Морские рассказы. Голубиная история

    Рыбачили как-то на траверсе марокканского городка Сафи. Каждый знает, что в Африке жарко.  Тот год был особенныем: в пересчёте на площадь ладони выпало две капли дождя. Железная палуба траулера была похожа на сковородку- боцман не устав ал поливать её забортной водой; в каютах ревели кондиционеры. Даже чайки  в перерывах между выборками трала ложились на воду охладиться.
  А тут, ещё, пришла из Сахары пыльная буря. Солнцепёк сменился «духовкой», пароходы накрыло красно-бурым покрывалом мельчайшей пыли на двести миль от берега.  Суда, ставшие похожими друг на друга, первые дни подавали «туманные сигналы»; без устали крутились оба локатора. Чайки не отставали от судна, будто боялись потеряться среди водной пустыни.
    Понемногу стали привыкать, да и посветлело- ослабла мгла, пыль садилась на воду. В нашей радиорубке- главном штабе района промысла- после каждого совещания и радиообмена было так накурено, что хоть топор вешай! В перерывах открывали иллюминатор и дверь- проветрить. Тут, уж, сама Сахара зажимала нос.
   
  И вот, однажды, в открытое окно радиорубки влетел… голубь!  Птица тяжело дышала, посмотрела, крутя головой, на меня с Петровичем, главным радистом, и шарахнулась дальше в телетайпную. Заглянули и мы туда: голубь сел на полку с широкой стопкой строгих циркуляров и руководств- прилёг, глаза закатывались, головка заваливалась. «Дадим попить»- решили мы.
      Гость пил жадно, но не долго: вода вытекала из-под «воротничка» на груди. Петя, четвёртый штурман, поведал: видел как голубя от судна отгоняли чайки и били клювами. Нам стала понятна причина визита символа мира в наш прокуреный удел. Звоним судовому доктору, милейшей Любови Арсентьевне. Она и людей спасала, а тут всего-то птица.
    Лицо надежды-спасительницы передавало тревогу, но, постепенно, разглаживалось: «У пациента пробит зоб. Попробуем зашить, а там- как Бог положит!»  Я на правах ассистента держал голубка в ладонях, а Арсентьевна орудовала обычной иглой с обыкновенной ниткой: «У них попроще, нежели у людей- заживёт!»  Птица при каждом проколе жмурилась, отводила головку в сторону, но терпела. Раз-два- три!  Голубь- живи!  Для него освободили уже облюбованную им полку; я выстлал место телетайпной бумагой; поставили воду, насыпали зерна. «Пациент» согласился: поворочался, нашёл позу поудобней и ушёл в дрёму. Мы вышли на цыпочках и прикрыли дверь в помещение.
   Голубь был окольцован, значит, побывал в руках людей и поверил в спасение у них. Почтарь это, или просто под контролем орнитологов- нам не ведомо. Пыльная буря очень сильно поменяла его планы.
   Работа есть работа. Мы в телетайпной принимали сводки от судов, редактировали и отдавали общую на берег. Чарли, как мы его успели окрестить, не суетился, поглядывал сверху, а после двух дней отдыха стал подниматься на лапки, успешно пил воду и подъедался перловкой. Мои опасения по-поводу санитарии были напрасными.  К тому времени мы шли на внешний рейд Сафи на выгрузку- по условию контракта. О пыльном ненастье напоминали грязные изоляторы антенн, места повыше, до которых ещё не дотянулись рука боцмана и ночной сквознячок. «Больной» всё чаще заглядывал в окно телетайпной; похоже, наша миссия подошла к концу.
    Утро. Все позавтракали. Чарли неохотно пошёл в мои руки. Выходим на крыло штурманского мостика. Даю ему осмотреться: лежим в  дрейфе, чаек нет, берег на расстоянии вытянутой руки; отпускаю. Голубь  взлетел на леер верхнего мостика, покрутил головой, и с радостным шумом понёсся к берегу навстречу солнцу. Через четверть минуты его точка растворилась, будто и не было. А мы ещё долго вспоминали и улыбались нашей голубиной истории.