Игра Этюды. Ну его, этот антиквариат!

http://proza.ru/2023/09/11/96
Этюд № 9  "Антиквариат"

Если честно, я не люблю антиквариат. Во всяком случае, последние тридцать лет. Раньше-то я вообще не задумывалась о том, как я к нему отношусь, потому что мы с ним шли параллельными курсами и практически нигде не пересекались, разве что в музеях. Но в реальной жизни у меня в собственности имеются лишь две серебряных ложки - чайная и столовая одна тысяча восемьсот какого-то года, наследство от  дедушки и бабушки, родителей мамы, расстрелянных в войну, зимой 42-го года, в Себеже. Ложки сохранились случайно: кто-то из соседей отдал их моей маме, когда она вернулась в город из эвакуации после того, как Себеж был освобожден от оккупации. На столовой ложке видна полустертая монограмма из двух переплетающихся букв С и Г - заглавных букв имени и фамилии моей бабушки, которую мне не довелось увидеть. Эти ложки бережно хранила моя мама, храню их и я.

По маминым рассказам я знаю, что у неё были ещё и золотые часики, которые родители подарили ей на шестнадцатилетие, но часики она не уберегла, хотя очень дорожила ими. Зато они спасли жизнь умирающему отцу. Отец прошел всю войну начальником медсанбата, а заболел туберкулёзом уже после войны, но его, кадрового военного врача, никак не хотели комиссовать. На его рапорты ответ был всегда один и тот же: туберкулёз в закрытой форме не представляет опасности для окружающих. Только когда у него уже начались горловые кровотечения, его отпустили домой - умирать. Но мама не сдалась. От кого-то она узнала, что туберкулёз, даже в запущенной стадии, лечится с помощью собачьего жира. Собачий жир можно было добыть на собачьей станции - были тогда в Ленинграде такие. Но стоил этот жир дорого. Вот тогда-то мама и продала свои золотые часики. Вырученных денег хватило на 2 кг жира. Этот жир мама стала класть во всё, чем кормила отца: в каши, картошку, макароны, даже в молоко. Отец удивлялся: что за странный вкус у еды? Мама убеждала его, что это свиной жир, боялась, что узнав, что жир на самом деле собачий, отец откажется его есть. Но отец ей верил, и собачий жир помог: туберкулез отступил, зарубцевался... Болезнь прошла практически бесследно, и всё - благодаря антикварным (почти) часикам моей мамы.

А вот близкая моя встреча с антиквариатом произошла, когда мы сняли свою первую квартиру в Германии. Мы поселились в маленьком городке, главной гордостью которого было  то, что до объединения Германии он являлся   самым маленьким районным центром ФРГ, население его составляло всего шесть тысяч человек. Дома там в основном были на одну - две семьи, снять квартиру в многосемейном доме (к каким мы привыкли в Союзе) там было нереально, пришлось снять полдома у семьи пенсионеров. Герр Шмитц, хозяин дома, пристроил к старому дому новую половину, куда и переселился с женой, а старую часть дома сдал нам, за копейки.

Дом этот был антиквариатом чистой воды. Ему было лет триста, не меньше. Всё в нем было газовое: газовая колонка в ванне, газовый нагреватель воды в кухне, а самое плохое - газовое отопление (открытые камины) во всех комнатах, толку от которых было чуть. Дом был четырехэтажный, с гаражом, подвальным и чердачным этажами и двумя жилыми, на которых располагались столовая и три спальни. Летом там было чудесно, почти как в деревне или на даче, но как только наступила осень, мы поняли, во что вляпались: дом невозможно было обогреть с помощью открытых каминов, там были картонные стены. Не в прямом смысле, но, в общем, дом совершенно не был утеплён. Как только камин выключали, тепло тут же улетучивалось. На отопление уходила уйма денег (вот почему Шмитц взял с нас так мало за съём!), а в доме всё равно было холодно. Зато меблировка была антикварная: темные шкафы, серванты, секретеры, забитые стеклом и фарфором, постельным и столовым бельём, книгами...  На стенах висели картины маслом в золоченых рамах: портреты чьих-то предков, сцены охоты, пейзажи... Вряд ли они имели какую-то ценность, но старинными были несомненно - тёмные и мрачные. Зато кухня была оборудована вполне современно, да и кровати в спальнях были вполне удобные, грех жаловаться. Особенно я была благодарна Шмитцам за книги, их было много, причем на разные вкусы: от мировой классики до современной литературы, кулинарных книг, справочных пособий и методических руководств для самостоятельных практических занятий в разных областях. Я пользовалась всем, только боялась побить фужеры и посадить пятна на скатерти, потому стеклом и столовым бельём старалась не злоупотреблять.

Моя подруга, которой я обзавелась на курсах для женщин, желающих вернуться в профессию, впервые попав в этот дом, с изумлением воскликнула:

- Ничего себе! Да у вас тут почти средневековый замок! Может, и привидения водятся?

- Ага, - ответила я. - В подвале. И стонут временами. Цепями только не гремят, слава богу...

На самом деле стоны у нас действительно иногда раздавались. Но к дому они не имели никакого отношения. Стонала (вернее, мычала) корова, принадлежaщая соседям, живущим напротив. Я, сугубо городская жительница, с трудом выдерживала это утробное мычание, мне казалось, что соседи мучают бедное животное. Я закрывала окна, но картонные стены были плохой звукоизоляцией, звуки всё равно проникали в дом, становясь лишь глуше и печальнее. Это было ужасно!

Мы прожили там почти год, а как только появилась возможность снять современное жильё, свалили оттуда. Шмитц был на нас очень обижен: он так надеялся, что мы проживем у него хотя бы года три. Но мы и так были уже сыты по горло этим антиквариатом. В музее - да, но в доме - увольте!