбилась из сил, слёзы катились у неё из глаз, все дальнейшие попытки вытащить Белоусова на берег Реки оказались безуспешными. Маша приуныла, она смотрела в лицо Ивана и плакала.
" Что, дочка, не совладала с парнем? Не унывай, доченька, я помогу тебе. А я смотрю, ты одна - оденёшенька пошла искать своего Белоусова. Вот я и подумал, что, если боец ранен, а ты вон какая хрупкая да неопытная, разве тебе совладать? Подбежал я к старшине, доложил обстановку. Отпустил старшина Пивоваров, понимающий Человек. Наказал беречь тебя и помочь". Приговаривал рыжий боец, спускаясь по обрыву к Маше.
" Дышит? Дышит, вот и хорошо. Перевязать надо. Вот ты неумеха, боец твой кровью изойдёт. Рви подол, доченька". Боец залез ладонью под шинель Белоусова, вынул руку, окрашенную кровью, сказал:
" В бок его фашист, тесаком. Офицер, а тесаком, у мёртвого солдата успел, по всему видать, позаимствовать". И оглянулся красноармеец, глядя на раскинувшего руки врага, спросил его:
" Ты, парень, видимо, пришёл, чтобы отвоевать нашей землицы? Вот ты и получил свою награду от твоего фюрера, в аккурат столько, чтобы прикопать тебя". Боец говорил и споро, умело перевязывал рану.
" Помогай, доченька. Портфель береги, видимо, твой Иван важного офицера полонил". 
                Хотя боец Рыженков и считал себя дюжим Человеком, но и ему даже с помощью Маши с большим трудом удалось выволочь Белоусова на берег. Сидя на снегу и оттирая пот с лица рукавом своей шинели, боец с юмором говорил Маше:
" Вот ты доченька, смотришь на меня и удивляешься, почему я такой рыжий. Да очень просто, фамилия моя Рыженков, вот я и рыжий. И отец мой, и дед мой, и прадед, все были рыжие, потому что Рыженковы". Боец задорно засмеялся, полез в карман шинели, достал сигарету, закурил, прибавил:
" Не беспокойся, выживет твой Иван. Рана не опасная. А кровь мы остановили".
                Маша слушала бойца, усищи которого были рыжее, чем борода, потому что он выдыхал табачный дым носом, гладила руку Белозёрова. Слёзы из её глаз падали на щеку Ивана. Видимо эти горячие слёзы и привели в чувство бойца, разведчика Белоусова. Ресницы его дрогнули, глаза открылись, и он узнал свою Машу Берёзову, и прошептал:
" Машка, не реви. Вылечусь, сразу поженимся". И Белозёров постарался дотянуться рукой до лица Маши. Не получилось. Иван улыбнулся, потянул воздух носом, с трудом повернул голову, увидел Рыженкова.
" Раскури и мне сигарету, скряга, куркуль, рыжий леший!" Заговорил Иван Белоусов. Рыженков снова задорно рассмеялся, сказал весело:
" Ругается, жить будет. А сигарету я раскурю, мигом". Рыжий вытряс из измятой пачки сигарету, прикурил её от своей, сунул в губы Белоусову, сказал:
" Покури, и тронемся в расположение, с божьей помощью одолеем дорожку".
" Что за гадость ты мне подсунул, а, мухомор? Разве это табак?"
" А другого не имеется. Выйдем к своим, моршанской угощу!" Пообещал Рыженков и взялся за ворот шинели.
" Стой, портфель немецкого офицера не утерян?"
" Обижаешь, лейтенант, службу не первый год тянем, всё понимаем". Ответил Рыженков и положил на грудь разведчика портфель, чёрный, кожаный.
                Всю эту сцену Маша наблюдала молча. Её синие глаза широко открылись и из них лились слёзы счастья.
                К своим позициям прибыли Маша и боец Рыженков в сумерках. Но было ещё различимы последствия жестокого боя с карателями: из воронок от разрывов мин ещё шел пар, Медведев сидел в своём окопе и с удивлением смотрел на пулемёт, ствол которого ещё шипел, потому что на него падали снежинки. Красноармеец Иванов стоял на бруствере и с отвращением смотрел на изувеченных солдат в серых шинелях, которые лежали в десятках метров от окопов и из их ран текла и окрашивала снег кровь. В чёрных руках солдата винтовка, и он оттирал штык от крови, погружая его в ещё незастекленевшую Землю.
                Командир партизанского отряда, капитан Егоров, увидел приближающихся к расположению Машу и Рыженкова, отдал распоряжение:
"Иванов, весь бруствер истыкал штыком. Чистый уж твой штык, помоги Маше!" И Егоров указал в сторону приближающихся рукой. Иванов повесил винтовку на плечо, молча поспешил на помощь. Белоусова он, как дитя, взял на руки.
" Тихо, не крути ты разведку в дугу, бок у него пропоротый. Легонько, ровненько держи его, Ефим, ровненько". И прибавил:
" Офицера германского с портфелем взял, не шутка!"
Иванов опустил разведчика на шинель перед командиром.  Белоусов попытался приподняться для доклада, но застонал, потерял сознание. Боец Рыженков воскликнул:
" Вот какие пироги у бабы получились, не жаренные и не сырые. Товарищ командир, разрешите, я доложу, не может боец Иван говорить, немец штыком бок ему пропорол. Раненного разведчика Белоусова доставил я при помощи вот этой девчушки от места захвата им немецкого офицера. При офицере портфель". Рыженков протянул портфель капитану Егорову, вытянулся, ожидая команду.
" Боец, по прибытии в расположение зайдёшь ко мне и составишь рапорт по всей форме. Белоусова положите на подводу. Выполнять". Разведчика Белоусова Иванов молча уложил на подводу. Маша села рядом.
                Рота была построена, и старшина Пивоваров доложил командиру отряда о положении на этот час:
" Товарищ командир, докладываю. Кондрат Берёзов геройски погиб в схватке с разведывательной группой гитлеровцев. Отделение сержанта Такидзе уничтожила расчёт миномёта, рассеяла взвод охраны и доставила орудие в сохранности при десяти снарядах. В схватке с карателями погибли три человека, десять ранены. Докладывал старшина Пивоваров". После доклада старшина передал командиру список погибших и раненных. Командир Егоров минуту помолчал перед строем, заговорил он громко, с воодушевлением:
" Бойцы, сегодня мы приняли боевое крещение. Никто из вас не дрогнул, вы убедились, что фашиста можно бить, очень даже можно! Докладываю вам, что радист Перчак установил связь с командованием. В течении нескольких дней нам доставят оружие и обмундирование, продовольствие, медикаменты, с самолётом прибудет и врач. Нам приказано воевать умело здесь, в тылу врага. Завтра ночью прибудет самолёт, тяжело раненных отправим в тыловой госпиталь. Это всё, что мне известно. Рота, отдать честь погибшим в этом бою красноармейцам; стрелку Воротникову, автоматчику Бондарь, ефрейтору Амирову выстрелом из личного оружия. Заряжай, пали!" Залп из стрелкового оружия прокатился волной по лесной поляне, на которой ещё час назад гуляла смерть.
"Старшина, командуй на марш". Приказал командир Егоров.
                Партизанский отряд уходил на новое место дислокации. Пурга к ночи разгулялась, заметая колею после тяжело гружённых подвод и следы уставших, но воодушевлённых первой победой Советских солдат.


Эпилог.
               
               
" Мария Кондратьевна"
                Дочитывал я исповедь Марии Кондратьевны дома. Не откладывая в долгий ящик, сел за компьютер, чтобы набрать текст на файл. Старался сохранить написанное в оригинале. Иначе нельзя, мои мысли и мнение в этом случае неуместны, вредны.
                Около десяти часов вечера моя Лика подошла ко мне и поставила на стол чашку крепкого, дымящегося чёрного кофе без сахара, плошку с мёдом и вазу с ядрами грецкого ореха. Я поблагодарил мою Лик улыбкой и снова застучал по клавиатуре правой рукой. Отвратительная моя привычка, тыкать по кнопкам пальцами одной руки. Лик не проронила ни слова, она знала, что я всё равно не отвечу на её вопросы.
                Работу я закончил к утру. Перебросил файл на флешку, отвёл измученные глаза от монитора, подошёл к окну, отдёрнул занавеску: Восток алел, Заря занималась на Горизонте, чистом, далёком Горизонте вставало Солнце. Проснулись синицы, защебетали, сидя на вершинках яблонь и глядя на Восток, на коньке крыши скворец заливается трелью, взмахивает крыльями. Воробьи суетятся на ветвях яблонь и черешни, чирикают, склёвывают мохнатых гусениц. Жизнь идёт своим привычным ходом.
                За чашкой утреннего кофе я стал советоваться с Ликой, моей женой. По правде сказать, я не знал, как мне поступить с законченным очерком, толи сразу, без согласования с Марией Кондратьевной, послать файл редактору, который так спешно отправил меня на пенсию, толи посоветоваться с автором. Надо сказать, что этот вопрос оказался для меня сложным. Лик выслушала меня внимательно, по привычке, которую она приобрела на кафедре за долгие годы работы на филологическом факультете, подумала и наконец ответила, как всегда кратко и точно:
" И не сомневайся. Отправляйся к Белоусовой, так надо. Но поспи пару часов, в девять разбужу".
                Я и сам знал, что надо поспать, и безропотно упал на диван. Засыпая, почувствовал, что моя Лик накрыла меня чем - то мягким, словно облаком, и я погрузился в него с удовольствием.
                Мой старенький ВАЗ не хотел заводиться, пришлось ставить аккумулятор на зарядку. Чтобы час не прошёл бесполезно, решил сходить к дочери Марии Белоусовой и расспросить её о том, в какой больнице искать мне Марию Кондратьевну. И как только я подошёл в сопровождении Казбека к калитке, затрезвонил телефон. Я вынул аппарат из бар сетки и приложил его к уху.
" Все годы работы в редакции ты был и остался, я чувствую, сомневающимся простофилей, но излишне независимым и уверенным в своих бредовых убеждениях! В данной ситуации ты не должен проявлять свои худшие качества характера! Неужели ты уверен в том, что Мария Кондратьевна будет против публикации материала о её военном прошлом? Значит так, перешли мне файл, и не возражай. Я жду!" Бушевал редактор.
"Во-первых, доброго здоровья, Павел Никанорович, а во вторых, вы меня изволили уволить, отправить на пенсию, поэтому не можете мне приказывать". Я выключил телефон.
                Анну Белоусову - Вершинину я нашел на грядках. Она пропалывала сорняки в рядах уже цветущих помидоров. Вершинина смотрит на меня уставшими, серыми глазами, спрашивает:
" Вам, Петрович, нужна моя Мама, но она ещё в больнице" Анна отвела глаза. Я понимал, что Вершинина, скорее всего, не спала этой ночью, потому что переживает за сына, Сергея, и что мои любые слова сейчас просто неуместны.
" В какой больнице Мария Кондратьевна. Мне с ней необходимо обсудить очень важный вопрос". Спросил я. Анна Вершинина посмотрела на мой автомобиль, стоящий у калитки, сказала:
" Вам незачем ехать в такую даль, чтобы обсудить вопрос. Вы можете поговорить с Мамой по телефону". Вершинина на память назвала мне номер телефона Марии Кондратьевны, и предупредила, что ей можно звонить после одиннадцати.
" Спасибо, Анна Сергеевна. Поступлю так, как Вы советуете мне". Я попрощался и сел в машину.
                У калитки меня встретил Казбек и моя Лик. Казбек поставил мне на грудь свои лапищи и смотрел преданными глазами мне в лицо. А моя Лика держала в руке телеграмму от сына и говорила:
" Сын приезжает на месяц, разумеется, с семьёй. Надо бы навести порядок в мансарде". Я согласно кивнул головой и ответил:
" Четверть часа и я займусь мансардой. Мне надо позвонить Марии Кондратьевне. Обязательно." И я стал набирать номер телефона. Казбек опустился на свои четыре лапы, побрёл в сад, улегся под кустом смородины, положил голову на лапы, отвернулся от меня, нерадивого хозяина.
                Мария Кондратьевна ответила сразу. Я включил громкую связь и спросил у неё, не будет ли она против публикации её воспоминаний. Мария Кондратьевна ни секунды не задумываясь, дала согласие, и поделилась своей проблемой.
" Болезнь я преодолею, врачи уверенны, что отдышка от папирос, что надо бросать курить. Ладно, попытаюсь, пройду через минное поле, но блиндаж мне одной не соорудить. Это мой Белоусов всю войну пробегал за линию фронта за языком, сколько раз и пуля, и осколок рвали его тело, я перестала считать, ведь я при нём всегда была; фронтовая жена, санитарка, сиделка. После каждого ранения выносили с поля боя моего Белоусова гигант Иванов и запасливый и проворный Карп Наберука. Да, они спасли жизнь своего командира, потому что были хладнокровны и рассудительны. Раны не дали пожить моему Белоусову. Я и после войны, до его смерти, оставалась и медсестрой, и сиделкой, и матерью. Здоровья и у меня не осталось, и я не могу быть медсестрой и пойти за моим внуком Сергием.  Сергий ушёл добровольцем, дочь Анна теперь привязана к дому. Надо грядки полоть, деревья поливать. А мне необходимо побывать на могиле моего отца, ведь он там и лежит, под вековой берёзой, под которой похоронил его боец Карп Наберука. Мне одной с моей отдышкой путь покажется потруднее, чем идти в атаку, на пули и штыки". Я поднял глаза на мою Лику, она кивнула головой в знак согласия.
" Мария Кондратьевна, моя жена согласна сопровождать вас к могиле отца. Выздоравливайте, до свидания".
                С уважением к моему читателю. Продолжение следует.
Волгоград, 2023 год. Воложитов - Чуйский.