Последний бой...

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ.
Игорю Сурову,командиру ПО Любань
Посвящается….

Разные бывают увлечения у людей, как, порой, и сами они, люди. Иногда настолько удивительные и необычные, что не верится в их действительность или реальность. Вот и у Него было много необычного в характере и помыслах, как и крайне уважаемое и достойное занятие. Занятие, к которому не подходило импортное слово "хобби", увлечение,  скорее это работа, которая стала целью жизни, которая с годами научила любить и помнить, которая очищала его душу... Все это  без особого пафоса называлось Поисковое Движение России. Бесконечные болотные  маршруты, вера в успех и надежда выдернуть из небытия заплывших траншей и провалившихся блиндажей  имена погибших когда-то советских солдат, сделали Его с годами совсем другим, совершенно незнакомым для  всех, кто его знал прежде. Впрочем, эту свою  поисковую жизнь и  романтику он не навязывал никому. Просто существовала определённая каста поискового сословия, непримиримая, честная и  патриотично настроенная. Этот  тип людей не был создан специально, они вышли из нас,  из  той страны,  которую уважали и любили, за которую проливали кровь на полях сражений,   за которую умирали их отцы и деды.
Он  был именно таким, каким его  сделала и воспитала Страна  с коротким, но гордым названием СССР.
Люди тянулись к нему, и он вёл их за собой на новые поиски, на  восстановление памяти солдат, погибших и забытых в то давнее военное лихолетье.
Этот  день ничем не отличался от остальных, проведённых  в поисковых маршрутах, обычный осенний день...
Идти было легко и приятно, по хрустящей от измороси жухлой траве, и солнце  ярким белесым пятном уже всплывало медленно, будто спросонья, из-за лохматых елей. Этот маршрут и это время года Он выбрал не случайно. Ноябрь в самом его начале всегда приносил удачу, но только лишь ему одному. В составе отряда всё было отработано ранее, весной, в период цветения ландышей и разгар клещевого энцефалита. Он давно хотел придти именно сюда, на этот одиноко стоящий и заросший кустами островок посреди бескрайних  болот. Несмотря на промокшие даже в "болотниках" ноги и тяжелеющий с каждым пройденный километров рюкзак, Он упрямо шёл по бездорожью к цели. Жизнь научила Его всему, и служба в знаменитой 61 Киркинесской бригаде морской пехоты Северного флота не имела альтернативы, кроме как "Где мы - там Победа!". Впрочем, с этим девизом он жил постоянно.
Вот показалась вдали покосившаяся от времени триангуляционная вышка, и ржавая "колючка" на стальных немецких штырях обозначила начало "позициона" в этом дефиле. Перепрыгивая через  заполненные водой и многолетней листвой воронки, переступая через обилие стреляных, неразорвавшихся мин, Он вышел на  остров, перепаханный и, казалось, вывернутый  Войной до основания. Островок был примерно 300 метров в ширину и около 700 метров в длину, но его моренная сущность, в основу которой легла синяя кембрийская глина, позволила устроить тут не только траншеи полного профиля, но и блиндажи (в просторечии "блины") в несколько накатов. Перед передовой траншей над слоем листвы и еловых иголок ещё были видны  никем не снятые "шпрингена", хотя даже в нынешний век техпрогресса и доступности механизации разминирование в этих местах было лишено всякого смысла. С остатками серой шаровой краски, блестя латунными взрывателями с провисшей от времени проволокой, эти грозные убийцы невольно заставляли задумываться о Вечном. Хотя всё это было реальностью спустя даже 75 лет... Тут и там, на брустверах заросших траншей и отвалах оплывших воронок, были видны останки тех непрошенных «гостей», которые пришли когда-то с целью покорить, убить, унизить, но нашли свой конец среди гиблых Макарьевских болот, где теперь они улыбались стальными зубами черепов из-под слежавшейся листвы и мха…
Конечной целью Его маршрута был разбитый дзот, который он приметил когда-то давно, делая облет на вертолёте вместе с местными пожарными. Но добраться в свое время к этому месту не получалось по ряду объективных и необъективных причин. Много работы в те времена было и рядом с поселком, где Он работал школьным учителем. Создав Поисковый отряд из своих воспитанников, вместе с ними нашел не один десяток без вести пропавших в ВОВ и несколько самолётов, проведя огромную работу по установлению имён экипажей и поиску их потомков. Он учил ребят на своём примере, учил не бояться трудностей, учил не предаваться отчаянию, унынию, учил честности и дотошности во всех их начинаниях. И они верили Ему, шли за ним везде и всегда, на самые трудные и непроходимые участки поисковых работ.
Сумерки надвинулись неожиданно, как и усталость. Перепрыгивая из последних сил через заплывшие траншеи и провалившиеся накаты блиндажей, он нашёл место для  ночлега среди ржавых знаков Войны, тут и там торчащих из пожухлой травы в виде пробитых касок и ржавых ящиков от мин и патронов.
Палатка, костерок, крепкий чай из трофейного ганс-котла... Всё это было так здорово, вовремя и кстати среди отсыревшего военного леса.
  Сон навалился как-то сразу, без дум и воспоминаний. Тишину военного леса  нарушали лишь  крики выпи с Макарьевских болот да редкое эхо взрывов любителей деактивации взрывоопасных предметов, ждущих десятилетиями саперов  из МЧС.
Но вскоре всё это смолкло, перестал потрескивать и подернулся пеплом костёр, а над палаткой выкатилась из-за вековых елей какая-то зловещая и холодная Луна. Он услышал этот звук сразу, и тотчас, руководствуясь только опытом и инстинктом, стал тихо выползать из спального мешка. Природа звука не оставляла сомнений в том, что кто-то двигается по болотистой местности. Он бесшумно вылез из палатки и крадучись по обвалившейся траншее стал пробираться на заросший мелким ольшаником западный край острова.
Туман постепенно редел, и нечёткие тени идущих по тропе стали вырисовываться, как призраки. Они подходили всё ближе и уже стали различимы их камуфлированные костюмы и резиновые болотные сапоги, с  чавканьем  давящие  мох и прошлогоднюю листву. Всё это было реальностью, и Он  даже ущипнул себя за ухо, однако видение не исчезло, а только всё ближе и ближе подходило к краю острова. Он никогда не видел немцев. Вернее, видел в кино и на многочисленных военных фото,  сохранившихся с той давней Войны. И теперь, наблюдая наяву за приближающимися к нему солдатами, Он не смог сдержать нервную дрожь.
"Эй, друг, - вдруг услышал он голос из обвалившегося блиндажа. - Они уже близко?"
Тот, кто позвал его, был невидим из-за тумана, но Он чувствовал его дыхание, запах оружейной смазки и мокрой ременной кожи. И тут вдруг рядом с ним, на бруствере старой траншеи, из туманной дымки материализовался  ржавый ППШ с запасным диском и две облепленные мокрыми листьями РГД.
"Здесь их и  примем", - услышал Он тихий шёпот из блиндажа. - Нет им дальше пути, как и нам, до последнего стоим, слышь, парень?! До последнего!"
Он по-прежнему ничего не понимал, но что-то сдавливало виски и сердце, и Он устроился поудобнее с проржавевшим артефактом былой Войны, таким непривычным, тяжёлым и неуклюжим после АКМа. А до Них, до Них оставалось всего метров 200 болотистой жижи  и спрятанного десятилетиями падающей листвой, не снятого минного поля.
"Друг, а друг! - снова услышал Он тихий шёпот из-под обвалившихся накатов. - Курево есть,браток?"
Он разглядел в метре от себя измождённого, небритого человека с тремя алыми кубиками на малиновых петлицах. Старлей был не менее реален, чем приближавшиеся немцы.
"Куревом не богат, старлей, а вот обстановку как-то не уяснил для себя... Просвети, друг. Мы что, в атаку сейчас подниматься будем в количестве двух или как?"
Ничего не ответил ему старлей, а только глянул из-под прищура бровей стальным взглядом, протёр рукавом диск ДТ снятого, вероятно, с обугленного КВ1, что подорвался когда-то на мине на краю острова. А они всё приближались,  ни о чём не подозревая. Уже были видны их бледно-зелёные лица и нереально белые кисти рук на ложах порыжевших от времени карабинов и автоматов.
 Рядом с ним гулко застучал  ДТ, и он увидел, как попятилась и стала валиться в пожухлую траву первая тройка, так и не успев понять происходящее. ППШ задергался в руках на привычных, коротких очередях, как когда-то любимый АК. Но в ответ не раздалось ни единого выстрела , не слышно было криков или стонов раненых...
"Почему так тихо-то? Почему они молчат? А, старлей? Почему...".
Ответа в липком смоке тумана он не услышал,  как и не увидел рядом с собой старлея в траншее.
"Дела", - подумал он, продолжая наблюдать за происходящим вокруг. А вокруг было тихо... Группа фрицев то ли залегла, озадаченная неожиданной помехой, то ли повернула назад или в обход острова. Так или иначе, но Он немного успокоился и, пригнувшись на всякий случай, стал пробраться по траншее в сторону неизвестного пулеметчика. Но в разорванных клочья тумана, кроме сырой листвы и сухих веток, не было видно ничего похожего на присутствие недавней  огневой поддержки. Не было даже гильз, неминуемо оставшихся  бы после пусть скоротечного, но реального, настоящего боя. Ещё большей неожиданностью для него было полное отсутствие тел убитых врагов среди полуразрушенных старых блиндажей и капониров. Сон или явь, но, проверив патроны в автомате, Он убедился, что стрелял, выпустил не одну очередь, хотя и своих гильз найти не удалось... А следы на болоте были, были видны и свежие задиры от пуль на чахлом осиннике по краю острова.
А если это не сон, то где же лейтенант?! Где немцы и вообще следы боя? Он замер, почувствовав под ногой что-то твёрдое. Это был  гансовский "шпринген", то ли подарок, то ли эхо войны. Как ни называй, а  попал Он конкретно, не только ступней но и всем телом, т.к разлетающиеся при взрыве шарики размером с фасоль выбивали всё живое в радиусе 30 метров... Шанс хоть и мизерный, но был, и Он, не раздумывая, его использовал, Щёлкнул латунный взрыватель в тишине и... Только пение птиц по-прежнему нарушало покой острова. "Лягушка", простояв в болоте 70 с лишним лет, не сработала,  но добавила Ему седых.
Близился моросящий, блёклый рассвет. Ему было совсем не до сна, и Он решил вернуться на то место, откуда так внезапно исчез старлей с пулеметом. Под полуобвалившимся накатом блиндажа торчали  сношенные подошвы яловых комсоставовских сапог. Рядом валялся пустой диск от ДТ и пробитая ржавая каска... Посмотреть на остальное не представлялось возможности, т.к. всё было придавлено гнилыми бревнами. Добравшись до нижних накатов, он увидел, что бревна, положенные десятилетия назад, были как новые. В освободившемся пространстве можно было разглядеть развалившиеся нары да завалившаяся набок, сделанная из трофейной немецкой бочки печь. Присутствия живого не наблюдалось вовсе. Действуя  разбитым ДТ как ломом, он приподнял остатки брёвен наката и заглянул в тёмное, пахнувшее болотной гнилью, нутро блиндажа. Увиденное совсем не соответствовало недавним событиям. На дощатом, засыпанном листьями полу, лежали останки человека в форме, с тремя кубиками в почерневших от времени, полусгнивших петлицах. Это никак не укладывалось в Его голове: недавний реальный бой, отступившие немцы и старлей, за минуты превратившийся  в тлен. Бережно собрав останки, подобрав ржавый, вывалившийся из размокшей кабуры  ТТ, и полевую сумку, он выбрался из блиндажа на бруствер и закурил. Что-то подсказывало ему, что не стоит нести останки на базу, чтобы потом торжественно предать земле на мемориале. Но долг и честь поисковика,  преданного делу памяти павших и живых, не оставляли Ему выбора. Всё поместилось в походный рюкзак, и оставалось лишь прикинуть обратный маршрут, как вдруг суглинок стал оползать у входа в блиндаж, и в лучах выкатившегося солнца он увидел  металлический ящик, в каких хранят документы писарчуки, кадровик и бухгалтера. Замок на ящике был внутренний, и просто так его было не вскрыть. Он вспомнил, что видел в блиндаже коробку со взрывателями от Ф1, которые, спустя много лет, ещё блестели латунью. Вставив взрыватель в скважину замка и насыпав вокруг него пороха из валявшихся рядом немецких "паковских"  противотанковых снарядов, он сделал пороховую дорожку и поджёг, её спрятавшись за углом траншеи.  Долбануло не громко, т. к. весь взрыв ушёл в стенки траншеи, только птицы приумолкли на какое-то время, потревоженные непривычным звуком, давно забытым, в этих  местах...
Ящик открылся. Он не сразу понял, что перед ним в остатках плащ-палатки свёрнут в несколько раз багрово- красный кумач. Дрожащими от волнения руками он развернул находку и на полотнище увидел знакомое: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" и номер воинской части. Что связывало эту находку и останки старлея, Он не понимал, но было ясно одно: кумачовая святыня была спрятана этим бойцом, и врагу не досталась.
А раз знамя цело, реально существует, значит существует и та войсковая часть,  которой принадлежит стяг. Реален и старлей, с которым Он отражал атаку фашистов на островке. И сам он как бы уже принадлежал этой героической неизвестной части и должен донести до живых и знамя, и их подвиг.
Собрав свои походные вещи, упаковав  в чехол от спальника знамя, он надел ставший каким-то очень тяжёлым рюкзак  и, обходя залитые водой воронки, стал пробираться к тропе, где недавно вёл такой  непонятный бой.
Впрочем, следы боя всё же остались в виде нескольких пар подкованных немецких сапог, торчащих в заплывших траншеях  слева и справа. Но анализировать это, а тем более вытаскивать и смотреть, не было  никакого желания.
Незаметно солнце скрылось за густыми  елями, а до базы было ещё так далеко. Внезапно сильно начала болеть голова и ломить кости. Спина пульсировала под пропотевшей тканью рюкзака, но он упрямо шёл между болот, инстинктивно чувствуя, что нельзя делать привал именно здесь и сейчас. Снова замаячили вдали неясные тени, вокруг сгущались сумерки, обволакивая тело влагой вечернего тумана. Тяжело дыша, он остановился и прислонился рюкзаком к огромной ели. Ноги не держали совсем, всё тело била  дрожь, и липкий пот непонятного страха стал затапливать все уголки его сознания, пока ещё мыслящего реально и здраво.
Он не сразу понял, как оказался лежащим на земле, а над ним стоял тот самый сталей, только теперь он молчал и смотрел как-то с укором. В руке у старлея был тот самый ТТ, но теперь направленный на него. Попытки подняться или пошевелиться ни к чему не привели, а сталей продолжал смотреть на него немигающим, стальным взглядом. А вдали всё небо было окрашено в темно-багровые тона, слышались отголоски  недалёкого  боя. Старлей вдруг нагнулся и протянул ему руку. Он принял её. Неведомая сила подняла его с земли, и он пошёл вслед за стареем туда, где слышался  грохот разрывов, выстрелы и  пулеметные очереди. И не было мыслей и желания у него отстать или свернуть с этой тропы. Он шёл, твёрдо веря, что всё сделал правильно, как надо и в жизни, и именно сейчас.
   А бой все приближался, и вновь в его уставших руках как-то  оказался безотказный ППШ, а рядом знакомый старлей, который знает, куда идти и что делать. Знает и то, что непобедима Россия, её народ и "победа всё равно будет за нами".
Они оба шли не прячась, в полный рост, не обращая внимания на свист пуль и осколков, и уже виден был плацдарм на берегу реки, и дым пожарищ, и горящие танки... Всё оборвалась яркой вспышкой, и мир покатился куда-то вбок, а потом  перевернулся и застыл в кромешной, беззвучной тьме...
       Рассвет в лесу  всегда знаменателен своей чистотой, свежестью, пробуждением нового дня и началом чьей-то новой жизни. Открыв глаза, он увидел провисший  от скопившейся воды  откос палатки и улыбнулся узкому лучику солнца, тайно пробравшемуся сквозь незакрытый до земли полог. Пора и к дому... Позицион  найден, обследован и отмечен на карте для будущих поисковых работ. На следующий год он поведет  сюда своих  ребят из школы, и вместе с ними вновь будет поднимать из земли историю своей страны и своего народа. Историю подвига и память о многих не вернувшихся с той далёкой Войны.
Он потянулся в спальнике напоследок и, вылезая из него, понял что мешало ему спать и перевернуться на другой бок. Рука нащупала какой-то свёрток. Он извлёк его на свет и... Перед ним лежало свёрнутое знамя, найденное вчера вечером у блиндажа. Всё спуталось в его голове в это солнечное утро - и реальность, и сон. Не было границы  между ними - ни временной, ни физической. Выскочив из палатки, Он развязал рюкзак, где были останки старлея, но к его удивлению, они исчезли бесследно. Осталась только мокрая полевая сумка и ржавый ТТ.
На базу он вернулся только к вечеру, затратив на  обратную дорогу почему вдвое больше времени. Его ждали.
Ждали не только его самого, ждали  его рассказ о поиске, о планах на будущее и, конечно же, о находках. Быстрее  зачавкала под сапогами болотная жижа на еле заметной тропе, уже видна была вдали река и маленькие, словно игрушечные домики с вьющимися дымками.
История для него не закончилась на выходе, она имела продолжение, как и Знамя, которое  мокрой тяжестью ощущалось за спиной. В светлом классе своей любанской школы он вытащил из рюкзака и развернул перед своими воспитанниками  пробитую пулями и осколками  память погибшего, но не сдавшегося 100-го полка 13-й кавдивизии. Молча ребята смотрели на полуистлевшую от времени реликвию, и каждый, наверное, как и он сам, думал и ощущал себя в едином строю с теми героями, о которых надо просто помнить,  просто помнить  и более  ничего...
Много было в его жизни потом  поисковых маршрутов по местам боевой славы, но всегда вспоминал он именно этот, где сам наяву защищал Родину вместе с неизвестным старлеем, не отдав врагу ни пяди земли, ни священного Красного Знамени.
Пролетят  года, десятилетия. Бывшие ученики повзрослеют и уйдут в большую жизнь, но навсегда  сохранят благодарность своему учителю, открывшим для них увлечённость поисковым движением, научившим их Уважать, Ценить и не Забывать то, что никогда не должно вернуться грохотом разрывов и огня в этот прекрасный и светлый мир...
Обо всём этом Он думал, сидя на старенький скамейке на окраине Любани, где стояла его незамысловатая летняя дачка, на которой он собственноручно, купив доски за свои деньги, выстругивал... гробы для найденных Отрядом павших советских солдат.
Многое сделано для Памяти потомков, для неувядаемой Славы Подвига нашего народа. И Он со своими мальчишками и девчонками внёс маленькую частичку в эту достйную работу: кого-то вынес из осыпавшихся траншей, из полузасыпаных  воронок, предал земле под гранитными плитами... И когда от этих мыслей и воспоминаний вдруг почему-то зажало сердце, он поднял голову и увидел у калитки того самого старлея в выгоревшей гимнастерке, протягивавшего ему ППШ. И последнее, что он услышал между редкими ударами умирающего сердца, сквозь отголоски  далёкого боя или грозы, пытаясь удержать опрокинувшийся вдруг на него свод голубого неба, слова лейтенанта: "Нас ждут, старина!"...
Петр Алпатьев