Латино роуд-муви

(с днем переводчика всех, кто, так или иначе, участвовал и участвует в этом всемирном марафоне…)
    Мы ехали по раскаленной пустыне уже который час, на переднем сиденье между мной и шофером-арабом сидел маленький, очень сухощавый, сильно смуглый человек, замотанный в белую тунику, который до этого спал прямо на обочине дороги и, заслышав в ущелье звук нашей приближающейся машины, мгновенно, как заводная фигурка, вскочил, стремглав подбежав к джипу. Кругом не было ни души. Это был, как оказалось, туарег, который незамедлительно предъявил некую карточку в пластике, на которой, под логотипом «Министерства культуры и просвещения Египта», размытая фотография человека в чалме удостоверяла личность этого «хранителя древностей».  «Ancient keeper», - ответил он на мой вопросительный взгляд и качнул головой.
    Туарег не говорил на арабском или не хотел, а водитель не говорил по-берберски, говорить же друг с другом по-английски было, очевидно, с их точки зрения чем-то вроде скорбного помешательства или отречения от веры, так что мне приходилось то английскими словами, то жестами и междометиями быть посредником между туарегом, показывавшим дорогу, и водителем. Джамиль - дюжий водитель-араб, до этого справедливо полагавший себя главным, с недоверием посматривал на сухопарого, опаленного солнцем туарега, удивляясь моему желанию с ним общаться, а миниатюрный «страж древностей», моргая длинными ресницами, весело смотрел вперед на дорогу из-под болтающегося платка чалмы. Балахон его был несвеж, на худых, почти черных ступнях ног – корка въевшейся пыли. Глаза у него были ярко синие. На заднем сиденье за происходящем молча наблюдали: Евгения, филолог-классик и «гражданка мира», живущая в Риме, у которой, сколько я ее знаю,  всегда была тяга к эдаким авантюрам, без которых «каникулы не каникулы», и Александр, в своем советском прошлом доцент философии, а ныне чешский гражданин и представитель вольной профессии переводчиков. Двумя днями раньше, сидя на опустевшем пляже, под россыпью неправдоподобно близких звезд и сойдясь на том, что море – это одно, а пустыня – совсем другое, мы решили непременно побывать в пустыне. В тот вдохновенный момент пустыня почему-то представлялась нам состоящей из кусочков фильмов Бертолуччи и Антониони, рекламы сигарет Camel и постколониальной прозы а-ля Поль Боулз и Джон Фаулз. Честно говоря, мы все не очень понимали во что мы ввязались. Мы были все знакомы давно и неправдоподобным образом вдруг встретились вновь под иными звездами, где, как известно, все перспективы и назад и вперед видятся иначе.
    Поворот дороги, где наш новоявленный гид вскочил и стал махать руками, был зажат меж сходящихся здесь черных гор, судя по далекому небу, солнце только-только встало, и от поворота, дальше, по всей узкой скальной долине было еще совсем темно. Дорога все время шла в гору, машина плохо переносила высоту, но Джамиль, взявшийся нас отвезти в «интересное место», не подавал виду, меланхолично переключая передачи на поворотах. На одной руке – массивные часы под золото, на груди и на другой руке – россыпь амулетов и оберегов от всех видов несчастий. С одним глазом Джамиля было что-то неправильное: веко чуть провисало, прикрывая верхнюю часть глаза, зато белок внизу казался неестественно большим, как у колдунов Вуду. Он был не очень расположенный, этот Джамиль. Из-за раннего часа все были молчаливы. Меж тем, высоко вверху, меж скал, небо было уже голубое.
   Я обернулся и посмотрел на Евгению.  Невыспавшаяся, она о чем-то думала, смотря по сторонам. Увидев, что я на нее смотрю, сделала энергичную гримасу, словно подытоживая – Значит в пустыню. Вот, значит, ты меня куда. И, посмотрев на безучастно взирающего Александра – понятно, вы сговорились. Тогда, дайте пожалуйста, воды и протянула руку. Рука была очень белая и в этом был особый шик, который, наверное, должны были оценить немногие.
– Ну и куда-таки мы, едем?  Александр пропел фразу, как в индийском кино. На самом деле он был главный авантюрист и у меня никак не вязался этот его новый образ примерного гражданина страны, живущей по правилам, сотворившим Кафку.
Маленький туарег в чалме, сидевший со мной рядом, словно, поняв наш разговор, неожиданно обернулся и так же энергично, как и в первый раз, произнес – Ancient, ancient, very old. Ancient keeper, - и показав на себя улыбнулся, глянув на водителя. Глаза у него были ярко-голубые. Джамиль мрачно молчал.  (продолжение следует)