Когда плачет дождь глава 3

     Надеясь, до прихода родителей привезти себя в порядок, Галя быстро заскочила в подъезд. Замка не было. Пожав плечами, она открыла дверь и увидела собирающуюся куда-то ехать маму.
   – Ой! Галочка! Что случилось?  Ты же ужасно грязная! И запах!
   – А ты в командировку?
   – Нет, к вам собираюсь. Девушка приходила, спрашивала адрес Юрия. Познакомились в электричке.  Договорились встретиться, а она его рабочий телефон потеряла. Тебя знает, сказал, сестра. Вот и решила с ним серьёзно поговорить.
     Галя, вздрогнула и начала смеяться громким неестественным смехом. Смехом, вызвавшим у матери недоумение и горечь. Обильный неукротимый хохот закончился громким плачем. Галя прижалась к матери и зарыдала. Рыдала и никак не могла остановиться. Наконец, заговорила:
   – Он мне никто. Никому больше не позволю так с собой обращаться. – Слёзы текли, оставляя на  щеках светлые ручейки. – Даже не отговаривай. Это мой выбор. Всё позади и никогда не повторится. Если сердце и правда можно  разбить, от моего остались одни осколки.
     Словно подтверждая её решение, где-то близко прогрохотал гром. Почти сразу сверкнула молния, и стены сотряс ещё один раскат. По стеклу забарабанили струи дождя. Мать смотрела на дочь с жалостью и сочувствием. Поняла, что двери её несостоявшегося семейного счастья закрылись в последний раз. С трудом сконцентрировавшись, спросила:
   – А  почему в таком виде? Ты от него сбежала? Юрий тебя бил?
     Галя ещё раз, с иронией, рассмеялась.  Раньше её смех  был от чистой, ничем не замутнённой радости.
   – Нет, мамочка. Не бил. Но я стала другой. Ни одному мужчине больше не позволю меня обманывать и унижать. А грязная я потому, что ночью затопило почти весь город. Нас с крыш на вертолётах снимали. Мне повезло, что на железнодорожный вокзал привезли. Московский поезд через Тайшет ушёл. И наша электричка успела вслед за ним проскочить. На остальных путях вода плескалась. Хозяйскую времянку напополам развалило. Вещи унесло. Так что у меня ничего нет. Ни документов, ни вещей, ни мужа. Та жизнь закончилась. Ни к нему, ни в институт не вернусь.  Вы с папой не переживайте, всё у меня будет хорошо.
   – Ладно.  Потом поговорим. Сейчас воды нагрею. Отмоешься, и пообедаем.
     Она ушла на кухню, а Галя обняла себя обеими руками. Они показались ей сильными. Защищают её  и вселяют уверенность, что ей хватит сил изменить свою жизнь. Понимала, что хочет совершить непоправимое. Есть ошибки, которые нельзя исправить. Спрашивала себя, зачем ей независимость, полный разрыв отношений? И твёрдо знала, что не хочет неясности и недосказанности. Да, прошлое осталось позади, но от воспоминаний пока никуда не деться. Вспоминая, будет обрекать себя, на долго сохраняющуюся боль. Грустно и горько. Будущее скрыто непроглядной дымкой. А сейчас так  хочется  спать… Спать… Спать… Уронив голову на стол, Галя заснула.  Она плыла в тазу по грязной, бурлящей воде, а возле её ног, выглядывая из  нарезанных кусков хлеба, сидела злорадно улыбающаяся крыса. И запах, противный липкий запах. Ночью её разбудило тошнотворное чувство беды.  Она с трудом карабкалась из паутины сна, пока не вспомнила всего, что случилось за прошедшие сутки. Вскочила, понимая, что вся квартира пропахла её одеждой. Родители спали. Галя постирала, помылась, в одиночестве поужинала и вышла на крыльцо.
     Тучи рассеялись. Взошла, освещая город, бледная торжествующая луна. Будто мечтая о чём-то невозможном, пробегал по улицам, жалобно вздыхая, ветер. Временами он усиливался, и было слышно его печальное завывание между гор. Галя вернулась в дом, но уснуть не могла. Её жизнь за такое короткое время стала запутанной и полной горечи. Погибла Марина. Жизнь с Юрием оказалась  гаданием  на ромашке. Ей удалось уснуть, когда из-за гор вставало солнце.   
     Кто-то  громко, настойчиво стучал. Зная, что дверь не заперта, Галя  снова закрыла глаза, но услышав голос Юрия, подскочила. Её душа медленно начала покрываться прочным непробиваемым панцирем.  Засмеялась коротким, но горьким смехом, а сердце уже сковывал промозглый холод. К горлу неожиданно подступила тошнота, а кожу стал покалывать озноб. Вскоре он охватил всё тело. Накинув мамин халат, нетерпеливо встала.
   – Ты зачем приехал?
   – Люблю тебя. – Ни замешательства, ни паузы. Прямой, кружащий головы, таким наивным, как Галя, ответ. – Нам квартиру трёхкомнатную дали, пока с подселением. Одну комнату выделили неженатому диспетчеру. Поехали, вода спадает.
   – Как муж, ты мне отвратителен. Наплевать, с кем ты будешь жить в новой квартире. Не хочу, чтобы ты снова ко мне прикасался.
     В его глазах заплескалась ярость.
   – С каких это пор я вызываю у тебя отвращение?
   – Уезжай! У меня не было необходимости унижать себя. Это сделал ты. Я верила, что любовь – самое главное, что есть у человека в жизни. Чего не смеёшься? Ведь это так забавно, что я верила в любовь. Ты можешь хохотать, я уже не обижусь.
     Она из всех сил толкнула его в грудь, но он был недвижим как скала.
   – Галя, ты сомневаешься, есть ли у меня сердце? Представь, оно у меня есть.
   – Может, и есть. Но я не настолько глупа, что меня можно уговорить прожить так с тобой всю свою жизнь. Ты сам себе слишком нравишься. Я только сейчас поняла, как часто ты любуешься на себя в зеркало. Нарцисс местного разлива. Тебя Германия испортила. Ты сам рассказывал, что скучающие жёны офицеров таскали сами тяжёлые ковры, чтобы иметь время повалятся в кровати с присланным им в помощь солдатиком. Вот ты и возомнил себя неотразимым красавцем.
     Галя говорила, не ощущая больше волну желания обнять и поцеловать Юрия. Её чувства угасали, как тлеющие угли, неизбежно превращаясь в холодный серый пепел. А глаза мужа, побелев от бешенства, стали злыми и непроницаемыми. Громко хлопнув дверью, Юрий вышел.
     Галя понимала, что боль, сделавшая её жизнь невыносимой, будет приобретать горьковатый привкус и не отпустит, пока не будет ледяной стены, которая защитит её от переживаний.  Переполненная  горючими слезами, она, наконец, заплакала. Сквозь туман, застилающий глаза, пробился голос  отца:
   – Галя! Галя!  Хватит плакать. От твоей улыбки раньше искры отскакивали,  хоть костёр разжигай. Подними голову.
     Обняв, отец повернул её к зеркалу. Галя, оценив свой безнадёжно растрепанный вид, неожиданно  рассмеялась. Прижавшись к отцу, спросила:
   – Как ты думаешь, много будет сплетен? Город маленький, не позднее, чем завтра, все будут знать, что я одна вернулась.
   – Сплетни будут, пока что-нибудь ещё не случится, о чём можно позлословить. Они всегда  есть. Часто сочатся злобою, завистью. Придётся потерпеть. Их убить невозможно, пока есть люди, с удовольствием перемывающие чужое грязное бельё.
   – Но они так легко возникают, неужели нельзя заставить их стихнуть?
   – Нельзя, почти невозможно. Не думай о них. Они скоро сами закончатся. Мать с работы пришла, пошли ужинать. Её через неделю в Ленинград на курсы повышения отправляют. И я беру отпуск за два года, с ней поеду.
   – Я одна остаюсь?
   – Нет, бабушка приезжает. Загостилась, пришлось телеграмму дать.
     За ужином родители её уговаривали не терять год. Если не хочет возвращаться, пусть переводится в другой город. Мама плакала, ей не нравилась выбранная дочкой  новая профессия. Упрекала отца:
   – Из-за тебя она институт бросает. Будет, как Алексей, в сапогах  на работу ходить. А она девочка.  После школы кое-как её уговорила поступать на литфак. Женская работа. Ох! Не зря я ругалась, когда ты летом их с собой на работу в тайгу брал. И ты, Галя, о чём думаешь? Литература не математика. Ты все формулы забыла. Ещё один год пропадёт.
   – Вот и буду математику учить.
   – Алексей говорил, у них объявление висело: «Принимаются преимущественно юноши». Не сдашь экзамены, что делать будешь?
   – На курсы парикмахеров запишусь. Я поужинала, пойду на свежем воздухе постою.
   – Куда тебя несёт? Посмотри, что на улице творится. Не весна, а сплошные катаклизмы.
     Галя, не дослушав, вышла. Любила весной непогоду. Раскаты грома, молнии. Но ничего этого не было. Дождь и ветер били по стенам дома, где-то недалеко с громким треском ломались на деревьях ветки. А жуткий вой ветра заглушал отбиваемую дождём дробь. Замёрзла, но стояла, пока в спальне у родителей не погас свет. Через два дня Галю взяли рабочей на штольню. В маркшейдерский отдел. Руководил им  отец, а на время его отпуска поставили Алексея. Брат оказался неожиданно строгим. Заставлял Галю учиться чертить, писать  шрифтом цифры и постоянно ворчал:
   – Чертила начертила. – Кивал на молоденькую чертёжницу. – Садись  напротив Бэлы, и учись. Поступишь на геодезию, кто тебе  в тайге чертить будет?
     Автобус уходил на штольню в 6 утра. Галя, не желая никого видеть, вечером  спешила домой. Как-то незаметно минул август, стал коротким день. В то утро она проснулась, когда льдисто-голубой свет только начинал просачиваться в тёмное за окном небо. Ещё несколько минут,  спрыгнет с постели и затопит печь, разгоняя утреннюю зыбкую свежесть. Огонь  сразу заполыхал, весело затрещал, и в это же время  за окном заплясали снежинки. По дороге на штольню дремала. Снилось лето. Было  хорошо, спокойно. Неожиданно  внутри всё вздрогнуло, и охватила паника, словно перед прыжком в бурную  воду. Проснулась и, глядя в окно на бегущую мимо тайгу, вспоминала, как ездила за документами в институт. Центр города не затопило. Получив в деканате вместе с документами справку о наводнении,  из любопытства поднялась на железнодорожную насыпь. Вода начала спадать. В частном секторе по непросохшим от грязи улицам все шли босиком. Стоял отвратительный смрад. Какие-то люди вытаскивали из грязи начавшие разлагаться трупы животных, палки и кольца колбасы, головки сыра. Отдельно грузили обувь и одежду. Вода выдавила большие окна в магазинах и вынесла оттуда всё, что смогла. Зачем она пришла? Что ищёт? На нижних перилах моста, куда привезли той ночью, зацепилась розочка с её свадебной фаты. Галю охватило чувство бессилия. Внутри стало холодно, к горлу подступила тошнота. Ничего не осталось. Жаль  школьных фотографий. Дневника, самого близкого друга детства. Повернулась и, больше не оглядываясь на своё прошлое, пошла на вокзал.