Кабирия

               

      Я его заметил не сразу. Я отжимался на кухне, встал глотнуть воздуха и когда поднимал руки вверх увидел его – орлана, который сидел прямо напротив окна в глубине переплетения ветвей. Невидимый, сливаясь с тенями и бликами, он сидел совсем рядом, посматривая с высоты то на прохожих, идущих под ним, то на играющих на площадке детей, то на автомобили на дальней улице. Он был слишком крупный для города и слишком хорош для этого пейзажа. Он был здесь главный. Как я его не заметил раньше? Сколько он здесь уже сидел – час, два, годы? Внизу, полукругом, большие черно-белые перья – настоящий убор индейского вождя, голова втянута в меховой воротник и временами резко поворачивается то в одну, то в другую сторону, словно, изучив немигающим, пронзительным взглядом, все достойное внимание в одном месте, он переходил к изучению следующего эпизода. Кого и что он изучал? Что он о нас думал, попав в нашу городскую жизнь? Он знал о моем присутствии и, словно отвечая на мой вопрос, посмотрел прямо на меня. Нас отделяло только стекло. Взгляд был жутковатый, это был хищник, зверь, взгляд природы на тебя, а не твой на природу.
    Я вспомнил фотографию, сделанную шотландцем, которому удалось сфотографировать пикирующего на него орлана, ошибшегося с выбором добычи – взгляд был тот же самый. В тот раз шотландец подставил под удар птицы фотоаппарат и лишился объектива. Наверное, он давно меня рассматривал, и я ему был неинтересен - орлан отвернул голову, продолжая сидеть неподвижно. Когда я открыл окно, чтобы его лучше рассмотреть, он не среагировал. Нас отделяло метра три с половиной, не больше. Это был заблудившийся орлан. Что понадобилось орлану в городе, что понадобилось леопарду у самой вершины западного пика Килиманджаро, где лежит, как утверждает Хемингуэй, его иссохший труп - никто объяснить не может. Потом орлан пропал.
Вы не замечали, что с вами иногда происходят странные вещи, причем совершенно независимо от того, чем вы занимаетесь – работаете или предаетесь безделью? После того, как я сделал фильм о Толстом, мне стали приносить всяческие издания, где так или иначе упоминался Толстой. Это были небольшие брошюры или журналы, целиком посвященные великому писателю, где в очередной раз подробно рассказывалось о неизвестных аспектах его личной жизни, об отношениях с женой, о самой Софье Андреевне, о том, что является самым важным для понимания его творчества и философии. Мне рекомендовали книги и фильмы о Толстом, искренне думая, что мне может быть это интересно, и я не возражал, поскольку, когда тебе дают книгу, со словами – «прочти, обязательно, это твоя тема», ты не без удовольствия чувствуешь, что заразил окружающих собственным вирусом. Мне это напоминало историю с одним психиатром, который успешно лечил своим методом алкоголизм, и когда он шел в компании по улице, а неподалеку отдыхал мертвецки пьяный, обязательно кто-нибудь говорил: «Смотрите, смотрите, вам это может быть интересно».
Вообще, когда ты начинаешь чем-то заниматься, все остальные последствия выбора, уже присутствуют в выборе сюжета и поэтому мы им не удивляемся. Вот здесь-то с нами и случаются самые невероятные вещи. В каком-то смысле такой выбор напоминает историю, рассказанную Платоном, о блужданиях Эра по потустороннему миру, который попав туда по ошибке, имел возможность наблюдать выбор будущей судьбы еще не родившимися душами.
Размышляя таким образом, то есть, имея самый сумбурный строй мыслей, я шел по набережной. Впереди меня, на удалении, шла пара, был вечер, пару было не разглядеть, но силуэт удивительно отточенных женских ног светился, словно на киноэкране. Я подумал, что может быть такой, очень короткий рассказа из одной фразы, «у нее были самые красивые ноги в школе», а все остальное, место для воображения, но пара развернулась и, когда мы поравнялись, у обладательницы совершенных ног обнаружилось лицо эгоцентричное и жестокое. Я почувствовал, что меня предали.
    Вообще, прогулка по набережной вещь занятная, здесь окунаешься в разные времена. На проплывающих корабликах всегда весело, отплясывают и веселье это идет под извечный, плывущий над водой, ностальгический репертуар – прощай СССР. Проводники прошлого повсюду - пожилой человек, каждый вечер, прохаживающийся размеренным шагом, с телефоном у уха. Он ловит новости, боясь пропустить самое главное, точно также, как наш сосед по даче в восьмидесятые вышагивал по тропинкам поселка, вслушиваясь в едва различимые «вражьи голоса».
Рыболов – он был здесь всегда, и тот тоже, я его помню, он еще был на берегу Сены, недалеко от Нотр-Дама, ближе к Пон-Неф. Мы с ним здоровались каждое утро, а один раз я разменивал у него монету, чтобы купить телефонный жетон. Надо бы спросить, как идет ремонт собора. Тот человек в кепке, с бородой, слишком интеллигентный и такой знакомый. Нет, не может быть! А вот этот мне улыбнулся – но я его точно не помню. Где и когда?
Но слишком много людей идет навстречу, толпа становится все гуще. Слышны обрывки разговоров: «ты сама должна понять, нужно это тебе или нет…», «ну, она занялась этими духовными практиками и после того…». Мне уже не важно кто она, но что после? Трое невысоких рабочих проходят мимо: «Нет, у меня, наоборот, от этого такой стояк…». Занятно. Коротко стриженный парень спортивно-хулиганского вида смотрит на меня и вдруг почтительно здоровается, остальные из его компании тоже кивают. Нахватало еще этого, за кого меня принимают? Твой двойник всегда на полшага впереди. Поток становится плотным, космополитичным, я уже не понимаю речь, лицо мелькнет на мгновение и, вот новое, как у Феллини в «Амаркорде». Но картинка плывет, где-то здесь Кабирия...
     На этой высокой ноте я слышу: «Дядь, слушай, я вот влюбился». Я резко оборачиваюсь, почему-то понимая, что это обращаются ко мне.  На скамейке кавказского вида парень с девушкой, одна нога закинута ему на колено. Парень улыбается и показывает на спутницу, рука парня на ее белой ноге: «Что мне делать, скажи?». Пытаюсь оценить серьезность ситуации и шансы сторон. Кажется поровну. Я развожу широко руки, помогая себе найти ответ жестикуляцией. Руки сами-собой сложились в «ну уж если так и ничего не поделаешь...». «Любить», - решительно завершаю интервенцию. Ответ понравился: «Любить, да любить», весело повторяет он за мной, воспрянув. Первое правило терапии было, однако, соблюдено – работать только по запросу. Но что я на самом деле имел ввиду? И почему из всех людей он обратился именно ко мне, в тот момент, думающему о Кабирии из фильма Федерико Феллини?