Пророчество преподавателя научного атеизма

Недавно получил любопытное письмо от своей однокурсницы: "Думаю, что ты помнишь нашего преподавателя по атеизму М. ... М. предлагал мне работать с ним, а я ему сказала, что у нас на курсе есть люди умнее, и назвала тебя, на что он мне ответил: «Таких, как Бобылев, у меня на моём философском факультете хватает. Всё дело в том, что они часто не доучиваются. Бросают учёбу в университете и уходят в Духовную семинарию. А если доучиваются, то идут туда после университета. Думаю, что Бобылев изберёт позже такой же путь..."

А был наш атеист похож на лукавого (разные глаза, да и профиль занятий соответствовал). Откуда у него такая прозорливость? Кто ему подсказал? Я окончил семинарию в 2022 году, через 49 лет после окончания университета.

Надо сказать, что в то  время, когда  атеистом были произнесено пророчество относительно меня, я не афишировал свою веру, причем она у меня  была весьма размытая. Верил в некое Верховное Существо. Я не был православным. Стал им только в 1989 году, после крещения, да и то только относительно. Много было в голове разных мистических забреданий: Рамакришна, Вивекананда, теософия, Роза Мира. Под воздействием последней книги я находился  несколько лет. Сжег ее только  в 1994 году.Только тогда смог окончательно освободиться от ее влияния и обаяния...

И все это перемешивалось с православной мистикой сердца. Интеллигенты особенно падки на нее. Между тем, святитель Феофан Затворник предупреждал об опасности преувеличения значения мистики сердца (дыхательные, физиологические моменты, ощущение сердечной теплоты во время Иисусовой молитвы и пр.). Расходился со многими православными мыслителями и деятелями в этом вопросе (со свт. Игнатием Брянчаниновым, афонскими монахами и др.).

При этом осторожность Феофана Затворника в вопросах мистики сердца (я понял это, в том числе, на собственном примере) была продиктована не отсутствием сокровенного духовного опыта, но педагогическими соображениями, стремлением оградить свою паству (особенно интеллигентную) от прелести, самовозношения, или «самоцена», как любил выражаться святитель.