Охваченные страстью

                Глава  I


   Дачный посёлок в Подмосковье. Середина июля. Яркий солнечный день. Длинный, окрашенный малиновым цветом высокий забор, за которым расположился огромный сад, с изобилием цветов, трав, кустарников и растущих почти в ряд деревьев, которые, точно сторожа, охраняли это цветущее изобилие, красуясь своими – мощью и величием. Кругом слышались голоса птиц и насекомых, занятых, каждый, своим делом, заложенным в них Природой – этой щедрой дамой, без конца балующей всех своими восхитительными дарами. И среди всего этого цветущего, чирикающего и порхающего «братства», высится двухэтажный дом с балконом и четырьмя огромными окнами. К широкой веранде ведёт деревянная лестница, по бокам которой красуются небольшие вазочки с цветами. Деревянный фасад выкрашен кремовым цветом, а сам дом окружён выложенной гравием площадкой, которую «барским величием дразнит» чёрный «Мерседес», сияющий блеском роскоши, и той грязной власти, которой, как паутиной, окутан его владелец. Слева от дома, хорошо протоптанной колеёй змеится ведущая в сад тропинка. Сейчас оттуда доносится звонкий женский смех, время от времени прерываемый сильным мужским басом. В глубине сада, находятся двое – молоденькая девушка, и представительного вида мужчина. Девушка сидит на качелях, семеня ножками по земле, а мужчина, находясь слева от неё, тихонько раскачивает. На нём дорогого покроя синий костюм и до блеска начищенные ботинки. На вид ему, где-то за пятьдесят. Годы давно уже стёрли с его лица юношескую свежесть и мужскую привлекательность, наложив холодную маску приближавшейся старости. Он подошёл к тому возрасту, когда любовь молодой девушки покупают за деньги. Александр Григорьевич Инжеватов мог себе это позволить.
   Девушка же, была прекрасна. Её красота хранила ту отравленную похотливым желанием тайну, которую стремились «разгадать» мужчины. То, чем наделила её Природа, она «одаривала» представителей сильного пола, круживших возле неё всюду, где бы она ни появилась. Она пользовалась этим – это влекло и привлекало её – казнить тех, кто попадал в капкан её красоты.
   Белоснежные локоны, вьющиеся на концах, мягкой волной лежали вдоль её прямой спины, тонкие полоски бровей над большими выразительными глазами подчёркивали их блеск, а длинные ресницы дополняли это восхитительное «видение», которое манило, привлекая истинных «ценителей» женской красоты, и уничтожало чересчур впечатлительные натуры. Тонкий носик, хорошо очерченная линия пухленьких губок, заострённый подбородок, высокие скулы – таким было это милейшее создание. Сейчас на ней было лёгкое платье, скрывавшее её молодое, вызывавшее восторг «эротического вдохновения», тело, под которым, кроме узеньких белых трусиков ничего больше не было; об этом свидетельствовали маленькие груди, острые соски которых так призывно проглядывали сквозь тонкую ткань платья. Ручки с тонкими запястьями нежно обхватывали канаты, к которым крепились качели, а приоткрытый в улыбке ротик выставлял на показ два рядя ровных белых зубов.
   – Что это вы, Александр Григорьевич, так внезапно замолчали? – спросила девушка, медленно раскачиваясь, и время от времени ёрзая попкой на жёстком сиденье.
   – Любуюсь! Вашей, Олечка красотой любуюсь! – промурлыкал этот стареющий бонвиван, крепко обхватив тугую верёвку своей широкой ладонью.
   – Вам так нравится вгонять меня в краску, а, Александр Григорьевич? – произнесла девушка, поворачиваясь лицом к своему спутнику. – Гляньте, моё тело уже покрылось мурашками, и всё это, благодаря вашим романтическим излияниям в мой адрес!
   Девушка приподняла руку, показывая ему «последствия» его слов.
   – Я очень рад, Олечка, что мои слова, так на вас действуют! – пел Инжеватов, смакуя каждое слово. – Я уже не молод – да, но, пока ещё не утратил способности восхищаться женской красотой – вашей красотой, моя дорогая, прелестная девочка! Помните, как у Алексея Толстого:

                Минула страсть, и пыл её тревожный
                Уже не мучит сердца моего,
                Но разлюбить тебя мне невозможно,
                Всё что не ты – так суетно и ложно,
                Всё что не ты – бесцветно и мертво.

   – Красиво! – продолжая раскачиваться, произнесла девушка. – Да вот только, такие пылкие стишки не трогают моего сердца! Меня привлекают иные признания, далёкие от литературы, с её красотой и нежностью!
   – Какие же это, позвольте узнать? – спросил Инжеватов, выставив вперёд свой тонкий длинный нос, будто то, что собиралась сказать его спутница он намеревался не слушать, а нюхать.
   – Золотишко и бриллиантики – вот что способствует моему отклику на мужской пыл и восхищение! – без доли смущения произнесла девушка и быстро добавила: – А кроме того, дивный хруст тех бумажек, дарующих свободу и неограниченную власть в этом далёком от книжной романтики мире. Вот что трогает мой слух, а не эти пустые признания, с лёгкостью вылетающие из ваших уст, при этом, не подкрепляемые никакими действиями! Эти словечки, Александр Григорьевич, держатся на сухой, тонкой веточке, и стоит мне раз дунуть, как она обломится и рухнет, а вместе с ней и все мои надежды, как если бы вы сказали мне «привет» при встрече, то банальное приветствие, какое мы посылаем любому из своих знакомых. Впрочем, мы это можем сказать и незнакомому – просто так, ведь это ничего не стоит!
   Это «признание» молодая особа, как печатью, скрепила холодным взглядом, брошенным в сторону собеседника, слушавшего её с почтением на лице, и внушавшей преданность улыбкой – как смотрит раб на своего строгого хозяина, в жестокой руке которого поблёскивает плеть, уже готовая горячим поцелуем впиться в дышащую покорностью плоть.
   – Ценю вашу откровенность, милая Олечка! Вы умеете осадить крепким словечком! – продолжал восхищаться «пылкий влюблённый».
   На это девушка только усмехнулась, продолжая ёрзать попкой онемевшей от долгого сидения на жёсткой поверхности.
   – Что-то наши молодые гости запаздывают, – произнёс Инжеватов после небольшой паузы, повисшей в этом райском саду.
   – Приедут! Куда они денутся! – ответила девушка, вслушиваясь в пение птиц и монотонное стрекотание кузнечиков в траве, которым было наполнено всё вокруг.
   А тем временем, Александр Григорьевич Инжеватов, продолжал наслаждаться присутствием молодой особы, утопая в её красоте, лёгком запахе мягкого дезодоранта, что исходил от неё, и тех жёстких, где-то даже – жестоких, выражениях, которые слетали с её язычка, но были смягчены незыблемой силой её несравненной красоты, заставлявшей его, как и любого мужчину, страдать от тех навязчивых мыслей и желаний, что посылал ему тонувший в пламени похоти мозг, и это «страдание» доставляло ему удовольствие, как «наказанному бэдээсэмовскому рабу» стоявшему на четвереньках в грязном подвале с тугой повязкой на глазах, шариковым кляпом во рту, стянутому со всех сторон кожаными ремнями, сильно ограничивающими движения и с «силиконовой палкой» в прямой кишке.
   – Оля, ты считаешь, что это правильно, что мы пригласили твоих друзей, чтобы сообщить о нашем, так сказать… – уже более серьёзным голосом изрёк Александр Григорьевич, вдруг прервав себя, подыскивая «нужные» слова.
   – А вы что-то имеете против? – спросила девушка, глядя в ту сторону, где возвышался скрывавший их от посторонних глаз высокий забор. Инжеватов стоял к нему боком, продолжая придерживать накалившийся от его горячей ладони канат, который он периодически раскачивал, ублажая свою молодую подругу, не отрывавшую глаз от малинового забора; она будто, и правда с нетерпением ожидала тех, о ком упомянул её молодящийся сластолюбец.
   Послышался шум мотора подъезжавшей к воротам машины. Через несколько минут калитка распахнулась, и взору девушки предстало трое мужчин.
   – А вот и гости, – сказала она, кивнув в сторону забора.
   – Ну, наконец-то! – произнёс Инжеватов, снимая руку с каната.
   Сделав шаг вправо, он как галантный кавалер протянул руку, чтобы помочь девушке сойти с качелей.
   – Пусть подойдут, – произнесла она, застыв в ожидании.
   – Ваше слово, для меня – закон! – пропел Инжеватов, тряхнул подбородком и прищёлкнул каблучками, что вышло чересчур комично – на сей раз Александр Григорьевич явно переигрывал.
   Не обращая внимания на кривлянья своего спутника, девушка внимательно наблюдала за троими, подходившими к ним; они шли молча, и как-то отрешённо, словно стыдились присутствия друг друга.
   Один из них был – высокий мужчина лет сорока пяти; представительного вида, с тонкими чертами на тронутом загаром лице. Над верхней губой красовались тонкие усики, придававшие ему ещё большую солидность. На нём была светлая рубашка с засученными до самых локтей рукавами и серые брюки, стянутые широким ремнём с поблёскивавшей на солнце пряжкой, на ногах блестевшие чистотой ботинки. В правой руке, он крепко сжимал коричневый портфель. Он шёл по узкой тропинке впереди своих спутников, отстававших от него на шаг. Они были много моложе, и казались студентами – юными и немного застенчивыми. Их можно было сравнить с двумя друзьями-гимназистами – героями романа «Странный брак» Кальмана Миксата, приехавших в богатый дом, где один из них попал под влияние наделённого властью хитрого хозяина.
   Эти молодые люди, преодолевавшие узкую тропинку, были почти одного возраста, и даже одного роста, как братья-близнецы. На самом деле, они, конечно же, не были братьями. Одного звали Володя – ему только исполнилось двадцать три; крепкого телосложения, с хорошо очерченными линиями мужественного лица с лёгкой, нисколько не портившей его щетиной. О таком говорят – любимец женщин. На нём была белая футболка, расстегнутая цветастая рубашка навыпуск и узкие голубые джинсы; на ногах красовались белые кроссовки; пальцы рук были вложены в узкие карманы. Ступал он легко и уверенно. Второй, замыкавший шествие – Миша, младше своего товарища на три месяца, был стройным и худощавым, с тонкими, немного женственными чертами лица. Со стороны он казался застенчивым и неуверенным в себе. Но может, это только казалось. Одет он был просто: лёгкая синяя ветровка, серые штаны и покрытые пылью ботинки. Шёл он медленно, то поднимая, то опуская руки, словно не знал, куда их деть.
   Когда они подошли к ожидавшим их Ольге и её спутнику, последний, глядя на высокого мужчину с портфелем, с лучезарной, чуть насмешливой улыбкой, весело прокричал:
   – О, кого я вижу, никак это Марк Анатольевич, пожаловал к нам!
   – Здравствуйте, Александр Григорьевич! – поприветствовал мужчина, протягивая руку. – А вы как здесь оказались?
   Марк Анатольевич пошутил – он прекрасно знал причину «появления» в этом саду своего старого знакомого. Этим вопросом, он хотел подразнить его. Тот не ответил, пропустив вопрос мимо ушей; отведя в сторону взгляд, в котором ясно читалось смущение, он впился взглядом в молодых людей, выхватив руку из сжимавшей её цепкой ладони.
   – Здравствуй, Оля! – поздоровался Миша.
   – Привет! – улыбнулся Володя, тоже приветствуя девушку.
   – Здравствуйте, мальчики! Рада вас видеть! – ответила девушка, награждая каждого своей «дорогой» улыбкой.
   – Ольга Сергеевна, еду сейчас по шоссе, – говорил между тем Марк Анатольевич, – собрался сворачивать, пытаясь отыскать вашу чудесную виллу… а тут, гляжу, идут по обочине эти молодые люди… Ну, я останавливаюсь, спрашиваю – не знают ли они где тут… дача Соколовых… А мы, говорят, дяденька, тоже туда идём… я и подбросил пацанов… Удачно, скажу я вам, встретились… а то бы заплутал в ваших хоромах барских…
   Все звонко рассмеялись, а громче всех басил Инжеватов, хотя по его виду было заметно, что присутствие здесь Марка Анатольевича не доставляло ему удовольствия.
   – Кстати, Александр Григорьевич, – произнесла девушка, повернувшись к Инжеватову, – вы что же, знакомы с Марком Анатольевичем?
   – Ну, как же – Курдюмов Марк Анатольевич – известный нотариус и самый дорогой в области адвокат! – весело проговорил Инжеватов. – Мы с ним, можно сказать из одного ведомства! Да, к тому же, частенько по…
   Курдюмов неожиданно кашлянул, что заставило замолчать не в меру разговорившегося Александра Григорьевича. Этот  «кашель» девушка безошибочно приняла за «стоп-сигнал» и, одарив Марка Анатольевича презрительной ухмылкой, перевела разговор на другую тему:
   – А это – Володя и Миша – мои одноклассники, и, верные друзья! – представила она молодых людей. – К тому же, оба страшно в меня влюблены!
   Она резко перевела глаза на Курдюмова, а с него на – Инжеватова; первый стоял с едва заметной ухмылкой на губах, постукивая портфелем по ноге, будто нервничал, второму, слова Ольги не понравились.
   – Оленька, может, мы уже пройдём с гостями в дом? – предложил он, чтобы скрыть своё волнение.
   – Что, старичок, устал стоять? – съязвила девушка. – Или не терпится обняться с рюмочкой?
    Александр Григорьевич смутился.
   – Подождём ещё! Должен подойти ещё один человек! – ответила Ольга строго.
   – Кто? – быстро спросил Курдюмов, заметно испугавшись, а у вставшего возле качелей Инжеватова выступила испарина защекотав его чисто выбритые щёки.
   – Не волнуйтесь, Марк Анатольевич, вы здесь единственный… представитель! – успокоила адвоката Ольга. Было заметно, что она потешается над Курдюмовым и Инжеватовым – своей «пожилой свитой».
   Молодые люди стояли в шаге от них, переговаривались между собой, чувствуя себя стеснёнными в присутствии двоих «важного вида» господ, стараясь не участвовать в том полном непонятных намёков разговоре.
   – И всё-таки, кто ещё придёт? – спросил Курдюмов с нескрываемым волнением в голосе.
   – А вот и он! – улыбнулась девушка, ловко соскакивая с качелей.
   Марк Анатольевич резко обернулся. В открытой настежь калитке стоял ещё один молодой человек. Он был одного возраста с Ольгой, Володей и Мишей. Увидев окружившую качели толпу, он заметно изменился в лице – оно вдруг осунулось и побагровело. В руках молодой человек держал огромный букет, который сейчас медленно опускал. Развернувшись, он пошёл в сторону дома, минуя ведущую к качелям тропинку.
   – Идёмте, господа! – проговорила девушка, и тоже пошла в сторону дома.
   Четверо, словно свита, двинулись за ней. Первым оказался Курдюмов, за ним следовал взволнованный Инжеватов, Володя с Мишей замыкали шествие.
   «Выдрать бы тебя как следует!» – успел подумать Курдюмов, смотревший на миленький задок молодой прелестницы, проглядывавший сквозь тонкую ткань платья, прежде чем процессия вышла на площадку раскинувшуюся вокруг дома.
   – Здравствуй, Сашенька! – всё с той же миленькой улыбочкой поприветствовала девушка молодого человека, уже подошедшего и вставшего на середине площадки. – Какой прелестный букетик! Это для меня?
   – Привет, – сухо произнёс молодой человек, протягивая букет, а после, обняв девушку, чмокнул в губки.
   В то же мгновение, с губ Инжеватова, наблюдавшего за молодой парой, слетела улыбка, а лицо приобрело тот же оттенок, который до этого был у молодого человека – его тёзки.
   – Кто эти люди? – спросил он, выпуская девушку из объятий.
   – Это… мои друзья, Сашенька! – ответила она, нюхая цветы.
   Гости стояли врассыпную: Саша и Ольга – рядом, в двух шагах от них – Инжеватов и Курдюмов, а Володя и Миша вместе, в стороне.
   – Почему ты не сказала, что будет кто-то ещё? – допытывался Саша как капризный ребёнок.
   – Тогда бы ты не пришёл, – призналась плутовка, сверкая глазами и одаривая молодого человека предназначенной только для него улыбкой. – А я бы хотела, чтобы вы все сегодня были со мной!
   – Зачем?
   – Скоро узнаешь! Всему своё время!
   – Вовка, привет… Здорово, Миха! – отходя от Ольги, поприветствовал Саша друзей.
   Молодые люди подошли, скрепив приветствие в крепком рукопожатии.
   – Александр Григорьевич, познакомьтесь – это Саша – мой бывший одноклассник! – представила Ольга, внимательно всматриваясь в пожилого поклонника.
   – О, да мы тёзки, – произнёс тот, пытаясь скрыть своё раздражение, что у него плохо получалось.
   – Здрасьте… – бросил молодой человек в сторону тёзки.
   – Привет, привет, молодой человек, – расплылся Инжеватов в лицемерной улыбке, но руки не подал.
   Впрочем, молодые люди, так же, не сделали этого, посчитав неэтичным «такое обращение» со взрослым, наделённым властью дядей. Саша проигнорировал и Курдюмова.
   В свою очередь, и взрослые дяди «не дали» своих рук «обычным мальчишкам», которые не входили в их «комплект» самодовольства и обеспеченности – чем щедро одаривала их давно отвернувшаяся от «простого смертного», власть, жившая, руководствуясь своим собственным, преступным законом. Кроме того, Инжеватов поглядывал на молодых людей с нескрываемой завистью. Он завидовал тому, что им не надо было покупать внимание и любовь этой надменной красавицы, которая, ему, стоила целого состояния. Эти же трое, «платили» ей своей молодостью и юношеским темпераментом. Впрочем, может он и ошибался…
   – Ну а теперь, друзья мои, когда мы все познакомились – прошу в дом! – скомандовала девушка. – Сашенька, не отставай!
   – Ну что вы, моя дорогая, как можно! – произнёс Инжеватов следуя за хозяйкой, хотя, последние слова предназначались не ему.
   – Идём, Сашок! – сказал Володя, трогая друга за локоть.
   – Что происходит? Кто эти двое? – спросил Саша, продолжая стоять.
   Он смотрел вслед, двоим солидным мужчинам, поднимавшимся на веранду, следуя за хозяйкой. Миша остался возле лестницы, ожидая товарищей.
   – Мальчики, поторопитесь! – промурлыкала Ольга, перегнувшись через перила, а после скрылась в дверях. Двое, как тараканы в норку, прыгнули следом.
   – Этот длинный – возможно её дядька, а тот, с портфелем, должно быть, какой-то знакомый, – размышлял Володя, переводя глаза с веранды на друга.
   – Для чего она нас пригласила, как думаешь? – спрашивал Саша, не скрывая своего недовольства. – Вроде не праздник, и не День рождения…
   – Вот идём… и узнаем! – предложил Володя, подталкивая товарища к лестнице.
   Тот, как бы нехотя, будто заставляя себя, сдался на уговоры друга, и последовал за ним. Миша, как обычно, замыкал шествие.



                Глава II


   – Что же вы так долго, мальчики? – пожаловалась Ольга, когда они вошли в прихожую. – Только вас ждём!
   – Да вот, Сашок захотел покурить, – соврал Володя, толкая друга в плечо.
   – Пусть здесь курит, я разрешаю, – сказала Ольга и добавила, обращаясь к гостям: – Итак – прошу к столу.
   Двое уже находились в гостиной, посреди которой стоял длинный стол, богато сервированный финансовыми «стараниями» Александра Григорьевича Инжеватова; мясные закуски, салаты, жаркое, не в меру выставленные вряд бутылки, дразнившие дорогими этикетками – всё это так и манило к себе требуя отведать.
   Трое молодых людей, теснённые присутствием «посторонних взрослых», да ещё таких важных и представительных, неуверенно вошли в гостиную. Саша по-прежнему был хмур, и недоволен тем, что открылось его взору. В первую очередь – присутствие Инжеватова, смотревшего на девушку взглядом влюблённого мальчишки, постоянно вертевшегося вокруг неё со слащавой улыбочкой и покорностью на лице, готовый исполнить любую её прихоть, какой бы нелепой она не была. Саша сильно сомневался, что он приходился ей дядей, как предположил Володя. Второй – с портфелем, ему так же не понравился. Но он, хотя бы держался с достоинством, не позволял этой юной кокетке играть с собой, отвечая на её скабрезные шуточки так, как это делает взрослый человек, умеющий держать себя в рамках. После такой вот «борьбы» с собой, Саша решил остаться, и присоединиться к всеобщему веселью – ему было интересно, что задумала девушка. А то, что она что-то задумала, в этом он не сомневался.
   – Александр Григорьевич, садитесь в центре стола, а я, сяду напротив, – рассаживала гостей хозяйка. – Нет, нет, ближе к стене… Спиной к двери, сяду я, а то, боюсь, вас там продует. А вы, Марк Анатольевич, садитесь сбоку, слева, Володя сядет рядом. А ты Саша, справа… Миша, садись рядом с ним… Вот так, правильно!
   – Олечка… Сергеевна, вы как режиссёр в театре! – восхищался Инжеватов, садясь в центре стола напротив хозяйки. По правую руку от него находились – Володя и Марк Анатольевич, а по левую – Мища и Саша.
   – Сашенька, надо твои цветочки поставить в вазу! – произнесла Ольга, всё ещё держа букет в руках. – Будь миленьким, принеси ту, что ты подарил мне на День рождения, она в моей спальне.
   – Не беспокойтесь, молодой человек, я принесу! – остановил Инжеватов, поднимаясь из-за стола.
   – Нет, нет, пусть это сделает Саша! – сказала девушка, взмахнув рукой. – Ему это намного быстрее – он моложе вас и подвижнее! К тому же, вы так долго стояли в саду что, наверное, уже устали. В вашем возрасте переутомляться вредно.
   Смутившись как подросток, Инжеватов сел. Курдюмов, занимая своё место, усмехнулся, кивая Володе, севшему рядом с ним, а после, перевёл глаза на сидевшего напротив, Мишу. Саша тем временем, пошёл наверх за вазой.
   – Александр Григорьевич, вы что-то приуныли… Вам так не терпится выпить рюмочку? – издевалась красавица над своим покорным бонвиваном, совсем не скрывая своего презрения к тому, кто готов был ползать перед ней на коленях, и лобызать ноги за один только мало-мальски брошенный на него взгляд. И это, несмотря на свою высокую должность, положение в обществе, и «учёную степень».
   – Ольга Сергеевна, вы мне напоминаете Настасью Филипповну! – сказал Курдюмов, глядя на девушку со скривившей его губы холодной ухмылкой. – Та же царственная осанка, не терпящий возражений голос, приказы, которыми вы сыпете направо и налево!
   Девушка одарила его такой же ухмылкой, после чего ответила:
   – Не претендуете ли вы, Марк Анатольевич, себя на роль Рогожина?.. Впрочем, не сравнивайте меня с этой стервой, она, как вам известно, плохо кончила! Да и судьбе Рогожина, тоже не позавидуешь…
   – Неужели вы читали этот роман? – делая удивлённое выражение лица, спросил Курдюмов.
   – Сашенька, что-то ты долго, – обратилась она к появившемуся в гостиной молодому человеку, принёсшему вазу, тем самым игнорируя вопрос Курдюмова. – Не рылся ли ты случайно в моём белье, шалун?
   Володя и Миша, оба, как по команде вскинули головы. Курдюмов сделал вид, что не расслышал этой, вылетевшей из уст девушки пошлой реплики продолжая изучать этикетки дорогих вин, а Инжеватов, с видом попавшего в капкан хищника провожал взглядом занимавшего место за столом молодого соперника, «завидуя его свободе», в то время как Ольга, с милой улыбочкой, вновь украсившей её свежее личико занималась цветами, расточавшими душистый аромат, которым она с замиранием сердца, наслаждалась.
   – Господа, что же вы не пробуете эти дивные блюда? – спросила она, покончив с цветами.
   – Ждём-с ваших дальнейших указаний, милая сударыня! – пошутил Курдюмов, и прежде чем приступить к закускам, наполнил свой бокал, предлагая и сидевшему рядом Володе – тот в знак согласия коротко кивнул.
   – Остроумно, Марк Анатольевич! – похвалила девушка, и добавила, кивнув на стоявший перед ней бокал: – Налейте и мне!
   Гости, как один, приступили к наполнению тарелок дорогими закусками. В основном это делали молодые люди, взрослые же, под пристальным взглядом хозяйки схватились за бутылки.
   – Вы уверены, что не хотите сначала поесть? – усмехнулся Курдюмов, до краёв наполнив свой вместительный бокал. – Я бы вам посоветовал сперва поесть, а потом…
   – Не станете же вы мне указывать, Марк Анатольевич? Или вы следуете напутствию Отца Небесного, который, перед тем как изгнать бедненького Адамчика с его подружкой из рая, объявил, что той, за её грех, теперь предстоит рожать в муках, и во всём подчиняться мужу, который будет властвовать над ней и повелевать… Будто ей было мало первого заклятия.
   – Неужели вы знакомы и с этим «произведением», Ольга Сергеевна? – всё с той же ухмылкой изрёк Курдюмов, влив в пасть бокал «Шато».
   – Знакома, Марк Анатольевич, знакома! – ответила девушка, продолжая: – Вот мы и рожаем вам детей в муках, а потом в тех же муках воспитываем их, пока вы развлекаетесь с патаскухами… а после, терпим ваши выходки, когда, нагулявшись как мартовские коты, приползаете на карачках, нажравшись до свиного рыка…
   Девушка внезапно прервала свою «изобличительную» тираду; повернувшись к Саше, она изрекла нежным тоненьким голоском:
   – Сашенька, а отчего ты такой невесёлый сегодня? Тебе что-то не нравится? Ты не рад меня видеть?
   – Ну, что ты, конечно рад! – ответил молодой человек, отложив столовые приборы. – Просто, я не совсем понимаю, к чему это застолье. Почему ты не предупредила, что будет ещё кто-то?
   – Тогда бы ты не пришёл. А я хотела, чтобы был и ты, когда я объявлю о том, о чём… Впрочем, всему своё время… Между прочим, без тебя, всё это могло бы не состояться.
   – Поздравляю, Саня! – бросил через стол эту загадочную реплику улыбающийся во всё лицо Володя.
   – Рано ещё поздравлять, Вовочка! – ответила девушка, и перевела глаза на сидевшего напротив Инжеватова; обращаясь к нему, она сказала: – А вы, Александр Григорьевич, должно быть хотите знать, кто эти молодые люди? Извольте: это Володя, с которым у нас были отношения… в институте… Пару лет назад, мы любили друг друга!
   – Я любил! – ответил молодой человек, с аппетитом поглощая жаркое.
   – Я тоже любила тебя, Володенька! По своему, но любила! – с грустной улыбкой призналась девушка, переводя глаза на Мишу, сидевшего от неё по правую руку, рядом с Сашей. – А вот это – мой добрый, застенчивый дружок, Мишенька – он влюбился в меня сразу же, как только увидел, и тоже, кстати, в нашем институте. Миша, я права?
   – Оля, зачем ты… при всех… – произнёс Миша, чуть не поперхнувшись.
   – А разве это следует скрывать? – искренне удивилась девушка. – Я думаю, если ты любишь – об этом должны знать все! Весь мир! Какие трогательные записочки ты мне писал, любимый мой романтик!
   – Оля, не надо, прошу тебя, – смущаясь и краснея, тихо произнёс Миша, уткнувшись глазами в тарелку.
   Сейчас у молодого человека было одно желание – бежать, только бы не слышать того, что говорила сейчас эта коварная соблазнительница, раскрывая его тайну, ведь об этом не знал никто, кроме них двоих. Да и она не сразу узнала – сначала, он писал тайно, до тех пор, пока она, однажды, «не разоблачила» его.
   Молодой человек не сбежал; он застыл на месте не в силах пошевелиться, чувствуя непонятную тяжесть внутри, как если бы его тело налилось свинцом, а из глаз, готовы были брызнуть слёзы… того отчаяния, которое он сейчас чувствовал.
   – Какая прелесть – Миша покраснел! – продолжала издеваться девушка.
   – Ольга… Сергеевна, может, довольно! – попытался вмешаться Курдюмов, поедая мясные закуски, не забывая подливать себе ещё, как не забывал предлагать и сидевшему рядом Володе.
   – Марк Анатольевич, вы снова властвуете? – произнесла Ольга, обжигая адвоката своим холодным взглядом. – Я пока вам не жена.
   – Надеюсь, никогда ей не станете! – ответил Курдюмов, вливая в себя очередную порцию дорогущего вина.
   – Нет, вы слышите, Александр Григорьевич, что говорит ваш друг… – пожаловалась девушка, смешно надувая губки и морща носик.
   – Олечка… простите… Сергеевна, он шутит, не обращайте внимания! – ответил Инжеватов, чавкая холодной говядиной приправленной белым соусом. – И, потом, вы ошибаетесь – Марк Анатольевич мне вовсе не друг…
   – Вы брезгуете его дружбой? – подначивала девушка, стреляя глазами в молодых людей, при этом игнорируя Курдюмова и Инжеватова.
   – Вовсе нет, – смутился Александр Григорьевич, и быстро добавил: – Просто вы, Оля… лечка… Сергеевна… поторопились с выводами…
   – А вот я, господин Инжеватов, признаться, – произнёс Курдюмов, хлопнув ещё один бокальчик; со звоном поставив его на стол, он продолжил, – брезгую вашей, так называемой, дружбой!.. И когда там, в саду, подавал вам руку, представьте себе, испытывал страшное отвращение… даже – омерзение… Но успокаивал себя тем, что никуда не денешься – иногда приходится пожимать и грязные руки… воров и убийц!...
   – Да как вы смеете… – бросив в тарелку вилку, а затем нож, прохрипел Инжеватов, честь которого висела на волоске, притом, что всё это говорилось в присутствии его «молоденькой феи».
   А «фея» между тем, с довольной улыбкой на пухленьких губках, поочерёдно переводила глаза с одного на другого – забавляясь представлением.
   – Помните, как у Мопассана… – продолжал Курдюмов своё «откровенное признание»: – «Это был заурядный политический деятель, один из тех сомнительного качества либеральных грибов, что тысячами растут на навозе всеобщего избирательного права…»
   Услышав это, Инжеватов заметно побагровел. Всем своим видом показывая, что он только и ждёт возможности схватить лежавший перед ним нож, и бросится на обидчика, мстя за свою поруганную честь и совесть.
   Ольга смеялась, только что не кричала «браво, браво!»
   Молодые люди так же наблюдали перепалку «взрослых дядей» с детской откровенностью и интересом.
   – Знал бы французский прозаик, что «списывает» этот портрет с вас! – говорил Курдюмов дальше. – Что и почти через двести лет в мире ничего не изменится, и по-прежнему будут появляться такие вот приспособленцы вроде вас, делающие карьеру не задумываясь над нравственными проблемами, подчиняющие всё и вся своим эгоистическим целям… Вы – чьё сказочное обогащение начиналось с кражи на государственном предприятии… На эти деньги вы купили право войти в «элитное общество» воров и убийц, а затем, подняться до грязной верхушки неограниченной власти, у которой имеется право… свой мандат… на уничтожение неугодных себе… Вы – чьи широкие кар…
   – Замолчите! Немедленно замолчите! – прокричал дошедший до бешенства Александр Григорьевич Инжеватов – тот слащавый, любезный балагур, воспалённые от ненависти глаза которого источали смертельные искры, а подрагивавший кулак крепко сжимал нож. Если бы не присутствие за столом девушки, труп Курдюмова давно бы уже остывал под столом, а «отходивший» Александр Григорьевич, вызывал бы своих верных могильщиков, чтобы те присоединили останки казнённого им к тысяче других, населявших кладбище власти.
   – Что, Александр Григорьевич, правда глаза режет? – продолжал Курдюмов свой «изобличительный» монолог. – Вон ваши как воспалились… к чему бы это? И выпили вы немного…
   – Господин Курдюмов, предупреждаю вас – ещё слово, и я за себя не ручаюсь! – вскочив с места, прокричал изобличаемый, продолжая тискать в кулаке столовый нож. Ещё мгновение, и он запустит его в обидчика. Но присутствие молодых людей не давало ему сделать этого.
   – А что вы сделаете? Убьёте меня? Решили пополнить список вами убиенных! – продолжал Курдюмов, не обращая внимания на слова своего оппонента.
   – Оля, прикажите ему замолчать! – пропищал Александр Григорьевич, глядя на девушку с надеждой в заплывших ненавистью глазах.
   – Александр Григорьевич, вы – сильный, наделённый властью хорошо обеспеченный мужчина просите помощи у меня – слабой молоденькой девушки! – усмехнулась Ольга, всем своим видом источая всё то призрение, которое она испытывала к этим двоим, сцепившимся как подростки, представителям старшего поколения. – Постыдитесь, господин Инжеватов – здесь всё-таки молодые люди, какой пример вы им подаёте!
   – Господин Курдюмов, я прошу… нет – я требую, чтобы вы извинились за свои слова! – снова повернувшись к Марку Анатольевичу, изрёк Инжеватов, стараясь выговаривать слова так, чтобы они возымели необходимую для такого требования силу и убедительность.
   Тем не менее, на Курдюмова его слова не произвели никакого впечатления. Развалившись в мягком кресле, как у себя дома, он с не сходившей с лица ухмылкой попивал из бокала, время от времени косясь в сторону молодых людей наблюдавших развернувшееся перед ними действие с нескрываемым восторгом подростков, следивших за развитием сюжета криминального фильма.
   – Марк Анатольевич, по моему к вам обращаются! – «напомнила» Ольга, терзая своим ласково-надменным взглядом известного адвоката. – Не желаете извиниться перед человеком, которого вы оскорбили… на глазах у всех?!.
   – Я требую, господин Курдюмов! – ещё громче прокричал Инжеватов.
   Благодаря неожиданной «поддержке» со стороны своей феи, он почувствовал себя увереннее и смелее.
   Все замерли в ожидании, забыв о кишащих деликатесами тарелках. Ещё недавно, слышавшиеся смешки, робкое перебрасывание коротких фраз между собой молодых людей, лязг ножей и вилок, булькающие звуки льющегося в бокал вина – это всё прекратилось, возвращая тишину, чтобы услышать те, пока ещё не сошедшие с уст слова, которых ждали с нетерпением. Как ждёт девушка признания в любви, от своего робкого, неуверенного в себе поклонника. А может, так только казалось.
   – Курдюмов, на колени! – повелительно взмахнув ручкой, приказала хозяйка дома.
   – Ну, если этого требуете вы – повелительница наших тайных грёз и желаний, мне ничего не остаётся, как исполнить ваше требование! – произнёс Марк Анатольевич, сорвал прикрывавшую грудь салфетку, бросил её в тарелку, и вышел из-за стола.
   Пятеро смотрели на него не отрываясь. Лицо Инжеватова хранило такое впечатляющее глаз выражение, что казалось, ещё немного, и хлынет поток горячих слёз. Он смотрел на Курдюмова, как смотрит любящий отец на своего сына, вернувшегося в родной дом после многолетнего отсутствия – с трепетом и лаской. А Марк Анатольевич Курдюмов – известный в стране адвокат, точно придворный шут, растянув губы в «смеющейся маске Гуинплена» сделал три шага в сторону стоявшего Инжеватова, медленно подогнул ноги, и приложил оба колена к мягкому ворсу ковра. Приподняв голову, положив руки на грудь, как в позе молящегося, он, глядя на Инжеватова, смутившегося от неожиданной для него концовки представления, запричитал:
   – Уважаемый Александр Григорьевич… Милый друг… Я приношу вам свои наиглубочайшие извинения за то, что позволил себе недостойно высказаться в ваш адр…
   – Ну, Марк Анатольевич, вы уже явно переигрываете! – заметила Ольга, с лица которой сошла маска заинтересованности, и оно снова приобрело свои обычные черты – холодного эгоизма и безразличия, застывших на чуть бледноватом лице, как воск. – Вставайте… Не унижайтесь так…
   Слова девушки вновь возымели силу: оборвав себя на полуслове, «кающийся», держась за поясницу поднялся, и, как ни в чём не бывало, вернулся на своё место за столом.
   Инжеватов остался стоять. Его узкое личико продолжало нести на себе лёгкую наклейку улыбки и бумажный рисунок доброго взгляда. Всё это не укрылось от внимания молодых людей, пребывавших в полном непонимании того, что происходило. Реальность это, или иллюзия… Игра, или жизнь… Кто эти двое, кем так легко управляет их подруга, в которую все они когда-то, без памяти были влюблены. А один из них – любил до сих пор.
   – Браво-браво, Марк Анатольевич!.. Александр Григорьевич! – хлопая, и кивая в сторону «актёров» визжала Ольга. – Превосходную сценку вы нам разыграли! Я просто поражалась, как вы были убедительны, каждый в своём образе… А когда Александр Григорьевич сжимал ножик, ну, прямо мурашки по коже… я едва не описалась от удовольствия!
   – Я рад, что тебе понравилось, Олечка! – произнёс сияющий улыбкой пожилой бонвиван, снова садясь на своё место.
   – Ещё как понравилось! – ответила девушка. – Вы господа избрали не те профессии! Вам надо в театр… в «Ленком»! Ваш полный тёзка, господин Курдюмов, с радостью принял бы вас в свою труппу! Ваш тон, манеры, интонации голоса… Ну, прямо – Олег Янковский…
   При упоминании девушкой этих имён, Курдюмов вскинув голову, произнёс:
   – Ольга Сергеевна, может, не станем упоминать этих выдающихся мастеров сцены! Не думаю, что нас с господином Инжеватовым уместно сравнивать с ними!
   – А вы меня не учите, – окрысилась девушка, пустив в сторону сидевшего от неё по левую руку, разряд молнии, и продолжила, теми, выпачканными в грязи своего тонувшего в злобе и отчаянии разума, словами: – Я сама буду решать, о чём мне говорить, а о чём молчать! Кого, и с кем сравнивать! А ваше дело слушать меня и… А, впрочем, вы правы – вы действительно недостойны их! Господин Инжеватов, я – права?
   – Милая, а разве, когда-нибудь, вы были не правы? – прокукарекал Александр Григорьевич, озаряя своей репликой наступление новой, отведённой для него в этом доме, роли.
   – Оля, а что происходит? – спросил Володя, лицо которого приобрело тот же оттенок, что до этого был у Инжеватова, и его друга Саши. Последний, сидел с лёгкой ухмылкой на губах. Не участвуя в представлении, он – ждал. Ждал, когда взрослые наиграются, и покинут «сцену», оставив его наедине с той, к которой он пришёл на свидание, не подозревая, что они будут не одни.
   – А это, Володенька, взрослые дяди решили нас потешить – показать нам, молодым, как ведут себя за столом люди их круга, и положения в обществе, которое они попирают так же, как… вот… только что – друг друга… Какими Маркуша… Анатольевич словечками сыпал, а! А как… дядя Саша Инжеватов ножик схватил… Казалось, ещё немного, и они кинутся друг на дружку; покатятся по ковру, как старый заплесневелый горох, а Александр Григорьевич с усердием мясника, начнёт тыкать ножиком в широкую грудку Марка Анатольевича, потроша его как ягнёночка… Жалко, однако, что это была лишь сценка!
   – Высечь бы тебя как следует, Ольга… ремнём… по голой заднице! – произнёс Курдюмов, глотая горьковато-сладкое зелье из очередного, до краёв наполненного бокала.
   – Это, Марк Анатольевич, вы завсегда успеете сделать! – с улыбкой садиста пропела девушка. – Час близок… А пока, с вас стишок! Помните условие – проигравший «расплачивается классикой»! Вперёд, мой друг!
   Не сходя с места, глядя только на Ольгу, вонзив в неё железный взгляд ненависти, со слезящимися от выпитого глазами, Курдюмов продекламировал:

                Всё как раньше: в окна столовой,
                Бьётся мелкий метельный снег,
                И сама я не стала новой,
                А ко мне приходил человек.

                Я спросила: «Чего ты хочешь»?
                Он сказал: «Быть с тобой в аду».
                Я смеялась: «Ах, напророчишь
                Нам обоим, пожалуй, беду».

                Но, поднявши руку сухую,
                Он слегка потрогал цветы:
                «Расскажи, как тебя целуют,
                Расскажи, как целуешь ты».

                И глаза, глядевшие тускло,
                Не сводил с моего кольца.
                Не один не двинулся мускул
                Просветлённо-злого лица.

                О, я знаю: его отрада –
                Напряжённо и страстно знать,
                Что ему ничего не надо,
                Что мне не в чем ему отказать!

   – Чьи это? – спросила Ольга с окаменевшим выражением лица, и его холодные черты приобрели ещё большую холодность; как если бы Курдюмов, читавший это стихотворение «только для неё», не стесняясь в выражениях, выложил бы всё что думал о ней, и чувствовал.
   – Ахматовой, – ответил он, закусив колбаской своё поэтическое отступление.
   – Решили выложить боль души Анны Андреевны, перед нами… недостойными! – выпалила девушка, скосив глаза в сторону Саши, сидевшего в томительном ожидании окончания того цирка, что устроила им та, в кого он без памяти был влюблён, и, продолжал любить, не смотря на её характер. Охваченные страстью, как и страхом, не могут выгнать эту самую страсть из своего сердца; она, как и страх, способна владеть всеми клеточками организма, оседая в нём, как пыль в комнате, где никто не живёт. Саша и был охвачен этой страстью… Впрочем, как и все, присутствовавшие за столом.
   А «веселье» между тем, продолжалось. Ольга, награждая гостей своей молодостью, красотой, и исходившим от неё лёгким ветерком, обаянием, туманившим разум, продолжала дёргать те верёвочки, к которым были подвешены её верные марионетки. А те – ели, пили, и переговаривались между собой – в основном, это делали молодые люди, начинавшие привыкать к тому, что происходило за столом. Они хорошо знали свою подругу – её поведение, частенько выходившее за рамки дозволенного. Её «популярность» в школе, и в кругу таких же красавиц, как она, давало ей это право быть такой, какой она была – она не лицемерила и не прикидывалась добренькой самаритянкой, как другие девушки, не имевшие той «власти», какую даёт внешняя красота, и сила характера. Но, не просто красота, а красота – божественная, ни с чем несравнимая. Та, которая уничтожает слабого, и порабощает сильного. Такой красотой, и владела сидевшая в центре стола – одаривая вниманием, она требовала ту цену – подчинения своей воле, которой «платили» избранные ею счастливчики. Конечно, она может разыграть роль слабой, чувствуя сильного «самца». И, когда этот «самец», будет обуздан ею, он, как на заклание, двинется в один ряд с себе подобными.



                Глава III


   Гостиная продолжала тонуть в лязге ножей и вилок, ласкающего слух струящегося в бокал вина, едва уловимыми репликами юношей, обсуждавших что-то своё, личное, покашливанием взрослых, бросавших друг в друга свирепые взгляды хищников, стерегущих свою добычу, готовых броситься и растерзать, если кто посмеет покуситься на их собственность.
   Такими хищниками сейчас представали – Александр Григорьевич Инжеватов и Марк Анатольевич Курдюмов – эти два важных представителя прогнившего общества, тонувшего в грязи лицемерия и лжи, к которому оба принадлежали. То «элитное» общество, строившее свою жизнь на чужой крови, на которой произрастали те страшные убийцы, владельцы которых, в итоге, становились хорошим удобрением для произрастания ещё больших капиталов-убийц для тех, кто пока ещё, владел ими. То общество – грязи и разврата, создавшее закон для своих рабов, которое оно уничтожает, создавая новых. То общество, что владеет страной, на кровавых обломках которой выстраивает свои золотые замки. В это общество, они и пытаются ввести ту, юную фею, в красоте которой, как в крови, давно тонут.
   – Что приуныли, Александр Григорьевич? – полоснув взглядом Инжеватова словно плёткой, проговорила девушка. – Не терпится затащить в кроватку свою белокурую кошечку?!.
   Услышав эти слова, брошенные девушкой с лёгкостью предлагаемого угощения, Саша вздрогнул; вскинув голову в сторону покрасневшего Инжеватова, он резко перевёл глаза на девушку, и уже собирался что-то сказать, но, сидевший напротив него с вилкой в руках, Володя, опередил его:
   – Ольга, как ты ведёшь себя? Что это за слова? – сказал он, застыв с вилкой в руке. – Я бы ещё понял, будь мы в клубе, среди своих, но здесь, в присутствии взрослых людей… Я считаю…
   – А ты не считай… не математик! – оскорбилась молодая фурия, которую слова молодого человека сильно задели.
   – Остыньте, юноша, не заводитесь! Лучше – выпейте! – остановил пыл Володи, Курдюмов, подлив в его бокал содержимое дорогой бутылки.
   – Не встревайте, Марк Анатольевич – со своими, я разберусь как-нибудь сама! – осадила девушка, и метнув глаза на Володю, произнесла с кривой ухмылкой, которая почти не сходила с её милого личика на протяжении всего застолья. – А ты, Володенька, не учи меня, с кем, и как, мне разговаривать!
   Заметив на себе Сашин взгляд, она добавила: – И ты Саша, не смотри на меня так, словно я твоя собственность! Я сама себя научу! Научила уже!..
   – Я не учу – я хотел сказать, что твоё пове…
   – Достаточно учителей, я сказала! – прокричала девушка, тем самым затушив пыл своего молодого поклонника.
   Володя усмехнулся, смутился и замолчал. А в это время, Саша, задумчивым взглядом скользил по Курдюмову и Инжеватову; он как будто начинал догадываться,  к т о  эти люди, и  ч т о  здесь делают, но в душе надеялся, что, всё-таки ошибается, и они действительно, дальние родственники Ольги, которые долгое время не давали о себе знать, и вот, вдруг объявились, а потому, она и ведёт себя с ними так вызывающе; ведь он прекрасно знал её нрав и характер, но будучи влюблённым в неё, ещё со школы, принимал такой, какой она была. Красивая девочка может себе это позволить – как-то пошутил Миша, который, будучи добрым и не в меру впечатлительным, сейчас, испытывал состояние неловкости и стыда. Он готов был сорваться с места, и бежать – из этой гостиной, из этого дома, но его нерешительность и застенчивость, не позволяли ему этого сделать. Как и Саша, он тоже ждал окончания этого представления.
   Володя, давно уже не испытывал юношеского влечения к «красавице Соколовой», но будучи другом тех, кто по-прежнему любил её, потому, и «не выпал» из её круга. Вчера, когда она позвонила ему и пригласила «на вечеринку», которую собиралась устроить на родительской даче, он не удивился, потому что знал, что его приглашают как Сашиного друга. Миша, отдалившийся от неё после того, как она внезапно «охладела» к нему, причины чего он до сих пор не знал, принял приглашение с радостью; он надеялся, что она снова примет его «в своё общество». А Саша… Саша, со школьных времён, с пятого класса, когда она появилась в их школе и он влюбился в неё, уже не выпускал из своих «крепких объятий юношеской любви». Влекомый её красотой, искренностью в отношениях с людьми, умением всегда быть первой, неисчерпаемой общительностью, исходившим от неё обаянием – во всём этом, как в капкане он пребывал долгие годы. Вот и сейчас надеялся, что это игра, устроенная его несравненной богиней, чтобы немного позабавить себя и других… Но, только что брошенные ею слова, на миг приоткрыли завесу его охваченного страстью разума.
   – Ты Володенька собрался учить меня? – продолжала девушка со злостью в голосе, который временами срывался на крик, по мере того, как продвигался её длинный, мешавшийся с грустью и отчаянием, рассказ: – Так вот, я тебе говорю – хватит! Хватит с меня учителей – этих дяденек и тётенек, за маской умного личика и коммуникабельности в голосе, внушающем порядок и дисциплину – скрывающих в себе свои собственные пороки и все те мерзости, которыми наполнен каждый из нас… Только некоторые способны умело это скрывать! Нагляделась я Володенька на этих «учителей»! Сначала десять лет в школе нам вдалбливали эту азбуку порядочности, доброты, честности, трудолюбия и способности прийти на помощь попавшему в беду хлюпику,  приправленную сладостью лицемерия и горечью цинизма! А после, то же началось в институте. Только уже там с нами обращались как со взрослыми, не делая детских поблажек! И если ты тихий и неуверенный в себе, то к тебе так и относились… Однажды двое дикарей, разгорячённые дорогим пойлом и одурманенные крэком, избили и изнасиловали девочку на глазах почти всего класса. Бедняжка не смогла пережить этого; умные лгуны психологи, купившие лицензию на деньги таких вот несчастных, довели её сознание до полного краха, как и финансовое состояние её родителей. В итоге, она покончила с собой. Подонки, изнасиловавшие её, отделались лёгким испугом «административного взыскания». Они оказались отпрысками богатеньких папочек, и их кровавые деньги раз и навсегда заткнули прожорливую пасть ослепшего «от блеска злата», закона… Так, скажите мне, какое вы имеете право судить меня! Я никого не изнасиловала! Не убила! Не украла – кроме своей собственной чести… А веду я себя так, как меня научили вот эти опасные хищники со своими ласковыми улыбочками, богато обставленными виллами, миллиардами и проданной дьяволу совестью! Которые, как пиявки высасывают последние соки из некогда Великой Державы!..
   – Ой-ой… державы… Тебе то, маленькая дрянь, откуда это знать? – пробасил Курдюмов, хлопнув ещё один бокальчик.
   – Заткнись! – ответила девушка и, обратив горевший огнём ненависти взгляд в сторону Инжеватова, произнесла: – Ну что, Александр Григорьевич, не передумал ещё жениться на мне?
   Саша вздрогнул, словно его ударили, и посмотрел в сторону Инжеватова, который, встретившись с ним взглядом, быстро отвёл свой. Миша сидел как пришибленный, с ужасом ожидая «кровавой развязки». На Володю слова девушки подействовали почти так же, как и на Сашу; оторвавшись от спинки кресла, он вскинул глаза на друга, боясь его реакции.
   Неизвестно, чем бы всё обернулось, не вмешайся Курдюмов: он выпрыгнул из-за стола, держа обе руки на своём широком ремне с золотой пряжкой.
   – Сейчас маленькая стерва, я научу тебя держать язык за зубами! – со злобой в голосе выкрикнул он, расстегнул ремень и взмахом руки выхватил его из штанов. – Готовь задницу, детка… Горячий диалог кожаного учителя – вот что тебе сейчас необходимо!
   Все замерли, как перед казнью. Никто не шевелился. Даже Курдюмов, застыл со сложенным вдвое ремнём, грозно глядевшим в пол, ожидая, когда перед ним предстанут две восхитительные половинки «провинившейся проказницы», и он приступит к тому действию, которое возложит на него щедрая рука его владельца.
   Молодые люди, и в первую очередь Миша – не решались вмешиваться в игры взрослых, а потому, робко притихли. Как и поникший на своём месте Инжеватов – сидел в молчаливом ожидании, хотя и должен был вступиться за свою молодую подругу, но страх перед вышедшим из себя Курдюмовым, сковал его волю.
   И в тот же миг, слуха каждого коснулся голос; сначала тихий – он врезался как острый клинок в мозг каждого из присутствующих; потом зазвучал громче, набирая обороты. Злобный, надрывный, выразительный, с нотками надвигавшейся истерики – заставляющий покрываться тело холодными мурашками, он декламировал:

                Цветы для наглых, вино для сильных,
                Рабы послушны тому, кто смел.
                На свете много даров обильных
                Тому, кто сердцем окаменел.

                Что людям мило, что людям любо,
                В чём вдохновенье и в чём полёт.
                Все блага жизни тому, кто грубо
                И беспощадно вперёд идёт.

                О правде мира, что б ни сказали,
                Всё это – сказки, всё это – ложь
                Мечтатель бледный, умри в подвале,
                Где стены плесень покрыла сплошь.

                Подвальный воздух для чахлой груди,
                И обещанье загробных крыл.
                И вы хотите, о люди, люди,
                Чтоб жизнь земную я полюбил.*

   – Решила этим хватающим за душу стишком, спасти свою задницу?! – усмехнулся Курдюмов, продолжая сжимать в руке свой зловещий, но уже «остывающий» ремень. – Тебе это удалось!
   – Не потеряй штаны, Марк Анатольевич, – злобно прыснула девушка, оглядывая молодых людей, стреляя глазами слева направо.
   Те постепенно приходили в себя, после так «точно» и с надрывом, прочитанных ею стихов.
   А девушка между тем, с видом учительницы литературы, которая закончив одну тему урока, плавно переходит к следующей, остановив взгляд на своём восторженном «ученике» Инжеватове произнесла:
   – Ну что, Александр Григорьевич, настало время поведать гостям о наших… планах… Или, ты уже передумал…
   – Ну что ты, моя дорогая, – заблеял Инжеватов, расплываясь сияющей улыбкой, как масло на горячей сковородке. – Напротив… я…
   – Мальчики, – перебив пыл влюблённого, продолжала девушка, поочерёдно оглядывая своих бывших одноклассников, – я пригласила вас сюда для того, чтобы поделиться с вами… Короче – я выхожу замуж…
   Молодые люди вздрогнули, восприняв слова подруги по-своему. Миша, подняв глаза от тарелки, быстро глянул на говорившую, а после на Володю. Чуть «коснувшись» Инжеватова, он снова уставился в тарелку; он знал – этот счастливчик – не он.
   Володя посмотрел на Сашу, подмигнув ему; его приодетый усмешкой взгляд, будто говорил: «ну, наконец-то!» Сам он, давно охладел к ней, а потому её слова не подействовали на него, но он, во всяком случае, был рад за Сашу – до безумия любившего её.
   Что касается Саши, друзья которого были уверены, что слова девушки касаются именно его – держался просто; как до этого Володя, так же усмехнувшись, он откинулся на спинку стула; держа правую руку на краю стола, он поигрывал корочкой хлеба, понимая, что это очередная «сценка», входившая в «программу» застолья. Девушка резвилась, потешалась, играла с ними, и её можно было понять. Никто из них, влюблённых в неё, ни разу не предложил ей 
т о г о,  о чём она сейчас «упомянула». Они лишь…  б ы л и   с   н е й… пребывая в капкане её необыкновенной красоты.
   – Что же вы молчите, мальчики? Неужели никто не хочет поздравить меня? – произнесла девушка, надув губки.
   Первым откликнулся Володя; приподняв бокал, со словами «поздравляю» предназначенными Ольге и Саше, он осушил его до самого дна, как делали взрослые дяди, его соседи по столу.
   Саша кивнул. Так, словно друг кинул ему традиционное «привет», встретив на площадке лестницы в здании института.
   –  Марк Анатольевич, у вас ещё будет время заняться моей задницей – обещаю! А пока, доставайте документы и приступайте к выполнению своих прямых обязанностей – вы здесь именно для этого! – эти слова девушка произнесла без какой-либо доли цинизма, или пошлости – её голос звучал точно и убедительно.
    Услышав слово «документы», Володя вновь посмотрел на Сашу, но тот, не смотрел на него. Его взгляд блуждал по вынимавшему из портфеля папки Курдюмову, потолку и стенам гостиной, иногда останавливался на Ольге, сидевшей во главе стола с прямой спиной, будто восседая на троне, и ухмылявшейся злобной полуулыбкой не сходившей с её губ, словно та приросла к ней и стала особой приметой её внешности. 
   – Володя, ты ошибаешься, – сказала девушка, – я выхожу не за Сашу… Моим избранником является… Александр Григорьевич!
   Володя снова вздрогнул, но уже сильнее – это заметили все, кроме Инжеватова – во все глаза смотревшего на свою молодую невесту, и Курдюмова – уткнувшегося носом в разложенные на столе бумаги. Когда молодой человек перевёл свой недоумённый взгляд на друга, тот лишь махнул рукой, будто говоря – «а, пускай потешится…» Он верил, что это не серьёзно. В его понимании, это был очередной спектакль, разыгранный плутовкой специально для него. Это подтверждало её слова: когда он спросил, почему она не предупредила, что будет кто-то ещё, она ответила, что тогда, он возможно, не пришёл бы, а без него, всего этого могло не быть.
   Сейчас, когда девушка объявила о своём намерении, назвав имя «избранника», Курдюмов только усмехнулся, продолжая рыться в бумагах как червь в навозе. Инжеватов же, смотрел на избранницу взглядом верного пса, только что не лаял. Он был так доволен, словно узнал, что его капитал, и без того внушительный, возрос в три раза. Он только жалел, что уже не молод, и ему осталось недолго наслаждаться обществом своей прелестной юной супруги, пользуясь правами её законного мужа. Может, он и проживёт ещё лет двадцать пять, но к тому времени его «половой темперамент», наверняка утратит силу, которую ещё долгое время будут иметь те молодые люди, чьё присутствие ему не доставляло удовольствия, ибо он завидовал им чёрной, как грязная сажа, завистью.
   – Александр Григорьевич, прошу вас обратить внимание на те документы, что я заранее заготовила в связи со вступлением с вами в законный брак! – говорила девушка, речь которой казалась слишком плавной, как бы заученной наперёд. – Это, своего рода – «брачный контракт». Вы должны подписать его! Но для начала – ознакомьтесь с ним. Если всё мною изложенное вас устроит – завтра же, мы… оформим наши отношения… В противном случае…
   – Душечка… Ольга… извиняюсь… Сергеевна… – мямлил Инжеватов голоском третьеклассника, впервые оказавшегося один на один со строгим директором. – Ты… вы… вкратце… изложи… что требу… просишь у меня…
   – Советую тебе прочесть это самому, Александр Григорьевич! – предложил Курдюмов, тиская в руках один из листов. – Эта хитрая пташка такого тут насочиняла… дар речи потеряешь…
   – Заткнись, червь навозный! – скрипнула беленькими зубками в сторону Курдюмова молодая невеста и, обращаясь к таявшему дорогим сыром в блестящей упаковке Инжеватову, пропела, уже более ласково, но всё равно получилось грубо: – Что ж, я не против изложить тебе то, что я «требу… прошу». Да и мальчики пускай послушают.
   Володя, сделавший щедрый глоток из бокала, сидел с перекошенным от злобы лицом, как и его сосед по столу – Курдюмов. Последний, «точил острый нож злобы» на свою клиентку, а Володе было больно за своего друга, пребывавшего сейчас с расслабленной улыбкой на губах. Он видимо не понимал всей серьёзности намерений их подруги, к которой в данный момент, он – Володя, не испытывал ничего, кроме отвращения…
   Мише было всё равно – этот застенчивый молодой человек, мечтал только об одном – исчезнуть, прямо сейчас, пусть, даже если никогда больше он не увидит ту, которая своим поведением обиженной девчонки и манерами портовской шлюхи, потушила тот охваченный пламенем страсти пожар, что горел в его сердце.
   И только Инжеватов был рад, как дворовая собачонка, наткнувшаяся на мясные объедки, выброшенные с барского стола в выгребную яму.
   – Вот мои условия, птенчик! – прочирикала девушка утренней пташкой вылетевшей из дремучего леса после прошедшего ночью проливного дождя.
   – Я весь внимание, кошечка! – не стесняясь «в выражениях» промяукал «вышедший из употребления», но не утративший желания оставаться молодым, этот стареющий горный барашек.
   – Ты переписываешь на моё имя всё, чем владеешь сейчас, и чем будешь владеть в будущем, не зависимо – вместе мы или врозь!.. Всё, что ты задумал отдать своим бывшим жёнам, и детям, это всё, должно перейти в полное распоряжение твоей законной супруге! То есть – мне! Твои шлюхи-жёны, и надменные эгоисты детки, вдоволь попользовались твоими дарами! Довольно!.. Теперь, пусть учатся зарабатывать сами! Никакого наследства для них, я не потерплю! Это первое! Второе – присутствующий здесь господин Курдюмов Марк Анатольевич, будет являться твоим полноправным компаньоном во всех делах, и моим личным – как адвокатом, так и нотариусом. Более того – я лично обязуюсь заключать контракты с вашими клиентами, и «отслеживать» вашу деятельность – как законную, так и незаконную! При этом господин Курдюмов будет иметь процент с дохода, твой же «барыш», как и всё прочее – идёт на мой личный счёт, «место нахождения» которого, ни ты, ни твой компаньон – знать не будете!
   – Третье – ты покупаешь мне титул «Королевы Вселенной», и пожизненное звание «генералиссимуса Мира»! – пошутил Курдюмов, продолжая перелистывать бумаги.
   «По залу» пробежал лёгкий смешок. Даже захмелевший от вина и брачного контракта Инжеватов издал писк только что вылупившегося цыплёнка. Всё это в один миг было прервано холодным взглядом, падавшего на шею приговорённого лезвия гильотины, который прошёлся по всем присутствующим.
   – По-моему, вам я слова не давала, господин Курдюмов! Молчите, и выполняйте свои обязанности, если не хотите, чтобы я использовала те флеш-карты и кое-какие документы, указывающие на вашу деятельность!
   – Какую ещё деятельность, дура? – дрогнув всем телом, и замерев в ожидании худшего, произнёс Курдюмов.
   – Мошенничество в сфере адвокатуры, посредничество с поставщиками оружия, тесное сотрудничество с наркоторговцами, продажа в «сексуальное рабство» несовершеннолетних девочек арабским шейхам… Помнишь ту бедняжку, которую ты замучил в своём «тайном королевстве» – свою рабыню?.. Как она тебя называла? – Ваше Сиятельство…
   – Марк Анатольевич, неужели вы всё это совершили? – проблеял Инжеватов, пьяно уставившись на своего компаньона. – Ай-я-яй… проказник…
   – Вместе с тобой, Инжеватов! Вместе с тобой! – ответил Курдюмов, и багровый от брошенной в свой адрес «разоблачительной речи», добавил – Тебе Александр Григорьевич, жениться на этой маленькой ****и, равносильно прогулке по острову Кеймана-Гранди.
   Инжеватов не понял шутки, но тем не менее, весело рассмеялся – он был уже на грани алкогольного опьянения и страстного желания поскорее связать себя брачными узами с той, которая так мастерски умела управлять не только его «мужским желанием», но и всей жизнью, вплоть до его капитала, который, как он чувствовал, его старательной рукой, уплывёт от него уже  сейчас, когда он нетвёрдой походкой подойдёт к столу, и расчирикает графу «подпись» на курдюмовских листах своей размашисто-аристократической подписью. А возможно, его крошка сжалится над ним и прикажет своему секретарю поднести документы к его длинному носу – тогда ему не придётся выходить из-за стола.
   – Так что, имей в виду, Курдюмов, ты у меня вот где! – бросила девушка, приподняв руку и сжав свою тоненькую кисть в угрожающий своей крепостью кулак. – Одно неверное движение, и твоя упругая задница, с мягкого кресла загородной виллы, пересядет на жёсткие нары камеры смертников!
   – Душечка, – перебил Инжеватов, пьяный взгляд которого затанцевал по хорошенькому личику невесты, – так ты мне, стало быть, совсем не оставишь денежек… Нельзя ли чуть изменить твой… кранта… конта… кон-тра-кт… и оставить мне… хотя бы… на… мелкие расходы…
   – Прощайте, господин Инжеватов! – поднимаясь с места, проговорила девушка.
   – Нет-нет, я шучу! – уже более трезво проблеял жених.
   – Курдюмов, бумаги! Живо! – скомандовала Ольга, решая не терять больше времени на бесполезные отступления.
   Не веря тому, что слышит, Марк Анатольевич обратил затуманенные злобой глаза в сторону Инжеватова и, увидев его дурацкий вид, посмотрел на девушку. Та, уже севшая обратно в кресло сделала повелительный кивок подбородком в сторону с нетерпением ожидавшего и не в меру распоясавшегося, жениха.
   Марку Анатольевичу ничего не оставалось, как собрать в стопку разбросанные им же по столу бумаги, и под пристальные взгляды молодых людей (даже Миша оторвался от визуального изучения пустой тарелки), держа себя в руках и на ногах, подойти к ожидавшему его Инжеватову. Положив перед ним бумажную стопку, он как истинный дворецкий прислуживающий в богатом доме заложив левую руку за спину, встал за спиной своего «хозяина», ожидая, когда тот самолично поставит подпись под своим «смертным приговором».
   Недолго думая, и даже не читая того, что собирается подписать, Александр Григорьевич выхватил из кармана пиджака заблестевшую дорогим металлом авторучку, словно специально для этого приготовленную, и в мгновение ока, своим размашистым почерком, «завизировал» каждый лист.
   Глядя во все свои пьяные глаза-блюдца, Курдюмов только диву давался. Как человек его возраста и финансового положения, каким являлся Инжеватов, мог оказаться таким болваном, что ради какой-то длинноногой молодой пигалицы с божественной фигуркой и невероятной красоты личиком, одним только взмахом дорогущей авторучки, лишил себя всего что имел, бросив себя нищим попрошайкой к её ногам.
   Тем не менее, Александр Григорьевич Инжеватов сделал это.
    «Испачкав» длинной закорючкой своей некогда «знатной фамилии» последний лист, он с чувством «выполненного долга» отбросил ручку, и одарив своего друга «Гуинпленовской улыбкой» специально для этого вытянув шею в сторону поражённого Курдюмова, крякнул, и зачем-то раскинул руки в стороны, словно собирался взлететь и опуститься в «ласковые» объятия своей «душечки», ставшей благодаря его «стараниям» одной из самых обеспеченных леди в стране. А может, так, он прощался со своей свободой и финансовой независимостью.
   Собрав подписанные бумаги, и не глядя на не в меру развеселившегося компаньона, но уже далеко не друга (потому что богатые дружат только с подобными себе), Курдюмов, всё той же нетвёрдой походкой вернулся на своё место, метнув на ходу то что держал в руках в сторону девушки, с кривой ухмылкой взиравшей на своего… нищего жениха.
   – Довольна, стерва?.. – бросил Марк Анатольевич, снова садясь за стол.
   Девушка не ответила; взяв со стола брошенные перед ней бумаги, она принялась просматривать их. С её лица не сходила ухмылка удовлетворения при виде уже знакомой ей подписи, сулившей ей «несметные богатства Али-Бабы», который сейчас с капризным нетерпением ребёнка ёрзал в кресле в ожидании «сладенького», взирая на всё затуманенным дорогим алкоголем взглядом.
   – Марк Анатольевич, вы отлично справились со своим заданием! – похвалила Ольга, продолжая изучать бумаги. – Сегодня вы мне больше не понадобитесь – можете быть свободны!
   – Я бы хотел получить копии с этих… документов! – произнёс Курдюмов «дежурным» голосом, который использовал, беседуя со своими клиентами.
   – Они принадлежат господину Инжеватову! – «напомнила» девушка. – А с этого дня, всё, что принадлежит господину Инжеватову – принадлежит мне! Вопросы? Нет! В таком случае, можете быть свободны! Когда понадобитесь – я вызову вас!
   В диалоге с Курдюмовым, Ольга использовала тон деловой, знающей себе цену женщины. Тот тон, перед которым пасуют даже самые уверенные в себе мужчины.
   Курдюмов не двинулся с места. Оторвав глаза от бумаг, она медленно повернула голову зацепив его взглядом, в котором читалось ожидание и вопрос, который она не собиралась задавать, а губы испачкала насмешливая улыбка; от её вида, он смутился, отвёл глаза, взял портфель, сунул его подмышку, и медленно вышел из-за стола.
   – Бывайте, ребятки!.. и, мой вам совет – бегите… бегите от этой стервы! – бросил он на ходу это «напутствие» провожавшим его взглядом, молодым людям.
   Подойдя к млевшему в неге ожидания Инжеватову, он положил ему на плечо горящую жаром ненависти ладонь, и тихо произнёс:
   – Держись, приятель!
   А после, медленно обойдя стол, вышел из гостиной, вынашивая в голове план мести той, которая его так унизила – в одно мгновение, разрушив тот мир свободы и независимости, в котором он пребывал, как арабский шейх в своём выстроенном из золота замке в окружении тысячи юных наложниц.
   – Что ты так смотришь на меня, Володенька? – спросила девушка, глядя на молодого человека, взгляд которого острым жалом впился в миловидное личико бывшей подружки, а на чуть приоткрытых губах застыло то слово, которое он хотел выбросить из себя, но не мог, чувствуя, как его язык онемел, потеряв возможность исполнять свои привычные функции.
   А девушка, не обращая внимания на его молчание, продолжала:
   – Может, хочешь поздравить меня с предстоящим замужеством? Что ж, давай… Можешь, даже подойти, и… поцеловать меня! Сегодня я ещё свободна и могу доставить тебе это удовольствие… в последний раз…
   Молодой человек, снова вздрогнул – уже в который раз за то короткое время, что он находился за столом, проявив эту, случайно коснувшуюся его тела эмоцию. После, медленно, как только что Курдюмов, вышел из-за стола. Сделав в сторону девушки три шага, он встал над ней.
   С той восхитительной улыбкой, которой она одаривала каждого из них вне стен этого дома, девушка встала, оказавшись напротив стоявшего истуканом бывшего поклонника. Они были почти одного роста. Почти…
   – Ну же, мой дорогой – смелее! Я не кусаюсь! – пропела Ольга, надев на лицо восхитительную маску доброты и нежности – так, она смотрела только на них троих. – Я кусаю только хищников!
   Эти слова задели Володю, заставив его ещё дальше отделиться от неё. Она ждала… Он же, чувствуя пробежавший по телу волной стыда и отчаяния, жар, поднял чуть дрожащую руку.
   – Дрянь… – прохрипел молодой человек, влепив девушке звонкую пощёчину, от которой, откинув голову, она застыла на месте, будто ожидая ещё одного «горячего поцелуя» стыда и унижения, которые сейчас испытывал молодой человек.
   Нет, на этом он успокоился. Быстрыми шагами, торопясь поскорее покинуть этот дом, он, провожаемый недоумёнными взглядами присутствующих, подошёл к двери и встал на пороге
   – Саша, ты идёшь? – спросил он, стараясь смотреть только на того, к кому сейчас обращался.
   – Нет, я задержусь ещё… – ответил молодой человек, смутившись.
   – Ну, как знаешь… Миха, идём!
   Того не надо было упрашивать; выскочив из-за стола, он, чуть не бегом двинулся к выходу, радуясь, что кошмар закончился – во всяком случае – для него.
   Двое, следуя друг за другом – покинули гостиную.
   Выйдя на улицу и глотнув свежего воздуха, Володя постепенно приходил в себя; его только беспокоил Саша, попавший под влияние той, которая так жестоко поступила с ним, унизив на глазах его товарищей. А ведь он так любил её, не смотря на её капризы и взбалмошный характер.
   В отличие от Володи, Миша не беспокоился за Сашу – он знал, что тот сильный, волевой молодой человек и сумеет «выкрутиться». Мишу заботило – как он сам, не в меру впечатлительный и добрый, сумеет справиться с тем, свидетелем чего был вынужден оказаться…
   – Что же ты не уходишь, Сашенька? – спросила Ольга, опускаясь на стул и потирая немевшую жаром щёку. – Или тоже хочешь чмокнуть меня в щёчку? Смелее – для тебя, я готова подставить левую!
   – Оля, прекрати! – остановил её молодой человек. – Мне надо… я хочу… поговорить с тобой!
   – Говори… Я слушаю…
   – Я бы хотел… – Саша не договорил; взмахом головы он указал на растянувшегося в кресле, как жаба на болоте, Инжеватова. Тот сидел с довольной улыбочкой вкусившего сладенькое ребёнка; сейчас никто и ни что не интересовало его – он пребывал в хмельном дурмане таявшего разума.
   – Александр Григорьевич, Саша хочет поговорить со мной! – эта брошенная через стол реплика заставила Инжеватова икнуть и скорчить идиотскую гримасу, заменив ею улыбку, которая, как он ни старался, не выходила на его лоснившейся от алкоголя и удовольствий мордочке.
   – Да, да, Сашенька, я вас слушаю… – запел Александр Григорьевич.
   – Вы меня не поняли – Саша хочет говорить со мной наедине… без вашего присутствия! – говорила девушка так, словно разговаривала с ребёнком. – Вы меня поняли?
   – Мне выйти? – снова икнув, спросил Инжеватов, пытаясь подняться на ноги.
   – Вам лучше уйти… Уехать… Вам необходимо выспаться и быть готовым к завтрашней церемонии… Встретимся утром… в ЗАГСе… Курдюмов, заранее обо всём проинформирует вас!
   – Даже так? – подняв брови и округлив глаза, Александр Григорьевич Инжеватов пребывал в состоянии полнейшего непонимания всего, что происходило и говорилось. Было так же заметно, что он не понимает и… к т о  он сам, и  ч т о  делает здесь… Волшебные чары юной прелестницы сделали своё дело!
   Посылая сидевшим за столом воздушные поцелуи, приправляя их смачной отрыжкой и набирающей силу икотой, он выкатился за порог.
   Двое, наконец-то, остались наедине – один на один, друг с другом.
   Ольга услышала шум заводившегося мотора. Повернув голову, она вышла из-за стола и встала у окна, провожая взглядом презрения покидавший площадку «Мерседес».
   «Чтобы ты разбился, гадина!» – успела подумать девушка, прежде чем услышала:
   – Зачем ты это устроила? К чему был этот цирк?
               

                Глава IV


   Когда чёрный «Мерседес» дразня своей не всякому по карману роскошью, скрылся из вида, увозя опьяневшего от предстоявшей женитьбы и алкоголя Инжеватова, которому не грозили ни авария, ни штраф, потому что в первом случае, как гласит поговорка – Бог хранит детей, пьяниц и дураков, а во втором – имея «высокую должность», он имел на это право, – девушка так и продолжала стоять у окна. В то время как Саша, ждал. Теперь, когда он наконец-то остался с ней наедине, и ему не надо терпеть присутствие за столом двоих незнакомых ему людей, с которыми он чувствовал себя неуверенно, он ощутил прилив бодрости и независимости – как это всегда бывает в кругу своих друзей. Он ждал, надеясь, вот теперь она ему всё и объяснит – для чего устроила это представление (он по-прежнему был уверен, что это всё игра её богатого на фантазии воображения), и кто были эти двое, одного из которых, она зачем-то назвала своим… будущим мужем… А может она собралась поступать в театральный институт, и этим застольем решила «подточить свой актёрский талант»; не даром же упомянула театральных актёров, а с каким надрывом прочитала стихотворение; ничто в жизни, кроме её красоты, не действовало на него  т а к,  как это продекламированное «болью её души» произведение – острым кинжалом прошедшее по сердцу.
   Отойдя от окна, она подошла к огромному серванту в глубине гостиной, стоявшему по правую руку от того места за столом, где расположился наблюдавший за ней Саша.
   Встав к нему спиной, она открыла дверцу и пошарила по полкам. Он услышал глухой щелчок, а после, увидел облако дыма мгновенно растворившегося у неё над головой. Он почувствовал постепенно доходивший до него, но пока ещё еле уловимый, аромат сигареты. Иногда она покуривала, но не часто. Только, когда нервничала, или за столиком в кафе, когда сидела с подружками, теребя тонкими пальчиками длинную сигаретку – «ловя» мужчин, соревнующихся между собой – кто первым подбежит, и предложит ей зажигалку. Это была одна из её «игр красивых девочек». Саше это не нравилось, но власть её красоты заставляла его мириться и с этим.
   Она снова подошла к окну, походкой королевы вечера на школьном выпускном, когда, плывя между расступавшихся в стороны ребят, грациозно поднимается на сцену, под зависть одних, и восхищение – других. Т а к,  она шла и сейчас. Она снова была той, на которую обращают внимание, хочешь ты этого или нет… Той, которая: дразнила, мучила, заманивала, принимала, или отвергала; смотрела, или отводила взгляд; поддавалась, или была холодна, как глыба айсберга; манила и волновала, «охотясь за сильным самцом».
   Гостиная постепенно наполнялась ароматом её сигареты, и пронзающей предметы грустью, что расточали её глаза ещё недавно такие восторженные, такие яркие, заставлявшие замирать того счастливчика, на кого были обращены.
   Она сидела на краю подоконника, выпускала тонкие струйки дыма, и смотрела на Сашу – внимательно, как если бы они только что встретились, после долгого расставания. Хотя, так оно и было – они действительно долго не виделись.
   – Цирк? – наконец, заговорила она. – Ты это так называешь?!
   – А как ещё это можно назвать? – удивился молодой человек, наблюдая, как она медленно опускает руку к пепельнице, стоявшей на подоконнике, стряхивает пепел, и так же медленно подносит её к своим пухленьким губкам, обхватывая ими белоснежный фильтр, оставляя на нём красные прикосновения. – Не хочешь же ты сказать, что на самом деле собралась замуж за этого старика?
   Она усмехнулась, но не так, как до этого за столом – не зло. Это была, как бы лёгкая полуулыбка, предназначенная другу, или тому, к кому испытывала добрые чувства.
   – А если я скажу, что всё это правда? – ответила она, наблюдая его реакцию.
   – Оля, прекрати говорить глупости, – теряя терпение, произнёс Саша. – Ты вдоволь наигралась сегодня! Давай теперь говорить серьёзно! Слышишь – серьёзно! Я потому и терпел всё это, хотя давно мог уйти. Но я терпел… Чтобы поговорить! Серьёзно! Без этих твоих ухмылок, приказного тона, мечущих молнии взглядах… Серьёзно! Как взрослые люди! Да мы и есть – взрослые люди! Я ещё мог понять твоё поведение тогда, в школе… Но сейчас… Сейчас, мы не те подростки ссорившиеся из-за детских пустяков, лелея внутри идиотские обиды… Сейчас мы – взрослые! И наше отношение к жизни и окружающим должно соответствовать нашему возрасту! В наши годы, другие уже создают семьи, воспитывают детей… Чему бы мы научили наших детей, будь они у нас, если сами ведём себя как дети! Если нас самих ещё надо учить!..
   Саша замолчал, чувствуя пробежавший по телу жар – последствия высказанной только что тирады. Пока он говорил, его подруга слушала, всё с той же, не сходившей с губ полуулыбкой-ухмылкой, продолжая «тянуть» свою тонкую сигаретку, обращая её в пепел, как и слова сидевшего напротив неё. Слова, которые врезались в её сознание, но своенравный характер и чувство какой-то непонятной ей обиды, превращали эти слова, громом проносившиеся по гостиной – в пепел…
   – И, кстати, кто всё-таки эти люди? – будто опомнившись, спросил Саша. – Твои родственники? Или… актёры из театра, с которыми ты… «репетировала»?
   Последние слова молодой человек произнёс шутя, чтобы, как-то смягчить свою откровенную, выстроенную на холодном фундаменте… боль…
   – Выпей, Саша, немного… и расслабься, – раздавив в пепельнице окурок, предложила девушка, но сама к столу не подошла; так и осталась сидеть на подоконнике, опираясь руками о его широкую белоснежную поверхность.
   – Спасибо, мне уже достаточно! – отказался он, и быстро добавил: – Так ты мне не ответила!
   – Нет, это не актёры, и не родственники… Во всяком случае… пока…
   – Как это?
   – Как я уже говорила, и повторю ещё, если ты до сих пор не понял – завтра, за одного из них, я выхожу замуж!
   – Так это… правда?
   Только сейчас до него дошло, что она не шутила. Об этом говорил не только её голос, прозвучавший серьёзно и убедительно, но и взгляд; с таким взглядом говорят только правду. Ту горькую, которую готов слышать далеко не каждый. В её взгляде не было озорного блеска, он был потухший, словно залитый грязной водой костёр, ещё недавно потрескивавший ярким пламенем. Это был взгляд отчаяния и боли, которую способна остановить только смерть…
   – Но почему, Оля? Для чего? – с тем же отчаянием в голосе, произнёс Саша, и будто лишившись дара речи, замолчал, готовясь услышать то, что он не хотел, не мог слышать.
   Чувствуя его состояние, девушка не отвечала. Она продолжала сидеть, почти не шевелясь. Её взгляд снова забегал по предметам, минуя Сашу, словно он был той остановкой мимо которой проезжает автобус, но не останавливается, потому что это не входит в план маршрута. Между тем Саша, смотрел только на неё. На мгновение их взгляды встретились. Нет, они не улыбнулись друг другу, как это свойственно друзьям. Её взгляд был чужим. Она посмотрела на него быстро, мельком, как на постороннего, и тут же отвела глаза. Но и этого было достаточно, чтобы заметить её  безразличие. Да, сейчас она смотрела на Сашу именно так.
   А потом отвернулась, снова встав к нему спиной.
   – Уходи! – сказала она, глядя в окно.
   – Нет… Оля, нет… прошу тебя! – говорил он то, смысл чего, они оба понимали.
   – Уходи… – повторила она уже тише – подступавшие к глазам слёзы заглушили её голос.
   Он выбежал из-за стола, быстро подошёл и, встав за спиной, обнял. Обхватив трясущимися руками за талию, целуя волосы, шею, он заговорил – его голос временами прерывался, меняя тембр, чуть ли не срывался до истерики:
   – Оля… дорогая… любимая! Не делай этого… я прошу тебя, молю, заклинаю… не поступай так… жестоко. Я люблю тебя! Господи, неужели, ты так и не поняла, как… я люблю тебя! Жизнь свою так не люблю… как тебя! Ни к одной девчонке, я не испытывал того, что испытываю к тебе! Да у меня и не было никого, кроме тебя! Кроме тебя – слышишь?! Кроме… тебя…
   – Спасибо! – произнесла она, ещё крепче прижимаясь к нему.
   – За что? – прошептал он, выдыхая этот вопрос в самое ухо девушке. Но сейчас, его дыхание было не тем трепетным, возбуждённым, какое бывает у мужчин, когда их тело соприкасается с телом девушки – красивой, нежной, «требующей» влечения, как к сексуальному объекту, заставляющей замирать сердце, покрываться тело мурашками, и чувствовать тот приятный «твёрдый холодок» в паху, пробегающий неописуемым «восторгом» по всем клеточкам организма. Сейчас, он дышал «по- другому». Так дышат, не ощущая сексуального влечения – ты просто хочешь быть нежным с тем, кого держишь в объятиях.
   – За то, что сейчас у тебя… не стоит!
   Она сказала именно так. Он же решил, что ему послышалось, и она произнесла что-то другое.
   – Что? – с трудом выдавил он из себя, продолжая обнимать её.
   – Сейчас у тебя не стоит! – повторила она с волнением в голосе, что можно было подумать, будто она рада этому.
   – Не понимаю… объясни, – ослабив объятия, произнёс молодой человек.
   – Всегда, когда вы меня обнимаете, у вас… стоит…
   – Что ты хочешь этим сказать? Это естественная реакция организма… Ты красивая, привлекательная де…
   – Вот, ты сам признался – для вас, я всегда была сексуальным объектом… не более… Вы видели во мне объект сексуального влечения… Я была вашей игрушкой, с которой вы играли, удовлетворяя свои похотливые желания!
   – Объясни – какая связь, между твоим замужеством, и тем, что у меня… стоит… на тебя?.. – этим вопросом молодой человек словно смеялся над ней. Она почувствовала это.
   – С самого начала, как только познакомилась с вами, я постоянно ощущала на себе ваши взгляды. Вы смотрели на меня только как на красивую девушку с великолепной фигуркой, и до безумия соблазнительным телом. Ваши похотливые взгляды как горячий луч рентгена шарили по мне, проникая под одежду, и… мысленно срывая её. Вы видели во мне только мою красоту… моё тело… И никто из вас не потрудился заглянуть в мою душу, чтобы понять, что я чувствую!
   – Оля, прекращай нести чушь! К чему ты всё это говоришь?
   – Ты же хотел узнать, почему я устроила этот цирк. Так вот, слушай…
   – Не хочешь ли ты сказать, что собираешься выйти замуж за этого… Иждиватова, потому что мы на тебя как-то «не так смотрели», и от этого у нас… стоит?.. Оля, ты пьяна?
   – Если тебе не нравится этот разговор, я могу прекратить его! – произнесла девушка с серьёзным, почти каменным выражением лица, что заставило Сашу задуматься. – Ты уйдёшь, и никогда больше не станешь искать встреч со мной… Тем более, что я выхожу замуж… Возможно уеду из этого города!
   Саша замер в холодном волнении, пробежавшем по всему телу. Холод сковал его, как мороз сковывает озёра, покрывая их толстой коркой льда. В отличие от своих друзей – вспыльчивого Володи и застенчивого Миши, которых больше волновало их собственное душевное состояние, Саша любил Ольгу, принимая её такой, какой она была. Его не волновало, что она говорит и как поступает – он прощал ей всё. И это её поведение за столом не оскорбило его, и не заставило посмотреть на подругу «другими» глазами, как это сделали Володя и Миша – не найдя способа справиться с переполнявшими их эмоциями, они просто ушли. Причём, Володя не сдержался и оскорбил девушку. Более того – он ударил её. Саша никогда не позволял себе в отношении Ольги ничего подобного. Это была настоящая любовь! Достойна того, чтобы заметить её, а заметив, не выпускать из поля зрения – стараясь научить себя так же относиться к тому, кого любишь! Но такая любовь всегда терпит неудачу, потому что, она не всегда бывает взаимна.
   Гостиная вернула тишину, ожидая, когда двое снова заговорят.
   Первым это сделал Саша – он сказал:
   – Я тебя слушаю – говори!
   – Ты уверен? – спросила девушка, всё ещё глядя в окно, он же, выпустив её из объятий, встал в шаге от неё.
   – Да, я слушаю! – повторил молодой человек и, сделав три шага назад, сел на край стола.
   Она резко обернулась, снова заняв место на подоконнике.
   – С самого начала, как я появилась в вашем классе, – начала она своё повествование, – я только и замечала  э т и  взгляды, бросаемые на меня как на красивую дорогую игрушку, которую не всякий может позволить себе. Поначалу мне это нравилось – быть самой красивой и «популярной» девочкой в классе; мальчишки так и липли ко мне, стараясь понравиться, произвести впечатление. Но я, заручившись гордостью, не позволяла… играть с собой! Кроме тебя, Саша… Меня привлекала твоя мужская сила, смелость, уверенность в себе, умение следовать к своей цели, не страшась преград! Твоя общительность, способность всегда и во всём быть первым – покорили меня! Когда ты обнимал, целовал, ласкал меня, говорил те нежные, приятные слова – я впервые чувствовала себя хрупкой и слабой, в руках сильного… мужчины… Потому что, такие девушки, как я, отдаются… только сильному… самцу! Только  с  т а к и м,  они хотят быть рядом, чтобы чувствовать себя… слабой! Только  с  т а к и м,  они мечтают создать семью и растить детей! Чтобы их гены, передались и их детям! Но такие мужчины, не способны принадлежать только одной… Ибо, их цель, данная им Природой – «оплодотворять самок», чтобы «создать» сильное поколение представителей их пола. Это заложено в них Природой. А растить, воспитывать это поколение Природа возложила на тех мужчин, которые видят в женщине не «объект для оплодотворения», а прежде всего – человека, с которым они хотят связать свою жизнь, создать семью, и мирно плыть по волнам возложенных на них Природой обязательств. Часто выходит, что «такие» мужчины воспитывают не своих детей… детей «самцов»… Вот так-то, Сашенька… Хотя, признаться, ни с одним из вас, я не была… в близких отношениях…
   – Как? Ты хочешь сказать, что?..
   – Да, Сашенька, я всё ещё девственница! Несмотря на то, что иногда веду себя как портовая шлюха… я по-прежнему остаюсь… чистой…
   – Неужели и Володя…
   – Да! Он тоже не сумел затащить меня в постель, хотя, неоднократно предлагал…
   – Почему же ты тогда… была с ним? Я думал вы любите друг друга… Во всяком случае, он был от тебя без ума.
   – Как и вы все, Саша! Как и вы все! – грустно добавила Ольга. – На самом деле, я не испытывала к нему того, что испытываю к тебе! А была я с ним, как ты выражаешься… назло тебе…
   – Что? Не понимаю… – ёрзнув на краю стола, Саша вопросительно глянул на девушку.
   – Помнишь, тогда мы сильно повздорили, – проговорила девушка с лёгкой улыбкой на мгновение украсившей её бледное лицо, – никак не могли договориться, куда поступать после окончания школы. Я мечтала о карьере модели, а ты не хотел отпускать меня в этот «мир разврата и пошлости» – как ты тогда выразился. И я стала изучать право. Так вот, в том институте, куда потом поступил и ты, чтобы держать меня в поле зрения, в меня, и влюбился Володя – как и ты, попав в сети моей красоты. Я видела, как ты злился, когда видел нас вместе. А как была рада я, зная, что ты страдаешь, ревнуя меня! До сих пор не могу поверить, что вы, в итоге подружились!
   – Я сошёлся с ним, чтобы быть ближе к тебе! – признался молодой человек, глядя задумчиво в пол.
   Теперь, не понимала она, что он имеет в виду, но не стала задавать вопросов – ей самой надо было о многом поведать ему – вынести из себя всё, что так долго держала в себе.
   – Почему вы расстались? – спросил Саша, добавив: – Не из-за меня же…
   – Из-за тебя, Сашенька! Из-за тебя! – ответила девушка, так же, не смотря на него. Но смотрела она не в пол. Её взгляд блуждал мимо него – по стенам, потолку, предметам, населявшим гостиную. – Я не могла долго оставаться без тебя! Но, если честно – он, так же, как и ты, был против моей мечты. Ему не нравилось, что мою красоту будут «использовать» другие… Все вы – эгоисты!
   Последние слова, молодой человек пропустил мимо ушей, приписав их к тем «глупым словечкам», которыми частенько пользуются женщины, чтобы в отместку, за нанесённые им обиды, задеть их мужское самолюбие.
   – Хорошо – это я могу понять! – согласился Саша, лицо которого хранило серьёзное, чуть задумчивое выражение; он не иронизировал, не смеялся, над тем, что говорила девушка.
   А может, он только делал вид, что понимает?.. Но, тем не менее, он продолжал задавать вопросы:
   – Чем же тогда тебя привлёк Мишка? Он ведь, далеко не… самец… Да и внешностью не больно подкупает… На таких обычно, девчонки внимания не обращают… Особенно…
   На последнем слове, он замялся, боясь произнести его, чтобы снова не обидеть подругу.
   – Красивые – ты хотел сказать! – ответила она за него.
   Он смутился: дёрнув подбородком, перевёл взгляд в сторону.
   – О, Миша, это другое! – с улыбкой на лице, пропела девушка. – Какие потрясающие записочки он писал мне! Правда делал это тайно – подбрасывая их мне то под дверь, то в книги, а бывало и в тетради… А какие, трогающие душу стихи он сочинял, посвящая их мне. Никто из вас, ни разу не прочитал мне стихов! Кроме того одного… нашего… И то, сочинённого Мишей.
   – Откуда ты знаешь? – спросил Саша, глянув на девушку.
   Держа руки в карманах брюк, скрестив ноги и опираясь о край стола, надев на лицо мягкую маску озабоченности, он напоминал молодого повесу – прожигателя жизни, у которого состоялся разговор со своей девушкой – с одной, из своих девушек… Вернее – подруг.
   – Мишка мне однажды прочитал его! – продолжала Ольга. – Я спросила: «Чьё оно?» и он признался, так забавно покраснев: «Моё! Я посвящаю его тебе, Олечка!» и опять покраснел. Признаться, он часто краснел в моём присутствии. Наверное, от того, что чувствовал себя неловко, рядом со мной… Я тогда чуть не заплакала, когда он сказал о том стихотворении. Вот один, думала я, который, видит во мне «что-то другое», и создаёт из этого стихи. Жалко, однако, что он не такой, как ты, и я никогда не почувствую себя слабой, находясь рядом с ним. Останься я с ним, мне бы пришлось постоянно «настраивать» его, подгонять, успокаивать… Знал бы ты, Саша, как это раздражает… Может, кого и привлекают такие вот хлюпики… Но не меня… Я не рождена для того, чтобы быть нянькой слабому…
   – Зачем ты при всех рассказала о его… записках?
   – Хотелось немного помучить его.
   – За что?
   – За то, что он способен любить! Но не способен заставить полюбить себя! –  выпалила девушка, с той интонацией в голосе, с которой разговаривала за столом, со своими «родственниками».
   – А я?
   – Ты – сильный! Ты не боишься управлять мной! – призналась она.
   – Даже так? – подняв брови, прыснул молодой человек.
   – Да – так! А хочешь, скажу, почему я перестала общаться с ним?
   – И почему же? – спросил Саша, но без интереса – его это мало волновало – он спрашивал, просто, чтобы дать девушке возможность выговориться, выложить то, что тяжёлым грузом лежало у неё на сердце – ведь в этом была, его вина. Её отношения с Володей и Мишей мало волновали его, хоть они и были друзьями. Даже Миша, с которым он «сдружился» так же, как и с Володей – чтобы быть рядом со своей любовью,  которая, то принимала, то отвергала его, играя его чувствами. Но он терпел, потому что – любил. Несмотря на то, что и был «сильным самцом» – каким она его «увидела».
   – Как-то, я зашла в его комнату, которую он снял на время учёбы, и увидела его сидящим у компьютера: уставившись в монитор, на котором красовалась моя фотография, где я стою спиной в купальнике, он… дрочил…С таким усердием, что даже не заметил, как я вошла. Знал бы ты, Саша, какое отвращение испытала я в тот момент. Меня едва не вывернуло… Мой добрый романтик, всегда смотревший на меня, как на Богиню, посвящавший мне такие трогательные стихи, писал не менее хватавшие за душу письма… сжимает в кулаке свой красный стручок и, дрочит, уставившись на мою голую задницу… Только что, не бьёт струёй в монитор… А может, он делал и это…
   Саша усмехнулся. Потом сказал:
   – Хотел бы я видеть его в тот момент, когда он заметил тебя, застукавшую его за этим «страшным преступлением».
   – Он не видел меня… Я быстро ушла. Из его комнаты… и из его жизни… Я вовремя сообразила – заметь он меня, он бы точно, покончил с собой… этот наш слабонервный хлюпик…
   – Стало быть, ты пожалела его! – снова усмехнулся Саша.
   Это «открытие» ничуть не тронуло его. По его мнению, всё это было обычным капризом «красивой, взбалмошной девчонки с вредным характером».
   – Да, представь себе – пожалела! – огрызнулась девушка, и отвернулась к окну.
   – Если бы ты, хоть раз… дала ему… возможно он перестал бы дрочить на твои фотки.
   – Дурак… – не поворачиваясь, бросила Ольга.
   Саша вновь усмехнулся. Перегнувшись через стол, он взял бокал, из которого пил, и наполнил его, воспользовавшись одной из бутылок, так щедро населявших стол.
   Пока девушка дулась, или собиралась с мыслями, отыскивая в потаённых уголках памяти то, чем собиралась поделиться, он сделал несколько глотков из бокала. Спиртное было как нельзя, кстати, особенно, во время таких откровенных разговоров с человеком, которого ты знаешь давно, но только сейчас начинаешь «открывать» его, когда он делится с тобой тем, о чём ты не знал, чего не подозревал… хотя и был рядом с ним долгие годы. Так и Саша «заново открывал» свою подругу…
   Сейчас, в этой гостиной, она казалась ему чужой, словно только сегодня они познакомились – несколько часов назад, во время того застолья. Она говорила то, чего он даже не подозревал; делилась тем, о чём он не имел представления. Они казались соседями, живущими в одном доме, но не интересовавшимися друг другом; они лишь иногда, при встрече посылали традиционное «привет» и расходились, каждый по своим делам, неся в себе лишь свои собственные повседневные заботы.
   – Смог бы ты мне, Саша, ответить на один вопрос, – продолжала она, – который я давно хотела задать тебе…
   – Я слушаю тебя… – ответил он, отставляя бокал, и снова занимая своё место на краю стола.
   – Помнишь, в нашем классе учились две девочки – Оксана Быкова и Вера Куропаева… Почему, никто из вас, их одноклассников, не обращал на них внимания? Никто не предлагал им дружбы – хотя, они были намного достойнее того, чтобы привлечь ваше внимание, нежели я!
   – Не понимаю, что ты имеешь в виду? – честно признался Саша.
   – Вспомни – Оксана была отличницей, принимала участие во всех школьных мероприятиях. А однажды, даже выиграла школьную олимпиаду по математике!.. Умная, начитанная девочка, с которой интересно поговорить; добрая, открытая и честная, способная прийти на помощь… в отличие от меня – взбалмошной эгоистке, пекущейся только о себе…
   – Не правда! Ты не такая! – попытался возразить Саша, но девушка перебила его:
   – Такая! Не спорь!.. А Вера Куропаева… Олимпиады по математике, конечно, не выиграет, зато её достоинство в другом: она занималась спортом; всегда подтянутая, смелая и крепкая девочка – как физически, так и морально! Помнишь, что произошло во время школьного матча по футболу – как Рябиков злился, когда женская команда выиграла – Вера забила решающий гол! Ха-ха… это надо было видеть!.. Так бесился только Коршун, когда я отшила его на глазах всей его скотской «братвы». Вот, мальчики, на каких девочек вам следовало обратить внимание… Каких любить и почитать… Вот кому Миша должен был посвящать свои восторженные стихи юношеской любви!..
   – И на кого дрочить, – добавил Саша, усмехнувшись; до него так и не доходил смысл только что услышанных слов.
   – Не иронизируй, Саша… Лучше ответь, почему ты не полюбил ни Оксану, ни Веру?
   – Ну, знаешь, сердцу не прикажешь! – всё с той же ухмылкой ответил молодой человек то, что обычно отвечают, когда слышат такой вопрос.
   – Да нет, Сашенька, ты не сердцем любишь, ты любишь – глазами! – ответила девушка с болью в голосе; он заметил, как тяжело ей было произнести  э т и  слова, а потому промолчал, ожидая, что последует дальше.
   – Я скажу тебе, почему вы не полюбили ни одну из них, – сказала Ольга, отвернувшись, продолжая сидеть на подоконнике, опираясь на него руками. – А не полюбили вы их потому, что они… не красивые… Они не имели того смазливого личика, длинных ножек, обалденной фигурки, и «идеально стройной» попки… Оксана была полной, носила очки в роговой оправе, её толстые влажные губы с собиравшейся в уголках слюной, не манили, не привлекали, не возбуждали… А Вера… с её лошадиной мордочкой и фигурой Терри Хогана, созданной для «тяжёлого реслинга», а не семейной жизни… На ней, как и на Оксане, фирменные шмотки сидели как…
   – … на кобыле! – закончил Саша. – Ну, ладно… допустим… не спорю! Суть не в этом… Все эти заунывно-умные мыслишки, ни что иное, как выхваченная из пыльных недр толстых томов, психология, остро приправленная мудрой старушкой философией… Всё это и в институте обрыдло! Ты так и не сказала – кто эти двое, и с какой стати за одного из них ты выходишь замуж?! Неужели, позарилась на его грязные миллионы?
   – Бери выше, Сашенька – миллиарды! – ответила девушка, окидывая молодого человека «дружеским презрением».
   Девушка замолчала.
   Как бы дав себе передышку перед началом второй части своего монолога, она вновь заговорила:
   – С этими хищниками, Саша, меня столкнула – моя взрослая жизнь…
   – Как это?
   – А вот так… Когда мои мечты пошли вразрез с желаниями Володи, и он отдалился от меня… Когда я поняла истинные «намерения» Миши в отношении меня… Когда ты в очередной раз своим маниакальным желанием любить меня вечно, оттолкнул меня…
   – Оттолкнул?
   – … и я оказалась свободной, – не слушая друга, продолжала Ольга, – тогда, я решила полностью посвятить себя осуществлению своей мечты! Как тебе известно – я хотела стать моделью. А кем же ещё быть девушке с… моими данными… Да, и, кое-какие предложения уже поступали… Одним из них, я однажды и воспользовалась! Это было в прошлом году: на мою страничку в «Инстаграм» пришло сообщение; одному «престарелому дядечке-фотографу» приглянулась моя сулившая ему миллиарды, внешность…
   – Ты что, выставляла свои фотографии? – спросил Саша, с выражением собственника на лице, чью красивую дорогую игрушку, предложили другому.
   – Выставляла, Сашенька, выставляла, – усмехнулась девушка.
   – Надеюсь, не те, на которые… дрочил Мишка, – потешался молодой человек.
   – Не волнуйся, не те! – успокоила Ольга, продолжая: – Так вот, захотел этот «дядечка» встретиться со мной, назначив встречу в дорогущем ресторане.
   – И ты пошла?
   – А ты бы отказался от такого… шанса? – снова усмехнулась девушка, поудобнее пристроив попку на широком подоконнике.
   – А если бы он оказался… маньяком?
   – Маньяком он не оказался, Сашенька, – успокоила девушка, и грустно добавила: – Он оказался намного хуже!
   – Не понимаю, – Саша не солгал, он на самом деле не понимал того, что говорила девушка. Да и говорила она тем тоном, каким обычно рассказывают занимательные истории чужой жизни – видимо, она давно уже смирилась с тем, о чём сейчас рассказывала слушавшему с недоумением во взгляде, собеседнику.
   И снова грустно усмехнувшись, она продолжила:
   – Тогда, Саша, собираясь на встречу с этим… маньяком, не поверишь, какие грандиозные планы строила я в отношении своей дальнейшей жизни! Я видела всё в розовом цвете четырнадцатилетней девчонки, пока ещё не столкнувшейся с той внутренней изнанкой нашей жизни… А, впрочем, слушай дальше… Я одела своё «лучшее» облегающее фигурку платье… И когда вошла в зал этого… ресторана – все мужики, сидевшие за столиком ахали и вздыхали, провожая меня томными взглядами, завидуя чёрной завистью тому, на встречу с кем пришла эта «неземная красота, дарованная молодой Богине»… Так смотрел фон Ашенбах на «белокурого ангелочка» Тадзио. Те же чувства я «заставила» испытать и пригласившего меня – плотно упакованного в дорогущий костюм дядечку, возраст которого маячил между – 45-ю, и 50-ю. Видел бы ты его ослиную мордочку с козлиной бородкой, лучившуюся детским восторгом при виде той, что дефилировала на своих длинных ножках к его по-царски сервированному столику. У этого мудака, Сашенька, даже ширинка «млела твёрдым восторгом».
   – Оля, заканчивай эти отступления! – перебил Саша с раздражением в голосе. – Переходи к сути!
   – А без этих… отступлений, ты не поймёшь всей сути! – ответила девушка.
   – Хорошо… Ты встретилась с этим… фотографом… повертела голой задницей в его студии… он «нащёлкал» с неё кучу глянца для удовлетворения пошлых фантазий одиноких мужиков, типа нашего Мишки…
   – Саша, ты оскорбляешь меня! – произнесла Ольга серьёзно. – Меня, и тех девушек, которые, как и я попали в лапы грязных извращенцев, использующих женскую красоту в своих корыстных, преступных целях!..
   – Прости! – произнёс Саша, смутившись. – Ни тебя, ни других девушек, я оскорбить не хотел… Ты мне ответь – кто эти-то двое? Не фотографы же…
   – Этот фотограф предложил мне посетить его фото-студию и сделать серию снимков для иностранных издательств, как он сказал, и предложил заключить со мной «выгодный для меня контракт». Я согласилась. А какая бы девушка отказалась от такой… перспективы… работать за границей… Покинуть эту тонущую в крови страну…
   – А ты, полагаешь, за границей лучше? – усмехнулся Саша.
   Она не ответила. Только криво усмехнулась, возвращая ему эту эмоцию, и снова отвернулась к окну.
   – Прав был этот твой… адвокатишка – взять бы ремень, да пройтись хорошенько по твоей глупой заднице! Глядишь, поумнела бы! – выговорил молодой человек сквозь зубы, вновь наливая из бутылки «горькое успокоительное для раненой души».
   – Когда я приехала в его студию, – неожиданно заговорила девушка, – он предложил мне сняться голой для его «личной коллекции»… За это, он пообещал мне несколько миллионов… наличными…
   – Дура… – бросил Саша, вздрогнув от этого неожиданного «признания» подруги.
   – Дура, что отказалась?
   – Дура, вообще! Кто такой Инжеватов? Почему у тебя такая… власть над ними? Что это за флеш-карты, которыми ты шантажируешь Курдюмова?
   Саша сыпал этими вопросами, словно следователь во время допроса. Он начинал терять терпение от манеры своей подруги «тянуть резину» и не скрывал этого. Ему казалось, весь этот рассказ – чистая выдумка, затеянная ею, чтобы помучить его – отомстить за какие-то «проступки», которые, она так же, выдумала… Так же, он был уверен в том, что и весь этот фарс за столом, ни что иное, как – игра. А те двое – её знакомые актёры, сыгравшие свои роли, которые она же, и «сочинила». Как ловко один, оскорбил другого, а потом, «загримировавшись под раскаявшегося», пал на колени –  шедевр, достойный номинации на «золотую статуэтку».
   – Когда этот фотограф-извращенец понял, что со мной его номер не пройдёт, и я не пополню его глянцевую коллекцию, он начал извиняться – чуть ли, не в ногах у меня валялся. А потом, как бы между прочим, сунул мне визитку, сказав, чтобы я обязательно встретилась с этим человеком – он «намного достойнее и порядочнее его». Да, он так и сказал. На карточке значились только инициалы (я уже не помню фамилии), и адрес. Кто он, и что – об этом умалчивалось. В тот раз, я сказала себе, что никуда больше не поеду, и на все предложения стану отвечать отказом… Всю неделю я ждала, что ты позвонишь мне и мы помиримся. Дни напролёт я сидела на своих страничках в соцсетях в ожидании твоего сообщения; не выпускала из рук телефон, надеясь, что вот сейчас придёт твоя «эсэмэска», и я вновь обрету тебя! Володя и Миша тоже молчали… Я осталась одна…
   – Ты сама виновата! – сказал Саша. – Вспомни, сколько я отправил тебе сообщений, а ты ни на одно не ответила. А сколько раз на дню звонил… А ты… как маленькая обиженная эгоистка не отвечала, даже телефон отключила… холя и лилея свою обиду… А какую обиду? – детскую, дурацкую амбицию, закравшуюся в твою хорошенькую головку! Потому, я и решил – перебесишься, успокоишься, и если захочешь – позвонишь сама…
   – Я хотела, – призналась девушка, – но надеялась на твою силу… силу – характера… ты должен был пересилить себя, чтобы вернуть меня! Потому, я и порвала с Мишей – он никогда бы не сделал первый шаг, из-за своей скромности. Володя? – он слишком гордый и амбициозный!
   – Как и ты! – заметил Саша.
   – Как и я, – согласилась девушка. – Оставался лишь ты! Но ты молчал…
   – И ты поехала по этому адресу, – догадался молодой человек.
   – Не сразу. Только спустя неделю… так и не дождавшись тебя…
   – И что это был за… притон? – усмехнулся Саша, не скрывая злости в голосе.
   – Притон… да, – грустно произнесла девушка. – Но внутри. Снаружи он выглядел как особняк хорошо обеспеченных хозяев: большой, двухэтажный, выложенный…
   – Ладно, ближе к делу! – торопил Саша. Кровь хлынула ему в голову: он покраснел, как после длительной пробежки; он боялся услышать то, о чём говорила она за столом, когда «разоблачала» деятельность Курдюмова.
   – Человек, открывший мне дверь, показался порядочным и внимательным, каким-то… не в меру услужливым. И ты знаешь, он не смотрел на меня  т е м  взглядом, каким обычно смотрят на меня мужчины; в нём не было ни пошлости, ни желания овладеть мною; его взгляд не раздевал меня, а руки не стремились прикоснуться к тем местам, о которых «мечтает» похотливое мужское воображение! Нет, он был – внимательным, вежливым и деловитым. Всё это и подкупило меня – я расслабилась и позволила этому человеку заманить себя в свой хитрый капкан…
   – Это был Курдюмов?
   – Нет, Саша, это был не Курдюмов.
   – Ты снова издеваешься! Я спрашиваю тебя – как ты спелась с этими двумя хорьками. Начинай с этого! И знаешь, кончай уже эти нудные арабские сказки… Никак «1002-ю ночь» затеяла?.. Тоже мне, Шахерезада выискалась… Давай быстрее, а то скоро утро…
   Последние слова, Саша произнёс с кривой ухмылкой на лице.
   – Этот «важный» господин, терпеливо выслушал меня, – продолжала девушка, окидывая друга усталой улыбкой, – даже ни разу не перебив. А когда я закончила, он, всё с той же прочно наложенной на чисто выбритое лицо, улыбкой, заключил, что моя необыкновенная красота, действительно, заслуживает того, чтобы «красоваться» на обложках дорогих заграничных журналов. И после этого «хвалебного резюме» пригласил на одну презентацию, которая должна была состояться через пять дней в гостинице «Империал».
   – Что ещё за «Империал»?
   – Логово нашей коррумпированной «верхушки», Сашенька! – ответила девушка, глядя на молодого человека сквозь ту мутную пелену, что на мгновение застила её глаза. – По сравнению с «нашей мафией», дон Корлеоне с его «мировыми масштабами человеческой солидарности», просто   наивный ребёнок.
   – Ладно… дон Корлеоне… много ты об этом понимаешь! – снова огрызнулся Саша. – Сиди дома, и не суйся в игры взрослых дядек! С Инжеватовым, ты, в этом «Империале» снюхалась?
   – Да. Это была грандиозная вечеринка, устроенная местными воротилами, чтобы блеснуть друг перед другом своей властью, и заключить дальнейшие «контракты». Там меня и увидел Инжеватов, и как подросток… влюбился… Так и кружил чёрным вороном, охраняя свою добычу, чтобы кто другой не сманил. Я рассказала ему о своём желании стать моделью. Но об этом он уже знал… Как знал и о моём приезде в это место…
   – Как это? – не понял Саша.
   – Тот «господин» из особняка сообщил ему, что нашёл потрясающую игрушку, которая сама плывёт к ним в руки, чтобы стать заложницей их власти.
   – Тебе ничего не стоило отказать им, как ты отказывала другим, соблазнившимся твоей красотой! Почему ты не сделала этого?
   – Меня саму соблазнили… их роскошь, блеск золота, из которого они ели, пили… на котором сидели… по которому ходили как по грязи… Меня соблазнили их деньги, что они использовали в качестве хвороста, которым разжигали камины в своих двадцати комнатных замках… Меня…
   – Хватит! Довольно! – прокричал Саша, вновь теряя терпение. – Как ты вышла на Курдюмова?
   – Мы не виделись с тобой почти год, Саша, а точнее – одиннадцать месяцев, десять из которых, я была… любовницей Инжеватова.
   Саша дёрнул подбородком, но ничего не сказал.
   – Он ввёл меня в свой мир, показал ту власть, которую имеют те убийцы, что разоряют страну…
   – Ладно, кончай митинг – нас это не касается…
   – Не касается?
   – Чёрт возьми… Что ты предлагаешь? – подняться из подземелья, отыскать таинственный остров с сокровищами, назваться его именем и вступить в борьбу с этими засранцами? А уничтожив их, самим занять их место? Ведь, как известно – «свято место пусто не бывает»! Ты это предлагаешь?.. А?.. Что молчишь?..
   – Ты смеёшься надо мной?
   – Дура ты, Ольга, и уши у тебя холодные, – бесился Саша. – Что это за контракт ты заключила с этим пьяным комиком? Решила захапать себе, его несметные богатства, нажитые на крови и разврате? Тогда, стало быть, чем ты лучше него и этого адвокатишки? Где ты откопала эти флеш-карты, шантажистка?!
   – В сейфе его загородного дома. Тогда, я искала хорошего нотариуса, вынашивая свои… планы. Не те, о каких ты, возможно, думаешь!
   – Я ничего не думаю, – ответил Саша, успокаиваясь.
   – Мне нужен был опытный нотариус, и я нашла его… в глобальной сети… Я приехала в его загородный дом… Мы поговорили. Потом, он напился до бесчувствия, и отключился. Я уже собралась уходить, когда заметила сейф, который он забыл закрыть, когда достал из него дорогую бутылку, чтобы похвастать передо мной своим финансовым положением. Там я и обнаружила всю его деятельность. Откуда же мне было знать, что он связан с Инжеватовым и ему подобными. Все они, одна шайка кровожадных шакалов…
   – Ой, Ольга, чувствую, нажила ты себе врага, – произнёс Саша, сочувственно, – видела, с каким лицом он ушёл? Не боишься ответной мести с его стороны?
   Она не ответила, и комната вновь погрузилась в гробовое молчание.



                Глава V


   Медленно поднявшись с подоконника, она подошла к столу, взяла подписанные Инжеватовым бумаги, и прошла в глубь гостиной. Саша не смотрел на неё. Он подумал, что она снова пошла за сигаретами. А может, и не подумал. Сам он не курил – бросил. Он услышал, как она открыла какую-то дверцу, издав ею неприятный скрип; потом снова наступила тишина – долгая, томительная. Он обернулся: она стояла к нему спиной, шаря в ящичке огромного, высившегося до потолка, серванта. Полоснув по ней взглядом, он снова отвернулся; подошёл к окну, вглядываясь в вечерний закат; солнце скрылось – скоро наступит ночь. Он вспомнил прошедший день – как долго он длился. Его пребывание в этом доме показалось ему вечностью, словно он провёл в этой гостиной не один год, а ведь приехал только сегодня днём – несколько часов назад. Он хотел вытащить из кармана куртки телефон, чтобы посмотреть, сколько сейчас времени, но передумал – так и держал руки сунутыми в узкие карманы своих потёртых джинсов, не отрывая задумчивого взгляда от погружавшейся в сумерки площадки, что раскинулась за окном.
   Он услышал, как она подошла: её шаги скрывал толстый ковёр, а движения были настолько неощутимые, что казалось она парит в воздухе, как вечерний мотылёк случайно залетевший с улицы; сейчас он полетает, кружась по широким просторам помещения, и найдёт своё пристанище где-нибудь… Где?
   Когда он повернулся, девушка стояла возле стола, всё так же спиной к нему, как и минуту назад, когда что-то искала в чреве серванта. Она пристально смотрела на какой-то предмет, который только что положила на стол. Он слышал как это «что-то», тяжёлым, глухим ударом легло на деревянную поверхность стола. Он тоже вгляделся в этот предмет.
   Это был… пистолет. Его чёрное, слепое дуло смотрело в сторону двери гостиной, за которую недавно вышли четверо, каждый, унося с собой свои мысли. А чёрная, холодная рукоятка была повёрнута в сторону двоих, по-прежнему находившихся здесь.
   – Зачем тебе пистолет? – спросил Саша, не отрывая глаз от этой холодной игрушки.
   Она не ответила, лишь усмехнулась, мотнув головой.
   – Хотя, правильно, теперь, он тебе действительно необходим, учитывая то, с кем ты связалась! – произнёс Саша, и немного помолчав, спросил: – Этот контракт… надеюсь шутка… игра…
   – Нет, Сашенька, это не игра, – ответила девушка, сухо.
   – Не хочешь ли ты сказать, что он… отдаёт тебе… всё своё состояние?
   – Ты же сам видел, как он подписывал документы!
   – Он был в стельку пьян, – напомнил Саша. – Удивляюсь, как он в машину забрался.
   – Ему не привыкать!
   – А ты, поди и рада – авось разобьётся… и все денежки – твои!
   – Ты считаешь меня такой алчной? – произнесла она, вскинув голову.
   – Зачем тебе столько денег? И потом… если он протрезвев, вспомнит те словечки, какими ты его награждала, и… передумает… брать тебя… в жёны… Тогда что – прощайте денежки?
   Они так и стояли возле стола, подле друг друга. Он держал руки в карманах, а она, обхватив себя руками, опиралась о край стола. Время от времени, оба, бросали взгляд на пистолет, лежавший на столе.
   – Его состояние уже моё! Независимо от того – женаты мы или нет!
   – Как это? Не понимаю…
   – Те долгие месяцы, Саша, что я провела с этими людьми, видя то, чем они занимаются, я вынашивала план как… наказать их! Ты видел наши… игры за столом…
   – Так это всё – игра? – с надеждой в голосе, произнёс молодой человек. – Твои взгляды, какими ты одаривала их, интонации в голосе, те слова – всё это игра? И это, что ты мне только что рассказывала – шутка? Розыгрыш? Оля, признайся – всё это не правда!
   Он схватил её за плечи и, прижав к себе, крепко обнял. Он чувствовал, как она обмякла в его руках, снова стала нежной, податливой… его… Она снова была – его. Он гладил её по спине, целовал – шею, волосы, лоб, словно она была его сестрой, которую он встретил после долгих лет разлуки. Она не сопротивлялась, полностью отдавшись его нежности. Как же она тосковала все эти одиннадцать месяцев без его ласк, прикосновений, голоса, что так ласково произносил те нежные слова любви, которые заставляют сильнее биться сердце, а тело покрываться мурашками. Сейчас, она готова была отдать всё, включая и то богатство, которым «случайно» завладела. Отдать всё, и исчезнуть… сбежать, с ним, с Сашей… туда, где их никто никогда не нашёл бы… и прожить вместе до конца своих дней! Он мечтал о том же! Но, как и она, не решался ей в этом признаться. К тому же, глупая амбиция, не давала ей оставить то, что она «затеяла».
   – Нет, Саша, контракт, это не шутка! – сказала она, пребывая в его крепких руках. – Он действительно, «переписал» на меня – свою любовницу, всё своё состояние, с которым я вправе распоряжаться как того пожелаю!
   Не выпуская её, он спросил, на мгновение отрывая губы, от её нежного тела:
   – И как же ты распорядишься им?
   – Все деньги, Саша, я отдам тем, кто пострадал от этих паразитов! Я отдам это богатство детям – в детские дома! Старикам – в дома престарелых, чтобы они получили достойный уход и внимание.
   Девушка говорила сквозь душившие её слёзы.
   – Я отдам эти деньги матерям, – продолжала она, – чьи молодые сыновья погибли на тех войнах, которые развязали эти… курдюмовы, инжеватовы и им подобные… Я отдам эти деньги во имя добра и справедливости – честным людям. Которые используют их во благо! Заручившись этими миллиардами украденными у страны, я хочу вытащить этих грязных крыс из их обложенного золотом логова, и бросить на суд справедливости!..
   Девушка на мгновение замолчала, будто приходя в себя, потом продолжила:
   – Есть один честный человек в полиции, у него хранятся те доказательства их преступлений, которые я обнаружила в сейфе Курдюмова… Вот, Саша, я – глупая девчонка с красивой мордочкой и отвратительным характером, хочу… нет – мечтаю… наказать этих преступников! Уничтожить этот спрут, охвативший своими грязными щупальцами всё вокруг…
  Саша не произнёс больше ни слова. Он молчал, продолжая держать в объятиях это хрупкое тело – гладить и целовать его, как если бы, он делал это… в последний раз… Он только сказал:
   – Прости!
   Сквозь душившие и его слёзы, он сумел произнести только это…
   – За что? – спросила она.
   Он не ответил – не смог. Как не смог задать и тех вопросов, что сидели в его голове, требуя выхода. Он не спрашивал, но догадывался: все документы, компрометирующие этих шакалов, а так же их «собственность», находятся в распоряжении того честного полицейского, о котором упомянула девушка. И если с ней, что случиться, он сам может распорядиться всем – поступить так, как желает она – это её завещание. Он не понимал её слов – женаты они или нет, но его состояние, всё равно принадлежит ей – видимо, это указано в тех документах, которые сегодня не глядя, подписал Инжеватов – охваченный желанием и приправленный алкоголем. Чтобы обладать этой девушкой он, не задумываясь, лишил себя власти и состояния. Саша поймал себя на мысли, что ни один из них, влюблённых в неё, ни разу так и не попытался сделать ей предложение, и связать с ней свою жизнь. На это решился лишь преступник… чтобы держать её красоту в своей золотой клетке.
   Если бы он, Саша, предложил ей связать с ним свою жизнь, то, возможно, сейчас ничего этого не было. Они жили бы где-нибудь… Не важно где, важно, что они были бы вдвоём, наслаждаясь обществом друг друга, о чём он и мечтал. Они воспитывали бы детей. Она была бы прекрасной матерью – он знал это.
   Но ведь ещё не поздно! Поздно. И не потому что, теперь она принадлежит другому… То, что она увидела, чему была свидетелем эти десять месяцев, прожитых с этими людьми, всё это отравило её мозг, её сознание – это было заметно по её поведению за столом – мыслям, взглядам, голосу… он понял это – она никогда уже не будет такой, какой он увидел её впервые… в школе… и влюбился…
   Она никогда уже не будет с ним  т а к о й…
   – Прости, – снова произнёс он, – что не верил тебе… Что не сумел признаться тебе в том, в чём должен был давно признаться!..
   – Я желала того же! – ответила она, прижавшись к его горячему телу. Но в этот раз, горячему не от сексуального влечения. Сейчас, было всё по-другому.
   Снова сделав короткую паузу, она попросила:
   – Прочитай наше стихотворение!
   – Мишкино? – улыбнулся он.
   – Наше! – ответила она со значением.
   Сквозь слёзы, с надрывом, но нежно… по-прежнему не отпуская её, словно они вросли друг в друга, он читал:

                Когда в ночи твой силуэт растает,
                Когда дождём заплачут небеса,
                Тот мальчик станет, тебе дорог,
                Держащий сердце для тебя, в руках.

                Печаль в глазах безмолвием дрожащих
                Исчезнет, как исчезает грусть,
                Когда приходит время для улыбки,
                Когда улыбка стынет на губах…

   Его голос заглушал собой всё пространство гостиной. Он уже звучал вне этого дома. Теперь его голос слышала не только она, для кого он читал эти строки. Его слышала, погружённая в сумерки окружавшая дом площадка… Его слышал сад, где днём находились двое… Брошенный стрелой отчаяния, его голос вылетал за пределы их разума, который держал эти слова, произносимые любимым для своей любимой…

                Потом зима укроет снегом город,
                И мягкие снежинки растают на твоих губах,
                Тот мальчик, бывший тебе дорог, исчезнет
                В твоих, злом брошенных словах… **

   Потом прозвучал выстрел. За ним… последовал… второй.







* Стихотворение Фёдора Сологуба.
** Стихотворение Автора.