Зов несбывшегося. Глава4 Части1-2 Ленинец ор

               
                Часть1
                Грязь, суд, месть.               
  "Тебя, Катя, никто не
  учил жить, никто не учил
  бороться за жизнь...
  А твой папа, каким был,
  таким и остался, честным,
  порядочным и справедливым."
 /Из письма Ленорда дочери./
               
 И вот итог: я с Катенькой в чужом городе, без работы, без денег, среди чужих людей, фактически без крыши над головой.  Так Ленорд мстил мне за то, что не люблю, не приняла его жизненное кредо, не стала с ним заодно лгать, хитрить, льстить, приспосабливаться. Ему нужна была другая жена. Так пусть бы честно развёлся со мной ещё в Свердловске. Уехал бы себе, а я осталась там и не было бы этой подлости, расстались бы по-хорошему. А он мстил, подло в своём духе. Я подозреваю, что с подругой Марины он сошёлся ещё тогда, когда проходил практику. Ему ничего не стоило наезжать из Кишинёва в Киев. А познакомились они ещё наверное на той Марининой свадьбе. У них было всё обдумано и обговорено. .
 Он и с Катенькой стал вести себя, как чужой, а, она в свои девять лет это почувствовала. Они перестали разговаривать. Но в день её рождения пришёл с бутылкой вина и вафельным тортиком. Это был его подарок дочери.
 Обратился ко мне:

-- Давай выпьем с тобой за здоровье и благополучие Катеньки!--  достал из стенного шкафа фужеры.
 --С тобой пить не хочу, но за здоровье и благополучие нашей дочери выпью.
я вышла на кухню, Ленорд в это время налил по четверти фужера себе и мне. Мы выпили, и он заторопился уходить.
--Дочь, ты меня проводишь? .
  Они ушли, а я почувствовала себя так дурно, что начала терять сознание. Кое-как доползла до туалета и отключилась. Очнулась, встать на ноги не могла. С трудом добралась до дивана. Явное отравление. Ленорд незаметно вынес оба фужера, я их потом не обнаружила. Это была очередная его подлость.
 
 Мы с дочерью ушли в спальню, вдвоём спали на том диване, который туда втащил Ленорд. Он почти не бывал дома, а когда бывал, я с ним старалась не встречаться. Стала искать обмен, но оказалось, что смежные комнаты разменять на две квартиры невозможно. У меня не было вариантов. Ленорд предложил свои. Одну в районе Старой почты. Самый воровской район в городе. Когда я пришла туда, соседка, у которой я уточняла, по правильному ли адресу попала, узнав, что ищу обмен, шепнула, что в ту квартиру лучше не идти, оттуда все бегут, потому что там проживает алкоголичка, да ещё ко всему больная венерической болезнью. Вторая комната оказалась в доме рядом с которым выстроили впритык к нему пятиэтажку, и окно из комнаты, предназначенной для обмена, выходило в узкую щель между двумя домами, так что там без электрического света обходиться нельзя было ни днём, ни ночью. Квартиры, которые Ленорд нашёл для себя, он никак не хотел называть. Других вариантов не было. С работой тоже глухо. Ленорд нам деньги на жизнь не давал. Пока у меня ещё оставалось немного своих. Только беда никогда не ходит одна. Когда мы с Катей ездили смотреть комнату, день стоял жаркий, хотелось пить. Зашли в магазин, Я купила бутылку минеральной воды. Кошелёк положила на прилавок. Кроме нас, в магазине был один мужчина. Я ещё обратила внимание на университетский значок в лацкане его пиджака. Но повёл он себя как-то странно: встал рядом и, что называется, стал есть меня глазами. Я взяла бутылку, отошла с Катей к окну и поспешила выйти из магазина, как только дочь напилась. Троллейбусная остановка рядом, но там я вспомнила, что кошелёк оставила на прилавке. В магазине  продавщица сказала, что кошелька она не видела, но мужчина, который здесь был, после нашего ухода купил полмагазина. Конечно, на то, что было в кошельке полмагазина купить было нельзя. Домой доехали "зайцами". Дочь смотрела на меня глазами полными ужаса.
 -- Мамочка!, как же мы теперь будем без денег?
Я сама была в ужасе, но ребёнка успокоила:
 -- Папа даст нам рубль, пошлём телеграмму бабушке с дедушкой, и они пришлют. А я скоро найду работу, и всё будет хорошо.
 Ленорд был дома. Сама я подходить к нему за рублём не хотела. Послала Катю. Она подошла к отцу:
  --Папа у нас с мамой украли деньги. Дай, пожалуйста, рубль на телеграмму.
На что папа ответил:
  -- Скажи маме, что там на кухне много бутылок, пусть она их сдаст.
Он не думал о том, что перед ним ребёнок, его дочь, которая просит у отца рубль, потому что завтра, а может быть уже сегодня она останется без обеда. Он ни разу не поинтересовался, ела ли она. Я никакие бутылки после их пиршеств сдавать не стала. А отцу невдомёк, что он, ленинец ортодоксальный, ведёт себя хуже, чем тот парень, на которого он здесь написал донос и убрал с работы.
 Случилось так, что ещё до нашего развода Институт остался без кассирши, директор, зная, что я ещё не работаю, через Ленорда попросил меня поработать до прихода новой кассирши. Я согласилась. Тогда я познакомилась с работницами бухгалтерии. У меня сложились хорошие отношения с ними и  особенно с главным бухгалтером, замечательной женщиной, Натальей Сергеевной. Она жила не далеко от нас и одолжила мне этот рубль. Я отнесла в скупку своё шерстяное платье. А моя добрая, отзывчивая дочка старалась поддержать меня: "Мамочка, ты не переживай, мы с тобой будем есть в кафе "Золотой початок" мамалыжку за копейку и проживём!"  Начался учебный год. Катенька пошла во второй английский класс, и дела у неё пошли очень хорошо. Они в классе ставили целые спектакли.


 А в Институте Ленорд стал распространять обо мне грязные слухи. Теперь я поняла, для чего устраивались в Свердловске все эти посещениями с объяснениями в любви
 Владиславом, Андреем, Женей, Сашей. Оправдывая развод, Ленорд демонстрировал письмо своего друга Андрея Караваева, в котором тот доносил в местком института "правду" о моих "похождениях" в Свердловске. В частности, там повествовалось о том, что я склоняла к сексуальной связи его самого, но он, честный и верный друг Ленорда, не пошёл на такое и пристыдил меня. Писал, что я пьющая, имела манеру пропадать на несколько суток, и он вместе с Ленордом разыскивал меня.
 Очевидно, узнав от Натальи Сергеевны, о том, что я с ребёнком осталась без средств, директор через неё предложил мне временную работу в архиве института. Там нужно было разобрать старые чертежи, залежавшиеся в кладовой. Так я стала "сотрудницей" Ленорда. Только он, сын генерала, занимал привилегированное положение, обитая в своём кабинете на втором этаже, там, где находилось всё руководство института, а я --в подвальном помещении. Заведующей архивом  была Карина Анатольевна, большая умница. Карина Анатольевна ни о чём меня не  расспрашивала, хотя наш развод стал в институте сенсацией. Мы прониклись симпатией друг к другу. Зато в архив зачастили дамы с разных этажей, чтобы разглядеть меня. И в этом высоко интеллектуальном коллективе мещанства хватало. Даже среди лифтёрш и уборщиц в институте шла молва о нас. В архиве я должна была вытаскивать из подвальной кладовой отсыревшие, заплесневевшие чертежи столетней давности, разбирать их, заносить в журнал и относить в синьку на копирование. Работа очень грязная. На мне была форма уборщицы: серый рабочий халат, на голове косынка, руки чёрные от пыли и плесени. Один молодой  инженерчик, вчерашний выпускник, принёс чертежи в синьку и, ожидая у нас пока отсинят в мастерской, которая была в соседнем, смежном  помещении, решил блеснуть перед невеждами из подвала своей эрудицией, просветить, особенно меня, тёмную, своими познаниями в поэтике:

 -- Был такой поэт, Маяковский, слыхали? -- обратился он ко мне,-- Вот он написал стихотворение "Облако в штанах". Так оказывается облако--это мужчина. Ну до чего эти поэты доходят! Смех один!
 Слушала его молча, с интересом, это ещё больше раззадорило "румяного критика":
  --А Есенин, тоже поэт! Так у него месяц-- телёнок!
 
  --Вот это?--спросила я.
          Лижет телёнок горбатый
          Вечера красный подол.
   Но у Сергея Александровича Есенина месяц не только телёнок.
          Ах! И сам я в чаще
          звонкой
          Увидал вчера в тумане:
          Рыжий месяц жеребёнком
          Запрягался в наши сани.
    или:
          Ягнёночек кудрявый--месяц
          Гуляет в голубой траве.

   В поэтике существуют поэтические жанры, выразительные средства-- тропы:
   эпитеты, метафоры, аллегории, олицетворения, слыхали?, А у Владимира
   Владимировича Маяковского "Облако в штанах" не стихотворение,
   а поэма. Этому учат в школе.
Парень смотрел на меня, оторопев от неожиданности.
   --А вы знаете, с кем вы разговариваете? --ехидненько спросила его Карина
   Анатольевна,--Перед вами филолог, литературовед.
Красный до ушей, молодой эрудит ринулся в мастерскую за своими чертежами.
   --Я наблюдала за вами, как вы глубоко, глубоко спрятав иронию, смотрели на
     него.
   --Смотрела, слушала, да не столько с иронией, сколько, скорей, с сожалением.
   Обидно, что молодые, образованные люди так воспринимают поэтическое творчество
   и судят о поэзии.
 
                Суд
 Настал день суда. Я никогда не бывала в судах. А то помещение, куда я сейчас попала, само по себе подавляло так, что я чувствовала себя подсудимой. Казарменный дух, как от солдатских сапог. Какие-то полутёмные, пропитанные неприятным запахом, узкие коридорчики, деревянные скрипучие ступеньки при переходе из коридорчика в коридорчик, о которые в полутьме обязательно спотыкались. В коридорчиках люди стояли, прижавшись к выкрашенным масляной серой краской стенам, иначе там было не пройти. Ни одной скамейки или стула, все ожидали стоя, молча, как-то обречённо. Маленькие запылённые окошечки, до половины закрашенные ржавой краской, тусклые лампочки света в этих переходах не прибавляли. Я с трудом нашла кабинет, указанный в повестке. Когда вошла в здание, увидела Ленорда. Он стоял недалеко от входа, почему-то за открытой в коридор дверью, словно прятался за ней. Вид у него был такой, как будто его поставили по стойке смирно. Кабинет, куда нас скоро вызвали, оказался обычной небольшой комнатой, с обычным  письменным столом, с тремя обычными стульями за ним. Сбоку ещё один стол, за ним дврь, ведущая во внутренние помещения. Посредине и у стен ряды стульев. На них сидели какие-то люди. Я села на стул сбоку. Ленорд забился в угол последнего ряда. Мне казалось, что он всё время прячется и старается, чтобы его не видели. У меня состояние было подавленное. Ком стоял в горле. Сколько лет я отдала этому оборотню, так бездарно надеялась на его порядочность. Обидно было, что так глупо связала с ним и с его семьёй свою жизнь. . Пришёл секретарь, объявил: "Встать! Суд идёт!" Вошли трое мужчин, все в чёрном, один из них судья. Все сели. Судья зачитал суть сегодняшнего дела и обратился к ко мне: "Гражданка Червинская", но так как я продолжала сидеть,  секретарь прикрикнул на меня: "Встаньте! Вы  перед судьёй!"
Этот окрик окончательно выбил меня из равновесия. Слёзы хлынули. Видя моё состояние, судья переключился на Ленорда.:
 -- Гражданин Червинский, вы согласны расторгнуть брак с гражданкой Червинской Дарьей?
Ленорд встал, вытянулся по стойке смирно, ответил деревянным голосом:
 --Да! Согласен!
Судья продолжал:
 --Каковы причины, приведшие вас к такому решению?
 --Посмотрите на неё!-- выкрикнул патетически Ленорд, выбросив вперёд руку с вытянутым указательным пальцем в меня,--Сейчас она плачет. Не верьте её слезам. Это крокодильи слёзы! Не смотрите, что она выглядит как интеллигентная, порядочная женщина. Всю нашу жизнь с ней она изменяла мне. У меня есть свидетели. Если они нужны, их можно вызвать из Свердловска. Всю жизнь она лгала мне. У меня есть письменные доказательства. Она отказывалась исполнять супружеский долг.
 --У вас есть дети?--прервал его тираду судья.
 --Да у нас был сын, он умер, и сейчас есть дочь. Я прошу присудить дочь мне. Я
 не могу доверить воспитание ребёнка этой женщине.
 --Вы говорите, что она отказывалась исполнять супружеский долг. Откуда же тогда
 дети?--спросил судья. Он обратился к Даше:
 --Гражданка Червинская! Вы согласны на расторжение брака с вашим мужем?
 -- Я не только согласна, я прошу суд, чтобы наш брак был расторгнут.
 --Каковы причины, побуждающие вас к такому решению?
 --А зачем далеко ходить за причинами?--ответила я,--Разве того, что было
 сказано здесь в мой адрес, не достаточно, чтобы я не хотела считать этого
 человека своим мужем? Тем более, что всё это заведомая ложь
.

 Нас развели, сообщив, что теперь мы можем подать иски на раздел квартиры и имущества. И началось: повестка за повесткой. Ленорд судился со мной из-за холодильничка и стиральной машины, даже из-за кухонного стола. Самым большим богатством, которое нажили мы за нашу студенческую жизнь, были книги, но на
них-то он не зарился. На эти суды я даже не ходила. Но вот самым тяжёлым был суд за раздел квартиры. На первом заседании на мой отказ от предложенных Ленордом вариантов судья предупредил, если я не соглашусь, нас с Катенькой выселят в принудительном  порядке. Пришлось нанять адвоката. Тот помог заключить мировую сделку, по которой институт предоставил нам однокомнатную квартирку в доме гостиничного типа, принадлежащем  Институту .Ленорд оставался в той двухкомнатной  Когда шёл суд за раздел квартиры, поддержать сына приехала его мать. Я работала, бывшая свекровь оставалась с Катенькой. Я полагала, что бабушка  в такой момент постарается повкусней подкормить внучку, купить ей какую-то обновку. Но не только ничего подобного не было, напротив, она с Катей ходила в школьную столовую и кормила её там школьными котлетами. Зато наговорила столько гадостей про меня учительнице, что та стала разговаривать со мной, как с завзятой преступницей. Так до этого ещё общалась с матерью, но после этой грязной склоки стала обходить её. вспомнился рассказ о ней Тамары в Горьком. Они с Ленордом обитали в гостиной, спали на двух раскладушках. Я с Катей, пока ещё не было решения суда, оставались в в спальне. Приходилось проходить через гостиную. Старалась до прихода Ленорда всё сделать на кухне, уносила к себе, и, когда он бывал дома, уже не выходила. Но однажды случилось так, что я за чтением забыла принести на ночь воду Катеньке, которая иногда ночью хотела пить. Возвращалась из кухни со стаканом воды. Ленорд встал на пути:
 --Мне нужно с тобой  поговорить.
Я почувствовала что-то неладное.
 --Нам с тобой говорить не о чем, мы уже обо всём поговорили.
 Попыталась обойти его, но он двумя руками схватил меня за руки, стакан полетел на пол, а Ленорд ловко, как он это умел делать и раньше, заломил мои руки за спину, его мать подскочила сзади, обхватила меня, чтобы не могла вырваться, а сын изо всех сил стал одной рукой бить меня по лицу, по голове. Свекровь крепко держала,  а сама прикрикивала: "Что вы делаете! Прекратите сейчас же!" Я пыталась вырваться из её рук, хотела крикнуть, казалось они собрались меня убивать, но голос осел и из горла вырывался лишь какой-то сип .Ленорд  с силой швырнул меня к двери в передней. Я влетела в неё головой и упала на колени. Поднялась и выскочила на лестницу. В одном халате, в домашних тапочках побежала через два квартала по заснеженной улице к Екатерине Сергеевне. От неё позвонила в милицию. Сквозь рыдания сказала, что меня избил муж. На том конце провода хохочут: "Вы что первый день бьётесь!"--это на требование приехать, потому что я боюсь идти к себе в дом, а там ребёнок. Услышав, что мы разводимся , обещали приехать.  Побежала обратно. Осталась у входа в подъезд, ожидая.  Приехали трое на мотоцикле. Поднимаются на пятый этаж. Они идут впереди, говорят, хохочут во весь голос ночью в подъезде. Дверь в квартиру не заперта. Ленорд лежал на раскладушке с книгой в руках. Мать одетая, причёсанная, стояла в три часа ночи с утюгом, гладила. Я вошла вслед за милиционерами, встала у стены. Один обратился к Ленорду:
 -- Что ж вы, гражданин, так с женой обращаетесь, бьётесь!
 --Ничего подобного, никто здесь ни с кем не бьётся. Она известная истеричка! Здесь её весь дом знает!-- невозмутимо заявил он, не отрывая глаз от книги.
 -- Ну что вы! Разве мой сын позволит себе такое!-- с гордым видом гортанным голосом прогоготала гусыня.
Милиционер обратился ко мне:
 -- Что ж вы, гражданка?
Я, как могла, спокойно, тихим голосом ответила:
 -- Конечно истеричка. Сама себе разбила лицо, и вот это сама себе тоже,-- показала свои в кровь разбитые колени, руки.
Увидев это, милиционер изменил тон, записал данные Ленорда, место работы, сказал на прощание, что будет вынужден туда сообщить. Они уехали. Я прилегла возле Катеньки, она такине просыпалась, всё время спала. А я до утра так и не уснула. На работу на следующий день не пошла, стыдно было показываться людям такой избитой. Екатерина Сергеевна советовала пойти, снять побои. Но я не представляла себе, как скажу кому-то, что избил муж.

 
 Как только получила решение суда на размен и ордер, мы с Катюшей  немедленно переехали в нашу квартирку. Помогал нам Кеша. Иначе как затащила бы с пятого на пятый этаж свою библиотеку. Мы сложили книги у стены, почти до потолка. Мебель, купленную в Риге, оставила, с собой взяла диван, чтобы было на чём спать, стол кухонный, на котором дочь могла готовить уроки, маленький холодильничек и стиральную машину.
 Скоро меня вызвали в Горком партии. Там разбирали дело члена партии Червинского по письму жильцов того подъезда, где была его квартира. 
 "В квартире, куда въехали новые жильцы, по ночам идут сплошные оргии, а по утрам оттуда выскакивают полуголые девицы, на ходу застёгивая юбки, и всё это на глазах у детей жильцов, живущих в подъезде."-- писали соседи Ленорда. Очевидно это всё происходило ещё тогда, когда я уезжала за Катей. а сюда приезжали Марина с подругой. Копия этого письма была направлена и в Институт. Так вот ещё для чего требовались моему бывшему мужу все эти спектакли, разыгранные в Свердловске. Он запасался компроматом, чтобы в случае разбирательств, всё пало на меня. Пожив здесь до моего приезда один, он, очевидно, пустился во все тяжкие, как и в Свердловске во время моего отсутствия, и так наследил, что это не осталось не замеченным в Институте. поэтому и потребовалась эта грязь и эти подмётные письма от друга. В Горкоме потребовали письменное объяснение и у меня. Я написала: "Всё, что сообщается в письме, происходило в моё отсутствие. Если Червинский действительно честный коммунист и ленинец ортодоксальный, он сам  расскажет всю правду."
 --Я написал бы по-другому,-- сказал мне пожилой мужчина, которому было поручено разбирать дело Ленорда.


 По-другому. Я могла бы и по-другому, могла бы описать всё: как поступал в институт, как учился, как украл материалы, для диплома, могла перечислить имена всех девиц, с цитатами из писем отца. И из партии полетел бы, и диплома лишился бы. Но он был отцом нашей дочери, которая носила его фамилию. Я понимала: ведь тот, кто совершил подлость, и кто умолчал о ней, не далеко ушли друг от друга. Получалось, что до развода меня это устраивало, а сейчас решила мстить. Вдвойне плохо. Ведь меня никто не заставлял идти за него замуж и жить с ним, таким. Я
сама совершила эту ошибку. Правда, тогда он не проявился во всей своей сути, и я считала его порядочным человеком.  Во истину, изменив себе единожды, уступив  влиянию обстоятельств, настроению, так и будешь обречена всю жизнь жить "применительно к подлости", с этим тавром на своей совести.
 

 Когда Я пошла выписываться из той квартиры, работница жилищной конторы воскликнула: "Не выписывайтесь! Возвращайтесь туда, ваш муж прибежал ко мне вчера с коробкой конфет, умолял, чтобы я его срочно выписала, он уезжает."

 Потом я узнала от Екатерины Сергеевны, что директор Института вызвал Ленорда, и в присутствии  парторга и профорга, которым была Екатерина Сергеевна, сказав, что он опозорил весь Институт, потребовал, чтобы написал заявление об увольнении по собственному желанию. Ленорд, поливая меня грязью, полагал, что все его поддерживают, да ещё генеральский чин его отца придаёт его личности особую значимость. У некоторых его новых друзей здесь так и было. Он не учёл, что в Институте работали люди высокой культуры, и среди коллектива уже распространялись сведения о нём самом. Я, работая там, никогда ни с кем не говорила ни о нём, ни о себе. Кое-что знала Екатерина Сергеевна, но только то, что видела собственными глазами. Однажды меня встретила в городе одна из сотрудниц, и, взяв слово не говорить Ленорду, кто сказал, поведала, что случайно, когда ей потребовался какой-то чертёж из папки на столе Ленорда, обнаружила там письмо от какой-то женщины, которая описывала во всех подробностях восторги от ночей, проведённых с ним. Очевидно это было письмо от подруги Марины, на которой он потом женился. Но и она, (как он рассказал Кате в одну из её встреч с ним) скоро выставила его чемоданы за порог и не впустила его в дои.  Я Ленорду, да и никому об этом письме ничего не сказала. Ведь для меня это не было новостью, а разбирать с ним ещё и эту грязь, зачем?  Но очевидно, женщина рассказала это не только мне.
 Один из сотрудников, который, был вместе с Ленордом в командировке в Москве и отмечал с нами "мой день рождения", встретившись со мной  на концерте в филармонии, когда Ленорд уже уехал, говорил:
 -- Не понимаю, почему Ленорд Романович вёл себя так противоречиво? Тогда в ресторане был таким  любящим мужем, показывал нам всем свой подарок для вас с этой гравировкой, тогда ничего похожего не было на то, что потом он стал делать и говорить. А ведь если бы не затеял развод с вами, ему здесь прочили большое будущее, вплоть до министерства. Он ведь крупный специалист в своей отрасли.
Невдомёк было этому человеку, каким крупным недоучкой был мой бывший  "любящий" муж.

 Глядя со стороны, когда я отказалась вернуться в ту квартиру, наверное меня можно было считать не вполне адекватной. Целые семьи годами стояли в очередях, добиваясь улучшения своих жилищных условий. А тут нам вдвоём с дочерью -- двухкомнатная квартира. Но всё, что пережила я там, было настолько глубоко, что не в силах была перебороть своё чувство какого-то мистического ужаса перед тем злом, которое там витало, после пребывания Ленорда, его сестры с подругой, его матери. Масла в огонь подлил ещё разводивший нас судья, который как-то увидев в университете, узнал меня. В университет помогла перейти Карина Анатольевна, порекомендовавшая  меня ректору, с которым была знакома. А судья рассказал, что Ленорд предлагал ему взятку за то, чтобы присудил двухкомнатную квартиру ему. Судья говорил, что, он сразу не поверил россказням Ленорда обо мне. Ленорд явно переигрывал. Лгать  тоже надо уметь убедительно. Судья предлагал вернуть нам ту квартиру, но я отказалась. После его рассказа, мне стало ещё неприятнее идти в тот дом. Пусть лучше та квартира достанется той, долго ожидавшей её, семье. Мы с Катенькой ушли в дарованную нам добрым духом уютную, светлую квартирку, где о прошлой жизни ничто не напоминало. Нам было так хорошо вдвоём. Я возвращалась к самой себе.