Пощечина

               

Яснополянский дом полон мистических легенд. При случае, экскурсоводы вам непременно расскажут о том, как кому-то становится плохо в «комнате под сводами», той самой, где создавалась «Война и мир» и «Воскресенье», а, напротив, кто-то чувствовал себя там очень хорошо, о том, что легко переносящие «под сводами», наоборот, падали в обморок в покоях Софьи Андреевны, либо об экскурсантах вдруг валящихся на лестнице, хотя их предупреждали, что ступени крашеные и скользят. Конечно, добавят они, здесь установленная магнитная аномалия, залегают руды, к тому же, в комнатах просто душно, а пол, и правда, скользкий, особенно в бахилах. Потом, стоя на сырой веранде, все так же, как и тогда, обвитой виноградом, пережидая в сгущающихся сумерках осенний дождь, всматриваясь вглубь парка, они вдруг припомнят что-то еще, особенное, из своего опыта жизни в этой близи к Толстым и расскажут свою историю, но уже совсем иным, не звонким экскурсионным голосом.
Возможно, давно, с незапамятных для меня времен – Толстой уже тайно стал частью меня, моей субличностью. Толстой мне не дает покоя со своим чувством «стыда», мыслями о «смерти» и «вечном», со своей невероятно подвижной чувственностью, расколотостью в глубинах которой, как мне чудится, рождаются великие тексты У кого Лев Толстой не витал с детства на горизонте, не был частью его мира? Первые книжки, первые писатели, даже первые картинки в книжках. Помню первое посещение Ясной Поляны с родителями летом после четвертого класса и какое-то ощущение грусти внутри дома, из которого выходишь с облегчением.
Помимо своего беспокойства писатель транслирует надежду, вытащить ее из дневника Толстого, испытать – вот задача фильма, она становится мне все яснее и, одновременно, становится очевидно, что в масштабе этого кино здесь будут только наметки, пролог. Возможно, мы действительно все время пересобираем нашу жизнь, здесь нет меры, так почему же не пересобрать Толстого, резко поместив его в нашу современную жизнь?  Страсти Толстого против страстей современного мира.
Чуть поодаль от яснополянских ворот – небольшая площадь, обычно здесь стоят экскурсионные автобусы, оживленно, а в стилизованных под избушки павильончиках торгуют сувенирами. Я долго бродил по усадьбе, пытаясь заново увидеть место, где я когда-то бывал и где мне предстояло через некоторое время снимать. Был июль, накрапывал дождь и, хотя до заката было еще далеко, возникло ощущение рано наступивших осенних сумерек. Когда я вышел из ворот, площадь уже опустела и был открыт единственный сувенирный ларек.
В ларьке – две фигуры: женщина постарше и девушка, скорее девочка. Девочка резво выбегает мне навстречу и начинает рассказывать о том, что нельзя отсюда уехать без тульских самодельных пряников и какой удивительной, ну прямо удивительной, пастилы. Девочка ясная, быстрая, контрастирующая с замедленными движениями и кажущейся отягощенностью женщины постарше, убирающей разложенные товары. Девочка не привыкла стеснятся, да ей, наверное, и нечего – она вся впереди. Умная. Говорим про рекламу и что в рекламе работает, а что нет.
 Вдруг мне приходит удачная, как мне кажется, мысль: «А вы Толстого проходили?». 
- «Да, как раз в этом году. «Войну и мир» читали». Ну и как – спрашиваю я, -как вам Толстой? Девочка думает секунду и выносит вердикт:
- «Неплохо, но затянуто, много лишнего». Я несколько оторопеваю от уверенности, с которой это высказано, и, в то же время, чувствую ту самую удачу, что и искал весь день. «А что именно, конкретно, можете сказать, чтобы вы сократили?».
Варя, запаковывает пастилу, которую я все же купил, и не задумываясь, так, будто она ведущая научного семинара: «Ну вот, к примеру, история с дубом. Мысль хорошая, неплох замысел показать внутреннее движение героя через символ, но затянуто. Я бы сократила». 
На сколько? - мне уже не просто любопытно, чувствую присутствие режиссера монтажа. «На треть, а по-хорошему, наполовину. Тогда и мысль будет более четкой».
 И здесь меня осеняет. «Скажите, а вы в какой школе учитесь?».
- «Так здесь только одна и есть, яснополянская».
- «Основанная Львом Толстым?»
- «Ну да, им и основанная».  Эта мысль ей кажется слишком банальной. Потом я спрашиваю сможет ли она дать интервью, когда мы будем снимать осенью фильм и, вообще, как к идее таких интервью отнесутся ее школьные товарищи. Идея интервью Варе нравится, она вообще за кино, затем, прощаясь с ней и ее матерью, я забираю пастилу и пряник, без которого, как оказывается, и правда, нельзя уехать из Ясной Поляны. 
Уже отъехав прилично, выйдя из машины на какой-то пустынной дороге глотнуть воздуха и посмотреть на наконец пробившееся закатное солнце и на вдруг открывшиеся дали, я думаю, что жалко, что я не спросил, кто же у Вари любимый писатель и какие у нее любимые фильмы. Кто сегодня прав Толстой или Варя? В гостинце перед сном я нахожу место про дуб в романе, но, не дочитав, засыпаю.  Ночью мне снится, что я лежу на берегу горной реки, напротив, на другом берегу вздымаются горы с сияющими снежными вершинами, а я рассказываю кому-то о счастье и чувствую себя при этом счастливым. Когда я просыпаюсь, я понимаю, что во сне я произносил текст из толстовских «Казаков».