Пятый Лепесток

Первая интермедия

Из личного дневника Георгия Асанаева.

В некотором смысле работа следователя связана не только с дедукцией и логикой, но и с львиной долей интуиции, как бы странно это не звучало. Казалось бы, судебно-медицинская экспертиза — сухие факты и только, но то, что начинается потом — догадки, идеи, предположения — уже отдаёт мистикой. В расследованиях некоторых дел важно опираться на собственные ощущения, которые, в конечном итоге, могут дать пищу для размышлений и навести на верную мысль.
За тридцать лет работы в следственном комитете я повидал множество тупиковых дел, которые раскрывались благодаря случайности. Впоследствии все, кто были причастны к расследованию, не могли объяснить, почему они обратили внимание на те незначительные мелочи, которые оказались неоспоримыми доказательствами виновности преступников. Было в моей практике дело, раскрытое с помощью плодового дерева и бутылочки от антибиотиков. Мы потом попытались понять, как вообще получилось связать одно с другим и сошлись на мысли, что вмешалось провидение, не иначе.
Следователями становятся люди с особенным складом ума. В детстве я зачитывался книгами Артура Конан Дойля, Эдгара По, моими кумирами были Эркюль Пуаро и Шерлок Холмс, и, конечно, я отчаянно желал стать гениальным сыщиком в будущем. Реалии, как мы знаем, отличаются от детских фантазий, и весь романтизм профессии потерялся в ту минуту, когда я впервые увидел человеческий труп. Ничего прекрасного в гниющих останках нет.
Разные следователи реагируют на мертвые человеческие тела по-разному. Работа есть работа, некоторые с холодной отстранённостью делают первичный осмотр, другие же привыкают очень долго и в первое время сожалеют, что пришли в систему. Один мой знакомый рассказывал как-то, что с самого начала его карьеры он воспринимал человеческие тела как манекены, чем, по сути, они и являются. Просто футляр, внутри которого все разложено так, как принято. И всё так бы и оставалось, если бы однажды он не выехал на место преступления и не обнаружил там убитого ребёнка. Три ночи без сна и несчетные пачки выкуренных сигарет — вот чем обернулось для хладнокровного следователя то дело. Среди следователей вредные привычки — не редкость, это правда.
По моему мнению, не столь страшны умерщвленные тела, как то, что связано с ними. В самой смерти нет ничего страшного, это естественный процесс, страшен мотив, страшен способ, страшен мозг того существа, кто совершил убийство.
В крупных городах преступления — обычные будни следователя. По-настоящему страшно становится в маленьких деревнях и городках, когда понимаешь, что все люди так или иначе знакомы, но кто-то из них — чудовище. В таких населенных пунктах редко случается нечто экстраординарное. Всё больше бытовые стычки, пьяные драки и дебоши, мелкие кражи: особо и красть-то нечего.
Когда в девяностых годах я приехал в один такой небольшой городок с населением всего тридцать тысяч человек, я уже устал от громких, запутанных дел, о которых мечтал в детстве. И десять лет действительно не происходило ничего значимого, пока в моём кабинете не раздался звонок.
Не знаю, что в том телефонном звонке было особенного, только интуиция живо подсказала мне, что степенная жизнь провинциального следователя закончена.
— Следователь Асанаев слушает.
— Старший оперуполномоченный Власенко. Убийство с особой жестокостью, посадка возле электрической подстанции, улица Дорожная.
— Кто?
— Девочка тринадцати лет.
Взгляд метнулся к часам. Минутная стрелка одно деление не доползла до конца рабочего дня. Я вздохнул, сказал в трубку, что выезжаю, поднялся на ноги, выключил вентилятор, который работал весь день. Май выдался в этом году аномально жарким. Убийство с особой жестокостью, девочка тринадцати лет. Когда в последний раз такое случалось здесь? Могу поспорить, дела с такой формулировкой не появлялись лет двадцать. Что ж, тогда я еще не знал, что это только верхушка айсберга.

Газета «М-Медиа». Передовица. 16 июля 2002 г.

«Касательно четырёх зверских убийств учеников школы номер четыре следственный комитет не даёт никаких комментариев. За неимением улик обвинение до сих пор никому не предъявлено. Учитывая оккультные письмена, окружающие тела, выражение ужаса на лицах несчастных и особенно жестокую расправу, имеет место предположение о ритуальных убийствах, однако, так ли это, остается загадкой.
«Жуткие рисунки в руках у жертв и свечи в изголовье импровизированных пьедесталов — еще не повод утверждать, что преступник является членом какой-то оккультной группировки. — Поясняет старший следователь Г. Асанаев, — возможно, это психически больной человек, насмотревшийся ужастиков. Не смотря на сходство убийств с ритуальными жертвоприношениями, этого мало для того, чтобы поднимать всеобщую панику по поводу разгула сатанизма».
Следствию, конечно, виднее, но, как говорится, маятник уже запущен. Матери отказываются отпускать своих детей в школу, объявлен комендантский час, драка с представителем готической субкультуры на автовокзале закончилась больницей для молодого человека двадцати лет, и, по нашему мнению, недалеко до всеобщей истерии. Но следственный комитет с абсурдной маниакальностью твердит, что расследование ведется тщательно, и преступник будет пойман в кратчайшие сроки. Сколько еще нужно жертв, чтобы власти признали, наконец, что в городе творится нечто из ряда вон?».

Комментарии профессора лингвистики и древних языков Московского Государственного Университета Александра Заноренского:

«Письмена ореола вокруг голов жертв — это совершенно точно символы, известные под общим названием Футорк. Такие знаки использовались англосаксами в их системе письма, и наиболее известен этот язык, как древнеанглийский или старофризский язык. Однако, внешний облик далёк от оригинала. Символы имеют искажённые линии, невыдержанные пропорции и поэтому представляют собой пародию на настоящую древнеанглийскую письменность.
Буквы ранних англосаксов называются рунами, однако в современном мире простого обывателя руны приобретают мистическое значение. Знаки ореола похожи на те, что широко используются так называемыми практикующими магами в попытке прорицания или познания магических материй. 
Стоит упомянуть еще одно наблюдение: начертанные символы наиболее похожи на Енохианский — искусственный язык, созданный средневековыми оккультистами Джоном Ди и Эдвардом Келли, которые верили, что открыли забытый язык ангелов и всячески пытались его возродить. Однако, даже со знаками енохианского языка эти руны имеют отдалённое сходство.
Используя транскрипцию на английский язык, словосочетание прочитать можно, однако, нет никакой гарантии, что в рунической надписи зашифровано именно оно. Написаны символы неверно, в транскрипции дают неграмотно составленное словосочетание без артикля. Знаки перепутаны местами, и, возможно, содержат ошибки. Скорее всего, начертаны они человеком, языков не знающим.
 Из всего вышесказанного я могу сделать вывод, что загадочные письмена — это набор разрозненных символов, нацарапанные человеком весьма далёким от древних языков в целом и енохианского — в частности…»

Глава первая. Листья в ледяных гробах

Черная девятка выезжала за город по длинному шоссе. Дома за окном кончились, и на смену им пришел унылый, сырой зимний пейзаж. Замелькали голые деревья, высаженные вдоль дороги, за ними простиралась равнина с черными проталинами в снегу.
— Нам совсем недалеко ехать, через два часа будем на месте.
Майя отлепила взгляд от окна и посмотрела на водительское сидение. Брат её отца был для неё незнакомцем, до недавнего времени она даже не догадывалась о его существовании. Мама никогда не рассказывала ей об отце, и уж тем более — о его брате. Девочка подозревала, что её отец был капитаном очень дальнего плавания. Такого дальнего, что в её жизни от него осталось только отчество — Дмитриевна. Где он плавал — оставалось загадкой: их город был далеко от моря.
Она медленно наклонила голову к правому плечу и чуть сощурилась. Так было легче рассмотреть дядю. Бесцветные волосы, некогда золотые, как у неё, но с ранней сединой, неряшливо спадающие на плечи, грубый профиль, будто его высекли из камня, высокие скулы, кожа вся в рытвинах, как после оспы. Его худощавые, жилистые руки лежали на руле, и Майя заметила на безымянном пальце кольцо. Значит, у него есть семья. Надо же, количество новообретенных родственников растет с каждым часом.
В зеркале заднего вида мелькнули голубые глаза.
— Есть хочешь?
— Нет.
Глаза ей не поверили, но спрашивать он больше не стал.
Майя снова уставилась в окно. Серое небо, не меняющееся уже несколько недель, нависало над грязным полем. Куда-то в сторону уходила раскисшая, уродливая проселочная дорога. Майя попыталась разглядеть, ведет ли она к какой-нибудь деревне, но дальше, чем на несколько метров, мир распадался на множество неясных пятен. А стоило прищуриться чуть сильнее, сразу начинала болеть голова.
Она бросила попытки и прислонилась к спинке сидения. На её коленях лежала раскрытая толстая тетрадь. Из неё торчали уголки разноцветных закладок, засушенные листья и кусочки ткани. Майя достала из рюкзака ручку и написала на чистой странице: «Листья в ледяных гробах», подумала секунду и прибавила: «Спят, чтобы стать чем-то большим».
— Тебе у нас понравится, — грубый голос дяди показался слишком громким, и Майя вздрогнула, — природа у нас совсем не та, что в городе. Мы как раз на окраине живем, через луг и сразу лес. Но не бойся, в нем не заблудишься. Он со всех сторон окружен домами.
Наверное, он нервничал, не знал, о чем с ней говорить. Как и все эти люди, окружавшие её в последнее время. Майя промычала в ответ нечто, обозначавшее не слишком живой интерес, и глаза снова пропали из зеркала.
Она посмотрела на строчку, что написала в тетради. Мысль уже улизнула. За окном снова мелькали деревья.
Майя прислонилась лбом к холодному стеклу, чувствуя вибрирование машины у себя в голове, и опустила взгляд вниз. Темная дорога неслась под колеса сплошным потоком, а справа вилась желтая лента ограничивающей полосы. Глаза у девочки слипались.
Должно быть, всё дело в той таблетке, что ей перед поездкой дала медсестра в приюте. В последнее время она принимала их намного реже, но сейчас её уже затягивало в удушливый, вязкий сон, которому невозможно было сопротивляться.
…Солнечный день рвался в окна зданий, магазинов, жилых домов и прочих строений. Окна эти были по осенней привычке наглухо закрыты, однако это не мешало солнцу бесцеремонно ломиться внутрь. На фоне непрекращающихся дождей, которые зарядили с начала сентября, этот день казался подарком судьбы.
Майя шла по мокрой аллее парка и видела в отражениях луж множество сияющих бликов. Воздух, пропитанный влажностью и ярким земляным запахом, двигался вокруг неё большими массами, и девочке казалось, что пространство дышит, словно огромное невидимое живое существо. Ветер возил по асфальту желтые глянцевые листья, бросал их вдребезги под ноги, трепал высокие деревья, играючи носился взад-вперед по аллейке, словно радостный пёс. Маленький парк, со всех сторон подпираемый базаром, утопал в буйстве осенних красок.
— После сеанса зайдём в кафе?
Майя повернула голову. Мама надела своё старое алое пальто. На фоне серо-черных прохожих её тонкая фигура выделялась ярким всполохом. Светлые волосы спадали на плечи. Майя помнила времена, когда они были гуще и красивее, когда её лицо не было таким усталым, когда она чаще улыбалась, но сейчас ей не хотелось думать об этом. Впервые за тысячу лет они выбрались из дома вдвоём, вокруг чудесный день, и мама такая красивая среди мокрого, запущенного парка. Скорее всего, это последняя их прогулка до новогодних выходных, когда можно будет рассчитывать на полное внимание матери.
— Может быть, просто погуляем? — спросила Майя. На голове у неё красовался зеленый берет, над которым вечно смеялись одноклассники.
«Так это только от того, что у них такого нет, — с улыбкой говорила мама». Майя не расстраивалась особо. Все насмешки отлетали от неё как от стенки горох, потому что ей было попросту начхать, что думают о её зеленом берете глупые курицы вроде Настьки Люляковой и Оли Улушевой. И ту, и другую она терпеть не могла, старалась вообще не слушать, что болтают их рты, живущие, как правило, отдельно от мозга.
Светлое мамино лицо обернулось к ней, девочка увидела это боковым зрением. Ветер-озорник мягко толкнул их, и мама улыбнулась.
— Ух, как ветрено. Ты уверена, что хочешь прогуляться? Мы могли бы выпить горячего шоколада в том месте… Как оно называлось?
— «Легио».
— Точно, — от неё пахло свежими ландышами. Не теми, что благоухают резким, удушливым ароматом на весь лес, а ранними, с юными зеленоватыми бутонами, вобравшими в себя первое весеннее тепло и ещё неокрепшие после долгой зимы солнечные лучи. Эти духи девочка тайком воровала по утрам перед школой, пока мама не начинала удивляться, почему они так быстро заканчиваются. — Ну так как?
Майя пожала плечами. Ей было всё равно, куда идти с мамой, она просто хотела и дальше ощущать в груди это тепло, не имеющее ничего общего с пестрым осенним днём и ярким солнцем.
— Сто шестьдесят рублей тебе понадобятся завтра, когда ты поедешь на автобусе на работу, — негромко сказала она, — неразумно просто взять и выкинуть их на шоколад.
Светлые брови на красивом лице взлетели вверх. Алое пальто выгодно оттеняло её бледный румянец. Мама на секунду призадумалась, потом откинула светлые пряди волос со лба. На изящном запястье блеснул серебряный браслет и снова скрылся под рукавом.
— Майя, мы можем иногда полакомиться шоколадом, один поход в кафе мой кошелёк выдержит. И потом, разве мы с тобой не говорили раньше? Деньги — это моя проблема. Ты не должна о них беспокоиться.
Майя хотела сообщить, что начала беспокоиться о тратах с той поры, как мама вынуждена была брать сверхурочные, чтобы купить ей зимнюю обувь, но не стала. Она видела мать час в день перед сном и хорошо знала, чего той стоит растить её в одиночку. Однако сейчас девочке не хотелось вновь заговаривать об этом.
— Как скажешь, — улыбнулась она, — тогда, раз уж сегодня день щедрости, может быть, круассан к шоколаду?
— И даже два.
Улыбки у них были одинаковые. Помимо некоторого сходства в чертах лица, мать и дочь были похожи в жестах, гримасах, прищурах, манере выражаться, но внешностью Майя уродилась в отца. Так говорила мама. Сама девочка его никогда не видела.
Здание кинотеатра, украшенное прямоугольными колоннами, было огромным, с прилегающим парком, в центре которого находился фонтан. Майя побежала вперед, чтобы лечь на низкий бортик животом и окунуть в чистую, сияющую воду руки. На глаза ей попался ярко-жёлтый лист клёна, и она, выловив его, обтёрла о куртку.
— Нашла что-то интересное?
Майя взглянула на маму снизу вверх. Её голова находилась как раз против солнца, и вокруг темного лица образовалась корона из ярких лучей.
— Этот лист идеален, — Майя протянула лист, — и по цвету, и по форме. В нём нет ни единого изъяна.
Мама покрутила лист в пальцах, потом сунула его в сумочку.
— Идём?
Высокие стеклянные двери красивого двухэтажного здания открывались с трудом. Кинотеатр находился на втором этаже, куда вела широкая лестница, покрытая красной тканью. На первом же располагались многочисленные маленькие магазинчики, киоски с газетами и журналами, мягкие диваны, где посетители могли отдохнуть.
Внутри было много народу, сеанс должен был начаться через двадцать минут. К кассе выстроилась очередь из четырёх человек, несколько топтались у гардероба, остальные рассредоточились по залу и магазинчикам.
— Посиди здесь, я куплю билет.
Мама протянула Майе сумочку, выудив из неё кошелек, и отошла к кассе. На полпути она почему-то обернулась. Волосы её, на тон темнее волос дочери, взлетели вокруг лица, алое пальто ярко высветилось: мама зашла в прямоугольник солнечного света, падающего на пол сквозь стеклянные двери, а потом оглушительный, чудовищный звук ударил по ушам.
Пыль взметнулась в воздух, заполнив все пространство вокруг за считанные секунды. Где-то слева с громким хлопком лопнула стеклянная витрина. Пол содрогнулся, а потом его словно кто-то выдернул из-под ног.
Майя упала на спину, на оба локтя, больно ударившись, выпустив мамину сумочку из рук. Её что-то внезапно и сильно толкнуло, одновременно бросив в лицо удушающую горсть бетонной крошки. Ей подумалось, будто это ветер, но откуда ему было взяться в закрытом помещении? По лбу полоснуло чем-то острым, и она почувствовала теплую кровь на лице. Вокруг происходило нечто ужасное, всё разрушалось, под её спиной откуда-то взялись обломки кирпичей и плитки, кричали какие-то люди, но слышала она их приглушённо, словно ей на уши наложили плотную ватную повязку.
Майя села, под руками хрустел песок. Она ничего не видела, кроме мелкой взвеси, летающей в воздухе, и странных теней, мелькающих в ней. Крупная пыль танцевала в задымлённом пространстве. В ошеломлённом мозгу девочки медленно сформировалась мысль о пожаре.
— Ма…
Вместо голоса — сдавленный скрежет. Сказать ничего не удалось, Майя тут же закашлялась, белая пыль забивалась в легкие с каждым вздохом. Ей удалось встать на ноги, хотя пол под ногами качался, как палуба на корабле. Выставив перед собой руки, Майя пошла вперед на ощупь, но быстро споткнулась обо что-то.
Нащупав у себя под ногами нечто мягкое, тёплое и мокрое, она быстро отдёрнула руки. Сознание отказывалось обрабатывать информацию, и вместе с тем она была абсолютно спокойна. Будто происходило это всё вовсе не с ней. Она вместе с мамой сидит в темном зале и смотрит кино.
— Мама!
Мучительно закашлявшись, Майя все же смогла крикнуть, но ей отозвались только приглушенные вопли, настолько далёкие, словно исходили откуда-то с другого мира. Она снова предприняла попытку идти. «Неужели до кассы так далеко?» — удивилась девочка, но потом взгляд её выхватил из удушливого пыльного тумана поблёскивание на полу. Она нагнулась и увидела белое от пыли запястье, серебряный браслет, и край грязного красного пальто.
 Грянуло во второй раз, где-то внизу, прямо под ногами Майи. Здание угрожающе задрожало, откуда-то сверху на девочку посыпались стеклянные осколки.
Она взвизгнула и упала. Серебряный браслет оказался прямо у неё перед глазами. Пол странно раскачивался из стороны в сторону, все сильнее и сильнее, как на каруселях в городском парке. А потом он вдруг взбрыкнул, как живой, прямо под ней, и Майю что-то сильно ударило в голову…
— Вот и приехали.
Слова вползли в спутанное сном сознание. Девочка открыла глаза, не сразу поняв, где находится. Её било мелкой дрожью, пришлось потереть лицо, чтобы прогнать липкое ощущение кошмара, но потом Майя вспомнила, что это был вовсе не кошмар, и с силой зажмурилась. Обычно это помогало справиться с бешеным сердцебиением и нарастающей паникой.
— Ах ты, дверь опять заклинило. — Дядя снаружи явно ничего на заметил.
Она все еще сидела на заднем сидении автомобиля, но пейзаж за окном изменился. Вправо убегала унылая улица с неровным рядом одноэтажных домов, огражденных рабицей, шифером или деревянным забором. Вдоль дороги, словно пуховые клубки, лежали сугробы. Слева сплошной стеной вставал лес.
Машина остановилась возле железной ограды, окрашенной синей краской. За ней начинался то ли сад, то ли огород, который упирался в дом.
— Вот, — дверь все-таки открылась, — порядок. Выходи осторожно, здесь сыро.
Майя вышла в мокрый снег, осмотрелась.
Дом был одноэтажный, приземистый, будто стелившийся по земле красной крышей и окнами в деревянных рамах. Создавалось впечатление, что его постоянно достраивали, он выглядел слегка нескладным. Под крышей бахромились деревянные причелины, напоминающие ажурные кружева, дом был обильно украшен сережками, полотенцами, аккуратными узорчатыми наличниками и резными ставнями. Он как будто был опутан кружевом с крыши до завалинки и напоминал именинный торт.
Дядя вытащил её сумку из багажника и остановился рядом.
— Ну как? — бодро спросил он.
Майя задрала голову — дядя был таким высоким, что макушкой она едва доставала ему до плеча.
— Хороший дом.
Он расплылся в самодовольной улыбке, и его некрасивое квадратное лицо преобразилось.
— Своими руками построил. Внутри еще лучше. Ну, идем, Валя ждет.
«Валя. Еще есть Валя. Наверное, моя тетка», — подумала Майя.
Стоило открыть скрипящую калитку, в ноги тут же бросилась серая дворняга.
— Эйнштейн! Ух ты, хороший мальчик!
— Эйнштейн? — удивилась Майя, глядя, как дядя ласкает собаку.
Он взглянул на неё и криво ухмыльнулся.
— Сашка так назвала. Она у нас деловая. Пойдем.
«Сашка». — Отметила про себя девочка, проходя по узкой дорожке между двумя огромными сугробами к крыльцу.
Внутри дом оказался совсем не такой, каким его представляла себе Майя. Там было много света и воздуха. Она огляделась из-за спины дяди. Маленькая прихожая перерастала в длинный коридор, плавно вползавший в темноту. Справа располагалась большая светлая комната — гостиная: Майя увидела диван и старенький телевизор. Слева была крохотная кухня. Все стены прихожей и коридора до половины были обиты деревянными панелями, украшенными искусной резьбой.
Девочка опустила рюкзак на пол, приблизилась, чтобы рассмотреть, присела на корточки.
Резьба была легкой, тончайшей, сложной, выполненной рукой настоящего мастера. Здесь изгибающиеся стебли и цветы, рядом — жар-птицы с пышными пылающими хвостами, дальше — тропические листья, солнце и звездное небо, сплетающиеся в причудливую бесконечную вязь. Майя никогда такого не видела. Она, позабыв все на свете, разглядывала и разглядывала картинки, переливающиеся лаковыми бликами в свете люстры. Эти маленькие отблески наполняли жизнью каждую из них!
— Нравится?
Девочка подняла голову. Возле кухни стояла полная женщина, с огненно-рыжими волосами и круглым большим веснушчатым лицом. Волосы были заплетены в красивую пышную косу. На женщине был зеленый передник и светлое домашнее платье.
— Да, просто удивительно.
— Андрей сделал все это своими руками. Он плотник. — Добродушно проговорила она, вытирая руки полотенцем. Её ярко-зеленые глаза бегло и цепко осматривали Майю, отчего девочка почувствовала себя неловко и поднялась на ноги.
Из кухни вслед за женой вышел дядя. Его лицо сохраняло невозмутимость, но Майя видела, как его распирает самодовольство.
— Майя, знакомься, Валентина, моя жена — твоя тетя.
Девочка вдруг поняла, почему теткино лицо казалось ей таким большим: она постоянно улыбалась. Валя подошла, мягко дотронулась до её плеча ладонью. От неё пахло разогретой духовкой.
— Добро пожаловать в семью, детка, — тепло проговорила она. — Давай отнесем твои вещи в комнату, а потом сядем обедать. Ты голодна?
Майя отрицательно помотала головой. На задворках сознания мелькнуло легкое раздражение: в последнее время её все пытались накормить. Будто количеством еды, втиснутым в пузо, можно компенсировать громадную дыру в сердце.
Они прошли в темноту коридора, оказавшегося невероятно длинным. Удивительно, как в доме умещалось столько комнат, снаружи он казался намного меньше. Майя сосчитала четыре двери, но на этом коридор не заканчивался, дальше она видела еще помещения.
Выше деревянных панелей стены были оклеены простыми светлыми обоями. В простенках она заметила несколько картин.
— Чьи это картины?
— Их нарисовал Руслан, ты вскоре познакомишься с ним, когда он придет из школы.
«Руслан», — мысленно отметила Майя.
— Ванная — первая дверь от кухни слева, потом комната девочек, справа комната мальчиков и наша спальня. Твою комнату мы переделали из кладовой.
Девочка уже представила себе темный чулан без окон, но дверь открылась, и она увидела маленькое помещение в теплых тонах, с занавесками в рыжий цветочек. Майя разглядывала обои необычного цвета, что-то среднее между оранжевым и розовым.
«Цвет летнего заката»…
— Здесь мы хранили разный хлам, ну, знаешь, детские санки, коляски… ребятишек-то много. Кровать Андрей только сегодня с утра закончил мастерить. И тут остались кое-какие вещи, позже мы найдем, куда их пристроить. Дальше по коридору — две кладовых и вход в подвал.
Тетя слегка нервничала и говорила извиняющимся тоном. У окна, сглаженного серебристым тюлем и занавесками, стоял стол с несколькими ящиками для письменных принадлежностей, на нем — лампа. Возле левой стены была кровать, а рядом с ней — аккуратно составленные коробки. Справа располагался платяной шкаф.
— Можешь украсить комнату по своему вкусу, — добродушно продолжала тетя, так и не дождавшись реакции, — наклеить постеры, например. Саша сходит с ума по Орландо Блуму, у неё вся комната оклеена плакатами. Когда разложишь свои вещи, станет уютнее. Если нужно что-то повесить на стену, Андрей поможет.
— Красивая комната, — сказала Майя, — спасибо.
Тетя облегченно улыбнулась.
— Располагайся. Обед через час. Можешь сходить в ванную, осмотреться во дворе. Дети скоро проснутся.
— Разве они не в школе?
— Старшие — да, а младшие спят.
«Есть еще младшие», — размышляла Майя, когда тетя ушла, — «интересно, сколько их…»
Вещей у неё было немного. Две пары джинсов, водолазка, теплые зимние штаны, школьная обувь, пара кофт.
И платье. Из черного бархата с вышивкой разноцветной нитью, все обсыпанное блестками.
Майя достала его из сумки, бережно повесила в шкаф, потом отошла на шаг и стала смотреть. Если включить свет, платье будет сверкать и переливаться. Она была самой красивой на празднике сентября...
Мама сшила это платье сама.
Мимолетное видение маминых рук, ловко управляющихся с иголкой, тканью и швейной машинкой, пронеслось в голове девочки за долю секунды. Но успело за этот короткий миг причинить такую боль, словно тяжелый молот ударил в грудь.
Майя зажмурилась, мотнула головой, словно отгоняя боль, потом отрыла глаза, резко поднялась на ноги, швырнула оставшиеся вещи в шкаф, захлопнула его. Она несколькими шагами пересекла комнату и раскрыла рюкзак. Краски, ручки, карандаши, перья, пенал, школьные учебники и тетради, но нет самого главного!
Она бросилась вон из комнаты.
— Дядя!
Андрей, успевший расположиться в кресле напротив телевизора, подскочил от неожиданности.
— Что стряслось?
Майя сама не поняла, как оказалась в гостиной.
— Ничего, вы можете открыть машину, я оставила там свою тетрадь.
Он кивнул на столик в прихожей, на котором лежали ключи.
— С тобой все в порядке?
Майя быстро убрала с лица испуганное выражение.
— Да, — коротко ответила она, направившись к двери.
Эйнштейн с любопытством её нюхал, пока она шла по заснеженной дорожке к калитке. Девочка нажала на кнопку разблокировки дверей.
Когда она взяла в руки тетрадь, мгновенно стало легче. Зияющая дыра в её груди, куда ударило воспоминание, болела уже чуть меньше. Как она могла оставить тетрадь в машине!
— Эй, привет!
Она обернулась и прищурилась.
Возле дома на противоположной стороне улицы стоял мальчишка в черных джинсах с вытянутыми коленками и небрежно запахнутой куртке. На плече у него висел ранец, из-под куртки выглядывал темно-красный свитер, а в левой руке он держал шапку с нелепым помпоном.
— Ты приехала? Я думал, будешь позже. До города по ледяной дороге — путь неблизкий.
Майя смутилась, поэтому решила не отвечать. Она захлопнула дверцу машины, нажала на кнопку блокировки и направилась по дорожке к дому.
— Я — Артём! Твой сосед!
Он выкрикнул это так пронзительно и радостно, будто ничего лучше с ним не случалось. Майя притормозила, помедлила, но все же вышла из-за сугроба.
— Майя, — ответила она сухо, остановившись перед калиткой. Эйнштейн вертелся рядом.
Мальчишка скинул рюкзак в снег, пересек мокрую улицу и остановился по ту сторону ограды. Вблизи она разглядела его несуразное лицо с большими пухлыми губами и острыми скулами. Копна кудрявых черных волос закрывала уши и выглядела так, будто никогда не ведала расчески. Даже в куртке было заметно, что Артём худ и угловат — его шея торчала из ворота, который выглядел слишком большим.
— Я знаю, — сказал он заговорщицки, — у нас маленький городок. На нашей улице все знают. Ты — новость дня.
Майя открыла рот и не сразу нашла, что сказать.
— Шикарно, — выдавила она, — это как раз то, чего мне не хватало.
Он усмехнулся. Его взгляд скользнул от её лица к тетради, которую она прижимала к груди.
— Анкета? — Артём кивком показал на тетрадь, — дашь заполнить?
— Это не анкета. — Отрезала Майя.
— А, знаю, — чему он улыбался, ей было решительно непонятно, — одна из тех тетрадок, с которыми возятся девчонки? Стихи, песни… Секретики?
Она не ответила. Просто повернулась и пошла к дому. Спиной Майя чувствовала, как он смотрит ей вслед.
— Увидимся в школе!
Голос у него был звонкий, не растерявший детской абсурдной жизнерадостности. Майя закрыла дверь и почти сразу забыла об этой встрече.
На повестке дня было кое-что похуже, чем чокнутый сосед.
Школа. Седьмой класс, середина третьей четверти, и она — новенькая.
Майя опустила взгляд на тетрадь и покрепче прижала её к себе.
«Что ж, — вздохнула она, — будем надеяться, что я протяну хотя бы до каникул без инцидентов…»
Зайдя в дом, Майя внезапно увидела перед собой малыша в длинной майке, которая ему была не по возрасту. Он покачивался на ножках. Одна лямка сползла с маленького плечика, во рту он держал палец. Светлые волосы кудрявились и забавно обрамляли румяную мордашку.
— Эй, — она присела на корточки, улыбнулась, — ты, должно быть младшенький. Как тебя зовут.
— Ица! — гордо объявил ребенок, беззубо улыбнулся и потопал нетвердыми шагами на кухню.
— Майя! — всплеснула руками тетка, подхватывая мальчика на руки, — почему ты еще в шапке и пуховике? Ты уже познакомилась с Витей?
— Эээ… — неопределенно протянула она.
Валя покачала головой, подтолкнула малыша повыше на своих руках и направилась в кухню.
— Раздевайся и приходи обедать.
Ровно в этот момент Майю в спину ударила дверь. Со смехом в дом вбежал мальчишка лет десяти, в его ярко-рыжих волосах запутались снежные комья.
— Ой, я тебя не сильно ударил? — звонко спросил он и тут же, не дожидаясь ответа, завопил, — Мам, Сашка меня била.
— Ничего я тебя не била, придурок, — послышался недовольный голос.
«Сашка. Которая назвала собаку Эйнштейном» — подумала Майя, разглядывая старшую сестру.
Лицо у девушки было недовольным, скучающим и слегка раздраженным. Длинные рыжие до красноты волосы были пострижены модной «лесенкой». В ушах болтались большие серьги в виде колец. Саша носила очки и, когда скинула куртку, оказалась высокой и стройной. Короткая юбка подчеркивала её длинные ноги, затянутые в блестящий капрон.
— Дети, — тетка вышла из кухни и, поймав сына за капюшон, развернула его лицом к новому обитателю дома, — знакомьтесь. Ваша сестра — Майя. А это — Саша и Руслан.
Воцарилась тишина. Все смотрели на девочку, как в музее.
— Э… привет. — Неуклюже промямлила она.
— Любишь рисовать? — спросил Руслан.
— М… да, но я не так хорошо рисую, как ты.
По правде, Майя еще не успела разглядеть картины, висящие на стенах в коридоре, но если они там висели, значит, были неплохи. Руслан расплылся в улыбке. Его сестра закатила глаза.
— Хорош художник! Витя и то рисует лучше, — фыркнула она.
— Обед готов. Будите отца, переодевайтесь, мойте руки и садитесь за стол.
Все разбрелись по своим комнатам. В коридоре Руслан улучил момент и дернул Сашу за волосы, та не осталась в долгу и отвесила ему подзатыльник.
— Не ведись на его подхалимистый вид, — сказала она Майе, — узнаешь его получше, поймешь, что он мелкий засранец.
Когда дверь в Сашину комнату закрылась, Майя перевела взгляд на картину, висевшую в простенке. На ней было буйство красок. Она долго пыталась понять, есть ли там хоть что-то, кроме невообразимой мазни, но потом предположила, что Руслан просто уронил на холст палитру.
Вся семья собралась на кухне. За столом образовался небольшой переполох, когда выяснилось, что не хватает одного стула. Дядя отдал свой гостье и приволок со двора пенек. Тетка немного поворчала по поводу натекшей лужи от снега. Перед Майей поставили тарелку с картофельным пюре и котлетами.
— Где Арина? — возмутилась Валя, — Руслан, сходи за ней.
— Почему я?
Тетка приподняла брови и смерила сына выразительным взглядом. Руслан досадливо бросил вилку, направился во тьму коридора, выражая возмущение громким топаньем, и вскоре вернулся, таща за руку светловолосую девочку лет шести. На голове у неё была пластмассовая корона.
«Еще одна сестра, — подумала Майя».
— Приятного аппетита! — бодро объявил дядя, и все стали есть.
Ели в тишине, когда младший пытался баловаться, его сразу успокаивали и призывали к порядку. Майя размышляла, сколько времени ей потребуется, чтобы привыкнуть к дисциплине новой семьи? Дома они с мамой могли есть перед телевизором, держа тарелки на подушках, рассыпая крошки, и одновременно покатываться со смеху над какой-нибудь комедией. Здесь такой номер явно не пройдет.
В груди опять нестерпимо заныло. Майя зажмурилась на мгновение, потом быстро оглядела всех за столом: не заметили ли?
Она бросила косой взгляд на чистейшую кухню, старенькую, но ухоженную. Пол под ногами блестел натертым деревом, стол был накрыт белоснежной скатертью. Девочка попыталась представить, что ей скажет тетка, если она вздумает утащить тарелку к себе в комнату…
— Итак, — сказал внезапно дядя, когда Валя разливала детям чай, — семья, есть разговор.
Майя отложила хлеб с маслом. В груди у неё ёкнуло. Андрей был сытый, довольный и маслился в улыбке.
— Дети, как видите, у нас пополнение. Майя отныне будет жить с нами, и мы сделаем все, чтобы ей в нашем доме было удобно.
Все опять уставились на неё. Даже маленький Витя перестал жевать скатерть. Саша смотрела без особого энтузиазма, она меланхолично крутила в руках чашку с чаем. Во взгляде Руслана читалось любопытство, зато Арина, которая сидела за тесным круглым столом прямо напротив, разглядывала её широко раскрытыми глазами, её корона слегка съехала на бок. Майя ей улыбнулась, и девочка буквально расцвела улыбкой в ответ.
— Если есть то, что вы хотите узнать, задавайте вопросы сейчас. — Продолжал дядя, — чтобы не было недомолвок и недопониманий.
Валя с тревогой взглянула на мужа, но ничего не возразила, она села на стул возле младшего сына.
— Какой твой любимый цвет? — спросил Руслан
— Синий и все оттенки голубого.
— А предмет в школе?
— Литература.
— Любишь читать, милая? — поинтересовалась тетя.
Майя кивнула.
— У нас есть небольшая библиотека, — продолжал болтать Руслан, — её собрал дедушка. Папа хочет сделать книжный шкаф, но слишком занят на работе.
— Это твой настоящий цвет волос? — чуть шепелявя, спросила Арина.
Девочка бросила взгляд на свою золотистую косу, перекинутую через плечо.
— Да.
— Красиво. — Волосы Арины хоть и были светлыми, но уже стремились к рыжине.
Валя немного расслабилась. Похоже, тетя ожидала от своих детей более бестактных вопросов.
— Тебе понравилась твоя комната? — продолжал допытываться Руслан.
— Да, спасибо большое за кровать, дядя.
Андрей благосклонно кивнул.
— Завтра с утра ты пойдешь в школу. У тебя все есть для учебы? — спросил он.
— Да.
— Рюкзак, учебники? Одежда?
Майе сделалось неловко.
— Да.
— Если нужно что-то, сразу говори, хорошо, дорогая? — тепло проговорила тетя.
— Мне нужна новая спортивная форма. — Неожиданно сказала Саша, глядя на новую сестру в упор поверх чашки.
— Мы купили её тебе в прошлом месяце.
— Да, но эти уродские штаны делают мой зад похожим на дирижабль.
— Александра!
Майя подняла глаза на свою самую большую проблему. Она, конечно, не могла рассчитывать, что девушка, да ещё такая хорошенькая, какой ей самой никогда не стать, примет её с распростертыми объятиями.
— Я поняла, — ровно продолжала Саша, — теперь все будут носиться с ней. А я думала, что этот период пройден, когда Витя слегка повзрослел.
— Помолчи, — с нажимом осадила дочь тетка, — ты должна понимать, что Майе сейчас нелегко…
— Я… пожалуй, пойду в свою комнату.
Майя и сама не поняла, как вскочила на ноги. Её словно что-то вздёрнуло крючком за подбородок.
— Нет, это я пойду. — Скучающим тоном проговорила Саша. — И, к сожалению, не в свою комнату, а в комнату девочек, так, мама? А вы продолжайте делать вид, что рады её присутствию.
Она встала, бросила на стол вилку и развернулась, чтобы уйти, но строгий голос отца окликнул её:
— Остановись.
Майя вздрогнула. На дядю она не смотрела, просто представила, как его лицо сделалось злым. Это было легко: погасшие искорки в голубых глазах, тонкие губы, сжатые, побелевшие, и потемневшие черты. Таким он виделся ей, когда директор приюта впервые рассказал о его существовании.
— Ты не отнесла свою посуду.
Саша повернулась, молча взяла тарелку, чашку и положила их в раковину. Потом ушла. Через секунду Валя мягко проговорила:
— Мы рады тебе, детка, не слушай её.
— Дай ей время, — согласился дядя.
Майя подняла лицо и с изумлением увидела, что он не был сморщенным и озлобленным, как она себе представляла. Лишь слегка раздосадованным.
— У Саши непростой характер, но она хорошая девочка. Вы подружитесь.
Она глубоко в этом сомневалась, но ничего не ответила.
— Спасибо за обед, тетя, очень вкусно. Можно я пойду в свою комнату?
— Конечно, иди, милая.
Девочка отнесла тарелку в раковину, осторожно поставила рядом с Сашиной и ушла. Она закрыла за собой дверь комнаты, легла на кровать поверх покрывала и не выходила до самого позднего вечера. Смотрела, как темнеет небо за окном, как снег из белого постепенно становится голубым, а затем темно-синим. Двигаться совсем не хотелось. В какой-то момент Майя достала из-под подушки свою тетрадь, написала в потемках несколько строк про уснувшие листья, а потом уснула и сама, свернувшись калачиком.
Ей снилась длинная дорога, ведущая в никуда, и голос, зовущий из мглистого тумана. Она пыталась идти вперед, но задыхалась в белой пыли, а впереди сверкал серебряный браслет.
Кажется, посреди ночи к ней кто-то заходил, потому что, тревожно проснувшись, Майя обнаружила на себе одеяло

Глава вторая. Троллье царство

Следующий день начался с переполоха.
В коридоре Майя столкнулась несколько раз с домочадцами. Одной ванной было явно недостаточно для такой большой семьи. Руслан вопил, что, если Саша сейчас же не выйдет, случится конфуз. Саша огрызалась в ответ, что не может пойти в школу с такими волосами.
Майя покорно ждала своей очереди с полотенцем и зубной щеткой в руках и уныло размышляла, что придется опоздать в первый же день. Она представила, как будет входить в класс после звонка на глазах у всех, и у неё задрожали коленки.
— Саша! Выходи, я уже не могу терпеть!
Дверь ванной открылась. Старшая сестра выплыла из клубов пара и удушающего аромата духов.
Майя, воспользовавшись моментом, юркнула в приоткрывшуюся щель.
— Прости! — крикнула она Руслану, — я очень быстро!
Наскоро умывшись, она пригладила волосы, на рекордной скорости почистила зубы и выскочила из ванной.
— Наконец-то! — Руслан хлопнул дверью и издал приглушенный стон облегчения.
На кухне её встретила Валя. В детском стульчике сидел перемазанный кашей Витя, за обеденным столом с красками и альбомом расположилась Арина.
— Майя! Смотри, я нарисовала, — похвасталась она, предъявив на альбомном листе коричневую мазню, — это наш лес!
— Красиво, — соврала девочка, пытаясь понять, где у рисунка верх, а где низ.
— Ужасно, — констатировал Руслан, заглянувший через плечо, — где идея, композиция, перспектива?
— Да ну тебя! Я не тебя спрашивала! — надулась Арина и плюхнулась обратно на стул.
— Доча, я просила убрать краски десять минут назад, — рассеянно проговорила Валя. — Бутерброд, какао. Ешь. — Тетя поставила перед Майей тарелку, — хорошо спала, детка?
Майя никогда не завтракала с утра, но не смогла найти слов, чтобы отказаться. Она кивнула в ответ на вопрос, вяло пожевала бутерброд, выпила полстакана какао, поблагодарила и стала одеваться.
Волнение съедало её изнутри. Она несколько раз посмотрела на себя в зеркало, не допустила ли какую оплошность во внешнем виде? Зеркало отразило её бледное лицо и испуганные глаза.
— Дети покажут тебе дорогу в школу, — заверила Валя, подойдя со спины. — Пойдешь сразу в кабинет директора или завуча, скажешь, кто ты, и тебя проводят в класс. Поняла?
— Да.
Майя увидела доброе теткино лицо в зеркале. Теплые руки зачем-то поправили её волосы, воротник водолазки и шапку.
— Дорога тут одна, не заблудишься, — сказала она, — через лес прямо — и упрешься в школу. Никуда не сворачивай.
Майя кивнула, надела рюкзак, вытащила из-за шиворота пуховика длинную светлую косу и отправила её в капюшон. Часы над её головой показывали семь тридцать.
Тетя проследила её взгляд.
— Саша! — рявкнула она, — сколько можно собираться? Из-за тебя Майя опоздает в школу!
— Да ничего, — помотала головой Майя, — я найду дорогу, тут же недалеко?
— Совсем недалеко, пятнадцать минут.
Кивнув, девочка поспешно вышла на улицу. Февральское мрачное утро обдало её сырым воздухом. Мокрый снег хрустел и чавкал под ногами, кое-где попадались островки потрескавшихся тающих луж. Эйнштейн, скучавший в будке возле ограды, высунул нос и несколько раз радостно тявкнул, однако на мокрый снег вылезать не захотел.
Майя сунула ему половину недоеденного бутерброда.
Она вышла за калитку, огляделась, без труда отыскала нужную тропинку, протоптанную в снегу, и направилась навстречу кошмару.
Дом дяди находился прямо возле леса, у подножия холма. Окна кухни смотрели в унылый сиротливый подлесок. Не успела Майя подняться на небольшой холмик, как услышала скрипучие шаги за спиной.
— Привет!
«О, нет. Только не он», — пронеслось в голове.
Её догонял Артём, наскоро застегивающий куртку. Рюкзак его был раскрыт и болтался на локте.
— Пойдем в школу вместе? Тут легко заблудиться.
Майя с сомнением оглядела единственную тропу, ведущую в лес, но Артём пояснил:
— Отсюда в центр ведут несколько троп, ты увидишь дальше развилки. Идем, я покажу дорогу.
Майе ничего не оставалось. Он застегнул рюкзак, закинул его на плечо и пошел вперед.
— Городок огибает лес, как подкова, — тараторил Артём, то и дело поворачиваясь к ней, — тут куда не пойди, все равно выйдешь к домам и улицам, но лес достаточно большой, и, если не знать дороги, можно заплутать на несколько часов. Летом тут круто, мы с пацанами излазили каждую кочку. Я тебе покажу, как ориентироваться…
Майя смотрела в лохматый затылок Артёма и старалась не отставать. Он был на полголовы выше неё, достаточно высоким для мальчишек своего возраста.
— Сколько тебе лет? — спросила она, прервав словесный поток.
— В мае будет тринадцать. А тебе?
— Мне тринадцать в августе. У вас большая школа?
Тропа немного расширилась, и теперь они могли идти рядом. Артём то и дело задевал её плечом.
— Совсем нет. По два или три класса внутри параллели. В нашу школу ходят ребята из соседнего села. Раньше у нас в городе было две школы, но потом одна закрылась, и всех детей перевели к нам. — Мальчишка проницательно глянул на неё, — волнуешься? Понимаю. Паршиво, конечно, быть новеньким, но у нас хорошие учителя. Если будет совсем плохо, могут помочь.
Не то чтобы это сильно её утешило. Майя ничего не ответила.
— Почему ты пошла в школу одна?
Она неопределенно пожала плечами.
— Старшая сестра долго собиралась. Не хочу, чтобы на меня глазели.
Артём понимающе покивал.
— Ты с ней не поладила?
Девочка снова пожала плечами, помолчала несколько мгновений, а потом спросила:
— Ты не дружишь с моими сестрами и братьями?
— Это они со мной не дружат, — улыбнулся Артём, — Саша крутая. Популярная. У неё совсем другая тусовка. А Руслан младше на два года. Не те интересы.
Майе показалось, что он говорит заносчиво и поэтому снова промолчала. Вокруг них стояли безмолвные голые деревья, торчащие из талого снега. Тропинка виляла то вправо, то влево, тишина нарушалась только шлепаньем их ботинок. Девочка подняла голову. Деревья тянулись черными ветками в светлеющее небо, и это вызвало в ней неприятную ассоциацию с венами под кожей.
— Осторожно.
Твердая, неожиданно сильная рука избавила её от сырых ботинок на весь день. Засмотревшись в небо, Майя чуть не наступила в глубокую лужу. Артём схватил её за плечо красной обветренной ладонью, потом быстро убрал руку, неловко шмыгнул носом, улыбнулся и пошел вперед.
— Смотри под ноги, здесь скользко.
Немного смутившись, она последовала за ним.
Школа неожиданно показалась из-за деревьев, вынырнув серым боком. Они вышли на край леса, где тропинка упиралась в железную ограду и обрывалась. Правее находились распахнутые ворота, а за ними начинался унылый, обшарпанный школьный двор.
 Артём взглянул на наручные часы.
— Пятнадцать минут до начала урока.
— Мне бы в кабинет к директору, — сказала Майя севшим голосом. — Я же новенькая, не знаю, в какой класс меня определили.
— Точно не в наш, — сообщил Артём, — классная учительница всю неделю бы нам об этом говорила. Ну, знаешь, чтобы мы были дружелюбны, добры к тебе и так далее. Она любит разводить драмы, на пустом месте.
Девочка представила, что про неё кому-то говорили неделю. Есть чего испугаться…
Чем ближе они подходили к двухэтажному зданию с большими квадратными окнами, тем неохотнее ноги её несли. Она вспомнила про свою тетрадь, лежащую в рюкзаке, и ей стало немного спокойнее.
— Кабинет директора на первом этаже, сразу налево от входа. — Сказал Артём, подбросив рюкзак выше на плечо.
— Темыч!
Они обернулись. К ним спешили три мальчика. Один был светловолосый, без шапки, коренастый и голубоглазый, второй высокий, как Артём, но не такой худой, одетый в хорошую новую куртку и модные джинсы, третий был полный, с круглым лицом и копной кудрявых волос, которые пружинками торчали во все стороны.  В руках он держал коробку из-под обуви.
Артём помахал им рукой.
— Ты чего так долго? — они остановились рядом, кудрявый с любопытством рассматривал Майю, — договаривались же прийти раньше. У меня новые фишки. Вчера у Мишки Титова выиграл.
— А что в коробке?
— Мой проект по географии.
— Привет.
Майя не сразу поняла, что поздоровались с ней. Мальчишки смотрели на неё, кудрявый улыбался. Волосы у него были темнее, чем у другого светловолосого мальчика, а передние зубы немного выдавались вперед, отчего он походил на грызуна.
— Привет. — Она заправила выбившуюся прядь за ухо под шапку.
— Майя, это мои друзья, — звонко проговорил Артём, — Антон, Костя и Стёпа. Пацаны, это Майя, моя соседка.
— Ты теперь живешь в доме у Савичевых? — спросил модный — Костя.
— Это мои родственники. Брат моего отца и его семья.
— Ммм… — неопределенно протянули мальчишки.
— Ну ладно, нам пора. Найдешь дорогу к директору? — Артём махнул ей. — Увидимся.
— Пока.
Они, бурно что-то обсуждая, направились к школе. Майя взглянула на серое, унылое здание, хотелось повернуть назад.
Мимо неё, чуть не задев плечом, прошла Саша. Она обогнала её на несколько шагов, потом остановилась с недовольным видом и обернулась.
— Пошли, мать сказала отвести тебя к завучу. — Проговорила она, — быстрее, что встала, скоро звонок.
— Как ты так быстро нашла дорогу? — спросил подошедший Руслан.
— Меня сосед проводил.
— Этот чудила? — усмехнулся он, покачал головой и направился за сестрой.
«Прекрасно, — подумала Майя, — первые мои знакомые в новой школе — чудила и его компания».
Изнутри школа была ничуть не лучше, чем снаружи. Светлые стены наводили на мысль о больнице, длинные унылые коридоры, обшарпанные крючки в гардеробе, коричневые деревянные полы, выкрашенные белой краской двери с табличками, на которых были написаны школьные предметы.
— Тебе туда, — Саша показала на дверь, которую все старались обходить стороной. На ней значилось: кабинет завуча.
Майя все же опоздала. Завуч долго искала её документы, что-то вычитывала в них, а потом поманила за собой. Они поднялись на второй этаж в кабинет математики. После небольшого представления, ей, наконец, позволили сесть.
Она старалась ни на кого не смотреть и быть как можно незаметнее. Но на неё все равно пялились. Артёма и его друзей в классе не было. Сидя за последней партой, девочка оглядела спины новых одноклассников. Почти все сидели сгорбленные и недовольные, на уроке самое интересное — её появление — уже произошло.
«Троллье царство» — вдруг пришли слова. Она слегка улыбнулась уголком рта. Школа со своей серостью походила на каменные своды пещер, в которых жили тролли. Эти глупые, медлительные существа, боящиеся солнца.
Первый урок закончился слишком быстро, настала перемена, и Майя напряглась. «Сейчас начнётся…»
— Новенькая!
К её парте подошли три девчонки. У одной были густо накрашены ресницы синей тушью, вторая явно своровала помаду из косметички своей матери, у третьей волосы торчали так, будто её ударило током.
— Ты, говорят, из города, — говорила та, что с тушью.
— Да, — спокойно ответила Майя.
— Я — Рита, а это — Дашка и Катя. А ты — Майя, верно?
— Да.
Девочки с усмешкой переглянулись.
— Вы считаете, что моё имя смешное? — ровно поинтересовалась она.
— Может быть. — Губастая глупо хихикнула.
Майя приподняла брови. Девчонки ей не нравились. В старой школе подобные этим троим только и делали, что болтали о мальчиках и о прочей ерунде.
— Вы что-то хотели? — уточнила она.
Девочки опять переглянулись.
— Нет, — неуверенно промямлила Дашка.
— Тогда зачем вы со мной говорите?
Рита хмыкнула и, тряхнув жиденькими темными волосами, отошла. Дашка и Катя последовала за ней. Они сели подальше от неё за парту, у которой уже сидел туповатого вида, крепкий пацан, и стали о чем-то возмущенно перешептываться.
«Прекрасно, Майя, — поздравила она себя, — теперь тебя считают высокомерной».
Чем больше времени она проводила в новой школе, тем больше ей казалось, что это действительно «Троллье царство». У неё никогда не было настоящих друзей, и здесь — определенно не то место, где можно их найти.
Майя кинула взгляд на раскрытый рюкзак, в котором среди учебников лежала её тетрадь.
— И не надо мне никаких дурацких друзей, — пробормотала она.
— Итак, Константин Симонов, «Сын артиллериста», — объявила на втором уроке учительница литературы, едва войдя в класс вместе со звонком. Все шумно расселись по своим местам. — На дом было задано чтение и анализ стихотворения. Кто может мне ответить, какова главная мысль произведения?
Воцарилась мертвая тишина. Майя оглядела класс, потом подняла руку. На неё мгновенно повернулись несколько человек.
— А, Майя, да? — добродушно спросила учительница, — пожалуйста, слушаю тебя.
Майя встала. За спиной учителя Рита чуть не выпрыгнула из юбки, изображая её. Пышноволосая и губастая прыснули.
— Автор старался передать в стихотворении патриотизм и самоотверженность советского народа, готового отдать свою жизнь и жизнь своих сыновей ради Победы.
Учительница одобрительно кивнула.
— Отлично. Какими строками подчеркивается эта мысль?
Рита самозабвенно кривлялась, её подруги зажимали себе рты, чтобы не привлечь внимание учителя, хотя на них уже смотрел весь класс.
— Симонов использует прием повторяющегося рефрена. Герой его произведения постоянно произносит одну и ту же поговорку, но смысл её из раза в раз меняется. Особенно драматичен момент, когда слова героя повторяет его названный сын в конце стихотворения.
— Очень хорошо, — сказала учительница. Рита за её спиной изобразила, что её вырвало в рюкзак. — Что ты можешь сказать об общем тоне произведения?
— Оно может казаться слишком пафосным, но не стоит забывать, в каких условиях создавалось произведение. Симонов писал его во времена Великой Отечественной войны, когда всё было другим и воспринималось иначе.
— Молодец. Садись.
Сев на своё место, Майя прямо взглянула на Риту, которой пришлось прекратить показательные выступления, поскольку учительница вернулась в начало класса.  Её сосед по парте — рослый, гориллоподобный блондин — что-то насмешливо нашептывал Дашке. Майя отвернулась от них и погрузилась в урок литературы.
Большую перемену она провела в углу школьного двора на лавочке. Она писала в тетради про «Троллье царство», придумывала, как бы выглядели тролли — девочки? Её тролли были такими, какими их описывал сэр Джон Толкин в книге «Властелин колец». Серые, большие, с лысыми головами, похожими на валуны, и крупными зубами, которыми могли перекусить пополам небольшое животное.
Её взгляд скользнул по компании одноклассников, которые стояли в стороне. Воображение тут же подкинуло для Риты длинные нечёсаные волосы и нос картофелиной. Стоящая рядом Дашка, которая хихикала без остановки, обзавелась довольно глупым выражением лица и выпученными глазами, а для Лысенко, и так походившего на гориллу, она придумала плоскую голову и маленькие, злобные глазки.
Майя представила, как выглядело бы жилище троллей изнутри: коридоры из грубых камней, где вечно холодно и сыро…
— Майя!
Голос Артёма сбил её с мысли. Он стоял возле детской площадки в окружении тех же мальчишек, с которыми познакомил её утром, и махал ей. Краем глаза Майя заметила, что он привлек внимание её одноклассников. Рита комично потрясла растопыренными пальцами и скорчила рожу, явно передразнивая Артёма, Дашка и кудрявая Катя визгливо расхохотались, а Лысенко оглянулся назад, где стояли мальчишки, с кривой усмешкой.
Майя сделала вид, что не заметила ни тех, ни других, и снова склонилась над тетрадью, но вскоре на страницу легла чья-то тень. Девочка быстро захлопнула тетрадь и подняла голову.
— Господи, что вам от меня нужно? — досадливо проговорила Майя.
— Ты не слишком-то мила, — высокомерно заявила Рита, сложив руки на груди. Здоровый Лысенко стоял прямо за её спиной, словно телохранитель. Вокруг начали собираться и другие.
— А я обязана быть милой?
— В этой школе существуют правила, новенькая.
— И какие же?
 — Например, не стоит вести себя, как выскочка.
— Это ты про что? — Майя встала на ноги, чтобы Рита над ней не возвышалась, — про сегодняшний урок литературы? Учитель задал элементарный вопрос, я что должна была молчать, чтобы вы казались умнее?
— Кажется, она назвала нас тупыми, Зубкова, — усмехнулся гориллоподобный.
— Поосторожнее со словами, новенькая, — нахмурилась Рита, а потом толкнула её в плечо.
Толчок был не сильный, но Майя неудачно стояла возле скамейки, которая подсекла её под колени. Девочка, неуклюже взмахнула руками и упала назад. Февраль правда в этом году выдался чрезвычайно теплым, и лужа позади скамьи, натекшая с пригорков, уже успела оттаять к полудню. Майя смачно шмякнулась на мягкое место прямо в месиво из грязи и льда.
Послышался взрыв смеха. Рита хохотала, согнувшись пополам, рядом противным ломаным голосом ржал Лысенко. Дашка и Катя не отставали. Девочка поднялась на ноги, вышла из лужи. Коротко осмотрев себя, она поняла, что куртку придется оттирать, да и школьные брюки оказались не в самом лучшем виде.
— Свинка! — выкрикнула Рита, и толпа вновь взорвалась смехом.
Из школы донёсся звонок, все, оглядываясь на неё и показывая пальцами, стали расходиться. Майя увидела в толпе Артёма с мальчишками, но сразу отвернулась и столкнулась с Сашей, которая с мрачным видом стояла рядом.
— Иди в туалет. Я помогу.
Майя почувствовала смутное удивление, но последовала за сестрой.
— Займись штанами, а я ототру куртку.
Оттирали молча, пока изумление не пересилило.
— Почему ты мне помогаешь? — наконец спросила Майя.
— Не хочу быть причастной к новенькой, которую называют Свинкой, — буркнула Саша.
— Это мало вяжется с тем, что ты сейчас стираешь мою куртку, — нахмурилась Майя.
— А что, будет лучше, если ты продолжишь ходить по школе в грязи, а потом кто-то вдруг вспомнит, что теперь ты живешь в моём доме?
Майя промолчала. Некоторое время тишина прерывалась только шорохом ткани и шумом воды. Потом Саша вдруг покачала головой.
— Ты все делаешь неправильно. — Досадливо бросила она. — Ты должна была подружиться с кем-нибудь, а не наживать врагов в первый же день.
— Если под «подружиться» предполагается глупо хихикать, как эта идиотка Дашка Смирнова из моего класса, то я, пожалуй, пас.
— Ты дерзкая и неприятная. — В лоб сказала Саша, бросая ей её куртку с огромным мокрым пятном, — а ещё ты странная и необщительная. Чего ты ожидала?
— Что ж, — Майя внезапно разозлилась, — это правда. Вот только я не собираюсь притворяться кем-то другим ради какой-нибудь глупой популярности, или крутой компании, состоящей из одних идиотов!
Саша поморщилась и толкнула дверь туалета.
— Ну и дура. — Сказала она напоследок, а потом вышла.
Когда закончился последний урок, Майя вылетела из школы, ни на кого не глядя. Она пересекла двор и уныло посмотрела на размокшую тропинку через лес. Ей казалось, что она шла здесь не утром, а в прошлой жизни.
— Майя, — позвал знакомый голос.
Девочка вздохнула. Артём, махнув своим друзьям, бежал к ней через двор.
— До вечера, пацаны! — крикнул он. Майя поморщилась, она не любила громкие звуки.
— Как прошел первый день? — бодро спросил он.
Девочка скептически уставилась на соседа, потом, не ответив, пошла вперед. После небольшой заминки Артём её догнал.
— Прости, видел, что произошло на перемене, — сказал он уже не таким веселым тоном, — Зубкова, Митрошкина, Лысенко и эта тупица Смирнова — те ещё задиры. Но ничего, скоро все об этом забудут. В прошлом году у парня из моего класса украли одежду, когда он переодевался в раздевалке спортзала. Он просидел целый день голышом на лавочке, боялся выйти. Об этом знала вся школа, но через две недели уже всем было до лампочки.
Майя резко остановилась.
— Слушай, — решительно проговорила она, — я ценю твою доброту. Спасибо, что показал мне дорогу в школу, но… — она пыталась подобрать слова повежливее, но лишь раздраженно всплеснула руками, — что ты привязался? Тебе что, больше не к кому приставать?
— Что?
— Правда, зачем ты разговариваешь со мной?
Артём пожал плечами.
— Мама сказала, что мне стоит с тобой подружиться, — неуверенно сказал он.
— Мы сделаем вид для твоей мамы, что подружились. — Рявкнула Майя, — иди к своим настоящим друзьям и оставь меня в покое, ясно?
Артём в замешательстве застыл на секунду. Его несуразное лицо сделалось вовсе глупым, лохматые черные волосы, торчащие из-под дурацкой шапки, довершали образ. Майя повернулась и пошла вперед, не оглядываясь, и тут же закатила глаза, когда услышала торопливые, скрипучие шаги за спиной.
— Что опять?
— Дорога-то одна, — воскликнул Артём, — извини, но я пойду здесь. Не буду же я обходить лес!
— Тогда не мог бы ты идти молча?
— Ладно.
Всю дорогу до дома Майя прокручивала в голове неудачный день в школе. Как она объяснит тетке испачканные брюки и куртку? И расскажет ли Саша о сегодняшнем фиаско? Если так, то её могут поймать на мелкой лжи.
Впереди показалась красная крыша дядиного дома. Майя подбросила рюкзак на плече и ускорила шаг. Краем глаза она увидела, что Артём старался не отставать и маячил рядом.
— Ну, пока, — сказала она через плечо и толкнула синюю калитку.
— Майя, — неуверенно позвал Артём.
Девочка почувствовала раздражение, но ей не хотелось быть совсем уж отталкивающей. Она со вздохом остановилась и обернулась. Сосед стоял нелепый в своей куртке, которая была ему явно велика, нескладный и долговязый. Шапка с помпоном съехала набок. Майя внезапно заметила его глаза, которые были просто поразительно черными.
Артём сделал шаг вперед, словно на что-то решившись.
— Я хотел тебя поддержать, — сказал он негромко, — просто если ты не один, тебе не так страшно.
Девочка почувствовала укол совести, но упрямо сложила руки на груди.
— Мне и одной неплохо.
Он покачал головой.
— Это не может быть правдой. — Артём стащил с себя шапку, и неистовые кудри вырвались на свободу, мгновенно сделав его младше, — подумай об этом.
Он развернулся и пошел через улицу к своему дому. Майя смотрела ему в спину. Что-то грызло её изнутри настойчиво и противно, и ей требовалось написать, что именно…

Глава третья. Рыцари не круглого стола

Похолодало. Февраль, наконец, развернулся в полную мощь и задул метелями. Всю неделю, что Майя прожила в доме дяди и тети, был мороз, и тропа, ведущая в школу, покрылась льдом. Ходить по ней стало невыносимо, но другого выхода не было. Дядя уехал на заработки в город, тетя ловко справлялась с домашними делами, руководила порядком в доме, воспитывала детей. Майя почти все время проводила в своей комнате за письменным столом. Выходила лишь в школу и помочь по дому.
Ей нравилось помогать тёте по хозяйству, вместе они лепили вареники и пельмени, пекли сладкие ватрушки. Монотонная ручная работа успокаивала и отвлекала. Сначала девочка думала, что дети будут ревновать свою мать к ней, но потом поняла, что те только рады отлынивать от домашних дел. Тетя всегда была улыбчива и добра, но ненавязчива. Майя поняла, что за крошки в комнате её никто ругать не собирается, и таскала вкусности с чашками чая к себе. Они с мамой любили пить чай на ночь, и ей хотелось сохранить этот своеобразный ритуал.
Отношения со старшей сестрой она могла охарактеризовать словом «никак». Они не разговаривали, друг на друга не реагировали. Саша предпочитала её не замечать, и Майя была весьма довольна.
Зато Руслан вознамерился научить её рисовать и постоянно приставал с альбомом и красками. Арина и Витя висели на локтях, умоляя поиграть. Майя первое время отказывалась, но потом стала находить занятия с младшими забавными.
В школе её дразнили. Прозвище «Свинка» привязалось мгновенно, и теперь её так называли все, кому не лень, но Майю это не особо тревожило. Кто в своём уме будет волноваться из-за мнения глупых незнакомцев?
Она отлично поспевала по русскому языку и литературе, точные науки давались ей сложнее, но она не переживала. Иногда Майя ничего вообще не чувствовала, словно её душа страдала от амнезии и позабыла все эмоции. Но так было даже удобнее.
Ещё классная руководительница настойчиво посылала её к школьному психологу. Чтобы она поскорее отстала, Майя сходила несколько раз. Психолога звали Галина Ивановна, она была тучной, немолодой особой, с длинными, жидкими волосами и нервными руками. Своими тонкими пальцами она постоянно теребила листок бумаги, платок, шариковую ручку, край стола, юбку, обивку стула… Это раздражало неимоверно.
 Про неё Майя знала, что раньше она преподавала в школе английский язык, но потом по какой-то причине ушла в психологию. Галина Ивановна ласково проводила её в мягкое кресло, неестественно улыбнулась и предложила нарисовать рисунок. Майя вздохнула. В последние полгода она нарисовала столько рисунков для приютского психолога, что ими можно было обклеить весь дядин дом.
Майя вяло накарябала нечто невразумительное и пёстрое в духе Руслана, Галина Ивановна внимательно рассмотрела её галиматью, задала несколько дежурных вопросов. Девочка всё это уже проходила. Ей не хотелось снова кому-то рассказывать о своём детстве с момента собственного рождения, поэтому она просто сидела молча. Через несколько молчаливых «занятий» Галина Ивановна сдалась и попросила девочку прийти, когда она будет готова разговаривать. Майя больше не вернулась в её кабинет.
Надоедливый сосед отстал. Даже если они выходили в школу одновременно, он шел позади на приличном расстоянии и с ней не заговаривал. Девочка старалась как можно быстрее собраться с утра и почти бегом миновать открытую местность перед лесом, чтобы не встречаться с ним. Когда он шел позади, она чувствовала себя неловко.
Майя часто видела Артёма в окружении друзей на переменах в школе, тех мальчишек, которых он ей представил. Они постоянно что-то горячо обсуждали, играли в фишки, или карты, смеялись. Она проводила свободное школьное время наедине со своими мыслями и тетрадью, которая пополнилась несколькими страницами текста. За ней быстро закрепилась дурная слава нелюдимой задаваки, и, в некотором смысле, девочка понимала, что так оно и есть, однако ни с кем знакомиться у неё желания не возникало.
В начале второй недели своего пребывания в городке Майя вышла на улицу во время большой перемены и заметила, что её любимая скамейка, находившаяся в отдалении от всех, занята. Она повела взглядом по двору и увидела, что свободным оставалось лишь одно место — рядом с Артёмом и его шумными друзьями.
По двору носилась малышня, словно им пятки поджарили, возле будки с трансформатором на большой скамейке кучей валялись старшеклассники. Особо привилегированные девчонки сидели на коленях у парней и весьма гордились этим. Майя отвернулась. У неё начиналась ежедневная мигрень, и ей хотелось тишины, но обратно в класс идти было нельзя. Учителя настаивали, чтобы во время большой перемены дети дышали свежим воздухом, и в школу никого не пускали.
Выбора не было. Майя направилась к Артёму и его друзьям. Мальчишки азартно и громко что-то друг другу доказывали. Она села на скамейку к ним спиной и раскрыла тетрадь.
— А я тебе говорю, что надо гасить их огненными шарами! — вопил Стёпа, потрясая колодой карт с зеленой рубашкой. Его напоминающие макароны кудри топорщились из-под шапки, придавая ему клоунский вид.
— Нет у него такой способности, — возмущался Костя, — это против правил!
Майя старалась не слушать. Она вспоминала то дерево, мимо которого проходила сегодня в лесу. Оно было все в скрюченных листьях, на которые налип ночной мокрый снег. Девочка гадала, почему дерево не рассталось со своими листьями осенью? Остальные деревья были полностью обнажены, и только это стояло в уродском подобии летнего наряда.
— Лупи его! — кричали рядом, — лупи его совком!
— Каким еще совком?
— У Сэма есть совок, он же садовник!
— Совок против меча? Ты совсем?
— Я не виноват, что тебе выпало два, и у твоего персонажа нет обмундирования!
Майя приблизила ручку к странице тетради и вывела: «Возможно, оно любило свои листья настолько, что предпочло видеть их такими: больными и сухими, чем расстаться с ними навсегда…»
— Гоблин идет в атаку! — снова завопили справа, — у него отравленные стрелы! Он прицеливается и попадает Гэндальфу прямо в грудь!
— Нет!
— Гэндальф падает на спину и шепчет: бегите, глупцы.
Это было уже слишком.
— Гэндальфа сразил Балрог в копях Мории, — неожиданно для самой себя сказала Майя громко.
Вопли рядом мгновенно прекратились. Мальчишки удивленно смотрели на неё. У каждого в руках были по три зеленые карты с изображениями.
— Гэндальф никогда бы не позволил стреле пронзить его грудь, — продолжала она, обернувшись, — он — один из пяти магов Ордена Истари, его просто так не убить какому-то вшивому гоблину!
Друзья переглянулись.
— Ты знаешь Гэндальфа? — удивился Артём.
— «Властелин колец» — моя любимая книга. — Кивнула Майя, — она прекрасно с точки зрения проработки мира и персонажей.
— Хочешь сказать, ты прочитала её полностью? — уточнил голубоглазый — Антон.
— Конечно. Она не очень большая.
— Тысяча страниц!
— Да, но есть многотомники и больше. Когда интересно — нет никакой разницы, сколько страниц.
Мальчишки переглянулись еще раз. Девочка посмотрела на карты и увидела, что это подарочное издание с изображением персонажей фильма «Властелин колец. Братство кольца», не так давно вышедшего на экраны кинотеатров.
— Почему вы сказали, что у Сэма совок? — спросила она недоуменно.
— У меня выпало два в начале игры, — живо принялся объяснять Артём, — это не совсем по фильму, мы придумали игру. Выбираем себе персонажей, характеристики и обмундирование для них, а потом играем по сюжету. Мы придумываем ситуации, и как персонажи выходят из них, а потом бросаем кости. Если выпадает маленькая сумма на двух кубиках, персонаж не может сделать задуманное и терпит поражение. Выходит довольно забавно.
— Вы играете по первому фильму? — мальчишки покивали, — и не знаете, что будет дальше?
— А ты можешь рассказать? — в восторге спросил Стёпа.
— Если не хотите прочитать самостоятельно.
— Ты шутишь? — воскликнул Костя, — мы хотим знать все!
Майя бережно отложила тетрадь в сторону. Она оглядела карты и собрала их вместе. Мальчики сгрудились поближе, один только белобрысый Антон оставался внешне бесстрастным, на его лице было написано недоверие.
— Хорошо, — она разложила карты изображениями вверх, — слушайте…
Девочка пересказывала легендарную историю Джона Толкина, иллюстрируя картами, описывала грандиозные сражения с силами тьмы, армии эльфов и людей, живые деревья, свержение вероломного волшебника Сарумана и печальную сцену, когда чуть не погиб Фарамир. На самом интересном месте её прервал звонок.
— Останешься после школы?  — спросил Стёпа, — расскажешь до конца?
Майя неуверенно кивнула, и мальчишки просияли. Небрежно побросав все в рюкзаки, они заторопились на урок.
— Тогда в классе биологии на первом этаже.
Весь урок Майя ловила себя на мысли, что составляет свой рассказ. Подбирает слова и нужные эпитеты, чтобы передать историю как можно интереснее и точнее. Она то и дело отвлекалась, а под конец уже сидела как на иголках. Со звонком, она схватила рюкзак и понеслась по лестнице вниз в кабинет биологии.
— Куда спешишь, Свинка?
Согласно расписанию Зубковой, Митрошкиной, Смирновой и Лысенко как раз настало время третирования новеньких, но Майя лишь отмахнулась.
В кабинете было сумрачно из-за закрытых штор. Слева горела подсветка огромного аквариума, внутри плавали крупные рыбы. Со стен смотрели чучела животных. Девочка надеялась, что они были ненастоящими. Дверь открылась, и показалась лохматая голова Артёма. Он заулыбался, увидев, что в кабинете нет никого, кроме неё.
— Чисто! — объявил он, мальчишки тут же ввалились внутрь, расселись вокруг последней парты и вывалили карты из рюкзаков, — рассказывай. Весь урок ждали, не можем больше!
Майя оглядела горящие в нетерпении лица мальчиков и сразу увидела, что Антон явно не испытывал того же энтузиазма, как его друзья, но он ничего не говорил и никак не выказывал своего недовольства.
Она старалась рассказать историю как можно подробнее, описать страшное логово огромной паучихи Шелоб и страх, который испытывали Фродо и Сэм. Отвратительное королевство орков, откуда Сэм спас своего друга, и то, как они вдвоем шли к Роковой Горе. Костя, Стёпа и Артём слушали, раскрыв рты, даже Антон подался вперед. Было забавно за ними наблюдать.
Когда Майя закончила, Артём воскликнул, напугав всех:
— Сэм нёс Фродо на собственных плечах, несмотря на то, что был так же вымотан и истощен! Он крутой!
— А орлы не могли прилететь раньше? — спросил Антон, — Фродо и Сэм могли изначально полететь на них, и тогда все бы закончилось быстрее.
— Орлы — не транспорт, — возразила Майя, — они прилетают лишь к тем, кто доказал своё благородство, и только в безвыходной ситуации.
— А Арагорн? — воскликнул Костя, — он оказывается был настоящим королем! Представьте, каким афигенским королем он станет для Гондора!
— Меня больше всего поразила паучиха, — содрогаясь, проговорил Стёпа, — я бы сошел с ума, если бы мне пришлось увидеть нечто подобное.
Майя усмехнулась, стала собирать разбросанные карты в колоду.
— Теперь нам нужно сыграть! — сказал Артём в азартном запале, — чур я Сэм!
— Вы уже знаете, чем закончилась эта история, — сказала Майя, — гораздо интереснее придумать новую.
— Как это?
— Ну, придумать все самим. Персонажей, сюжет, всю историю целиком. — Майя поправляла перекрученные лямки на своём рюкзаке, — скажем, первым персонажем может быть король человеческого государства, но власть обманным путем захватил его дядя и изгнал из страны. И теперь король собирает союзников для того, чтобы отвоевать своё королевство. Вторым персонажем, например, будет благородный эльф, принц соседнего государства. Третьим — Господин Гном, мудрец, который знает много тайн подземного мира, а четвертым — молодой волшебник, только что получивший мантию чародея и еще не осознающий своей истинной силы…
Она подняла голову и вздрогнула. Провозившись с рюкзаком, Майя не заметила, что в кабинете стало очень тихо. Мальчишки смотрели так, будто у неё две головы.
— Ты это сейчас просто взяла и на ходу придумала? — изумился Стёпа.
— Да, а что такого удивительного? Каждый смог бы.
— Нет, совсем не каждый. — Костя покачал головой, — мы играли раньше по сюжетам фильмов о трех мушкетерах, о пиратах, но никогда не придумывали сами.
Майя пожала плечами.
— Это легко. Смотрите.
Она вытащила тетрадь по математике и раскрыла на последней странице. Карандашом нарисовала несколько разных по размеру кругов.
— Можно начать с создания мира и его правил. Например, здесь, — она показала в центральный круг, — будет располагаться королевство того самого обманутого короля. Здесь — эльфийский лес, рядом — подземные пещеры гномов, а тут, — девочка нарисовала в самом дальнем углу жирную точку, — будет горный город, в котором обучаются чародеи! Мы можем придумать что угодно! Или по-другому, Король может собрать своих самых преданных рыцарей и поручить им найти волшебный артефакт, доказывающий его подлинность для престола. Для этого рыцарям придется пройти множество опасностей и испытаний.
— Как рыцари круглого стола! — воскликнул Артём.
Все посмотрели на обшарпанную прямоугольную парту, вокруг которой сидели.
— Или не круглого…
Стёпа засмеялся.
— Знаете, что было бы совсем круто? — спросил он, — если бы Костя нарисовал нам карточки с этими персонажами!
— А что, это мысль! Создадим собственную игру!
— Можно сделать игровое поле…
— А как растает снег — играть по-настоящему!
— Как это по-настоящему? — уточнила Майя.
— Ну, мы отыгрываем персонажей самостоятельно, — пояснил Артём, — в предлагаемых условиях.
Майя снова поймала неодобрительный взгляд Антона, но он снова ничего не сказал.
— Как артисты в театре? — улыбнулась девочка, — это круто.
Мальчишки засмеялись, как ей показалось, слегка облегченно. Всё-таки взять и признаться в том, что ты выдумываешь всякие глупости, а потом еще и разыгрываешь сценки по их мотивам — это смело. Куда проще было бы похвастаться ворованными у старшаков сигаретами, а потом раскурить одну на всех втихаря за трансформаторной будкой.
Мальчики переглянулись и по очереди ударили друг другу по рукам.
— А кто будет твоим персонажем? — вдруг спросил Артём.
Майя слегка смутилась.
— Моим?
— Да, кем будешь ты?
Вопрос был совсем не сложный, однако, Майя не знала, что сказать. Она в растерянности посмотрела на соседа, который внезапно понял, что происходит: улыбка его чуть погасла, и взгляд стал внимательнее. Он обошел парту и остановился рядом с ней.
— Это ведь ты все придумала, — сказал он, — ты играешь с нами. Что скажете, парни?
Мальчишки переглянулись, а потом Костя внезапно ударил двумя пальцами по парте — указательным и средним. Это же повторили Стёпа, Артём и после небольшой заминки — Антон.
Все смотрели на девочку.
— Давай, — шепнул Артём, слегка подтолкнув её плечом.
Майя, чувствуя себя ужасно неловко, повторила жест и поняла, что все сделала правильно, потому что мальчики одобрительно кивнули.
Она и Артём попрощались с ребятами возле школьных ворот и повернули к лесной тропинке. Сосед шел рядом, задевая её рукавом куртки. Майя все-таки спросила:
— И что это означает? — она ударила себя по тыльной стороне ладони двумя пальцами.
Он снял шапку и затолкал её в рукав. С растрепанными смоляными прядями тут же начал играть ветер.
— Это жест согласия трех мушкетеров из фильма, помнишь?
Майя смутно припоминала.
— Если все показали этот жест, значит, дороги назад нет, и больше тема не обсуждается. — Артём нагнулся, набрал в руки снега, поднес к лицу и стал дуть. Внутри снежка образовался мокрый тоннель. — Мы используем его для особо важных решений.
— Интересно, — протянула девочка, — а еще какие у вас есть фишки?
Артём задумался на секунду.
— Правило первой крови.
— Первой крови?
— Угу. — Он улыбнулся, — на ком первая кровь — тот первым подает руку. Это необязательно должна быть прямо кровь! Правило касается любых ссор. Если виноват ты, то тебе делать первый шаг к примирению.
Майя кивнула.
— Это логично. И благородно. Вы давно дружите?
— С Костей и Антоном целую вечность. В детском саду познакомились, — он выбросил мокрый снег и засунул озябшие руки в карманы, пальцы у него были длинные, с расплюснутыми широкими ногтями. — Стёпа переехал сюда два года назад. Антон и Стёпа живут с другой стороны леса, на Кирзаводской улице, Костя — почти рядом со школой. Мы часто заходим к нему в гости. У него Пентиум 4! А в прошлом году его отец принес диск Бателфилд! Ты знаешь, что это?
Майя помотала головой.
— Ты что?! — удивился Артём, — это лучшая компьютерная игра в мире! Мы часами играли у Кости на зимних каникулах, было здорово!
— У меня никогда не было компьютера.
— У меня тоже. Крутая штука. Можно музыку слушать, смотреть фильмы или играть.
Некоторое время они шли молча, показались дома, и лес стал редеть.
— А у тебя есть эта книга «Властелин колец»? — спросил Артём, когда они вышли на заснеженный луг.
— Я брала её в библиотеке, когда еще жила в городе, у тети тоже, наверное, нет, можно спросить в школе.
Он кивнул, проводил её до калитки.
— До завтра.
Майя смотрела, как он, перескакивая через замерзшие зеркала луж, идет к дому. На крыльце Артём остановился, надел на голову свою нелепую шапку, скрыв копну угольно-черных волос, обернулся.
— Я выхожу в семь сорок! — крикнула она вдруг.
Он радостно улыбнулся и помахал ей обветренной ладонью.


Глава четвёртая. Битва за Белую Крепость

— Принес?
— А то! Весь вечер рисовал!
Майя и мальчишки сидели в пустом классе литературы. Он единственный оказался открыт после окончания занятий. Был пятый час, закат ломился в окна. Ребята специально ждали, когда уйдут уборщицы, чтобы им никто не мешал.
Когда Костя вытащил из рюкзака два набора аккуратно вырезанных из картона карточек с персонажами, все издали удивлённое «о-ох!». Один набор был с красной рубашкой, второй — с голубой. Майя пришла в восторг.
— Ты сам это сделал? — восхитилась она.
В кабинете царил полумрак, но все равно было видно, как покраснели его уши.
— Да, — скромно проговорил Костя, — не доделал вчера из-за этого уроки. Я подумал, что нам понадобятся оба варианта. Не знал, какую историю ты придумаешь.
Майя придумала обе.
В красном наборе карточек красовались Король в большой короне и алом плаще, остроухий Эльф, нарисованный в зелёных тонах, с длинным луком за спиной, крепкий Господин Гном, держащий огромный щит и величественный Старец-маг в фиолетовой мантии и остроконечной шляпе, с посохом в руках. Рисунки были выполнены в карандаше.
В голубом наборе оказались нарисованные рыцари. У каждого из них было разное обмундирование и оружие. Персонажей Костя разделил по цвету и контуру, что делало карточки почти профессиональными.
— Прекрасные рисунки, — Майя сложила карточки в две колоды, — у тебя дар.
— Я попросил отца помочь мне сделать игровое поле из старой шахматной доски. На выходных мы этим займемся, — теперь были красными не только уши.
Они расселись вокруг парты, перетасовали карточки, вытянули по одной из каждой колоды. Майя осталась без персонажа, но не расстроилась. Она положила перед собой несколько исчерканных листов с текстом и приготовилась рассказывать.
— В далекой, суровой, но прекрасной стране Межмирье, в эпоху Каменных великанов, Король Велариан…
— В какую эпоху?
— Тише ты!
— Каменных великанов, — повторила Майя, — то есть, когда жили каменные великаны. Король Велариан…
— А сколько всего было эпох? — не унимался Стёпа.
— Стёпыч! Ты мешаешь!
— Эпох было четыре, — терпеливо объяснила Майя, — эпоха Кровавых рассветов, Первых людей, Каменных великанов и Северных ветров. Каждая длилась по пять сотен лет.
— Круто!
— Ты доволен? — скептически спросил Артём, — можно теперь узнать, что там случилось с Королем Веланаром?
— Веларианом!
— Извини.
Майя подавила улыбку, сохранив пафосно-серьезное выражение лица.
— Итак, Король Велариан был изгнан из своего государства, — продолжила она, — его брат, вероломный Книсс, обманом заставил поверить все девять дворянских домов в то, что Велариан — предатель!
— А кого он предал? — шепотом спросил Стёпа.
— Книсс объявил и привел неопровержимые, но подложные доказательства того, что Велариан убил их отца и пытался захватить трон! Книсс и девять дворянских домов хотели казнить младшего принца, но ему удалось бежать из плена. Через темные леса под покровом ночи он скакал на своём верном коне навстречу неизвестности. И тут, на перекрестке четырех дорог он встретил пифию!
— Кого?
— Предсказательницу. Она откинула капюшон своего черного оборванного одеяния и простерла руки к королю. «У меня есть предсказание для тебя, принц!». — Майя перестала говорить таинственным голосом и кивнула Антону, — бросай.
— Что?
— Кости бросай. Предсказание.
Антон быстро бросил кости на стол.
— Четыре.
— Недобрые вести ждут тебя в конце твоего пути, — завыла Майя потусторонним голосом, — ты встретишь своего друга, но не будешь знать о том до тех пор, пока он не станет твоим врагом!
— Это как? — переглянулись мальчишки.
Майя опять вышла из образа.
— Предсказания всегда путанные и непонятные, — сказала она. — Потом узнаете. — Девочка откашлялась и перевернула исписанную страницу. — Поскакал Велариан дальше и очутился на поляне, залитой лунным призрачным светом. И такая одолела его дремота, что он соскользнул с коня и сам не заметил, как уснул на пригорке, в маковых цветах. Кости!
Антон снова бросил кубики.
— Девять!
Майя нашла нужный отрывок.
— Приснилась Королю прекрасная дева и стала ему сладким голосом нашептывать: «Вставай, Велариан, не то сгинешь в лесной чаще!». Велариан проснулся, видит, его сковали крепкие побеги дикого винограда, а рядом стоит лесная Полуночница, заклинание плетет.
— Кто стоит?
— Полуночница, — повторила Майя, — злой дух, выходящий на охоту по ночам и пожирающий усталых путников во сне. Вскочил Король, путы разорвал и замахнулся мечом на Полуночницу. Кости!
Антон бросил на стол кости в третий раз.
— Шесть!
— …Но обратилась Полуночница весенним ветром и унеслась прочь, только туман на полянке остался. Король продолжил путь в Вековечный Лес, к своему названному брату, Эльфу Лозриэлю. Они росли вместе и были очень дружны.
Стёпа оживился. Эльфом Лозриэлем был он.
— Король доскакал до лесных врат и остановился. «Ты не сможешь войти в лесное королевство, — услышал он громоподобный голос, исходящий, казалось, с самих небес, — пока не разгадаешь загадку. Перед тобой три дороги. Какую выберешь?» Король Велариан отступил назад. Он подумал, что за диво? Только что он видел лишь сплетение стеблей, а сейчас вдруг — три дороги перед ним.
Одна залита кровью, но была она самой короткой. «Здесь ты достигнешь всего, чего пожелаешь, ценой всего!» — объявил голос.
Вторая дорога была длинной и светлой: «Здесь ты пройдешь мимо», — последовали загадочные слова. «И, наконец, третий путь», — голос гремел, словно гром среди ясного неба.
Появилась третья дорога, была она темна и полна опасностей, лишений, горестей и потерь. Но в конце неё светило солнце, ярко и безмятежно.
Майя сделала паузу.
— С двух до пяти, с пяти до девяти и с девяти до двенадцати. — предупредила она.
Антон бросил кости.
— Десять… Что это значит?
Девочка немного подержала интригу.
— Третий путь!
— Ура! — Антон издал победоносный клич. — Самая интересная дорога!
— Ты придумала три варианта развития событий? — спросил Артём.
Майя кивнула.
— Да. Я прописала все варианты, для всех комбинаций костей. Но только до Битвы за Белую крепость. Это самое начало. — Она откашлялась, возвращаясь в образ, — травяные ворота распахнулись. На пороге лесного государства Короля Велариана встречал Лозриэль. Длинные эльфийские шелка обнимали его стройную фигуру, белые волосы струились по крепким плечам.
— Это я! — зачем-то сообщил Стёпа.
— «Я ждал тебя, брат, знал, что ты придешь, — мелодично проговорил эльф, — я не поверил слухам о твоём предательстве, и готов принять тебя в моём королевстве»…
Ребята не заметили, как в классе стало совсем темно, и чуть не пропустили момент, когда сторож стал греметь ключами на первом этаже. Майя торопливо собрала разбросанные листки с игровыми текстами, Костя наскоро побросал карточки в рюкзак. Они бегом рванули к выходу. Сторож поворчал им вслед, покачал головой. Потом запер школьные двери и шаркающей походкой скрылся в темноте коридора.
— Это было улётно! — воскликнул Стёпа, когда они, одеваясь на ходу, медленно брели к школьным воротам. — Майя, тебе нужно писать сценарии к фильмам!
Девочка с изумлением осознала, что тяжесть, с которой привыкла жить, слегка отступила, и скрученный узел внутри неё стал будто бы немного меньше. Она несмело улыбнулась, прижав стопку исписанных листов к груди.
Мальчишки шумно обсуждали игру, застегивали куртки, натягивали шапки. Артём обнаружил, что не переобулся, и стал прыгать на одной ноге, снимая кроссовок с другой. Остальные покатывались со смеху. Майя стояла поодаль, наблюдала, как Артёма пытаются поднять из сугроба, куда он упал, поскользнувшись. Потеснив мерзлую пустоту, в ней несмело росло чувство уюта и спокойствия, которого она не ощущала давно. В последний раз — в тот день, когда…
В последний день.
С силой, до боли сомкнулись веки, перед глазами поплыли желтые пятна. Она яростно изгнала из своей головы воспоминание, не хотела видеть его сейчас, не хотела, чтобы оно завладело ею здесь. Когда Майя открыла глаза, увидела, как Стёпа быстро отвёл от неё взгляд. Он сделал вид, что ничего не заметил. Остальные мальчишки всё еще дурачились.
— Продолжим завтра? — весело спросил Костя, — ты успеешь придумать битву за Белую Крепость?
Майя представила кучу заброшенного домашнего задания, накопившуюся со вчерашнего дня, но решительно кивнула.
— Конечно.
— Супер! До завтра.
— Пока!
Артём взглянул на часы.
— Вот черт! Мать с меня шкуру спустит, уже половина восьмого.
Майя на секунду прищурилась:
— Тогда кто быстрее до конца тропинки! — и, не оборачиваясь, рванула в лес.
Артём догнал её совсем скоро и повалил в снег. Он издал победоносный клич и принялся закидывать её снежками. Майя в долгу не оставалась, схватила его за колени, засмеялась звонко. Артём упал рядом в глубокий сугроб. Они возились, словно пятилетки, взвизгивая и валяясь, но внезапно девочка остановилась в нерешительности, точнее, нечто её остановило…
— Что? — спросил Артём, поднявшись на коленях и тяжело дыша. В его растрепанных волосах блестели комья снега, а лицо было красным с вечернего мороза и сияющим.
Что-то остановило её, не дало отдаться озорству полностью. Она, чувствуя странное смятение и вину, поднялась на ноги, отряхнулась.
— Ничего, — Майя все еще улыбалась, по инерции.
— Я тебя случайно ударил? — спросил Артём тревожно, улыбка его исчезла.
— Нет, что ты, — заверила его Майя, — все в порядке, просто… Уже поздно. Идем домой.
Час спустя, выслушав нравоучение от тети за опоздание к ужину и наврав, что оставалась заниматься в школе по математике, девочка сидела в кровати, закутавшись в плед. Уютно горела лампа, на краю кровати лежала стопка свежевыстиранных вещей. В руках она держала листки с текстом к завтрашней игре, но смотрела сквозь них.
Сегодня в лесу Майя впервые за целую вечность засмеялась по-настоящему. И сама испугалась этого.
***
На следующее утро Майя и Артём опоздали на первый урок. Майя дописывала второпях последний вариант сражения за Белую Крепость и не уследила за временем. Артёму, прождавшему на морозе двадцать минут, пришлось за ней зайти.
Валя всучила обоим по бутерброду, которые они жевали на бегу. О новости дня они узнали только после первого урока, когда встретились в коридоре на перемене.
— Вы слышали? Горский вернулся в школу, — сразу сообщил Стёпа.
— А кто это? — спросила Майя.
Мальчики огляделись и, понизив голос, стали объяснять:
— Виталий Горский, — повторил Артём, — это Зубкова, Лысенко, Митрошкина и Смирнова, помноженные на три и возведенные в бесконечность. Как он исчез в прошлом году, все вздохнули спокойно.
— А куда он исчез?
— Не знаем. Его не было полгода, в последний раз его видели в сентябре.
— Одно время говорили, что он перевелся в другую школу, но я думаю, это не правда.
— Скорее всего был в колонии для несовершеннолетних, а может, где похуже.
— Правда? — удивилась Майя, — а за что его?
— Да кто же знает! Наверняка есть за что. В прошлом году его уже обвиняли в краже, но тогда дело замяли. Что сейчас произошло — никому не известно.
— Учителя знают.
— Но никому не говорят и между собой не обсуждают, иначе слухи бы поползли.
— Если он такой ужасный, что его не выгонят?
— Сейчас никого не выгоняют, — сказал Антон таким тоном, будто ничего глупее не слышал, — право на образование, слышала о таком?
Майя увидела новое лицо еще до того, как в коридоре начали шептаться. С видом хозяина, возвратившегося на свою землю, по школе шел невысокий, крепкий парень в драных джинсах и черной кофте с надписью «Ария».  Голова у него была бритая наголо, кое-где в шрамах. Руки он держал в карманах. Его сопровождали два подростка лет пятнадцати. Один чахлый, худой, со светлыми сальными волосами, спадающими на глаза, второй — коренастый и приземистый, как гном, в солнечных очках.
Этих двоих Майя видела раньше, они мелькали иногда во дворе, любители задираться. Сам Горский выглядел года на два старше.
— Он второгодник что ли? Чего он такой взрослый?
— В точку, — шепнул Стёпа, — два раза школу бросал. Не бросил.
— К сожалению. — Добавил Костя.
Было понятно, что Горского явно опасались. Ему никто не хотел попадаться на глаза. Малышня разлеталась в разные стороны, как испуганные воробьи из кустов, ребята постарше тоже старались уйти с дороги, но не так явно. Виталий и его друзья прошли мимо и скрылись за поворотом.
— А кто эти двое? — поинтересовалась Майя.
— Патлатый — Серега Малашин, — сказал Артём, — он девятиклассник, а второй — Синявский Егор, в седьмом классе два года сидел, сейчас ему пятнадцать. А Горскому скоро будет семнадцать.
— Ублюдки. Они из тех, кто вешает кошек в подворотнях, — с отвращением проговорил Стёпа, и девочка слегка удивилась: с образом большого, мягкого, добродушного Стёпы никак не вязалась подобная резкость. — В прошлом году они были замешаны в стреле на пустыре, помните? Соседнее село против наших парней. Нескольких человек избили так, что увезли в город в больницу.
— Отбитые на голову, — согласился Костя.
Они немного помолчали, обдумывая ужасы, какие творил Горский со своими товарищами.
— Сегодня останемся после школы? — спросил, наконец, Стёпа.
— Я не смогу, домашнюю работу забросил совсем. Мать запретила.
— Э, ну Тончик!
— А как же Межмирье без своего истинного короля?!
— Ненадолго! На полчасика!
Пока мальчики упрашивали Антона остаться на игру, Майя размышляла, чем же так ему не угодила? Она чувствовала его скрытую неприязнь, ненавязчивую, но ощутимую. Это здорово мешало. Майя не могла открыто общаться с мальчишками, когда рядом был Антон, он постоянно молчал и был всегда чем-то недоволен. Девочка хотела бы задать ему вопрос напрямую, но пока не решалась.
— Я дописала битву за Белую Крепость, — сказала она негромко и взглянула на Антона, который был чуть выше неё, но ниже Артёма, — оставайся. Ты ведь Велариан.
Он задержал взгляд ярко-голубых глаз на её лице, Майя чуть улыбнулась.
— Я подумаю. — Уклончиво ответил он.
К обеду посветлело, во дворе было морозно и сухо, не считая огромной подтаявшей на солнце лужи прямо под детской горкой. Майя с мальчишками как обычно обосновались на дальней скамейке. У них было двадцать пять минут, чтобы разыграть Битву за Белую Крепость.
Костя нарисовал еще несколько карточек для новых персонажей истории. Он так же принес игровое поле.
— Я сделал его из нескольких шахматных досок, теперь мы можем разыгрывать количество ходов. Один ход — одна клетка.
— Усложним игру, — согласился Артём, — надо все продумать.
— Можно сделать фигурки, или фишки, чтобы не играть карточками, — предложила Майя, — карточки будут иллюстрировать персонажа, а ходить будем фишками.
— Так и поступим. — Стёпа сиял, как начищенная копеечка, его круглое, словно луна, лицо казалось еще больше из-за постоянной улыбки.
 — Я подумаю, как сделать фигурки, — добавил Костя.
— Начинаем, — Майя положила перед собой текст игры и уже набрала в грудь воздуха, чтобы начать читать, как вдруг случайно бросила взгляд на детскую площадку.
Лесенки и качели, которые предназначались для младших, занял Горский со своими дружками. Он развалился на теплой, нагретой солнцем горке и меланхолично дремал. Одет он был в кожаную куртку, явно не по погоде. Малашин и Синявский раскачивались на качелях. Когда один из них залетал почти в «солнце», другой издавал странный восторженный звук, что-то среднее между ржанием и гоготанием, и брань становилась совсем уж нецензурной. Горский лениво приоткрывал левый глаз, чтобы увидеть происходящее. Малышня не решалась подойти, хотя им тоже хотелось кататься.
Но в ужас Майю повергло не это. Она увидела, как, неловко поскользнувшись, в подтаявшую лужу возле горки падает Руслан. Они с одноклассниками играли в салки возле детской площадки.
Он удержался на ногах, но затормозил крайне неудачно. Брызги разлетелись в разные стороны, а именно на отдыхающего Горского.
— Ох ты ж ёлки зеленые… — тихо ругнулся рядом Стёпа.
Горский с недоумением сел и огляделся. Грязные капли стекали по блестящей на солнце кожаной куртке. Руслан попятился с выражением ужаса на лице, но спиной ткнулся прямо в Синявского и Малашина, которые слезли с качелей, почуяв разборки. Во дворе установилась относительная тишина, те, кто видели происходящее, как Майя, ожидали, что будет.
Горский медленно, не меняя вальяжной позы, поднял взгляд вверх.
— Пацан, — голос его был тихим и спокойным, — ты запачкал мою куртку и ботинки. — Он говорил, тщательно выговаривая каждый звук.
Руслан стоял ни жив, ни мертв, боясь вздохнуть. Горский продолжал молчать и смотреть на него. Пауза затягивалась.
— И…извин…ните, пожалуйста, — заикаясь еле слышно выговорил мальчик, — я не специально.
Горский склонил голову к плечу, смерил его долгим взглядом и кивнул.
— Извиню. После того, как ты вытрешь мои ботинки. Там грязь. По твоей вине.
Руслан растерянно огляделся.
— А… чем? — спросил он, обмирая.
— Языком. — Последовал тихий ответ. Малашин и Синявский усмехнулись, — а что ты так удивился? Давай, я жду.
Руслан вытаращился на него, его лицо пошло яркими красными пятнами, он продолжал ошеломленно стоять. Послышалось несколько смешков. Горский наклонил голову к другому плечу.
— Ты глухой что ли, пацан? — негромко осведомился он, — лижи, не то… я расстроюсь.
Майя медленно поднялась на ноги. Она лихорадочно высматривала в толпе Сашу, но не нашла её взглядом. Ситуация привлекала все больше людей, и во дворе становилось все тише.
— Быстрее давай, придурок, — Малашин толкнул Руслана, и ему пришлось сделать два неловких шага вперед, чтобы не упасть.
Майя увидела, как он затравленно огляделся по сторонам, как медленно опустился на колени, и вдруг поняла, что её брат это сделает. Прямо сейчас.
А еще она поняла, что не станет на это смотреть.
— Вставай.
Глаза Горского были темно-зелеными, впалыми, будто вдавленными внутрь. Под нависшими густыми черными бровями они казались маленькими. Их окружали темные круги, какие бывают от постоянного недосыпа. Болезненным казалось все его лицо, бледное, с россыпью родинок на щеках, но с удивительно правильными чертами. Оно могло бы быть красивым, если бы не пустой волчий взгляд.
Виталий медленно поднял глаза на девочку, которая только что протянула руку своему брату.
Майя наклонилась, решительно потянула Руслана вверх. Ей попытался помешать Малашин, который намеревался что-то сказать, но Горский взмахом руки его остановил.
Он внимательно осмотрел её с ног до головы и вальяжно откинулся назад. На его лице вспыхнул вялый интерес. Все его движения были плавными, ленивыми, неспешными, преисполненными фальшивого достоинства.
 Во дворе висела уже гробовая тишина.
— Я тебя не знаю. Как тебя зовут? — спросил Горский мягко.
Майя сощурилась.
— Он извинился, — сказал она ровно, — и почти тебя не испачкал. Нет необходимости так его наказывать.
Черная бровь слегка приподнялась. Малашин и Синявский топтались рядом. Они, похоже, не знали, что делать и как реагировать на подобный нонсенс.
— Ты не ответила, — напомнил Горский.
Майя вдруг поняла, что было самым неприятным и даже пугающим в его лице: он почти не моргал.
— Это новенькая. — Сказал Малашин, — сиротка Савичевых.
Слово «сиротка» заставило Майю обернуться и посмотреть ему в лицо, узкое, отталкивающее, обрамленное сальными патлами.
— Что ж, — проговорил лениво Горский, — я это запомню.
Майя, ничего не ответив, потянула Руслана за руку в сторону и завела его в школу. Толпа безмолвно расступилась, пропуская их. Брата била нервная дрожь. Он то и дело утирал рукавом лицо и шмыгал носом.
— Умойся и иди сразу в класс, — сказала Майя. — после школы без Саши или без меня никуда не ходи. С этого урода станется тебя подкараулить.
Руслан смог только кивнуть. Глаза его были огромными и полными слез. Она слегка его приобняла, чтобы ободрить.
— Не переживай, ты ни в чем не виноват.
Когда Руслан ушел умываться, в школьных дверях показались Артём, Костя, Стёпа и Антон. Все четверо с одинаково ошарашенными лицами.
— Ты просто сумасшедшая, — сказал Артём благоговейно, — вот скажи, как это у тебя получается? Ты отдаешь себе отчет в том, кому перешла дорогу!
— Я что, должна была смотреть, как мой брат будет облизывать чьи-то ботинки? — огрызнулась Майя, — ты в своем уме?
Мальчишки переглянулись. Девочка досадливо махнула на них рукой, отобрала у Степы свой рюкзак, листы с игровыми текстами и направилась в класс.
После школы Майя так и не дождалась Руслана. Его учитель сказал, что они ушли со старшей сестрой домой.
Играть не было никакого желания. Девочку тревожило странное, неприятное чувство, а мальчишки отказались вести игру без неё. Они молча оделись и вышли во двор. Ни Горского, ни его друзей видно не было.
— Идемте скорее, — нервничая, сказал Стёпа, — не уютно на открытом пространстве.
Майя удивилась, когда Антон, Стёпа и Костя не повернули на свою улицу, как обычно, а последовали за ними в лес.
— Вам же по другой дороге…
Мальчики обменялись мрачными взглядами.
— Топай давай, не останавливайся, — буркнул Антон.

Глава пятая. Черная Впадина

Еще два дня мальчики вчетвером провожали Майю до дома. Видимо, между ними существовала договоренность, о которой они ей ничего не говорили. Девочка стала замечать, что они старались не оставлять её одну совсем, ни в школе, ни во дворе. Не считая уроков, Артём постоянно находился рядом. Это было трогательно. Мальчишки делали вид, что ничего не произошло, Майя делала вид, что не замечает, как они её стерегут.
Когда в течение двух дней Горский и его банда не выказали никаких враждебных действий, тревога ребят слегка поутихла.
— Знать бы, что у него на уме, — задумчиво сказал Артём, наблюдая, как Виталий лежит на подоконнике в школьном коридоре, пачкая его громадными кедами, и балуется зажигалкой.
— Почему он постоянно везде валяется? — с омерзением спросил Стёпа.
— Думает, что так выглядит круче.
— Или слабый позвоночник, — иронично добавила Майя. Она сидела на подоконнике и дописывала очередную сцену для игры. Ей приснился тревожный сон про черную пропасть, над которой она висела вниз головой, и это навело её на мысль для игрового сюжета, — интересно, на уроках он тоже лежит где-нибудь под партой, как бревно?
Мальчишки усмехнулись.
— Знаете, тот факт, что мы подшучиваем втихаря над Виталием Горским, будит во мне странные чувства, — признался Стёпа, — одновременно страх и безрассудное веселье.
Майя отвлеклась на секунду от строчек.
— Ммм, — протянула она задумчиво, — это интересно. Надо запомнить эту эмоцию.
— Неужели тебе совсем не страшно? — спросил Артём.
— А чего мне бояться? Что я сделала? Защитила своего брата.
— Ты ему возразила.
— И что?
— Этого раньше никто не делал!
— Здесь было принято облизывать его ботинки? Это был ежедневный ритуал? — с иронией спросила Майя.
— Нет, но…
Майя отложила листки в сторону и вздохнула. Мысль ушла окончательно.
— Послушайте, нет никакого смысла в том, чтобы бояться неизвестно чего. Что он мне сделает?
На лицах мальчиков ясно выразилось сомнение и все то, что Горский мог бы сотворить с Майей.
— Это глупо, — отрезал Антон, — лезть на рожон.
— Я не лезу. — Терпеливо сказала девочка, — мы можем уже перестать это обсуждать?
Некоторое время они сидели молча, но потом Артём опять не выдержал:
— И все-таки, почему ты совсем не беспокоишься?
Майя с трудом удержалась, чтобы не закатить глаза. Она со вздохом оглядела друзей.
— Я не беспокоюсь, потому что я не одна. — Она многозначительно взглянула другу в глаза, — и мне уже не так страшно.
Намек на давний разговор заставил Артёма покраснеть, то ли от смущения, то ли от удовольствия. Слова Майи были завуалированной благодарностью, и, конечно, мальчики это уловили.
Мимо по коридору прошла Саша, она крепко держала за руку Руслана, который был не слишком доволен тем, что его водят, как маленького. Встретившись глазами с Майей, она отвернулась и быстро втащила брата в класс. Майя проводила их взглядом, потом вернулась к своим записям.
— Что тебе сказали дома по поводу вчерашнего? — Стёпа влез на подоконник и сел рядом, — смотрю, твоя сестра не очень-то любезна.
Майя пожала плечами.
— Мы с ней не ладим. Почти не разговариваем. И вчерашнее никак не обсуждали.
После ужина Руслан приходил в её комнату, мямлил какие-то слова благодарности, но не слишком внятно. Девочка подозревала, что Саша велела ему забыть о школьном инциденте и больше к этому не возвращаться.
Прозвенел звонок. Ребята разошлись по классам. Сегодня писали сочинение по литературе, и Майя чувствовала себя, как рыба в воде. Она справилась за тридцать минут, а оставшееся время решила посвятить творчеству.
В увлечении игрой, она совсем забросила свою тетрадь. Открывала её лишь для того, чтобы что-то срочно записать, какую-то мысль, или интересную эмоцию. Майя взяла ручку, вспомнив про «страх и безудержное веселье» Стёпы и раскрыла тетрадь.
Замелькали страницы, украшенные высушенными растениями и кусочками тканей, заметками, рисунками на полях. И вдруг среди них, этих теплых, милых страниц, мелькнул текст, про который Майя успела забыть.
Она перечитала слова и нахмурилась. Потом резко дернула страницу вниз. Бумага громко затрещала, повернулись несколько одноклассников и смерили девочку неодобрительными взглядами. Страница с треском была вырвана и безжалостно смята. Когда Майя выходила из кабинета со звонком, она бросила бесформенный комок в урну, чтобы никогда больше не видеть эти строки, написанные её рукой.
Она не заметила, что листок подобрал тот, кто ни в коем случае не должен был прочитать этот текст.
***
— Силармонт поднял свой посох и…
Кости с тихим стуком упали на шахматную доску.
— Одиннадцать! — завопил Артём вне себя от счастья.
— …и ударил изо всех сил! Магия полилась сплошным потоком белоснежного света, сметая всех на своём пути! — ликующе закричала Майя, Антон, Стёпа и Костя вскочили на ноги, — «Силармонт! — кричали эльфийские и человеческие войска, — Силармонт! — слышалось отовсюду, — с нами Силармонт!» Великий маг, высоко держа посох над головой, скакал на своём коне вперед, и белый свет разил врагов, расшвыривая их в разные стороны, обжигая уродливые морды орков и гоблинов, воспевая честь и славу Битвы за Белую Крепость! Сражение было выиграно! Оно войдет в историю всего Межмирья, менестрели сложат о нем величальные песни и эпические поэмы!
Мальчишки, ликующе вопя, кинулись обнимать Артёма и повалили его со скамейки. Помятый, еще более лохматый, чем обычно, Артём вылез из общей кучи, красный и улыбающийся. К его щеке прилип снег, но он не замечал.
— Видали, как я их! — захлебываясь, орал он, — я кинул кости и — бамс! — одиннадцать! Это было предрешено, чтобы Силармонт всех спас!
Взъерошенные, счастливые мальчишки сидели возле скамейки и смотрели на Майю снизу вверх. Она ухмылялась.
— Понравилась игра?
— Еще бы!
— Ты шутишь? Это было невероятно!
— Развлекаетесь, лохи?
Всё еще улыбаясь, они увидели, что через двор к ним приближаются Зубкова, с подругами, Лысенко и еще пара ребят. Мальчишки тут же поднялись на ноги.
— Че надо? — грубо осведомился Костя.
Рита, сияющая и еще более мерзкая на вид, чем обычно, остановилась рядом. Её прыщавое, густо намазанное тональным кремом лицо блестело на солнце. Она была чем-то чрезвычайно довольна, будто свершились все её мечты.
— Вам в психушку пора с вашими играми, — лениво проговорила она. За её спиной угодливо заржали, — впрочем, какое мне дело?
— Вот и прекрасно, — огрызнулась Майя, — вали давай.
Зубкова медленно расплылась в неприятной улыбке, и девочка вдруг почувствовала острую опасность. Интуиция подсказывала, что случилось нечто плохое, но пока не было понятно, что именно.
Рита подняла вверх руку, в которой между двумя пальцами — указательным и средним — был зажат мятый кусок бумаги.
— Твоё?
Майя сразу поняла, что это, и вздрогнула. Она ошеломленно переводила взгляд со страницы на лицо своего злейшего врага и чувствовала, как земля уходит из-под ног. Рита в полной мере насладилась произведенным эффектом и только потом заговорила сладким голосом.
— Знаете, что это, придурки? — она обратилась прямо к мальчишкам.
— Нет, и нам не интересно, — отрезал Костя.
— Это — страница из личного дневника Свинки, — игнорируя ответ, продолжала Зубкова, — того самого, с которым она так носится везде. — Она изящно покрутила листок в пальцах, поддразнивая, — что же ты так неосторожно оставила её на обозрении?
— Я её выбросила, — резко сказала Майя, сделав шаг вперед, — отдай.
Она попыталась вырвать страницу, но Рита оказалась ловчее, быстро спрятав листок за спину и осклабившись.
— Что, боишься признаться своим дружкам, что ты на самом деле о них думаешь?
— О чем это она, Майя? — в голосе Артёма слышалась легкое изумление. Мальчишки переглянулись.
Майя смотрела только на Риту.
— Что тебе надо? — спросила она, — отдай мне страницу.
Зубкова сделала вид, что размышляет над предложением и, наконец, произнесла:
— Хорошо, но при одном условии.
— Каком? — голос Майи дрогнул.
В груди девочки поднималась такая волна гнева пополам со страхом, что ей было тяжело говорить. Зубкова расхохоталась визгливо и противно, словно гиена. Её поддержало еще несколько человек, и Майя подумала, что еще чуть-чуть, и она вцепится однокласснице в жиденькие волосёнки.
— Смотрите, она сейчас расплачется! Условие: крикни на весь двор, что ты — Свинка!
— Пошла ты к черту, дура! — у Артёма лопнуло терпение. Он подошел к Майе, тронул её за плечо. — Не обращай внимания, пойдем, скоро начнется урок.
— Здесь и ты есть, ушлепок, — усмехнулась Зубкова, — прямо-таки, главный герой романа. Тебе прочитать?
Артём обернулся. Она театральным жестом разгладила страницу и откашлялась.
— Вчера я разговаривала с нашим соседом…
— Замолчи! — выкрикнула Майя так громко, что вокруг все притихли.
— Условие, Свинка. — Повторила Рита. — Кричи.
Майя набрала воздуха в грудь.
— Майя, не надо! — воскликнул Стёпа, но она ни в коем случае не могла допустить, чтобы текст стал достоянием общественности.
— Я — Свинка! — заорала она изо всех сил.
Секунду во дворе висела тишина, а потом все покатились со смеху. Смех звучал отовсюду, как огромная ошеломляющая волна, накатывающая, сметающая все на своём пути. Майя зажмурилась, чувствуя, как густая краска заливает её лицо.
— Три раза! — завизжала Зубкова, в полном восторге.
— Я — СВИНКА! СВИНКА! СВИНКА!!!
Вокруг творилось нечто невообразимое. Хохотали даже младшеклассники, ей казалось, даже учителя, вышедшие из школы, чтобы навести порядок. Майя стояла посреди этого хаоса и чувствовала бессильные злые слезы на щеках. Мельком она заметила в толпе Сашу и Руслана. Они не смеялись. Брат с испуганным выражением лица сделал такое движение, будто хотел пробраться вперед к ней, но Саша его удержала.
Заметила она и Горского, который тоже не смеялся, хотя Малашин и Синявский ржали в голос. Виталий наблюдал происходящее, словно забавный фильм.
Майя шагнула к Зубковой, Митрошкиной и Смирновой, которые схватились друг за друга в припадке безудержного смеха, и дрожащим голосом проговорила:
— Я выполнила условие. Отдай.
Рита вытерла мокрое от слез лицо рукавом, увернулась от её руки и быстро вспрыгнула на скамейку.
— Эй, — крикнула она, — хотите узнать, что Свинка написала про своих друзей в дневнике?
У Майи потемнело в глазах. Она бешено рванулась вперед, намереваясь стащить Зубкову со скамьи и хорошенько ударить головой об асфальт.
— Ты что? — её под руки схватили Костя и Артём, — здесь учителя!
— Вчера я разговаривала с нашим соседом. — Громко прочитала Рита на весь двор, — его зовут Артём и, судя по всему, у него не все дома! Помимо дурацкой улыбки, которая не сходит с его странного лица, он еще и туп до безобразия. Он не понимает элементарных вещей, например, когда ему говорят отстать, липнет еще сильнее, словно репей. Он худой, как скелет, неприятный, неопрятный голодранец в идиотской шапке. Кто-нибудь, объясните ему, что такое расческа!
Майя буквально ощутила волну горькой, внезапной обиды, толкнувшую её в спину.  Она обнаружила, что её больше никто не держит. Мальчишки отпустили её так, словно она оказалась неожиданно опасным насекомым, маскирующимся под бабочку — резко и брезгливо. Девочка не рискнула смотреть на них, чувствовала, как пылает лицо от унижения и злости. Так и стояла к ним спиной, застывшая от чувства непомерной вины.
— И друзья у него не лучше, — продолжала Рита, — такие же ненормальные чудилы!
— Так, ну хватит! Зубкова!
Кто-то из учителей сдернул все-таки её со скамьи. Она швырнула страницу Майе в лицо. Листок спланировал на землю, девочка быстро его подняла.
— Все в школу, — строго командовали учителя, — скоро звонок! Быстрее, пожалуйста!
Толпа отхлынула. Некоторое время Майя еще стояла без движения, потом вдохнула, словно собиралась погружаться в ледяную воду, и повернулась.
Они стояли, нахмурившись, и молчали. Костя и Стёпа не поднимали на неё глаз, а вот Антон не был таким уж расстроенным и даже не слишком удивленным. Майя заставила себя взглянуть на Артёма.
Нелепый, долговязый, сгорбленный и несчастный он стоял среди своих друзей. Лицо его было бледным, казалось, даже брови посветлели.
— Артём, — тихо позвала Майя, не представляя, что она может сказать. Он поднял на неё черные глаза, и она впервые заметила, насколько длинными были его ресницы, как у девчонки! — Артём…
Голос застрял в горле терпким комком: будто она проглотила кусок стекловаты. Майя сделала шаг вперед, она готова была упасть перед ним на колени, оправдываться, кричать, призывать на свою голову проклятья, но ничего не стерло бы из его памяти обидные слова. Он уже их услышал. Воробьи вылетели.
Артём просто стоял перед ней, опустив плечи, смотрел на неё и молчал, а потом развернулся, поднял с земли свой рюкзак и пошел к школе. Не проронив ни слова.
— Артём, стой, — молила Майя, — погоди, пожалуйста, не уходи!
Она догнала его, схватила за рукав. Он аккуратно высвободил руку и скрылся за дверьми. Майя повернулась к мальчикам. Они наблюдали эту сцену тоже молча.
— П…простите, — заикаясь, выговорила она. Глаза её были сухими, но рыдания душили, — мне т… так жаль! Я пра… правда, не хотела! — Она разозлилась, что не может говорить нормально, что ничего не может сделать, чтобы все исправить.
— Хотела, еще как. — Негромко ответил Антон после небольшой паузы.
 Они тоже стали собирать раскиданные вокруг скамейки вещи: карточки, игровое поле, листы со сценариями. Костя бережно сложил их все один на другой и отдал Майе. Из школы донесся звонок, мальчики ушли. Она осталась одна посреди холодного школьного двора.

Вторая интермедия

Когда мне было одиннадцать, я впервые попал в церковь. Это произошло случайно. Наша семья владела большим участком земли, и как только становилось тепло, мы выезжали на полевые работы. Среди грядок, плодовых деревьев и сорняков проходило моё детство, я любил помогать матери и бабушке в огороде. После тяжелого дня, вечером мы разжигали костёр и пекли картофель в золе. Это время навсегда осталось в моей памяти, как самое спокойное и беззаботное.
Это был аномально жаркий день для мая. Термометр с утра показывал тридцать два градуса. Меня послали в соседнее село за удобрениями для грядок, и я плёлся, обливаясь потом, нагруженный двумя дурно пахнущими вёдрами по раскалённому асфальту. Над дорогой нависали высокие дубы, и я спасался от палящего солнца в их тени. Пить хотелось невероятно, до ближайшей колонки было минут двадцать пути, а до дома и того больше. Остановившись на мгновение, я сорвал  несколько лепестков щавеля, сунул их в рот, но от кислого вкуса, приправленного дорожной пылью, жажда только усилилась.
И тут я увидел церквушку. Не то чтобы я не видел её раньше, мы проезжали мимо неё на автобусе по нескольку раз в неделю, да и я всё лето бегал по этой дороге с друзьями на речку. Церквушка была скромная, с белёными стенами и голубым куполом. Дверь была открыта, я решил попросить воды.
Вёдра я оставил за оградой, пересёк маленький зелёный дворик с ухоженными раскидистыми яблонями и приблизился к дверям. Внутри было прохладно и тихо. Висел необычный сладковатый запах, который показался мне таким приятным, что я сделал несколько медленных глубоких вдохов. Этот запах настолько пришёлся мне по душе, что его хотелось вдыхать и вдыхать, его хотелось набрать в пригоршни и умыться им, чтобы он остался на коже.
Церковь освещалась естественным светом, льющемся из высоко расположенных окон, и догорающими свечами. Сделав несколько несмелых шагов, я оказался в маленьком помещении. Передо мной находился позолоченный иконостас с царскими вратами, на белых стенах висели иконы в резных деревянных рамах, задрав голову, я увидел, как сужается высокий потолок, переходя в купол, а на самом верху было изображение белого голубя. Оно было таким простым — всего лишь несколько мазков краски на голубом фоне! — и одновременно трогательным.
Я стоял, словно окутанный ароматной тишиной, смотрел на голубя и чувствовал, как сердце бьётся чаще. Что-то кружило голову, не то запах, не то долгожданная прохлада. Я даже забыл о жажде, просто стоял и смотрел, замечая крохотные изъяны в покраске стен.
— Здравствуй.
Мягкий голос вплёлся в звенящую тишину, и я не сразу понял, что больше не одинок в этом маленьком душистом мирке.
В дверях стоял высокий мужчина в чёрной рясе. Волосы у него были длинные, до плеч, сплошь седые. По лицу угадывалось, далеко за пятьдесят лет ему. Мне, одиннадцатилетнему мальчику, казалось, что он древний старик.
 Я попятился, ожидая, что меня отругают.
С обычаями церкви я был не знаком, может быть, мне нельзя было входить сюда? Я бросил на себя быстрый взгляд: майка вся в грязи, на ногах штаны с дырками и вытянутыми коленками. Чтобы хоть как-то поправить ситуацию, я попытался незаметно вытереть руки о бока, но это, конечно, не помогло.
Человек в рясе улыбнулся.
— Не бойся, подойди.
Голос у него был певучий, мягкий, до того добрый, что я мгновенно перестал волноваться о внешности. Священник подошёл ближе и улыбнулся.
— Я… пришёл попросить воды, — слова вышли тихими и несмелыми. Мне казалось, нельзя говорить здесь обычным голосом.
— Жарко сегодня, — чёрная ряса до пола слегка колыхнулась, когда священник направился к выходу, — подожди немного.
На минуту я снова остался в церкви один, потом он появился снова. В руках у него был стакан с водой. Я выпил всё до последней капли, захотел ещё, но попросить постеснялся. Взгляд мой против воли вновь скользнул вверх.
— Как его нарисовали там, так высоко?
— Нравится? — спросил священник, снова улыбнувшись, — эта церковь стоит здесь много десятилетий. Во время войны она была единственной на много километров, где совершались службы. Мой отец открывал эти двери для всех, кто приходил без крова, без еды, больной, или сломленный духом, никому не отказывал. А после, в сорок шестом, когда восстанавливали церковь, один из прихожан нарисовал голубя. Художником оказался. Сказал, что здесь сохранили жизнь его семье.
— Ваш отец? — спросил я в изумлении. Священник понимающе кивнул.
— Да. Его расстреляли немцы, прямо на этом пороге.
Я смущённо потупился.
— И моего деда. Тоже немцы убили в плену. А отец вернулся без ноги в сорок четвёртом. Мне четыре года было всего.
Священник одарил меня печальным и понимающим взглядом. Глаза его были карими, как густой чай. Я вдруг понял, что не был он стариком. Он был ровесником отца, только без того страшно-угрюмого выражения лица. Отец никогда не смотрел на меня с такой добротой.
— А что это так приятно пахнет? — я надеялся, что не отвлекаю его от дел, потому что уходить совсем не хотелось. Но он улыбнулся, и я понял, что гнать меня никто не собирается.
— Ладан. Хочешь посмотреть?
Священник зашёл за красивые врата, и я на мгновение увидел алтарь, потом он вышел и протянул мне небольшой жёлтый камешек, похожий на смолу.
— Ладаном кадят на службах. Если хочешь, приходи сегодня вечером.
— На службу? — испугался я, — но… я не знаю, что нужно делать, и как…
— Не волнуйся, — произнёс священник добрым голосом, — ничего делать не нужно. Просто приходи. Если не понравится — уйдёшь.
Но мне понравилось. Я отстоял службу, отслушал великолепное, тихое, трепетное церковное пение. Наврав дома, что иду гулять с друзьями, я тайком возвратился в белую церковь и словно обрёл нечто новое в своей душе.
Чувство это было мне незнакомо. Оно одновременно томило и нежило, отрывало от земли, заставляло воспарить куда-то ввысь, к белому голубю в голубых небесах. Пока я слушал непонятные, но прекрасные псалмы, и наблюдал за действием, происходящим вокруг, мысли мои текли медленно и спокойно, я думал, думал ни о чём конкретно и обо всём сразу. Это было так странно! Но так правильно — то, что я оказался здесь.
Когда всё кончилось, священник еще долго показывал мне иконы, рассказывал о них. Я постоянно спрашивал, не отнимаю ли я у него время, а он лишь улыбался и качал головой. Перед тем, как уходить, я обернулся в дверях:
— Батюшка, — обращение вышло само собой. Я слышал, как его называли так прихожане, — мой отец не верит в бога. Он говорит, что если бы был в этом мире какой высший разум, то он ни за что бы не допустил войны.
Священник понимающе склонил голову.
— Твой отец не одобрил, если бы увидел тебя здесь?
Я печально покачал головой. «Он бы только презрительно смотрел на меня целую неделю», — пронеслось в голове, но вслух я этого не сказал.
 Батюшка приблизился, остановился, возвышаясь надо мной, сверкнул добрыми глазами.
— Господь не даёт нам ничего, с чем мы были бы неспособны справиться, — негромко произнёс он, — твоего отца можно понять, на его долю выпало много испытаний, однако, для чего-то его жизнь была сохранена, в отличии от многих других жизней. Он свой путь ещё не завершил.
Я с трудом понимал, о чём идёт речь, но уточнять не стал, боясь показаться невежей.
— Слушай своего отца, Георгий, он дал тебе прекрасное имя. Имя для чего-то великого, не сомневайся. Но ещё больше слушай себя.
В тот же день я признался родителям, что ходил в церковь. Мой брат-близнец, с которым мы были неразлучны до недавнего времени, усмехнулся. Мать удивилась. Отец вообще никак не прореагировал, только бросил на меня мрачный взгляд.
Я вернулся в маленькую белую церковь ещё и ещё. Я возвращался за покоем и тем удивительным чувством добра, что ощутил, впервые переступив порог церкви. Отец Макарий стал моим наставником, и я уже не видел себя в будущем нигде, кроме духовной семинарии, куда стремился всем сердцем.
Свою тайну я открыл лишь брату, который не понимал меня, но поддерживал, насколько вообще могут поддерживать друг друга братья. Я был благодарен ему за это.
Когда в пятнадцать лет я объявил родителям, что намерен учиться церковному делу, мать испуганно глянула на отца. Тот медленно закурил сигарету, выкинул в раковину спичку и посмотрел на меня. В его глазах ничего нового я не увидел, всё то же потухшее, мрачное выражение, которое говорило: ты никогда не оправдаешь моих надежд. Разницу составляло лишь то, что теперь меня это задевало меньше, чем в одиннадцать лет.
— Хочешь всю жизнь отсиживаться в тёплом местечке, прикрываясь верой? — скрипучим от курения голосом спросил он, — вводя в беспробудное заблуждение сотни глупцов, по слабости характера полагающих, что кто-то сверху их защитит и помилует? Ну-ну. Дерзай, сынок. Мать, неси пиво. В семье появился поп.
Голос отца постепенно заглушил голос моего сердца, который так советовал мне слушать отец Макарий. В семинарии я продержался год.
Затем поступил на юридический факультет Ростовского Университета, мотом перевёлся в Москву. Через десять лет оказался в следственном комитете, а ещё через двадцать пять — в маленьком городке в Кузбассе, возле электрической подстанции, перед мёртвым телом тринадцатилетней девочки…

Глава шестая. Четыре Д’Артаньяна

Майя пыталась поговорить с мальчишками всю следующую неделю, но они объявили ей бойкот. Просто не замечали её и обходили стороной.
Каждый день она вспоминала слова Артёма, которые он сказал ей: когда ты не один — не так страшно.
Что ж, он был прав. Все, кто слышал громкое признание Майи в том, что она — Свинка, не забыли этого ни через неделю, ни через десять дней. Девочка уныло рассуждала о том, что лучше было бы просидеть учебный день голышом в раздевалке спортзала, чем признать во всеуслышанье родство со свиньями. Может быть в этом случае, её бы так не дразнили.
На уроках все было не так плохо, иногда ей в волосы прилетали жеванные бумажки, на парте периодически появлялись оскорбительные записки. Хуже всего приходилось на переменах. Ученики выпадали из внимания учителей и были способны на что угодно.
Подножки научили Майю смотреть в пол, передвигаясь по коридору. О том, чтобы играть со всеми в мяч на физкультуре не было и речи: никто не хотел брать её в команду. Подсыпанная соль в компот или мокрая меловая тряпка в рюкзаке стали обычным делом. Ей не было покоя нигде, однажды её заперли в туалете, и ей пришлось вылезать через окно.
Майя опасалась, что её обольют какой-нибудь малоприятной жижей, и она будет сидеть на уроках в таком состоянии, поэтому старалась не входить первой в кабинеты. Она старалась вообще не выходить из класса на переменах и постоянно находиться рядом с учителем. За это её стали звать «Трусливой Свинкой», но вряд ли это прозвище было хуже, чем те слова, какими она сама себя ругала.
Майя никак не реагировала на всяческие издевательства именно потому, что сама считала себя виноватой.
Они поменялись с Артёмом местами. Теперь уже он утром шел в одиночестве в школу по тропинке через лес и не разрешал с собой разговаривать, а она плелась следом на почтительном расстоянии. Иногда она ловила его взгляды во время перемен, но стоило ей обернуться, оказывалось, что он смотрит в другую сторону.
Майя тосковала и мучилась. Всегда придерживаясь убеждения, что в одиночестве ей хорошо, сейчас она остро ощущала это одиночество. Ощущала снова. И тетрадь её не спасала на этот раз. Девочка продолжала сочинять истории для игры. Межмирье настолько запало ей в душу, что она не могла не писать про него, хотя и не знала, пригодятся ли ещё когда-нибудь эти тексты, и станут ли мальчики снова с ней играть…
Но однажды она поняла, что нужно делать. Решение появилось, как луч света в темном царстве: молниеносно и ошеломляюще.
Дождавшись конца уроков, Майя со всех ног, задыхаясь, добежала до дома, не разуваясь, пронеслась в свою комнату, напугала тетю, и схватила с полки копилку в виде большой розовой свиньи.
«Я — Свинка!» — прозвучал в голове её собственный голос издевательским эхом.
— Черта с два! — она с силой швырнула копилку на пол.
Свинья разлетелась в дребезги, монетки раскатились в разные стороны, мелкие бумажные деньги рассыпались по полу.
— Бог мой, Майя! — воскликнула тетя, прибежавшая на шум, — что ты делаешь?
Девочка не ответила, она собрала монетки, нашла всё, что оказалось под кроватью и в темных углах.
— Когда приезжает дядя? — спросила она, игнорируя её вопрос.
Валя смотрела на неё в некой растерянности, но с оттенком понимания. Майя подумала, что Саша могла рассказать матери о школьной травле, но решительно ничего не чувствовала по этому поводу. Тетя вытерла руки передником, закрыла дверь и села на кровать.
— Иди сюда, милая, — негромко позвала она, похлопав рукой по покрывалу. — Сядь рядом со мной.
Майя сделала над собой усилие и подошла. Она не хотела разговаривать, не хотела нравоучений и советов, было все равно, что ей скажут, но невежливой быть не хотелось тоже. Тётя была всегда к ней добра.
 Девочка села рядом, сжимая в руках деньги.
— Ты можешь мне рассказать, что произошло, Майя, — спокойно проговорила Валя. От неё пахло смесью кухонных ароматов, — если, конечно, этого хочешь. Я замечаю, что ты расстроена в последнее время, и просто хочу, чтобы ты знала: ты можешь рассказать мне обо всем. Не встретив порицания или осуждения, и уж тем более — наказания. И я тебе обещаю: ни одно слово, сказанное тобой, не покинет этих стен. Ты поняла?
Девочка немного помолчала, обдумывая предложение. Внезапно мысль спросить совета у взрослого показалась ей не такой уж отталкивающей.
— Да, я понимаю.
— Хорошо, — серьезно сказала Валя, — теперь я задаю тебе вопрос: хочешь ли ты что-то рассказать мне? Что угодно?
Майя помедлила, тщательно подбирая слова.
— Я очень обидела друга, — сказал она, — и этого теперь не изменить.
Валя помолчала, задумавшись, а потом кивнула.
— Что ж, это действительно проблема, — сказал она, — но знаешь, если это твой настоящий друг — самый настоящий, драгоценный! — попроси прощения. И когда он услышит, простит. Потому что друзья прощают.
Майя вытаращилась на тетю. Совет был таким простым и очевидным, что девочка приняла его за шутку, но потом вдруг подумала, что, кроме того невнятного блеянья во дворе, Артём ничего так и не услышал. А всё остальное время, она только и занималась тем, что пряталась по углам, жалела себя и ни разу не попыталась попросить прощения у мальчиков снова.
Требовалось настоящее извинение, искреннее, от всего сердца. Майя взглянула на мятые деньги в своих руках.
— Так когда дядя приезжает из города?
***
— Здравствуйте, Марина Ивановна, я — ваша соседка, Майя.
Майя топталась на крыльце соседского дома целую вечность, прежде чем осмелилась постучать. Под пуховиком у неё был надежно спрятан увесистый сверток. Дверь открыла высокая, худая женщина. Лицо её было усталым, но добродушным, на голове надет серый платок, из-под которого выбивались темные волосы. Девочка сразу поняла, что перед ней мама Артёма. Свои огромные черные глаза он унаследовал от неё, только его лицо они делали красивым, а её — еще более измождённым.
— Майя, — женщина улыбнулась. — Ну, конечно. Что же ты раньше не заходила? Артём много про тебя рассказывал. Проходи.
Судя по доброжелательному тону, то, что Артём рассказывал, не касалось последних событий.
Майя вошла в дом. Первое, что ей бросилось в глаза — это старенькая,  обветшалая мебель. Обои, которым было уже много лет, деревянные скрипучие полы, и на каждой поверхности — кружевная салфетка.
— Какое красивое кружево, — искренне сказала Майя, — вы сами вяжете?
Марина Ивановна улыбнулась, отчего вокруг её глаз появилось множество мелких морщинок. Эту улыбку девочка узнала тоже.
— Да, я шью и вяжу. Приходи, если нужно будет платье или что-то еще. Хочешь чаю? Я испекла булочки.
Майя вежливо отказалась и попросила позвать Артёма. Пока она ждала, сидя на продавленном, покрытом красивым покрывалом диване, тоже связанном из какой-то мягкой пряжи, волнение только усиливалось. «Так тебе и надо, — думала она, — написала — теперь расплачивайся».
За спиной она услышала тихие шаги, остановившиеся на пороге.
Артём стоял в дверном проеме. На нём была выцветшая растянутая футболка и спортивные штаны. Руки он сунул в карманы. Чёрные волосы по своему обыкновению торчали вокруг его лица в невообразимом беспорядке.
— Привет, — тихо поздоровалась Майя, поднявшись на ноги. Артём кивнул в ответ и прислонился к косяку плечом. Внешне поза казалась расслабленной, но девочка отметила напряженный взгляд и сосредоточенное лицо, хоть он и старался делать его бесстрастным.
— Зачем ты пришла?
Майя набрала воздуху в грудь, но её решительность мгновенно улетучилась. Она застыла на мгновение с открытым ртом, потом закрыла его, так ничего и не сказав. Выдохнула. Внутри все дрожало, волнение мучительно жгло грудь.
«А что, если он меня не простит? — вдруг возникла паническая мысль». Майя почувствовала, что краснеет, но никак не могла начать говорить. Речь, которую она несколько раз отрепетировала с утра, вылетела из головы.
Артём некоторое время наблюдал её потуги. Вид у него был отстранённый. Через несколько самых долгих минут в её жизни он закатил глаза.
— Господи, Майя, прекрати.
— Что прекратить? — от неожиданности голос вернулся.
Артём указал ладонью на её лицо.
— Это. Я вижу, что ты пытаешься извиниться. Но у тебя не очень хорошо выходит.
— Артём, пожалуйста, прости меня, — плотину прорвало, — умоляю, я чувствую себя просто ужасно!
— Ты чувствуешь себя ужасно? — уточнил он.
— Да, да, ты прав, тебе ещё хуже, и самый главный пострадавший — это, конечно, ты. Но, поверь мне, я это написала еще до того, как мы стали дружить и играть вместе. Это было, когда я только приехала сюда.
Он покачал головой.
— Тем более. Ты тогда видела меня всего раз, какое право ты имела писать так обо мне? Ты меня совсем не знала, почему ты это сделала?
— Да, ты прав, ты во всем прав, я…
— Или ты про всех пишешь подобные гадости?
— Нет, ну что ты! — Майя беспомощно вздохнула, — пожалуйста, прости.
Артём некоторое время глядел на неё с сомнением, потом со вздохом отлепился от дверного косяка и подошел ближе.
— В общем-то сейчас я уже не сержусь. Поначалу — да, мне было паршиво, но я хочу знать, почему ты это сделала. Я просто не понимаю. Объясни.
Майя помолчала, отвернулась к окну, взяла в руки одну из ажурных салфеток и стала теребить. Объяснить то, о чем и сама имеешь смутное понятие, не так просто. В окно она видела Эйнштейна, который сидел на крыльце дядиного дома и тоскливо подвывал. Ей тоже захотелось так повыть.
— Я и сама не знаю, — тихо проговорила девочка, — наверное дело в том, что я постоянно злилась. На всех, по любому поводу и без него. Я хотела быть одна, потому что… не знаю почему. Это было для меня важно. Но теперь — нет. — Майя несмело взглянула на Артёма. Он слушал её внимательно. — Появились вы: ты, Стёпа, Костя, даже Антон… У меня никогда не было таких друзей, и я решила, что мне они не нужны. — Она поморщилась, будто её одолела внезапная головная боль, облизнула губы, постаралась объяснить как можно точнее, — вот как ты думаешь, что чувствует слепой человек по поводу своей слепоты?
Артём пожал плечами, слегка обескураженный вопросом.
— Печаль, — предположил он.
— Да, но это не все. Он подозревает, что лишен чего-то, но не понимает в полной мере, чего именно. Слепой никогда не видел красок мира и просто не знает, что это такое. А когда ты не имеешь ни малейшего понятия о чем-то, это кажется несущественным. Так что, для слепого, думаю, его слепота не является такой уж трагедией.
Артём немного помолчал, обдумывая её слова, потом вытащил руки из карманов.
— То есть до нас ты не знала, что такое друзья, и поэтому они были тебе не нужны? — Майя кивнула, — и поэтому ты отталкивала меня, когда я пытался с тобой подружиться?
— Да, но теперь понимаю, что это правда: то, что ты сказал мне. Чистая правда. — Он слегка нахмурился, не понимая, и Майя объяснила, — когда ты один, тебе слишком страшно…
Артём наклонил голову, кончики его густых кудрей коснулись плеча.
— А сейчас ты все еще злишься? — спросил он.
Майя кивнула.
— Да, но уже гораздо меньше. И не на тебя, не на кого из мальчиков. Просто я… — она не знала, как объяснить, — мне тяжело…
Она видела, что Артём хотел спросить еще, но почему-то не сделал этого. Майя почувствовала облегчение, потому что страшилась его вопросов. На них она хотела отвечать честно, и к этому была не готова.
Некоторое время они провели в тишине, потом Артём кивнул на сверток, который Майя оставила на диване.
— А это что такое?
Девочка слегка улыбнулась. Она взяла сверток и протянула ему.
— Это тебе.
Он приподнял брови, аккуратно снял оберточную бумагу, а потом воскликнул:
— «Властелин колец», подарочное издание!
Майя улыбнулась смелее.
— Нравится?
— Ты шутишь? — Артём пролистал увесистый том, взглянул на неё блестящими глазами, — какая красивая книга, с золотистыми буквами и иллюстрациями!
— Три тома в одном. Теперь ты можешь прочитать эту великую историю сам.
— Но она же наверняка дорогая…
Майя не стала отрицать очевидного.
— Летом я работала у одной старушки-соседки. Мыла у неё окна и посуду, помогала по хозяйству. Я заработала эти деньги, так что… Пожалуйста, прими книгу. Я очень тебя обидела, и знаю, что этого ты не сможешь забыть, но, может быть, сэр Джон Толкин слегка поднимет тебе настроение?
Артём поднял взгляд от богатой обложки книги на лицо Майи, а потом улыбнулся. Так, как он умел: искренне, радостно и открыто.
— Я принимаю твои извинения.
Майя торжественно протянула ему руку.
— По правилам, на ком первая кровь, тот протягивает руку первым, — напомнила она. — Друзья?
Артём пожал её ладонь:
— Друзья.
Они провели вместе остаток дня. Жевали булочки, пили чай, читали новую книгу. Много смеялись, и теперь Майя уже не пугалась этого.
***
Примирение с Артёмом окрылило Майю. Звучащее со всех сторон в школе «Свинка!» больше не имело никакого значения. Зато Артём был ошеломлен волной негатива, льющегося на девочку.
— Следующего, кто назовет тебя Свинкой, я побью, — пообещал он.
Майя весело отмахнулась.
— Не обращай внимания. Это все не важно.
— Почему ты такая спокойная? — удивлялся Артём, — это же ужасно!
— У меня свои методики.
— Какие еще методики?
Майя загадочно улыбнулась и полезла в рюкзак.
— Смотри, это я вчера нашла в библиотеке, — она сунула в руки друга книгу.
— Г.В. Максимов, «Породы свиней», — прочитал Артём и посмотрел на девочку в полном недоумении, — ты серьезно?
— Абсолютно. — Майя потешалась над его видом, — я изучила вопрос и теперь, когда меня называют свинкой, понимаю, насколько они полезные, красивые и умные животные.
Секунду Артём не мог вымолвить ни слова.
— Понятно, — он вернул ей книгу. — Ты и вправду сумасшедшая…
Майя шутливо пихнула его в бок.
— Как я и думал.
Они обернулись. Позади них в школьной рекреации стояли Антон, Костя и Стёпа. Звонок на первый урок прозвучал весьма символично. В фильмах с подобным эффектом бьёт молния между двумя враждующими героями: пафосно и ровно в нужный момент.
Антон звонок проигнорировал. Он стоял, сложив руки на груди. Толпа учеников обтекала ребят со всех сторон, пока не стали захлопываться двери классных комнат, и коридор не опустел.
— И двух недель не продержался.
— О чем ты? — спросил Артём.
Антон бросил выразительный взгляд на Майю.
— Поманила пальчиком, и ты прибежал? — презрительно.
— Нет, — спокойно ответил Артём, — Майя принесла извинение. Я простил.
— Ну еще бы! Ты на ней просто повернут, не так ли? — съязвил Антон.
Костя и Стёпа за его спиной слегка потупились. Щёки Артёма вспыхнули, но он упрямо поднял голову.
— Что ты имеешь ввиду? — прямо спросил он, — договаривай!
Антон сощурился, лицо его слегка порозовело. Стрельнув взглядом в одного, другого, Майя решительно шагнула вперед.
— Перестаньте. Артём, они правы. Я виновата.
— Ты унизила нас перед всей школой, — холодно проговорил Антон.
— Да. И прошу за это прощения. Искренне. Если я могу сделать что-то еще — я сделаю. Артём принял мои извинения, и это его право. А ты решай.
 Она протянула руку и стала ждать. Антон брезгливо посмотрел на её ладонь.
— Правило первой крови, — хмыкнул он, — что еще ты ей рассказал?
Артём проигнорировал вопрос.
— Рука протянута. Принимай или уходи.
Антон демонстративно развернулся и, ссутулившись, ушел. Ребята молчали, пока не смолкли его шаги на лестнице, и отдаленно не хлопнула дверь. Майя протянула дрожащую руку Стёпе.
Он секунду мялся в сомнении, потом пожал её. Майя ощутила, какой теплой и мягкой была его ладонь.
Она перевела взгляд на Костю и протянула руку ему.
— Прости, Майя, — с сожалением сказал он, — я не могу.
Они остались в коридоре втроем. Стёпа тронул её за плечо.
— Костян вечно все повторяет за Антоном, — сказал он негромко, — но он потом пожмет твою руку, вот увидишь.
От хорошего настроения не осталось и следа. Майя уныло кивнула.
— Надеюсь, что так. Идите на урок, вы опоздали из-за меня.
— Увидимся.
Артём и Стёпа направились к лестнице на второй этаж. Майя повернула к спортзалу, но потом вспомнила, что там сейчас построение, и ей придется идти через весь строй на своё место под унизительные шепотки и обзывательства. Сегодня у неё не было на это сил.
Девочка повернула на выход, улучила момент, когда охранник отвернулся и выскользнула на улицу. До конца урока оставалось еще тридцать минут. Она зашла за угол школы, в узкую подворотню, туда, где её не было видно из окон, и села на скамейку. Здесь вечно курили старшеклассники, под ногами в снегу валялись окурки и обгорелые спички.
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей она вытащила листы с игровыми текстами, но мысль не шла. Она перебрала страницы, кое-где сделала пометки, исправления, и пропустила тот момент, когда к ней неспешным шагом приблизились трое.
— Так-так, кто тут у нас? — мягкий хрипловатый голос прозвучал прямо над её головой.
Майя подняла взгляд, машинально прижав листы к груди. Возле неё возвышались Горский, Малашин и Синявский. Её сердце забилось чаще, но страха не было, скорее смутное беспокойство, или дурное предчувствие.
Виталий, сложив руки на груди, остановился прямо перед ней, он держался в своей манере: уверенно и лениво. Сегодня на нем была шапка, сдвинутая далеко на затылок и черные вытертые треники. Майя запоздало выругала себя за то, что ушла из поля видимости школьных окон.
— Это моя скамейка, Свинка, — сказал он шелестящим голосом.
— Я не знала этого, — ответила девочка и поднялась на ноги. — Я уже ухожу.
Она сделала шаг, но никто из парней не двинулся с места. Втроём они полностью загораживали проход в школьный двор, а позади Майи был тупик и высокий забор.
Уголок рта у Горского дернулся.
— Мы тебя не прогоняем, можешь остаться с нами.
Майя изо всех сил старалась не выказать растущее беспокойство. Она попыталась прикинуть, сколько осталось времени до конца урока, но с отчаянием поняла, что не меньше пятнадцати минут. То есть двор еще не скоро заполнится людьми.
— Заманчиво, — сказала она ровно, — но мне нужно идти.
— Куда? Ты ведь прогуливаешь урок, как и мы…
Майя не нашла, что ответить. Улыбка Горского стала более явной. Он засунул руки в карманы и кивнул на листы в её руках.
— Что ты пишешь? Очередной дневник?
Малашин и Синявский прыснули.
— Не можем дождаться продолжения, — сказал Егор, осклабившись, — было весело.
— Да, ты нас повеселила, — реплика, как выдох. Виталий сел на скамейку, вытянул ноги и откинулся на железную ограду. Он извлёк из кармана сигареты, губами вытащил одну и протянул ей пачку, — хочешь?
Майя покачала головой.
— Не куришь, значит, молодец. А курящих осуждаешь?
— Нет.
Он засветил спичку, затянулся и с наслаждением выпустил пар из приоткрытых губ. Его губы были бледные и тонкие, с мелкими трещинками.
— Каждый сам решает, как себя убивать. — Майя произнесла это с вызовом, скорее, чем сумела осознать.
Она не поняла, как эти слова вырвались. Но еще хуже был презрительный тон. Горский приподнял брови, его дружки тут же перестали ухмыляться.
— У тебя острый язычок, Свинка, — протянул Виталий.
— Слишком острый, — угрожающе поддержал Синявский.
— Надо укоротить, — поддакнул Малашин.
— А еще мне птичка на хвосте принесла, что ты, оказывается, бесстрашная, — Горский затянулся еще раз и передал сигарету назад, Синявский тут же сунул её себе в рот. Он бросил быстрый взгляд на дружков, и девочка тут же ощутила, что её оттеснили ближе к скамье. Теперь она стояла почти вплотную к развалившемуся на сиденье Виталию.
Он сел, затянулся, приблизил своё лицо к лицу Майи, подавшись вперед и глядя на неё снизу вверх, а потом медленно выдохнул.
Девочка задержала дыхание, зажмурилась, чтобы зловонный едкий дым не попал в глаза и легкие, но ни шелохнулась. Она просто застыла, по-прежнему не ощущая страха, только отвращение и беспомощность.
Он по-птичьи наклонил голову на бок, ухмыльнулся, рассматривая её. От него пахло сигаретным дымом и ещё какой-то ветошью, как в застарелых домах. Темные глаза его были так близко, что Майя могла видеть в них своё бледное лицо.
— Забавно. Сколько тебе лет?
— Тринадцать.
Он снова взглянул на исписанные листы, которые Майя прижимала к груди побелевшими пальцами. Девочка почувствовала, как он мягко дотронулся до них.
— Все-таки мне любопытно, — сказал Виталий, — дай почитать.
— Не трогай!
Красивое лицо Горского расплылось в улыбке, а в следующее мгновение он резким движением вырвал рукописи из её рук. Пальцы обожгло короткой болью, на них остались красные ссадины.
— Не смей! Отдай сейчас же! — закричала Майя, рванувшись вперед, но её крепко поймали и оттащили назад.
Синявский и Малашин грубо схватили её за предплечья и без труда удерживали на месте, она внезапно поняла, что не сможет вырваться самостоятельно от двух старших парней. Горский бегло просмотрел текст одной страницы, затем другой. Брови его приподнялись.
— Что это? — спросил он.
— Ничего, — огрызнулась Майя.
Она попыталась лягнуть Малашина, но промахнулась, и её тут же встряхнули. Зубы клацнули, она чудом не прикусила себе язык.
— А ну стой спокойно, овца, — рявкнул Егор.
Горский взял одну страницу в руки.
— Ничего? — он пожал плечами, — значит, ценности не имеет.
И он порвал страницу на двое.
— Нет! Что ты делаешь, урод? — заорала Майя, не задумываясь ни о словах, ни об опасности, которые они в себе таили.
— Разве я урод, парни? — удивился Горский, взяв в руки следующую страницу, — видишь, они говорят, что я не урод.
Он порвал вторую. В школе приглушенно зазвенел звонок. Майя бешено дернулась всем телом, стараясь высвободить руки, но сделала только хуже. Предплечья сдавило, словно клещами.
— Что тебе надо? — в гневе закричала она, — ты что, испытываешь извращенное удовольствие, издеваясь над людьми?
Виталий призадумался.
— Да, — сказал он так, словно отмечал, что на улице мороз, — пожалуй, мне это нравится. Это весело.
— Ты больной! — выкрикнула Майя.
Виталий страшно удивился.
— Слыхали, парни, я еще и больной… — третья страница была уничтожена и втоптана в грязь. — Продолжай, мне интересно, насколько ещё тебе хватит смелости.
В его руках появилась четвертая страница, затем пятая. Девочка беспомощно смотрела как её драгоценные слова и строчки падают на подтаявший снег и пропитываются грязью. Горский рвал листы с садистским наслаждением, медленно, театрально, непрерывно наблюдая за её лицом. Майя решила, что скорее умрет, чем заплачет. Откуда-то она знала, что ему нужно именно это: увидеть, как она будет плакать, как будет умолять его прекратить.
Отдаленно она услышала, как открывается дверь школы, и двор наполняется звуками, голосами, топотом, смехом. А потом Майя увидела, как Артём, Стёпа и Костя, о чем-то ожесточенно споря, переступают через порог. Увидела мельком, потому что её сразу затащили подальше за угол. Теперь их не было видно даже со двора.
— Артём! — во всю мощь легких закричала она, и тут же её рот зажала шершавая, соленая ладонь.
— А ну заткнись! — прошипел Синявский ей в ухо и тут же подскочил, встряхнув рукой, — эта стерва меня укусила!
— СИЛАРМОНТ!!!
Майя никогда прежде не издавала таких громких звуков.
Ей в волосы вцепились твёрдые пальцы, настойчиво потянули голову назад, но она поняла, что докричалась. Она уже слышала их торопливые снежные шаги, становившиеся все отчетливее и громче.
Мальчики бегом влетели в узкую подворотню, рассыпая комья талого снега в разные стороны.
Когда Артём, Стёпа и Костя увидели Горского, меланхолично сидящего на скамейке, Малашина и Синявского, державших Майю за руки, у них раскрылись рты от удивления и ужаса. Было бы смешно, если бы ситуация не была такой патовой.
Краски мгновенно сошли с лица Артёма, словно их вытянули через соломинку. Быстро оценив обстановку, он расставил пошире ноги и выставил перед собой кулаки.
— Эй, вы! — крикнул он пронзительным голосом, — а ну! Отпустите её!
Стёпа и Костя, переглянувшись, подошли к Артёму ближе и тоже приготовились драться. На их лицах был написан безотчетный страх, они знали, что этот бой не может быть равным, их слегка потряхивало, но ни один из них не отступил ни на шаг. И, уж конечно, никто из них не бросил бы Артёма.
Секунду висела тишина, а потом Малашин и Синявский покатились со смеху.
Горский криво ухмыльнулся, повернувшись к Майе.
— Неплохо ты устроилась, с тремя пацанами, Свинка, — он насмешливо покачал головой, — еще больших задротов представить сложно.
— Отпустите, я сказал, не то… — снова воскликнул Артём.
— А силенок-то хватит? — Горский повернулся к мальчишкам, а потом поднялся на ноги.
Он был на голову выше Артёма, в два раза шире в плечах, это стало особенно заметно, когда Виталий подошел к нему вплотную и, засунув руки в карманы растянутых штанов, взглянул на него сверху вниз.
Артём побледнел, хотя, казалось, уже некуда. Он топтался на месте, инстинкт самосохранения велел ему немедленно бежать, но он упрямо стоял, выпрямившись, с лохматой, кудрявой головой, огромными блестящими глазами, нескладный и нелепый, дрожащий с головы до ног, но решительный.
Горский осмотрел его с макушки до пят, а потом слегка наклонился:
— Запомни, пацан, если не вывозишь — не лезь.
— Что здесь происходит?
Из-за угла вышел учитель физкультуры в наскоро накинутой куртке. Он оглядел назревающую драку, испуганную Майю, тетрадные листы, втоптанные в грязь, и строго сказал:
— Отпустите девочку.
Майя тут же почувствовала свободу. Первым делом она бросилась к скамейке, где лежала измятая рукопись, и схватила исписанные листы, как мать хватает своё дитя.
— Итак, господа, я жду объяснений. — Настаивал учитель. — Что здесь творится?
— Ничего, Николай Иваныч, — спокойно ответил Горский, подмигнув Майе, — просто дружеская беседа.
Физрук поджал губы и слегка посторонился, открывая узкую дорожку из подворотни во двор.
— Живо все на уроки.
Девочка быстрым шагом поспешила убраться подальше, но Виталий успел ей шепнуть:
— Еще поговорим, Свинка.
— Горский, я жду…
— Уже, Николай Иваныч.
Проходя мимо Артёма, Виталий зацепил его плечом. Малашин и Синявский сделали то же самое с Костей и Стёпой.
Ребята, не веря удаче, вышли из глухого угла. Майя заметила в одном из окон Антона. Он стоял в школьном коридоре, смотрел сквозь стекло, нахмурившись, как они пересекают двор и направляются к свободной скамье. Антон перехватил её взгляд, отвернулся и ушел.
Некоторое время они ошеломленно сидели.
— Кому рассказать — не поверят. — Наконец произнес Стёпа. — Мы собирались драться с Горским.
— Угу, — согласились все, покивав головами.
— Что ему было нужно? — спросил Костя у Майи.
Она немного помолчала, перебирая в руках листы, которые едва различимо пахли сигаретным дымом.
— Я думаю, ему стало интересно, как далеко я могу зайти в оскорблениях.
Установилась тишина.
— Что? — едва слышно спросил Стёпа, — ты его что…
Она по очереди взглянула на мальчиков и вздохнула.
— Ну… он отнял игровые тексты, и я разозлилась. — Майя сделала паузу, затем добавила, — а потом я назвала его уродом и еще, кажется, психом.
Губы Кости приоткрылись, образовав идеальное «о».
— Бешеная. — Констатировал он, указав на неё пальцем, — она бешеная, — повторил он, повернувшись к друзьям.
— Майя, да ты что! — воскликнул Стёпа.
Один только Артём молчал. От пережитого потрясения он, похоже, потерял дар речи.
— Я потратила на эти тексты не один день, — вяло возмутилась Майя, — а он просто взял их и разорвал! Я должна была молча смотреть на это?
— Да! — воскликнул Костя, — как делают все благоразумные люди!
— Майя, пойми, ты здесь недавно, а мы знаем, кто он такой. — Поддержал друга Стёпа. —  Горский — хищник, он любит поиграть с жертвой, прежде чем сожрать её. Все знают, что с ним лучше не связываться вовсе. Быстрее победит — быстрее отстанет. А ты только разожгла его интерес!
— И чего тебя вообще понесло в эту подворотню!
Майя потупилась. Стёпа и Костя некоторое время возмущенно сопели. Артём по-прежнему молчал.
— От меня у вас одни неприятности, — тихо произнесла она, после долгой паузы. — Я пойму, если вы не станете больше со мной водиться.
Из школы донесся звонок, ребятня потянулась со двора. К дверям школы выстроилась огромная очередь из жаждущих знаний учеников.
— Сколько он уничтожил листов? — вдруг спросил Артём, — сможешь восстановить по памяти?
Майя задумалась на секунду.
— Думаю, да. Но только повороты сюжета и ключевые события, некоторые слова и фразы потеряны навсегда. Теперь это будут уже другие тексты.
Артём кивнул, поднимаясь на ноги. Они медленно вползли в длинную очередь.
— Работай. Я уверен, что твои истории выйдут еще более интересными и красочными, чем раньше. А потом мы сыграем.
Майя сконфуженно молчала. Ей хотелось как-то отблагодарить мальчишек, которые были готовы ради неё влезть в драку с самым отвязным типом на деревне. Но она никак не могла подобрать весомые слова. Выходило все как-то пафосно и фальшиво.
В школьном коридоре, перед классом естествознания она заступила дорогу Косте. Артём и Стёпа тоже остановились. Девочка молча протянула ему руку, и на этот раз он её пожал.
— Мы как долбанные три мушкетера, — усмехнулся Стёпа, покачав головой, — один за всех и все за одного.
— А кто же Д’Артаньян? — с интересом отозвался Артём.
— Да мы все Д’Артаньяны, — Стёпа закинул рюкзак на спину и медленно двинулся в класс. — Три Д’Артаньяна и Констанция. — Он с сомнением взглянул на Майю, — хотя, нет. Ты больше похожа на Миледи.
После обеда Майя с Артёмом медленно брели по тропинке через лес. Разговаривать не было никакого желания, словно стычка с Горским высосала все силы и слова, но, когда вдалеке показалась красная крыша дядиного дома, девочка все-таки прервала задумчивое молчание.
— Я видела Антона в окне, прямо после того, как Николай Иванович разогнал Горского и его компашку.
Артём слегка удивился.
— Правда? Странно, когда мы попытались с ним поговорить, он послал нас к черту и ушел. Я думал, что он не знает о случившемся.
— Может и не знает. Но сразу после того, как мы вышли из подворотни, он отошел от окна. Как будто ждал, выйдем мы или нет.
Артём остановился.
— Ты думаешь, это он сказал учителю? Слышал, как ты позвала меня и все понял?
Майя пожала плечами.
— Возможно. Если так, то Антон нас всех спас. Страшно подумать, что мог бы сделать тебе Горский…
Артём слегка покраснел, и это не имело ничего общего с колючим ветром, свистевшим среди деревьев.
— Ничего бы он мне не сделал, — буркнул он, — в школе он не посмеет драться. Другое дело, если подкараулит где-нибудь.
Майя несколько мгновений стояла напротив него и беспомощно смотрела, как ветер треплет черные волосы Артёма. А потом шагнула вперед и крепко его обняла. Она вдруг осознала, что кроме этого, ничего не может сделать, чтобы выразить теплоту, наполнившую её сердце.
Резкий порыв бросил мягкую смоляную прядь ей в лицо, от Артёма пахло мылом и школьной столовой, она разглядела несколько родинок на его шее и под ухом.
— Это было очень смело. — Сказала Майя, подавшись назад и отпустив его. — Спасибо, что заступился за меня.
Артём стоял, словно кол проглотивши. Вид у него был такой, будто его ахнули дубинкой по голове. От шеи ко лбу и ушам медленно полз яркий, пунцовый румянец. Он смотрел на девочку, как на небывалое чудо, потрясенно и восторженно.
Майя слегка улыбнулась.
— Идем. Тетя обещала испечь плюшки с сахаром. Стрескаем, пока будем учить уроки.
И она побежала по тропинке. Артём, все еще пораженный, неуклюже потопал следом.
«В каком-то смысле, — подумала девочка, — мы — все же четыре Д’Артаньяна и Миледи».

Глава седьмая. Красная Крепость

После недели морозов настала оттепель, и весь городок принялся чихать и кашлять. Снег превратился в противную слякоть, лужи оттаяли, очарование пушистой белоснежной зимы растворилось в унылой серости и тумане. Тропа через лес, по которой ходили Артём и Майя, раскисла, и теперь они топали по ней в резиновых сапогах.
— Это Мертвые Топи, — говорила Майя, шагая по глубокой луже в тетиных калошах. Резиновых сапог у неё не было. — Здесь живут души утонувших, которые не пускает на небеса вечное заклятье. А всякий, кто сюда заходит, тут же теряет дорогу, начинает плутать, а затем и пропадает без следа. Чрезвычайно опасное место!
Артём, поскользнувшись в ледяном нутре лужи, взмахнул руками и чудом не упал.
— Знаешь, где на самом деле опасное место? — недовольно спросил он, — у меня дома, потому что моя мама меня убьет, если я сейчас вернусь домой весь покрытый водами Мертвых Топей!
Теперь, когда день стал чуть длиннее, и отступили сильные морозы, ребятня пропадала на улице до самых сумерек. Антон все еще не разговаривал с друзьями, и они стали играть без него. Проигрывать те сюжетные ветки, которые не касались Короля Велариана. К ним вечно лип Руслан. Он донимал Майю по вечерам и постоянно канючил.
— Майя! Возьмите меня в игру! Я тоже хочу быть каким-нибудь эльфом, или рыцарем, ну, кем угодно!
Майя почему-то была уверена, что мальчики будут против появления Руслана в их команде, и постоянно отказывала брату. Руслан страшно обижался, грозился никогда больше не разговаривать с ней и с Артёмом, но уже к вечеру забывал об этом, и они с Майей дружно играли в шахматы или рисовали в его комнате.
В лесу была возведена Тысячелетняя Стена — подтаявшая снежная куча —  оплот северного королевства людей, захваченный гоблинами и орками. Эльф Лозриэль, Господин Гном (Костя так и не пожелал придумать для своего персонажа имя) и Великий Маг Силармонт вместе со своими войсками должны были отвоевать это стратегически важное место!
В процессе игра постоянно прерывалась на метание друг в друга снежков и валяние в снегу. В отдалении от школы и от домов, на небольшой полянке, окруженной деревьями, Майя и мальчишки могли сколько угодно орать заклинания, тыкать друг в друга «магическими посохами», метать ледяные шары во врагов и безудержно хохотать. Никому до этого не было дела, и никто не стал бы их дразнить.
Особенный восторг вызывала речка. Узкая, но довольно глубокая, если верить Артёму. С берегов все еще скованная крепкими льдами, она уверенно катила свои воды, проломив середину. Ребята катались по ледяному краю, дурачились, падали, и пытались выяснить, где начинается самый ломкий лед.
 Они пропадали после школы в лесу, на речке до тех пор, пока зубы не начинали выстукивать джазовые ритмы.
Тётя за голову хваталась, когда Майя возвращалась домой как Снегурочка, вся мокрая и холодная, с головы до ног облепленная снегом. Саша брезгливо фыркала, а Руслан обиженно отворачивался.
Брат стал для Майи самым близким человеком в новой семье. Он часто засиживался у неё в комнате по вечерам, она помогала ему с уроками. Руслан показывал ей свои незаконченные картины. В невероятном буйстве красок он скрывал лица, предметы, деревья, животных, со временем Майя действительно начала их видеть, просто нужно было посмотреть на рисунок с определённой стороны и знать, что искать.
Однажды перед сном он порывисто обнял её и проговорил:
— Как хорошо, что ты к нам приехала.
Девочка была тронута.
Дядя часто уезжал на заработки в город, но, когда был дома, тоже старался уделить детям время. Обычно он устраивал длинные беседы с семьей после ужина. Саша их ненавидела. Ей хотелось поскорее убраться в свою комнату и слушать музыку до посинения.
— Как дела в школе, Майя?
— Хорошо.
— Тебя не обижают?
— Нет.
Руслан ерзал на стуле и бросал взгляды на неё, но Майя едва заметно качала головой. Саша закатывала глаза и отворачивалась. Никто из них троих не рассказывал взрослым о том, что происходит в школе.
Ничего не изменилось. Её по-прежнему дразнили и старались задеть, но теперь Майе не было до этого никакого дела, потому что она больше не была одна.
Мальчишкам тоже доставалось, ведь они везде появлялись в её компании.
— Эй, свинтусы, где потеряли еще одного свиненка?
— Он не вынес вони свинарника и сбежал!
Подобные заявления звучали, когда где-то неподалёку был Антон. Его отсутствие ощущалось остро и болезненно. Артём пытался с ним поговорить, но вернулся раздраженный и заявил, что не скажет другу больше ни слова до конца жизни!
— Может, у меня получится? — спросила Майя.
— Нет. — Отрезал Артём, — ты больше не будешь перед ним унижаться! Ты протягивала руку, он её отверг, теперь его очередь.
Она не стала спорить.
Антон таскался по школе в компании ребят, посещающих спортивные кружки, и сам недавно начал играть в баскетбол. В школьном дворе он проносился мимо бывших друзей, низко наклонив голову. В столовой в подобной же манере мимо него проносились уже они сами. И так по кругу, в порядке дурной бесконечности.
Ребята же проводили вместе почти все время, и расставались только на ночь, неохотно расходившись по домам. Погода на улице была ветреная и сырая. Было утро воскресенья, тетя с детьми пошла на рынок, а Майя упросила её позвать мальчишек в гости.
Они побросали на пол одеяла и подушки, притащили с кухни булочки и валялись в её комнате. Костя принес карту Межмирья. Склонив головы, ребята внимательно изучали игровые тексты и то, что еще нужно было добавить в карту.
— Майя, завтра сочинение надо сдавать по литературе, поможешь?
— Ну еще бы, — усмехнулась девочка, — я написала три разных, чтобы не повторяться.
— Ты — герой! — сердечно поблагодарил Стёпа, а потом, обмотавшись одеялом, галантно поклонился ей на эльфийский манер.
— Завтра мы должны взять Тысячелетнюю Стену, и продвинуться дальше на восток, к Горному городу Чародеев, — Майя водила пальцем по нарисованной карте Межмирья.
— А что в городе Чародеев? — с интересом спросил Стёпа.
— Это секрет, — Майя хитро улыбнулась, — я приготовила для вас отличное приключение. Скоро узнаете.
— Может сыграем его сейчас? — взмолились мальчишки, — представим, что Стена уже пала?
— Ну уж нет! — возмутилась девочка, — я что зря придумывала несколько вариантов падения Стены? Мы отыграем их.
— Ну, пожалуйста! — но Майя была непреклонна, и потому они принялись обсуждать, как можно было бы поскорее выбросить двенадцать и закончить партию.
Майя смотрела на своих друзей.
Стёпа сидел возле её кровати, с наслаждением жевал бутерброд и прихлебывал сладким чаем. На голове у него по-прежнему был невероятный взрыв. Мелкие золотистые кудряшки торчали во все стороны и делали его похожим на пуделя. Стёпа был большим и добрым, похожим на плюшевого медведя, теплым и мягким, улыбчивым и уютным, с прекрасным чувством юмора. Стёпа умел найти слова тогда, когда всеми овладевало дурное настроение, знал всё на свете! В их маленьком Межмирье он был Мудрецом. Проницательным и всезнающим.
Костя сегодня надел новые брюки и теперь опасливо следил за Артёмом, который сидел рядом и в пылу спора размахивал булочкой с маслом. Костю она, пожалуй, могла бы назвать самым молчаливым из них. Свои мысли он выражал не словами. Он был художником, мастером, мог воплотить любую идею в предмете, сделанном своими руками. На школьных выставках его поделки занимали первые места, и он постоянно участвовал в художественных конкурсах на более высоком уровне. Майя всерьез полагала, что Костя мог бы вполне стать вторым Растрелли. Мастер — вот кем был он в Межмирье.
Майя обдумала и то, кем был для неё Антон, хоть сейчас его и не было с ними. Из-за его неуёмной энергии и упрямства она могла бы назвать его Искателем. Почему-то девочка была уверена, что Антон всю жизнь будет искать себя, своё место в мире, перепробует множество профессий. Он со своей красотой и голубыми, льдистыми глазами не растеряет удачливости, которая будет всегда сопровождать его по жизни.
Она перевела взгляд на Артёма, который запихал в рот булку целиком и теперь походил на жадного хомяка.
У него было несуразное лицо, с большими губами и острыми скулами. Копна вечно взлохмаченных черных волос закрывала уши. Он был высоким и худым, словно скелет, поразительно белокожим. Но было в нём что-то обаятельное при всей некрасивости и нескладности. И Майя знала, что это.
Его глаза. Черные, искристые! Наполненные неуёмным озорством и жаждой приключений. В них скрывалось великое множество удивительных затей. Артём весь казался светлым, сияющим. Он был надежным, как тысячелетняя скала, и добрым. Проницательным и понимающим. Твердым в решениях, обещаниях и мыслях. Готовым всегда прийти на помощь.
В Межмирье он был Волшебником, но Майя про себя называла его Читателем, потому что он — единственный, кому она показала свою тетрадь.
 Это случилось неделю назад. Они вдвоем сидели в её комнате за уроками. За столом, голова к голове. Артём вымучивал сочинение, Майя читала. На краю стола лежала её тетрадь.
— Всё, не могу больше написать ни слова!
Майя заглянула в его черновик.
— Две страницы? Серьезно? Там одна тема на три строчки, и ты смог написать лишь две страницы?
— Ну извините, — развел руками Артём, — я не писатель, как некоторые. Не умею выдавать по десять листов в день.
— Ну… вообще мой рекорд — четырнадцать…— скромно улыбнулась девочка.
— Да хоть сто, мне за тобой не угнаться.
Майя вздохнула, придвинула его писанину к себе и прочитала.
— Идея выделена верно, но написано коряво, — она взяла в руки карандаш, — здесь нужно дополнить примерами из другой литературы, а то ссылаешься лишь на один источник. Дальше, вот в этом предложении повтор, нужно заменить прилагательное. И что у тебя с пунктуацией? Запятые — не семечки, их нельзя разбрасывать, где придется.
Артём расстроено покачал головой.
— Я безнадежен.
— Зато ты хорош в математике, а я — нет, — подбодрила его Майя. — Я поправлю твоё сочинение, но ты обещай, что проанализируешь и в следующий раз будешь стараться лучше.
Артём прижал руку к сердцу.
— Торжественно клянусь!
Она принялась переписывать сочинение. Артём развалился на стуле и остановил взгляд на её тетради, лежащей на краю стола.
— Можешь посмотреть, — ровно сказала Майя. Артём удивленно взглянул на неё, — там нет ничего такого. Это не дневник, это... Нечто другое. Ты поймешь, когда откроешь.
Артём осторожно взял в руки пухлую тетрадь. На обложке изображен дельфин, но рисунок был вытерт и почти не угадывался. На первой странице красовалась разноцветная таблица.
— Термины корабельного дела. — Пояснила Майя, — я хотела писать рассказ о пиратах, изучала корабли девятнадцатого века. Ты знал, что в морском словаре свыше тысячи наименований?
Артём перелистнул страницу, скользнул взглядом по торопливым строчкам, написанным вкривь и вкось.
— Львы поворачивают головы так, будто разрешают всему миру смотреть на их гривы, — прочитал он.
— Это наблюдения за животными. Я была в зоопарке однажды, там был старый, облезлый лев, но он был таким величественным, что смотреть хотелось лишь на него. Я простояла возле его клетки целый час.
— Ты записываешь свои мысли? — улыбнулся Артём.
— Да. Мысли, впечатления, наблюдения. — Майя открыла страницу с кусочками разных тканей, наклеенных на бумагу ровными квадратиками. — Эти образцы я собирала довольно долго. Лоскутки нужны мне, чтобы трогать их.
— Трогать?
Майя кивнула.
— Вдруг мне придется описывать в рассказе тактильные ощущения, скажем, от бархата? Я открываю эту страницу и трогаю бархатный лоскуток. Попробуй.
Артём провел пальцем по кусочку синего бархата.
— Приятно и немного щекотно.
— Да, — усмехнулась Майя, — я боюсь что-то забыть, поэтому записываю, чтобы потом вспомнить и воспроизвести в словах. Для меня нет ничего важнее этой тетради.
Артём перелистнул несколько страниц. Тетрадь раскрылась там, где ей было тяжелее всего.
— Листья разных деревьев, — сказал он, — тоже чтобы описывать их?
— Да, но кроме уникального внешнего вида, листья еще имеют запах. Они достаточно долго хранят аромат, и у каждого дерева он свой.
Артём поднес тетрадь к лицу и вдохнул.
— Я не чувствую разницы между кленовым и березовым.
— Кленовый больше пахнет пылью, а березовый — корой…
Артём просматривал разрозненные записи Майи, не вчитываясь в них внимательно. Что бы там она не говорила, все же тетрадь была очень личная, и ему не хотелось быть назойливо-любопытным.
— А кто это? — спросил Артём, наткнувшись на множество портретов, вырезанных из журналов и газет.
— Это типажи. Чтобы уметь писать о внешности. Описывать разные черты лица, а через них — характеры. — Майя поёрзала на стуле. — Я странная, я знаю, — тихо сказала она.
Артём взглянул на неё задумчиво.
— Вовсе нет, просто ты видишь мир иначе, чем большинство людей, — сказал он, — замечаешь то, чего другие не замечают, рассуждаешь об этом, а потом создаёшь что-то совсем новое. Уникальное. Только твое. Это удивительно, и это делает тебя странной, но только в сравнении с другими.
На колени Артёма из тетради выпала фотография. Он взял её в руки. На ней была запечатлена красивая светловолосая женщина, с такими же как у Майи серыми глазами и схожими нежными чертами лица. Артём сразу понял, кто это. Он взглянул на девочку, на то, как дрогнули её пальцы, и как чуть заметно напряглись плечи, как цветущий на её щеках маковый румянец стремительно исчез, и молча вложил фотографию обратно между страниц тетради. Потом закрыл её и бережно положил на место.
— У тебя есть законченные рассказы? — спросил он.
— Да, — Майя откашлялась, — их довольно много, если хочешь, я дам тебе почитать.
— Хочу!..
— Майя! Ты что, уснула?
Девочка встрепенулась, вынырнув из воспоминаний.
— Мы говорим, что в качестве Горного города Чародеев можно использовать Красную Крепость. — Заявил Стёпа.
— Что за Красная Крепость? — удивилась она.
Мальчики переглянулись с хитрым видом и поднялись на ноги. Майя поняла, что пока она размышляла, друзья о чем-то договорились.
— Идем, мы тебе покажем.
Одеваясь, они застали в дверях тетю, Сашу и Руслана. Валя, пыхтя, втаскивала в дом тяжелые сумки с продуктами. Арина радостно вертелась рядом. Мальчики кинулись помогать.
— Спасибо, дорогие, поставьте на кухне, — рассеяно проговорила Валя, — куда это вы собрались? На улице ветер и мелкий дождь.
— Мы ненадолго, — заявил Стёпа, наматывая на шею шарф, — кстати, ваши булочки — объедение!
— Возьмите с собой. Майя, возьми несколько в рюкзак. Знаю я вас, сейчас пропадете опять до вечера, — ворчала тетя, — уроки выучили?
— Да!
Саша одарила свору мальчишек неприязненным взглядом и направилась к себе в комнату. Майя увидела, что Стёпа проводил её глазами, потом заметил, что на него смотрят, покраснел и поторопился выйти на улицу.
Руслан поймал её за край рукава, когда она уже переступала через порог.
— А можно мне с вами?
Она взглянула на Артёма, и он покачал головой.
— Нет, прости. Скоро будем, тетя, пока!
Руслан обиженно смотрел им вслед, пока они бегом пересекали маленький подтаявший луг и входили в лес.
Мальчишки торжественно вели её по тропинке, ведущей в школу, но потом свернули влево. Майя заметила, что иногда здесь ходили: в снегу виднелись глубокие застарелые следы, припудренные снегом.
— Мы построили Красную Крепость еще два года назад, — сказал Артём, — это наше тайное логово.
— Сначала мы называли его просто Логово, — добавил Стёпа, — но теперь это Красная Крепость. Хорошее название для академии Чародеев?
— Очень хорошее, — согласилась Майя.
Они углублялись в лес, деревья становились больше, ветвистее. Летом здесь, должно быть, настоящая чаща. Плохо протоптанная тропка была занесена снегом, доходившим выше колена, однако Майя заметила совсем свежий след. Кто-то прошел здесь недавно, возможно прямо перед ними.
Мальчики тоже это заметили и нахмурившись переглянулись.
— Мы почти пришли, логово уже за тем деревом.
Майя, запыхавшись, перелезла через поваленное бревно и увидела старое сухое, огромное дерево. Его ствол могли бы обхватить человек пять, взявшись за руки, а то и шесть. Дерево было наполовину мертво, с одной стороны торчали безжизненные сухие ветви, с другой — живые, спящие под слоем льда. В нижней развилке толстых ветвей на расстоянии двух метров от земли уместился небольшой деревянный домик, потемневший от дождей, с добротной крышей из толстых досок. Дверью служила старая пленка, которой укрывают теплицы, прибитая к верхнему порожку. Параллельно стволу болталась веревочная лестница. Домик был установлен идеально ровно, на дощатой платформе, поддерживался несколькими дополнительными подпорками по бокам и имел небольшое круглое окошко над дверью.
— Ничего себе! — воскликнула Майя, — всё это вы сделали сами?
Мальчишки просияли, гордясь собой.
— Да, это Костя все придумал и рассчитал. Мы строили его две недели.
— Крыша выдерживает любой дождь! Внутри всегда сухо.
— Пойдем, мы тебе всё покажем…
Но стоило им сделать шаг вперед, пленка, закрывающая вход в Крепость, отодвинулась, и на пороге появился Антон. Он оглядел друзей и девочку, помедлил, а потом спустился по лестнице вниз. Не говоря ни слова, Антон остановился перед деревом, сложил руки на груди.
Установилась неловкая тишина. Мальчики явно колебались, стоит ли снова заводить разговор. Наконец, Артём двинулся вперед, подошел к Антону ближе, остановился и запустил пятерню в волосы, откинув их назад.
Стёпа и Костя тоже приблизились. Майя подходить не стала.
— У меня один вопрос, — будничным тоном сказал Антон, нарушив угрюмое молчание, — кажется, мы клялись на крови, что никто, кроме нас не увидит это место. И что теперь?
— Мы клялись, что его не увидит никто, кроме друзей, — возразил Артём. — Майя — наш друг.
— Вот как, — сморщился Антон, обратившись к Стёпе и Косте, — ваш друг?
Мальчики кивнули.
— Да, поэтому она здесь, — сказал Костя. Стёпа утвердительно кивнул.
Антон посмотрел мимо их плеч на Майю, которой сделалось не по себе. Она ощущала неловкость и волнение, и вдруг поняла, что была даже больше напугана сейчас, нежели, когда её держали двое здоровых старшеклассников в глухой подворотне.
— Антон, хватит валять дурака, — досадливо проговорил Артём, — возвращайся к нам, мы же видим, что тебе без нас плохо…
— Мне без вас прекрасно! — лицо Антона залилось румянцем. — Вы не представляете, как хорошо находиться в компании нормальных людей!
— То есть мы — не нормальные люди.
— Я этого не говорил, — отрезал Антон. — Парни, нас считают посмешищами. Я устал от тычков и подколок, устал быть чудилой! А когда она появилась, всё стало только хуже!
Артём сложил руки на груди, скопировав его позу.
— Отлично, выговорись. — Прямо сказал он, — если есть, что сказать, говори. Мы слушаем.
Секунду Антон свирепо смотрел на него, потом глубоко вдохнул.
— Хорошо, я скажу. Я был с самого начала против того, чтобы она появилась в нашей компании, — он резким жестом указал на Майю, — а в её появлении в первую очередь виноват ты, Артём. Ты всюду с ней таскаешься, рассказал ей про наши фишки, раскрыл все секреты. А теперь вы и Логово ей показали!
— Это больше не Логово, — встрял Стёпа, — теперь это Красная Крепость. Академия Чародеев.
— Да плевать мне! — закричал Антон, — мы строили этот домик вместе! Только мы, а теперь вы привели её на все готовенькое!
— Не раскрывал я ей никаких секретов! — Артём тоже повысил голос.
— Почему ты это сделал? — нажимал Антон, — ты велел говорить открыто. Я задаю вопрос. Отвечай.
— Потому что она была совсем одна, ясно? — вне себя заорал Артём, — вы хоть можете понять, каково это: осознавать, что рядом с тобой никого нет? Что не с кем поговорить, поделиться чем-то? Нет близкого человека рядом! Друга! Никого! Никто из вас не знает, что это. У тебя, Антон, есть мать, у Кости — клёвый отец, у Стёпы — мы. А у неё никого нет…Совсем!
— Серьезно? — запальчиво крикнул Антон, — и что же такого с ней произошло, что ты так раскис, а, братишка?
Майя, чувствуя их взгляды, подняла голову, встретилась глазами с мальчишками. Лицо Артёма было перекошено от жалости, он смотрел на неё тем взглядом, который она ненавидела в других людях, но сейчас почему-то ненависти не испытывала.
Артём повернулся к Степе и Косте.
— Вы тоже считаете меня предателем?
Они молча покачали головами.
— Конечно нет.
Антон сморщился, осознав, что остался в меньшинстве, свирепо взглянул на Майю, которая молча стояла позади.
— Променяли меня, значит, на нового друга! — выплюнул он, — а давно эта девчонка им стала? Мы дружим с детского сада, а сколько вы знаете её? Месяц?
— Мы тебя не променяли, это ты отказался от нас, — спокойно проговорил Костя.
— Я знаю, что происходит, — Антон будто не слышал. Он сделал шаг вперед, ткнул пальцем Артёма в грудь, — всё дело в тебе. Знаешь, то, что она не смотрит на тебя с отвращением, как другие девчонки, не делает её твоим другом!
— Что ты несешь?
— Ты знаешь, что, — запальчиво продолжил Антон, — будто никто не замечает, как ты на неё смотришь!
— Иди ты к черту, ясно? — потерял терпение Артём, — ты вообще понятия не имеешь, о чем говоришь!
— Майя! Пойдем со мной, — просюсюкал Антон, театрально заломив руки, похлопав ресницами и повысив голос, — я покажу тебе дорогу в школу! Я открою тебе все свои секреты, только позволь мне и дальше пускать на тебя слюни! Тьфу! Смотреть противно.
— Замолчи, или я тебя ударю, — в панике закричал Артём.
Антон ничуть не испугался.
— Я вообще не понимаю, как вы такое позволили, — закричал он Стёпе и Косте, обвиняюще указывая пальцем на Артёма, — впустить девчонку в нашу компанию только потому что, он в неё втю…
С глухим рычанием Артём рванулся вперед и вцепился Антону в шею. Оба упали и покатились по снегу, потеряв шапки, колошматя друг друга, куда придется. Затрещала ткань курток, звуки борьбы вызвали в Майе дикий страх, будто она стала свидетелем чего-то ужасающего!
— Эй!
Костя и Стёпа кинулись их разнимать, но легче было оторвать друг от друга двух сцепившихся котов. Девочка в ужасе закричала:
— Прекратите! Перестаньте, что вы делаете?
Она рванулась в самую гущу драки и тут же, взвизгнув, упала, держась за щёку: кто-то из мальчиков случайно задел её кулаком. Потасовка мгновенно прекратилась.
— Майя! — Костя отнял её руки от лица: на щеке расцвела красная ссадина, но она не обращала внимания, только огромными сухими глазами смотрела то на Антона, то на Артёма.
Они — злые, расхристанные, вывалянные в снегу — отошли друг от друга подальше, оказавшись по разные стороны от девочки. Оба выглядели весьма потрёпанными.
— Пожалуйста, прекратите, — повторила она жалобно, — не нужно ссориться из-за меня. Я…
Она и сама не знала, что хочет сказать. При мысли, что ей придется расстаться с друзьями и забыть все, к чему она уже успела привыкнуть, ей становилось страшно и плохо. Но Майя не могла позволить, чтобы многолетняя дружба между мальчиками распалась из-за неё. Она опустила голову, сухо всхлипнула два раза. Это был даже не всхлип, звук был похож на то, как утопающий судорожно хватает ртом воздух, глядя на раскрывшуюся темную бездну под ним, или как пожарный, вне себя от страха, вдыхает перед тем, как шагнуть в адское пекло горящего дома.
— Моя мама погибла.
Стало совсем тихо. Мальчишки, стоявшие вокруг неё, затаили дыхание.
— Она погибла во взрыве полгода назад. Это был террористический акт в здании кинотеатра. И я осталась совсем одна.
— Об этом по телеку говорили прошлой осенью, — тихо проговорил Стёпа.
Майя кивнула. Она слышала свой голос отдалённо, словно слова произносил кто-то другой, чужой, никак не связанный с ней. Будто кто-то захватил контроль над её сознанием и заставлял губы шевелиться.
— Мама много работала, я видела её постоянно уставшей по вечерам. Она читала мне книги, пела песни, когда я была маленькой. Она была доброй, она была лучше всех.
Глаза девочки смотрели сквозь пространство. Не было леса, деревьев, не было мальчиков. Был только удушливый, плотный туман и бетонная пыль повсюду.
— В тот день у неё был выходной. Мы пошли в кино, я была так рада, так ждала этого. Мы только вошли в здание кинотеатра, когда это случилось. Сначала я не поняла, что произошло. В один миг все исчезло в облаке белого дыма, а потом меня отбросило назад и ударило обо что-то. Я потеряла сознание, а когда очнулась, все было кончено… — неконтролируемая дрожь постепенно завладевала телом, но Майя, начав говорить, уже не смогла остановиться. Слова выходили дрожащие, сдавленные, они толкались и торопились, им необходимо было вырваться из неё наружу. Девочка закрыла глаза, чувствуя, как рвется из груди что-то огромное и болезненное, рвется наружу, но никак не может вырваться. — Я даже не успела с ней попрощаться…
Майя открыла глаза в тот момент, когда силы оставили её, и она тяжело сгорбилась, словно к земле её пригибал чудовищный груз. Мальчики вытянулись: теперь она смотрела на них снизу вверх, но не долго. Она сразу опустила голову, чтобы не показывать им своё лицо, оно сейчас казалось ей отвратительным.
Ладонями она упёрлась в холодный снег, но по-прежнему видела и пыль, и содрогнувшиеся стены кинотеатра, и обломки кирпичей. Картинки странно накладывались друг на друга, словно она оказалась в двух временах одновременно. Её тащило куда-то вперед, мощный вихрь подхватил беспомощное, слабое тельце, как однажды подхватил Элли, чтобы унести в Изумрудный город. Только этот вихрь нёс Майю в место намного более ужасное, чем волшебная страна со злыми ведьмами, он нёс её в прошлое, затаскивал, засасывал, словно гигантская воронка.
Майя ощущала, как ломота в руках от холода становится все сильнее, как плавится под её пальцами снег, но не убирала ладони, а только глубже зарывалась ими, чтобы хоть что-то удерживало её от падения в бездну воспоминаний.
— Там были люди. Они все лежали на полу без движения.
— Там была кровь? — тихо спросил кто-то.
Она покачала головой.
— Только пыль. Мелкая бетонная крошка. Она покрывала все вокруг, и все люди казались седыми. Я помню, как ползла вперед, потому что не могла встать: у меня кружилась голова. Я помню, как искала маму, а потом… нашла её… — голос внезапно пропал, споткнувшись и оборвавшись где-то в горле.
Майя несколько раз сухо, мучительно всхлипнула, но слезы так и не появились. Она зажмурилась, сделала неимоверное усилие, чтобы продолжить говорить. Она понимала, что должна сказать это. Должна покончить с этим раз и навсегда. Должна пережить это еще раз, чтобы понять, почему так произошло, и как теперь ей с этим жить дальше!
— Я нашла её руку. Она выглядывала из кучи мусора и стекол, была такая теплая среди холодных камней. А потом взрыв повторился, и я выпустила её из пальцев. Больше не смогла найти…
Всё, больше она не смогла говорить, как бы того не хотела. Чтобы справиться с разрывающей болью, девочка нагнулась вперед, спрятала лицо в посиневшие ладони и издала сдавленный стон. Лоб ожгло снегом. Плечи тряслись. Она привычно приготовилась переждать приступ истерики и подавить его, как уже было ни раз, как часто случалось в приюте. Но тогда она была совсем одна, тогда, забившись в какой-нибудь угол, она просто ждала, пока всё не закончится, и у неё не было наблюдателей, как сейчас.
Девочка почти ожидала, что друзья поднимут её на смех, отвергнут её: кому нужен постоянно грустящий, унылый друг? Но внезапно её что-то окутало слева, и стало тепло.
Она поняла, что её обнимают, открыла глаза и увидела соломенные волосы Стёпы прямо у своего лица. Он неловко похлопывал её по спине большими медвежьими ладонями.
— Тише, все будет хорошо, — шептал он безостановочно. — Всё хорошо, слышишь?
Вслед за Стёпой с другой стороны её обнял Артём, потом к ним двоим приник Костя. Майя схватилась за переплетение их рук своими мокрыми, синюшными ладонями и постаралась впитать это утешение, которое они хотели ей дать. Она несколько раз рвано вздохнула, потом затихла и вдруг почувствовала, как то огромное, неподъемное, слишком большое для неё одной, то, что сидело в груди, прорывается, наконец, наружу. Это было похоже на исполинскую волну, сметающую крепкую плотину, разносящую её в мелкие щепки.
Девочка горько расплакалась, резко, безудержно, навзрыд. Ощущение собственных слёз на щеках было таким забытым, что Майя как будто познавала его снова. Они текли и текли, сплошным потоком. Они были заперты где-то глубоко, и теперь вылились все до капли. Мальчики ни на миг не отпускали её, пока не поутихла дрожь, пока не перестали словно в припадке трястись плечи и руки.
Майя прерывисто вздохнула и замерла, чувствуя себя в теплоте и безопасности. Боль не ушла, она сделалась чуть меньше, такой, чтобы человеческое сердце могло её вместить.
Они просидели так еще некоторое время, пока объятие не распалось. Перед глазами медленно сфокусировался Антон. Он сидел прямо перед ней на снегу, где отпечатались следы её ладоней. Голубые глаза были огромными, испуганными и виноватыми.
— Прости, — сказал он сконфуженно, — я ничего не знал об этом.
— Никто не знал, — ответила Майя, — я никому не рассказывала, кроме вас. Точнее, конечно, все знали, что я — сирота, но… как именно это случилось, я рассказала только вам.
— Что произошло потом? — спросил Костя.
Майя шмыгнула носом, обнаружив, что он напрочь забит.
— Меня увели из разрушенного здания, отправили в больницу. Было много встреч с милицией.
— Тебя допрашивали? — удивился Костя.
— Да, несколько раз спрашивали подробно, что произошло, когда велось расследование. Потом я попала в специальное учреждение для детей.
— Ты была в детдоме? — тихо спросил Стёпа.
— В приюте, прожила там полгода, пока не нашлись родственники моего отца. Я не знала о том, что они существуют, мама ничего не рассказывала об отце и его семье. Он бросил нас, когда только узнал, что я появлюсь на свет.
Артём сжал её плечо и прислонился к нему щекой. На другом плече все еще лежала теплая ладонь Стёпы.
Воцарилась тишина. Мальчишки молчали, представляя кошмары её жизни. Сама Майя чувствовала себя так, будто её перевернули вверх ногами и вытрясли всю душу вместе со всеми чувствами. Слёзы все еще текли по инерции, но она не ощущала ничего, ей не хотелось двигаться и думать.
— Тебе нужно домой, — неуверенно сказал Артём после паузы.
— Да, — согласился Стёпа. — Мы тебя проводим.
Девочка немного помолчала, потом неуверенно поднялась на ноги. Артём сделал такое движение, будто хотел её поддержать, но не решился. Мальчики тоже встали.
— Нет, покажите мне лучше Красную Крепость. Не могу быть одна.
Мальчишки безмолвно согласились. Пока они по очереди взбирались по веревочной лестнице, Майя, попавшая в Крепость первой, ждала внутри. Артём, прежде чем лезть, обернулся.
Антон виновато мялся внизу, явно раздираемый сомнениями.
— Ты идешь?
Через минуту пунцовое лицо Антона показалось в дверях. Ребята подвинулись, чтобы он мог сесть вместе с ними на дощатый пол Красной Крепости.

Глава восьмая. Беличий мост

«…От эльфийских земель до королевского тракта, путникам нужно было перейти длинный и опасный подвесной мост. Мост этот назывался Беличьим и вел он через бездонную пропасть Мертвой Впадины…»
Майя с сомнением поглядела на слово «мертвой», зачеркнула его и переправила на «Черной».
«… Черной Впадины. Король Велариан смело вёл друзей опасным путем. Черная бездна зловеще темнела под ногами. Силармонт засветил посох, и тусклый свет озарил скользкие, отвесные стены…»
— Эй, мама зовёт к столу, кончай свою писанину.
Майя обернулась. В дверях её комнаты стояла Саша. На голове у неё помещались десятка два бигуди, каждый из которых был завязан белым лоскутком. Она запахнула махровый потертый халат темно-оранжевого цвета и с недовольным видом прислонилась к косяку.
— Ты слышишь, что я тебе говорю?
— Я слышу, — нейтрально ответила Майя, дописала предложение и отложила листы. Она положила их в ящик стола поверх тетради, встала, потянулась и, обойдя сестру, двинулась на кухню. Саша проводила её мрачным взглядом, но Майя не придала значения: привыкла.
— Ты поможешь мне подготовиться к диктанту? — спросил у неё Руслан, когда с запеченной курицей и гречкой было покончено, и Валя разлила всем ароматный чай. — У меня завтра диктант, и мне надо, чтобы кто-то проверил слова.
— А ты их выучил? — спросила Майя.
— Угу.
— И правила?
— И правила, — кивнул Руслан. — Мне нужно потренироваться.
— Хорошо, сейчас допью чай и приду к тебе в комнату.
Дядя Андрей бросил удовлетворенный взгляд на жену поверх газеты, она ответила короткой улыбкой. Майя сделала вид, что не заметила. Она давно знала, что дядя и тетя были счастливы от того, что она смогла поладить с большинством их детей.
— Спасибо, тетя, можно встать из-за стола?
— Конечно, милая.
Майя отнесла в раковину свою тарелку и направилась в мальчиковую комнату.
В комнате царил священный бардак. Валя давным-давно бросила попытки научить сына вешать одежду в шкаф, а не бросать где попало. Действительно, одежда Руслана была повсюду и создавалось впечатление, что её в три раза больше, чем было на самом деле. Раскидана она была везде: на кровати, стульях, на шкафу, на полу, даже на книжных полках обитал какой-нибудь носок. Можно было даже проследить тропы, от кровати к столу и от стола к двери, по которым мальчик передвигался по комнате. Однако постель была застелена, а на столе, где лежали краски, кисти, плотная бумага и прочие предметы для рисования, был полнейший порядок. Даже маниакальный. К примеру, Руслан любил, чтобы краски были расставлены в коробках по цветам, от светлого к темному, а кисти в стаканчике всегда смотрели пушистыми хвостиками в окно.
Руслан с недавнего времени жил с Витей, чью кроватку переставили к нему в комнату. Он не возражал, Майя, спавшая очень чутко, слышала даже, как по ночам он напевал брату, чтобы малыш, растревоженный младенческими снами, вновь уснул.
 — Давай учебник.
Валя принесла свежеумытого после ужина Витю, который, увидев Майю, расцвел беззубой улыбкой и категорически запротестовал против того, чтобы его укладывали спать.
— Ничего, я с ним посижу немного.
Майя взяла братишку на руки.
Руслан сунул ей книгу, сел за стол, приготовился писать. Майя одной рукой держала Витю, который слюнявил край её домашней кофты, а другой водила пальцем по странице учебника русского языка за пятый класс. После пробного диктанта она проверила тетрадь и сказала:
— У тебя две ошибки, ищи.
Руслан со вздохом стал просматривать слова. Майя улеглась на пол, посадила рядом Витю и принялась собирать с ним цветастую пирамидку.
В который раз девочка задалась вопросом, правда ли её мама не знала про семью отца? Или просто предпочла забыть о них из-за обиды? За месяц, что Майя провела в доме тети и дяди, она действительно начала к ним привязываться. Она могла открыто сказать, что любит Руслана и Арину, маленького Витю, что уважает Андрея и с большой теплотой относится к Вале. Они были хорошими людьми.
Взрослые все делили поровну между своими детьми и ею, никак не выделяли её и никогда не делали акцент на том, что она им не родная. Раз в неделю Андрей раздавал детям карманные деньги — совсем немного, хватало на пару булочек в столовой, но Майя получала ровно столько же, сколько и все остальные. Арина торжественно складывала свои монетки в копилку, а Витя пока вообще не понимал, что это такое, и поэтому получал какую-нибудь безделушку вместо денег.
Когда Майя попросила дядю свозить её в город, в книжный магазин, чтобы купить подарок Артёму, дядя только уточнил, действительно ли это так для неё важно — ехать именно сейчас. Майя ответила, что да, и он без колебаний сел за руль, несмотря на то, что был ужасно уставшим после работы.
Так почему же мама лишила её общения с этой семьёй? Возможно, она смогла бы даже подружиться с Сашей, если бы они общались в другой обстановке.
— Нашел, — ликующий возглас Руслана прорезал уютную тишину полутемной комнаты. — И исправил.
Майя взглянула.
— Да, молодец, верно. Понял, почему ошибся?
Руслан кивнул, потом решительно закрыл учебник.
— Порисуем?
Майя вручила ему Витю.
— Вот, порисуй с братом. У меня еще дела. — Витя с интересом потянулся к баночкам с краской, стоящим у Руслана на столе.
— Но… Ты обещала еще вчера со мной порисовать. Майя!
Девочка улыбнулась.
— Ну нет, щенячьими глазами меня не проймешь. Я тебе обещаю, мы обязательно проведем время вместе позже.
— Завтра?
— Может быть.
Витя уже с воинственным кличем тянулся к баночке с красной гуашью.
— Ладно, — смирился Руслан и тут же воскликнул, — Витя! Это нельзя есть!
Майя, улыбаясь, вышла и направилась в свою комнату. Она заметила, что дверь приоткрыта, сначала не придала этому значения, но потом поняла, что, пока она занималась с Русланом, в её комнате кто-то побывал.
И она точно знала, кто именно, потому что едва уловимый аромат Сашиных духов, которыми она уливалась в ванной с утра, висел в воздухе, словно огромный красный транспарант: «Я шпионила за тобой!».
Майя подошла прямиком к столу и резко выдвинула верхний ящик. Привлечь сестру могла лишь одна вещь. Её тетрадь лежала поверх игровых листов, которые тоже были сложены не в том порядке, в каком она их оставила.
— Объяснись!
Вне себя от бешенства Майя ворвалась в комнату сестры и бросила тетрадь на кровать прямо перед её лицом. Саша изобразила недоумение.
— Что это? — брезгливо спросила она.
— Ты знаешь, что, — запальчиво крикнула Майя, — ты рылась в моих вещах!
— Не понимаю, о чем ты, — с достоинством отозвалась Саша. Она уже переоделась в пижаму, лежала на животе и меланхолично дула на свежевыкрашенные розовым лаком ногти. Рядом на покрывале, опасно накренившись, стоял открытый флакончик. — Сдались мне твои вещи. Чего я там не видела. Убожество сплошное.
— Послушай, — пытаясь сохранять спокойствие, проговорила Майя, — на протяжении месяца ты делаешь вид, что меня не существует. И это прекрасно, пусть все так и остается. Насколько я знаю, твоя популярность не пострадала из-за того, что Свинка — твоя двоюродная сестра, так чего тебе надо? Зачем ты лезешь в мои личные вещи?
Саша некоторое время неприязненно смотрела на неё, потом села на кровати по-турецки и сложила руки на груди.
— Ты, наверное, считаешь себя такой особенной, — с презрением сказала она, — всюду таскаешь с собой эту уродскую тетрадь, сидишь в школьном дворе в гордом одиночестве, чтобы изобразить таинственность и загадочность. Делаешь вид, что ты такая вся независимая и тебе ни до кого нет дела. Только вот в тебе нет ничего особенного. И твоя тетрадь не делает тебя таковой.
Майя приподняла брови, а потом улыбнулась, откинула длинную светлую косу за спину и шагнула вперед. Пусть настоящий писатель еще не развернулся в ней в полной широте своего таланта, но она достаточно хорошо умела читать души людей в своём возрасте. Майя присела на край кровати возле сестры, наклонила голову к плечу, внимательно её разглядывая.
— Так вот в чем дело, — проговорила девочка с удовлетворением, — ты мне завидуешь.
— Что? — воскликнула Саша, — ты сбрендила! Кто в своём уме станет завидовать такой как ты?
Майя продолжала улыбаться, она прекрасно видела, насколько нервирует её улыбка сестру.
— Хорошо, ты считаешь себя лучше меня, так давай разберемся, какова ты на самом деле, Александра Савичева. — Она стала загибать пальцы, — учишься спустя рукава, окружают тебя такие же размалёванные пустышки, как и ты сама. Ты занята бесконечным трёпом по поводу шмоток, косметики, или о чём ты там еще болтаешь. С родителями ты ведешь себя неподобающе: ты — неблагодарная, грубая, ленивая, постоянно отказываешь им в помощи, а когда они пытаются поговорить с тобой, огрызаешься и хамишь.
— Знаешь что? Не смей лезть в мои отношения с родителями, — зарычала Саша, — до того, как ты появилась, все было прекрасно!
— Я сомневаюсь в этом, — спокойно ответила Майя. — О, и вот еще что, ты, конечно, из кожи вон лезешь, чтобы понравиться хоть какому-то парню! Именно поэтому тебя бесит, что мои друзья — четверо мальчишек.
По тому, как мучительно покраснело лицо сестры, Майя поняла, что попала в точку. Саша поднялась на кровати на коленях.
— Было бы чем гордиться, — выплюнула она, — всех хлюпиков собрала по округе. Никого получше не могла выбрать?
— Эх, тебе бы хоть одного хлюпика, да, сестренка? — насмешливо фыркнула Майя.
Саша вскочила с кровати, опрокинув лак для ногтей. Бигуди на её голове комично смотрелись вкупе с рассерженным лицом.
— Выметайся из моей комнаты! — крикнула она визгливо, — и не смей приближаться ни ко мне, ни к моим братьям и сестрам!
Майя покачала головой, поднялась на ноги и направилась к двери. Она потеряла интерес к разговору.
— Ты уверена? — спросила она напоследок, оглянувшись, — в следующий раз, когда какой-нибудь ублюдок заставит Руслана лизать свои ботинки, мне тоже держаться подальше? Или на этот раз его старшая сестра сделает хоть что-то, кроме того, чтобы трусливо отсиживаться в уголке?
— Что у вас тут происходит?
На их крики пришла Валя. Она заглянула в комнату дочери и вопросительно посмотрела на Майю, потом на Сашу.
— Я услышала громкие голоса, вы поссорились?
— Нет, — Майя бросила презрительный взгляд на Сашу, которая, все еще пунцовея, стояла посреди комнаты. — Тетя, внушите дочери, что по чужим вещам лазить нехорошо.
***
— Беличий мост? — спросил Артём изумленно, — почему беличий?
Они сидели в школьной столовой и допивали компот. Вокруг сотни голосов сливались в один жужжащий улей. Закончился третий урок, в огромные школьные окна вползал тусклый свет поздней зимы. Майя с друзьями устроилась в дальнем конце длинного белого стола. Справа уборщица разбиралась с младшеклассниками, которые разлили на полу суп.
— Артём, ты белок видел? — спросила девочка, — как они бегают, видел когда-нибудь?
— Ну, допустим.
— Вот поэтому Беличий мост. Нужна ловкость, чтобы пройти по нему, потому что он ветхий и ненадежный.
— Они что, нормальный мост за две тысячи лет не могли построить? — простодушно спросил Стёпа. Он дожевывал хлебный мякиш. — Эта Черная Впадина образовалась давно, ведь так?
Майя с сомнением перечитала абзац, который вчера написала.
— А по-моему крутая идея, — сказал Антон, — мы можем разыграть здесь ходы. Бросим кости — и кто-то, возможно, сорвется вниз.
Девочка краем глаза увидела, как переглянулись мальчишки. Антон в последнее время постоянно пытался загладить свою вину и во всем её поддерживал. Вчера вечером он протянул ей руку. Майя пожала её после секундной заминки, во время которой он весь вспотел.
— Что скажете? — спросила она, подавив улыбку, — будем отыгрывать? Я еще не придумала дальше, так что можем и обойтись.
— Давайте завтра!
— У меня завтра тренировка, — напомнил Антон. Теперь приходилось считаться с тем, что он пристрастился к баскетболу, и времени на игру оставалось меньше.
Костя ткнул Артёма в плечо.
— Я знаю подходящее место. Старый мост через речку, — сказал он. — в дальнем конце леса, у заброшенного завода.
— Тот, что вот-вот обвалится? — уточнил Стёпа.
— Угу. Чем не Беличий?
— Что за мост? — спросила Майя.
— По нему перевозили уголь раньше, когда работал завод, — сказал Артём. — Сейчас он уже не работает много лет, но мост остался. И не такой уж он развалившийся. Мы гоняли через него на великах летом.
— Да, и я чуть не свалился в реку, — буркнул Стёпа.
— Стёпыч, ты ездишь на велосипеде так, что можешь свалиться где угодно, даже на самой прямой и гладкой дороге.
Друзья засмеялись, Стёпа повозмущался для вида.
— Здесь была угольная шахта? — удивилась Майя.
— Да, причем не так далеко от деревни. — сказал Антон, — летом можно на великах доехать часа за два.
— Вы там были?
— Ты шутишь? Конечно! Это местная достопримечательность. Только находиться там нельзя, территория обнесена колючей проволокой и охраняется. Охранялась. Прошлым летом там уже никого не было.
— Почему?
— Что бы детишки не лазили по опасным местам, — усмехнулся Костя. — Шахту уже сорок лет собираются демонтировать, но пока никто не взялся. Проще же проволокой обмотать.
— Да она сама обвалится скоро, — чавкая, проговорил Стёпа. — Что? Я голодный! — прибавил он, когда друзья выразительно посмотрели на очередной кусок хлеба в его руке. — Умственная деятельность требует углеводов.
— Где это ты сегодня умственно трудился? — поинтересовался Костя насмешливо.
— Везде. В отличии от тебя.
— Почему шахта сама обвалится? — нетерпеливо спросила Майя.
— Майя, серьезно, ты уже больше месяца живешь в наших краях и ничего не слышала о шахте? — улыбнулся Артём.
— Я довольно много знаю о шахтах, учитывая, что я жила раньше в Междуреченске, — прохладно сказала девочка, — они располагаются недалеко от города и работают, но об этой не слышала.
— Она была открыта еще в начале двадцатого века и довольно долго проработала. — принялся объяснять Стёпа. — Сначала там добывали уголь вручную, затем уже с помощью разных технологий. И все шло хорошо, пока не начались загадочные смерти.
— Смерти? — ужаснулась Майя.
Они склонились поближе друг к другу.
— В середине прошлого века там начали погибать шахтеры. — Понизив голос, рассказывал Стёпа, — взрывы газа, обрушение стен — обычное дело. Одного рабочего засыпало на терриконе. Утянуло, прямо как в зыбучие пески. Но поговаривали, что на самом деле там творилась какая-то чертовщина, и все это не просто несчастные случаи.
— Балрог! Из «Властелина колец»! — воскликнула Майя, и мальчишки вскинули брови.
Все, кроме Артёма, который сразу оживился.
— Да! — улыбнулся он, — очень похоже! Я уже дочитал до этого момента!
— Люди копали эту шахту так жадно, что пробудили древнее зло, — процитировала Майя.
Мальчишки тоже улыбнулись.
— Как бы там ни было, — сказал Стёпа, — шахта была закрыта, и после этого, говорят, затоплена, но это не точно.
— А что вы видели, когда были там?
— Ничего, — усмехнулся Антон, — забор. Был дождь, и мы не рискнули идти в гору по мокрой траве. Там можно и голову себе свернуть.
Прозвенел звонок, ребята отнесли на мойку свои стаканы и заторопились на урок. В коридоре второго этажа друзья разошлись, мальчики пошли на урок истории, а Майе нужно было спуститься на второй этаж в кабинет биологии. Антон остановился, копаясь в рюкзаке.
— Сочиняй про Черную Впадину и Беличий мост, Майя, — крикнул Стёпа, — мы с удовольствием отыграем!
— Хорошо, — улыбнулась девочка. Она повернула к лестнице, но Антон остановил её.
— Погоди, — вид у него был взволнованный, — я хотел спросить, ты идешь сегодня вечером на танцы?
Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, о чем речь. Потом она вспомнила, что классный руководитель сообщал о празднике в честь Восьмого марта.
— Танцы уже сегодня? — Майя запоздало поняла, почему вчера вечером Саша была в бигуди.
— Да, и… — замялся Антон, — ну, ты придешь?
Вообще она планировала провести вечер в своей комнате, дописывая варианты игры на Беличьем мосту, но вовремя прикусила язык. Вопрос застал её врасплох.
— В вашей школе принято приходить на праздники с кем-то? — спросила она.
Уши у Антона порозовели.
— Нет, но… некоторые приглашают кого-нибудь. — Коридор опустел, и они остались вдвоем под жужжание начавшихся уроков.
По тому, как он стремительно краснел, Майя поняла, что должна немедленно ответить, чтобы не заставлять его чувствовать себя так неловко, но она растерялась.
— Ммм… — протянул он, засунув руки в карманы и приподнявшись на носках, — знаешь, ну, по-дружески… Я просто хочу, чтобы мы поладили.
— О, да, конечно, — язык отлепился-таки от нёба, — я пойду с тобой. Да, с удовольствием.
Лицо Антона преобразилось в улыбке. Он сделал шаг назад и налетел на стену спиной.
— Ой! Да, круто! — скомкано сказал он и попытался открыть дверь кабинета истории в другую сторону. Когда дверь не поддалась, он вспомнил: её нужно тянуть, а не толкать. — Увидимся!
Майя медленно повернулась к лестнице. Такого она не ожидала.
***
Спортзал был украшен разноцветными гирляндами и большой цветастой растяжкой «С 8 марта!». На стены были налеплены огромные цветы из бумаги, окна занавесили прозрачной тканью и задрапировали. Играла громкая музыка, народ маленькими кучками стеснительно дрыгался по углам. Гонялась малышня под присмотром матерей, сидящих на стульях вдоль стен, в дальнем конце виднелся стол со сладостями, накрытый серебристой скатертью.
Антон по случаю надел черные брюки и белую рубашку, чего на памяти Майи еще не случалось. Она привыкла видеть его в растянутых джинсах и свитерах неопределённого цвета.
— Ух ты, — улыбнулась она, — ты прямо джентльмен!
— Эээ… да, спасибо. — проговорил он.
Они немного постояли, оглядываясь.
— Тут… — Майя старалась подобрать какое-то другое слово, кроме «неловко», — мило.
— Да, — согласился Антон, — хочешь, пойдем к столу?
— Нет, я не голодна, — Майя, представив, что придется еще и жевать что-то в его присутствии, ужаснулась. Они постоянно ели вместе печенье, бутерброды, мармелад в Красной Крепости, или у Артёма дома, делая уроки, или в школьном дворе, и тогда Майя не испытывала ни малейшего стеснения. Сейчас она удивилась: откуда оно взялось? и почему было настолько сильным?
Немного помолчав, они, наконец, нашли общую тему:
— Это ведь ты тогда позвал Николая Ивановича? — спросила Майя, — когда Горский и его банда поймали меня в тупике за школой.
Антон тут же кивнул.
— Я слышал, как ты звала Силармонта, — сказал он, пытаясь перекричать «Руки вверх», — догадался, что что-то не так.
Они в течении десяти минут с удовольствием поругали Горского. Потом опять замолчали. Когда Майя начала задумываться, что ей хочется оказаться где угодно, только не здесь, позади них послышался удивленный возглас:
— А вы что тут делаете?
К ним стремительно приближались друзья. Стёпа явно пытался пригладить свои торчащие в разные стороны волосы с помощью какого-то средства, и теперь они напоминали примятое гнездо. Костя — напротив, смотрелся отлично в синей рубашке и джинсах с модной пряжкой. Он выглядел старше, даже осанка поменялась. Артём, наверное, оказался здесь случайно. На нём был серый свитер, который он каждый день носил в школу.
— Ты же говорил, что не придешь на вечер, — обратился Костя к Антону, — да и ты тоже не собиралась.
— Я не говорила, что не приду, — возразила Майя, — и ты меня не спрашивал.
Артём обвел её взглядом и слегка улыбнулся.
— Ты красивая. — Сказал он.
— Да, Майя, ты в платье! — воскликнул Костя.
— Представь себе, у меня есть платье! — засмеялась она.
Бархатное платье с нежными вышитыми цветами и блестками сверкало на ней в полутьме спортзала. Косы Майя распустила, и теперь длинные золотистые волосы спадали на плечи и струились по спине до талии. Её, фигура, постепенно перестававшая быть детской, смотрелась старше благодаря покрою. На узкой талии платье сидело плотно, от бедер расходилось в свободную юбку-солнце, сверкающую и доходящую до колен. На ногах были обуты черные лаковые туфельки. Она была прелестна.
Внезапно Майя поняла, что они все смотрят на неё, и её охватило странное и абсолютно новое ощущение собственной женственности. В играх и забавах, бегая по лесу и валяясь в снегу, она не сильно отличалась от своих друзей-мальчиков: те же теплые штаны, растянутые свитера и футболки, всегда что-то плохенькое из одежды, что не жалко износить на ледяных горках, ободрать о сук дерева или вывалять в снегу. Но сейчас на ней было прекрасное платье, её длинные золотистые волосы волнистыми, мягкими прядями лежали на плечах, и она впервые осознала, что она — девочка, а её друзья — мальчики. Эта до невозможности простая мысль огорошила её и заставила растеряться.
— Ээм… ну так что будем делать? — несмело спросила она, и мальчики разом встрепенулись.
Заиграла медленная музыка, «Руки вверх» в динамиках сменил Мистер Кредо с «Медляком», и зал заметно поредел. На танцпол вышли старшеклассники и самые смелые.
— Так, ребят, я на баррикады, — решительно заявил Стёпа, поправив воротник пиджака и распрямив плечи, — пойду приглашу Митрошкину на танец.
— Фу, — сморщился Антон, — в школе двести девчонок, нашел кого выбрать!
— Между прочим сама Катя никогда не говорила мне гадостей, — возмутился Стёпа.
— Да, она просто не возражала, когда их говорят другие, — усмехнулся Антон.
— Давай, Ромео, — ухмыльнулся Костя, хлопнув друга по плечу.
Митрошкина — высокая, темноволосая семиклассница — Стёпу отвергла, но тот не расстроился и бесстрашно пошел в толпу девчонок. К ним подошла девочка из параллельного класса и, волнуясь, пригласила Костю. Он благосклонно кивнул. Когда они скрылись в толпе, Антон протянул руку Майе.
— Хочешь потанцевать?
Она взглянула на Артёма, который стоял поодаль с непроницаемым видом, и неуверенно кивнула. Антон вывел её в центр зала. На них оборачивались, посмеиваясь. Майей вдруг завладела нервозность.
— Ты знаешь, я никогда ни с кем не танцевала, — сказала она негромко.
— Это не сложно, — Антон положил её руки себе на плечи, а свои — ей на талию, — просто передвигайся на месте в такт.
Они оказались на расстоянии вытянутой руки, и её снова одолела неловкость.
«Когда мы играем в Красной Крепости, внутри которой не так много места, мы иногда оказываемся совсем рядом, — отстраненно подумала Майя, глядя поверх его плеча, — настолько, что, повернув голову, можно столкнуться носами, но этого чувства нет. Что же происходит?»
Краем глаза Майя увидела, как её одноклассники тычут в них пальцами и кривляются. А потом её взгляд зацепился за Артёма, который сел на стул у стены, вытянув ноги. На танцующих он не смотрел.
— Я правда думаю, что это не слишком хорошая затея, — паника нарастала, сковывая движения, — зря мы вышли танцевать. Теперь к тебе наверняка прилипнет какое-нибудь гадкое прозвище.
Антон секунду просто смотрел на неё, потом притянул за руку ближе и наклонился к её уху. Она почувствовала, как щекотно шевельнулись её волосы от его тёплого дыхания. Его ярко-голубые, невероятные глаза оказались так близко, что девочка смогла разглядеть в них отражения гирлянд, которыми были украшены стены спортзала. Маленькие огоньки в его глазах были похожи на звёзды.
— Наплюй на них, Майя. — Полунасмешливо произнёс Антон. — Они понятия не имеют, кто ты.
И он внезапно легонько оттолкнул её назад, направляя, повернул, прокрутив под рукой, так быстро, что дух захватило. Волосы Майи взлетели блестящей волной.
Девочка улыбнулась, Антон повторил движение другой рукой, потом еще раз, пока Майя не засмеялась. Их танец совсем не вязался с медленной музыкой, они так лихо отплясывали, что окружающие пары предпочли отойти от них подальше. Она запоздало вспомнила, что Антон два года занимался бальными танцами, иногда былые навыки сквозили в его движениях, а уж сейчас и подавно. Его грация компенсировала её неуклюжесть. Он точно знал, что делать и как направлять партнёршу в танце. Майя заметила в толпе девочек Сашу с завитыми кудрями. Сестра не отрывала от неё взгляда, в полутьме было трудно разглядеть выражение её лица, но можно было легко догадаться, каким оно могло быть. Сашу на медленный танец никто не пригласил.
Когда песня закончилась, Майя запыхавшись плюхнулась на стул рядом с Артёмом и Костей, который уже успел подойти, Антон сел с другой стороны. Щеки девочки раскраснелись, глаза блестели, она радостно улыбалась.
— Сейчас отдохнём немного и пойдем снова танцевать, — сказала Майя, — идемте все вместе! Артём…
— Я, пожалуй, пойду домой, — он рывком поднялся на ноги.
— Но ты только пришел…
— Всем пока.
Артём развернулся и быстрым шагом направился к выходу.
— Чего это он? — недоуменно спросил подошедший Стёпа, он уже раздобыл сладкий пирожок.
Костя взглянул на Антона с осуждением, Антон в ответ холодно приподнял брови.
— Что происходит? — прямо спросила Майя, — вы поссорились?
Мальчики опять переглянулись, но никто ничего не сказал.
— Пойду раздобуду нам сок, — прокричал Антон, чтобы перекрыть музыку, — Стёпыч, тебе взять еще пирожков? Захватить весь поднос?
Стёпа показал ему неприличный жест, потом бодро оглядел зал.
 — Вон Митрошкина пошла, пойду попытаю удачу еще раз, — и, вручив Майе надкушенный пирожок, он умчался покорять одноклассницу.
Девочка тронула Костю за плечо.
— Как думаешь, что случилось с Артёмом? — спросила она.
Друг посмотрел на неё со вздохом.
— Случилось то, что ты танцевала с Антоном, Майя. — Он покачал головой, — ты могла бы этого и не делать, ведь так?
— Что? — нахмурилась она.
— Ты умная, но удивительно близорукая. — Отрезал Костя, многозначительно глядя на неё.
Девочка посмотрела на пустой дверной проем спортзала, а потом её внезапно осенило.
— Подержи, — она сунула пирожок Косте и бегом бросилась из школы.
Майя выбежала на крыльцо. Вечер разразился великолепным снегопадом, последним в этом году. Мокрые хлопья сыпали так часто и обильно, что дальше школьных ворот в лесу уже ничего было не разглядеть. Но Майя чудом увидела Артёма, медленно бредущего к ограде.
— Артём!
Он обернулся в своей нелепой шапке, долговязый и худой. Майе почудилось, будто она видит его сияющие, антрацитовые глаза, но сквозь снегопад это было, конечно, невозможно.
Девочка сбежала со скользкого крыльца в туфельках и коротком платье, том самом, что сшила её мама, быстро пересекла двор. Лунные лучи заиграли на многочисленных блестках, которыми была усыпана ткань, причудливо высветили разноцветные нити вышивки. Белокурые волосы летели за ней, легкие, воздушные. Снежные хлопья путались в них и невесомо касались кончиков прямых ресниц. Она подбежала к Артёму, смахнула с щеки крупную каплю, которую оставили упавшие снежинки.
— Антон пригласил меня на праздник по-дружески, — выпалила Майя, ей казалось важным донести до него именно это.
— Ты чего выбежала голая на улицу? — возмутился Артём, — иди в школу, замерзнешь!
Майя отмахнулась от его слов.
— А потом мы немного потанцевали… Мне показалось, ты обиделся.
Секунду Артём смотрел на неё изумленно, потом потянул бегунок молнии на куртке вниз. Он расстегнул куртку, распахнул и поймал Майю в её теплое нутро. Большой пуховик без труда вместил их обоих.
— Дуреха, — констатировал он, — простынешь ведь.
Майя сунула нос в его волосы и прижалась холодной щекой к уху.
— Пожалуйста, не обижайся, — прошептала она.
Артём издал какой-то звук, не то усмехнулся, не то хмыкнул. Майя несмело обняла его за пояс, и ей вдруг пришла мысль, что с ним никакой неловкости нет, лишь какое-то странное, щекотное ощущение в груди… На секунду они замерли. Снег осыпал их со всех сторон, словно в сказке, а потом он повел её обратно в школу.
В тот вечер Майя танцевала со всеми друзьями по очереди. А расстроенного Стёпу, окончательно отвергнутого Митрошкиной, приглашала дважды. К концу праздника он немного повеселел.
***
— Силармонт высоко поднимает свой посох и освещает черный провал Впадины. Острые камни, выстилающие стены пропасти, ощериваются в смертельном оскале. Дна не видно — настолько большая глубина! Король Велариан и Лозриэль идут первыми.
Майя сидела на широком бревне возле подножия старого моста через речку. Рядом возвышалась куча щебня, вмерзшая в землю. Рано утром они ушли далеко в лес, дальше, чем обычно. Шли, казалось, целую вечность, пока впереди не появилась черная река меж белоснежных берегов. Река текла в ложбинке между двумя холмами, с одного из них — более крутого — ребята и спустились, деревья на нём росли редко, но были могучими и раскидистыми. На другой холм можно было попасть через мост, который и вправду выглядел ненадежным. Противоположный берег реки зарос кустарником, деревьев там было мало и выглядели они хилыми, больными. Чуть дальше растительность вовсе исчезала, и вдаль уходила заснеженная равнина, над которой нависала темная зловещая труба старого завода.
Друзья мост переходить не стали, расположились возле него. На коленях у Майи лежали игровые тексты и тетрадь, в которой она с утра успела написать несколько строк. Ей хотелось запечатлеть в словах пору ранней весны, которая уже не морозна, но еще и не тепла.
Весь вчерашний вечер они с мальчишками провели, подыскивая нужный реквизит. Артём нашел для себя причудливо изогнутую палку, служащую посохом магу Силармонту. Антон притащил из дома красную ткань, и Майя повязала её ему на плечи на манер плаща. Стёпа нахлобучил на голову венок собственного производства из гибких еловых веток, ему казалось, что так он больше похож на эльфа, а Костя изготовил большой щит из куска фанеры. Щит был произведением искусства, овальной формы, с рисунком в центре.
— Скрещенные топор, стрела, меч и магический посох, — с гордостью объяснил Костя, — герб Межмирья!
Ребята герб оценили.
Утро плавно подкралось к полудню, когда все приготовления были окончены, и они начали игру.
— Велариан ступил на шаткий мост, отважно испробовав начало пути…
— Ах ты черт, три! — воскликнул Антон, бросив кости.
— … и доска надломилась под его ногой. Король оступился, но его верный друг-эльф поддержал его и сумел вытащить обратно. «Позвольте мне пройти по мосту первым, — попросил Лозриэль, — эльфийская поступь легче человеческой, я найду все слабые места».
В конце концов игра переросла в дурачество. Мальчишки приволокли большие куски льда с берега, садились на них и пытались съезжать с кучи щебня, как с горки. Майя, спрятав листы с текстами и тетрадь за пазуху, со смехом наблюдала эту картину.
— Вперед, Лозриэль! Мой верный друг! — кричал Антон, сидя верхом на Стёпе, — мы покорим этот мост через Черную Впадину, ведущий в… Куда он ведет, Майя?
— В Туманные Земли, — подсказала девочка.
— … в Туманные Земли! — продолжал провозглашать на всю округу Антон. Стёпа весьма натурально взбрыкивал и бил копытом. — А зачем нам туда?
— Созывать рыцарей, — задыхаясь от смеха, сказала Майя.
— Да! Созвать рыцарей на смертный бой!
Артём и Костя рядом покатывались со смеху, они поскользнулись на одной из льдин и, схватившись друг за друга, вместе свалились в снег. Вчерашний снегопад отодвинул весну еще на несколько дней, и ребята наслаждались морозной свежестью леса.
Майя заметила их слишком поздно. Три фигуры отделились от мрачного здания заброшенного завода вдалеке и приближались к мосту, на котором играли ребята. Девочка увидела их, когда они подошли достаточно близко, и бежать уже было поздно.
 — О, глядите, наши старые знакомые! — ухмыльнулся Малашин.
Его длинные светлые патлы свисали из-под грязно-зеленой шапки. Маленькие белесые глазки прищурились в предвкушении забавы. В уголке рта торчала незажжённая сигарета. Рядом остановился Синявский, на плечи ему была небрежно накинута кожаная куртка. Скуластое лицо его было обветренным и румяным.
— У вас что тут, маскарад? — хохотнул он. Стёпа тут же снял с головы еловый венок.
Горский, как обычно, остановился позади своих цепных псов, будто стоять с ними было выше его достоинства. Ноги его были расставлены, руки он сунул в растянутые и слегка надорванные по швам карманы широких штанов. По губам блуждала небрежная улыбка, не достигшая волчьего пронизывающего взгляда.
Мальчики тут же поднялись на ноги. Антон сдернул с себя красный плащ.
— Теперь вы уже не такие смелые, да, пацаны? — продолжал подтрунивать Синявский, — помнится, при учителях вы вели себя бодрее.
— Что вы к нам привязались? — подал голос Костя, — идите своей дорогой, мы ничего вам не сделали.
Антон запоздало толкнул его плечом, но слова уже были сказаны. Малашин, Синявский и Горский переглянулись и подошли ближе.
— Ну как же ничего? — вкрадчиво спросил Горский, вальяжно прислонившись спиной к покосившимся перилам. Внизу медленно текла черная речка, — барышня назвала меня уродом и психопатом, вы считаете, я могу это оставить просто так?
Друзья молчали.
¬— Что, по-вашему, случится с моей репутацией, если всякая сопля вдруг решит, что может мне возражать? — продолжал Горский скучающим тоном, — что же ты молчишь, Свинка, скажи что-нибудь.
Артём метнул в Майю предостерегающий взгляд.
— Оставьте нас в покое, — проговорила она негромко.
— Да, я разочарован, — улыбнулся Виталий, — в прошлый раз ты была куда разговорчивей.
— Повторяешься. — Резко сказала Майя. Стёпа рядом едва слышно вздохнул. — И плевать нам на твою репутацию.
— Свинка захрюкала! — вставил Малашин. Синявский громко заржал.
Горский неспешно подошел к ребятам. Мальчики заметно напряглись. Майя хотела сделать шаг назад, но позади неё была куча щебня, и отходить было некуда. Взгляд Виталия упал на щит с гербом Межмирья, лежащий у ног Кости. Одно движение, и огромный сапог с тракторной подошвой разломил его надвое. Ребята вздрогнули, Горский пнул осколки в сторону, и они слетели с моста в реку.
— Я даю тебе шанс, девочка, вовремя остановиться, — тихо проговорил Горский. Он стоял рядом, высокий и совсем взрослый, на голову выше всех остальных.
— И что потом? — спросила Майя, которая за щит Кости готова была вцепиться ему в глаза, — заставишь и меня облизывать твои ботинки?
— Думаю, это было бы справедливо, учитывая, что ты — дерзкая маленькая дрянь.
Горячая, внезапная, взявшаяся из ниоткуда волна гнева поглотила всё разумное, что было в Майе. Она ненавидела всё, что Горский олицетворял для неё: наглость, заносчивость, желание обижать слабых, бить и бить до тех пор, пока жертва не превратится в жалкое подобие себя, не потеряет что-то, что составляет человеческое достоинство! Майя почувствовала, что её щеки стремительно заливает яркий румянец.
— А знаешь, кто ты? — в бешенстве она повысила голос.
— Майя, нет! — пискнул в панике Стёпа.
— Ты — жалкий трус, потому что можешь самоутверждаться лишь за счет слабых и младших!
Горский расплылся в опасной улыбке, а потом молниеносно схватил её за грудки и встряхнул. Майя почувствовала, что её оторвали от земли, и теперь она бессильно висит в клешнях Виталия. Из-под пуховика выпала тетрадь вместе с игровыми текстами. Костя бросился вперед, но Малашин его опередил.
— Смотрите, это тот дневничок! — сказал Сергей, пролистнув несколько страниц. Листы с игрой он отбросил, и они разлетелись в разные стороны.
Горский резко отпустил девочку, отшвырнув её от себя, она неуклюже приземлилась на спину и тут же почувствовала боль от впившихся камней. Стёпа кинулся к ней на помощь. Артём и Костя заорали на Горского нечто непонятное, но явно нецензурное.
Виталий брезгливо усмехнулся.
— Пацаны, — он покачал головой, — угораздило же вас связаться с этой, от неё у вас одни проблемы.
— Эй! Отдайте! Верните немедленно! — воскликнул Артём.
— Малашин! Слышишь, ты! — подхватил Костя.
Сергей передал тетрадь Горскому, который сначала подкинул её вверх, затем небрежно поймал, смяв несколько страниц. Майя увидела, как три кленовых листочка вывалились, и ветер подхватил их, унося навсегда.
— Что Свинка пишет в этом дневничке? — просюсюкал Синявский, пацаны за его спиной противно заржали, — свои маленькие секретики?
— Отдай тетрадь, сволочь! — выкрикнул Артём во всю мощь легких.
— А то что? — усмехнулся Малашин, — все узнают вашу маленькую тайну? Расслабься, лошара, все и так в курсе, что она — шалава. Видели, как вы вчера трогательно танцевали с ней по очереди. И часто она вам даёт по кругу?
Артём рванулся вперед, Стёпа и Костя схватили его сзади за руки.
— Пустите! — орал он, — я его убью!
Синявский и Малашин подошли ближе к Горскому, который расхохотался прямо в красное лицо Артёма.
— Осторожнее со словами, — фыркнул он, а потом демонстративно раскрыл тетрадь. — Почитаем, чем вы с ней занимаетесь, когда остаетесь одни. Скажи, от неё воняет свиньёй?
Внезапно Антон, молчавший все это время, издал оглушительный крик, полный ярости и гнева. А потом рванулся вперед. Никто из мальчишек не успел его остановить.
Он проворно подскочил к Горскому и изо всех сил ударил тому в живот. Виталий изумлённо вскрикнул и отшатнулся. Тетрадь Майи выпала из его рук и отлетела на край моста.
Но Горский быстро оправился от удара, размахнулся и врезал Антону по лицу, в этот момент Костя и Стёпа перестали держать Артёма и вместе кинулись вперед с рычанием и победоносными кличами.
Майя лихорадочно огляделась. На глаза попалась куча щебня рядом с мостом. Ломая ногти, она выцарапала камень из мерзлой земли.
— Получайте, гады!
Камень попал в плечо Малашина, он охнул, прижал к ушибленному месту ладонь. В этот момент Артём схватил его поперек туловища. Малашин, который был значительно выше, оттолкнул его, и Артём врезался спиной в ограждение моста, чуть не перекувыркнувшись через него и не улетев головой в чёрную реку. Рядом Костя и Стёпа дубасили вдвоем Синявского, успевавшего только закрываться от ударов и орать матом. Стёпе успешно удавалось придавливать его к мосту массой тела.
Майя вытащила из кучи еще камень, подбежала поближе и метнула его в Горского, который прижимал к мосту Антона, восседая на нём верхом. Камень угодил в лоб, Виталий охнул и отшатнулся. Антон, извернувшись, ударил его ногой в грудь, Горский упал навзничь, держась за лицо, сквозь его пальцы сочилась кровь.
— Ты чуть мне голову не проломила, стерва! — заорал он, кровь из рассечённой брови заливала его лицо, — черт!
— Только сунься еще к ней, я тебе все кости переломаю! — крикнул Антон, вскакивая на ноги прямо перед Майей и растопыривая руки.
Костя и Стёпа тоже отступили. У одного из носа шла кровь, у другого на щеке красовалась глубокая ссадина, но они приняли боевую стойку, выставив кулаки вперед. Артём тоже отошел от Малашина. В волосах у него запутался снег и грязь, под глазом припух синяк. Майя схватила еще камень, выглянула из-за спин мальчиков, которые обступили её и оттеснили назад.
Синявский и Малашин разъярённо двинулись вперед, но Виталий удержал их, бросив взгляд поверх голов. Майя оглянулась.
Компания взрослых показалась на лыжне, исчерчивающей вдоль и поперек весь лес. Любители лыжных прогулок ловили последние зимние дни. Одна из фигур остановилась и повернулась в их сторону.
— Эй, — послышался мужской голос, — вы что там делаете? А ну прекратите немедленно!
Маленькие волчьи глаза Горского переместились на Майю. В них мелькнула неподдельная ненависть и злость. Он некоторое время смотрел на неё, потом сделал шаг назад и оттянул своих псов.
— Вы — покойники, поняли? — прорычал Малашин. — Ходите и оглядывайтесь, сосунки!
Синявский смачно плюнул под ноги ребятам, а потом быстро наклонился за тетрадью, которая все еще лежала на краю моста прямо под его ногами, но на этот раз Артём оказался быстрее. Он прыгнул вперед и пинком отправил тетрадь вниз. С негромким всплеском она упала в речку.
— Тебе не жить, лохматый. — Егор толкнул его в грудь. — Пошли отсюда.
Горский с подпевалами, осыпая их проклятьями, скрылись в лесу. Артём шмыгнул разбитым носом и осмотрел разорванный рукав куртки.
— Черт. Мать меня убьет.
— Я зашью, — сказала Майя, подойдя ближе, — она не заметит.
Антон вытер кровь с лица, зачерпнул снега в ладонь и приложил к голове.
— Этот козел мне чуть башню не снес. Аж перед глазами все расплылось.
Рядом Стёпа тер вывернутую руку, Костя дул на разбитые костяшки.
— Вы не должны были с ними драться, — виновато сказала Майя.
— Хорошо, в следующий раз мы подождем, пока он тебя еще пару раз швырнёт в кучу камней, — огрызнулся Антон.
Пока мальчишки пытались облегчить свои страдания, Майя подошла к перилам. Её тетрадь плавала на поверхности черной речки, расправив листы, словно пораженная стрелой птица. Подошел Артём.
— Мне жаль, Майя, прости меня.
Она покачала головой.
— Пусть лучше так, чем она попала бы в руки этих уродов.
— Фотография матери была там?
Помедлив секунду, она кивнула.
— Да. Но это уже не имеет значения.
Майя отошла от перил и взглянула на мальчишек. Вид у них был помятый и жалкий. Антон легонько тряс головой.
— Это было смело, — сказала она негромко, они тут же перестали возиться с синяками, ранами и синхронно посмотрели на неё. — За меня никто никогда так не заступался, как вы. Спасибо вам.
Они изумленно застыли на мгновение, потом заговорили разом:
— Ну это, ничего особенного…
— Да, они — уроды.
— Давно пора было им врезать.
Майя видела, насколько им неловко, и насколько их распирает гордость и бахвальство, несмотря на кровь и ссадины, поэтому она улыбнулась.
— Чувак! — вдруг вскрикнул Стёпа, глаза которого сделались огромными от удивления, — что ты творишь?
Девочка обернулась. Артём стоял на берегу босиком. Он уже успел снять пуховик, ботинки, шарф и шапку, и теперь снимал свитер, оставшись в майке и штанах. Не обращая внимания на возгласы друзей, он потопал в речку. На снегу остались талые следы.
Ребята синхронно взглянули вниз. Тетрадь плавала прямо под ними.
— Ты что, очумел? Вода ледяная, ты замерзнешь! — сказал Костя.
— Да бросьте, мы плавали здесь летом, тут совсем неглубоко. — Отозвался Артём, решительно шагая в ледяной воде.
— Не глубоко в теплой летней водичке, а сейчас зима, твои ноги сведет судорога!
Артём не слушал. Черная вода поднялась уже выше пояса. Он оттолкнулся от дна, выругался и быстро поплыл вперед, под мост.
— Черт, что делать? А если он станет тонуть? — заволновался Стёпа.
Майя быстро спустилась с моста и подошла к самой кромке воды. За ней подошли и остальные. Девочка решительно скинула шапку и расстегнула куртку.
— А ты что вздумала? — голос Стёпы дал петуха от изумления.
— Когда он вылезет, вся его одежда будет мокрой. Отсюда до деревни час ходьбы. Пуховик и свитер его не спасут.
Она быстро сняла с себя кофту, чувствуя, как мороз пробирает до костей. Потом, стараясь не смотреть на мальчишек, стащила с себя зимние шерстяные штаны, оставшись в одних колготках, юбке и тонкой футболке.
После секундной заминки, Костя тоже скинул пуховик и олимпийку.
— У меня в рюкзаке есть термос с чаем, — сказал Стёпа, и побежал обратно к куче щебня, туда, где остались вещи.
Майя, снова одевшись, отбросила растрепавшиеся волосы назад и взглянула на Артёма. Он уже подплывал к берегу. Её тетрадь он держал над головой. Она видела, как посинели его губы, и из них вырывались прерывистые сизые клубы пара.
— Давай! — Девочка протянула руку, чтобы поскорее вытащить его из воды.
Они усадили Артёма на поваленное дерево на берегу. Майя встала коленями в снег, принялась торопливо помогать с майкой.
— Нужно снять мокрую одежду.
Он холодными руками перехватил её пальцы.
— Я сам. — Но руки у него тряслись настолько, что отлепить сырую ткань от тела было невыполнимой задачей.
Антон сел перед ним на корточки и стал помогать.
Майя позволила мальчишкам действовать, отошла и отвернулась. Они помогли Артёму раздеться, растёрли его свитером, накинули ему на плечи её кофту и олимпийку Кости, потом и пуховик. Артёма трясло, он судорожно одевался.
— С…спасиб-бо… — еле выговорил он, у него зуб на зуб не попадал.
— На вот. — Стёпа сунул ему в руки термос с чаем.
Повисла тишина, прерываемая сопением Артёма, в которой каждый внезапно осознал, что что-то изменилось, и никто из них никогда не сможет забыть этот день. Мимолётное ощущение единства проскочило между ребятами, как искра статического электричества, неуловимо и молниеносно.
Майя медленно повернулась, совсем тихо спросила:
— Зачем ты это сделал?
Она прижимала к груди холодную, мокрую тетрадь, чернила в которой наверняка расплылись, а засушенные листики отвалились и плавали где-то в речке. Наверняка слова, строчки и абзацы потеряны навсегда.
Артём поднял голову.
Его мокрые волосы облепили лоб, щеки раскраснелись, слишком большие для мальчика фиолетовые губы слегка подрагивали, но взгляд его был тверд и спокоен.
— Ты сказала, что для тебя нет ничего важнее, помнишь?
Майя вздрогнула. Он произнес это так, будто ничего в мире не было проще, будто то, что он прыгнул за её тетрадью в ледяную воду само собой разумелось, и никто не поступил бы иначе.
Но она знала, что поступил бы. Поступил бы иначе! И он мог, но не стал.
Она вдруг ощутила, как грудь сжалась от нежности и благодарности. Ей захотелось как-то выразить это чувство, но растерянность украла слова.
— Да. Важно.
Что-то поменялось в черноте его глаз, и Майя внезапно поняла, что это был предвестник улыбки. Она достигла глаз быстрее губ. Артём действительно улыбнулся, а потом взял в руки штаны, которые она с себя сняла, и внимательно их оглядел.
Девочка почувствовала, как краснеют её щеки.
— Если вы, парни, кому-нибудь расскажете об этом, я убью вас раньше, чем до нас доберется Горский, — обреченно проговорил он.
— Чуваку в мокрых трусах зимой выбирать не приходится. — Усмехнулся Антон, — надевай, и пошли. Я уже отморозил себе все, что можно было.
Когда они молча шли через лес домой, Майя почувствовала: нечто незримо связало их прочной нитью. Эту нить невозможно было увидеть, только ощутить. И, уж конечно, разорвать её теперь не так просто.

Третья интермедия

— Сколько продлится твоя поездка?
Она обернулась. Высокая, темноволосая, в летнем халатике из полупрозрачного газового материала, ещё не отошедшая от тепла кровати, вся в солнечных бликах раннего утра. Я смотрел, как она приводит в порядок свои длинные пышные волосы, как ловко её руки справляются с волнистыми прядями и шпильками, как она забавно морщит нос, когда разглядывает себя в зеркало.
— Я пробуду в Сочи всего два дня. В апреле завершилось строительство «Круглых касс». Я хочу увидеть это чудо-здание вживую!
— Это всего лишь будка для продажи железнодорожных билетов, — фыркнул я, — стоит ли лететь в такую даль?
— Будка? — она обернулась, и её глаза, цвета переспелой вишни, раскрылись в изумлении, — это здание — чудо современной архитектуры! Я просто обязана написать про него! — прежде, чем я успел что-то возразить, она напористо добавила, — да, новость не свежая, про Круглые кассы писалось уже не раз, но я хочу отразить другую сторону этого события. Это же не просто, как ты небрежно выразился, «будка», это отражение гения современного архитектора! Мне интересно, что он вкладывал в свою работу, чем вдохновлялся, почему здание получилось настолько необычным… А ты называешь его будкой!
— Хорошо-хорошо, — сдался я, — конечно, я понимаю, как это важно для тебя.
Она, делая вид, что сердится, отвернулась, но зеркало отразило её лукавую улыбку. Моя жена не умеет долго на меня ворчать. Возможно, с годами она приобретёт этот навык.
На четвёртом курсе я уехал из Ростова и перевёлся в Московский университет. Там я познакомился с Людочкой. Она была из тех девушек, вокруг которых постоянно вьются парни. Однако, будучи необыкновенно красивой, она будто не придавала этому никакого значения и искренне удивлялась, откуда у неё столько поклонников.
Людочка училась на журфаке, зачитывалась Куприным, Буниным, Лесковым, писала романтические стихи и уже тогда всерьёз увлекалась историей архитектуры.
Я увидел её на лестнице, сидящей в уголке с книгой. Вокруг щебетали её подруги, она то и дело поднимала хорошенькое личико от страниц, что-то коротко им отвечала, улыбалась и совершенно очаровательным жестом заправляла за ухо непослушную прядь.
Узнать, с какого она потока не составило труда, я спросил об этом нашего старосту.
— А, так это Люда с журфака. Но ты особо губу-то не раскатывай, она это…
— Что — это?
—Неприступная. Сам пытался, но этот Эверест, дружок, покорится, наверное, только Игорю Старыгину.
Я обвёл старосту — высокого, худого парня с выступающим кадыком — взглядом и приподнял брови. «Ну, это мы ещё посмотрим». Однако, застать её одну, чтобы познакомиться и завязать разговор, было не так просто.
В коридорах университета она появлялась вместе с одногруппниками. Они всегда о чём-то оживлённо разговаривали и дискутировали. После учебного дня, окружённая друзьями, она шла передохнуть в парк, или перекусить в кафе-мороженое, или в библиотеку, готовиться к семинарам. Люда всем уделяла внимание, улыбалась, со всеми поддерживала разговор — её невозможно было вырвать из цепкой беседы так, чтобы это не выглядело странно. Она была душой компании, и люди тянулись к ней. Это было заметно. Люда излучала тепло для всех.
Несколько раз я замечал её на студенческих дискотеках. Она танцевала слегка угловато и нескладно, но столь очаровательно, что никто не смог бы упрекнуть её в неуклюжести. Её движения были наполнены лёгкостью, непринуждённостью, искренним желанием танцевать и радоваться, и от этого Людочка делалась такой обаятельной, что все обращали внимание на неё.
Целый месяц я издалека любовался ею, но потом мне улыбнулась удача. Близилась летняя сессия. Я уже два часа в отчаянии нависал над учебником по криминалистике в библиотеке, когда услышал тихие шаги. Людочка вошла в читальный зал. На ней было лёгкое ситцевое платье чуть ниже колена. Свои длинные каштановые волосы она заплела в замысловатую косу и перевила её белой тесьмой. Люда села через два стола от меня, возле большого распахнутого окна.
Я решительно встал на ноги и приблизился к её столу. Она подняла на меня тёмно-карие глаза, когда я спросил её разрешения сесть рядом.
— Но здесь много свободного места, — прошептала она, обведя пустующие столы взглядом.
Действительно. Суббота, май, вечер. В храме книг только мы, библиотекарша и пара аспирантов в дальнем углу.
— Здесь свет на книгу будет падать правильно, — сказал я, отчего её брови недоумённо взлетели, — окна, — пояснил я, пригнувшись ниже, — они расположены под самым удачным углом по отношению к солнцу в это время суток. Не люблю искусственное освещение, а вы?
Говорил я, конечно, с испугу полную околесицу, но тёмные глаза мигнули, хорошенькая головка с убранными в косу волосами склонилась на бок, на розовых губах появилась лёгкая улыбка.
— Я тоже. Мне больше по душе естественный свет. Садитесь, если хотите.
Несколько минут мы просто читали. Яркий оранжевый закат слепил глаза, и, на самом деле, я был бы не прочь пересесть куда-нибудь под мягкий свет лампы.
— Уголовное право. Криминология, — прочитала она название книги в моих руках, — вам это нравится?
— Кому может нравиться наука о преступности? — фыркнул я, — однако, в ней есть определённое очарование.
— Понимаю, о чём вы говорите. — Бронзовое солнце смягчало её тонкие черты и окрашивало волосы в медь и пламень, — тёмная сторона человеческой личности всегда будет отталкивать и одновременно привлекать внимание.
— А вы, я вижу, читаете о светлой?
Перед ней лежал журнал «Архитектура СССР». В бесконечные столбцы текста были втиснуты черно-белые фотографии. На обложке красовался Московский Кремль.
— Как это вы тонко подметили, — улыбнулась Людочка. — Я — будущий журналист, хочу поступить в редакцию этого журнала. Меня с детства влечёт архитектура. Застывшая музыка… это прекрасно.
О музыке, об архитектуре я имел смутное представление. Вот уже четыре года я изучал юриспруденцию, криминалистику, право, что довольно далеко от тонких материй. Но моя Людочка научила меня понимать, для чего на свете существует искусство.
  Несчетное количество раз она рассказывала мне о постройках Москвы, их истории, архитекторах. Её манила и восхищала сама мысль о том, что где-то когда-то в чьей-то невероятно умной голове родилась мысль построить Храм Василия Блаженного, Кремль, Теремной дворец, Собор Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии, Шуховскую башню, Дом Наркомфина или Госсельпрома. Люда находила нечто удивительное в угловатом и лаконичном стиле советского модернизма и могла часами рассказывать об этом.
— Моя цель, — говорила она, — написать книгу о знаменитых советских архитекторах, рассказать их истории, воплощённые в камне, бетоне, стекле. Это ведь застывшие мечты, Гоша! Все эти здания — это потрясающее воплощение творческой мысли!
Мы встречались семь месяцев. Весной 1963 года я сделал ей предложение, в парке, под раскидистой цветущей липой. Сладкий аромат пьянил, моя Людочка была сама как весна — нежная, вдохновенная и хрупкая. Заветные слова сорвались с моих уст сами собой, я просто спросил её, хочет ли она стать моей женой. На её щеках в одно мгновение вспыхнул яркий, взволнованный румянец, она взглянула на меня непостижимыми глазами и тихо ответила:
— Да.
А потом семейная жизнь закрутила, завертела нас. Я без конца пропадал в следственном комитете, она разъезжала по стране, чтобы собрать материал для своей книги. Мы ютились в общежитии. Ругались, мирились, ругались снова, но никогда не переставали друг друга любить.
То, чем она была для меня — невозможно описать словами. От момента нашей первой встречи и каждую секунду я видел в моей Людочке свет, тот свет, который я ощутил однажды в своей душе, много лет назад, будучи одиннадцатилетним мальчиком, родившемся за год до войны.
Мы часто гостили у семьи моего брата в Ростове. Людочка была так забавно удивлена тому, что брат оказался моим близнецом: раньше я не рассказывал ей об этом. У него к тому времени уже родился сын, которого мы баловали и не спускали с рук. Нам с Людочкой Бог пока не дал детей.
Два раза в год мы посещали её родителей в Куйбышеве, реже гостили в доме моей семьи. Мама была от Людочки в восторге и постоянно удивлялась, как такой сухарь как я мог отхватить настолько прелестную девушку!
Моя жена была чуть ли не единственной причиной, по которой отец посмотрел на меня с одобрением.
Я помню, как поцеловал её в последний раз, её последние слова, которые она сказала мне, запах её духов, которые в беспамятной горячке я разбил об стену. Я помню всё до мельчайших деталей в её облике, когда она переступила порог в то ясное сентябрьское утро.
— Георгий Алексеевич, вас к телефону. Межгород.
Первый день октября 1972 года не успел ещё закончиться, а моя жизнь уже оборвалась. Как только я подошёл к телефону и выслушал то, что мне сказали, я перестал существовать. Глупое сердце ещё отсчитывало удары, зачем-то гоняло кровь по венам, снабжало мозг кислородом, а он, в свою очередь, посылал сигнал сердцу биться дальше. Но всё, что делало меня мной исчезло безвозвратно.
Моя Людочка погибла в авиакатастрофе. Ровно через четыре минуты после взлёта самолёт ИЛ-18В упал в Чёрное море, и все, кто находился на борту, умерли.
Я медленно положил трубку. В висках стучало. Вернувшись в свой кабинет, я бросил взгляд на букет белых гвоздик — их так любила Людочка. Я планировал встретить её в аэропорту, подарить их ей. Она непременно обрадовалась бы! Потом я бы спросил, как продвинулась её книга? Что нового ей удалось разузнать для редакции о молодом архитектурном памятники Советского Союза? Она бы восторженно щебетала и щебетала всю дорогу до дома.
Но теперь её нет. Она больше не вернётся. Я не увижу больше её лица, потому что никого из погибших извлечь с морского дна не удалось. Могилой моей Людочки стало илистое дно Чёрного моря.
Мёртвый и холодный, я сел за стол в своём рабочем кабинете, положил перед собой руки и попытался вспомнить, как дышать.
Отец Макарий ошибался. Нет на свете никакого Бога…

Глава девятая. Герои Межмирья

После приключения на Беличьем мосту Артём не пришел в школу. Майя ждала его возле лесной тропки, но ей так и пришлось уйти одной. После уроков друзья вместе зашли к нему домой, чтобы узнать, что случилось.
Оказалось, Артём заболел. Впрочем, это было неудивительно после мартовских заплывов. Его мама сказала, что он спит, и им пришлось уйти.
На следующий день после школы Майя с подносом свежих булочек пришла к нему снова. Артём открыл ей дверь.
— Майя, — улыбнулся он, — что ты здесь делаешь? Я могу тебя заразить.
Нос у него был красный, глаза необычно блестели. На лице красовался лиловый фингал — подарок от Малашина. Волосы в невообразимом беспорядке торчали в разные стороны, наверное, он только что встал с кровати.
— Ты один? — спросила девочка.
— Мама ушла на работу, а я валяюсь с температурой.
— Я тебе булочек принесла. С сахаром, твои любимые.
Артём посомневался немного, но потом сделал шаг назад, пропуская её в дом. Майя повесила пуховик на крючок в прихожей, сняла сапоги и шапку. Потом направилась на кухню, разожгла духовку.
Они с Артёмом часто оставались одни у него дома. Его мама постоянно была на работе. Они делали уроки вместе или читали книги, журналы. Артём учил её играть в фишки, помогал с математикой. Она помогала ему с литературой. Им никогда не бывало скучно вдвоем.
— Ты иди, ложись, — сказала девочка, выкладывая булочки на противень и засовывая их в жаркое нутро духовки. Она старалась положить их так, чтобы красивые оказались наверху, а кривые — под ними, — я принесу тебе, когда они немного подогреются? Тебе с молоком?
Артём кивнул с улыбкой, но не пошел в кровать, а остался смотреть, как Майя хозяйничает на его кухне. Через пять минут она вытащила противень и протянула к нему.
— Бери.
Артём взял горячую булочку и надкусил. Майя, прикусив губу, внимательно наблюдала, как он жует.
— Сегодня они не такие пушистые, — произнес он невнятно.
Майя отвернулась, чтобы налить ему молока.
— Да, — сказала она ровно, — тесто не поднялось, как надо.
Она протянула ему стакан с молоком. Артём смотрел на неё изумленно, в уголке его губ налипли крошки. Он перевел взгляд на булочку в своей руке, а потом его осенило.
— То есть, я хотел сказать, они очень вкусные! Очень! Ммм… - он запихал булку целиком в рот и попытался улыбнуться. Выглядело это ужасно.
Майя покачала головой.
— Да чего уж там, — сказала она расстроенно, — писатель из меня выходит гораздо лучше, чем повар.
Артём допил молоко, съел еще одну булочку и с чувством выполненного долга направился в свою комнату, лег в постели. Майя устроилась на полу рядом, закутавшись в покрывало. Она положила на колени учебник истории и принялась читать параграф вслух.
Так прошло полчаса. Артём слушал, не перебивал и в какой-то момент задремал. Майя замолчала, поправила край одеяла, соскользнувший с его плеча, легла на полу на живот, продолжила учить уроки молча.
Еще через час он проснулся.
— Сколько времени?
— К шести уже, — отозвалась девочка. Он сел на кровати.
— Почему ты меня не разбудила? Ты уже все выучила?
Майя кивнула. На полу перед ней лежала тетрадь.
— Что пишешь?
Она показала ему страницу. Артём потянулся с кровати, взял тетрадь и некоторое время читал. Лицо его постепенно приобрело удивленное выражение. Он поднял на её огромные черные глаза.
— Ты писала про то, как я сплю?
Майя усмехнулась.
— Ты смешно сопишь во сне. Мне понравился звук.
— У меня же нос заложен! — воскликнул Артём. — И чего это у меня ресницы как у девчонки?
Он вылез из кровати, босиком торопливо дошел до ванны, посмотрел в зеркало.
— Блин, — донеслось из коридора, — и правда. Я не замечал. Может, их подстричь?
Майя с улыбкой поднялась с пола и подошла к порогу ванной комнаты. Артём, стоя босиком на полу, критически рассматривал себя в зеркале, лицо его было нездорово румяным.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
Оторвавшись от собственного отражения, он повернулся к ней.
— Нормально. Температура спала, мне было очень жарко, когда я проснулся.
Майя дотронулась до его лба.
— Ты все еще горячий. Я принесу градусник.
Получасом позже Артём читал «Властелин колец» в постели, а Майя некоторое время разглядывала репродукции известных картин в большой старой зелёной папке.
— Откуда они? — с восторгом спрашивала девочка, откладывая в сторону «Мадонну» Рафаэля Санти и прикасаясь к портрету Неизвестной Ивана Крамского. Репродукции были вырезаны из журналов и бережно сложены внутри папки.
— Мама собирает, — протянул Артём. — У неё большая коллекция. Тебе нравится живопись?
— Ещё бы, — воскликнула Майя, — меня восхищает умение художников запечатлевать мгновения на долгие века. Сама я рисовать совсем не умею.
Некоторое время спустя, когда папка была аккуратно завязана шнурком и убрана на место, Майя, сидя по-турецки на ковре, делала цветными карандашами наброски в тетради.
— А говоришь не умеешь рисовать, — искоса глянув на неё, сказал Артём.
— Да это всё ерунда. Мне захотелось нарисовать Беличий мост, — пояснила Майя, раскрашивая синим карандашом небо на рисунке, — я кое-что не могу объяснить словами, потому что не вижу, как это выглядит.
— Что именно?
— Пропасть. Я никогда не видела пропасти, какая она? — Майя задумчиво взглянула на друга, — то есть я могу представить, насколько она глубока и темна, но… какие там камни, или земля, или все вперемешку… Писатель должен писать о том, что он видел. Я пока много, о чем не могу написать.
— И ты думаешь, если нарисовать пропасть, это поможет?
Девочка кивнула.
— Думаю, да. Рисунок помогает систематизировать воображение. Во всяком случае, нужно попробовать.
Артём притих, не отрывая от неё взгляда. Он смотрел, как ловко она управляется с карандашами, и думал о чем-то неопределившемся в слова. Майя бросила на него быстрый взгляд.
— Я хотела кое-что спросить, — сказала она несмело.
— Ты можешь спросить всё, что угодно.
Она отложила желтый карандаш, которым рисовала блики от солнца, и подняла голову. Артём ждал.
— Что случилось с твоим отцом?
Спокойное лицо Артёма изменилось так резко, что Майя испугалась.
— Прости, — поспешно проговорила она, — я не хотела… Давай забудем, сделаем вид, что я не спрашивала.
«Господи, какая же я бестактная и черствая! — выругала она себя, — разве сам Артём когда-нибудь спрашивал о твоей матери? Уж ему-то было любопытно, но он ни словечка не проронил по этому поводу. А ты что?»
Секунду он смотрел на неё пустым взглядом, потом опустил голову. Худые пальцы тревожно сжали ткань пододеяльника.
— Все в порядке, я же сказал, что ты можешь спросить обо всём, — Артём слегка помедлил, подбирая слова, — с моим отцом ничего не случилось. Он подонок и свинья, а с такими редко что-то случается.
Майя молчала, она была уже не уверена, хочет ли знать ответ на свой вопрос. Артём на неё не смотрел, его привлек вьюжный пейзаж за окном. Он слегка поморщился.
— Один раз мы как-то рыбачили вместе, мне было пять. Он тогда в очередной раз ушёл в завязку, но ненадолго. Я почти не помню его трезвым, зато помню, как мы бежали с мамой ночью по снегу в дом твоих дяди и тети, чтобы он нас не убил. — Артём взглянул на Майю, лицо его было спокойным, но девочка увидела застарелую горечь в глазах. Он покачал головой, — не знаю, почему мама его выбрала. Он был тираном, когда пил, а пил он всегда. Помню, как однажды в череде скандалов и криков я услышал странный звук. Я был в своей комнате, а родители орали друг на друга в кухне. Когда я прибежал, увидел, что мама лежит на полу, а он сидит на ней верхом и душит её своими огромными красными руками. Мне было восемь. Я побежал на задний двор, схватил топор, прибежал обратно и замахнулся на него. — Майя прижала руки ко рту, — когда отец это увидел, он отпустил маму, встал, расстегнул рубашку и сказал: «Бей прямо сюда, сынок», а потом показал… — Артём прижал ладонь к сердцу. — На меня нашёл ступор, я так испугался! А он усмехнулся, вырвал топор из рук и выбросил его в окно. Стекло разлетелось мелкими осколками, я до сих пор помню этот звук…
— Какой ужас… — тихо сказала Майя.
Мальчик немного помолчал, возвращаясь из своих воспоминаний, затем взглянул на неё темным взглядом.
— В моей истории нет ничего особенного, — ровно сказал он, — в деревнях такое сплошь и рядом.
— Что случилось потом? — прошептала девочка.
— Мама не прожила больше с ним ни дня, выгнала его из дома, он даже не возражал. Помню, как в дверях, когда уходил, он обернулся и подмигнул мне. За это я его ненавижу больше всего, — лицо Артёма сделалось жестким и злым. Таким Майя его видела однажды, когда Горский на его глазах швырнул её на кучу щебня два дня назад. — Он так и не воспринял весь этот кошмар всерьез. Для него это всегда была шутка. Я дал себе слово никогда не поднимать руку на девушку, и чтобы при мне никогда никто не поднимал.
Повисла тяжелая тишина. Хоть он и старался не показывать, но девочка ясно чувствовала его боль, и то, как он тщится её принять, с каким достоинством и мужеством пытается сохранять спокойствие. Внезапно Майя порадовалась, что рядом нет остальных ребят, что они в комнате одни, и никто не может помешать их разговору. Словно он был предопределён с самого первого дня их знакомства.
— Но знаешь, что самое интересное? — невесело усмехнулся он, — что мне его все равно не хватает. Черт, даже не знаю почему. Это так глупо.
Она бесшумно поднялась с пола, подошла к кровати, где сидел Артём, села рядом.
— Нет, не глупо.
Майя смотрела на острые поникшие плечи Артёма и на его руки с длинными пальцами и неровными ногтями.
— Я сожалею, — сказала она тихо.
Он слегка улыбнулся, посмотрев на неё. Злое выражение, так напугавшее её, исчезло.
— Не стоит, это было давно. Теперь мы с мамой одни, и это намного лучше.
— Я долго размышляла, почему ты тогда ввязался в эту драку. В тупике за школой. И потом, на Беличьем мосту. — задумчиво проговорила Майя, — теперь выходит, потому что дал слово…
Артём немного помолчал. За окном стало совсем темно, и комнату освещала лишь настольная желтая лампа. Мягкий свет падал на его лицо и волосы, сглаживая черты, делая его удивительно беззащитным и ранимым. Майя смотрела на него и отчего-то понимала, что таких моментов взаимопонимания, абсолютного доверия, как сейчас у них двоих, у некоторых людей не бывает вообще никогда, за всю их долгую жизнь.
— И поэтому тоже, — кивнул Артём, — но не только. — Он перевел взгляд на черный прямоугольник окна, за которым угадывались ночные очертания улицы. Ему хотелось объяснить. — Есть кое-что еще. Тогда в тупике и на мосту я кое-что понял, и это ты навела меня на эту мысль, Майя.
— Что? — затаив дыхание, спросила она.
— Что существует нечто, составляющее наше достоинство, что есть определенная черта, перейдя которую, ты перестаёшь быть собой. Это незаметно для окружающих, но заметно для тебя самого. — Его горящий взгляд обжег её щеки, — только ты сам определяешь для себя, на что ты способен, где границы твоей совести. Я не мог позволить Горскому и дальше обижать тебя и ничего не делать. Я не мог на это просто смотреть. Кто-то другой, возможно, смог бы, но не я. Конечно, никому не хочется быть избитым, но презирать потом самого себя — ещё хуже. Ты можешь смеяться надо мной: действительно, что может сделать малолетка вроде меня Горскому — ничего, но, если все повторится, я поступлю так же!
Артём нашел её руку среди складок одеяла и крепко сжал. Его пальцы были горячими и сильными.
— И это ты показала мне, Майя, — сказал он, — ты! Когда не дала Руслану встать перед ним на колени, когда бесстрашно дала Горскому отпор дважды: в тупике и на мосту. Ты — очень смелая, и заставила быть смелыми всех нас. Меня, Костю, Стёпу, Антона…
Майю до глубины души потрясли его слова. Она не знала, что ответить, просто смотрела на его румяное от температуры и волнения лицо, на яркие губы, которые он кусал, на черные кудри и глаза — блестящие, непримиримые, дерзкие!
А потом она внезапно увидела в них огромное, пламенное, по-детски искреннее и по-детски сильное чувство, которое горело в мальчике живым огнем. Майя видела его так ясно, как видна вспышка молнии в темном грозовом небе. Артём был весь словно обнаженный провод — взведенный, звонкий и трепетный, он смотрел на неё так, как — она уверена! — не посмотрит больше никто. И самое прекрасное, ошеломляющее было то, что он немало не стеснялся такого взгляда!
Майя сжала свои безвольные пальцы, которые он до сих пор удерживал в своей ладони, обхватила его руку.
— Я думаю, что ты — самый смелый человек во всём мире, Артём…
Она заметила, как его взгляд скользнул к её губам, и как он чуть наклонился вперед. Что-то сладко в ней затрепетало в предвкушении. Она замерла, ожидая, по-девичьи… и тут где-то далеко раздался звук открываемого дверного замка.
— Артём, я дома!
Они вздрогнули одновременно. Волшебство разрушилось, стоило только голосу Марины Ивановны зазвучать в досягаемом пространстве. В коридоре послышались шаги, дверь в комнату отворилась, скрипнув. Щелкнул выключатель, вспыхнул яркий свет.
— О, Майя, ты здесь! — устало и добродушно спросила мама Артёма, остановившись на пороге комнаты, — как ты себя чувствуешь, сынок?
Артём промямлил нечто невразумительное, но его мать была настолько вымотанной, что удовлетворилась ответом.
— Хорошо, сейчас будем ужинать. Ты останешься, Майя?
— Да, хорошо, спасибо, тетя Марина.
Когда дверь закрылась, повисла неловкая тишина. Майя быстро взяла в руки забытую на одеяле книгу «Властелин колец».
— Хочешь, я тебе почитаю вслух?
Артём кивнул, его щеки лихорадил румянец, который ничего общего не имел с простудой. Пока она читала, он не сводил с неё глаз.
***
С наступлением апреля снег исчез с улиц и дворов. Высокие грязные сугробы, тянущиеся вдоль дороги, уменьшались на глазах. Текли ручьи, веселя малышню, сливались в целые озера для бумажных корабликов. В лесу земля оставалась под белым покровом, но кое-где проглядывали проталины. Иногда казалось, что земля дышит, мерно и облегченно, отдыхая после затяжной зимы. Это дыхание ощущалось под ногами, если закрыть глаза и прислушаться.
Красная Крепость полностью оттаяла, и Майя с мальчишками стали больше времени проводить там. Костя провел осмотр деревянного домика и принял решение заменить несколько прогнивших досок.
— Пол становится небезопасным, — деловито говорил он, — я спрошу у отца свежие доски. Он привез вчера со строительного рынка.
В итоге за досками ходили на свалку и провели там целый день. Майя вообще впервые оказалась на свалке, Антон любезно провел для неё экскурсию. Больше всего её впечатлил огромный заброшенный вагон, невесть как оказавшийся здесь. Из его грязных окон виднелись обшарпанные сидения и пол, на котором кучей было свалено какое-то тряпье. Ближе к полудню ребят со свалки выгнал сторож, но кое-чем они успели разжиться.
Когда, пыхтя и сгибаясь под тяжестью, они дотащили доски до леса и сложили кучей возле огромного дерева с Крепостью, Костя деловито принялся их осматривать.
На следующий день мальчишки ремонтировали Крепость. Принесли молотки, отвертки, гвозди. Майя выпросила у дяди большую длинную доску. Они вместе тащили её в лес целый час, а потом пилили еще полдня.
Майя аккуратно сняла пыльную, замусоленную пленку, служащую дверью в домик, и потащила на речку отмывать. С ней пошел Стёпа.
Девочке нравилось с ним разговаривать. Стёпа всегда мог рассказать что-нибудь интересное потому, что много времени проводил в школьной библиотеке и много читал. Майя подозревала, что и Стёпе раньше друзей заменяли книги, еще до того, как он встретил мальчиков.
— Ты жил в Междуреченске до переезда? — спросила Майя.
— Да, на самой окраине города, прямо возле пляжа. Мне там нравилось, но мать уволили с работы, а здесь живет её старшая сестра, и мы приехали сюда. На время, как мама говорила, однако уже два года живем, и я думаю, так и останемся. — Стёпа обладал удивительным мягким голосом. Таким можно было бы исполнять старые песни Муслима Магомаева или Иосифа Кобзона. — Она сейчас работает в пекарне, все наладилось, так что, не думаю, что куда-то отсюда уедем.
— А твой папа?
— Отец умер от инсульта в девяносто втором. Мне было два года, я почти не помню его.
— Прости, — расстроилась Майя.
— Всё в порядке, у меня всю жизнь была только мама, — Стёпа улыбнулся очаровательно и стрельнул в неё серыми глазами, — это у Артёма настоящая трагедия, он ведь тебе рассказывал, так? — она кивнула, — лучше уж совсем не знать своего отца, чем так, как у него. — От теплой улыбки не осталось и следа, — он хороший парень, добрый. И есть в нём что-то…
Майя хорошо понимала, про что он говорит. В Артёме был несгибаемый стержень. Задумчиво глядя на Стёпу, она могла предположить, что он ни разу не посмеялся над его полнотой, как это делали частенько в школьном дворе и на детской площадке. Он ни разу не выказал ядовитую зависть по поводу красивой одежды Кости, в которой тот щеголял каждый день. Он не вступал в молчаливую борьбу за лидерство в их маленькой компании, которую постоянно вел Антон. И он не отступил, когда Майя трижды оттолкнула его. Артём знал, откуда-то был просто уверен, что ей нужна помощь.
А еще он её простил после чудовищного унижения, которому она его подвергла, и это перевешивало все.
— Гляди! — Стёпа вдруг свернул с более-менее подсохшей тропы в лес и опустился на корточки над проталинкой.
— Ух ты! — в полном восторге воскликнула девочка. — Я никогда не видела подснежников!
Она присела на корточки и наклонилась над белыми цветами. Они выглядывали из проталинки нежными головками и тянулись к солнечному теплу. Майя провела пальцем по лепесткам, срывать не стала. Стёпа сидел на корточках рядом.
— Подснежники занесены в красную книгу, — сказал он, — ты знала, что по легенде подснежники – это слезы Евы? — Майя покачала головой, — когда Адама и Еву изгнали из Рая, Ева так сильно плакала, что Господь решил утешить её и, там, куда падали её слезы, вырастали подснежники. Это удивительные цветы. При всей своей хрупкости, они выдерживают до десяти градусов мороза, леденеют, но не погибают, а с наступлением потепления оттаивают и продолжают цвести.
— Откуда ты столько знаешь про растения? — с улыбкой спросила Майя.
Стёпа скромно пожал плечами.
— Я люблю ботанику. И животных. Хочу в будущем стать агрономом, или зоологом. Может быть, ветеринаром… Есть еще время подумать.
Они продолжили свой путь к реке. По дороге Стёпа показывал Майе съедобные растения, рассказывал о том, как выживать в лесу.
— Первым делом, конечно, нужно найти воду, но пить её прямо из речки или ручья нельзя. Можно заразиться бактериями, к которым не приспособлен твой организм. Воду нужно кипятить, или если нет возможности разжечь костер, профильтровать через песок и уголь. Затем пригодится собирательство. К примеру, видишь вон те веточки? Сгодятся за зубную щетку. А еще в лесах растёт великое множество съедобных растений, только их нужно уметь отличать от ядовитых близнецов…
К тому времени, как они явились со свежевымытой «дверью» Крепости, мальчики распилили огромную доску на несколько частей и теперь прилаживали одну из них на крыше.
— Стёпыч, скорее, держи, она падает! — позвал Артём.
— Справишься сама? — удостоверился он, прежде, чем пошел помогать друзьям.
Майя разложила пленку на солнце, присела неподалеку на пень, облепленный мокрым мхом. Она поймала себя на мысли, что готова провести вот так всю жизнь: глядя на них, на мальчишек, которые так скоро стали для неё самыми дорогими людьми и даже не догадывались об этом. Всего два месяца назад она сидела на заднем сидении дядиного автомобиля и была уверена, что место, куда он её привезет, будет ужасным. Что ничего хорошего с ней уже не случится, но ровно в этот же день она познакомилась с Артёмом, а на следующий — с мальчиками, и жизнь её постепенно наполнилась яркими красками. Майя словно блуждала во тьме, и тут ей протянули руку и вывели на свет.
Глядя на то, как они ругаются и работают вместе, она чувствовала, как любит их и как становится от этого счастливее.
— Эй, ты чего там пригрелась? — прокричал Антон, его чумазое лицо выглянуло из дверного проёма, — помогай давай!
Когда работа была закончена, солнце уже просвечивало сквозь голые стволы деревьев, покрывая тающий снег рыжиной апрельского заката. Ребята сидели в Красной Крепости с обновленной крышей, жевали печенье и весело болтали. Костя принес с собой новые рисунки, и теперь развешивал их по стенам, пришлепывая кнопками. Стёпа рассказывал забавную историю про своего кота Ясика.
— Твоего кота зовут Ясик? — удивилась Майя, — такого имени-то нет…
— Теперь есть, — наставительно произнес Стёпа, — когда я впервые увидел его лишаистым котенком, сразу понял, что он — Ясик.
В разгар истории про Ясика, Костя поднялся на ноги и стал прикреплять золотистой кнопкой листок бумаги к стене. Все стены Красной Крепости были обклеены его рисунками, и недавно он закончил ещё один. На нем были изображены герои Межмирья: маг в развевающейся мантии, король на черном коне, хрупкая фигура эльфа с огромным изящным луком и гном со сверкающим топором. Четыре фигуры сражались против чего-то темного и зловещего, не оформленного. Темное пятно черно-коричневой гуаши имело красные злобные глаза и выглядело устрашающе, даже учитывая, что это был всего лишь рисунок. Майя подошла ближе, рассмотрев бархатную структуру краски, осторожно дотронулась до нарисованного мага Силармонта, который высоко поднял посох и светом отгонял тёмное чудовище. Её взгляд приковала к себе пятая фигура, изображенная на рисунке.
— Костя, а кто это?
Костя посильнее нажал пальцем на кнопку, потом засунул руки в карманы и коротко взглянул на девочку. На листе, позади четырёх героев Межмирья, прямо за широкой спиной Господина Гнома была изображена тонкая светлая женская фигура в длинном голубом одеянии. Средневековые длинные рукава скрывали вскинутые руки, легчайшая ткань одежд развевалась, подхваченная ветром. Костя положил краску так, чтобы отразить прозрачность ткани, окутывающей её хрупкую фигуру. Голову девушки увенчивали длинные золотые косы, лицо было поднято к пронзительно-синему небу, невидимый вихрь кружился вокруг неё и словно разбивался о плотную стену ровно там, где находилось чудище, отталкивая его, оттесняя назад.
— Это Незримая Богиня, — отчего-то смутившись, проговорил Костя, — добрый дух, охраняющий Межмирье. — Майя коротко глянула на него, — я придумал её уже давно.
— Почему ты о ней никогда не рассказывал?
Он пожал плечами.
— Я думал, что это будет неуместно, это же ты у нас все придумываешь. Я покажу тебе кое-что ещё. — Он присел над рюкзаком, покопался в нем, потом вытащил новенькую карточку с желтой рубашкой.
Она пахла восковыми карандашами и была бережно перевита скотчем, чтобы дождь не смог повредить изображение, или его не могли смазать пальцы. На карточке была изображена та же девушка с золотистыми косами, в голубых одеждах, будто вся сотканная из воздуха и света. Внизу карточки были написаны характеристики: Незримая Богиня, охраняет Межмирье, абсолютная душа. Появляется в момент краха и безысходности. Обладает бесконечным запасом магии. Бессмертна.
Майя взглянула на друга. Внутри Крепости они помещались лишь пригнувшись. Антон, Артём и Стёпа валялись на полу, вытянувшись, а Костя стоял на коленях прямо за её плечом и смотрел на кончик её косы, выглядывающий из капюшона куртки. Глаза у него были светло-карие, с желтизной, навевающие воспоминания о сладком чае и свежей древесной коре.
— Незримая Богиня не обладает боевыми способностями, не может повлиять на ход событий. — Объяснил Костя, — она, как Галадриэль, появляется, когда герои пали духом, и вдохновляет их. Она — движущая сила, сосредоточие абсолютного добра.
На щеках его цвели алые розы, глаза смотрели лишь на рисунок и избегали взгляда Майи. Каштановые волосы красиво контрастировали с молочной кожей. Лицо Кости, уже начавшее меняться, пока не растеряло нежных черт и оставалось по-детски милым, хоть он и бесился, когда ему об этом говорили.
Она вновь посмотрела на карточку, потом протянула её другу.
— Мне нравится эта идея с новым персонажем, — сказала девочка, и Костя улыбнулся. Ей показалось, что он вздохнул с облегчением, когда она отошла от него к мальчишкам, которые опять о чем-то жарко спорили.
Как один миг пролетели весенние каникулы. За неделю люди успели сменить зимнюю одежду на легкую весеннюю, а зелень так и выскочила из-под земли, словно ей кто-то махнул флажком и дал старт на забег!
Казалось, за одну ночь луг возле дома Майи покрылся мягкой травой, деревья, воспрянувшие ото сна, набили пухлые почки, все крошечные жители повылазили из куч с листьями, из-под упавших бревен и камней. В воздухе по вечерам начали появляться первые летающие кровососущие. Тепло пришло в мир резко, безо всякого перехода, с наступлением последней недели апреля. Температура за окном подскочила до пятнадцати градусов, почва, наконец, просохла, и ребятня сутками пропадала на улице.
Надвигались годовые контрольные, но про них никто и думать не собирался до майских праздников. В один из длинных вечеров, которые друзья проводили вместе в Красной Крепости после школы, Артём отбросил в сторону учебник по физике и отчаянно взлохматил кудрявые волосы.
— Всё, больше не могу. Эта учеба меня убивает.
Костя протянул ему кулак в знак солидарности, Артём легонько стукнул по нему своим кулаком. Рядом валялся Антон, небрежный в своей грациозности, словно кот. Он, подперев рукой щеку, читал параграф по истории. Майя сидела по-турецки в углу Крепости. Уроки она уже успела выучить и теперь рисовала. Рядом с ней, касаясь её плечом, уместился Стёпа. Он старался заглянуть в её рисунок, но она не давала.
— Майя, может мы сделаем перерыв? — жалобно попросил Артём.
Мать Антона несколько вечеров подряд запрещала ему гулять с друзьями из-за невыученных уроков, и, чтобы успокоить её, они придумали правило: после школы сначала уроки, затем игра. Почему-то Майя была назначена главной по соблюдению этого правила.
Девочка оглядела взлохмаченного Артёма, засыпающего Костю, красного, пыхтящего Степу и Антона, который уже двадцать минут читал один и тот же абзац, и кивнула.
— Ну, хорошо.
Мальчики оживились, побросали учебники в угол Крепости. Костя достал доску и фигурки, Антон раздал карточки.
— «Лозриэль! — без предупреждения гаркнула Майя так, что Стёпа  подпрыгнул.
— Да.
— «После нашей победы над армией орков на северо-востоке от Беличьего Моста, я должен выразить тебе благодарность за подмогу! — сказал король Велариан своему верному другу, — твои эльфийские войска спасли Горный Город и Красную Крепость от разрушения!»
— Я только рад помочь тебе, мой старый друг! — торжественно ответил Стёпа.
— Но что это? — испуганно спросила Майя, пригнувшись и вскинув взгляд к потолку домика. Мальчишки тоже пригнулись, — вы слышите?
— Что? Что такое?
— «Рог Горного Города! Он трубит тревогу! — вскричал король, — скорее все наверх!»
Майя бросилась из домика наружу, где уже начали собираться сумерки меж деревьев, отбросила в сторону плёнку и, пригнувшись, выбежала на узкое крылечко, которое скорее напоминало маленький порожек.
— О нет! — подхватил Артём звонким голосом, его лицо показалось из Крепости, — Ваше Величество, это нападение Темных Сил! Что прикажете делать?
Все уставились на Антона, который еще не успел встать с пола. На секунду повисла пауза, а потом он завопил, вскинув руку вверх.
— Вперед!
По прибитым сбоку коротким рейкам Артём вылез на крышу Крепости, выпрямился, держась одной рукой за толстую ветку, а другую приставил козырьком к глазам. Вслед за ним вскарабкались все остальные. С них можно было картину писать: герои на крыше.
— На границе черный дым, мой король! — объявил Силармонт.
— «Это Тень, она собрала свою армию из двадцати тысяч демонов, мой король!» — пояснила Майя. Головы повернулись к ней.
— Тень? — обычным голосом спросил Антон, — что еще за Тень?
— Сосредоточение абсолютного зла, — пояснила Майя. — Тень — Собирательница душ, неуловимая и загадочная, питается отчаянием и страхом, нападает и лишает жизни. Никто не знает, как она выглядит, потому что каждому она является в облике того, чего он боится больше всего!
— Как Боггарт! — воскликнул Антон.
Майя взглянула на Костю, и он тут же вспомнил свой новый рисунок.
Артём повернулся лицом к лесу, фигура его преобразилась, за спиной как будто действительно развевался лиловый плащ чародея, а в руках взаправду сверкнул магический посох. Он вскинул голову к небу и закричал, что было сил:
— Убирайся, Тень, здесь тебе нечем поживиться!
— Да! — подхватил Костя, покряхтывая, как могли бы покряхтывать гномы, — ты встретишь здесь только свою смерть!
— А если решишь напасть на моё королевство, я отправлю тебя обратно в ад! — продолжил Антон.
В этот момент сильный порыв ветра дунул с реки, принеся запах воды и влажной почвы. Ветки деревьев протестующе зашумели юной листвой, согнулись, по земле проволокло мелкие прутья, листья и земляные комья. Порыв рьяно обрушился на Красную Крепость, которая тихонько заскрипела, пленка, закрывающая вход в домик, громко захлопала. Ребята переглянулись.
— Вот это да! — восторженно ахнул Стёпа.
— Совпадение, — улыбнулся Артём.
Майя запрокинула голову вверх, в темнеющее майское небо и крикнула:
— Силы добра, я вас не слышу! Сбирайтесь, станете ли вы сражаться вместе с нами против армии демонов Великой Тени?!
Секунду лес был так тих, что можно было услышать, как шуршат листвой птицы в своих гнёздах, а потом ветер ударил с такой силой, что деревья согнулись и застонали под тяжестью порыва. Ветер ударил ребят в спину, швырнул золотистую косу Майи вперед и заполоскал в крутящемся воздухе.
Из глубины души, откуда-то из самого потаённого места поднялся чистый, кристальный восторг, такой сильный, что закружилась голова. Майя повернула голову и посмотрела на мальчишек. Они стояли, не шевелясь, очарованные общей фантазией. Ветер трепал их одежду, словно хотел сорвать её с них. Майя поняла, что если бы ему это удалось, то вместе с одеждой он сорвал бы с них маски обычных детей. Потому что они не были обычными, они были героями!
Героями Межмирья!

Глава десятая. Тайная Гавань

Цветущий май полыхал сиреневым цветом, источал ароматы акации, пышно украсил сады и клумбы ирисами, тюльпанами, нарциссами. Девятого числа ребята собрались дома у Артёма посмотреть парад, а потом впервые в этом году рванули в центр на велосипедах. Проселочные дороги просохли, и теперь можно было свободно ехать, не боясь увязнуть в грязи.
У Майи велосипеда не было, и её взял на багажник Артём. Пока они ехали, теплый ветер полоскал тугую косу девочки в воздушном потоке. Майя крепко держалась руками за талию друга, мир вокруг пролетал чередой зеленых благоухающих улиц, казался огромным и прекрасным.
Они выехали на прямую дорогу центральной улицы и покатили в сторону площади. К ней примыкали ряды маленьких магазинчиков, парикмахерских, бакалейных лавок, пекарен, кондитерских. Ребята остановились в небольшом парке, сбегали к холодильнику с мороженым и уселись на траву в тени раскидистого клена лакомиться. День выдался теплым и солнечным, что в их гористых краях бывало редко, даже летом небо затягивали дымчатые облака, сквозь которые солнце пробивалось уже растерявшим половину своих лучей.
Майя в джинсовых шортах и белой свободной блузе сидела между Степой и Антоном, облизывала шоколадный рожок. Взгляд её скользил по небольшому парку со скамейками, по детской площадке, которую оккупировали мамочки с колясками, по ряду теснящихся магазинчиков через дорогу. Солнце припекало затылок, и она подвинулась ближе к Антону в тень. Антон на мгновение застыл, не донеся мороженое до рта.
— Что будем делать дальше? — спросила она.
Артём лениво откинулся на спину и перекинул колосок, который жевал, из правого уголка рта в левый. Все взглянули на него. Из-под потрепанной бейсболки сверкнул черный глаз.
— Можем сходить на пляж, здесь недалеко.
— Захватим чего-нибудь пожевать? — спросил Стёпа, — я сбегаю в магазин. Кто что хочет?
— Откуда такие богатства? — поинтересовался Костя.
— В прошлые выходные копал огород у старушки Карлы.
Старушка Карла была древняя, как мир, Артём однажды предположил, что она видела динозавров. Она жила в самом конце деревни, похоронила двух детей и мужа, и конечно, её не звали Карла. Её звали Зина, но она курила как паровоз и постоянно рассказывала истории из своей молодости, когда играла на сцене провинциального театра некую Карлу. Дети любили её, потому что она всегда щедро одаривала их за работу. Девчонки помогали ей по дому, мальчишки — в огороде в целый гектар.
Костя попросил банку пепси, Антон бантончик «Пикник», Артём заказал маленькую пачку чипсов «Лейз» со вкусом паприки, Майя стеснительно промолчала, Стёпа улыбнулся и ушел через дорогу в магазин. Там он пробыл слишком долго даже для себя самого. Друзья знали, что Стёпа тщательно вычитывает состав на упаковке каждого продукта и всегда торчит возле полок целую вечность.
— Господи, он как мой дед, — воскликнул Костя, — того тоже если послать в магазин, то можно уже не ждать. Только по другой причине: он идет туда через соседа, который гонит самогон.
— Да, маразм крепчает, — добродушно пошутил Антон, остальные улыбнулись. Но Майя встревожилась ни с того ни с сего.
— Надо проверить, что-то не так, — сказала она, поднимаясь на ноги.
Позже она не могла объяснить, откуда знала, что Стёпе нужна помощь, сработала интуиция, не иначе.
Друзья перебежали улицу в неположенном месте, перескочив через низкое ограждение парка, и подошли к продуктовому магазину, где скрылся Стёпа двадцать минут назад. Но внезапно Артём остановился.
Из грязного проулка между близко расположенными зданиями, где стояли мусорные баки, внезапно раздались знакомые голоса, а потом отчаянный, но сразу приглушённый вопль. Вопль они узнали.
— Стёпа!
Ребята сорвались с места одновременно, пробежали, лавируя между лужами помоев от мусорных баков и оказались на заднем дворе продуктового магазина. Среди деревянных поддонов и ящиков, сваленных в кучу у стены, стоял Стёпа. Под ногами валялись вкусности, которые он купил для своих друзей. Его футболка была задрана и натянута ему на голову, толстый живот вывалился через пояс легких брюк. Руки его держали два рослых пацана лет пятнадцати, а еще двое гикали, ржали и шлепали по его пузу ладонями, оставляя красные отметины на белой коже. Это были Малашин и Синявский. Горского с ними не было.
Артём остолбенел на мгновение, увидев эту картину, Майя беззвучно ахнула, а потом мальчишки бегом кинулись Степе на помощь. На бегу Костя сорвал с мусорного бака крышку и начал с того, что хорошенько огрел Малашина ею по спине. Малашин издал смешной удивленный звук, нечто среднее между «Уф» и «Ёп» и развернулся, чтобы получить еще один удар в плечо. Артём и Антон тем временем сбили с ног Синявского, который отлетел к противоположной стене. Двое незнакомых парней отпустили руки Степы, чтобы кинуться на них. Один размахнулся и ударил Антона в живот ногой так, что тот согнулся пополам и, задохнувшись, осел у стены. Второй, растопырив руки, пошел на Артёма, словно намеревался его обнять. Стёпа выпутался из собственной футболки, лицо его было пунцовым, как гранат. Он издал громкий рев и бросился головой вперед, сбил с ног поднимающегося на ноги Синявского. Двое незнакомцев оглянулись, и этого хватило, чтобы Костя, держа крышку от мусорного бака на манер щита — он же был Господин Гном! — протаранил их со спины, оттеснив от Стёпы.
Артём тем временем со всей силы толкнул Малашина, но тот успел вцепиться в его пышную шевелюру, а потом в его руке сверкнуло что-то серебряное.
— Не двигаться, не то зарежу вашего друга, как свинью.
Все застыли, Антон медленно поднялся с грязного асфальта, лицо его было перекошено от боли.
— Брось крышку, — велел Малашин Косте, и «щит» с грохотом свалился на землю.
Майя замерла от ужаса, глядя, как близко к шее Артёма находился нож. Одной рукой Сергей оттягивал Артёму голову за волосы назад, второй держал лезвие прямо у его кадыка. Она не была уверена, что Малашин действительно осмелится воспользоваться ножом, но проверять желания не возникло. В панике она оглянулась, но не нашла ничего, что могло бы помочь.
И тогда Майя взялась за единственное оружие, которое у неё было всегда — слова.
— Межмирье! — выкрикнула она пронзительным высоким голосом, — Велариан! Силармонт! Лозриэль! Мертвые Топи, Черная Впадина, Туманные земли, Незримая Богиня! Белая Крепость! Беличий Мост!
У хулиганов одинаково вытянулись лица, они, как в плохих комедиях, ошеломленно застыли на месте, синхронно повернув головы к ней, и в этот момент Артём вцепился в руку под его лицом зубами.
— Аааааааа!
Внезапно ощутив, что его больше никто не держит, Артём извернулся, отскочил от Малашина, размахнулся и врезал тому между ног. Тот пискнул, словно маленькая девочка, колени его сложились, и он повалился на грязный асфальт. Артём оглушительно крикнул «Бегите!», схватил Майю за руку и потащил её за собой.
Бегать они умели.
Выскакивая из проулка, ребята припустили в сторону пляжа. Малашин, Синявский и двое ублюдков гнались за ними метрах в пятидесяти, не больше. Друзья миновали парк, где на лужайке все еще лежали их велосипеды, свернули на жилую улицу возле здания местной администрации и припустили по ней что есть духу.
— Сюда! — крикнул Артём, бежавший впереди. Майя внезапно поняла, что он все еще держит её за руку, и сжала пальцы.
Миновав улицу с шестиэтажными домами, они попали на разбитую проселочную дорогу, припустили по ней. Топот сзади не стихал, Майя задыхалась, она осознала, что долго бежать так не сможет, слегка дернула Артёма за руку. Он взглянул на неё и коротко кивнул.
— Продержись… еще… немного… — сквозь сбившееся дыхание проговорил он.
Майя отвечать не рискнула, лишь кивнула. Рядом бежал Стёпа с удивительной быстротой для его комплекции, Костя и Антон слегка отстали. Девочка улучила момент на повороте и оглянулась. Хулиганы догоняли их на прямой дистанции, Антон бежал так же быстро, как и все, но был так бледен, что, казалось, ещё чуть-чуть и свалится в обморок.
— Еще немного, Майя, еще немного. Я знаю одно место. — Бормотал Артём.
Они миновали последний дом, резко завернули вправо и, пока Малашин, Синявский и прочие отморозки остались за поворотом, ворвались на каменистый поросший пышной растительностью берег широкой реки. Мрассу катила перед ними свои темно-синие воды.
— Скорее, у нас меньше десяти секунд! — Артём залез в камыши и приподнял гнилую перевернутую лодку. — Сюда.
Майя на бегу скользнула под лодку, ободрав колени и локти о камни. К ней тут же забрались Антон и Костя. Больше места не было, они лежали друг на друге. Через щель между досками, она увидела, как Артём и Стёпа скрылись в камышах, и все стихло.
Разъяренные Малашин и Синявский вместе со своими новыми дружками ворвались на берег и бестолково затоптались на месте.
— Где они? — заорал Синявский, — где эти малолетние падлы?!
— В камышах, больше им негде спрятаться, — ответил один из дружков.
Они тяжело потопали к заросшему берегу реки, разводя руками растительность. Малашин приблизился прямо к лодке, под которой, чуть дыша, лежали ребята, пнул её ногой со злости и прошел мимо. Они искали целую вечность, наконец один из дружков сказал:
— Ну их нахрен, Серый, жрать охота, пошли отсюда.
Малашин свирепо осмотрел шелестящие на ветру камыши, потом спросил:
— Спички есть?
Майя беззвучно ахнула под лодкой. Примерно та же реакция была и у хулиганов.
— Ты рехнулся что ли? Хочешь поджечь камыш?
— Тут его целый лес, ты устроишь пожар.
Малашин досадливо сплюнул возле лодки и направился прочь.
Когда они ушли, ребята еще какое-то время лежали, затаив дыхание, но потом послышались острожные шаги, и лодку приподняли.
— Вылезайте.
Артём помог им выбраться. Лицо Антона было нежно-зеленого цвета. Он быстрыми шагами отошел в камыши, и его вырвало. Лицо Степы было таким несчастным, будто это он был во всем виноват.
— Простите, если бы я не пошел в магазин…
— Ты не мог знать, что они там, чувак, — попытался вразумить его Костя, но Стёпа отвернулся к реке. Майя заметила, как он мельком вытирает глаза.
Из зарослей показался Антон, выглядел он неважно.
— Что б я сдох, если не почувствовал вкус своих кишок, — простонал он, — этот гад так мне врезал, что я до сих пор сомневаюсь, цела ли селезёнка…
— Тебе надо лечь, идемте на пляж.
Артём повел их узкой тропкой вдоль камышей, и вскоре они вышли на широкую песчаную отмель. Здесь Мрассу делала поворот, обходя большой гористый холм, и на берегу намыло много мелкой гальки и чистого песка. Горная ретивая речка превращалась тут в тихую, ленивую заводь. Пляжем, конечно, это место назвать было нельзя, но Майя видела несколько горожан, расстеливших одеяла и наслаждающихся солнечной погодой. Вода была кристально чистой, сквозь неё можно было разглядеть камешки, выстилающие дно, кое-где даже плавали смелые мальки небольшими стайками.
Антон с облегчением улегся на траву чуть дальше каменистого берега. Мальчишки уселись прямо возле кромки тихой воды на теплых камнях. Майя посмотрела на печального Степу. Он, сам того не замечая, прижимал руки к животу, и она догадалась, что он думает о красных пятнах, которые оставались от шлепков. О красных пятнах на толстом животе.
Майя села рядом с ним и незаметно коснулась его руки. Стёпа повернул к ней голову, на его щеках были заметны высохшие дорожки слез.
— Расскажи что-нибудь, Лозриэль, — попросила она, — у эльфов всегда найдется песня или баллада, на любой случай жизни.
Стёпа легонько улыбнулся, лицо его слегка посветлело, он бросил взгляд на реку.
— Про эту реку есть красивая легенда, — тихо сказал он, — жил на свете юноша Томь и полюбил он девушку Мрассу, но её отец был против их свадьбы, потому что Томь был неподобающим женихом для его дочери. Отослал он Томь далеко. Тогда его дочь стала так много плакать, что вскоре превратилась в реку. Томь узнал об этом и последовал за ней, тоже став водой. Но и тут им не было суждено быть вместе, между ними стояла огромная скала. Тогда влюбленная Мрассу разбила эту скалу и слилась со своим возлюбленным. Огромные глыбы по сей день лежат в её водах, как напоминание, что для настоящей любви не страшны никакие скалы.
Майя улыбнулась, когда Стёпа посмотрел на неё. Его щеки слегка заалелись.
— Еще, вода в этой реке такая чистая, что её можно пить, — добавил он, — потому что на ней не стоят заводы, и в воду не попадают никакие отходы.
К ним подошел Антон.
— Тебе лучше? — поинтересовался Артём, — могу добежать до аптеки, на обезболивающее у меня хватит.
Антон мотнул головой, сел рядом с ними. Они сидели некоторое время в рядочек, по очереди бросая по воде плоские камешки и наблюдая, чей камешек сделает больше подскоков, прежде чем утонет. Потом Майя решительно поднялась на ноги и сбросила мягкие кеды.
— Что ты делаешь? — недоуменно спросил Стёпа.
— А на что похоже? — игриво отозвалась она. Стянула носки, легко сбросила шорты и блузу, оставшись в хлопковом нижнем белье. Мальчишки смотрели на неё, разинув рты, но — странное дело — робости она не ощущала, ощущала лишь восторженное безрассудство.
Майя замотала длинную косу в высокий пучок, закрепила её резинкой, успела поймать неодобрительный взгляд одной из женщин, отдыхающей на одеяле, а потом бегом кинулась в воду, рассыпая веера серебряных брызг.
— Ты так рассказывал про эту речку, Стёпа, что не искупаться в ней —это кощунство! — весело крикнула она.
— Но вода слишком холодная в это время года, она еще не прогрелась, — сказал Стёпа сипло. Она лишь отмахнулась от него, легла в хрусталь блестевших на солнце маленьких волн, бодро пискнула от холода и поплыла.
Мальчики переглянулись. Артём встал и решительно стянул с себя футболку, не прошло и минуты, как они все оказались в воде. Купание получилось быстрым, все же в мае горная река совсем к нему не располагала, но веселым.
Вечером, лежа в постели, Майя вспоминала, как беззаботно они плескались, как Стёпа вздумал показывать кита, и все надорвали животы от смеха. Как потом дрожали на майском ветерке, пока обсыхали, но постоянно смеялись и не могли остановиться. Будто открылись какие-то неведомые шлюзы смеха, которые открываются лишь в детстве. Став взрослыми, люди уже не могут вспомнить, как смеяться по-настоящему.
Майя вспоминала мокрые, прилипшие ко лбу волосы Артёма, его озорные черные глаза, застенчивую улыбку Стёпы и его смешные кудряшки-пружинки. Синеву глаз Антона, крепкие пальцы Кости, с белыми полумесяцами на ногтях. В груди у неё цвели майские цветы, теплилось сильное священное чувство, которое ходило рука об руку с любовью. Она заснула, а сверкающая на солнце река и улыбающиеся друзья сторожили её сон.
***
— Мы можем пойти этой дорогой до Туманных Земель, она короче, но идет через лес.
— Это, наверное, не просто лес, — усмехнулся Артём, — я прав, Майя?
Девочка загадочно пожала плечами.
— Кто знает…
Друзья сидели, близко придвинувшись друг к другу, в школьном дворе, голова к голове, низко склонившись над картой Межмирья. Красной пунктирной чертой был проложен их маршрут, заканчивающийся в Горном Городе. Мальчики обсуждали, как они могут пройти безопаснее и быстрее к Таинственной горе, где располагалась Академия чародеев. Майя улыбалась. Она продумала все так, что какой бы путь они не выбрали, везде хватало приключений.
Небо пасмурно хмурилось, вчерашний день казался нереальным в своей солнечности и жаре, выйдя сегодня на улицу с утра, Майя вернулась за кофтой. Сейчас ей не верилось, что вчера она купалась в реке. Девочка встала на ноги, потянулась и огляделась.
Большой школьный двор преобразился и расширился благодаря растаявшим сугробам и зеленым газонам. Качели и горки были в полтора раза выше, чем казалось зимой, потрескавшийся асфальт пестрил классиками и разноцветными неуклюжими рисунками. Старый ворчливый дворник в дальнем углу двора красил ограду в коричневый цвет и недобро поглядывал на малышню, которая вертелась рядом. Возле длинного деревянного стола расположились Зубкова, Митрошкина, Лысенко, Смирнова и прочий цвет седьмой параллели. Они сидели на спинке скамейки, поставив ноги на сиденье, обменивались журналами, хохотали и всячески старались выглядеть круто. С наступлением тепла Горский с дружками перестали появляться в школе вовсе, что было подарком судьбы. Можно было спокойно проводить перемены за игрой или разговорами.
Рита внезапно заметила, что Майя смотрит в её сторону и подняла средний палец с облупленным красным лаком на ногте. Майя закатила глаза и отвернулась. Взгляд её упал еще на одну компанию, центром которой был Василий Третьянов.
В него были влюблены все девочки старше четырнадцати лет, это было модно — быть влюбленным в Третьянова. Он был высоким светловолосым пятнадцатилетним парнем, носил аккуратную кожаную сумку вместо обычного рюкзака и стрижку «Каскад», которая выделяла его особенным образом. Волосы его лежали небрежно, на косой пробор, длинная челка с одной стороны касалась скулы, и Вася её постоянно сдувал. От этого его жеста девочки падали в обморок. Не Майя, те что послабее. Он хорошо учился и в целом был неплохим парнем, но всеобщее внимание его разбаловало. Он казался высокомерным, смотрел на всех с пренебрежением и всячески демонстрировал своё превосходство.
Вот и сейчас Вася сидел в окружении своих друзей и воздыхательниц на центральной скамейке, в руках у него был листок бумаги, а прямо напротив стояла Саша. Стояла, опустив голову, съёжившись, словно всеми силами пыталась убежать, но не могла.
Вася показал ей листок и что-то спросил, она на секунду подняла глаза, чтобы скользнуть по нему взглядом, потом снова их опустила и кивнула. За спиной Третьянова послышалось насмешливое хихиканье, ехидно зашептались девчонки, склонившись друг к другу и при этом не отрывая взгляда от краснеющей Саши, уже готовой провалиться сквозь землю.
Майя нахмурилась. Происходила какая-то нездоровая ерунда, и её сестра была гвоздем программы. Потом девочка подумала, что жизнь Саши её вообще не должна волновать, потому что протекала она в параллельной вселенной, скучной, наполненной всякой бессмысленной дребеденью, и настолько далёкой, что туда не добрался бы сам Хан Соло. И она отвернулась от неё.
Мальчики как раз закончили обсуждение.
— Так что вы решили? — насмешливо спросила Майя.
— Мы пойдем кружным путем, через Сонное ущелье, потом поднимемся на эту небольшую гору и спустимся здесь, у поселения южан, чтобы отдохнуть. — Антон водил пальцем по карте, — попросим добрых людей дать нам кров и еду. Как тебе план?
Четыре мальчишеских лица обратились к Майе.
— Хороший план. В ущелье вас будет поджидать сюрприз, —предупредила она, — да и деревня не совсем обычная…
Друзья задумчиво помолчали, потом Артём выразил всеобщее мнение:
— Есть граница у твоей фантазии, Майя? Неужели ты все уже рассчитала? Совсем все?
— Почти, — скромно ответила она, — вы же хотите интересную игру, не так ли?
Со звонком, возвещавшим конец большой перемены, река учеников неохотно потекла в школьные двери. Майя не пошла сразу на урок, а завернула в туалет для девочек на первом этаже и тут же услышала приглушенные рыдания. Голос Саши она узнала сразу, но решительно направилась к раковине. После того, как она вошла, рыдания оборвались, будто тот, кто плакал — Саша! — не хотел, чтобы его слышали.
«Что ж, так даже лучше, — подумала Майя, полоща руки в холодной воде, — она сама не хочет, чтобы её трогали». Но потом девочка подняла голову и в мутном зеркале увидела своё лицо, встревоженное и виноватое.
— Блин. — Досадливо бросила она, покачала головой, а потом развернулась. — Эй, кто тут? С тобой все в порядке?
Секунду Саша не отвечала, затем раздался её недовольный голос:
— Не твоё дело, иди, куда шла.
Майя закатила глаза, беззвучно передразнила сестру, выключила кран и снова обернулась к кабинкам, прислонившись поясницей к раковине.
— Я знаю, что это ты, Саша, тебе нужна помощь?
— Нет! — срывающимся голосом крикнула она из кабинки, — уходи!
 Девочка начала кивать еще до ответа, то, что её гнали прочь было ожидаемо. Майя вздохнула, оттолкнулась от раковины, мельком подумала, что слишком часто опаздывает на уроки из-за разборок с друзьями или родственниками. Она подошла к кабинке и остановилась перед разрисованной дверью, засунув руки в карманы.
— Слушай, давай пропустим ту часть, когда ты орешь на меня, а я — на тебя, и перейдём к делу. Так что стряслось?
На последнем предложении Майя добавила в голос теплоты, и по ту сторону двери повисла озадаченная тишина.
— Почему все так? — внезапно жалобным голосом спросила Саша, — я ведь совсем не уродина, правда? Почему тогда у меня ничего не получается?
Майя пока понятия не имела, о чем говорит сестра, но с одним было сложно поспорить.
— Вообще не уродина, — согласилась она, — ты очень даже красивая. С чего ты взяла, что ты уродина? Кто тебе такое сказал?
За дверью громко шмыгнули носом.
— Я стараюсь изо всех сил нравиться. Стараюсь везде быть своей, а для этого… для этого нужно уметь подстраиваться под правила. И я все их знаю! Но почему же я до сих пор не своя?!
Майя немного помолчала, обдумывая сказанное.
— Может, ты слишком стараешься? В этом дело?
Из-за двери послышался шорох, потом она открылась, и показалось заплаканное лицо Саши. Рыжие волосы растрепались, по лицу размазалась косметика, глаза опухли, руки и шея пошли красными пятнами от плача.
— Да уж, — скептически произнесла Майя, оглядев сестру, — беру свои слова обратно, ты — чудище.
Саша истерично хохотнула и вытерла красные глаза. Майя улыбнулась, подвела её к зеркалу, достала носовой платок. Пока Саша шумно сморкалась, смывала с лица черные потеки туши и приглаживала волосы, она стояла поодаль, задумчиво наблюдая за действиями сестры. В ней вяло копошилось чувство вины за прогулянный урок литературы, который сейчас шел.
— Что стряслось? — спросила Майя мягко, когда Саша перестала икать и выключила воду. Некоторое время они просто молчали, и девочка попробовала ещё раз, — только не говори, что написала Третьянову любовное письмо.
— Совсем паршиво, да?
Майя пожала плечами.
— Не ты первая, не ты последняя, если честно, понятия не имею, что девочки в нём находят. Он же без своей популярности, что ноль без палочки.
Саша опустила голову, пальцы тревожно принялись ковырять заусенцы.
— Он красивый…
Майя прямо взглянула на неё с долей удивления во взгляде.
— Боже мой, неужели ты и вправду в него влюблена?
Саша пожала плечами. На её ресницах снова начали собираться слезы. Майя наблюдала, как они крупнели и множились, а потом сорвались вниз и окончили свой путь на грязном полу туалета.
— Слушай, ты сказала, что стараешься всем нравиться — зачем?
— Как зачем? — от изумления Саша даже перестала плакать.
— Ну, зачем это тебе нужно? Какая в этом цель?
Саша смотрела на неё, явно не понимая, о чем её спрашивают. Тогда Майя на секунду задумалась, затем произнесла:
— Ты знаешь, кто такой боггарт? Нет? Боггарт — существо, которое превращается в то, чего человек боится больше всего. Он настолько часто превращается в страхи людей, что совсем забыл, каков его истинный облик.  И в некотором смысле он не существует, потому что постоянно меняется. Он потерял своё отражение в зеркале. Ты можешь подстраиваться под правила и других людей, можешь менять форму, но тогда тебя просто нет. Ты не существуешь, но всем нравишься, потому что они видят в тебе то, что хотят. Но ты так же можешь существовать, принять свой истинный облик и все равно кому-то нравиться, или не нравиться, в чем, как я думаю, нет ничего дурного.
Саша молчала, хмурясь на сестру, обдумывая слова, потом медленно проговорила:
— Но… тогда у меня не останется друзей…
— Настоящие твои друзья будут с тобой, даже если ты их сгоряча огреешь кочергой. — Заявила Майя, и Саша приподняла брови.
— Ты уверена?
— Нет, это уж слишком, — признала Майя, — но метафору ты уловила?
Саша кивнула задумчиво.
— Тебе не нужны друзья, которые заставляют тебя подчиняться каким-то правилам. Вы сами пишете свои правила, вы принимаете друг друга с тем, что есть. А если нет, то появятся другие люди, которые оценят твои достоинства и будут лишь улыбаться на твои недостатки. Ты не должна терять своё отражение в зеркале. Стань собой, и может быть Третьянов заметит, что ты — не все эти толпы девчонок, что бегают за ним. Ты — это ты.
— А тебе удается?
— Конечно. Я же Свинка. — Саша почему-то виновато улыбнулась, хотя к прозвищу Майи не была причастна. — Но мне наплевать, потому что есть те, кто считает меня Незримой Богиней.
— Кем?
— Не важно, — засмеялась Майя, — ты главное делай то, что тебе действительно нравится, общайся с теми, кто интересен, вне зависимости, популярен он или нет. Общайся на те темы, которые интересны тебе. И ты увидишь, как круто все может измениться в один момент.
— Ты правда так думаешь?
Майя кивнула, ободряюще хлопнула сестру по плечу, подозревая, что таких жестов набралась у мальчишек, и направилась к двери. Возможно, она успеет на последние пятнадцать минут литературы…
— Майя, — позвала Саша. Пришлось обернуться, — почему ты заговорила со мной?
— Что? — она и вправду не поняла вопроса.
— Я была с тобой груба, и мы не подруги… — промямлила Саша, слегка покраснев, — почему? Ты могла просто уйти, но ты заговорила со мной.
Майя пожала плечами.
— А как же иначе? — и скрылась за дверью.
***
В назначенный час воскресного дня Майя прибежала по тайной тропе к Красной Крепости. Заглянув внутрь домика на дереве, она увидела, что никого еще нет. Она залезла на крышу и села дописывать нападение троллей в Сонной лощине. Сюжет получался великолепный, девочка даже тихонько взвизгивала от восторга, предвкушая игру. Прошло полчаса, когда Майя услышала шелестящие шаги и подняла голову от исчерканных текстов.
К ней приближался Артём.
— Никто сегодня не придет, — сообщил он, подтянулся на руках и ловко забрался к ней на крышу.
— Почему? — расстроилась Майя, — сегодня нападение троллей…
— Знаю. — Он вытянулся в полный рост на крыше Крепости, слегка потеснив её, закинул руки за голову и прищурился. Дрожащие тени от листьев расцветили его лицо. — Стёпа чем-то отравился, Антона мать посадила на домашний арест. Костя занят с отцом. Так что сегодня мы одни.
Майя вздохнула. Какое-то время они не разговаривали. Артём, кажется, задремал, а она лениво зарисовывала тролля на чистой странице. Минуты сливались в тягучий поток спокойного времени выходного дня, щебетали птицы, откуда-то издалека тянуло костром. Думать ни о чем не хотелось. Теперь, когда зима ушла, и деревья распушились зелеными ветвями, Красную Крепость было не так просто заметить в лесу. Недавно мальчики замаскировали её ветками и зеленью, которая уже высохла, но так было еще лучше. Можно было не бояться, что нагрянут нежданные гости.
— Клево.
Майя вздрогнула и обернулась. Артём, приподнявшись на локтях, разглядывал рисунок.
— Чем закончится битва с троллями?
Девочка пожала плечами.
— Я еще не дописала сцену.
— Но ты же уже знаешь, что будет дальше?
— Вовсе нет, — улыбнулась она.
Артём сел, глядя на неё с любопытством.
— Как это?
Майя нарисовала еще несколько линий на листе, заканчивая набросок.
— Писатель не всегда знает, чем закончится его история. Персонажи решают сами.  — Она улыбнулась, увидев озадаченное лицо Артёма, — образы, которые ты создаешь, говорят с тобой и иногда делают то, чего ты от них не ожидаешь. Однажды Пушкин сказал своему приятелю: «Знаешь, что удрала моя Татьяна? Она вышла замуж!». Он не планировал её брак в «Евгении Онегине», она сама так решила.
— Но… — протянул Артём, — как такое возможно?
— Когда ты создаешь человека из слов, абзацев и страниц, он становится почти реальным в твоей голове. Это как лепить скульптуру из ничего: вот её не было, а вот она есть. Ты сам наделяешь его характером, личностными качествами, даёшь ему эмоции, которые он проживает, но в определённый момент все выходит из-под контроля. Персонаж ставит тебя в такую ситуацию, когда ты просто не можешь написать иначе, даже если очень хочешь этого.
Артём смотрел на неё завороженно черными глазами, как непроглядная ночь, и Майя видела в них своё отражение.
— Удивительно, — проговорил он.
Майя опустила взгляд на рисунок, и её длинные ресницы отбросили на щёки густые тени. Артём залюбовался ими.
— Это единственное, что спасало меня в приюте. Мои слова и строчки.
Улыбка исчезла с лица мальчика. Он ничего не ответил, лишь склонил голову к плечу. Майя была благодарна другу за то, что он никогда не задавал навязчивых вопросов, а просто слушал. Артём умел слушать.
— Но и это пришло не сразу, — продолжала она тихо, опустив глаза, — когда все произошло, я же головой ударилась, и потом меня еще раз оглушило, так что после я провела несколько дней в больнице. Потом у меня два месяца были головные боли, ни с того ни с сего хотелось спать. Я уставала так сильно уже к середине дня, что не могла даже ручку держать в руке. А потом начало падать зрение… но на свое здоровье мне тогда было начхать. Меня вообще мало что волновало тогда. — Артём сочувственно кивнул, Майя заметила это краем глаза. — Мне было не по себе от громких звуков и скопления народа. В толпе я до сих пор ощущаю себя тревожно. Боюсь, когда вокруг меня много людей.
Артём вспомнил все те перемены, что Майя проводила одна, вдали от всех на школьном дворе, когда они еще не стали друзьями. Тогда все решили, что она задавака и воображала. Он вспомнил так же и то, как чуть бледнели её щёки, когда она находилась среди стихийно образовавшейся толпы: на рынке или в очереди к школе с большой перемены, в булочной или даже Красной Крепости. Майя всегда старалась сесть так, чтобы её сильно не зажимали в углу, хотя ребята росли, а их домик на дереве — нет, и помещаться впятером внутри было уже не так легко. Антон всегда шутил, что «барышне надо больше личного пространства», только из них никто не мог догадаться об истинных причинах отстранения Майи.
— Знаешь, когда в твоей жизни происходит нечто подобное, все начинают суетиться. — Снова негромко заговорила Майя, водя по листку карандашом, — на самом деле, никто не знает, как нужно действовать правильно в таких случаях, как себя вести. Психологи, соцработники, следователи, воспитатели в приюте — столько людей вокруг! И все жалеют тебя, разговаривают таким, знаешь, приглушённым, мерзким, елейным голосочком, будто с душевнобольной! Пытаются запихать в тебя как можно больше еды, смотрят тревожно, стараются не отходить ни на шаг, прикасаются, как им кажется, ободряюще, а на самом деле у меня аж мурашки бежали от отвращения к ним ко всем. Они все твердили, что время лечит, что всё будет хорошо, что со временем всё забудется, я еще молода — ха! — будто это имеет какое-то значение!.. Я их всех ненавидела. Всех. Я думала: почему именно моя мама? Почему не кто-то из них, или кто-то другой? Почему не мама другой девочки? Сейчас мне стыдно за эти мысли.
 Майя немного помолчала. Артёму до ужаса хотелось сказать что-то умное и стоящее, чтобы выразить, насколько он хочет помочь ей, но в голову ничего не шло. Он тоже не знал, что нужно отвечать в таких ситуациях.
— И вот, когда поживешь в этом во всем неделю, ещё одну, месяц, наполняешься такой злобой, такой обидой, что ничего больше внутри не остаётся. Исчезает всё, и ты превращаешься в злобное, чёрствое существо, с чудовищным чувством вины. И живёшь по инерции. Ходишь, ешь, дышишь, но ничего не чувствуешь. Словно… оболочка. — Она взглянула на Артёма, глаза её были абсолютно сухи. — Сколько раз я слышала, что мне повезло. Там же погибло много людей, а я осталась живая. Все говорили: повезло, что осталась цела. Но я не осталась цела. Я лишилась мамы, части собственной жизни, чудовищно большой и важной части, так что мне оставалось жить разорванной, однобокой, не целой…
Последние слова ошеломили Артёма. Он будто ощутил на себе отголосок той боли, которая мучила девочку всё это время, и поразился тому, насколько точно она передала это чувство. В груди защемило, так ему стало её жаль, но он продолжал просто слушать.
— А потом я просто взяла в руки лист бумаги и начала писать. Через неделю был готов один рассказ, потом второй... — Девочка грустно улыбнулась. — В словах — великая сила…
Артём молчал, внимательно глядя, как Майя, опустив светлые ресницы, докрашивает зеленое тело тролля, берет желтый карандаш и начинает раскрашивать песок под его ногами. Несколько минут проползли в полной тишине.
— Какой она была? — спросил он тихо.
Майя снова взглянула на него, и взгляд её был удивительно светлым. Мальчик ожидал, что она всё же начнёт плакать, но, к его удивлению, бледные, сухие губы девочки сложились в тёплую улыбку.
— Доброй. Забавной. Красивой. Ты знаешь, я не могу вспомнить о маме чего-то действительно стоящего, чего-то весомого, какого-то важного события. В голову лезет какая-то ерунда, вроде её любимых песен, любимых блюд, тканей. Она любила всё яркое, блестящее, всегда сравнивала себя с сороками, — Майя мягко рассмеялась. От этого смеха Артём тоже улыбнулся. — У неё была шляпка с пайетками, которую мама сама расшила. Мы ходили летом на пляж, и её шляпка сверкала так ярко, что одна пожилая дама даже попросила её снять, потому что она слепила её. Я помню, как мама вставала воскресными утрами рано-рано, чтобы испечь мне блинчики. Я помню фиолетовое платье, в котором она пришла на мой праздник сентября. И мягкие пряди её волос, у неё были такие же волосы, как у меня, и они смешно топорщились, когда мама снимала шерстяную шапку. Торчали антеннами. Когда я болела в детстве, она читала мне книжку «Бродяги севера», про медвежонка и щенка, связанных веревкой. Она так уставала на работе, но я каждый раз просила её почитать еще. Мне было стыдно за то, что я её прошу, но я ничего не могла поделать. Мне страшно хотелось узнать, что будет дальше с медвежонком и щенком.
— Я думаю, это и есть то, что нужно помнить, — ровно проговорил Артём. Майя кивнула.
— Мама могла расплакаться над каким-нибудь мультиком, или вообще от какой-то ерунды, вроде трогательной надписи на рекламном щитке. А уж программу «Жди меня» ей вообще нельзя было показывать.
Артём усмехнулся.
— Да, моя тоже постоянно рыдала, когда её смотрела.
— У тебя прекрасная мама. — Майя потянулась к другу и накрыла его руку своей. В чёрных глазах Артёма вспыхнули звёзды.
Они пробыли в Красной Крепости почти до самого заката. Читали книги, журналы, жевали принесенные бутерброды и конфеты. Молчали. Артём показал ей, что научился ходить на руках. Сходили вместе на речку, разожгли костер и жарили на палках оставшуюся колбасу.
Оранжевое солнце уже коснулось лучами верхушек деревьев, вытянув тени и сделав все вокруг бронзовым. Майя сидела на небольшом песчаном пляжике, смотрела, как ветер гонит по воде мелкую рябь.
— Красиво.
Артём помолчал немного, потом поднялся на ноги.
— Идём, покажу кое-что.
Они спустились вниз по глинистому склону, прошли через заросли камыша по песчаной кромке возле самой воды и вышли на соседнюю поляну. Здесь речка делала поворот, берег не был приспособлен для купания, везде валялись коряжестые бревна и выжженные островки бывших костров. Майя увидела вдалеке деревянный пирс, покосившийся и потемневший от времени. Рядом с ним лежали разломанные лодки с дырявым дном.
— Здесь много рыбы, и сюда приходят рыбаки. — Сказал Артём, обходя камни и заросли, — мы с отцом тоже однажды рыбачили тут на резиновой лодке.
Майя бросила взгляд на кудрявый затылок Артёма, идущего впереди. Он редко заговаривал об отце, а когда делал это, становился таким грустным, что все сразу старались перевести тему.
— Мы пойдем сюда? — с сомнением спросила девочка, оглядывая подгнившие доски пирса.
— Не бойся, я тут ходил сто раз. Выдержит.
Они осторожно вышли на самый край, и Майя поняла, почему он привел её сюда.
Тихая заводь была чистейшим зеркалом. В нём отражались перевернутые близнецы деревьев, обступивших залив, коричневая кромка берега и оранжевое небо с последними всполохами закатного солнца. Весна дышала полной грудью здесь, в этом тихом, чудесном месте. Она, казалось, разворачивала свои огромные, теплые крылья, пахнущие майскими цветами, вечерним ветром и душистой зеленью молодых ветвей.
— Ух ты… — выдохнула Майя.
Артём стоял рядом, засунув руки в карманы.
— Красиво, правда? Это моё любимое место. Летом тут постоянно ныряют с пирса, глубина здесь приличная, и вода теплее, чем на открытой реке. А сейчас народу меньше.
— Как тихо.
Девочка краем глаза видела, что он повернул голову и смотрит теперь на неё, но не могла оторвать взгляда от живописного пейзажа. Ей захотелось описать, насколько он был чарующим и загадочным, отразить его словами, как отражает эта вода. В её голове пронеслись десятки эпитетов и сравнений. Она улыбнулась.
 — Тайная Гавань…
Девочка встретилась с Артёмом глазами и поняла, что он не слышал слов. Артём скользил взглядом по её лицу и золотистой растрепанной косе, ветер трепал на нем тонкую клетчатую рубашку. В черных, как воронье перо, волосах запуталось медное солнце.
Майя вдруг отчетливо поняла, что сейчас произойдет.
Он робко шагнул к ней. Сердце болезненно ёкнуло в груди, дыхание оборвалось и затрепетало. Она закрыла глаза за секунду до того, как его теплые яркие губы коснулись её губ. Он не дотронулся до неё руками, не обнял, как в фильмах. Он просто её поцеловал. Всего на одно короткое мгновение мир погас, а потом взорвался небывалыми красками, невообразимыми, восторженными. Майя ощущала их и видела под сомкнутыми ресницами.
Когда он подался назад, ей пришлось открыть глаза. Артём стоял с ужасно смущенным видом, даже шея покраснела, но его глаза блестели. В них стремительно таяли те же краски, которые она видела в себе.
— Знаешь, моя мама не говорила мне, чтобы я с тобой подружился, — сдавленно проговорил он, — я все выдумал.
— Что? — едва слышно спросила Майя. Её лицу было жарко.
Он немного помолчал, напряженно наблюдая за ней. Девочка никак не могла понять, что он с таким нетерпением высматривает в её лице. Она взяла его за руку, и в черных глазах мелькнуло облегчение. Артём крепко переплел их пальцы, улыбнулся тепло и ярко, преобразился. Майя внезапно заметила, что он как будто стал выше и увереннее. В его взгляде зажегся озорной огонек.
— Ты только не задавайся, ладно? — тихо попросила она, — не хвастай перед мальчишками, что поцеловал меня.
Артём наклонил голову к плечу, обдумывая её слова, потом кивнул. Лицо его сделалось серьезным. Ей показалось, что он понял.
— Не буду.
Они просидели в Тайной Гавани до темноты, касаясь друг друга локтями. Артём спустил ноги с пирса и болтал ими, тревожа воду, Майя писала в тетради предложения. Они все почему-то заканчивались многоточием…

Глава одиннадцатая. Углы и линии

Катя Митрошкина училась неважно. С двойки на тройку по математике, на три по русскому языку, и по всем остальным предметам не блистала. Обладая уровнем интеллекта ниже среднего, как водится, она была красавицей. Одно компенсировало другое, и, как говорила её бабушка: умной девке на этом свете живется нелегко. На этом и росла Катя тринадцать лет.
На неё и впрямь обращали внимание: длинные волосы до пояса темно-каштанового цвета забавно курчавились возле лба и на висках, глаза светло-карие, почти янтарные, как у кошки, пушистые ресницы. Уже сейчас её фигурка выглядела точеной, а ноги длинными и стройными, что она не забывала подчеркивать короткими юбками и облегающими туниками. В школу она ходила в боевом раскрасе и с невероятным пушистым начесом на голове, за что постоянно была бита матерью.
В школу Катя перевелась в пятом классе, когда её мать сбежала в этот убогий городишко от очередного жениха, и никогда бы не попала в тусовку Риты, если бы сама Рита в то время не была новенькой. Рита быстро развернула кампанию в коридорах новой школы, была пробивной и наглой, собрала вокруг себя таких же, как она, и Кате пришлось соответствовать. Митрошкина не любила школу, постоянные скучные разговоры ни о чем, унылые дни, похожие друг на друга, зануды-учителя, скучные уроки. Зачем ей было учиться, когда бабушка сказала, что у неё уже все хорошо, и быть умной необязательно.
Бабушку Катя любила. Она по неделям жила в её маленькой однокомнатной квартирке на последнем этаже в центре городка, возле парка. Бабушка её только хвалила, гладила по волосам, не спрашивала про уроки и не возражала, если девочка гуляла допоздна. И самое главное, не пыталась воспитывать, как мать и бесконечные отчимы.
Каждый из маминых ухажёров, даже если появлялся всего на день, считал своим долгом внести вклад в её воспитание. Один из них заставлял её умываться и смывать всю косметику с лица перед школой. Она стала носить с собой зеркальце, чтобы краситься в подъезде. И был еще дядя Вова, который первый на памяти Кати продержался долго в их семье — целый месяц — даже пытался делать с ней уроки по вечерам. Всякий раз садился близко, то и дело дотрагиваясь до её плеча в тоненькой маечке, или ноги, в шерстяном носке. Было в его прикосновениях нечто странное, Катя не могла объяснить, но чувствовала… что-то. Когда она рассказала об этом матери, дядя Вова почему-то сразу исчез.
Мать Митрошкиной работала на птицефабрике, приходила домой поздно и уходила рано. По вечерам пила много вина и дочерью не интересовалась. Когда Катя была помладше, она доводила мать до белого каления нытьем. Она слонялась за ней все время, прося поиграть, почитать книжку, ей было все равно, чем заняться, лишь бы с мамой. Катя помнила те дни, когда она любила маму так сильно, что, казалось, сердце разрасталось у неё в груди и застревало в горле. Но когда она пыталась выразить эту огромную любовь, получала лишь раздосадованный взгляд и усталое «отстань, ты не видишь, что я только что пришла с работы?».
Со временем Катя уяснила, что маме больше интересны мужчины, чем она сама, и перестала спрашивать себя: в чём же я виновата?
В тот день, придя домой, Митрошкина нашла на столе записку: мать будет поздно, возможно, только с утра. На листе так же имелись указания, чтобы дочь вымыла посуду и пропылесосила квартиру, но Катя отбросила записку, скинула рюкзак на пол и открыла холодильник. В сковородке уныло лежала вчерашняя яичница и половинка поджаренной сосиски. Катя закрыла грязную дверцу холодильника.
Некоторое время девочка смотрела на залапанную, всю в отпечатках пальцев дверную ручку, потом встала и начала вновь обуваться.
Бабушка жила в двадцати минутах ходьбы, через парк можно было дойти даже быстрее. Девочка не взяла с собой ничего, все её вещи остались в рюкзаке на полу, она закинула на плечо кофту, поправила волосы перед зеркалом и покинула квартиру.
На улице уже начало смеркаться, Катя шла через парковую лужайку к асфальтовой дорожке, размышляя о том, что скоро закончится учебный год, и с утра до вечера каждый день город будет наполнен детьми. Она помнила, как любила лето, когда была младше. У неё был воздушный змей, ярко-желтый, словно солнце. Катя разматывала бечевку настолько, что змей казался крошечным с земли, ветер подхватывал его, дергал, пытался отнять, но она держала крепко. Образ желтого воздушного змея навсегда остался для неё связанным с беззаботностью раннего детства, когда есть только мама, бабушка и она, маленькая девочка.
Городок, стоящий на двух больших русских реках, меж высоких гористых холмов, поросших ельником, кедром и различными лиственными деревьями так и не смог стать для Митрошкиной домом. Здесь ничего не менялось, не бывало сильного зноя, воздух казался тяжелым из-за влажности, осенью и весной одолевали бесконечные осадки и туманы, серо и уныло что летом, что зимой. И это лето не сулило ничего хорошего взрослеющей девочке.
Катя добралась до асфальтовой дорожки, но идти дальше не спешила. Светлые бриджи и темно-красную футболку с выцветшим Микки-Маусом на груди трепал ветер, поднявшийся под вечер. Митрошкина села на качели, прислонилась виском к прохладной цепи, на которой держалось сиденье. Солнце, мигнув еще пару раз меж деревьев медно-оранжевым светом, зашло, и парк стремительно погружался в ночь. Она вдруг поняла, что вокруг нет ни души и слегка удивилась. Обычно в этом парке допоздна буянили какие-нибудь подростки, пока кто-то из жильцов близлежащих домов не вызывал милицию, устав от нецензурной ругани и громкой музыки под окнами. Но так даже лучше, людей Катя не любила.
Девочка повела взглядом по пустому парку. Горки и лесенки, детская покосившаяся карусель, чуть подальше турник и «паутинка» — куполообразная конструкция, по которой могли лазать несколько человек одновременно. Дальше детской площадки вдалеке терялась аллейка меж зеленых лужаек и вереницей скамеек, расставленных в трех-четырех метрах друг от друга. Митрошкина чувствовала, как её укачивают качели, цепь приятно холодила лоб, и не хотелось никуда идти.
Она ни с того ни с сего вдруг вспомнила, как этот толстый мальчик из параллельного класса — Морозов — приглашал её танцевать на празднике. И как Рита, Даша и Андрей высмеивали его. Он подходил к ней несколько раз, и они каждый раз смеялись. Катя тоже смеялась и говорила что-то обидное про его живот и круглое лицо, но она вовсе так не думала, нет. Ведь Морозов был единственным, кто приглашал её танцевать. Потом он танцевал со странной Анисимовой, которая дружила только с мальчишками, а мог бы танцевать с ней. Катя специально ушла от компании, чтобы оставаться одной на медленные танцы, но он больше не приглашал её.
Ей повезло больше многих, она была в крутой компании с Ритой, но иногда не разделяла её мнения. Ей было жаль новенькую девочку, которая перевелась к ним в класс два месяца назад, когда над ней все смеялись во дворе. Катя смеялась вместе со всеми, она стояла позади Риты, когда та читала её дневник, но при этом ей не было смешно, она думала: хорошо, что смеются не надо мной. «Хорошо, что Рита и я перевелись в школу одновременно и сдружились. Всё сложилось очень удачно, иначе на месте Анисимовой могла бы быть я».
Мысли медленно текли, Катя думала то об одном, то о другом, пока в животе не заурчало. Девочка нехотя поднялась с качелей и пошла в сторону выхода из парка. Поздние сумерки стерли границы деревьев, скамеек и травы, вытянули сочные майские краски, и все сделалось серым. Катя внезапно заметила, что звук её шагов слишком громкий и как-то странно отдаётся эхом в пустом парке. Она неосознанно ускорилась. А потом пришло это чувство, вызывающие мурашки по коже, чувство, продирающее беспомощностью от макушки до пят, чувство, от которого не так просто отмахнуться.
Будто за тобой наблюдают.
Катя обернулась так резко, что её волосы взлетели вокруг лица, быстро огляделась по сторонам, не сбавляя темпа, и устремилась в сторону выхода из парка. Парк упирался двумя концами в оживленные улицы, где наверняка должны были быть люди. Теплый ветерок больше не казался девочке таким уютным и безобидным, он дул пылью по ногам и зловеще шумел в невысоких деревьях. Катя потянулась за кофтой, чтобы надеть её, и внезапно остановилась.
— Черт, я забыла кофту на качелях!
Она сказала это вслух, чтобы отогнать растущее иррациональное беспокойство. Вокруг по-прежнему не было ни души, и непонятно, чего вдруг испугалась девочка: ветра? деревьев?
Катя потопталась на месте. Возвращаться на детскую площадку не хотелось, она уже прошла половину парка и была почти у выхода, но с другой стороны за потерянную кофту ей крепко влетит от матери. Придется слушать длинный монолог о том, как она вкалывает на птицефабрике за гроши, чтобы хоть чем-то прикрыть неблагодарные плечи дочери, а та совершенно этого не ценит.
— Я ценю, — произнесла девочка жалобно, не от того, что прониклась увещеваниями матери, а от того, что возвращаться к качелям действительно было страшно.
Когда неделей позже следствие восстановило цепочку событий, мать Митрошкиной поняла, что её бедная девочка вполне могла бы остаться живой, если бы не возвратилась за кофтой в тот вечер. Она подумала, что могла бы взять несколько ночных дежурств в институте, где подрабатывала, только бы купить новую кофту дочери. Похоронили Катю в новой кофте.
Но сейчас Митрошкина быстро шагала обратно по дорожке к детской площадке, ветер летел за ней в кронах деревьев, бросал под ноги песок и мелкую пыль. Качели раскачивались от порывов, её кофта лежала на земле под ними.
Катя остановилась, огляделась. Чувство, что кто-то наблюдает за ней, усилилось как никогда. Ей казалось, будто она видит кого-то в темных подстриженных кустах прямо перед собой, какую-то фигуру, сливающуюся с темнотой.
Девочка медленно нагнулась, не отрывая взгляда от живой изгороди, в любой момент готовая бежать от любого шороха. Рука её нащупала мягкую ткань кофты. Она прижала её к груди, медленно поднялась на ноги, и вдруг поняла, что поздно. Она знала, знала, не оборачиваясь: то, что за ней наблюдало — прямо позади неё. Каким-то образом оно смогло подойти (подлететь!) так близко и неслышно, словно призрак. Катя застыла, чувствуя, как от ужаса немеют конечности, и сухой язык прилипает к нёбу. Ей показалось, что нечто дотронулось до её пушистых волос почти неосязаемо, спина в одно мгновение покрылась ледяным потом.
«Может быть, если не оборачиваться, оно уйдет?» — возникла лихорадочная мысль, а потом Катя услышала…
Булькающие, хриплые, рокочущие вдохи и выдохи, будто в груди у существа позади неё клокотала склизкая мокрота. И звук, который не спутать ни с чем: низкий, раскатистый рык, с которым иногда рычат бродячие собаки перед нападением, только намного ниже, будто существо было гораздо больше дворового пса.
Катя обернулась. Вопль ужаса родился в её груди, но застрял в горле, рот широко раскрылся, глаза вылезли из орбит. Она не верила тому, что они видели. Застыв на месте, не в силах пошевелиться, девочка успела заметить краем глаза, как что-то сверкнуло в свете луны, а потом она, почти с удивлением, так и не издав ни единого звука, почувствовала острую боль в груди. Её тело дернулось два раза само по себе, голова запрокинулась. Катя вдруг поняла, что видит в небе желтого воздушного змея, которого ветер все же отнял у неё и уносит теперь прочь.
А потом умерла.
***
В то время, когда Екатерина Митрошкина сидела на качелях и размышляла, Майя и мальчики находились всего в двух кварталах от неё в гостях у Кости. Квартира находилась в пятиэтажном старом доме. Родителей мальчика не было дома, и ребята коротали вечер у компьютера. Костя показал диски с музыкой и фильмами, они немного побаловались эквалайзером и визуальными эффектами на проигрывателе, затем мальчишки погрузились в мир компьютерной игры Батлфилд и перестали замечать мир вокруг себя. Они играли по очереди, Майя отказалась, когда пришел её черед, но с интересом наблюдала. Однако, через час девочка слегка заскучала, отошла от монитора, села на диван и вытащила игровые тексты.
Она провела рукой по нарисованной и несколько раз переделанной карте Межмирья. Через всё её пространство шла прерывистая красная линия — путь героев, по которому они уже прошли, и по которому им только предстояло пройти. Майя отметила крестиками все места на карте, где они отыгрывали сюжеты. Оставалось несколько локаций, где король Велариан со своими верными друзьями еще не побывали. Взглянув на расположение крестиков, девочка отметила их равноудалённость друг от друга и четкое расположение, которое получилось совершенно случайно.
— Костя, у тебя есть пергаментная бумага? — спросила она.
— Что? — не отрываясь от монитора, спросил Костя.
— Бумага для выпечки, которую кладут на противень. Она прозрачная, и…
— Посмотри на кухне, — мальчишки были полностью поглощены перестрелкой. Из динамиков компьютера доносились бесконечные автоматные очереди, Костя играл, а остальные, рассевшись кругом него, азартно вскрикивали и раздавали советы.
Майя направилась на кухню. Квартира у Кости была трехкомнатная, обставленная со вкусом. Мебель в гостиной была подобрана в одном тоне, в коридоре стоял красивый резной трельяж. На деревянной столешнице были выставлены два ряда разнокалиберных флакончиков с туалетной водой.
 Девочка не удержалась и заглянула в одну из комнат. Она сразу поняла, что это была Костина спальня, по-мальчишески неопрятная, но довольно милая. Возле кровати стоял огромный мольберт с выставленным на нём необъятным листом плотной бумаги. На листе был начертан сложный чертёж. Майя склонила голову к плечу, улыбнувшись. Ей так и не удалось понять, что за предмет изображён в переплетении многочисленных линий.
У Кости было много книг, стол завален бумагой, угольными карандашами и всевозможными линейками. В углу, прислонённые к стене, стояли короткие доски и даже целые брёвна. Пахло деревом, как в мастерской плотника, как от её дяди, когда он приходил домой с работы. Майя осторожно прикрыла дверь, прошла по коридору на кухню.
Кухня была выдержана в нежно-зеленых тонах, с сочными яблоками, изображенными на фартуке. Пол был выложен белой плиткой, небольшой круглый стол накрыт ажурной скатертью в тон занавескам на окне. Майя выдвинула ящик со столовыми приборами и без труда нашла пергамент для выпечки.
Вернувшись в зал, она наложила кусок пергамента на карту Межмирья. Коричневатая бумага чуть просвечивала, и отметить на ней карандашом все крестики, а потом соединить их поочередно линиями не составило труда. Получился неровный круг. Затем Майя соединила каждый крестик с соседним, и получились солнца. Она выделила те линии, которые повторялись чаще всего, и поняла, что видит семиконечную звезду. Не совсем равностороннюю, но это, без сомнения, была септограмма. Она водила героев Межмирья по семиконечной звезде.
Майя и сама не знала, зачем делает это, ей вдруг захотелось увидеть, как сработало её воображение, и изобразить его в схеме. Должно быть, повлияли Костины чертежи, которые он так любил создавать.
Он показывал ей как-то чертеж Красной Крепости. В множестве линий, перемежающихся столбцами расчетов, слабо угадывался их маленький домик на дереве.
— Чертеж помогает систематизировать твоё воображение, — сказал тогда Костя, любовно проводя ладонью по широкому листу ватмана, — когда ты что-то задумываешь, ты видишь картинку целиком, знаешь, как оно должно выглядеть, какой должна быть крыша, окна, стены, и прочие элементы. И тогда тебе нужно разобрать свою идею на мелкие части, до последнего болтика, изучить их, зарисовать на листе бумаги, чтобы понять, как они выглядят и каким образом соединяются, а потом уже собрать воедино. И тогда идея перестает быть воображением, она становится реальностью.
— Но откуда ты знаешь, как должны выглядеть все эти элементы? — восторженно спрашивала Майя, — какие нужны болты и гвозди, в каких местах их забивать, и под каким углом подпиливать доски?
Костя пожал плечами.
— А откуда ты знаешь, какими словами описать пейзаж, или персонажа?
— Не знаю. Они появляются сами, нужные слова.
— Вот и у меня так же. Я просто знаю.
Майя подняла пергамент с линиями и кругами и посмотрела сквозь него на свет. Схема Межмирья представляла собой семиконечную звезду, слегка непропорциональную, но четкую.
«Не хватает только финального сражения, — вдруг подумала Майя, — завершения всей истории. Последней битвы героев со Злом».
Девочка взглянула в центр схемы, который находился точно над Черной Впадиной.
— Есть! — завопил Костя, испугав её и заставив подпрыгнуть, — как я их?! Видали? Кто суперигрок?
Мальчишки ударили друг другу по рукам, довольно улыбающиеся, раскрасневшиеся и взволнованные.
— Майя, ты уверена, что не хочешь попробовать? — спросил Костя.
Она кивнула, сложила пергамент со схемой вчетверо и сунула меж игровых листов.
***
Весть о том, что Екатерина Митрошкина пропала, облетела городок двумя днями позже. Её мать Лариса вернулась домой во втором часу ночи, не застала дочери и отправилась к бабушке. Когда оказалось, что и там Кати нет, женщины забили тревогу. Заспанный милиционер, ответивший на вызов, призвал их к спокойствию, заявил, что дети, как правило, объявляются в первые сутки после исчезновения и посоветовал обзвонить подруг девочки.
Каким-то образом Лариса уже знала, что её дочери нет в живых, просто гнала эту мысль от себя. Она знала это, когда попросилась среди ночи к соседке, у которой был домашний телефон, знала, когда набирала номер за номером и раз за разом объясняла ситуацию сонным, раздраженным людям на том конце провода, знала, когда встретила рассвет на своей кухне в одиночестве.
 В доме Зубковых, Смирновых и Лысенко Кати не было. Её одноклассники повторяли одно и то же: они гуляли до девяти вечера, потом разошлись по домам. Катя совершенно точно приходила домой, потому что записка, которую оставила ей мать, нашлась не на столе, а под ним, а на вешалке отсутствовала её кофта, которую девочка с собой в школу не брала.
Совершенно измученную от беспокойства бабушку Лариса оставила дома, сама отправилась в отделение милиции, как только оно открылось.
До школы милиция добралась еще через день, уже после того, как в местной газете появилось объявление о пропаже девочки.
Дядя Майи с тревогой прочитал объявление детям за завтраком, когда все торопились в школу.
— Майя, ты же учишься в одном классе с этой девочкой? — спросил он.
Она кивнула. Дядя покачал головой, отложил газету и строго оглядел детей.
— Сегодня вы идете в школу вместе, большой компанией, вы поняли? Вы и Артём.
Саша и Майя поглядели друг на друга. Неделю назад старшая сестра громко возмутилась бы, но после разговора в школьном туалете между девочками установились терпимые отношения. Саша перестала фыркать и закатывать глаза всякий раз, когда Майя проходила рядом, и это определённо был прогресс.
— Хорошо, что до конца учебного года осталась неделя, — проронила Саша, скорее, по привычке.
Возле калитки как обычно ждал Артём. Он слегка удивился, увидев компанию.
— Митрошкина пропала, читал в газете сегодня? — спросила Майя вместо приветствия.
Артём помотал головой, лицо его сделалось встревоженным. В тот день вообще все в школе были крайне встревожены. Посреди большой перемены через двор прошествовали два милиционера. Дети безмолвно провожали их взглядом. Они направились прямо к директору школы, а потом в её сопровождении — к классному руководителю Майи. Уроки 7 «Б» были сорваны, потому что милиция беседовала с классом целиком и с некоторыми ребятами в отдельности.
Бледная Зубкова громко расплакалась в коридоре на плече у классного руководителя, когда вышла из кабинета после беседы. Её увели в медицинский кабинет. Смирнова и Лысенко с бестолковым видом топтались под его дверьми. Без пышноволосой Кати они казались растерянными и осиротевшими. В итоге, всех троих напоили успокоительным, и вскоре появились взволнованные родители. Майя видела, как с ними разговаривала директор, а потом они забрали детей домой. Завуч несколько раз безуспешно попыталась разогнать толпу любопытных в коридоре. Учителям в тот день внимания совсем не досталось.
— Ну дела, — проговорил Стёпа. Они сидели во дворе на скамейке. На коленях у Майи лежали игровые тексты, она кое-что подправляла в них, но скорее, по привычке. Известие о пропаже Митрошкиной не потрясло ребят, но заставило тревожиться, — как думаете, что с ней случилось?
— По статистике, в большинстве случаев дети исчезают, потому что сами убегают из дома, — сказал Костя, — она объявится через день-другой, получит головомойку от матери, и все будет, как раньше. Паника на пустом месте.
— Ты считаешь? — с сомнением спросил Артём.
Майя пыталась припомнить, когда она видела Митрошкину в последний раз, и что та делала. В голову настойчиво лез образ пустой парты во втором ряду, за которой сидела Катя.
— Я не помню, чтобы она была подавлена, или вела себя как-то странно. Наоборот. Они ржали с Зубковой на весь двор, как обычно.
— Я спросил отца сегодня с утра, когда в последний раз у нас в городе случалось что-то по-настоящему плохое, — решительно проговорил Костя, — и знаете, что он ответил? Никогда. Маньяки и серийные убийцы здесь не водятся. Тут тоска зеленая, что здесь ловить?
Однако еще через день работник автозаправки по имени Игорь Семенеев лазил по близлежащим замусоренным посадкам в поисках цветного металла и наткнулся сначала на окровавленную разорванную кофту, а потом и на само мертвое тело девочки. Увиденное повергло сорокалетнего мужчину в шок. Через полчаса посадка была оцеплена и осмотрена старшим следователем Асанаевым. Он приехал на место происшествия, совершенно не ожидая того, что ему предстояло увидеть.
Еще через час обо всем пронюхали местные журналисты, и к вечеру весь город загудел, передавая из уст в уста последний выпуск новостей.
Выпуск этот застал Майю в доме Артёма. Костя со Стёпой играли в шахматы, Артём, Антон и Майя наблюдали. Они валялись на полу в гостиной под работающим телевизором. Марина Ивановна хлопотала на кухне.
— И к последним новостям. — Объявила строгого вида женщина с экрана. — Ученица 7 «Б» класса школы номер четыре, Екатерина Митрошкина, пропала три дня назад. Сегодня она найдена мертвой недалеко от электрической подстанции по улице Дорожной. Тело девочки нашел сорокалетний Игорь Семенеев, который на данный момент находится в отделении милиции на допросе. У нас имеются уникальные материалы с места преступления. Настоятельно просим отвести детей от экранов, кадры могут шокировать.
Мальчишки тут же забыли про шахматы. Майя встала на коленки перед экраном телевизора. Из кухни вышла мама Артёма с обеспокоенным лицом, вытирая руки передником, остановилась на пороге.
В телевизоре на фоне зеленой посадки и многочисленных зевак появился репортер. Он рассказал всю историю преступления. Когда имя Кати было названо, появилась большая фотография Митрошкиной, на которой она улыбалась и была года на два младше. А потом картинка сменилась, и Майя увидела мертвое тело.  Марина Ивановна тихо вскрикнула за её спиной.
Изображение было замылено, чтобы скрыть все самое жуткое с глаз, но по красным пятнам вокруг тела было понятно, что кругом полно крови.
— Господи Иисусе… — прошептал Стёпа. Мальчики застыли рядом с одинаково шокированными лицами.
— Следствие установило, что тело девочки было принесено сюда уже мертвым, а само убийство было совершено в центре города в городском парке, однако самое загадочное и шокирующее вовсе не это…
«Да, — чувствуя, как сердце начинает биться где-то в горле, в ужасе подумала Майя, — не это. И ничего из этого».
Она увидела вокруг головы Митрошкиной разложенные камни, на которых были выжжены какие-то странные символы. Там же стояла оплывшая церковная свеча, а на груди лежал жуткий рисунок в темных тонах. Свеча находилась в центре септограммы, нарисованной на выложенных камнях, и эту семиконечную звезду Майя узнала.
Она сама нарисовала похожую тремя днями ранее в гостях у Кости на пергаменте для выпечки.

Глава двенадцатая. Кто управляет лодочкой?

Судебно-медицинская экспертиза

Департамент здравоохранения Кемеровской области
Кемеровское областное бюро судебно-медицинской экспертизы. Междуреченское отделение.

Из представленных медицинских документов усматривается, что 21.05.2002 г. в лесополосе по улице Дорожная был обнаружен труп несовершеннолетней Екатерины Андреевны Митрошкиной, 1989 г.р. с колото-резаными ранениями грудной клетки.
По обстоятельствам около: 19.05.2002г. ей нанесли три удара ножом в область грудной клетки.
На разрешение эксперта поставлены следующие вопросы:
1. Причина смерти?
2. Давность смерти?
3. Наличие телесных повреждений, механизм и давность их образования, их связь со смертью?
4. Направление раневого канала?
5. Наличие алкоголя и/или наркотических веществ в крови жертвы?
  При экспертизе трупа Екатерины Андреевны Митрошкиной, 1989 г.р. выявлено:
3 проникающих колото-резаных ранения на передней поверхности грудной клетки справа с повреждениями по ходу раневого канала мягких тканей грудной клетки, хрящевой части 5 и 6 ребер слева по окологрудинной линии, межреберных мышц в 5 межреберье, средостения, передней стенки сердечной сорочки, передней стенки сердца правого и левого желудочка и перегородки с кровоизлияниями в них.
Основываясь на морфологических особенностях колото-резаных ранений (наличие раневого канала, раны с одним и тем же остроугольным концом), считаю, что она образовалась от одного удара колюще-режущего предмета (возможно клинка ножа) незадолго до момента наступления смерти (кровоизлияния в мягкие ткани багрового цвета в полости в виде жидкой части). Выявленный в области конца колото-резаных ран дополнительный надрез мог образоваться в результате дополнительного воздействия на лезвие как и при нанесении им удара, так и при изымании его из тела. Учитывая морфологические особенности ранений (длина ран одинаковая, 1,5 см, с остроугольным концом, глубина раневого канала 10,1 см), полагаю, что указанное колото-резаное ранение, вероятно, могло образоваться от действия клинка ножа, не имеющего обушка, с шириной клинка на уровне погрузившейся в тело части, не более 2 см и длинной клинка на уровне погрузившейся в тело части не менее 11,0 см. Направление раневого канала от колото-резаной раны спереди назад, сверху вниз, справа налево…
Я отложил документы и потёр переносицу. Головная боль, угнездившаяся в передней части головы с самого утра, к вечеру стала острее и мешала думать. В кабинете царил хаос. Большой стол был завален фотографиями, личными делами, документами, журналами, ксерокопиями. Всё это раздражало неимоверно, я привык к порядку, но мне то и дело требовалось то то, то это, и укладывать весь этот ворох бумаг аккуратно не имело смысла.
Позади меня было распахнутое окно, в котором постепенно гас бесконечный летний день. Взмокшая спина остывала под милицейским кителем, душный сквозняк, гуляющий из окна в приоткрытую дверь и обратно, шевелил остатки волос на моей голове и служил хоть каким-то облегчением в жуткой жаре, опустившейся на город.
Я никогда не снимал форму на работе, и даже летом расхаживал в полном облачении и фуражке. Серый китель сотрудника милиции лишал меня возраста, делал безликим и суровым, стирал границы личности и это было мне только на руку. Никому бы не взбрело в голову обратиться ко мне как-то иначе, чем «товарищ полковник» или позвать меня в бар по окончанию дня.
Я знал, что меня опасались подчиненные из-за немногословности, скупости на эмоции, тяжёлого, цепкого взгляда, пронизывающего насквозь. И уж это меня никак не волновало. Иначе и быть не могло, учитывая, что я проработал в следственном комитете в два раза дольше, чем большинство других сотрудников.
Судмедэкспертиза по делу Екатерины Митрошкиной пришла час назад, я прочитал её трижды, но никаких особых открытий в ней не было. Всё это я видел сам, когда осматривал тело, разве что не мог так точно определить размеры лезвия, которым была убита Катя. Из восьмистраничного медицинского заключения невозможно было вывести какой-либо мотив преступления, зато теперь стало известно, что девочка ела на ужин в тот день.
Мой взгляд обратился на многочисленные фотографии с места преступления. Руки и ноги Митрошкиной были вывернуты под неестественным углом, запястья и щиколотки перерезаны, на бетонных боках блока, где лежала девочка, остались кровавые следы. Конечности будто «стекали» с импровизированного алтаря, безжизненно обвиснув, пальцами касаясь травы, голова запрокинута, глаза закрыты, пышные длинные волосы аккуратно расчесаны и разложены по траве.
Я отметил также одежду девочки. Она находилась в порядке, нигде не была разорвана или испачкана кровью, напротив, её словно специально разгладили уже на мертвом теле, чтобы оно смотрелось эстетичнее.
Чувствуя омерзение, я взял ещё одну фотографию. На ней были запечатлены камни с выжженными на них непонятными знаками. Следственный комитет уже отправил запрос в центр лингвистики, чтобы разобраться в значении этих иероглифов. Я вгляделся в них, нахмурившись, но уже через секунду отложил фотографии. Церковная свеча, звезда, нарисованная мелом возле головы мертвой девочки, странный рисунок с изображением женского лица — бледного и жуткого, с черными георгинами вместо глаз, словно проросшими изнутри черепа — всё это только сбивало с толку.
Убийство было обставлено, как ритуальное, и следствие, конечно, проверит эту теорию в первую очередь, но что-то подсказывало мне, что смысл нужно искать не в странных атрибутах и символах. Здесь было что-то еще, нечто ускользающее от внимания и вместе с тем плавающее прямо на поверхности. Я прямо-таки чувствовал, как меня водят за нос, и только сильнее «вгрызался» в дело.
«Рано или поздно ты ошибёшься, — думал я мрачно, разглядывая на фотографии мёртвое, изломанное тело маленькой девочки, — рано или поздно ты захочешь показать всем, насколько ты гениален и находчив. Тебе захочется показать всему миру своё лицо. Вот только я найду тебя раньше. Найду и посажу в тюрьму, где ты и сгниёшь».
Сколько я повидал больных ублюдков за почти тридцать лет работы в следственном комитете. Я смотрел в их глаза на допросах, видел их лица в залах суда и каждый раз удивлялся тому, что на этих лицах не написано, кому они принадлежат. Глаза, как глаза, люди как люди. Встретив их на улице и заговорив с ними, ни за что не скажешь, что они могут хладнокровно кого-нибудь убить, распилить на кусочки и разбросать по местному парку.
Будучи помладше, я много размышлял о том, почему такие люди вообще ходят по земле? Зачем Господь их создаёт? Зачем вкладывает в их души столько зла, а в головы — безумия? Зачем позволяет им оставаться среди общества и творить зверства?
Став старше, я перестал себя об этом спрашивать. Год духовной семинарии и всё то, что давала мне церковь в юности выветрилось после смерти жены и нескольких жестоких убийств, которые пришлось вести в первый же год работы в следственном комитете. Когда вокруг тебя зло, трудно оставаться верующим.
— Алексей! — громко позвал я.
В соседнем кабинете послышался резкий всхрап, затем звук отодвигаемого стула. В коридоре раздались несколько раздосадованных шаркающих шагов, и в дверном проёме возник высокий, рослый, крепкий, молодой парень, со светлыми волосами и вытянутым лицом — мой помощник. Волосы его были всклочены, на щеке отпечатался сонный розовый след. Голубая рубашка выбилась из брюк, галстук вялой петлёй болтался на шее.
Я окинул его недовольным взглядом.
— Звали, босс? — на бейдже у него значилось: старший оперуполномоченный Власенко Алексей Владимирович.
— Изучи все группировки нетрадиционных религий, какие есть в городе и в близлежащих областях. Секты, сборища готов, неформалов, панков… чем там ещё страдает местная молодёжь? Собери информацию. Если есть штаб-квартиры — мне нужны адреса, или хотя бы примерно, где они все собираются. Также характеристики: чем занимаются, что проповедуют, особенно ритуальная часть, если она есть.
Алексей кивнул. Взгляд его скользнул вниз к разложенным на моём столе фотографиям.
— К одиннадцати уже, — сказал он неуверенно, — сегодня вряд ли удастся высмотреть в этих фотографиях что-то новое, как считаете?
— Можешь идти домой, — ровно проговорил я, вновь опуская глаза к документам, — я еще поработаю.
Алексей помялся на пороге, перед тем как выйти. Он зевнул, встряхнулся, словно мокрый пёс, и направился к кофеварке в дальнем углу коридора. Чтобы разобраться в субкультурных слоях населения, нужно было много сил и времени.
Кроме того, парень знал: Асанаев, которого в отделе называли дьяволом, не упустит возможности припомнить ему уход. Даже в том случае, если он сам его отпустил…
***
Майя стояла перед раскрытым шкафом и в отчаянии смотрела на свою одежду. Одни джинсы, брюки, школьные блузы, шорты и футболки. Блестящее платье из бархатной ткани было единственной вещью, которая хоть как-то намекало на то, что она — девочка, но сейчас оно не годилось.
Майя вздохнула, сложила руки на груди и еще минуту скептически смотрела в шкаф.
Учебный год закончился двадцать пятого мая. Это событие было весело отмечено в Красной Крепости. Друзья натащили еды, расстелили на траве большое одеяло и устроили пикник. Стёпа принялся рассказывать, как он писал годовую контрольную по математике.
— Сижу я, значит, в одном конце класса, а Тончик — в другом. У меня шпаргалка, и у него шпаргалка. Я поднимаю руку — учитель вынужден подойти, и пока я спрашиваю какую-нибудь глупость, Антон списывает. А потом наоборот: он отвлекает учителя вопросами, а я списываю. Так мы и написали контрольную на пять!
Все засмеялись.
— Совести у вас нет, — покачал головой Костя: он любил математику.
В разгар веселья Артём позвал всех на день рождения, и теперь Майя в ужасе стояла перед шкафом. Когда через двадцать минут мучений в голову так и не пришло, что надеть, девочка пошла на крайние меры.
— Саша, можно к тебе?
В комнате сестёр даже в самый солнечный день царил полумрак, окно, выходящее в сад, закрывали плотные шторы. Возле одной стены стояла обычная кровать, застеленная серебристым покрывалом, напротив была кровать Арины, с ужасающе розовым самодельным балдахином из натянутых веревок, привязанных к настенному бра. Повсюду валялись пушистые подушки. Это розовое безобразие раздражало Сашу неимоверно, из чего девочки постоянно ругались. Сама Саша жила, как вампир-меломан: у неё вечно было темно и орала музыка.
Старшая сестра нашлась на кровати. Она лежала на животе, а перед ней на подушке была раскрыта книга.
— О, ты читаешь!
— Да, представь себе, я иногда читаю, — ответила Саша, не поднимая глаз от книги.
Майя прошла в комнату, прислонилась плечом к шкафу и сложила руки на груди.
— Я и не знала, что ты умеешь.
— Ха-ха, — скорчила рожу сестра, — остроумие, как у табуретки.
Майя усмехнулась. Словесные перепалки могли продолжаться бесконечно, но неприязнь между ними исчезла. Саша дочитала абзац, закрыла книгу и села по-турецки на кровати. Её медные волосы рассыпались по плечам, хорошенькое личико хмурилось по привычке. На ней был симпатичный желтый сарафан из легкого шифона. Майя скользнула взглядом по точеной фигурке сестры, по её белым шелковым плечам и еще раз вздохнула. Саша была чудо как хороша.
— Так чего тебе надо? — недовольно спросила она.
— Мне нужна твоя помощь, как бы странно это не звучало, — сказала Майя.
Саша выразительно приподняла брови.
— В чем?
— Меня позвали на день рождения, и мне нечего надеть. — Выпалила Майя на одном дыхании. Пластырь нужно срывать резким движением. Девочка опять вздохнула, уже представляя, как потешится сестра. Похоже, сегодня был день вздохов.
Саша, конечно, не упустила возможности поиздеваться:
— Неужели наша мисс «Мне все равно, что обо мне думают» решила произвести впечатление?
— Ха-ха. — Кисло произнесла Майя, — надсмехайся сколько угодно. Я могу подойти попозже, когда ты всласть навеселишься.
Саша склонила голову к плечу и обвела её взглядом, словно что-то прикидывая.
— Кто тебя пригласил? Сосед что ли наш? — Майя кивнула, и сестра тут же фыркнула, — тогда тебе можно хоть мешок надевать.
— Моё единственное платье слишком теплое, может быть, что-то есть у тебя? — Майя предпочла проигнорировать последнюю фразу. — Ну там… что ты уже не носишь. Что-то подходящее.
Саша покачала головой.
— Вот поэтому нельзя общаться только с мальчишками, — назидательно проговорила она.
С изяществом лесной нимфы поднявшись с кровати, сестра приблизилась к девочке, обошла её кругом, критически осмотрела и хмыкнула.
— Боюсь, платьем тут не отделаться.
Майя пожала плечами.
— Что ж, если это для тебя такая сложная задача, пожалуй, я как-нибудь сама.
В дверях ей в спину прилетело:
— Стой. — Майя хитро улыбнулась и обернулась. Саша смотрела на неё с долей уважения. — Хорошая попытка, маленькая манипуляторша. — Она задумалась, дотронувшись до подбородка и еще раз обойдя её кругом, — это будет даже забавно. Превратить тебя в нормальное существо женского пола — действительно та еще задачка, но, к твоему счастью, она мне по силам.
Майя слегка улыбнулась.
— Правда?
— Можешь не сомневаться. Твой Артём потеряет дар речи, это я тебе обещаю.
Следующие полчаса были для Майи откровением. Платьем дело не ограничилось. Саша открыла косметичку, долго мазала её кремами, потом пудрила, румянила и совершала странные манипуляции разнокалиберными кистями. В зеркало она ей смотреться не разрешала, Майя уже представляла себе собственное размалеванное лицо с клоунским гримом.
Потом Саша взялась за её волосы. В этот момент с улицы прибежала Арина. Она взглянула на Майю, и глаза её широко распахнулись.
— Какая ты красивая! — воскликнула сестренка в восторге, — Саша! Накрась и меня тоже!
— Тихо, — деловито отозвалась та, — не видишь? Я занята.
Майя думала, что останется без волос. Сестра была не очень-то аккуратна, и, когда Майя пожаловалась на неприятные ощущения, только строго сказала:
— А ты чего хотела? Красота требует крови и жертв!
Майя была готова на жертвы, но все же надеялась, что обойдется без крови. Арина вертелась рядом, ей дали задание: найти подходящую по цвету резинку для волос, и она со всей серьезностью взялась за него. В итоге младшенькая — как её часто называла про себя Майя — выбрала простую белую ленту.
Когда экзекуция закончилась, девочки погладили платье из блестящего, приятного атласа, которое нашлось в мешке со старыми вещами, и Майя осторожно надела его, чтобы не повредить прическу.
В какой-то момент к ним заглянула Валя. Она окинула взглядом раскиданную повсюду косметику, расчески, ленты, удивленно улыбнулась и тихонько ушла, притворив за собой дверь.
— Саша, я опаздываю. — Нетерпеливо воскликнула Майя, — там вон мальчики уже пришли.
Она видела через окно, как Стёпа, Костя и Антон топтались у Артёма на крыльце.
— Я закончила.
Девочки торжественно вышли в коридор, чтобы посмотреть в большое зеркало. Арина вся пунцовая от удовольствия прыгала у Майи за спиной.
Саша начесала Майе волосы и вплела в пушистую золотую косу белую ленту.  Косметика сделала лицо сияющим, и её было не так много, как опасалась Майя. Её серые глаза Саша слегка подвела, отчего они приобрели ртутный, красивый оттенок. Девочка сама себе казалась немного старше, она как будто стала выше и стройнее. На ней было голубое платье до колена, с рукавами-крылышками и широкой юбкой. Атлас приятно холодил кожу, талию плотно перехватывал пояс, завязанный сзади в бант. Фигурный вырез подчеркивал изящную шею и плечи девочки.
Майя подняла глаза и посмотрела через зеркало на сестру. Та была явно довольна.
— Спасибо.
Саша с достоинством кивнула.
— Будешь должна мне, сестренка.
***
Когда она появилась в голубом платье, с белой лентой в косе и большим букетом ромашек в руках, мальчики, до этого бодро о чем-то беседовавшие, изумленно замолчали. В лицо Стёпы бросилась краска, Костя улыбнулся, Антон обвел её внимательным взглядом с макушки до пят. Майе сделалось неловко, она разгладила ладонями сияющую ткань юбки и преувеличенно громко поздоровалась.
— Привет. Ну что, готовы?
Девочка откинула косу на другое плечо и постучала. Дверь тут же открылась.
— С днем рождения!
Они выкрикнули поздравление в один голос, радостно и громко. На пороге слоял улыбающийся Артём.
— Привет, входите, — он посторонился, впуская друзей в дом, — мам, ребята пришли.
Из кухни вышла Марина Ивановна, вытирая руки полотенцем. На голове у неё был блестящий платок из серебристой ткани.
— Привет, ребята, проходите в зал.
— Тринадцать, друг! — воскликнул Стёпа и от души хлопнул Артёма по плечу.
— Тринадцать, — подтвердил тот, улыбаясь во весь рот.
Майя тоже улыбнулась.
— Это вам, Марина Ивановна, — сказала она звонко, протягивая ромашки, — поздравляю с днем рождения сына. Нужна помощь на кухне?
— Нет, дорогая, — улыбнулась мама Артёма, — спасибо.
Девочка вошла в гостиную, где мальчишки уселись на диван и разговорились о новой компьютерной игре, которую отец подарил Косте. Артём сидел в центре, слушал захлёбывающихся восторгом друзей и улыбался. На нем была белая рубашка с коротким рукавом и бежевые легкие брюки. С волосами он явно пытался что-то сделать: они не торчали в разные стороны, а лежали плотными блестящими кудрями, закрывая уши. Майя вдруг заметила, что с февраля он вырос, и лицо неуловимо поменялось. Веснушки на носу стали ярче, все черты как будто обострились, блестящие черные глаза стали еще выразительнее.
Заметив её взгляд, Артём обернулся и подмигнул.
— Классное платье.
Майя кивнула, принимая комплимент.
Он слегка подвинулся.
— Иди к нам.
Марина Ивановна поставила на стол угощения, поцеловала сына, («Ну мам!»), немного посидела с ребятами, а потом вышла по делам. Друзья остались в доме одни. Непринуждённо текла беседа, Стёпа рассказывал забавные истории, в какой-то момент Антон принялся их иллюстрировать, словно был французским уличным мимом. Артём так смеялся, что захлебнулся соком, и он полился у него из носа, рассмешив друзей еще больше.
Потом они затеяли игру в «крокодила». Майя долго показывала слово «каналья!», которое ей загадал Костя, а мальчишки никак не могли понять, почему она скачет со шваброй по комнате, что-то беззвучно выкрикивая и вызывая каждого на дуэль.
Наконец, пришло время подарков. Костя вручил Артёму набор миниатюрных отверток, Стёпа с торжественной речью преподнес ему радиоуправляемую лодку, от которой Артём пришел в полный восторг, Антон подарил другу фонарик с портативным зарядным устройством. Майя протянула ему аккуратный сверток, в котором оказалась книга «Хоббит, или Туда и обратно».
— Предыстория «Властелина колец», — пояснила она, — про Бильбо и его приключения. Но, это не всё.
— Еще подарки? — удивился Артём.
— У меня есть кое-что для всех вас, — сказала Майя, слегка волнуясь.
Она раздала мальчикам белые конверты, на которых были написаны их имена. Друзья переглянулись и вскрыли их. Внутри каждого оказались несколько листов, исписанных аккуратным почерком.
— История о Велариане Великолепном, — прочитал Антон.
— Баллада о Лозриэле Мудром, — улыбнулся Стёпа.
— А у меня: «Сказание о подземных приключениях Господина Гнома», — продекламировал Костя.
— Я написала отдельные рассказы про ваших персонажей. — Сказала Майя, её щеки слегка алели, — мне захотелось сделать что-то для каждого из вас. Рассказы небольшие, всего несколько страниц.
— Это здорово, Майя, спасибо! — воскликнул Стёпа.
— Да, круто, — согласился Антон.
Майя расцвела улыбкой.
— Прочитайте, как будет время, хорошо?
— Дружище, а как называется твой рассказ?
Артём взглянул на Майю, прежде чем ответить.
— Легенда о Силармонте, — ответил он. Лицо девочки покраснело еще больше. Она поспешно взяла свою тарелку и отнесла на кухню.
Когда она вернулась, мальчишки засобирались гулять. Имениннику не терпелось опробовать новую лодку на реке.
— Тогда мне нужно переодеться, подождёте меня на лугу?
— Ах, эти женщины! — в шутку вздохнул Антон, — вечно они заставляют себя ждать…
— Уж кто бы говорил, — парировала Майя, — вовсе не я опоздала на школьную линейку, выбирая, какой букет подойдет к рубашке больше: розы, или хризантемы?
Мальчишки прыснули, Антон обиженно засопел.
Девочка поспешила домой. Пока она обувалась, к ней подошел Артём. Он прислонился плечом к стене возле старого трюмо, слегка наклонил голову. Кончики вьющихся смоляных волос коснулись воротника рубашки. В руках он все еще держал рукописный подарок Майи.
— Спасибо за рассказ, — тихо проговорил он, — это даже круче, чем книга.
Девочка улыбнулась, не поднимая глаз, её щеки все еще пылали. Она слишком долго возилась с застежками на туфлях, Артём молчал и наблюдал за ней. Наконец, она выпрямилась, отбросила светлую косу за спину. В темной прихожей мелькнула белая лента.
— Я рада, что тебе понравилось, — ответила Майя мягко.
Артём смотрел на неё чуть иначе, чем всегда. С прежним теплом и восторгом, но теперь в его взгляде девочка стала замечать что-то такое, чему пока не могла дать определение. Это началось с того вечера в Тайной Гавани, когда она позволила себя поцеловать.
Он сдержал обещание, никому не рассказал об этом, и теперь Майя замечала всё чаще в его взгляде этот секрет. Между ними появилось то, о чем не знали их друзья, и это было чрезвычайно волнительно для обоих.
— Ну, я пошла, — сказала она. — Через пять минут встретимся на лугу возле леса?
Артём кивнул, засунул руки в карманы брюк и приподнялся на носках, потягиваясь.
— Майя, — окликнул он её, когда девочка уже переступила через порог.
— Что?
— Ты очень красивая.
Казалось, краснеть больше некуда, но ей удалось. На её щеках вспыхнули яркие маки, она застенчиво улыбнулась и поспешила выйти.
Артём опустил черные глаза на рассказ в своих руках. Название гласило: «Легенда о Читателе».
Через полчаса они уже оказались на берегу реки. Артём с удовольствием гонял лодку по водной глади, вскрикивая каждый раз, когда она подпрыгивала на волне. Мальчики наблюдали, ожидая своей очереди. Майя сидела на теплом песке, положив ногу на ногу, и задумчиво смотрела на противоположный берег. С той стороны росли плакучие ивы, спуская длинные косы в темную воду. Из головы у неё не выходила семиконечная звезда. День рождения Артёма вытеснило мрачные мысли, но теперь они вернулись.
Она вспомнила мертвое тело Кати Митрошкиной, найденное в посадке, свечу, выжженные символы вокруг её головы. В новостях сообщили о том, что подозреваемого отпустили, а это значило, что преступник на свободе, и следствие понятия не имеет, кто он.
— Моя очередь!
Мальчишки спорили, кто будет следующим управлять лодкой.  Майя бросила на них задумчивый взгляд. Белая лодочка с синей полосой плавно скользила по воде, тихо жужжа моторчиком. Пульт управления достался Антону, и теперь он с энтузиазмом направлял лодочку то вправо, то влево. Она виляла, выписывала круги и волнистые линии, повинуясь любому желанию человека, то возвращалась, то вновь отдалялась от берега.
Майя нахмурилась, она внимательно следила за движением игрушки по воде. Лодочка заложила резкий вираж, едва не перевернувшись, но потом выровнялась и помчалась к берегу. Она вот-вот должна была врезаться в песок, но в последний момент Антон нажал на кнопку, и лодочка, вызвав фонтанчик брызг, свернула.
— Можно я попробую? — неожиданно попросила девочка.
Они обернулись.
— Да, конечно, — Антон отдал ей пульт управления.
Майя нажала верхнюю из четырёх кнопок на пульте. Лодка поплыла вперед. Она нажала нижнюю, и игрушка послушно вернулась на прежнее место. Несколько минут девочка управляла лодкой, как того хотела.
«Рисунок в руках указывает на что-то, — думала она, — его не просто так вложили в пальцы жертвы. И символы, наверняка их можно как-то разгадать»…
Лодочка плыла прямо на противоположный берег.
— Осторожно, — предостерег Артём, — она может заплыть слишком далеко и выйти из радиуса управления.
«Заплыть слишком далеко… — думала Майя, — как далеко может заплыть лодочка, и где предел управления?..»
— Майя, возвращай её, — сказал Стёпа.
«А еще септограмма… Почему именно семиконечная звезда? Существует пентограмма, которая гораздо чаще используется, как магический символ, так почему же над головой Кати была нарисована звезда именно с семью лучами?»…
— Майя!
Лодочка остановилась посреди реки и больше не реагировала на команды. Майя нажала все четыре кнопки поочередно, но лодочка не сдвинулась с места. Течение тут же подхватило её и медленно понесло.
— Ну вот, придется её доставать, — сказал Костя.
— Я сплаваю. — Антон сбросил шорты и футболку, зашел в воду и проворно поплыл вперед.
Майя опустила руки с пультом, некоторое время наблюдала за тем, как лодочка уплывает в сторону и сказала:
— А что, если убийца — вовсе не человек?
Мальчики посмотрели на неё, улыбки на их лицах выцвели. Девочка смотрела, как Антон забирает лодочку и, держа над водой, плывет обратно.
— Что ты говоришь, Майя? — тревожно спросил Стёпа.
Она ответила не сразу, на глядя, протянула пульт Артёму, сложила руки на груди, все еще напряженно вглядываясь в занавесь ивовых ветвей на той стороне реки.
— Я постоянно думаю о смерти Митрошкиной, — проговорила она негромко, когда Антон уже выходил на берег.
— Вода всё ещё холодная! — объявил он, но не дождался никакой реакции. Все смотрели на Майю.
— Её убил какой-то псих, — сказал Артём, искоса глянув на Стёпу, — твои страхи понятны.
Девочка покачала головой.
— Не поэтому. — Она развернулась к друзьям лицом, отвела с глаз волосы, которые ветер тут же бросил обратно, — посмотрите, каким образом она была убита. Все эти буквы, свечи, рисунки… Это все не просто так.
— В газетах писали, что это может быть ритуальное убийство, — сказал Стёпа неуверенно, — ну, знаете, сектанты, сатанисты…
— Ей перерезали запястья и щиколотки, чтобы кровь стекала вниз, в землю, — сказала Майя, — вокруг головы — явные магические символы. На лице было выражение крайнего ужаса, что, если она увидела своего убийцу перед смертью? Что если на самом деле это был не человек?
Антон приподнял брови.
— Не человек? — переспросил он, — а кто? — Майя молчала, — ты думаешь, это было какое-то… существо?
— Символы выжжены на камнях с помощью пороха, об этом писали в газетах, — сказал Костя, — и камни были разложены аккуратно, педантично. Это сделал человек, Майя, больной человек.
— А если это все же было существо? — с нажимом спросила она, — что-то злое, способное принимать физическую форму? Убийство необычное, яркое, привлекающее к себе особое внимание. Люди испугались, увидев такое по новостям. Оно как будто и было спланировано, чтобы всех напугать. И лицо… Я никак не могу забыть её лицо. Оно было перекошено от ужаса, настоящего ужаса, понимаете?
— Она была убита тремя ударами ножа в грудь, — сказал Костя отстраненно, — она видела, кто это сделал, возможно, умерла не сразу, судя по тому, что кровь продолжала вытекать из тела уже в посадке, куда её принесли из парка. Конечно, ей было страшно. Даже представить такое страшно!
— Может и так, — согласилась Майя, — но вдруг она увидела не человека? Просто, представьте.
— Да почему ты в этом так уверена? — спросил Антон, не повышая голоса, но уже нетерпеливо.
Майя обвела тревожными глазами своих друзей, и вытащила из кармана шорт сложенный пергамент и большой лист бумаги с картой Межмирья.
— Смотрите, точно такая же звезда была нарисована в изголовье жертвенного алтаря. Вы согласны? — Мальчики кивнули. — А теперь смотрите еще. — Майя развернула карту, — эта линия — путь наших персонажей, она петляет и кружит точно по такой же траектории.
Майя наложила пергамент на карту и подняла против солнца. Углы звезд сошлись идеально, септограммы наложились друг на друга, образовав единое целое.
— И что это доказывает? — спросил Антон после паузы.
Майя положила карту и пергамент на песок, выпрямилась и серьезно взглянула на друзей.
— Я скажу, но, если вы посмеетесь надо мной, я никогда больше не стану с вами дружить.
— Мы не будем смеяться, — твердо сказал Артём и оглянулся на друзей, — не будем?
Они покачали головами. Майя вздохнула.
— Помните Тень, из нашей игры? Она питается смертью, страданиями и кровью, живет повсюду, где находит пропитание и показывается лишь своим жертвам. Приобретает физическую форму только для того, чтобы убивать. Остальные её не видят… — Майя обхватила себя руками, стараясь справиться с нарастающим страхом, который мальчики явно не понимали, — вам ничего не напоминает? И эта семиконечная звезда, она оказалась там не случайно. Такая же, как на карте Межмирья.
Мальчишки смотрели на неё, нахмурившись, слушая и не перебивая, но она чувствовала, что не убедила их. Майя отчаянно выдохнула, запутавшись в словах, не зная, как донести до них свою мысль, но потом решилась. Набрала воздуху в грудь, чтобы высказать то, что грызло и мучало её несколько дней:
— Неужели вы не понимаете? Это я создала Тень. Я создала это существо. А теперь оно каким-то образом вышло из игры, стало реальным… Это я во всем виновата.
Они не рассмеялись, они не на шутку испугались. У мальчиков был одинаково шокированный вид. Они смотрели на неё, как на сумасшедшую, и внезапно это её разозлило.
— Я понимаю, это звучит, как бред! — отчаянно воскликнула она, — но просто сопоставьте факты. Какова была вероятность, что из всех городов страны именно в нашем маленьком городке произойдёт такое убийство? И оно произошло, как только здесь появилась я. Я придумала эту историю. Я придумала Тень. Она — плод моей фантазии. И я создала её именно такой, какой она сейчас является в реальности! Все до последней мелочи. А звезда… Как вы думаете, с какой долей вероятности мы случайно придумали маршрут, по которому шли наши герои, так, чтобы он совпал со знаком, нарисованным над головой убитой жертвы? Это же невозможно! Но это так!
Воцарилась потрясенная тишина. Дар речи к мальчикам по-прежнему не вернулся. Майя отвернулась от друзей, разволновавшись, тяжело дыша. Ей невыносимо было видеть их испуганные и растерянные лица. Она не сомневалась, что они переглядываются за её спиной, пока она не видит, считают её ненормальной!
— Вы можете мне не верить, — сказала она запальчиво, — но подумайте вот о чем. Что, если всё придуманное людьми, где-то существует? Все эти миры, все эти существа — добрые и злые. Ведь есть люди, кто действительно верит в магию, несмотря на то, что принято считать: её не может быть. Есть люди, которые верят в языческих богов и даже разговаривают с ними, пишут про это статьи и книги, рассказывают о том, какие эти боги по характеру, что они любят и как выглядят. Они это делают, потому что верят. И их вера воплощает все эти невозможные вещи в реальность. — Майя взяла в руки лодочку, — словно ими кто-то управляет через их веру, и заставляет совершать поступки. А поступки — реальны.
Она повернулась к друзьям лицом снова, протянула им игрушку.
— Это доказывает, что тот, кто управляет ими — настоящий, потому что реальны его дела на земле. Лодочка не поедет сама по себе, для этого нужна кнопка. А кнопку должен кто-то нажать…
Стёпа помялся на месте, Антон и Костя обменялись мрачными взглядами. Артём угрюмо молчал, лицо его было напряженным.
— Костя, ты помнишь твои чертежи, которые ты мне показывал? — Майя предприняла еще одну попытку.
— Да, но Тень — это не чертежи, — спокойно возразил он, — здесь расчеты, математика, геометрия. А Тень — плод твоего воображения.
— Твои чертежи сначала тоже — лишь плод воображения, — возразила Майя, — а потом они становятся постройкой, изобретением, зданием. Как Красная Крепость. Она реальна, её можно увидеть, потрогать, но до этого, она существовала только у тебя в голове. Как и Тень! Несмотря на то, что некоторые вещи кажутся абсолютно нереальными, люди способны воплотить в жизнь любую, даже самую абсурдную выдумку через свои поступки! И что если… если я сделала это?
Они еще несколько мгновений стояли в испуге и смятении, но потом Артём сделал шаг вперед и забрал из рук Майи белую лодочку.
— Даже если и так, ты все равно не виновата в убийстве. Кто бы его не совершил. Ты понимаешь это?
Майя перевела на него взгляд и вдруг поняла, что сейчас разрыдается. Перед глазами снова возникло воспоминание тумана, разрушенных стен кинотеатра и раскрошенный бетон под ногами. Возникло внезапно и негаданно, как возвращается непрошенный гость — настойчиво и бесцеремонно. Она зажмурилась и задержала дыхание. Артём тихонько потрепал её за плечо, Стёпа, Костя и Антон подошли ближе.
— Артём прав, — тихо проговорил Стёпа, — ты не могла знать, что Тень… выйдет из игры.
Майя открыла глаза. Стёпа выглядел слегка смущенным, произнеся последнюю фразу. Мальчики смотрели с прежним недоверием, но никто из них не высказал его, главным образом потому, что глаза у неё были на мокром месте. Она была им благодарна и одновременно разочарована.
— Вы считаете, что я сошла с ума. — Сказала девочка расстроенно. — Мне не нужно было этим с вами делиться.
— Вовсе нет, — резко возразил Антон, и все взглянули на него, — мы твои друзья. Ты можешь рассчитывать на нашу поддержку в любом случае.
Артём посмотрел на него, слегка прищурившись, Стёпа и Костя кивнули.
— Тень не остановится, — тихо сказала Майя, — она будет убивать дальше. Вот увидите.

Глава тринадцатая. В поисках цапли

Мальчик одиннадцати лет шел по длинной улице, петляющей между частными домами и огородными участками. Он был раздражен. Улочка выводила к реке, куда он и направлялся. Мальчика звали Миша Цепкин, и он злился на своих друзей. Свернув на перекрестке влево, он сошел с дороги, чтобы зайти в небольшой магазинчик. Там он купил банку газировки и продолжил свой путь.
Вчера Миша договорился встретиться с друзьями в парке, том самом, где убили девочку, но они так и не появились. С утра он сидел на тех же качелях, где сидела Катя Митрошкина перед смертью, и думал о том, какая странная штука жизнь. Ей свойственно продолжаться во что бы то ни стало.
Солнце не перестаёт светить, облака все так же лениво плывут по небу, ветер шумит в кронах деревьев, а дети играют на детской площадке, на которой было совершено убийство.
Миша опустил взгляд на небольшое бурое пятно, которое осталось от несчастной девочки. Пятно было едва заметно на вытертой ногами земле под качелями.
Он не знал Катю, видел несколько раз в школьном коридоре, но никогда не разговаривал с ней. Она была на два года старше, и это просто немыслимо: заговорить с кем-то настолько взрослым! А теперь её похоронили на городском кладбище, и всё, что от неё осталось — это пятно, которое тоже исчезнет после ближайшего дождя.
Миша представил, что бы было, если бы вместо неё убили его. Родители наверняка бы огорчились, сестра скорее всего погоревала бы дня два, а потом обрадовалась, что вся комната теперь принадлежит ей, бабушка с дедушкой были бы потрясены больше всех.
Дедушку Миша любил. Когда он был маленьким, дед часто брал его с собой на работу в редакцию местной газеты «М-Медиа». Это было подвальное помещение в обычном жилом доме, а дедушкин кабинет — небольшая комнатушка, заваленная стопками газет, журналов, книг. Дед сажал его за свой стол и позволял читать все, что он мог найти вокруг. Так Миша и рос, среди светских хроник, новостей, запаха типографской краски и нескончаемых букв, строчек, газетных листов и канцелярских предметов.
Вот и все. Всех, кто почувствовал бы хоть что-то после его смерти, можно было пересчитать по пальцам одной руки. И в это число явно не входили его так называемые друзья.
Миша не ходил в детский сад, потому что имел слабое здоровье. Родители постоянно работали, и он оставался с бабушкой. Бабушка была женщиной строгой, ценившей своё личное пространство, свято верующая в то, что дети должны занимать себя сами. Миша неплохо рисовал, рано выучился читать, нашел в книгах утешение от одиночества своего детства. Особенно любил романы Жюля Верна и как-то однажды даже собрался разыскивать Таинственный остров. Правда, дальше побережья реки не ушел, Мрассу утопала в кедровых лесах, куда ему ходить запрещали.
С появлением в его жизни школы, ничего не изменилось. Одноклассники не обращали на него никакого внимания. Учитывая, что некоторым ученикам доставались все «прелести» школьной жизни, Миша считал, что хорошо отделался. Он никого не трогал, и никто не трогал его.  До пятого класса мальчик ездил в школу с утра на велосипеде, возвращался домой, посещал городскую библиотеку и иногда летом слонялся по улицам.
— Хорошо ли ты погулял, сынок? — спрашивала обычно бабушка, когда он приходил домой.
— Да, бабуль, — отвечал он, размышляя про себя, что ничего хорошего в бесцельном хождении по улицам нет.
Но с октября пятого класса все изменилось. Он внезапно подружился с двумя одноклассниками — Сережей и Ильёй. Они вместе участвовали в соревнованиях по пионерболу. Мальчики стали звать его гулять, и теперь одинокое блуждание по городским улицам превратилось в блуждание втроём.
У них было правило: каждый день по очереди кто-то один покупал угощение для всех. Пачку печенья, чипсов или шоколадные батончики. Миша исправно следовал этому правилу, даже несмотря на то, что его друзья частенько забывали: сегодня их очередь. Однажды Миша показал им свои рисунки, когда Сережа и Илья вдруг поинтересовались, есть ли у него тайна. Не то чтобы рисунки были тайными, просто никто никогда не интересовался, что он там мазюкает у себя в комнате по вечерам.
— А почему они такие странные? — спросил Илья, повертев плотный листок бумаги в руках, — здесь же неясно, где верх, где низ. И что нарисовано тоже.
— Они нарисованы в стиле импрессионизм, — пояснил Миша, и прежде, чем смог продолжить, Сережа перебил:
— Писюнизм? — переспросил он, по-дурацки ухмыляясь, и Илья заржал.
Миша тоже улыбнулся, хоть ему было и не смешно.
— Художники-импрессионисты пишут отдельными мазками, так, чтобы вблизи картина казалось неясной, а издали изображение складывалось, как мозаика. Смотрите. — Он забрал рисунок из рук Ильи и отошел с ним на два шага, — здесь нарисована собака. Вы видите?
Секунду они действительно смотрели на картину, потом Сережа сказал:
— Как по мне, мазня мазнёй. Тебе делать что ли нечего?
— Мы просили тайну, — обиделся Илья, — а ты нам картинки показываешь.
И тогда Миша открыл тайну. Он знал, как можно быстро потерять сознание. Это настолько взбудоражило его друзей, что они тут же попросили продемонстрировать. Миша глубоко вздохнул несколько раз, резко выдыхая, а потом задержал дыхание и запрокинул голову назад. В глазах тут же потемнело, и он на несколько секунд потерял ориентацию в пространстве, в ушах зашумело, ноги ослабли. Через несколько минут, когда он полностью пришел в себя, Сережа воскликнул:
— Круто! Давай еще раз.
— Часто нельзя, — возразил Миша, но друзья так его упрашивали, что он согласился.
Позже он часто соглашался продемонстрировать обморок разным знакомым его друзей, дошло до того, что в школе его начали называть Коматозником. Но это было неважно, потому что Миша впервые чувствовал себя «в теме», «на одной волне» с крутыми парнями. И если для этого надо было доводить себя до кислородного голодания, то так тому и быть.
Миша спрятал свои краски и кисти на шкаф, где они пылились, все чаще пропадал с Сережей и Ильёй на улице, карманные деньги его стремительно заканчивались, потому что «тебе же не жалко на корешей, так, приятель?». Миша стал вытаскивать мелочь из кошелька матери, потом стал таскать купюры покрупнее, пока отец не застукал его за этим делом и не устроил выволочку.
Друзья огорчились, когда узнали, что шиковать больше не выйдет, и правило «угощение для всех» быстро исчезло с повестки дня. Был еще неприятный инцидент с разбитым окном в кабинете истории. Именно тогда Миша стал задумываться о том, что друзья ведут себя с ним не по-дружески.
Камень кинул Илья, в шутку, конечно, не со зла, просто потому что это забавно: кидаться камнями на спор. Красная четвертинка кирпича, способная проломить череп, пролетела мимо головы Миши и попала в окно Бориса Алексеевича, учителя истории. Стекло разлетелось мгновенно, с ужасающим грохотом. Звон еще не смолк, а ни Сережи, ни Ильи во дворе уже не было. Остался только Миша, которому устроили часовую лекцию по порче школьного имущества в кабинете директора и вызвали родителей. Миша так и не сказал, что камень бросил не он.
— Ты сам виноват, дружище, — сказал Илья, когда Миша встретился с ним на следующий день на улице, — у нас был уговор: не уворачиваться. Но то, что ты не сдал меня — респект!
— Вот так и поступают настоящие друзья. — Добавил Сережа.
Мише после этих слов стало стыдно за свои сомнения по поводу их дружбы, и он виновато улыбнулся.
Но сейчас, уныло шагая по улице Связистов и сжимая банку Спрайт в руке, Миша думал иначе. Сережа и Илья почему-то находили забавным убегать от него, затевая игру, в которую он играть не хотел, прятаться, чтобы он подолгу искал их везде. Он часто догадывался, что над ним шутят, хотя друзья этого не признавали и тут же начинали его стыдить за эти догадки. Вот и сегодня, прождав их два часа на детской площадке, Миша решил пойти к Илье и узнать, в чем дело.
Дверь ему открыла мама друга. Она очень удивилась, что Миша появился на пороге.
— Они ушли в кино, я думала, что вы пошли все вместе. А разве мальчики тебя не звали, Миша?
— Нет, — сказал он, попрощался и ушел.
Впереди показалась серо-желтая полоска пляжа, запахло водой, зашумел камыш. Миша миновал последний жилой дом, стоявший почти на берегу, и вышел к реке. Он любил набережную Мрассу, любил теплый песок, то ощущение, с которым он утекал сквозь пальцы, если набрать его в пригоршни.
Миша сел на поваленное бревно возле черного пятна кострища. Здесь часто жгли костры, отчего горожане почти не загорали на этом берегу. Не очень-то приятно лежать среди золы, пепла и обугленных палок. Он открыл банку с газировкой, отхлебнул и грустно посмотрел на реку.
Мрассу разливалась здесь широко. Сама речка была горной, резвой, бурлящей, но возле города мельчала, успокаивалась, образовывала неглубокие заливы. В одном из них в начале мая купались Артём, Стёпа, Костя, Антон и Майя. Но Миша этого не знал, он сидел на бревне, печально размышлял о сложном понятии «дружба» и смотрел на реку. Густо-коричневые початки камышей мягко стукались друг о друга и издавали приятное шуршание.
Ему хотелось нарисовать этот пейзаж. Сейчас, когда он был без Ильи и Сережи, занятие рисованием в стиле импрессионизм не казалось таким глупым. Миша даже знал, какие оттенки нужно смешать, чтобы передать бликующую на солнце воду, и серебрящийся на ветру камыш…
Вдруг он сморщился. Ветер резко сменил направление, донеся до него сладковатый, тошнотворный запах тухлятины. Мальчик посмотрел в сторону зарослей камышей, уходящей прямо в воду. Возможно, там утонуло какое-то животное. А еще чуть дальше по берегу, совсем рядом отсюда, когда-то жила настоящая цапля. Мише рассказывал отец, он часто ездил на рыбалку с друзьями, но сколько мальчик не просился, никогда его не брал. Миша не знал, почему. А ему так хотелось увидеть цаплю.
Ему хотелось нарисовать большую серую птицу. Он бы сделал её серебристой, а кое-где расцветил бы перышки белым. Она бы стояла на одной ноге, с опущенной изящной головой, увенчанной хохолком, и длинным острым клювом, в ожидании лягушки.
Миша встал на ноги. Желание поискать цаплю в камышах было таким сильным, что противиться было невозможно. Может, она все еще где-то здесь, и ему удастся её увидеть?
Он обошел старую перевернутую лодку, под которой месяц назад от Малашина пряталась Майя, и направился в камыши. Миша заметил, что кое-где заросли были неравномерными, толстые стебли сломлены или согнуты, а потом он понял, что идет по проложенной кем-то тропинке. Здесь явно ходили раньше, и в этом не было ничего удивительного. Местные дети, скучающие без дела в летние каникулы, излазили весь берег. Миша и сам знал тут каждую кочку.
Снова пахнуло падалью. Должно быть, несчастное животное умерло где-то здесь и теперь разлагалось на жарком солнце. «Цапли не питаются падалью, — подумал Миша, внимательно смотря под ноги». Ему не хотелось случайно наступить на дохлую кошку, или еще на что-то малоприятное.
Чем дальше в камыши заходил Миша, тем запах становился острее. Ноги его стали утопать в мокром илистом песке. Здесь камыш рос очень плотно, и тропа выделялась еще больше. Мальчик свернул вправо, туда, где было суше. Стебли выросли такими высокими, что он скрылся в них с головой. Запах стал и вовсе невыносимым, Миша уже подумал повернуть назад, а еще ему пришло в голову, что умершее животное, вероятно, было больше кошки. Он взглянул вниз и увидел след.
След был странный, похожий на те, которые оставляют на снегу голуби: четырехпалый, когтистый, крестообразный. Только голубь, чтобы оставить такой след, должен быть раз в сто больше. Миша присел на корточки. Отпечаток в вязком иле оставила огромная птица, не цапля. Мальчик огляделся и увидел неподалеку еще один такой же след. И еще. Расстояние между ними было в полтора метра, и Миша представил себе птицу с такими ногами.
Ветер слегка качнул камыш, и впереди меж стеблей что-то белело. Оттянув ворот футболки и нацепив его на нос, чтобы хоть как-то защититься от ужасного смрада, Миша пробирался вперед. Он сделал два шага и вдруг остановился. Внезапная мысль, мелькнувшая в голове, напугала его: «Не ходи туда!»
Откуда она взялась и почему вдруг возникла, мальчик не знал, но, как обычно бывает, проигнорировал дурное предчувствие. Миша раздвинул стебли еще пару раз и увидел, что впереди наметился просвет. Значит, он почти вышел на другой пляж, которых на побережье было огромное количество. От запаха уже слезились глаза. Он почти вслепую раздвинул последний ряд камышей и вышел на свободное пространство.
То, что Миша увидел, повергло его в леденящий ужас. Камыш вокруг был аккуратно выстрижен, будто его бережно срезали ножом, сохраняя длину стеблей так, чтобы все оставшиеся пенечки были одинаковые. Срезанные стебли старательно сложили один к одному, а по краям переплели между собой. Образовавшийся пятачок был круглым, в диаметре не превышал двух метров, а в середине него лежало мертвое человеческое тело. Маленькое, белое, с запрокинутой головой. Рот был раскрыт в немом крике ужаса, глаза выпучены. Оно лежало в позе «Витрувианского человека» Леонардо Да Винчи, с раскинутыми конечностями. Даже пальцы на руках были расправлены и выпрямлены.
«Это гнездо! — в панике подумал Миша, — гнездо огромной птицы, которая принесла добычу своим огромным птенцам!»
Вокруг мертвеца камыш и почва были бурыми от крови. Миша разглядел глубокие резанные раны на запястьях и лодыжках. Он даже мог видеть коричневые засохшие потеки, по которым кровь стекала с кожи в землю. На груди у покойника лежало что-то напоминающее рисунок, а вокруг головы были разложены камни с выжженными символами.
Миша попятился, споткнулся о стебли камыша, упал, пополз назад, обдирая ладони об острые кромки листьев. Горло сжалось до размеров коктейльной трубочки, и вместо того, чтобы закричать от ужаса, Миша издал высокий писк. Его взгляд метнулся от подсохшей кровавой лужи вокруг тела к мутным широко раскрытым глазам, страх захлестнул его удушающей волной. Мальчик вскочил на ноги и что было духу, оскальзываясь и спотыкаясь, рванул назад, прочь из камышей. Гибкие стебли хватали его за ноги, били по рукам и телу, один раз он чуть не остался без глаз — острый край стрелообразного листа камыша хлестнул по лицу, оставив косую красную линию.
Мальчик вывалился на пляж, споткнулся о перевернутую лодку, неуклюже выровнялся и припустил к ближайшему дому.
Из головы у него не шли птичьи огромные следы и мертвые глаза.
***
Когда в кабинете ближе к полудню 14 июня зазвонил массивный мобильный телефон, я отложил документы и взял трубку. А ещё через полчаса уже стоял в камышах на берегу городского пляжа. Передо мной лежало смердящее мертвое тело.
— Убийство произошло около двух суток назад, — сказал Алексей. Он прибыл на место преступления первым. — Тело пролежало на жаре весь вчерашний день, а сегодня его нашел малец, прогуливающийся по пляжу.
Я осмотрел густые заросли камышей, илистую влажную почву под ногами и поморщился. Солнце палило с раннего утра так, будто вознамерилось выжечь всё живое. Пришлось снять фуражку, пот заливал лицо.
— Странное место для прогулок.
— Мальчик сказал, что искал цаплю. — Алексей в отличии от меня не придерживался строгости в форме.
«А нашел кое-что поинтереснее».
— Когда оцепили местность?
—  Сорок минут назад, как только поступил звонок.
— Кто сообщил об убийстве?
— Женщина, которая живет в крайнем доме. Мальчишка сразу побежал к ней, постучался и сообщил о том, что нашел тело в камышах. Она позвонила в милицию.
Асанаев кивнул.
— С ними говорили?
— Еще нет. Мы сдерживали журналистов. Эти падальщики прознали откуда-то раньше нас. Чуть не затоптали все улики.
Я кивком отпустил оперуполномоченного. Осторожно пройдясь по краю круга, в котором лежало тело, я осмотрел стебли. Они были аккуратно, педантично срезаны острым ножом, на одинаковой высоте, а сами камыши переплетены друг с другом, как переплетают одуванчики в венках.  Я нахмурился. Круг был идеально ровный, камыши образовывали нечто вроде гнезда, с кошмарным подношением в центре.
Тело лежало в той же позе, в какой нашли девочку, с ореолом камней вокруг головы и теми же выжженными символами на них. Я дотронулся до темных знаков на камнях пальцем, слегка потёр и поднёс к носу. «Порох». Возле темечка жертвы между пеньками стеблей была клякса расплавленного воска. Там же обнаружился и обгоревший фитиль.
«Днём тут всегда полно народу, значит, ребенка убили ночью. Возможно, кто-то из ближних домов видел огонек этой свечи».
Поднявшись на ноги, я заметил еще одну вещь: там, где ступала моя нога, оставались помятые следы, которые были хорошо видны меж срезанных стеблей. Но, когда я прибыл на место преступления, никаких следов вокруг не было, кроме тех, что вели к тропинке. Их оставил мальчик, который нашёл труп. Пенёчки камыша были идеально ровные.
Я присел над телом на корточки и оглядел ребёнка. Причина смерти угадывалась сразу, она была такая же, как и в первом убийстве — три глубокие идентичные колотые раны в груди. Имелся рисунок, приколотый булавкой к одежде. На листе черным карандашом была грубо нарисована обнаженная женская фигура, держащая на руках кокон, из которого вылезал паук. Рисунок был настолько мерзким, что его хотелось немедленно смять и закинуть в кусты, но трогать его было нельзя. Лист ещё не был проверен на отпечатки пальцев.
Я резко выдохнул, взглянув перед собой. Голова ребёнка была запрокинута, глаза невидяще уставились в небо, шейка мальчика была такой тонкой, а кожа на ней такой нежной… Волна тупой боли прокатилась по телу. «Совсем маленький!» — пронеслось в мыслях. Я закрыл глаза, потер лоб сухой, горячей ладонью и попытался отогнать ненужные эмоции.
Когда-то в прошлой жизни, на заре моей карьеры, был у нас опытный следователь в отделе. Так вот он всегда говорил, что к трупу нужно подходить с холодной головой. «Сначала всем тяжело, но потом привыкнете. Это работа такая, ничего более». Но я так и не смог. Да и смог ли кто-нибудь привыкнуть?
Встав на ноги, я вышел из круга, чтобы осмотреть местность вокруг места преступления.
— Сфотографируйте здесь все. — Фотограф как раз показался в зарослях камыша и слегка вздрогнул, когда я к нему обратился, — фотографии мне нужны как можно скорее.
Пробираясь по камышам, я нашёл кое-что ещё. Меж стеблей четко виднелся один след, глубоко отпечатавшийся в иле и песке — птичий.
«Был бы птичий, если бы у нас водились гигантские страусы» — подумал в недоумении я.
След был четкий, четырехпалый, явно птичий, но слишком большой. А рядом нашелся еще один такой же, на расстоянии двух метров от первого. Стебли камыша тут были слегка примяты и косили на сторону, но не сломаны.
— Что за… — я осторожно осмотрелся еще, но следа было только два. Вспоминая сплетенное из срезанных камышей гнездо, я нахмурился. Очевидные улики были слишком фантастичными, чтобы в них можно было поверить.
Излазив в течении часа весь берег и так ничего больше не найдя, я встретился с Мишей, который всё это время оставался в крайнем доме, прямо возле пляжа. Мальчик, весь бледный, но уже пришедший в себя от испуга, сидел на продавленном диване. Его держала за руку мать, еще более испуганная, чем он сам. Рядом неловко топталась хозяйка дома: щуплая, высокая, пожилая женщина в зеленом домашнем платье и с пучком седых волос на голове. Она суетливо сбегала на кухню за стульями, когда мы с Алексеем вошли в комнату.
— Итак, Миша, меня зовут Георгий Алексеевич, я — следователь, и я здесь, чтобы задать тебе несколько вопросов. — Я сел на стул напротив мальчика. Его мать, сидевшая поодаль, напряженно выпрямилась. — Итак, расскажи мне все по порядку. Что ты делал и где ты был с самого утра.
Миша рассказал все с самого начала. Когда пришло время говорить о странных следах, мальчик замолчал и несколько раз сглотнул. У него из головы не шли гигантские голубиные следы, заполненные водой.
— Ему нужно немного отдышаться. — Тут же встряла мать. — Ему страшно!
— Простите, уважаемая, но мальчик должен рассказать все, что может, — строго проговорил я, — я не тороплю, приятель, — пришлось обратиться к ребенку мягче, — мне можно говорить всё. Любое твое слово может помочь следствию, ты понимаешь?
— Да. — Тихо вымолвил Миша, — но, боюсь, вы мне не поверите.
— Уверяю тебя, я приму к сведению любую информацию.
Миша с сомнением взглянул на меня. Должно быть, я казался ему слишком старым, угрюмым и отталкивающим, но мальчик вздохнул и произнес:
— Там были следы. Они… да нет, это глупости, должно быть, мне показалось…
Я перестал опираться локтями на колени, подался назад, откинулся на спинку стула и проницательно взглянул на мальчишку.
— Ты о птичьих следах?
Глаза Миши распахнулись от изумления.
— Вы их нашли? — я кивнул, — но ведь таких больших птиц не бывает… Ведь не бывает?
— Не бывает, — нельзя было не согласиться.
***
 «Город шокировала еще одна страшная находка. Два дня назад был похищен Алексей Новиков. Мальчику было всего восемь лет, он только что закончил первый класс средней школы номер четыре. Его мать обратилась в милицию утром 12 июня. По её словам, Леша играл во дворе, а сама она развешивала белье на улице. Она ненадолго зашла в дом, и, вернувшись, не увидела сына. Семья искала мальчика всю ночь, к утру они обратились в милицию, и через сутки тело Леши было найдено возле русла реки, в камышах. На мальчика случайно наткнулся ученик пятого класса Михаил Цепкин. Следствие по-прежнему не имеет никаких зацепок…»
Я сложил газету, небрежно отодвинул её и тяжело навалился на столешницу. Передо мной лежало ещё одно заключение судмедэкспертизы, которое я подробно изучил часом ранее. На этот раз документ составили быстрее. Не прошло и недели, как похоронили Новикова, а заключение уже было у меня на руках.
Газеты в последнее время резвились вовсю. Журналисты всерьез рассматривали самые абсурдные версии убийств, смакуя подробности и нагоняя панику все больше и больше. Любимой темой было «тотальное бездействие следственного комитета и абсолютное безразличие к судьбам детей со стороны властей». «М-Медиа» выпустила статью на целый разворот о сектантах-идолопоклонниках, запугав жителей еще больше. На горячую линию следственного управления поступало множество звонков от встревоженных горожан, некоторые из которых были откровенно ненавистническими.
Уже перевалило за полночь, на столе горела белая лампа, слева угрюмо высился черный книжный шкаф с папками. За моей спиной чернел квадрат окна, в который заглядывала бледная, расплывчатая луна, на подоконнике слабо дымилась переполненная пепельница.
Два мертвых ребенка меньше, чем за месяц, и ничего, кроме мистических догадок прессы. Ни отпечатков пальцев, ни свидетелей, ни мотивов. Зато улик хоть отбавляй, но что-то мне подсказывало, что все они были для отвода глаз. Намёк на оккультизм был слишком явным, в нём отсутствовала какая-либо логика. Все эти атрибуты, символы, рисунки только путали и сбивали с толку. Но больше зацепиться было не за что.
Чашка с кофе давно остыла. Я поморщился и отставил её на край стола. Внимательно всматриваясь в символы на фотографиях, те, что были выжжены с помощью пороха на плоских камнях, я пытался увидеть в них какой-то смысл, но так и не смог. Символы от первого убийства ко второму не поменялись. Ответ из университета лингвистики тоже не утешил. Как я и ожидал, там сказали, что это сущая околесица.
А вот рисунок, вложенный в руки первой жертвы, был другим. На листе бумаги тем же черным карандашом и в той же грубой манере была нарисована женщина в черной широкой накидке, а из живота у неё вылезала еще одна женщина — точная её копия. Особенно мерзкими были их белые, змееподобные руки с длинными острыми ногтями. Рисунок был такой же отвратительный, как и второй, с пауком, выполненный в похожей манере, и отвратность его была не в содержании, а в том, кем он был нарисован.
— Очевидно, мы имеем дело с серийным убийцей, — мне всё же пришлось сказать кое-что журналистам сегодня днём. Меня буквально поймали на крыльце отделения милиции. — Следствие не исключает пока никаких версий и делает все возможное, чтобы найти преступника.
— Значит ли это, что в деле по-прежнему нет никаких зацепок и подозреваемых? — сунулась вперед молоденькая журналистка со вздёрнутым носом, как у крысы.
«Это точно, — подумал я про себя, — кроме абсурдных догадок — никаких».
Резкий противный звук телефонного звонка заставил вздрогнуть — так громко он прозвучал в пустом, полутемном кабинете. Как же я ненавидел телефонные звонки и телефоны, но трубку взять пришлось.
— Старший следователь Аса…
— Георгий Алексеевич, — проговорил стальной голос Алексея на том конце провода, — у нас еще одно убийство. На этот раз тело найдено в реке Кийзак, возле улицы Безымянной.
Глава четырнадцатая. Змея на дереве
Майя лежала на теплом песке. Перед ней была раскрытая книга, но девочка задумчиво смотрела лишь на гладкую поверхность реки, изредка тревожимую ласковым ветром. Рядом лежал рюкзак из плотной темно-зеленой ткани, весь в значках.
Раннее летнее утро набирало жару, кучерявая тень деревьев медленно отползала от воды по мере того, как солнце вставало всё выше и выше. На узкой полоске маленького пляжа пока не было никого. Позже сюда заявятся люди, станут бороться за кусочек горячего песка и расстелют цветастые полотенца. Тихое место наполнится разговорами, детскими криками, смехом, плеском воды. А пока Майя здесь одна. В ветвях о чем-то шумно ругались воробьи, на том берегу едва слышно шелестели прибрежный камыш и сопливые ивы.
На девочке была короткая джинсовая юбка и белая майка с рисунком из бабочек. Длинную косу она убрала в тугой пучок на затылке. За те месяцы, что она провела в доме дяди, Майя успела вырасти на два сантиметра и слегка поправиться, ровно настолько, чтобы ушла болезненная худоба. Кожа на её плечах порозовела, лицо обзавелось легким румянцем и несколькими весьма раздражающими веснушками, лето постепенно меняло её облик, забирая из волос золото, а из плеч и открытых рук — зимнюю бледность. Она становилась необычайно хорошенькой, стройной, гибкой и нежной.
Тихие шаги заставили её обернуться. На тропке, ведущей на пляж, показался Антон. Он миновал высокие сосны на прибрежной линии, осторожно обогнул невысокие кусты и вышел на песок.
— Привет, что ты здесь делаешь так рано?
Майя вскинула голову и прищурилась: солнце, пробиваясь сквозь листву, светило на лицо.
— Девять утра. Разве рано?
— Я летом в одиннадцать только встаю, — пожал плечами Антон, плюхаясь рядом на песок. Майя слегка подвинулась, чтобы он мог сесть в тень.
— Но сейчас же ты здесь, — улыбнулась девочка.
— Не спится. Ты ведь читала сегодняшние газеты?
Улыбка Майи померкла, она вновь взглянула на недвижимую гладь реки, потом потянулась к рюкзаку, вытащила свежий номер газеты, а вместе с ним и карту города.
— Откуда карта?
— Купила вчера в киоске, на всякий случай. — Передовица кричала заголовком: «Ужасающие убийства продолжаются. Власти города объявляют комендантский час». — Её звали Людмила Рябова, пятнадцать лет. Она училась в девятом классе. Ты помнишь её?
Антон кивнул.
— В тот день она пошла на реку, чтобы немного прогуляться. Её родные сообщили, что она никогда не уходила далеко от дома, и были в недоумении, когда узнали, что она оказалась на берегу Кийзака. Да еще и так поздно.
— Когда её убили, солнце только что село, — заметил Антон, — я слышал сегодня по новостям. Этот ублюдок привязал её веревкой к ветке дерева, прямо над водой, а символы выжег на стволе. Она провисела там всю ночь, пока её не нашел алкаш, забредший на берег под утро. Он бы и не заметил её, если бы ему на голову не закапала кровь.
Майя развернула карту. На ней змеились и переплетались улицы, реки, белели квадратиками пронумерованные дома.
— Рябова погибла здесь, — девочка показала на местность желтоватого цвета возле реки Кийзак, — до ближайшего дома от этой местности как минимум километр. И это болото. Там мелкое дно, речная вода разливается по равнине во все стороны, растительность затоплена. Не самое приятное место для прогулок.
— Что ты думаешь? — спросил Антон.
— Я думаю, что она в ужасе бежала от чего-то, — прямо сказала Майя, — и встретила она это Нечто еще в городе, вернее, на его окраине. Здесь. — Она показала на улицу, обрывающуюся тупиком. — Сюда она дошла от дома легко, улица почти не виляет, идет прямая до самого конца. А потом она испугалась и побежала. Иначе как она оказалась на болоте?
Антон молча слушал. Взгляд его мрачно прослеживал очерченный Майей маршрут.
— И ты, конечно, думаешь, что это была Тень, — сказал он нейтрально.
Майя взглянула на него. Лицо его оставалось скептическим, но она видела, что объяснить иначе третье убийство у него пока не выходит.
— Под деревом были найдены клочки волчьей шерсти, — продолжила она, — и отпечатки лап — огромных лап. Да и само дерево не совсем простое. Оно одно осталось в том месте живым. Остальные сгнили и развалились. А это растет среди кустарника и мха, и ветки его достаточно крепкие, чтобы выдержать вес человеческого тела.
Антон покачал головой.
— Ты хочешь видеть мистическую связь в этих убийствах, Майя, поэтому и видишь её.
— Я только пересказываю тебе факты из статьи, — ровно проговорила она, — судя по тому, что пишут в прессе, эту связь вижу не только я.
— Журналистам только дай пощекотать нервишки, — Антон вытянулся на песке, закинув руки за голову, — они напишут что угодно ради высоких показателей.
Секунду они молчали. Майя смотрела на то, как солнце серебрит поверхность реки, серый песок и светлые волосы Антона.
— Я заметила еще кое-что, — сказала она решительно. Антон приоткрыл голубой глаз, — эти убийства как будто связаны четырьмя сторонами света и четырьмя стихиями. — Светлая бровь чуть приподнялась. — Первое было совершено на земле, второе — в воде, третье — в воздухе, четвертое, по логике, должно быть в огне. И если взглянуть на карту, — она снова развернула большой исчерченный улицами лист, — Катю убили на севере, Мишу — на западе…
— … а Людмилу на северо-западе, — опередил её Антон, — где меньше людей, там он и убивает. Везде лесополоса или безлюдное место. Здесь нет никакой связи, кроме этой.
— Катю убили прямо в центре города, — возразила Майя, — это невероятно, что никто ничего не заметил. Следствие опросило всех, кто мог быть близко к парку в тот вечер, но ничего не добилось. Словно…
— Словно Тень унесла её незаметно, скрыв чарами? — спросил Антон, вздохнув. Майя пустила глаза. Мальчик некоторое время наблюдал за ней, потом стянул футболку и поднялся на ноги. — Жара, пойду окунусь.
Майя смотрела, как он купается, ныряя в чистую речную воду, отфыркиваясь и уверенно рассекая волны. Она внезапно задумалась о том, что было бы, если бы она не убежала тогда за Артёмом на празднике в школе? Она бы осталась на танцах с Антоном, возможно, они потанцевали бы ещё и ещё, и, кто знает, может быть это он, а не Артём, поцеловал бы её в Тайной Гавани…
При мысли об этом, щеки девочки слегка порозовели, но потом она поняла, что это была бы совсем другая история. Артём был искренним, настоящим, добрым, простым и понятным. Антон — полной противоположностью. В первое время она удивлялась, как красивый, слегка высокомерный Антон оказался в команде лузеров? Она даже спросила об этом у Артёма. Артём подумал секунду, а потом ответил:
— Он еще тебя удивит, Майя. Он хороший друг.
Резкий порыв ветра подхватил желтоватый лист пергамента с семиконечной звездой и швырнул на песок. Майя бросилась вперед, чтобы поймать его, но ветер оказался проворнее. Несколько раз перевернувшись в воздухе, пергамент взвился вверх, пролетел до реки и плавно опустился на воду. Его завернутые края, коснувшись мокрой поверхности, тут же разгладились, а река степенно понесла лист вниз по течению.
Антон быстро доплыл до пергамента, вытащил его за уголок и направился к берегу.
— Можно легко просушить, — сказал он, — я сейчас поищу камень, на нем расстелем… Майя?
Девочка смотрела на промокший пергамент, который стал совсем прозрачным от воды. Она осторожно взяла его из рук Антона за углы, чтобы не смять, потом скомандовала:
— Вытащи карту города и разверни её.
Антон удивился, но не стал ничего уточнять. Он расстелил большой лист на песке. Майя наложила промокший пергамент на него, слегка подвинула края и разгладила. Сквозь пергамент проступила ломаная сеть улиц и рек города. Антон вначале смотрел на её манипуляции нахмурившись, а потом глаза его раскрылись от изумления.
— Майя! Звезда!
— Да, — девочка продолжала двигать пергамент по карте до тех пор, пока…
— Углы почти в точности показывают на места убийств. Масштаб слегка не тот, — в шоке проговорил Антон. — Ну-ка, подвинь тот угол еще.
Они провозились с пергаментом и картой еще двадцать минут, пока не нарисовали на чистом листе звезду точного размера. Майя сбегала к реке, намочила лист, чтобы он стал прозрачным, и в этот момент пришли Костя, Стёпа и Артём.
— Что это вы здесь делаете? — изумленно спросил Стёпа.
Антон поднял голову от намокшей карты.
— Если наложить звезду Майи на карту города, то можно понять, где случатся следующие убийства. — Взволнованно проговорил он.
***
— Катя была убита возле подстанции по улице Дорожной, вторую жертву нашли — на берегу реки в конце улицы Связистов. — Рассуждал Стёпа.
Друзья сидели кружком в Красной Крепости. В центре на полу была развернута карта, возле лежал сморщенный сухой пергамент и мокрый смятый лист бумаги. Стёпа водил пальцем по начерченной прямо на карте города семиконечной звезде.
— Третью жертву нашли здесь, возле улицы Безымянной. Значит, если Майя права, следующие убийства будут совершены где-то в лесах возле Агропитомника, за Целинным переулком и здесь, — он ткнул пальцем в зеленую область, опоясывающую городок, — это всё лесистые местности, окраины.
— А седьмое убийство? — встревоженно спросил Артём.
— Тоже где-то в лесах. Но уже далеко от города. Там найти тело будет труднее. Возможно, оно так и останется ненайденным.
— Слушайте, это какой-то бред! — воскликнул Костя, — этого просто не может быть!
Майя немного помолчала, потом тихо ответила.
— Что ж, бред это или нет, мы узнаем совсем скоро, — мальчики взглянули на неё с оттенком ужаса, — нужно только дождаться следующего убийства.
— О, Господи, — Антон запустил пальцы в волосы, — как такое возможно?!
— Нельзя дожидаться убийства, — внезапно сказал Артём, и все воззрились на него, — если мы догадываемся, где оно должно произойти, мы обязаны сообщить об этом.
— И как ты это представляешь? — ернически спросил Антон, — хэй, привет. Мы знаем где ненормальный маньяк будет разделываться со следующей жертвой. Откуда? Сами понятия не имеем. Наша подружка нарисовала звезду, и теперь думает, что выпустила наружу неизвестного монстра. Да нас сочтут сумасшедшими!
— Пусть, но мы обязаны что-то предпринять. — Упрямо настаивал Артём, — нельзя допускать, чтобы кто-то еще пострадал.
— Нам нужны доказательства, — сказала Майя.
Все обернулись к ней.
— Доказательства чего? — вновь воскликнул Антон, — выдуманного Межмирья?
Она покачала головой.
— Нет. Мы видели символы, мы знаем о рисунках, которые оставляла Тень, — Антон закатил глаза, но от комментариев воздержался, — мы можем прочитать обо всем этом в библиотеке. Какая-то информация все равно должна быть. Будем искать что-то о семиконечной звезде, о ритуалах, в которых она используется. Мы соберем доказательства и предоставим их в следственный комитет, этому, кто там ведет дело — Г.А. Асанаеву. Они не имеют права отвергать такие зацепки.
Друзья немного помолчали, потом Артём сказал.
— Майя права. Завтра мы пойдем в библиотеку.
— И что мы попросим? Книги о Тени? — спросил Костя.
— О магии и ритуалах, — возразила Майя. — Тень — потустороннее существо, но даже она должна подчиняться каким-то законам.
— Думаешь, такие книги есть? — засомневался Стёпа.
— Тебя библиотека когда-нибудь подводила? — спросила Майя многозначительно. — Не может быть, чтобы совсем ничего не было.
На следующий день с самого утра друзья выдвинулись в город. Майя сидела на багажнике велосипеда Артёма, у неё за спиной в рюкзаке лежала тетрадь, игровые листы, карта города, слегка сморщенная после экспериментов с водой, и несколько набросков карандашом. Рисунки по памяти сделал Костя, он попытался восстановить те изображения, что лежали на груди у жертв — их показывали в новостях и печатали в газетах.
Библиотека находилась на первом этаже обычного, ничем не примечательного пятиэтажного здания. Желтые, облупленные стены, решетки на окнах, небольшое крыльцо под козырьком, лишь табличка на двери указывала на то, что это не простой жилой дом.
Стёпа потянул дверную ручку на себя. Ребята оказались в просторном прохладном зале, уставленном огромными стеллажами. Прямо перед ними высилась кафедра выдачи книг, справа был выход в читальный зал, слева — в зал с детской литературой. В библиотеке не было ни души, царило абсолютное безмолвие, пахло старыми книгами.
Артём негромко постучал по лакированной поверхности кафедры. Этот звук разлетелся по гулкому залу эхом. Секунду висела тишина, потом из-за крайнего стеллажа показалась сухощавая женщина, замотанная в несколько легких шелковых накидок. На переносице у неё сидели огромные очки, которые делали её глаза совиными и слегка косыми. Майе она живо напомнила тропическую птицу в пестром оперении.
Библиотекарь проплыла по воздуху, водрузила стопку книг на кафедру, мельком оглядела ребят и принялась возиться с формулярами, каталожными карточками, сверяя регистрационные номера и выходные данные книг. Двигалась она плавно, сонно, не торопясь, и не обращала никакого внимания на посетителей. Друзья переглянулись, Майя, откашлявшись, сделала шаг вперед.
— Простите…— Библиотекарь подняла на неё глаза на мгновение, не прекращая своего занятия, — эээ… здравствуйте. Нам нужна книга по магическим обрядам, если такие есть в библиотеке.
«Птица» словно и не услышала, закончила проверять одну книгу и взяла вторую. Прошла полная минута, когда друзья все же удостоились внимания. Библиотекарь вздохнула с видом, будто её оторвали от важных дел, и взглянула на пятерых подростков, выстроившихся по ту сторону кафедры.
— Книги по магическим ритуалам? — переспросила она, — каким именно? — голос у неё был тихим, шуршащим, напоминающим звук перелистывания страниц.
— Ну… — Майя слегка смутилась, — может быть, о черной и белой магии, о язычестве, или о чем-то подобном. Нас интересует все, что есть.
Библиотекарь смерила девочку взглядом, поджала губы и повернулась к шкафу с каталожными карточками. Друзья, вытянув шеи, смотрели, как она перебирает ловкими профессиональными пальцами картонные квадратики внутри узких ящичков, а потом, выудив несколько, библиотекарь поднялась на ноги, обдала ребят цветочном ароматом духов и скрылась среди стеллажей.
Друзья переглянулись. Они прождали почти десять минут, когда библиотекарь появилась, наконец, совершенно не с той стороны длинного ряда стеллажей, куда ушла. В руках у неё была небольшая стопка книг.
— Вас интересует художественная литература? — прошелестела она.
Майя покачала головой.
— Нет, нам нужны статьи, научные труды, или, например, диссертации.
Библиотекарь кивала на каждое её слово, откладывала книги одну за другой. В результате осталось две.
— Эти книги доступны для чтения только в читальном зале, — прошелестела она, — на кого будем оформлять?
— На меня, — тут же отозвался Стёпа и слегка покраснел, выступив вперед.
Библиотекарь равнодушно скользнула по нему взглядом, спросила имя и фамилию, потом стала искать его формуляр.
— Фух, — выдохнул Антон, когда они расселись вокруг большого стола подальше от кафедры, — я уж думал, сейчас начнет задавать вопросы или вообще нас выгонит. Видали, как она на нас смотрела?
Майя взяла в руки первую книгу в пыльной кожаной бордовой обложке и тисненными буквами: «Практическая магия».
— Эту книгу брали лишь однажды, — заметила она, — двадцать лет назад.
— Да уж, автор не слишком популярен, — буркнул Антон.
Вторую книгу под названием «Магический кристалл. Магия глазами ученых и чародеев» Майя протянула Артёму.
— Вы с Костей и Антоном смотрите эту книгу. Ищите все, что связано с Тенью или чем-то на неё похожим. А мы со Степой займемся «Практической магией».
Они читали весь день. В обед сбегали в ближайшую кондитерскую. Минуты сливались в часы, часы тянулись лениво и медленно. «Птица», каждый раз проходя мимо, приподнимала брови, словно удивляясь, что ребята все еще здесь. За окном пожелтел дневной свет, солнце опустилось к верхушкам деревьев, вытягивая тени и теряя жару. Под вечер у друзей уже голова шла кругом. Майя быстро поняла, что о Тени она ничего не найдет в «Практической магии». Книга была скорее о саморазвитии и самосовершенствовании, чем о магии, и ничего похожего на Тень в ней не было.
— Оракулы, бессмертие, астрология, шаманы, — Артём откинулся на спинку стула и потянулся, — я уже весь в мифологии!
— Надо сделать перерыв, — согласился Антон.
— А мне нравится, — с энтузиазмом отозвался Стёпа. — Нумерология! Идея магии подана не как чего-то сверхъестественного, а как вполне реальной материи. И вот ещё: расширение сознания человека, с помощью самосовершенствования, как путь достижения неизведанного. В этом есть смысл.
— Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь, — скептически произнес Костя. Вид у него был осоловелый.
— Вернемся завтра, — сказала Майя, отодвигаясь от стола, у неё начинала болеть голова, и девочка то и дело терла пальцами виски.
— Есть и другой путь, — вдруг произнес Костя, — можно поискать информацию в интернете.
— Где мы возьмем интернет? — удивился Стёпа.
— В интернет-кафе, не тупи, Стёпыч, — вздохнул Антон, — только вот есть загвоздка: он довольно дорогой.
— Насколько дорогой? — тут же спросила Майя, — мне выдали сто рублей на две недели.
— Хватит приблизительно на полчаса, — прикинул Антон, — интернет идет по 6 рублей за мегабайт.
— Что такое мегабайт? — поинтересовалась Майя.
— Единица измерения объёма информации. Сколько нам нужно времени, чтобы изучить вопрос? Чем дольше мы будем искать, тем больше заплатим.
— Скинемся, — решил Артём, — и отыщем доказательства.
***
Маргарита Зубкова сидела на скамейке возле большого продуктового магазина. Краем глаза она заметила, как дверь библиотеки, находящейся через улицу, открывается, и из неё выходит сначала вечно лохматый Романов, толстяк-Морозов, этот задавака Лядов, и Фролов Антон. Последний слегка придержал дверь для белобрысой Свинки, которая бодро спрыгнула с крыльца, подхватила под руку толстяка и о чем-то заговорила.
Рита с раздражением смотрела, с какой легкостью девчонка общается с Антоном, идущим рядом, как шутливо толкает его кулачком в плечо, а тот благодушно улыбается в ответ. До Зубковой долетел взрыв смеха, приглушённые звуками улицы веселые голоса. Всё это будило в тринадцатилетней девочке только злость и досаду.
С Антоном она была знакома еще с детского сада. Они ходили в одну группу и дружили так, как только могут дружить четырехлетние дети. Рита хорошо помнила, как они строили мосточки из снега над узкими ручейками весной, собирали одуванчики и жучков-солдатиков в спичечные коробки. А потом в группе появился новый мальчик с кудрявой головой, и еще один — страшный зануда. Антон стал дружить с ними, а её мальчики в свою команду не принимали, как она ни старалась.
Рита никогда бы не призналась, что при виде Антона, её сердце стучит чаще, дар речи куда-то улетучивается, и она теряет способность мыслить адекватно.
Антон был самым привлекательным мальчиком в школе, куда там этому Ваське Третьянову, по которому вздыхают все девчонки. Однажды Рита была свидетелем, как Тертьянов ползал в ногах у Горского, только бы его не тронули, а потом, прознав, что Рита все видела, угрожал ей, дрожа от страха за свою репутацию крутого мачо. А Антон… почему-то Рита была уверена, что Антон не стал бы унижаться перед Горским. Было что-то в нём сильное, неколебимое, несгибаемое.
Девочка вспомнила, как надеялась хотя бы на взгляд с его стороны во время школьного праздника, хоть на словечко, а он пригласил на танцы Свинку. Свинку! Эту невзрачную, вечно растрепанную, в мальчишеской одежде Свинку, с которой он смеялся, которую обнимал за талию, на которую смотрел своими чудесными голубыми глазами!
И как эта стерва отплатила ему за внимание? Она выбрала другого! Побежала за Романовым, словно собачонка, бросилась ему на шею, чуть в снег не повалила — Дашка видела и рассказывала потом всем, заливаясь дурацким смехом. Рита тоже смеялась, а в душе её скребли кошки. Она видела, как отреагировал Антон, когда Свинка вдруг пропала с праздника на некоторое время. Он принес два бокала с соком, удивленно спросил что-то у своих друзей, а потом его плечи поникли. Всего лишь на мгновение он позволил себе огорчиться неудаче, а потом выпрямился, поднял голову, и Рита стала любить его еще сильнее! Но скорее откусила бы себе язык, чем призналась в этом.
В школе они были не на последних ролях: она, Дашка, Андрей и Катя. С ними считались, были те, кто их явно боялся, младшеклассники, в основном, но как же это было приятно: осознавать свою власть над кем-то, упиваться вниманием или взглядами, полными ненависти. Последние приносили даже больше удовольствия. Рите никак нельзя было допустить, чтобы её увлечение одним из лузеров стало общественным достоянием. Именно поэтому она цеплялась к Антону ровно так же, как и к его дружкам, обзывала его и всячески демонстрировала презрение.
Рита внезапно вспомнила, как однажды ей призналась Катя:
— Фролов довольно симпатичный, может, проявить инициативу и пригласить его на танцы?
Девочка мгновенно представила, как вцепляется в пышные волосы Митрошкиной и выдирает их волосок за волоском. Медленно и с наслаждением. А потом не мешало бы выцарапать её янтарные, проклятущие глаза, цвету которых Рита всегда завидовала.
— Митя, ты совсем ку-ку? — спросила она тогда пренебрежительно, — Флоров? Серьезно? Ты себя видела вообще? Хороша была бы пара: швабра и белобрысый альбинос!
Рита вообще старалась напоминать подругам о недостатках их внешности почаще, потому что у Кати были роскошные волосы и глаза, у Дашки — отличная фигура, а у неё самой ничего не было: мышиного цвета растительность на голове, бесцветные светлые, водянисто-голубые глазки и целая россыпь прыщей под тональным кремом.
Она бросила еще один неприязненный взгляд в спину Свинки. Ноги у девчонки были что надо, стройные, длинные, и роскошная светлая коса толщиной в запястье. Свои ноги Рита старалась скрещивать, или носить широкие джинсы, чтобы никто не заметил её легкой косолапости. Если бы кто-то попросил её назвать хоть одну часть тела, которая ей по-настоящему нравилась в себе, она не нашла бы, что ответить. С одиннадцати лет её одолевало акне, волосы были редкими и тонкими от постоянного перекрашивания, а талия неумолимо расплывалась с каждым годом взросления.
Весь вчерашний день она провела на пляже в компании восьмиклассников. Она была безмерно горда, что попала в эту тусовку, пусть и были они всего на год постарше. Дашка визжала от восторга, когда узнала, с кем они пойдут гулять. Купание приелось, кости общих знакомых были перемыты, и компания затеяла игру в карты.
— Кто проигрывает, выполняет задание, — лениво произнес рослый парень. В школе его называли Уизли, но, кроме рыжих волос, никаких сходств со смелым и преданным другом Гарри Поттера в нём не было.
Кроме Уизли, на пляже была Лиля, высокая девушка с вытянутым, лошадиным и вечно скорбным лицом, Роджер — парень из девятого «Б» и Алиса — девочка-эмо с розовыми волосами, в черном платье, слишком теплом для жаркого летнего дня на пляже. Она-то и позвала Риту, Дашку и Лысенко потусить. Точнее, они сами напросились, Алиса просто не стала возражать, ибо опускаться до таких мирских вещей — определённо не для её возвышенной, страдающей натуры!
Рита поерзала на песке. В карты она играла плохо, и перспектива выполнять какое-то, очевидно, не самое приятное желание была для неё пугающей. Однако, старшие идею поддержали, и ей ничего не оставалось, кроме как согласиться.
Играли двумя колодами, раздали по шесть карт. Рита пыталась запомнить, какие карты уже были отыграны, и какие еще оставались в игре, но быстро запуталась и чудом не проиграла. Её спас крупный козырь, пришедший под самый конец. Проиграла Дашка.
— Итак, кто загадает желание? — ехидно спросил Уизли.
— Давайте на камень-ножницы-бумага!
Честь выпала Алисе. Она отстранённо поглядела на Дашку и печально-потусторонним голосом проговорила:
— Пусть идет купаться голышом.
Взрыв смеха, улюлюканье и свист Смирнову не смутили. Позже Рита задумалась, почему в ней нет ни капли стыда. Дашка, и глазом не моргнув, сбросила купальник и пошла в воду. Окружающие не получили желаемого шоу. Роджер проводил костлявую девчонку равнодушным взглядом и отвернулся, Алиса вообще как будто была не здесь, Лиля вскочила и закрыла глаза Уизли ладонями: они только что начали встречаться. Рита отвернулась. Ей внезапно стало стыдно за Дашку, её щёки покрылись неравномерным пятнистым румянцем.
— Еще раз, — объявила Дашка, выйдя из реки и грациозно опустившись на песок. Рита грубо бросила в неё полотенцем, в которое она закуталась, — я сдаю.
Раздали еще раз. Рита, взглянув на свои карты, в ужасе поняла, что ей пришла одна мелочь. Дашка быстро избавилась от карт, Уизли и Лиля набрали козырей из колоды и сидели довольные собой, а Рите крыть было нечем, она набирала все больше карт в руки и, наконец, ожидаемо проиграла.
На этот раз желание загадывал Роджер. Он криво ухмыльнулся, потянулся назад к своему рюкзаку и вытащил бутылку пива.
— Пей одним заходом, — сказал он и протяну ей бутылку.
Остальные захлопали и оживились. Даже Алиса соизволила проявить интерес. Отдыхающая рядом дама презрительно взглянула на группу подростков, взяла своё покрывало и ушла в другой конец пляжа.
Рита взглянула на пенящийся напиток. Алкоголь она уже пробовала, ей было интересно, что пьёт отец, приходя после работы, но тогда она была шестилетней девочкой, и пойло ей ужасно не понравилось.
— Давай, — ухмыльнулся Уизли, — или тебе место в детском садике, а не среди нас?
Лиля с обожанием погладила его волосы.
Рита поднесла бутылку к губам и сделала несколько больших глотков, закашлялась, пролила белую пену на грудь и икнула, задохнувшись.
— До дна! — воскликнул Роджер, — давай, давай!
Она с трудом допила бутылку в три захода. Под конец, смачно рыгнув и жутко смутившись от этого, девочка поняла, что её сейчас вырвет. Вокруг все аплодировали и смеялись, хлопали её по чувствительным от солнечного загара плечам, а она была сосредоточена на том, чтобы удержать внутри себя отвратительное пойло.
— Еще кон!
Рита взяла в руки карты. В голове у неё помутилось, изображения расплывались перед глазами, руки стали ватными и чужими. Она только могла таращиться стеклянными глазами и улыбаться. Ей внезапно стало неважно, сколько жира у неё на животе, насколько у неё кривые ноги. Её не заботило, почему ребята смеются над ней, а Роджер снисходительно похлопывает её по плечу, почему Лысенко вырывает у неё из рук карты и начинает играть за неё. Она наверняка была очень забавной и крутой, почему не замечала этого раньше? Рите понравилось это состояние уверенности и эйфории. В своей жизни она ни разу не чувствовала себя настолько в центре внимания.
— А у тебя есть еще? — спросила она Роджера. Язык почему-то отказывался подчиняться, это было так смешно!
— По-моему, тебе хватит, подруга, — усмехнулся он. — Кстати, ты проиграла.
Рита медленно моргнула. Муть в голове накрывала её все сильнее, и теперь приходилось делать над собой усилие, чтобы понимать речь и всё происходящее вокруг.
— Да она в стельку, взгляни на неё, — сказал Лысенко, — оставьте её в покое.
— Нет, правила есть правила, — возразила Лиля, — пусть она поцелует Роджера!
Рита не поняла, почему её толкают к светловолосому девятикласснику, а тот отнекивается и отворачивается. Она только вспомнила голубые глаза Антона и его слишком розовые для мальчика губы, а потом она закашлялась, и её вырвало прямо на Роджера.
— Мать твою! — воскликнул он, отпрыгнув, — ё мое!
— Я могу тоже искупаться голышом! — заявила Рита, расстегивая верх своего купальника, но, к счастью, застежка не поддалась.
— Иди проспись! — заливаясь смехом, взвизгнула Лиля. Рядом умирала со смеху Алиса.
До спутанного алкоголем сознания девочки дошло, что смеются над ней, и стало вдруг так обидно. Обида буквально выплеснулась наружу сплошным нескончаемым потоком.
— Я не уродина! — выкрикнула она невпопад, — я докажу!
Проклятая застежка на купальнике не желала расстегиваться, и она попыталась снять его через голову. Но Лысенко перехватил её поперек туловища и оттащил в сторону.
— Уймись! — сказал он резко, взял полотенце, замотал её туго и неуклюже, — это всего лишь пиво. Сейчас все пройдет. Посиди тихо, не лезь никуда.
Что было дальше Рита помнила плохо, кажется, она отключилась на некоторое время, а проснулась тут же, на пляже. Старшие ребята уже ушли. Дашка меланхолично плавала в реке, к счастью, в купальнике, рядом сидел Андрей, похожий на несуразного каменного человека, которого кое-как сложили из валунов.
— Черт, — произнесла она, сев на песке. К щеке прилипли мелкие листики и веточки, мокрые волосы высохли спутанными и сваленными на один бок. Рита попыталась пригладить их руками.
— Проснулась? — буркнул Лысенко, — ну ты даёшь. Ты что, ни разу не пила до этого? — она покачала головой. — Тогда зачем согласилась?
Девочка отвернулась от него. Действительно, она могла и отказаться, но не сделала этого. Дашка же не отказалась купаться в чем мать родила, а чем она хуже?
— На вот, — Андрей протянул ей бутылку с водой, Рита взяла, сделала два маленьких глотка и вдруг разрыдалась.
Лысенко, никак не ожидавший такого поворота, смутился и отвернулся.
Сидя на скамейке напротив библиотеки и вспоминая вчерашнее фиаско, Рита с ужасом поняла, что её репутации конец. Роджер, Уизли и эти стервы наверняка растрезвонят по всей округе, как она валялась пьяная на пляже, да еще и приукрасят. Вывернуть такую ситуацию себе во благо вряд ли получится.
— Зараза! — досадливо бросила Рита, поднялась на ноги и нехотя направилась к дому.
Её друзья интеллектом не блистали, Дашка имела проблемы с эмоциями. Она как будто отыгрывала их, причем не слишком умело. Если кто-то рассказывал уморительную шутку, и все смеялись, Дашка начинала смеяться только через мгновение. Она не умела сочувствовать, не понимала, когда над ней шутят. Рита привыкла к ней, Дашка словно застряла в маленьком возрасте и выросла только физически. Иметь такую девочку в подружках было чрезвычайно выгодно, на её фоне можно было быть и умной, и красивой, и обаятельной.
А Лысенко её любил. Рита догадывалась об этом давно, но не показывала виду. Он везде таскался за ней, выполнял все, чего бы она не захотела, мог защитить её, если понадобится. Андрей был славным, и виноват только в том, что не был Антоном.
 Рита свернула на свою улицу. Солнце уже клонилось к горизонту. Проходя мимо парка, она вспомнила Митрошкину.
Сначала она просто не могла осознать, что Катя умерла. «Её убили, — поправила себя девочка, — а убийцу так и не нашли». Рите было все равно на остальных детей, с которыми расправился неизвестный маньяк, она их не знала. Она знала Катю, но не любила её.
Не было на свете такого человека, кого она любила бы, кроме Антона.
Девочка остановилась под балконом первого этажа старой пятиэтажки и подняла голову. Рамы окон были открыты, значит отец уже вернулся с работы. Она ощутила острое желание повернуть назад, вернуться на ту скамейку возле библиотеки, провести на ней всю ночь, но она нажала на продавленные кнопки кодового замка на двери и скрылась в прохладе подъезда.
Войдя в квартиру, Рита сразу почувствовала запах отца: сигареты и пот. На вешалке висела его рабочая одежда, на полу стояли инструменты. Пепельница на столике возле входной двери была переполнена. Рита перешагнула через кучу грязного белья, сваленную возле ванной комнаты, и вошла в кухню.
— Явилась.
Она вздрогнула. Отец, худой, седеющий брюнет с жилистыми, сильными руками, сидел на табуретке перед телевизором в синих штанах и майке. Глаза его следили за диктором новостей, но девочка не сомневалась, что, если его спросить, что на ней сейчас надето, то он с легкостью ответит. Перед ним на столе стояла банка пива. В кухне пахло сушеной рыбой. Под столом стояли еще четыре пустые бутылки.
— Где тебя носило весь день?
— Я вышла погулять.
Он повернул голову, одарил дочь холодным взглядом и поинтересовался:
— А то, что дома бардак тебя никак не озаботило?
Рита сжала зубы. Из глубины её сердца поднималась привычная ненависть и презрение. Она глубоко вдохнула и ровно ответила:
— Я сейчас все уберу.
В раковине было полно посуды. Кое-где уже цвела плесень. Рита брезгливо поморщилась, включила воду и потянулась в шкаф за моющим средством и губкой. Спиной она остро ощущала взгляд отца, она чувствовала, как он наблюдает за каждым её движением.
— Куда столько льёшь воды? — спросил он небрежно, — не сама платишь за водоснабжение.
Рита убавила струю, намылила первую тарелку, отковыряла ногтем с её поверхности какую-то дрянь, смыла пену и поставила на сушку.
— Глаза раскрой, средство не смыла, — тут же прилетело сзади, — хочешь отравить нас?
Рита молча взяла в руки вымытую тарелку, сполоснула её еще раз и вернула на сушку. С каждым предметом посуды, отправляющимся в шкаф, девочка понимала все яснее, что молчание отца сегодня не совсем обычное. Что-то произошло, и нужно быть осторожней.
— Так где ты была сегодня?
— Зашла к Даше в гости, потом мы немного погуляли в центре, — спокойно ответила Рита. Она намылила большой бокал и тщательно его сполоснула.
— Разве я не говорил тебе, не шляться по улицам без дела?
— Сейчас каникулы. Я не могу пойти погулять?
От последующей красноречивой паузы у девочки волосы на затылке зашевелились, но она упрямо не поворачивалась к отцу лицом.
— Можешь, — он пододвинул к ней табуретку, лишь на несколько сантиметров, металлические ножки заскребли по полу с резким неприятным звуком. — Но только после того, как закончишь домашние дела.
— Ну да, — саркастически отозвалась Рита, — для этого я тебе и нужна: убираться и готовить.
— Что ты сказала?
Она промолчала.
Со временем молчание давалось ей все тяжелее. Иногда ей приходилось буквально прикусывать себе язык, чтобы держать его за зубами.
— Я подчищаю за людьми их дерьмо не для того, чтобы приходить в свинарник. — Голос отца слегка повысился, — по-моему я уже объяснял тебе это.
— Да, я помню, — ровно ответила она. Еще один бокал отправился на сушку.
— А я вижу, что следует объяснить еще раз. Когда я прихожу, дома должен быть порядок и горячий обед, а не куча грязного белья посреди коридора и пустой холодильник. Где деньги, которые я давал тебе на продукты?
— Лежат в моей комнате.
— Почему до сих пор ты не сходила в магазин? Ты не нашла на это времени, пока болталась по пляжам с парнями?
Рита замерла. Тарелка в её руках мелко задрожала. Страх толкнул её в грудь так неожиданно, что на секунду исчез слух, и перед глазами всё расплылось.
— … и видела тебя вчера, как ты пьяная пыталась раздеться на пляже при нескольких парнях старше тебя! Ты можешь объяснить мне эту ситуацию?
Рита в ужасе поняла, что прослушала половину предложения, но суть уловила хорошо. Она незаметно сделала шаг вправо. Кухня была угловая, и чтобы быстро её покинуть, нужно было выйти из угла, где располагалась мойка.
— Я не была пьяная, — тихо проговорила она, по-прежнему не поворачиваясь. Повернуться к нему лицом — значило проиграть. — Я просто…
— Ты просто — что? — уточнил отец почти ласково, — ты была или не была вчера на пляже?
— Была.
— С кем? С парнями?
— Да, но там были и девочки.
— Еще кто-то кроме тебя раздевался на глазах у всех?
— Я не…
— Или купался голышом в реке?
— Я не купалась…
— Что еще ты делала с этими парнями?
— Ничего.
— Сколько их было?
— Нисколько! Я ничего плохого не делала! — Рита все же вскрикнула, и это значило, что она проиграла.
Последовала пауза, полная удовлетворения, и в груди девочки поднялась мощная волна злости. Руки продолжали машинально натирать чистую тарелку.
— Интересно, — протянул отец, — что бы сказала твоя покойная мать, если бы услышала эту занимательную беседу? Даже хорошо, что она не дожила до этого момента.
Рита молчала полную минуту. Тишина в кухне прерывалась лишь звуком льющейся воды и тихим бормотанием телевизора. Девочка выпустила из рук тарелку, которая, звякнув, упала в мыльную лужу на дне раковины, потом медленно повернулась и сделала еще один маленький шаг из-за угла кухни.
Отец смотрел на неё, слегка улыбаясь, снисходительно. С момента смерти матери, между ними будто существовала негласная садистская игра: кто кого быстрее выведет из себя. Рита проигрывала в этой игре раз за разом. Вот и сейчас она дрожала с головы до ног, лицо её пошло красными пятнами, руки сами собой сжимались в кулаки — бессильные и слишком слабые.
— Ты — бессовестный ублюдок. — Четко выговаривая слова, почти по слогам проговорила Рита. — Это ты должен был сдохнуть, а не мама.
С лица отца разом сошли все краски. Она испытала мстительное, темное чувство удовлетворения, когда увидела, как враз исчезла эта ухмылка с его красной морды, как глаза начали наливаться кровью от бешенства, как он буквально онемел на секунду от удивления и злобы.
Злоба — вот главное чувство, господствующее все эти пять лет в их семье. Мама умерла, и пришла злоба, всепоглощающая, ядовитая, нездоровая и отвратительная. Будучи маленькой девочкой, Рита искала утешение в отце, а он искал того же в друзьях, женщинах и бутылке. Долгие пять лет девочка засыпала каждый вечер с вопросом: в чем моя вина? И никогда не получала ответа. Постепенно безграничная, инстинктивная любовь к отцу переросла в холодную ненависть, такую сильную, что все остальные чувства Рита перестала ощущать вовсе. Она отчаянно ненавидела его, и отчаянно нуждалась в нем, и ненавидела себя за это.
— Повтори.
Ровно в тот момент, когда отец стал подниматься на ноги, Рита сорвалась с места. Она ловко обогнула уголок кухни, перемахнула через кучу грязного белья и кинулась к двери. Вот когда пришлось порадоваться, что ключ в замке она так и не провернула!
— А ну вернись! — прогрохотало вдогонку.
«Держи карман шире».
Девочка выскочила на лестничную клетку, скатилась два пролета по лестнице и вывалилась из подъезда в душный летний тлеющий вечер. Споткнувшись, налетев на кого-то плечом, Рита пробежала целый квартал в сторону школы, потом, задохнувшись, остановилась.
Она согнулась пополам, пытаясь унять колотье в боку, уперев руки в колени. Глазами Рита обшаривала улицу, и не поверила им, когда увидела, что её все еще преследуют. Высокая темная фигура отца вынырнула из-за кондитерской, повертела головой и двинулась в её сторону.
Девочка немедленно развернулась и припустила по улице. Забегать во дворы она не рисковала, там мог быть забор или тупик, и тогда ей пришлось бы отвечать за свои слова. На секунду в ней вспыхнуло острое желание остановиться, развернуться, встретиться с отцом взглядом и высказаться. Пусть бы он убил её после, но она бы рассказала ему, как на утренниках в школе родители приходили ко всем, кроме неё, как её обижали в младших классах, но ей приходилось со всем справляться самой, а потом и перейти в другую школу. Как она плакала по маме целый год после её смерти, а отец слышал и ничего не сделал. Даже ни разу не обнял её. А потом, когда терпение его кончилось, и после очередных поминок она снова заплакала, он залепил ей оплеуху и велел сейчас же замолчать.
Тогда Рита перестала всех любить. Тогда в ней что-то бесповоротно изменилось.
— Стой!
Девочка слегка затормозила перед проезжей частью, но потом, не дожидаясь зеленого света светофора, кинулась наперерез движению. Машин было немного, но нашлись те, что завизжали тормозами. Рита вильнула в сторону, чтобы избежать столкновения с красной шестеркой, и что есть духу кинулась прочь, к школе. Она от души надеялась, что отца движение на дороге слегка задержит.
Чувствуя ломоту в ногах и полное изнеможение, девочка перелезла через забор, спрыгнула с той стороны, ободравшись о колючий кустарник шиповника, и, забежав за угол, спряталась в том самом тупике, где два месяца назад Артём с мальчишками едва не подрались с Горским.
Выглянув из-за стены, она увидела отца. Он тенью бродил за забором школы, выглядывая её. Несколько раз он позвал её по имени, как ей показалось, уже спокойнее, но поверить в это она не решилась. Отец всегда был прекрасным психологом и знал, как манипулировать дочерью.
Прошло несколько минут, прежде чем он ушел, Рита облегченно сползла спиной по стене и села на траву. Слезы брызнули сами собой, девочка горько расплакалась и не могла успокоиться несколько минут. Потом тяжело поднялась на ноги, вытерла мокрое лицо и вдруг заметила, что её обувь осталась дома, а на ногах у неё были лишь серые, грязные носки.
Вопреки всему, девочка хихикнула, дотронулась до сползавших с лодыжек носок, подтянула их повыше и стала думать.
Домой было возвращаться нельзя. Над её головой закат уже расплескал последнюю солнечную бронзу, и сумерки стремительно набирали силу. Центр неба уже сиял звездами и ночной, бездонной синью. К Дашке идти было нельзя, она жила через дом от неё, и была велика вероятность встретиться с отцом по дороге. Оставался Андрей.
Рита взглянула на задние ворота внутреннего двора, ведущие к лесной тропке, потом перевела взгляд на абсолютную темень леса. Лысенко жил на той же улице, что и Майя, но намного дальше, и к его дому вели две дороги: через лес и по трассе, пешком по которой было минут пятьдесят.
Рита двинулась к лесной тропинке. Городские ребятишки излазили этот лес вдоль и поперек, знали в нём каждую кочку и ямку. Со всех сторон он был обступлен домами, в нём имелось несколько мостов через узкую речку, а чуть дальше — небольшой пляж и тихая заводь. Лишь одним узким концом лес переходил в дикие места, и на много километров превращался в настоящую чащу, где встречались и болота, а ближайший город был в двухстах километрах. Но все знали, где именно это происходит, и не ходили туда.
  Рита перелезла через ворота, закрытые на ночь на большой амбарный замок, и неуверенно вошла в лес. Высокие деревья тут же нависли над ней темными тенями, но луна ярко высвечивала тропинку, и Рита приободрилась. Она шла вперед быстрым шагом, стараясь наступать туда, где вялыми пучками росла трава, чтобы не пораниться. Ноги её кололи камни и ветки, Девочка шла почти бесшумно благодаря отсутствию обуви, и именно это сыграло решающую роль в её судьбе. Луна исчезла в облаке, погрузив лес во мрак, и Рита внезапно почувствовала, что на тропинке она больше не одна.
Сначала пришел запах. Гнилостный запах разложения и смерти. Откуда он исходил понять было невозможно, а затем Рита услышала…
Кряхтения и завывания, звуки, которые, должно быть, издавали грешники в адских котлах: полные страдания, надрывные, невыносимые. Рита завертелась на месте, пытаясь определить, откуда исходит звук. Она вдруг, обмирая, поняла, что откуда-то сверху и задрала голову.
С дерева прямо над её головой на неё смотрели красные глаза. Нечто большое и черное находилось совсем рядом, сидело в развилке между ветвей, и Рита пришла прямо к нему. Босиком по мягкой земле.
Девочка захлебнулась страхом, попятилась, запуталась в собственных ногах, упала на спину. Глаза её широко раскрылись в абсолютном ужасе, она набрала воздуху в грудь и пронзительно завизжала.
«Кто-нибудь! — заметалась в голове паническая мысль, — папа! Он не мог уйти далеко, он все еще может меня услышать!»
Черная смердящая масса плавно стекла с дерева на землю. Рите показалось, что почвы она не касается вовсе, что даже травинка не гнется под её тяжестью. Громадное существо выпрямилось и блеснуло чешуёй в лунном свете, нависло над ней, а потом она увидела три блестящих когтя, способных пронзить её насквозь.
Замолотив пятками по земле, Рита забуксовала, но потом резво отползла назад, как раз в тот момент, когда нечто широко замахнулось исполинской лапой. Вскрикнув, девочка бросилась влево, и это спасло ей жизнь, потому что острые словно бритвы когти вонзились в то место, где секунду назад была её голова. Она извернулась, вскочила на ноги, но тут её настигла вторая лапа, и, снова вскрикнув — на этот раз от сильной боли — Рита повалилась на землю.
На траву закапала горячая кровь. Спину между лопатками ожгло огнем. Девочка растянулась на животе, подбородком ударилась о камень и откусила себе кончик языка. Соленая кровь тут же стала наполнять рот. Она чувствовала над собой это существо, оно дышало гнилостным дыханием ей прямо в спину. Рука её нащупала тот самый камень, о который она ударилась.
«Должно быть, так умерла Катя, — вдруг подумала Рита, — так и не успев ничего понять, в ужасе и полной растерянности».
— Получай, тварь! — заорала она, переворачиваясь на спину и швыряя камень туда, где находились красные глаза чудовища.
Замах был неудачным, бросок — слабым, камень не долетел. Он ударил немного ниже двух красных точек и будто провалился сквозь тьму, окружавшую чудище. Существо замешкалось и отступило на шаг. Рита не стала ждать следующего шанса. Превозмогая боль, она вскочила на ноги, развернулась и кинулась по тропинке в сторону Земляничного переулка. Она понятия не имела, гонится ли за ней тварь, или нет. Оборачиваться не было времени. По обе стороны от неё со страшной скоростью мелькали деревья, Рита спотыкалась о корни, путалась ногами в траве, несколько раз больно ударилась о камни пальцами ног, но неслась вперед.
К тому моменту, как она выбежала на луг прямо к дому Майи, футболка её промокла насквозь от крови, перед глазами плясали черные точки, дыхание окончательно сбилось и вырывалось тяжелыми хрипатыми всхлипами.
Девочка увидела компанию парней у одного из домов дальше по улице и бросилась к ним. Они сидели кружком вокруг костра, жарили сосиски и бренчали на гитаре. Когда окровавленная, задыхающаяся, перепуганная насмерть Рита вынырнула из сверчащей темноты, парни повскакивали на ноги.
Кто-то ошеломленно произнес:
— Ну ни хрена ж себе…
— Помогите, — простонала девочка из последних сил и потеряла сознание.

Глава пятнадцатая. Карты на стол

Майя осторожно открыла дверь больничной палаты. Сквозь длинные жалюзи пробивался тусклый свет. Весь день лил дождь, перемежаясь удушливой жарой. С подоконника капало, должно быть, окно было приоткрыто.
Зубкова лежала в углу, в дальнем ряду кроватей, на животе, лицом к двери. Кроме неё в палате никого не было. Она была укрыта простынёй по пояс, спина и грудь — туго перевязаны бинтами, а поверх них надета тонкая хлопковая ночная рубашка. На её тумбочке лежали нетронутые апельсины и стоял кувшин с водой. Майя неуверенно шагнула внутрь палаты, в которой пахло хлоркой и дезинфекцией. За ней тихо потянулись мальчики. Последним зашел Антон и прикрыл дверь за собой.
На звук шагов Рита подняла голову с подушки и открыла глаза. Её затуманенный обезболивающими взгляд удивленно скользнул по ребятам и остановился на Антоне. Мгновение висела ошеломленная тишина, потом девочка взяла себя в руки и скептически произнесла:
— Что вы здесь делаете?
Она постаралась убрать предательскую дрожь в голосе и не смотреть на Антона без особой нужды. Он остановился за плечом Майи с мрачным лицом расстроенного ангела. Его светлые, чудесные волосы прилипли ко лбу, льдисто-голубые глаза были серьёзными и внимательными. Его взгляд Риту смущал, но вместе с тем ей хотелось, чтобы он смотрел на неё и дальше.
— Не поверишь, сама не ожидала, что когда-нибудь стану навещать тебя в больнице, — ответила Майя беззлобно.
Она поискала глазами, куда можно поставить фиолетовый цвет дельфиниума, не нашла и положила цветы на тумбочку поверх апельсинов.
Было видно, что двигаться Рите больно, она постоянно морщилась, пытаясь устроиться удобнее на постели, и её, похоже, всё ужасно бесило.
— Я тронута заботой, — скептически проговорила она, — так зачем пришли?
— Спросить тебя о нападении, — прямо сказал Стёпа. Мальчишки чувствовали себя в палате неуютно, топтались на месте, но старались не показывать смущения.
Зубкова нахмурилась.
— Зачем? — спросила она, — сегодня утром уже приходил следователь. Я всё рассказала ему.
— И как прошло? — Антон, сложив руки на груди и прислонившись к стене спиной, стоял возле самой двери. Вздумай кто-то войти в палату прямо сейчас, он ударил бы его в плечо. — Удачно?
Рита очень надеялась, что не краснеет. Она бросила на него безразличный взгляд.
— Почему я должна отвечать вам, скажите на милость?
— Следователь тебе не поверил, так ведь? — продолжала нажимать Майя.
Рита взглянула на неё с оттенком изумления.
— Откуда ты знаешь?
Майя обменялась многозначительным взглядом с друзьями, потом села рядом с её кроватью.
— Что видела Митрошкина перед смертью, знает лишь она в раю. — Сказала она серьезно, — вокруг второй жертвы были птичьи следы, возле третьей — волчья шерсть. Полагаю, ты видела кого-то другого? Но одно всех этих существ объединяет — огромные когти.
Повисла тишина. Рита настолько была поражена услышанным, что некоторое время не могла вымолвить ни слова. Мальчики тоже молча стояли вдоль стены.
— Эта тварь пропорола мне спину до костей, — сказала Рита, с вызовом, — я знаю, что я видела!
Никто не стал спорить.
— Именно поэтому мы здесь, — подал голос Антон.
— Мы верим в то, что ты сказала следователю. — Кивнула Майя, — хоть это и кажется невозможным. Расскажи нам о Тени, Рита. Всё, что сможешь вспомнить. Это важно.
— О Тени?
— Так мы называем существо, — пояснил Стёпа негромко.
— Зачем это вам? Что с того, если я расскажу? Что изменится? Вы что, поймаете его…эту Тень?
— Мы собираем доказательства для расследования, — Антон подошел к кровати ближе, и Рита бросила панический взгляд на простынь, прикрывающую её. — Для этого нам надо знать как можно больше о существе.
— О Тени. — Вставила Майя.
Антон бросил на неё косой взгляд.
— Да, о ней. Ты подверглась нападению, но сумела выжить. Твои показания могут стать решающими в этом деле.
Рита всё еще опасалась, что все это какая-то жестокая шутка, в духе её самой. Три месяца она издевалась над Свинкой, вполне ожидаема месть. Но они выглядели такими серьезными, что она засомневалась.
— Именно так мне и сказал этот старый хрыч, который приходил с утра. А потом не поверил ни единому слову. Под конец я спросила его, какие бы показания его устроили, и знаете, что он ответил? Не эти. Не эти! Я послала его к черту.
Друзья переглянулись.
— Мы тебе верим, — повторила Майя, — мы бы не пришли, если бы это было не так!
Рита задумалась на секунду, потом попыталась приподняться на локтях и вскрикнула от боли.
— Чертовы бинты!
Девочка отвернулась от Антона. Её щеки все-таки вспыхнули, она не хотела, чтобы он видел её в таком плачевном состоянии.
— Я скажу только Св… — Рита бросила быстрый взгляд на Майю, — ей. Остальные пусть выйдут.
Мальчики попытались протестовать, но Артём бесцеремонно вытолкал Стёпу за дверь, за ними потянулись и Костя с Антоном. Девочки остались в палате одни.
Секунду висела тишина, потом Рита, сцепив зубы, приподнялась на постели. Майя попыталась ей помочь, колебавшись секунду, но Зубкова её руку оттолкнула. Девочка медленно легла сначала на бок, а потом села на кровати. На её бледном лице выступил пот, понадобилось несколько минут, чтобы болезненный оскал сошел с лица.
— Три глубоких разреза от плеча до поясницы, — отдышавшись, выговорила она, — когти у этой вашей Тени, как у медведя. Я сначала и приняла её за медведя, только медведи не бывают в чешуе.
— Она была в чешуе? — переспросила Майя, — как думаешь, что это могло быть?
Рита пожала плечами и тут же болезненно сморщилась.
— На змею было не похоже, да и не бывает таких огромных змей. Это было вообще непонятно что, такого и зверя-то нет. Огромная, черная, с ярко-красными глазами. Сидела на дереве прямо надо мной, — Риту передёрнуло, — и воняла… падалью, смертью. Когда я поняла, что она наверху, чуть на месте не умерла от ужаса. Даже сейчас перед глазами стоит эта картина: поднимаю голову, а она на меня смотрит сверху, совсем близко! Но я чётко помню чешую, мелкую, серебристую. Она еще как будто светилась. А потом оказалось, что у твари есть лапа.
— Одна?
— Вторую я не видела, мне и одной хватило. Тридцать швов наложили.
Майя немного помолчала, обдумывая все сказанное.
— Ты видела Тень совсем близко, она была реальна?
Рита вдруг четко поняла, почему она задала именно этот вопрос. Девочка вспомнила, как бесшумно двигалось это существо, не оставляя никаких следов, насколько оно было легким и ловким. Напрашивающийся ответ был невероятным, и девочка сомневалась, верит ли она себе сама.
— Она спрыгнула с дерева прямо передо мной, не издав ни единого звука, ни одна веточка не хрустнула. И выглядела она… полупрозрачной по краям, будто слегка расплывалась. — Глаза Риты невидяще расширись, она снова была в лесу, лицом к лицу со смертью. — Но когти реальны. Раны кривые, заживать будут долго. Однако, на счет самого существа я не уверена.
Майя задумчиво кивнула. Немного помолчали.
— Ты боишься змей? — вдруг спросила она.
Рита пожала плечами.
— Не думаю, что после такого я чего-то боюсь… — она бросила на Майю быстрый взгляд, — так ты думаешь, что эта Тень может принимать разные обличия?
— Я не знаю, — покачала головой Майя, потом поднялась на ноги. —Прости, что потревожили. Если хочешь, мы зайдем еще.
Рита не нашла, что ответить. Она только неопределенно дернула плечом. Майя развернулась и направилась к двери.
— Стой.
Потом Рита не могла объяснить, почему ей вдруг понадобилось говорить об этом именно со Свинкой. Ведь они определённо не были подругами. Но происшествие в лесу разделило её жизнь на «до» и «после». Слова вырвались сами.
— Твоя мать ведь тоже умерла?
Майя застыла на полушаге, потом медленно повернулась. На лице её читалась сложная смесь удивления, горечи и досады. Рита сидела неестественно прямо, должно быть, раны уже начали заживать и теперь тянули кожу. Шрамы со временем побелеют, но еще долго будут болеть. Майя оглядела девочку в больничной сорочке, которая три месяца досаждала ей, и поняла, что ничего, кроме жалости, не испытывает. Совсем ничего.
— А твоя?
— От рака. Пять лет назад.
Майя молча смотрела на неё. Глаза Риты были огромными, переполненными болью. Девочка не ожидала когда-нибудь увидеть своего врага таким уязвимым. Судя по всему, она отчаянно сражалась со слезами и злилась, что Майя видит это отчаяние.
— Как ты справляешься? — резко спросила Рита.
— Помогают друзья. — Без колебаний ответила Майя, — люди, которые дороги. А боль… не проходит, никогда не пройдёт. Она становится терпимой, но не исчезает до конца.
Губы Риты задрожали, из уголков её глаз выползли первые слезы и покатились по бледным исцарапанным щекам.
— Моя — не становится.
Девочка больше всего на свете хотела подойти и сделать что-то, чтобы облегчить её страдания, но понимала, что Рита отвергнет помощь, как тогда, когда Майя попыталась помочь ей сесть. Отвергнет даже с большим раздражением.
— Расскажи всё друзьям, — повторила она, — или тому, кому доверяешь. Люди способны дать друг другу гораздо больше утешения, если быть с ними искренним.
Закрыв дверь и выйдя в больничный мрачный коридор, где её ждали мальчики, Майя на мгновение прислонилась спиной к стене и зажмурилась. На душе у неё было тяжело, будто часть своей болезненной ноши Рита взвалила на неё. Девочка обошлась бы и без этого. Ей не хотелось жалеть Зубкову, не хотелось знать её секрет, не хотелось быть причастной к страшным событиям, заворачивающимся вокруг неё, как паучий кокон.
— Майя, — позвал Артём.
Она открыла глаза, повернула голову, увидела фигуры друзей в конце коридора, и ей сделалось легче.
***
— Надо признать, босс: мы в дерьме.
Молодой, рослый оперуполномоченный по имени Алексей, уверенно вошёл в кабинет и положил передо мной очередную газету. Следственный комитет всё ещё одолевали звонки журналистов. Они же писали в местных газетах чёрт знает что.
Я нехотя взглянул вниз. На первой полосе было моё лицо: растерянное и беспомощное, а позади него топтался помощник. Я хорошо помнил, где нас сфотографировали в таком виде: на реке, когда мы только что прибыли на место второго преступления. Заголовок прямо над фотографией кричал: «Следствие замалчивает факты!», а подзаголовок: «Выжившая жертва маньяка, которого уже прозвали Некромантом, сообщила милиции нечто, что не вышло за стены больничной палаты».
— Статья делает упор на то, что даже имея свидетеля преступления, мы по-прежнему не можем его раскрыть.
Я вздохнул и отложил газету. Читать выдумки стервятников сейчас мне хотелось меньше всего.
— Раздобудь мне кофе, иначе я усну прямо сейчас.
— У вас скоро он будет по венам вместо крови течь, — отозвался Алексей, но из кабинета вышел.
Я проводил его мрачным взглядом. Мне нравился этот старательный мальчишка, но дело в том, что толку от его старания было мало, а шуму много. В следственном комитете он работал всего два года, и тут же посчастливилось быть впутанным в провальное дело. Не самое лучшее начало карьеры.
«Следствие замалчивает факты. Да было бы там, что замалчивать, — с досадой думал я, — улики рассказывают немыслимые истории, которые сегодня с утра подтвердил свидетель. Какие надежды я возлагал на эту девочку!»
Как только поступило сообщение о том, что совершено новое нападение, и жертве удалось сбежать, у меня будто выросли крылья. Я давно не испытывал такого облегчения — девочка наверняка видела нападавшего, и мы сможем существенно продвинуться в деле. Но каково было моё разочарование, когда она, трясясь от страха, начала рассказывать о каком-то чешуйчатом медведе с красными глазами. За два часа беседы я так и не смог вытянуть из неё хоть что-то вразумительное. Маргарита Зубкова упрямо твердила одно и то же: жуткое, невообразимое существо, лазающее по деревьям, в светящейся чешуе. Под конец я был разъярен настолько, что с трудом сдерживался, чтобы не обругать девчонку.
Давили не только газетчики. Интерес к маленькому городку появился и у властей. Я уже имел несколько неприятных разговоров с высоким начальством, которое требовало немедленных сдвигов в расследовании.
— Да где мы их возьмем? — в сердцах воскликнул Алексей, присутствующий при разговоре, — за месяц ни одного подозреваемого, из улик — одни загадки! Я даже в рапорте не знаю, что писать. За такие факты в психушку можно загреметь.
Расследование на предмет субкультур, сект, религиозных меньшинств тоже не дало результатов. Кроме нескольких пакетиков конопли, ничего найти не удалось. Фанатики могли сколько угодно кричать о своей особенности, но в действительности ничего из себя не представляли.
На многочисленных атрибутах, которые оставлял на местах преступления маньяк, не найдено было ни одного отпечатка. То, с какой тщательностью было спланировано каждое из убийств, с какой педантичностью и аккуратностью обставлено, говорило о маньяке многое.
К примеру, можно было предположить, что он обладал яркой фантазией и творческим мышлением. Отсутствие сексуального подтекста отметало целый пласт подозреваемых. Отсутствовал так же мотив. Жертвы не были сходны ни по возрасту, ни по образу жизни, не просматривалось вообще никакого сходства, кроме того, что все они были детьми. И именно за это в первую очередь зацепилось следствие.
Ребенка проще напугать, дети внушаемы, ранимы и, в большинстве своём, не слишком счастливы. Фантастичность, которая только запутывала взрослых, для детей была понятной и обыденной. Детское сознание переваривало сказочные факты, как часть реальности, и принимало их гораздо проще. Я много лет назад забыл, каково это: быть ребенком и теперь отчаянно пытался это вспомнить.
— Георгий Алексеевич, — вернулся Алексей с дымящейся чашкой в руках, — только что сообщили, что сразу после нас, у Маргариты Зубковой в больнице была группа ребят. Они интересовались нападением.
— Конечно, они интересовались, — недовольно ответил я, — полгорода интересуется. Я приехал в больницу ни свет, ни заря, а жуналозавры уже были там. Осаждали крыльцо и норовили залезть в окно.
Алексей слегка помялся, потом, будто на что-то решившись, сказал:
— Георгий Алексеевич, а вы не думали, что убийства мог совершить… молодой человек?
Я проницательно глянул на парня.
— Ты хочешь сказать — ребёнок?
— Или группа детей, — пояснил Алексей со всей серьезностью.
— Ты правда думаешь, что дети способны на такое?
Помощник слегка помолчал, облокотился спиной о стену, сложил руки на груди. Выдвинутая им идея ему самому не нравилась и звучала чудовищно, но в их работе случалось всякое.
— Учитывая обстоятельства и… изобретательность, похоже на человека, одержимого ритуалами, играми, фэнтези. — Сказал он неуверенно, — дети жестоки.
— Настолько?
Алексей засомневался еще больше, почесал затылок и вздохнул.
— Всякое случается. В истории города есть знаменитое дело о женщине, которой размозжили голову старым утюгом. Наверняка вы знаете. Заподозрили неладное, когда её маленький сын не пришел в школу. Женщина была матерью-одиночкой и приводила его даже в случае болезни. Дверь вскрыли и нашли её на полу кухни. Лужа крови вокруг её головы уже засохла, а мальчик спокойно играл в соседней комнате. Правда была слишком ужасна, чтобы в неё поверить. Парнишке было всего девять, и остаток детства он прожил в детдоме. Но дверь была закрыта изнутри, без следов взлома. Следов борьбы в квартире так же обнаружено не было, да и ребенок вел себя странно, проведя почти сутки наедине с мертвой матерью. Тогда подумали, что он в шоке, что психика заблокировала некоторые его воспоминания, и следствию ничего от него добиться так и не удалось. Он полгода провёл в психлечебнице.
— Таких случаев довольно много по миру. — Бесцветно ответил я.
— Но не в маленьких провинциальных городках. Обычно такое запоминается надолго. Этот случай прогремел на всю область лет двадцать назад. Я читал потом его подробности, когда учился в академии. Так что, если предположить, что наш маньяк — подросток, или, что более вероятно, группа подростков, то дело приобретает другой оборот.
Я прищурился, откинулся на спинку стула. Забытая чашка с кофе медленно остывала.
— Играли и заигрались… — произнес я задумчиво. Алексей кивнул. — Что ж, в этом есть смысл. Попробуем опросить всех, кто был близок и не очень с жертвами. Одноклассников, друзей, знакомых, и в первую очередь тех, кто приходил к Маргарите Зубковой сегодня с утра. Начнём с них.
***
Валя сидела в длинном мрачном коридоре отделения милиции на залапанном деревянном стуле. Её белые покатые полные плечи были покрыты невесомой кружевной шалью, в которой она выходила летом в город. Колени прикрывала зеленая хлопковая юбка, плечи — белая блуза. Рыжую косу то и дело потрошили тревожные пальцы и за те полчаса, что она ждала в отделении следователя, успели растрепать самый кончик.
 Рядом с ней сидела Майя, возле девочки, опустив кудрявую голову, был Артём, дальше — соседка, встревоженная и бледная, в неизменном платке, сегодня — темно-бордовом. Стулья закончились, дальше люди стояли, прислонившись к грязно-зеленой стене. Артём, поерзав пять минут, поднялся и предложил сесть светловолосой женщине, державшей своего сына, такого же белесого, крепко за руку. Антон без конца морщился и робко пытался вырвать руку из материнского захвата. Женщина садиться отказалась, и Артём неловко уселся обратно.
Возле Антона и его матери стояла тучная дама в необъятных хлопковых шароварах, а рядом — её маленькая копия: круглолицый Стёпа. Замыкала вереницу высокая женщина, стройная и одетая в строгое темное платье-футляр из плотного льна. В руках она держала миниатюрную сумочку, а рядом в голубой рубашке и светлых брюках стоял её сын Костя. Такой же аккуратный и собранный.
Все заметно нервничали.
Тревогам, снедающим душу Вали с самого утра, не было предела. С того самого момента, как она получила по почте уведомление о явке в следственный комитет, в её голове возникали мысли одна страшнее другой. Уведомление, конечно, было прислано не ей, а её племяннице, и Валя её сопровождала, поскольку та была несовершеннолетней, но от этого становилось еще хуже.
Женщина взглянула на Майю. Сегодня с утра она тщательно выгладила Сашино хлопковое платье, которое та почти не носила, и заставила его надеть, заплела девочке две косы, несколько раз проверила её внешний вид. Племянница бегала по лесам и оврагам, словно сорванец, и Валя никак не могла позволить, чтобы она явилась в милицию в том виде, в каком обычно находилась.
Валя хорошо помнила тот день, когда они узнали, что у непутевого брата Андрея все это время была семья.
Диму Валя видела всего раз, на собственной свадьбе. Он подарил ей огромный букет роз, поцеловал прямо в губы, попытался обнять брата, но наткнулся на его холодный взгляд и не стал рисковать. Потом взял со стола бутылку шампанского и ушел. В сторону отца он кинул лишь один косой взгляд.
 Валя знала, что их тяжело болевшая мать до последнего надеялась увидеть своего младшего сына, а до свадьбы старшего так и не дожила. И что в её смерти Андрей уже шестнадцать лет винит Диму. Пятью годами позже отца Андрея убили на войне в Чечне. Он был военным офицером. Дима тогда уже пропал, и никто не знал, где он.
В те редкие моменты, когда Андрей был в настроении говорить о брате, он сухо повторял одно и то же: сбежал из дома в шестнадцать лет, прихватив соседку и сбережения родителей. Девушка вернулась спустя полгода, рыдающая и виноватая, а он — нет. Объявлялся пару раз без предупреждения, расстраивал мать, которая отдала своё последнее хрупкое здоровье. Где Дима был, что делал, на что жил — никто не знал. Связи с деревенскими он все оборвал. Появлялся то тут, то там, его видели в разных городах, поговаривали, что он добрался до столицы. Андрей его и не искал. Так и продолжалось шестнадцать лет, пока им не пришло письмо.
Датировано оно было 14 июля 2001 года, и в нём говорилось, что Дмитрий Анисимов, 1965 года рождения, скончался в Городской клинической больнице №5 города Нижний Новгород от острого перитонита. Андрей позвонил в морг и заявил, что тело забрать нет возможности, в ответ они назвали номер могилки, по которому можно было найти Диму на кладбище.
Андрей кивнул, записал номер, положил трубку и ушёл. Его не было до позднего вечера. Тогда он единственный раз вернулся домой пьяным. Глаза его были сухие и несчастные. Валя всю ночь проплакала за него.
А потом к ним в дом прямо под новый год постучались представители органов опеки и сообщили, что брать осиротевшую девочку они не обязаны, могут и отказаться, но для этого нужно подписать бумаги.
Рука у Андрея так и не поднялась поставить эту подпись. Валя обняла мужа, сказала: «Бог нам эту девочку послал, она твоя кровь, не можешь ты её оставить в приюте». На том и порешили.
Как только Майя переступила порог, Валя сразу узнала в ней серые, как небо в самую лютую грозу, глаза Димы, его черты лица, его светлые волосы, его дерзкий, непримиримый взгляд. Сперва она боялась, что поладить с девочкой будет непросто, но потом увидела, что в ней, вероятно, больше от матери, которую она совсем не знала, чем от непутёвого брата Андрея. Майя была вдумчивым, не по возрасту мудрым, проницательным ребенком, с израненной, хрупкой душой и болью, которая отражалась в каждом её взгляде, в каждом повороте головы, в каждом слове и интонации. Про отца девочка не спросила ни разу, и они решили пока ничего не говорить ей о его смерти.
Как жалела Валя племянницу, ведомо было лишь ей одной, как плакала по ночам из-за этого, как молилась за неё, и как она верила, что горькая судьба не вытравит из юной души доброе и светлое.
— Савичевы, Морозовы, Фроловы, Романовы, Лядовы, проходите. — Позвала их строгая девушка в форме.
Валя слегка вздрогнула, поднялась на ноги с легкостью, которая для полных людей не является редкостью, взяла Майю за руку и направилась в кабинет. Комната была явно мала для десяти человек, но никто не жаловался, только беловолосая мать Антона раздраженно вздохнула.
Откуда-то принесли дополнительные стулья. Возле окна безмолвной статуей застыл молодой человек в форме. Следователь — лысеющий мужчина средних лет, сидевший за столом — терпеливо ждал, пока все рассядутся, а потом подался вперед, сцепив руки перед собой.
— Добрый день, — голос Георгия Асанаева был мягким, но в нём прослеживались сталь и холодность. — Вы догадываетесь, почему вы здесь?
— Не имеем не малейшего понятия, — неугомонная мать Антона, похоже, только и ждала удобного случая, чтобы ввернуть слово. — Почему в повестке не указывается причина? Я уверена, что мой мальчик ни в чем не виноват, а если они что-то и натворили, так они дети! У вас есть дети?
— Нет, — бесстрастно ответил следователь, — и, согласно презумпции невиновности, никто из ныне живущих ни в чем не виноват, пока не доказано обратное. Так что я советовал бы вам успокоиться, уважаемая.
Мать Антона разочаровано замолчала. Похоже, она привыкла, что отпор ей обычно не дают. Она поджала губы и снова крепко взяла сына за руку, словно опасалась, что его прямо сейчас схватят и бросят в тюрьму.
 Георгий Алексеевич сделал паузу и добавил, проговаривая слова, не спеша, чтобы смысл дошел до каждого в комнате.
— Я считаю своим долгом напомнить родителям, что вы находитесь здесь в качестве сопровождающих, а не допрашиваемых, и не должны мешать беседе.
Валя не удержалась и обернулась: бесцветная женщина сидела прямо за ней. Она отметила раздосадованное выражение на лице Антона и его красные щеки, словно его лихорадило.
— Итак, ребята, — обратился Асанаев к детям, — почему вы здесь, как вам кажется?
Секунду висела испуганная тишина. Никто не хотел говорить первым, но потом раздался голос Артёма.
— Возможно, вы считаете, что мы можем дать какую-то информацию по поводу… последних событий.
Георгий Алексеевич благосклонно ему кивнул.
— Совершенно верно, — подтвердил он.
Справа от него на столе лежала стопка документов, слева стояла фотография, на которой мужчина, как две капли похожий на него, держал на руках румяного мальчика в синеньком комбинезоне. За спиной следователя располагалось открытое настежь окно, выходящее во внутренний двор здания.
— Я хочу, чтобы вы рассказали, зачем приходили вчера утром в больницу, где лежит Маргарита Зубкова.
***
Тишина, прерываемая только руганью воробьёв в ближних кустах сирени, снова повисла в кабинете. Я ждал. Легко было заметить, что среди ребят выделяется явный лидер — черноволосый, кудрявый мальчик, но при этом все смотрят на девочку.
«Полагаю, они и сели так не случайно, — подумал я отстранённо, — девочка в центре, строго позади неё — кудрявый, остальные — с боков, как можно ближе друг к другу».
— Мы пришли к Рите, чтобы навестить её, — произнесла девочка — Майя Анисимова, взглянув на меня нерешительно, — она моя одноклассница, а мальчики пошли за компанию.
Я внимательно оглядел её, подмечая ничем не выдающуюся, совершенно заурядную внешность подростка. Но в глазах девчонки, в её манере выражаться сквозила смелость. Редкая черта даже у взрослых в моём кабинете.
— Вы с ней хорошие друзья?
Прежде, чем ответить, она на секунду задумалась.
— Нет. По правде говоря, она мой враг.
Я приподнял брови.
— Вот как.
— Она придумала для меня обидное прозвище и дразнила с тех пор, как я появилась в школе, — ровно продолжила Майя, — но теперь ситуация немного поменялась, и… в общем, я не держу на неё зла.
— Понятно, и все же, зачем вы пришли к твоей однокласснице в больницу, с которой у тебя не очень хорошие отношения?
Судя по паузам, которые повисали в кабинете с каждым вопросом, сказать им было что, но по какой-то причине они не решались. Майя обернулась назад, мальчики быстро обменялись незаметными, как им казалось, взглядами, кудрявый кивнул, едва качнув головой. Происходила любопытная вещь. Дети общались между собой без слов, своим особым языком, который возникает между хорошими друзьями и только в детстве.
— Майя, ты ведь знаешь, что происходит в городе, не так ли? — я решил слегка их подтолкнуть. Девочка кивнула, — тогда ты понимаешь, насколько важна любая информация, из любого источника, правда?
— Мы просили Зубкову рассказать о том, что напало на неё в лесу. — Произнесла она негромко.
— И она вам рассказала?
— Да. То же, что и вам. Пересказывать это снова нет никакого смысла, потому что вы ей не поверили.
— А вы верите? — ровно спросил я.
Девочка решительно кивнула. Мальчики кивали с меньшим энтузиазмом. А потом, будто на что-то решившись, Майя открыла рюкзак, вытащила от туда какие-то листы бумаги, придвинулась к моему столу и положила всё передо мной на стол.
— Вы сказали, что любая информация важна, из любого источника, так, Георгий Алексеевич? — вежливо спросила она.
— Абсолютно. — Серьезно подтвердил я.
— Тогда я вам кое-что расскажу…
— Майя. — Вдруг произнес светловолосый мальчик, которому все-таки удалось высвободить свою руку из железной хватки.
Его мать взглянула на сына с выражением легкого изумления, будто не ожидала, что он способен издавать звуки. Но девочка проигнорировала друга. Она смотрела лишь вперед, мне прямо в глаза.
Я поощрительно кивнул ей.
— Мы посетили городскую библиотеку, изучали книги о религии и магии. Все убийства окутаны ритуальностью: свечи, рисунки, символы. — Она указала на хорошие копии рисунков, которые хранились при уголовных делах об убийствах, тех самых, от которых становилось не по себе. Похоже, кто-то перерисовал их все по памяти. Я внимательно их осмотрел. — Мы решили, что какая-то информация может храниться в книгах, и если её изучить, то можно понять, что это, и как оно будет действовать.
Она бросила косой взгляд влево, где сидел толстый мальчик. Тот поймал его, слегка выпрямился и подхватил:
— Первое, на что мы наткнулись, была нумерология, наука о магии чисел. — Его полные щеки слегка порозовели. — Всем известно, что самое могущественное число — семь, ему уделяется особое внимание. Семь дней недели, семь цветов радуги, семь благородных искусств и наук, семь архангелов на небесах и в противовес — семь князей ада. Из числа семь постепенно возник символ — септограмма, а у неё, как вы понимаете, семь углов.
— Септограмма. — Повторил я озадаченно.
— Семиконечная звезда, — пояснил кудрявый, и все внимание переключилось на него. — С числом семь в убийствах связано многое, не говоря уж о том, что сама звезда была начертана возле каждой жертвы.
— Это число включает в себя три составляющие божественного: тело, дух и разум, а также четыре стихии: Огонь, Вода, Земля и Воздух. —Продолжил толстый мальчик — Степан Морозов, и я перевёл взгляд на него. — Само по себе число семь обозначает мудрость. Оно помогает черпать знания из космоса. А в Древнем Египте семёрка была символом вечной жизни. Если изобразить число схемой, получится звезда.
— Септограмма часто используется в различных магических ритуалах. — Добавила Майя, — мы всерьез считаем, что сотворивший все эти безумства хорошо знаком с мифами, магией и нумерологией. И число жертв будет стремиться к самому мистическому числу.
— Числу семь, — уточнил я, стараясь не выдать своего недоумения.
— Да.
— Почему вы так считаете?
— Потому что каждое из мест, где было совершено убийство, соответствует септограмме, если наложить её на карту города, — без запинки ответила Майя.
Тётя девочки за её спиной вздрогнула и воскликнула:
— Господи Иисусе! Да как вы до такого додумались?!
— Погодите, — я властно прервал её, пресекая на корню попытки взрослых вставить своё мнение, — показания даёте не вы. Не забывайте об этом.
Девочка развернула карту города, где была нарисована звезда и в каждом из её семи углов действительно помещалась местность, где совершались убийства.
— Смотрите, это не совпадение, — с жаром сказала Майя, — три точки соблюдены идеально. Зубковой удалось бежать, но она, вероятно, должна была погибнуть возле Агропитомника и стать четвертой жертвой, а следующее преступление будет совершено за Целинным переулком. Здесь. — Майя показала на карте точное место.
— Убийца двигается по звезде по часовой стрелке, это тоже имеет большое значение.  — В беседу снова включился Степан, — в магических ритуалах движение по пути времени означает привлекать или призывать нечто из потустороннего мира в наш мир, а движение против — наоборот, означает изгнание или разрушение.
— Если говорить о рисунках, то все, что на них нарисовано объединяется сильным образом женщины. — Добавил Артём. — На всех рисунках изображены женщины, и мы это тоже не считаем случайностью.
— Что же это, по-вашему, значит? — я старался выглядеть абсолютно бесстрастным.
— Не знаем, — Майя покачала головой, — но всё в этих убийствах подчиняется логике, нужно только её увидеть.
В кабинете установилась тишина. От такой информации у всех на некоторое время исчез дар речи. Женщины смотрели на своих детей, выпучив глаза, с выражением ужаса на лицах. Я некоторое время размышлял над услышанным, потом спокойно произнес:
— А что же молодые люди, молчавшие всё это время? — я посмотрел сначала на аккуратного мальчика, потом на светловолосого. Последний лицом сравнялся с грудкой зимнего снегиря, — вам нечего добавить?
Костя помотал головой, Антон опустил глаза.
— Ну что ж, если вам больше нечего сообщить, тогда я вас не задерживаю.
Майя внимательно взглянула на меня, и в её глазах я заметил разочарование, но я видел также, что она не сдалась. Девочка покрепче сцепила зубы, пока собирала со стола свои бумаги обратно в рюкзак, но потом все же подняла на меня глаза снова. В них читался укор.
— Любая информация из любого источника, не так ли, Георгий Алексеевич?
Я не ответил, только нахмурился. Девчонка была явно расстроена. Зато кудрявый за её спиной внезапно встал на ноги.
— То есть вы ничего не сделаете? Совсем ничего?
Я перевел на него холодный взгляд, ощущая лишь разочарование и бесконечную усталость.
— Следственный комитет работает с уликами и фактами, а не со сказками, молодой человек.
— А то, что следующий ребенок умрет мучительной смертью возле Целинного переулка вас вообще никак не волнует? — громко спросил Артём.
— Артём! — вскрикнула его мать, — сядь немедленно! Что ты говоришь?
— Отправьте хотя бы людей в это место, устройте там засаду, сделайте хоть что-то! Мы пришли к вам, осознавая, что нас поднимут на смех, но сделали все, что было в наших силах, чтобы никто больше не пострадал. А вы…
— Достаточно, — я мягко прервал его, — мы и так потеряли много времени. Вы можете идти.
Майя рьяным движением вытерла злые слезы с глаз и последовала за тётей, которая от шока не могла вымолвить ни слова. Артём ещё секунду беспомощно потоптался на месте, но потом последовал на ними. Остальные тоже потянулись из кабинета. Белобрысая мать дернула за руку своего белобрысого сына.
Когда дверь за ними закрылась, я тяжело облокотился на стол и утомленно потер лоб ладонью.
— Они ничего не знают.
— Вы заметили, босс? — вдруг спросил Алексей, внимательно слушавший весь разговор, — никто из них не сказал, что убийца — человек. Они говорили: «сотворивший это», «оно», «что-то»…
Я выпрямился и бросил взгляд на фотографию своего племянника — единственного ребенка, с кем мне приходилось иметь дело. До этого момента.
— Что у них в головах — одному Богу известно. — Со вздохом произнес я.

Глава шестнадцатая. Наша ответственность

— Майя…
Никакого внимания.
— Майя, куда ты идешь?
— Что происходит?
— Майя!
Девочка не слушала. Она собирала в рюкзак все, что недавно выкладывала на стол перед следователем: карты, рисунки, бумаги с пометками из библиотеки и игровые листы. Их почему-то ей тоже оставлять не хотелось. Она решила носить с собой все и всегда, как свою тетрадь. Её она тоже положила в рюкзак, застегнула молнию, забросила рюкзак за спину и направилась к входной двери. День за окном уже клонился к вечеру.
За ней из комнаты вышли растерянные мальчики. Они были дома одни, тетя ушла к подруге, прихватив Витю и Арину, Саша и Руслан гуляли на улице, дядя уехал в город на работу.
— Майя, погоди, — досадливо проговорил Антон, он заступил ей дорогу к двери и встал посреди коридора, — это бессмысленно. Мы уже были на допросе сегодня утром, попытались рассказать все, что могли. Нам не поверили. Что еще можно сделать?
— Я уже сказала: было слишком рано, — ответила она, поспешно обуваясь, — мы не располагали достаточными доказательствами. Нужно довести дело до конца.
— И что изменится? — вспылил Антон, — допустим, мы найдем что-то о Тени в интернете, и что дальше? Думаешь, если бы мы рассказали следователю больше магической фигни, он бы нам сразу поверил?
Майя внимательно взглянула на него, выпрямившись. Упрямое лицо Антона находилось теперь выше: он резко вырос за последний месяц, и Майе приходилось приподнимать голову, чтобы смотреть на него. Она вдруг вспомнила его взгляд в начале их знакомства. Недоверчивый, неприязненный и угрюмый. Нечто из этого она читала в его лице и сейчас. И это больно ранило девочку.
— Ты мне не веришь, ведь так? — спросила она тихо.
Артём, Стёпа и Костя, стоящие рядом, переглянулись. Антон растерялся на мгновение, потом упрямо сложил руки на груди.
— Причем тут я? — спросил он недовольно, — дело не во мне. Мы были в милиции, и…
— Дело в тебе. — Прервала его Майя, шагнув к нему вплотную, — в кабинете у следователя меня поддержали Артём и Стёпа. Вы с Костей молчали.
— Костя вечно молчит, — сварливо ответил Антон.
— Ответь за себя: почему молчал ты?
— Мне нечего было сказать. — Секунду висела тишина, потом он добавил уже мягче, — Майя, пойми, что бы мы не сказали сегодня, у нас не было шансов. Мы могли бы вообще говорить хором, но это бы не помогло!
— Я спросила не об этом, Антон, — снова прервала его Майя — я спросила: ты мне веришь? Веришь, что убийца на самом деле не человек, а нечто, появляющееся в нашем мире, но ему не принадлежащее, чужеродное, злое и беспощадное?
Антон взглянул поверх её головы на друзей. Они молча смотрели на него и ждали ответа. Лицо девочки выражало отчаянье пополам с жалостью. Она смотрела на него так, будто уже знала ответ, но ей нужно было, чтобы он произнес это вслух.
— Да никто в своём уме не поверит в эту чушь! — взорвался Антон, — это бред, который ты сама себе придумала, а потом поверила. А теперь ждешь, что и мы поверим, а в честь чего? Потому что мы друзья? Если в твоем понимании дружить — это поддерживать твои сумасшедшие фантазии, то меня можешь другом больше не считать!
Наверное, если бы он вдруг ударил Майю, даже в этом случае её лицо было бы не столь шокированным. Губы дрогнули, глаза раскрылись в обиде и удивлении. Она вся застыла на мгновение, а потом сорвалась с места и вылетела из дома, громко хлопнув дверью.
Уже заканчивая последнее предложение, Антон пожалел о сказанном, но удержаться уже не смог. Когда девочка вихрем промчалась мимо, обдав его привычным запахом цветочного шампуня и свежей одежды, он почувствовал, что ужасно зол. Зол настолько, что готов был врезать кому-нибудь, например, своему отражению в зеркале.
К нему приблизились друзья. Он поднял голову и вызывающе глянул на них, открыл рот, но Стёпа его опередил:
— Осторожно, — сказал он непривычно резко, — ты уже достаточно сказал. Мы — не хрупкие девочки, чтобы молча проглотить твои слова и убежать в слезах.
Антон закрыл рот. Он взглянул на Костю, который всегда поддерживал его, но на этот раз друг просто прошел мимо, даже не взглянув. Мальчики стали обуваться, явно не намереваясь продолжать выяснение отношений. Артём торопливо втиснул стопы в кроссовки и выбежал за дверь первым. Остальные намеренно не стали его догонять и обувались не спеша.
— Парни, — вымолвил Антон виновато, — блин, ну простите меня.
— Чего ты ожидал, интересно? — вдруг подал голос Костя. Он развернулся, и в его лице Антон прочитал плохо сдерживаемое раздражение. — Что она согласится с тобой, только потому что тебе так хочется? Когда ты поймешь, наконец, что мир не вертится вокруг тебя одного! Ты хорош, нечего сказать, выбрал слабую девчонку, чтобы показать свою силу.
— О чем ты говоришь? — ошеломленно спросил Антон, — я не хотел её обижать!
— Разве? — презрительно спросил Костя, — ты не мог сказать ей слов ещё обиднее, Антон.
— Да чёрт, только не говорите, что вы верите в эту долбанную хрень с Тенью! — выкрикнул он в отчаянии, — вы что же, действительно поддерживаете все это? Если так, то я — единственный, кто сказал ей правду. А у вас просто кишка тонка!
— Может и так, вот только у нас хватило мозгов не отталкивать своего друга, — укоризненно сказал Стёпа, открывая дверь, — а тебе надо научиться выбирать слова и вовремя прикусывать язык.
Антон остался в прихожей один и пнул в сердцах ножку трюмо. Только легче не стало, ещё и пальцы ушиб.
Артём тем временем догнал Майю на пути в Красную Крепость. Девочка почти бежала по тропинке сквозь лес и обернулась, когда он её позвал. Артём подумал, что ему придется её ловить, он ожидал, что Майя попытается убежать, но, услышав его голос, она остановилась.
Лицо её было мокрым от слез, она шмыгала носом и постоянно вытирала глаза. Из-за этого её щеки покрылись розовыми пятнами, и Майя стала еще красивее, чем была.
Артём остановился прямо перед ней в некоторой растерянности. Наверное, для утешения девочек существовал какой-то алгоритм действий, но он его не знал. Он протянул к ней руки исключительно интуитивно, секундой позже она подалась вперед, спрятала лицо у него на плече и приникла к нему. Артём застыл на мгновение, потом неуклюже погладил её по волосам и по спине. Его посетило невероятное чувство превосходства и одновременного ужасного смущения. Он вдруг вспомнил, как поцеловал Майю однажды, но сейчас происходило что-то абсолютно другое.
Девочка в его объятиях ему доверяла, и Артём впервые почувствовал ответственность за её доверие. А потом будто ощутил себя выше ростом и старше на десяток лет.
— Я убью Антона, — сказал он как-то обреченно. Майя всхлипнула у него на плече. — Ну что ты? Не плачь, перестань…
Артём поздравил себя с тем, что он, похоже, все делал правильно: девочка перестала плакать, затихла, а потом отстранилась, вздохнув. Он слегка нагнулся, чтобы заглянуть ей в глаза.
— Да не слушай ты его, — сказал Артём, — Антон вечно несет чушь, а потом жутко раскаивается. Не удивлюсь, если он сейчас рвет на себе белобрысые волосы от досады.
Майя покачала головой. Вид у неё был несчастный.
— Нет. Он сказал это, потому что действительно так думает. Он никогда не верил в эту историю, и изначально был против… всего. — Она немного помолчала.
Послышались торопливые шаги, из-за деревьев показались Стёпа и Костя. Они вели по тропинке свои велосипеды и велосипед Артёма. Артём отпустил руку Майи, которую продолжал держать в ладони.
— Итак, — произнес Стёпа деловито, будто не замечая заплаканного лица девочки, — отправляемся в интернет-кафе?
— По дороге нужно заехать ко мне домой. — Сказал Костя серьезно, — мне вчера выдали карманные деньги. Если уж мы пытаемся раскопать что-то действительно стоящее, нам потребуется много времени.
Майя поочередно взглянула на них, потом смело подняла голову и решительно проговорила:
— Если вы разделяете точку зрения Антона, то…
— А похоже на это? — мягко перебил её Стёпа, — что мы разделяем?
Майя изумленно замолчала. Костя сделал шаг к ней и положил ей руку на плечо. Она была тяжелая и тёплая.
— Мы понимаем, почему для тебя это важно. Дело в том, что теперь, когда никто из взрослых нам не поверил, все происходящее — только наша ответственность. И никто, кроме нас, это не остановит. А в этой ситуации, не важно верим мы в Тень или нет — мы просто не можем оставить тебя одну, понимаешь? Поэтому, пожалуйста, давайте перестанем выяснять вопрос доверия и займемся делом.
Артём кивнул. Все смотрели на Майю. Девочка была тронута, она благодарно коснулась руки Кости на своём плече и слегка ему улыбнулась.
— Спасибо, — прошептала она одними губами.
Костя принял её благодарность. Они сели на велосипеды и покатили в город.
***
Интернет-кафе было единственным в городке. Располагалось оно в подвальном помещении жилого пятиэтажного дома. Найти его было просто: там постоянно толпился народ. Молодые люди, подростки и дети, ждали своей очереди поиграть в компьютерные игры, посидеть в интернете или попереписываться в аське. Время от времени из кафе кого-то выгоняли с руганью. Это было похоже на то, как из улья пчелы-работники тащат трутня, а он упирается изо всех сил.
Друзья подъехали к дому со стороны двора, спрятали велосипеды возле котельной и подошли к краю очереди.
— Эй, пацан, — спросил высокий парень лет двадцати с рябым лицом, — не найдется хоть пятёрки? Мне не хватает, я отдам.
Артём быстро покачал головой, схватил Майю за руку и пробрался в середину толпы. Оказалось, что все эти люди не ждали своей очереди доступа к компьютерам, а попрошайничали, или пытались выследить тех, кто заплатил за час, но ушел раньше.
Друзья спустились по отбитой лестнице на цокольный этаж, вошли в скрипучую дверь и оказались в небольшом помещении, где рядами стояли компьютеры. Под потолком тускло и как-то обреченно светили длинные лампы. Мебель была разномастная, обветшалая, но для посетителей это было неважно. Они самозабвенно смотрели в экран, и ничего вокруг не замечали.
Духота стояла страшная. Пахло потом и носками, в застоявшемся воздухе витал дух азарта. Майя увидела в дальнем углу своих одноклассников — мальчишки увлеченно играли в какую-то стрелялку, и лица у них были такие, будто свершились все их мечты. Возле каждого компьютера сидели по двое, по трое. Один играл, другие смотрели.
— Вон главный, — шепнул Костя, — пойдем спросим, когда освободится компьютер.
Они подошли к столу, на котором было написано: администратор.
— Эээ… здравствуйте, мы хотели бы узнать, как долго ждать ближайший…
— Контр Страйк можете не ждать. На неё очередь заканчивается где-то на улице. — Безразлично перебил сонного вида парень. На его лице читалась простая и ясная мысль: как вы меня все достали. — Варкрафт, Дьябло или Стар Крафт. За Линейку можете не браться. Наш интернет её не вывозит.
 — Что? А, нет, мы не играть пришли, — вежливо продолжил Костя, — нам бы интернет.
— Интернет по шесть рублей за мегабайт. — Бесстрастно ответил администратор, — только быстроты не ждите.
— Ладно, хорошо, так когда можно будет…
— Лёха, тут в интернет пришли, — закричал внезапно парень, ни к кому конкретно не обращаясь. Ребята вздрогнули от неожиданности. Упомянутый Лёха явился из помещения позади стола, долговязый и такой же замученный, — сорок рублей сейчас, за дополнительный трафик, если будете что-то качать — потом.
Костя отдал деньги, и их провели в смежную комнату, где игроков не было, и компьютеров было намного меньше. В углу сидел сгорбленного вида, бледный парень, похожий на дохлое растеньице. Он беспрерывно щёлкал пальцами по клавиатуре. Возле него располагалась девушка в короткой юбке, она увлечённо с кем-то переписывалась в аське. Компьютерная программа то и дело выдавала: «О-ой!», этот звук был забавным поначалу, но затем стал ужасно раздражать.
Ребята сгрудились вокруг небольшого стола. Майя и Стёпа сели на один стул. Артём и Костя — на другой.
— Не орать, есть и пить нельзя, экран руками не лапать, программы никакие не устанавливать, диски не пихать. — Администратор недовольно оглядел ребят, — вообще мы не допускаем к компьютеру больше двух людей, ну да ладно. Увижу, что полезли в запрещенный контент — залетите в черный список. Всё понятно?
— А что такое запрещенный контент? — спросила Майя.
Мальчики почему-то слегка покраснели.
— Всё ясно, спасибо, — поспешно проговорил Костя.
Администратор и Лёха ушли.
— Итак, — Костя занес руки над клавиатурой, — что мы ищем?
Информации в интернете было целое море. Глаза разбегались. Достаточно было ввести в поисковую систему слово — и тут же появлялся список сайтов, которые можно было читать часами.
Первое, что им попалось — библиотеки Либ.ру. и Википедия. В бесконечной ленте мелькали названия книг и странные перечеркнутые значки.
— Что это такое? — спросила Майя.
— Это незагрузившиеся иллюстрации, — пояснил Костя, — если открыть их все, то страница будет загружаться слишком долго, и они «съедят» много трафика.
Сначала Костя медленно напечатал в поисковом окне слово «Магия», и они полчаса читали электронную книгу под названием «Магия, оккультизм, христианство». Затем Майя предложила поменять запрос на «язычество», и высветилась книга «Мракобесие для простаков».
— Это все не то. Нужно выйти из библиотеки и попытаться найти что-то в самом поисковике.
Костя решительно закрыл сайт библиотеки и написал запрос в строке Яндекса. Сайтов, посвященных всякой чертовщине, было так много, что можно было полжизни посвятить их изучению.
— «Тайны чёрной и белой магии», «Колдовство и пытка», «Оккультизм и магия», «Цитадель Люцифера», — прочитала Майя, — смотрите, какие старые книги! Год издания — начало двадцатого века. А эти вообще написаны еще с ятем и фитой, на дореволюционном русском языке. Интересно, в каких библиотеках они хранятся?
— Сейчас увидим. — Костя ввел в поиск название книги, — Москва. Наверное, они вообще в единственном экземпляре.
— Надо же, — удивился Артём, — я думал тогда людей такие вещи не волновали.
— «Магический кристалл: магия глазами ученых чародеев», — прочитал Стёпа, — звучит многообещающе.
— А вот еще: «Тайная доктрина», «Разноликая магия», — добавил Артём, — какие поэтические названия.
— У нас скоро второй час пойдёт, надо определиться с книгой.
Еще через полчаса, когда Лёха подошел забрать следующую почасовую плату, Майя заинтересовалась книгой «Черная магия, ворожба и колдовство». Она спросила у Кости, как загрузить картинку, и, когда он объяснил, открыла одну. На ней было изображено огромное дерево, корнями уходящее в подземный мир, цветовой гаммой напоминающий ад, а кроной подпирающее облачный дворец. В корнях у дерева извивался змей, а в верхних ветвях парил орел.
«Мировое древо Иггдрасиль» — прочитала Майя. Сноска внизу страницы гласила, что огромный мифический Ясень соединяет своими ветвями девять миров и хранит путь познания секретов вселенной. Девочка провела пальцем по пышным ветвям, среди которых виднелись какие-то символы. Она пригляделась к ним, но сходства со знаками, начертанными вокруг голов жертв, не было.
— Древо Иггдрасиль… — проговорила Майя, — что-то знакомое…
— Это модель мироздания, — ответил Стёпа, — она представляет собой смену четырёх циклов: рождение, рост, смерть и возрождение. Я читал статью об этом в библиотеке, в той книге, которую брали лишь раз, двадцать лет назад, помнишь?
— Помню. И о чём была та статья?
— Иггдрасиль проецируется на человеческое сознание. Это своего рода карта, которая представляет тело, как набор энергий. Человек — это проекция вселенной, и в нём помимо физической энергии заключена бессмертная душа, которая является сверхсознанием. В масштабах вселенной это означает, что мы не одни. Существует много других миров, которые тоже напитаны энергиями и сознаниями. И для людей, проповедующих такую философию, важно определить собственный путь и следовать ему.
— А можно теперь русским языком? — скептически произнёс Артём. Стёпа нетерпеливо дёрнул плечом, так он делал всегда, если не мог объяснить что-то с первого раза.
— Суть в чём: пройти через все миры к высшему. Достигнуть высшей точки развития. Через рождение, рост и смерть к возрождению. А это возможно лишь после полной проработки своих мирских желаний и стремлений. Существует поверье: тому, кто провисел на дереве Иггдрасиль девять дней, откроется его предназначение.
— Какая-то мистическая хреновина, — с отвращением сказал Костя.
Стёпа пожал плечами.
— Если вдуматься, нечто похожее есть в любой религии: смирение, осознание высшего через саморазвитие.
Майя нахмурилась, напряжённо вглядываясь в чуть мерцающее изображение на экране. Рядом с самим древом на странице была размещена его схема с названиями девяти миров.
— Я уже встречала такую схему, — она снова коснулась пальцем поверхности экрана. В памяти на мгновение выплыл образ: Саша, с важным видом раскладывающая на кровати большие пестрые карты, а вокруг неё взволнованно перешептываются подружки. — Костя, введи в поиске запрос «карты Таро» и загрузи все изображения.
Через несколько минут, когда прогрузилась страница, ребята увидели еще одно древо — Сефирот.
— Такое же, — сказал Стёпа, с любопытством рассматривая хитроумное сплетение линий.
— Древо жизни, — прочла Майя, — я видела такое в картах сестры. Она балуется гаданиями время от времени. Эти схемы связаны с картами, способными предсказать будущее.
— Или открыть предназначение.
— Эти карты похожи на рисунки, вы не находите? — вдруг произнёс Костя. — Те, что лежали на груди у жертв.
В изображениях на картах Таро было много женских фигур. Они были странны, сложны, полны мелких деталей, которые что-то обозначали. Ребята рассматривали то одну, то другую, вычитывая значения и пытаясь увязать все это в единую картину. Суждения рассыпались, как песок из пригоршней. Майя чувствовала, что они думают в правильном направлении, только постоянно что-то упускают или не замечают. Какую-то мелочь, определяющую всё…
— Миры, деревья, гадальные карты, туманное будущее, предназначения, у меня скоро дым из ушей пойдёт, — пожаловался Костя.
— По-моему стало больше вопросов, чем ответов, — Артём потёр красные, уставшие глаза и откинулся на спинку стула, задев при этом Стёпу плечом по подбородку. 
— Наоборот, — проговорила Майя задумчиво, — всё становится яснее. С каждым убийством Тень движется к своей цели. Если будет достигнута цель, то свершится предназначение.
— Что? — переспросил Артём.
Девочка подняла свой рюкзак с пола, перевернула его, вытряхнув всё содержимое на стол. На клавиатуре зажалась клавиша с буквой «ж», и в поисковике набралась длинная «жужжащая» строчка.
— Древо Иггдрасиль — тропа, по которой Тень пришла в наш мир, чтобы исполнить своё предназначение. А предназначение всё это время угадывалось по рисункам, которые были оставлены в руках у жертв. И если приглядеться к ним повнимательнее…
— Эти рисунки не дают мне покоя, — перебил Костя, — если детей убила Тень, откуда они взялись? Не носит же злобное потустороннее существо с собой пачку бумаги и коробку карандашей…
— Я думаю, их рисовала не Тень, — предположила Майя, — а сами жертвы.
— Зачем им рисовать все эти странные картинки? — спросил Артём.
Ребята уставились на кучу листов бумаги, которые Майя быстро перебирала. Она нашла рисунки, остальное отложила в сторону.
— Может быть, Тень как-то влияла на них? — предположил Стёпа, — ничего себе, какая-то тварь из другого мира лезет тебе в голову — тут и не такое понарисуешь. Есть от чего съехать с катушек.
Некоторое время все молча смотрели на рисунки в полном замешательстве.
— Предназначение, — бормотала Майя, придвинув к себе клавиатуру, — нам нужно разгадать цель, которую преследует Тень. Как можно узнать предназначение? Астрология, нумерология, гадания на картах, на кофейной гуще, на…
— Рунах. — Вдруг произнёс Артём. Майя вскинула на него взгляд, — Помните у Толкина? Он создал несколько языков с рунической записью в своём Средиземье. Насколько я знаю, руны носят в мешочках, задают вопрос и подбрасывают. А потом читают по ним ответ.
Майя набрала в поисковике: «руны».
— Письменность Северной Европы в дохристианский период, — девочка пробежала глазами статью, — возникли… были интерпретированы… вот! «В рунах заложен тайный смысл, открывающийся лишь посвящённым. С помощью них практикующие маги зачаровывают предметы, управляя энергетическими потоками, в том числе и тем, что находится в их собственном теле. С помощью правильной трактовки рунической надписи можно узнать ответ на любой вопрос…». — Майя взволнованно посмотрела на друзей, — в этих рунах находится ответ — предназначение Тени, то, для чего она явилась в этот мир! И если нам удастся разгадать знаки, все станет ясно. Мы сможем… — она задохнулась, настолько была взволнована, — сможем её остановить.
Мальчики смотрели на неё, раскрыв рты, не говоря ни слова. Они верили и одновременно не верили в то, что смогли приблизиться к разгадке секрета таинственной Тени.
Среди своих материалов Майя нашла газету с фотографией с места преступления и разложила её на столе. На ней были чётко видны угловатые символы, выжженные на камнях.
— В одном из интервью Асанаев говорил об этих знаках, — сказал Стёпа, — он сказал, что символы были разгаданы, но получилась какая-то ерунда, никак не связанная с делом. Я читал об этом в газете. Да и на эти руны они не похожи. Смотрите, — Стёпа ткнул в экран, вопреки предупреждениям администратора, — эти более угловатые, а те, что на снимке — закруглённые. Больше похоже на руны из Властелина колец, такие… изящные.
Майя взглянула на картинку рядом с текстом статьи в электронном квадрате монитора. На ней были приведены англо-саксонские руны.
— Похожи, — произнесла она, — взгляните, сходство есть. Просто они написаны от руки, и как будто…
— Искажены. — Согласился Стёпа. — Или нарисованы маленьким ребенком, страдающим дислексией.
— Что такое дислексия? — поинтересовался Артём.
— Это когда ты путаешь буквы местами и не можешь нормально писать.
— Тень страдает дислексией? — вытаращил глаза Костя, но его проигнорировали.
— Руны могут быть переставлены, или написаны не в ту сторону, будто в отражении… или в перевёрнутом виде…
— Они и не могут быть нормальными, Майя! — вдруг закричал Стёпа, напугав всех присутствующих. Девушка, переписывающаяся в аське и непомерно раздражающая бесконечным «О-ОЙ!», возмущённо глянула на них и закатила глаза. Стёпа понизил голос, подавшись вперед.
— Это, конечно, только догадки, но… Возможно Тень как бы начертала эти символы, будучи ещё там? — девочка вздрогнула от осознания, обрушившегося на неё. Артём и Костя еще не поняли, но Стёпа уже догадался. Его глаза тоже зажглись торжествующим огнём знания. — Тень не обитает в нашем мире, так? Она приходит по тропе. Но что, если руны, которые появляются на камнях, Тень создаёт ещё по ту сторону? А мы видим их здесь, отражёнными сквозь пространство.
— Как в зеркале! — подхватила Майя. Ещё секунду они со Стёпой смотрели друг на друга в полной тишине, оглушённые своим открытием, а потом девочка резко развернулась к Артёму и Косте, которые всё это время только недоуменно переводили взгляды с одной на другого. — Есть зеркало?!
Артём приподнял брови.
— У нас? Ты серьёзно?
Это был первый раз, когда Майя пожалела, что дружит только с мальчишками. Она решительно повернулась к «о-ойкающей» девушке.
— Простите, не будет у вас зеркальца? — спросила она. — У меня что-то вскочило на лице, и мне не хотелось бы сидеть в таком виде среди… парней.
Девушка к просьбе отнеслась с пониманием, хоть и одарила Майю и четверых мальчиков странным взглядом.
— Стёпа, найди перевод рун на английский язык.
Он принялся медленно набирать запрос на клавиатуре. Майя переписала руническую надпись на лист бумаги. Друзья склонились над ним.
— Готово, — Стёпа открыл сайт об англо-саксонских рунах и загрузил все изображения, на одном из которых был перевод на современный английский язык.
— Этот знак повторяется дважды. Похож на букву «L», но в другую сторону. — Девочка приложила зеркальце к руне справа, и Стёпа сразу нашёл её в транскрипции.
— Это и есть «L», — сказал он.
— Давайте сначала восстановим истинный облик рун, нужно переписать надпись без зеркального искажения.
Приставив зеркальце к символам несколько раз под разными углами, ребята выяснили, что надпись была отображена по горизонтали целиком, и каждый знак по вертикали в отдельности.
— Ещё и задом-наперед, — сказал Костя, — в правильном виде нужно читать через зеркало, справа-налево.
Они провозились полчаса, пока не переписали надпись верно.
 
— Руны в переводе дают случайный набор букв, — сказал Стёпа, — Эс, дабл ю, дабл ю, о, эль, эль, эф, ар, о, эй, — перечислил он и беспомощно поднял глаза на друзей, — кто-нибудь знает английский язык?
Вооружившись английским алфавитом, ребята начали составлять слово, но это оказалось не так просто. Артём искал слова с похожим набором букв в англо-русском словаре, но их было так много, что невозможно было понять, какое именно зашифровано в рунах.
— Двойная эль всегда идёт рядом, — бормотал Костя, — дабл ю, скорее всего на конце…
— А что, если это не одно слово? — предположил Стёпа, — здесь явно просматривается «for» — предлог «для».
— Тогда остаются две «W», «A», две «L», «S» и «O», — сказал Артём. - Ставим две «эль» рядом, одну «дабл ю» в конец, одну, скажем, в начало…
— Swallow, — воскликнула Майя, — это слово встречалось в контрольной по английскому, в тексте. Я его переводила. Оно обозначает «ласточка».
Костя написал под верной рунической надписью:

For swallow

— Для ласточки, — произнесли ребята в один голос и недоумённо переглянулись.
— Неудивительно, что в Московском университете сказали, что это какой-то бред, — буркнул Артём, — причём тут ласточка?
Майя испытала разочарование, уставившись на исписанный рунами и английскими буквами листок. Вместо ответа — снова непонятная загадка.
— Ребята, нам надо сматываться прямо сейчас. — Вдруг сказал Костя, и по его тону было сразу понятно: дело-дрянь.
Он смотрел мимо друзей, в сторону выхода, и лицо его не предвещало ничего хорошего. Костя перевел взгляд на друзей, а потом кивком головы показал на дверь.
Ребята заметили четверых. Майя сразу узнала сальные светлые патлы Малашина. Он вошел первым, огляделся, словно крыса, прощупывающая обстановку. Футболка с красным черепом висела на нём, как на вешалке, его костлявые плечи были слегка приподняты, словно он постоянно ими пожимал.
— Вот блин! — выругалась она, а потом принялась быстро перерисовывать рунические знаки, представленные в статье.
За Малашиным вошел приземистый, коренастый Синявский, а потом тот самый незнакомый парень, с которым они были, когда поймали Стёпу в подворотне магазина. Внешне он походил на неандертальца: челюсть у него была выдвинута вперед, а лоб — наоборот — вдавлен в голову.
Горский появился позже, когда его свита уже выбивала себе место за компьютерами (им нужно было два). Администратор, на пару с Лехой разводили руками, мол, все компьютеры заняты. Тогда они начали шумно выяснять, когда освободится ближайший.
Виталий вошел в своей манере, словно барин в казарму с крепостными. Он снял солнечные очки оглядел помещение и чуть улыбнулся администратору. Леха, который уже минуту орал про то, что они не могут «скостить» у кого-нибудь несколько минут, чтобы компьютер освободился пораньше, мгновенно замолчал.
— Привет, Серега, — сказал он доброжелательно, — сегодня аншлаг?
Администратор, который оказался Серегой, подал руку Горскому и покивал.
— Вижу, — сочувственно проговорил Горский, — но все же ты можешь что-то сделать для меня, не так ли?
— Может, они не станут цепляться? — с сомнением шепнул Стёпа, — вокруг полно народу.
— Когда их это останавливало? — скептически осведомился Артём. — Может, тут есть задний выход?
— Мы в подвале, — напомнил Костя.
— Тогда мы подождем, когда они расплатятся за час, и уйдем. — Сказала Майя, старательно дописывая все заметки в блокнот. Она торопливо зарисовала схему Древа Сефирот и переписала абзац из последней статьи про древние руны. — Они не станут из-за нас терять деньги.
Все четверо снова уставились на дверной проем.
— Ничего не могу сделать для тебя, чел, — сказал Серега, сморщившись, как жухлый гриб, — лето, школота оккупировала все залы.
— Но может, кто-то слишком долго занимает место? Как считаешь? И пора их попросить на выход? — елейно спросил Горский, облокотившись на стол и приблизив своё лицо к лицу Сереги.
Майя задумалась на секунду, почему Горского все боялись и старались с ним не связываться. Виталий нападал, как леопард: неожиданно и из засады. Он усыплял внимание жертвы тихим голосом и спокойным тоном, но стоило только перестать бояться, как он нападал, и это была страшная черта для человека. Поступать так диктовали зверям тысячелетние инстинкты, а люди, как правило, были более разумны.
Серега тем временем задумался на секунду, а потом снова кивнул, как китайский болванчик.
— Хорошо, есть у меня детишки, которые сидят уже третий час.
— Ребят… — тревожно спросил Стёпа, — это он про нас что ли?
Однако, узнать это им так и не удалось. Произошло непредвиденное: в интернет-кафе вошел Антон. Вид у него был воинственный, но нерешительный, как у рыцаря, который прямо перед поединком обнаружил, что его меч сделан из дерева. Он торопливо вошел в помещение кафе и сразу наткнулся на вражескую компанию.
— Черт, — только и успел выдать Стёпа.
— О, а вот и наши денежки прибежали, — усмехнулся Горский, — эй, белобрысая крыса, где потерял своих лохов?
— Отвали.
Майя прочитала слово по губам Антона, потому что сказал он его совсем тихо, однако, Малашин его услышал.
— Че ты сказал, шкет? — спросил он нараспев, тонким, противным голосом, — нет, ты слышал? Эти детки совсем оборзели.
Последняя фраза была адресована Виталию, который проницательно взглянул на Антона.
— Ладно, гони полтинник и вали отсюда, — ровно произнес Горский, — мне как раз на часок хватит. И считай, что тебе повезло, крыса.
Серега мялся рядом. Его раздирали сомнения: происходящее ему явно не нравилось, но и возражать Горскому тоже не хотелось. В конце концов, он сделал вид, что занят какими-то бумажками и стал спрашивать о чем-то Леху.
— Нет у меня полтинника, — угрюмо ответил Антон, пытаясь попятиться назад, но возле двери уже небрежно стоял Синявский, сунув кулаки в карманы грязных джинсов. — А если бы и был, то я бы вам не дал. С какой это радости?
— Крыса умеет разговаривать? — присвистнул Неандерталец. Голос у него оказался скрипучий, как ржавая дверная петля.
Горский тем временем усмехнулся уголком рта, а потом сощурился. Майя поняла ход его мыслей даже быстрее, чем он успел их додумать. Виталий отклонился немного в сторону от Сереги, который загораживал ему обзор, и взглянул на неплотно претворенную дверь в маленький зал.
— Он догадался, что мы здесь, — сказала девочка быстро, — мы повсюду вместе, Антон не мог прийти сюда просто так в одиночку.
— Тогда уходим!
Ребята вскочили на ноги. Майя торопливо собирала со стола записи и бросала их в рюкзак. Костя закрыл все окна браузера, отображающие книги и статьи.
— Так где, говоришь, твои друганы? — донеслось из соседней комнаты.
— Понятия не имею, — Антон все еще пытался выкрутиться. Он справедливо был уверен в том, что друзья могли быть только здесь, в кафе, потому что в Красной Крепости их не было.
Горский повернулся к Сереге:
— Где, говоришь, эти детишки, которые сидят третий час?
— Там, в малом зале,
— Бежим. — Сказал Стёпа.
— Сейчас?
— Нет, давайте попробуем спрятаться под стол! Бежим!
Артём успел схватить Майю за руку, прежде, чем они рванули по узкому проходу между рядами компьютерных столов и стульев. Впереди всех бежал Стёпа. Он толкнул дверь так, что она с грохотом отскочила от противоположной стены. Серега, Леха и несколько ближайших посетителей подпрыгнули от неожиданности.
— Эй, у вас там пожар в соседней комнате! — завопил Стёпа во все горло, не прекращая при этом движение к входной двери.
— Пожар? — спросил кто-то, снимая наушники. Повернулось еще несколько голов.
— Где пожар?
— Огонь! Все полыхает! Убегай! — орал Стёпа.
Рукой он уже коснулся двери, но её загораживал Неандерталец, который, похоже, и соображал туго. Всё вокруг пришло в движение. Кто-то уже торопливо прокладывал себе путь из «горящего» подвала, кто-то только снимал наушники, чтобы спросить, что случилось. Серега и Леха, кинулись в малый зал с выпученными от страха глазами. Майя поняла, что их фарс вот-вот раскроется, и тогда им уже не удастся выпутаться из всей этой истории.
Выход загораживал Неандерталец. Он был похож на шкаф с антресолью: такой же огромный и прямоугольный. Казалось, у него нет шеи, а голова произрастает прямо из плеч. Видя, что «добыча» убегает, он попытался схватить Майю здоровенными ручищами, но не очень ловко. Девочка проворно отскочила в сторону. Зато Артём — наоборот, прыгнул к нему и с силой пнул в голень. Неандерталец издал громкое «Аа!» и скрючился. Артём оттолкнул его с дороги, и все пятеро (Антон тоже время не терял) кинулись вверх по лестнице вон из подвала.
Горского, Малашина и Синявского, должно быть, остановила всеобщая паника, охватившая помещение. Орущему народу было не так просто объяснить, что никакого пожара нет, он уже устремился сплошным потоком к узкому выходу из кафе, сметая все на своём пути. Вопящего и размахивающего руками Серегу никто не слушал.
Стёпа выкатился в разгорающийся душный вечер первым, потом Артём вытянул за собой Майю. Костя и Антон бежали сзади, подгоняемые толпой. Ребята бросились во двор, где лежали их велосипеды, но уже слышали позади голоса врагов.
Ожидающие своей очереди с любопытством наблюдали выскакивающих из подвала людей, спрашивали, что произошло.
— Не сюда! — воскликнул Антон, — двор закрыт, они загонят нас в тупик, если мы пойдем туда!
— Но там наши велики…
— Потом заберем, бежим!
Краем глаза Майя видела, как из подвала выбежал разъяренный Неандерталец, а за ним в полутьме лестницы мелькали белобрысые патлы Малашина.
Больше Девочка не рассматривала, она развернулась и припустила из двора на оживленную улицу, где в бронзовом свете заката спешили машины. Впереди мелькала светлая макушка Антона, он бегал лучше их всех, но сейчас неповоротливый и тучный Стёпа его опережал. Артём и Костя тоже её обогнали. Майя прибавила ходу, они уже забегали за угол, где начинался узкий тротуар, а за ним — проезжая часть.
— Аааах!
Голову будто оторвали от тела. Майя упала на спину плашмя, увидела, как в небе мелькнули её ноги, а потом жуткая боль в затылке возвестила о том, что её поймали за длинную косу. Падение начисто выбило воздух из легких. Задохнувшись на мгновение, девочка запрокинула голову назад и увидела Горского. Он, противно ухмыляясь, держал её волосы, словно канат, который собрался перетягивать.
— Мушка жужжала, в сети попала, — её вздернули на ноги за плечи, и жаркое, пропитанное сигаретным дымом дыхание коснулось её уха. — Не плачь и не ной. Скоро станешь… едой.
— Катись к чертям, — сдавленно проговорила девочка. Глаза у неё слезились от чудовищной ломоты в затылке. Она чувствовала холодную, жесткую руку в волосах.
Горский, который держал её, усмехнулся, потом выпустил золотые пряди, схватил её за руку и заломил за спину. Майя вскрикнула, вынужденная чуть нагнуться вперед, чтобы облегчить болезненные ощущения. Малашин, Синявский и Неандерталец стояли рядом.
— Эй! — раздался незнакомый голос. Майя скосила глаза и увидела старушку, остановившуюся на тротуаре. В руках у неё был пакет с продуктами. — Что вы делаете? Отпустите девочку!
Майя ощутила облегчение. Она знала, что Горский не решится причинить ей вред при свидетелях, особенно, если этими свидетелями будут взрослые. Но Виталий только сжал её руку крепче и почти вежливо проговорил:
— Вам чего надо, тетя? Идите себе дальше по своим делам.
Из-за угла взволнованно выбежали мальчики. Должно быть, что Майи с ними нет, они заметили не сразу. Увидев разворачивающуюся картину, Артём затормозил так резко, что остальные врезались в него и друг в друга, как домино.
— В соседнем доме отделение милиции, — грозно проговорила старушка, потрясая пакетом. Сквозь полиэтилен просвечивали сосиски. — Что вы себе позволяете? Поймали маленькую девочку! Такие здоровые! — старушка пошла на таран, ничуть не испугавшись дворовой шпаны, — а ну! Разжал свои лапищи, не то, как отхожу по спине авоськой, узнаешь, как детей обижать!
В этом поединке обязательно победила бы старушка, Майя в этом не сомневалась, но в тот момент, когда Горский уже чуть отступил назад, Стёпа с ревом исполинского вепря ринулся головой вперед прямо на Неандертальца.
— Отошли от неё, уроды! — заорал он во всю мощь легких, — удавлю, гады!
Удивительно, но Неандерталец, размерами в два раза больше Стёпы, попятился. Стёпа врезался головой ему прямо в живот и отпихнул назад. Неандерталец споткнулся о Синявского, неудачно попавшегося под ноги, и плюхнулся на зад. Разъяренный Стёпа, тяжело дыша, выпрямился и выставил вперед кулаки. Спокойное, добродушное, круглое лицо его было искажено пунцовой гримасой. В нём стучали тринадцать лет издевательств и насмешек, в голове проносились многочисленные обидные прозвища: «Жирдяй», «Жиртрест», «Пончик», «Свинина», «Бекон». Глаза его метались от одного противника к другому, светлые волосы торчали в разные стороны. Картина была одновременно жуткая и смешная, потому что красный, злой Стёпа смотрелся комично среди рослых старшеклассников, но никто не засмеялся. Стёпе удалось стереть с лица Горского вечную, мерзкую улыбочку садиста.
Горский прищурился.
— Ты чего, пацан? — спросил его Малашин, — берега попутал? На кого кидаешься, дятел?
— Пошел ты, козел! — вне себя заорал Стёпа. — Давай, подходи, я тебя в асфальт закатаю!
Артём, Антон и Костя, которые были крайне изумлены поведением друга, вдруг выпрямились. Их лица стали сосредоточенными и бесстрашными. Майя на мгновение увидела в них рослых парней, которыми им предстояло стать, сильных, уверенных в себе и беспощадных к врагам. Она подумала, что если где и есть безопасное место в этом городе, то только здесь: за их спинами.
Как будто что-то надломилось. Майе показалось даже, что она слышала отдалённый звук той самой пресловутой последней капли, упавшей из огромной чаши терпения. Мальчики, что построили Красную Крепость и заигрывались во Властелина Колец, сейчас стояли, словно вросшие в землю скалы, и уж точно не собирались бежать.
— Мы больше вас не боимся. — Сказала Майя.
Слова были произнесены негромко, но произвели небывалый эффект. Горский слегка ослабил хватку. От него несло сигаретами, и девочку уже тошнило от этого запаха. Малашин, Синявский и поднявшийся на ноги Неандерталец как будто растерялись на мгновение.
— Вы как гиены, нападаете стаей, потому что по одиночке ничего из себя не представляете. И мне вас даже жаль, потому что у вас настолько низкая самооценка, что приходится её себе постоянно поднимать, нападая на младших. На сверстников, вероятно, смелости не хватает.
Волчьи глаза Горского вдруг оказались прямо перед ней. Он резко оттянул её голову назад. Майя с большим удовольствием плюнула бы в его бледную, злобную физиономию, да только во рту пересохло. Губы его вдруг растянулись в опасном оскале, его лицо стало особенно жутким, потому что глаза остались ничуть не тронутыми этой улыбкой.
Косу ещё раз больно дернули, и Майя тихонько вскрикнула. Артём порывисто сделал шаг вперед.
— У меня ангельское терпение, Свинка, — прошипел ей в ухо Горский, — но, кажется, ты нашла, где у него конец. Ты меня не знаешь, в гневе я страшен.
— Мечтаю это увидеть, — выдавила Майя. Терпеть уже не было сил, Горский вцепился ей в волосы, словно стальными клещами. Из глаз брызнули слезы. Его ноздри свирепо затрепетали.
— Отпусти её! — заорал Стёпа вне себя.
— Скоро увидишь, — прошептал Горский Майе на ухо, проигнорировав вопль.
— Отпусти её, ты плохо меня слышал, Горский? — снова крикнул Стёпа. Голос его взвился чуть ли не на ультразвук.
— А то что? — усмехнулся Виталий, переведя на него взгляд, — задавишь меня массой? Иди себе лифчик купи, сисястый.
В разговорах и накале страстей никто не заметил, как старушка исчезла, поэтому прорезавший пространство звук милицейского свистка, стал полной неожиданностью для обоих сторон конфликта.
Из-за угла показался участковый, высокий мужчина средних лет в милицейской форме. За ним торопливо семенила старушка. Горский немедленно выпустил Майю, и она от неожиданности упала вперед на колени и руки, потом быстро поднялась и отошла к мальчикам. Артём нахмурился, увидев её мокрые щеки, Стёпа незаметно передвинулся поближе, пока его плечо не оказалось прямо перед ней.
— Что здесь происходит? — звучным голосом спросил участковый, а потом в его лице мелькнуло узнавание, — Горский. Опять ты.
Виталий слегка улыбнулся. Майя поразилась его способности претворяться. Малашин и Синявский тоже попытались состроить невинные лица. Неандерталец постарался слиться с торцовой серой стеной дома. Его попытки казаться меньше смотрелись комично, учитывая размеры.
— Добрый вечер, шеф. — с бравадой произнёс Горский, — отвечаю на ваш вопрос: не происходит решительным образом ничего, просто небольшая дружеская размолвка.
— Не панибратствуй, — дружелюбный вид Виталия не произвел на участкового впечатления. Милиционер сложил руки на груди и скептически взглянул на него, — надеюсь, ты помнишь, что состоишь на учете в детской комнате милиции с двенадцати лет?
— Так точно, — улыбнулся Горский.
— Значит, ты должен помнить также, что в восемнадцать для тебя наступает полная уголовная и административная ответственность? А, как я вижу, меняться ты не собираешься.
— Этот лысый поймал девочку, — вмешалась старушка, потрясая авоськой, — держал её за волосы, ей было больно. Тут чуть было не началась драка! Они, такие здоровые, хотели напасть на этих детей!
— Мадам все неправильно поняла, — елейно произнес Горский. — Мы немного поспорили, но — упаси Боже — никто не собирался никого бить. Мы просто… разговаривали. Так?
Вопрос был адресован прямо Артёму. Не Косте, который был заметно крепче, не Стёпе, все еще стоявшему, воинственно выставив перед собой кулаки, не Антону. Горский безошибочно выделил лидера и бросил ему вызов: справиться со всем самостоятельно, или спрятаться за спину в милицейский форме.
Артём приподнял черные густые брови.
— Да, — сказал он после небольшой паузы, — все так и было.
Участковый явно не поверил, но и выяснять ничего не стал. Он оглядел, нахмурившись, Артёма, потом Горского, Неандертальца, который жался к стенке, и, напоследок, Майю, стоявшую поодаль Стёпы. Коса у неё растрепалась, волосы теперь в беспорядке рассыпались по плечам, и в них путались последние лучи закатного солнца. Видно было, что участковый ужасно устал, у него доставало дел и без разборок с дворовой шпаной.
— Идите-ка вы отсюда, — посоветовал он Артёму, — и барышню заберите.
Им не нужно было повторять дважды. Мальчики тут же ретировались, а что исходило дальше, их волновало мало.
Горского и его компанию участковый тоже отпустил, и сам ушел по своим делам. В проулке осталась только одна старушка, которая, недовольно поворчав, подтолкнула авоську на плече повыше и направилась к своему дому. Однако, Виталий был уязвлен, а уязвленным ему быть не нравилось.
— Вернемся в интернет-кафе? — неуверенно спросил Малашин. Виталий все еще смотрел в ту сторону, куда ушли ребята.
Уголок рта его медленно приподнялся.
— Есть одна идея, — ответил он, — пошли.
— Куда? — тупо спросил Неандерталец.
— Детишки нас явно «сделали», — рявкнул Горский неожиданно, так, что Малашин аж отшатнулся, — просто так это оставлять я не собираюсь.
Друзья тем временем перешли улицу и направились кружным путем обратно, к интернет-кафе.
— Надо забрать велосипеды, — сказал Костя, посматривая на Стёпу, — не то их кто-нибудь присвоит.
Стёпа всё ещё был взбудоражен. На его лице застыло мрачное, озлобленное выражение, совершенно ему несвойственное. Мальчики не знали, как на это реагировать, и предпочитали растерянно помалкивать.
Майя осторожно тронула его за плечо.
— Стёпа, — она не сомневалась, что руку любого из мальчиков он бы сбросил, но не её. Он неохотно поднял глаза. — Спасибо, что заступился за меня.
Артём за ее спиной неловко потоптался на месте. Стёпа кивнул, взгляд его смягчился. Майя привстала на цыпочки и легонько поцеловала его в щеку.
— Ты сильно ударилась? — смущённо спросил он. Его круглое, похожее на луну, лицо зарделось.
С каждым ударом сердца, посылающим кровь по венам и артериям, девочка ощущала нарастающую тупую боль в голове. Как будто кто-то долбил молотком изнутри черепной коробки.
— Жить буду, — сказала она. По выражению лица Стёпы было понятно, что он не поверил, но спрашивать больше не стал.
Вместо этого он повернулся к Антону.
— Эй, — решительно окликнул он, — тебе бы стоило сказать хоть что-то, как считаешь?
Майя взглянула в светлое лицо мальчика, всегда такое упрямое и слегка заносчивое. Она видела: друг готов повиниться. Антон даже открыл рот, но тут взгляд его скользнул мимо неё, и он сказал совсем не то, что собирался:
— Снова они.
Друзья обернулись. Вдоль длинного пятиэтажного дома к ним приближались двое. Тучного Неандертальца было видно за квартал, Горский на его фоне смотрелся щуплым и тщедушным. На этот раз они не гнались за ними, а не спеша двигались по тротуару.
— Что будем делать? — спросил Костя у Артёма.
Артём сощурил черные глаза, взглянул через плечо на криво ухмыляющегося Виталия, неумолимо приближающегося, словно танк.
— Идём, — сказал он.
Они двинулись вместе вперед по улице. Это было странно: чувствовать за спиной опасность в лице Горского и его свиты, но ничуть не ускорить шаг. Быстро обернувшись, Майя увидела, что и Виталий не спешил приближаться. Она подумала об африканских ланях, которых львы загоняют, а потом разрывают на части. В какой момент они понимают, что обречены? И что при этом чувствуют сами львы?
«Предвкушение перед долгожданным лакомством»
Они свернули вправо, перешли дорогу. Горский с Неандертальцем последовали за ними. Чуть впереди зеленел заброшенного вида парк, огороженный кованой невысокой оградой. Слева тянулся ряд однотипных жилых домов с глухими темными дворами. Артём держался людной улицы.
— Идём, не оглядываясь, — повторил он негромко.
Майю слегка потеснил Костя, друзья стали идти ближе друг к другу. Горский не отставал, держался все на том же расстоянии.
Внезапно впереди из проулка вышел Малашин и с довольным видом двинулся прямо на них. Артём свернул влево, им пришлось перейти дорогу ещё раз. Теперь их от хулиганов отделяла проезжая часть.
— Улица упирается в дома, — шепнул Костя, — а за ними начинается частный сектор и пустырь. Туда бежать нельзя, если попадёмся — никто не услышит, там километра на три ни единой души. Они загоняют нас в ловушку.
Артём и сам это понимал. Так или иначе, вступать в открытый бой с четырьмя старшеклассниками, один из которых частично тролль, было неразумно. Это им пришлось бы сделать в самом крайнем случае. Артём коротко взглянул на Майю, идущую поодаль. У неё было бледное лицо, она то и дело морщилась. Падение навзничь не прошло бесследно, хоть она старалась делать вид, что все в порядке. Должно быть, сказывалась контузия, которую она получила во взрыве. Он обернулся и сразу понял, что и убежать не удастся: враги были слишком близко.
Неандерталец следовал прямо за ними, Горский улицу переходить не стал и шел сзади вдоль дороги. Малашин делал то же самое, но впереди них, отрезая ребятам путь через парк.
— Синявский.
Впереди, широко расставив ноги и сложив руки на груди, на тротуаре стоял Синявский, завершая окружение. Деваться больше было некуда, Горский и Неандерталец ускорили шаг и были уже слишком близко, чтобы можно было неожиданно рвануть через улицу в парк.
— Артём… — тревожно начала Майя.
— У меня есть идея, — тихо проговорил он, — на счёт три быстро бежим влево, во дворы. Может, оторвемся.
— Не успеем, Синявский на подходе!
— Или это, или драться. — Коротко пояснил Артём. Мальчики подошли ближе друг к другу. — Готовы? Раз, два… ТРИ!
Они сорвались с места так, словно кто-то выдернул тротуар у них из-под ног. Свернув влево, Артём потянул Майю за руку так резко, что кожа на запястье болезненно растянулась. Девочка старалась не отставать, хотя перед глазами уже всё расплывалось от боли. Где-то далеко в небе заворчал отдалённый гром. Ребята, петляя, словно зайцы, мчались по разбитым асфальтовым дорожкам, перепрыгивали через кочки и оскальзывались в невысыхаюших, хронических лужах. Спиной она чувствовала острую опасность, не было ни доли секунды, чтобы оглянуться, поэтому, не имея ни малейшего понятия, что происходит сзади, она продолжала бежать.
— Сюда, — крикнул Артём и снова дёрнул её за руку.
Майя круто повернула, её занесло влево и, если бы не крепкая ладонь Артёма, она растянулась бы на влажной земле. Она подняла голову и в ужасе увидела, как наперерез им из-за угла выскакивает Синявский. Чувствуя, как буксуют кроссовки по асфальту, оскальзываясь на маленьких камешках и веточках, ребята затормозили. Сзади уже слышался тяжёлый топот Неандертальца, который для своей комплекции, бегал на удивление быстро.
— Туда, — задыхаясь, простонал Стёпа, показывая на приоткрытую подъездную дверь, — там сломан кодовый замок.
 Майю дёрнули за руку в третий раз. Они рванули к двери, как к последней надежде на спасение: Антон увернулся от здоровой лапищи Неандертальца, уже догнавшего их. Синявский впереди тоже сорвался с места, только в другом направлении. Одним прыжком преодолев оставшееся расстояние, Артём выиграл долю секунды, резко потянул на себя тяжёлую подъездную дверь. Та поддалась на удивление легко и в лучших традициях «Тома и Джерри» ударила не успевшего затормозить Синявского прямо в лоб. Верзила охнул и осел на тротуар, схватившись за голову.
— Скорее, скорее!
Майя почувствовала, что её пропихнули в прохладный подъезд, она чуть не запнулась о порог, выпрямилась, взбежала по короткой лестнице до площадки первого этажа и ударила по кнопке лифта.
— Не успеем, — воскликнул Костя, хватая её за руку, — по лестнице, бегом!
От входа доносились звуки борьбы, кто-то коротко взвизгнул, заскрипела дверь, и послышалось торопливое шарканье по грязному полу. Секундой спустя с характерным звуком раскрылись двери лифта.
— Наверх! — гаркнул Горский. В лифте послышалось топтание, кто-то с силой долбил по кнопкам.
Майя бежала, не чуя ног, прямо за Костей. Ей на пятки наступал Артём. Стёпу и Антона она не видела, времени оглянуться не было, но надеялась, что они тоже рядом.
— Нам нужно опередить лифт, — задыхаясь, крикнул Артём, — если не успеем…
На очередном повороте Майя увидела внизу Горского и Синявского. Они отставали всего на один лестничный пролет. В шахте гудел лифт, поднимающийся на верхний этаж. В нем наверняка был Неандерталец и хилый Малашин. Лестница, поворот, лестница, поворот — дыхание сбилось, в груди полыхал пожар, в боку кололо. До верхнего этажа оставалось совсем немного.
Костя вскочил на первую ступеньку железной лестницы, ведущей на крышу, ровно в тот момент, как открылись двери лифта, и из него шумно вывалились Малашин и Неандерталец.
— А ну стоять! — взревел один из них.
— Руку! — искаженное лицо Кости нависло над Майей, а потом он ловко вытянул ее на крышу.
Девочка взглянула вниз и увидела, как Стёпа и Антон схватились с Малашиным и Синявским. Артём, уже поднявшийся до середины лестницы, обернулся, увидел, что Неандерталец тянется огромными ручищами к горлу Стёпы, и спрыгнул прямо ему на спину.
Все упали, образовалась свалка. Костя оттолкнул Майю в сторону, намереваясь помочь друзьям, но по удачному стечению событий, огромный Неандерталец свалился на Малашина и Синявского, полностью заблокировав их на узкой лестнице.
Стёпа, Артём и Антон, спотыкаясь, выбрались из общей кучи, вылезли на крышу.
— Держите дверь! — закричал Костя.
Мальчики в восемь рук задвинули ржавую железную створку и навалились спинами. С той стороны дверь несколько раз с силой толкнули, но они устояли.
— Сколько мы ещё сможем держать? — спросил Стёпа. На его лице красовалась огромная ссадина от уха до скулы, из под волос на щёки и шею стекал пот. Плечами он подпирал дверь, и Майя впервые заметила, насколько он был сильным. Сильнее их всех.
Но толчки вскоре прекратились. За дверью установилась подозрительная тишина. Все прислушались, пытаясь по звукам определить, что происходит.
— Что они делают? — шепотом спросила Майя.
Вдруг послышался чудовищный скрежет, словно огромной ржавой трубой царапали о такую же ржавую поверхность, и дверь завибрировала.
— Хорошо вам переночевать, лохи, — пожелал Синявский. Голос его глухо доносился из-за двери. Потом по ту сторону противно заржали, и ребята услышали неспешные удаляющиеся шаги.
Костя первым понял, в чем дело. Он потянул железную дверь на себя, но она ни двинулась.
— Они нас заперли, — сказал он.
— Что?!
Мальчики по очереди принялись дергать дверь, но все было напрасно. Майя взглянула на стремительно чернеющие небеса. Издали ворчало, ветер всхлипывал среди накалённых домов, тяжёлые тучи то и дело подсвечивались молниями, вот-вот должна была разразиться гроза. После длительной жары и засухи она обещала быть мощной.
— Должен быть другой выход. Пройдем по крыше до других подъездов.
Но ни одна из четырех оставшихся дверей не была открыта. Ребята подошли к краю дома и взглянули вниз. На этой улице дома стояли близко друг к другу, но так казалось лишь с земли. На деле крыши находились достаточно далеко, и перебраться с одного дома на другой мог, разве что, Человек-Паук.
— Крышу недавно ремонтировали, — сказал Костя, — я видел кучу стройматериалов, сваленных в углу. Можно поискать прочную доску и…
— Лучше давай найдем там кирпич и проломим Горскому черепушку, — мрачно сказал Стёпа, — толку будет больше.
— Просто невероятно! — воскликнул Антон, — из всех подъездов мы забежали в единственный, где открыт проход на крышу! Феноменальное везение!
— Вечереет.
Мальчики взглянули в грозовое небо.
— Черт побери, это не смешно, — воскликнул Антон, — мать меня убьет! Надо выбираться отсюда.
— Ну прыгай, — огрызнулся Стёпа, — выхода нет, что еще делать?
Майя взглянула вниз и окинула улицу взглядом.
— Куда подевался народ? Внизу никого, даже позвать на помощь некого.
Мальчики обошли дом кругом, но улица и двор были пусты. На них с одной стороны слепо таращилась типовая пятиэтажка, с другой — темнел сырой пустырь с развалинами старой стройки.
— Комендантский час, — проговорил Костя, — ведь уже девять, все разошлись по домам.
— Вы хотите сказать, что мы застряли здесь до утра? — в ужасе спросил Антон.
Друзья переглянулись.
— Только этого не хватало, — буркнул Костя, хмурясь в дождливое небо.
— По крайней мере, мы в безопасности, — сказал Артём, — крыша закрыта, и тут слишком высоко, чтобы забраться с земли. Пойдем, отыщем место, где не так дует. Ночью будет прохладно, а если еще и дождь пойдет…
Они устроились рядом под парапетом, огораживающим крышу по периметру. Майя сидела между Стёпой и Костей, касаясь обоих плечами и прислонившись к бортику спиной. Ветер трепал их волосы, дул в потные лбы. Сначала, выдувая летний зной из раскаленного асфальта дорог и бетона жилых людских коробок, он казался приятным, но затем, пригнав грозу, сделался пронизывающим и прохладным.
Майя поежилась, глянула через плечо вниз. С менее ветреной стороны, где пристроились ребята, находился двор, заросший бурьяном. В сумерках чернели погнутые детские качели, на которых когда-то было деревянное сиденье. Сейчас оно было оторвано, и на качелях никто давно не катался. Невысокая, некогда цветная полукруглая лесенка полностью скрылась в буйной поросли сорной травы. Не считая двух грязных гаражей и мусорных баков, во дворе ничего не было: потрескавшаяся от времени, кривая асфальтовая дорожка с пучками пробившихся одуванчиков, да тоскливые подъездные козырьки с тусклыми фонарями.
За домом начинался пустырь, упирающийся в стройку, а за ней, в километре, криво и вразнобой, как грибы после дождя, из-под земли торчали маленькие частные дома с хмурыми шиферными крышами, разлинованными грядками огородов и кривыми проселочными дорогами.
Недостроенный дом должен был располагаться параллельно тому, где на крыше сейчас сидели дети. Он был задуман многоэтажкой, но возведен лишь в два этажа, дальше стройка заглохла. Теперь дом таращился слепыми, злыми окнами в чернеющее небо, одна стена не то обрушилась, не то была разобрана местными жителями, внутри не было заметно никакого движения. На земле вокруг стен в беспорядке валялись стройматериалы, периодически расхищаемые жителями: кучи песка и щебня, кирпичи, бетонные блоки, прутья арматуры.
— Пустырь почти в центре города, — тихо сказала девочка, вглядываясь в темное здание.
— Ага, — согласился Стёпа, — мама ненавидит это место. Говорит, что смотреть на этот долгострой не может. Я читал, что этот дом должен был быть самым высоким в городе. Здесь даже были раскуплены квартиры на самом раннем этапе строительства. Задумывался большой двор с парковкой, по типу европейских, но строительная компания разорилась, и теперь тут ночуют бомжи.
— Я никого не вижу.
— Увидишь. Местные жители постоянно жалуются, а милиции все равно.
Майя еще раз оглянулась на черные квадраты пустых окон и не увидела никаких признаков жизни.
Она повернула голову и скользнула взглядом по носатому профилю Артёма. Нос у него был выдающийся, чуть с горбинкой, но странным образом не портил лица. Не до конца ушедшая детская нежность сглаживала недостатки его внешности. Острота скул и словно подведенные сурьмой черные брови, которые уже сейчас имели обыкновение срастаться на переносице, с возрастом сделают его лицо угрюмее, мрачнее. Однако, она не сомневалась, что свою лучезарную обаятельную улыбку он сохранит до преклонного возраста.
Артём поймал её взгляд и тут же улыбнулся, приподняв брови. Майя улыбнулась в ответ, быстро отведя глаза. А потом внезапно нахмурилась и подалась вперед: какое-то шевеление во тьме возле заброшенного дома привлекло её внимание.
Сперва она подумала, что ей мерещится. Сгустившиеся сумерки стерли очертания улиц, домов и деревьев, превратили их в неясные сливающиеся тени, все в пятнах оттенков серого. Мир превратился в набор форм и теней, словно сошедших с черно-белой картины Пабло Пикассо, в которых виделось нечто, не успевшее принять форму.
Со стороны черного провала в стене дома, там, где должна была располагаться подъездная дверь, словно вытекло густое темное облако. Оно остановилось прямо напротив того места, где на крыше сидели друзья. Майя видела его расплывчато и удивилась, что вообще заметила что-то в серых сумерках. Она пригляделась.
Облако слегка колыхалось, будто дышало, питалось тьмой, втягивало её в себя всем телом. Майя вспомнила о деревьях, растущих в тропиках и распускающих длинные, похожие на щупальца корни, чтобы напитываться влагой прямо из воздуха.
— Что это такое? — шепнул рядом Костя, он смотрел в ту же сторону, — вы это видите? — Майя, не отводя глаз, кивнула.
Артём и Антон тоже пригляделись.
Черное пятно наиболее четко выделялось на фоне светлой стены дома. Оно было неподвижно, только лишь чуть-чуть колыхалось по краям. Внезапно Майя почувствовала, как у неё холодеют пальцы, её пронзило тревожное чувство, как бывает, когда смотришь в глубокий колодец, или, перегнувшись через борт лодки, видишь речной омут.
Сердце её забилось часто-часто, она медленно подалась назад, внезапно девочка осознала — скорее, почувствовала, чем увидела: у этого «облака» есть глаза, и оно может видеть.
Еще секунду ничего не происходило, а потом это пошевелилось.
Плавно, совершенно бесшумно, будто совсем не касаясь земли, «облако» заскользило вперед. Чем ближе оно подплывало, тем нереальнее казалось. Сумерки стремительно перерастали в настоящую ночь, темнота опускалась на землю. Черное облако двигалось через пустырь к пятиэтажке, обрывки дыма летели за ним, растворяясь в воздухе, и вдруг в темноте расплывчатого силуэта мелькнули странные продолговатые тени, выраставшие из спины.
«У облака нет спины, — мелькнула лихорадочная мысль, а следом ещё одна, — щупальца, как у осьминога!».
«…Она спрыгнула с дерева прямо передо мной, не издав ни единого звука, ни одна веточка не хрустнула. И выглядела она полупрозрачной по краям, будто слегка расплывалась…» — зазвучал голос Риты в её голове.
Наросты влажно серебрились в неполной темноте, наводили на мысли об отвратительной слизи, которой были покрыты. «Облако» продолжало скользить вперед, едва различимое с тех пор, как отошло от кирпичной стены, но видимое, если знаешь, куда смотреть. Оно приближалось и приближалось, не тревожа высокую поросль пустыря, казалось, даже воздух вокруг застыл и не смел шевельнуться.
— Чтоб я сдох… — выдохнул Антон потрясенно. — Что это за хрень?!
Ветер дул от крыши к пустырю, и, должно быть, подхватил его голос. Существо резко остановилось. Майя, Артём, Костя и Антон быстро пригнулись, распластавшись на теплом битуме крыши.
— Оно нас видело? — едва слышно спросила Майя.
Артём, когда падал на живот задел Стёпу, и тот проснулся.
— Что происх… — договорить ему не дали, потому что Артём быстро зажал ему рот ладонью.
Стёпа глянул на друга: «Эй, что за дела?!», но, увидев его испуганное лицо, притих.
«Что происходит? — спросил он без слов, выпучив глаза».
Никто ему не ответил. Друзья переглянулись, никому не хотелось произносить это вслух, никому не хотелось признавать, что они на самом деле видели это. Они сидели, скрючившись за низким парапетом, несколько минут, потом Артём решился выглянуть.
Мальчик осторожно поднялся на четвереньки, вытянул шею и медленно, будто опасаясь вражеского снайпера, глянул вниз. Глаза его расширились, рот исказился, лицо наполнилось страхом.
— О, Господи… — выдохнул он.
Майя вскочила. Она не могла остаться неподвижной, когда Артём был чем-то так напуган (она уже прекрасно знала, чем именно!), ей нужно было видеть! Позже девочка оценила всю безрассудность своего поступка, но не сомневалась, что сделала бы это еще раз. Это казалось самым главным в тот момент — посмотреть.
Увидеть Тень.
Девочка взглянула вниз, чувствуя, как за ней вскакивают все остальные. На тротуаре прямо под ними неподвижно стояла огромная, черная фигура, сливающаяся с ночной темнотой. Она, должно быть, запрокинула голову, поскольку вверх, прямо на них смотрели ярко-красные глаза.
Майю словно пригвоздило к месту, она не могла отвести взгляда от этих красных огоньков, совсем не похожих на глаза какого-то живого существа. В них не было ничего, что должно было присутствовать в обычном глазе: зрачка, радужки, белков — ничего. Только кроваво-красный свет, льющийся откуда-то из недр этого черного, дымчатого тела. Сверху были хорошо видны щупальца, которые действительно находились на спине чудища.
— Чёрт, — с чувством повторял Стёпа. Глаза его, казалось, сейчас вывалятся из глазниц, — чёрт, чёрт!
— Почему она стоит там так неподвижно? — в ужасе спросил Антон.
Майя припомнила все фильмы ужасов, которые видела в своей жизни. Тень смотрела на них, она их видела, в этом не было ни капли сомнений, но медлила, запугивая, наслаждаясь их страхом, выжидая момент, чтобы наброситься и…
«Пожалуйста, кто-нибудь… — лихорадочно думала она, — выгляните в окно! Не может быть, что сейчас никто не смотрит из окна на улицу, что никто не видит… это!»
Огромная, жирная капля упала с неба и разбилась о парапет. Небо над головами ребят раскололось надвое яркой, ветвистой вспышкой молнии. На мгновение стало светло, как днём, и Майя увидела, как черная Тень высветилась серебром, и как что-то сверкнуло металлическим блеском с двух сторон её тучного тела.
Удар грома был такой силы, что мигнули, а затем погасли тусклые фонари под козырьками подъездов. Заорали сигнализациями машины. Где-то вдалеке фонтанчиком искр закоротило провода, и свет разом выключился во всех светящихся окнах города. Майя сдавленно вскрикнула от испуга и пригнулась. Мальчики подались назад, теряя Тень из виду. С неба хлынуло так, словно кто-то открыл кран — резко и обильно. Ребята мгновенно вымокли до нитки.
— Она исчезла, — крикнул Стёпа. Он первым взглянул вниз снова. — Тень исчезла.
Друзья, не обращая внимания на дождь, кинулись к парапету.
Тротуар был пуст. Грозовое ночное небо над ними окончательно погрузило город в темноту.

Глава семнадцатая. Пепел и георгины

Виталий Горский рос болезненным и слабым. Сразу после рождения его матери сказали, что он не проживёт и недели. А если и проживёт, то непременно будет умственно отсталым и недоразвитым. Но он прожил сначала одну неделю, потом другую, потом месяц, год… Лёгкие у него были слабые из-за недоношенности, внутренние органы работали неправильно. Мать не вылезала из больниц в первые годы его жизни и до того измучилась, что ударилась в религию. Виталий видел её постоянно уставшей и несчастной, на его памяти она ни разу не улыбнулась. Работать она не могла из-за постоянных больничных, отец зарабатывал мало, денег в семье не хватало. Это было главной причиной конфликтов между родителями, и в первые годы жизни Виталий пугался орущего и швыряющегося вещами отца, а потом привык просто закрывать дверь поплотнее.
Однажды, будучи четырёхлетним мальчиком, лежащим в кровати из-за сезонного гриппа, Виталий услышал из уст уставшей матери:
— Лучше бы и вправду не прожил и недели…
Отца у Виталия не было до пяти лет. Точнее, он был, но считал, что негоже мужику возиться с младенцем. Вытирать слюни, менять пелёнки и всячески ухаживать за странным, орущим существом, полагал он, — сугубо женское занятие, и сразу заявил жене, что не подойдёт к сыну, пока он не станет хоть отдалённо напоминать человека.
Виталий, вопреки прогнозам врачей, развивался на удивление быстро. Он поздно научился ходить и говорить, но после быстро нагнал, а потом и перегнал сверстников. Обделённым умом его точно назвать было нельзя. 
В пять лет отец в первый раз взял его на охоту. На опасения матери, что мальчику рановато заниматься таким жестоким занятием, он резко ответил, что пора бы сыну оторваться от бабской юбки и узнать, что такое настоящее мужское дело.
В то раннее, промозглое утро Виталий впервые увидел смерть. Два часа они с отцом лазили по влажным от росы лесам. Мальчик продрог и устал, но знал, что если он начнёт капризничать, папа рассердится и даже может ударить, поэтому страдал молча. Но вдруг что-то грохнуло так, что заложило уши. Потом грохнуло ещё раз. Виталий до того перепугался, что споткнулся и упал в пышный куст прямо головой вперед. Отец торжествующе вскрикнул и бросился куда-то прочь от него. Мальчик тут же вскочил на ноги, боясь выпустить из поля зрения отца, но увидел его неподалёку.
Виталий подошёл.
— Вот так удача! — воскликнул довольный отец, широко улыбаясь, — олень! В самом начале охоты!
На зеленой траве лежала молодая олениха, а рядом с ней — маленький пятнистый оленёнок. Большие красивые глаза животных были мертвы, из кроваво красных отверстий в гладких шкурах медленно сочилась кровь. Виталий вдруг осознал, что оленёнок больше никогда не сможет бегать здесь, в этих лесах со своей мамой.
У мальчика задрожали губы.
— Это что ещё такое? — рявкнул отец так, что малыш дёрнулся всем телом и вжал голову в плечи, — не реви, ты же не баба! Детеныш всё равно не выжил бы без матери один. Милосерднее его убить, чем обречь на голодную смерть.
Но маленький Виталий продолжал плакать, пока никто не видит. Ему было жаль пятнистого оленёнка, который едва стоял на ногах и, должно быть, родился совсем недавно.
Отец любил показывать сыну фотографии застреленных им животных. У других детей были диафильмы, а Виталий часами слушал рассказы отца об охоте на диких кабанов, бобров, уток и оленей. Когда мальчику исполнилось шесть, отец показал ему коллекцию своих ружей.
— Запомни, сынок, оружие — это власть. Никто никогда не превзойдёт мужчину с ружьём. Человек — венец природы, потому что у него есть власть над другими существами. И тот, у кого больше силы, тот и прав. Да. В этом мире только так. Или ты застрелишь, или тебя застрелят.
Виталий слушал, и хоть самому ему на охоте не понравилось, он рассудил, что раз отец так доволен и так счастлив, значит, это правильно.
К десяти годам Горский уже сбивал выстрелом птицу на лету, и выстрелить в беззащитного бобра или оленёнка уже не было для него столь невыносимо, как раньше. Даже наоборот. Он стал понимать, почему отец так любил охоту.
Когда удавалось попасть в цель, Виталий чувствовал тёмную, пьянящую радость, которую хотелось испытывать снова и снова. Азарт наполнял его, стирал границы между «можно» и «нельзя», оставлял только необъяснимый трепет от осознания собственной власти. Ведь сейчас жизнь маленьких, ничтожных существ была только в его руках. Он решал, проживёт ли ещё хотя бы минуту вон та куропатка, мирно сидящая в гнезде, и доплывёт ли тот жирный бобёр до своего водного домика.
Кроме того, всякий раз, когда он не промахивался, отец хлопал его по плечу. Это было наивысшим проявлением его одобрения, и сын готов был стрелять в себе подобных, только бы снова ощутить ладонь на своём плече.
Со временем, Виталий стал одержим охотой ещё больше. В тринадцать лет он просил разрешения поохотиться самостоятельно, однако отец не согласился. Тогда он подсмотрел, где спрятаны ключи от сундука, что стоял в сарае, выкрал из него ружьё и отправился в лес в компании двух друзей. В пути мальчики повздорили, а потом Виталий вдруг осознал, что наставил ружьё на своего друга. Причём, он не помнил, почему он это сделал, не помнил, как решился поднять тяжёлый чёрный ствол на уровень человеческой груди. Он только запомнил сладостную дрожь, которая охватила его тело, трепещущее от нетерпения.
Это никчёмное существо бухнулось на колени, выставило руки перед собой — будто растопыренные пальцы могли остановить пулю — заскулило в ужасе, как побитая, перепуганная насмерть собака. Палец Виталия напрягся на курке, что-то алчно затрепетало у него в груди, поддразнивая: «Ну, давай! Нажми на этот маленький рычажок. Всего одно движение! Узнай, каково это. Тебе ведь любопытно, не так ли?»
В тринадцать лет Виталий не убил человека, но того странного чувства не забыл. Возвратясь домой с двумя жирными перепелами, преисполненный гордости, предвкушая, как похвалит его отец, мальчик вошёл в кухню, бросил мертвых птиц на стол и застыл, улыбаясь.
Мать — бесцветная, тусклая, молчаливая женщина — в ужасе прикрыла рот ладонью. Взгляд её метнулся от сына к мужу, и она застыла, словно боясь любым движением вызвать гнев. Отец молча оглядел добычу, поднялся из-за стола, взял из рук Виталия ружьё, отложил его в сторону, а потом размахнулся и врезал кулаком сыну прямо в лицо.
От неожиданности, Виталий даже не успел закрыться. Он перелетел через порог в коридор, упал, больно стукнувшись затылком о пол. Из носа хлынула кровь, залилась в раскрытый от шока рот. Мальчик почувствовал её металлический вкус и сглотнул. Отец навис над ним и ударил ещё раз, на этот раз по щеке. Голова мотнулась из стороны в сторону так, что Виталий подумал, сейчас оторвётся. В черепной коробке будто взорвалась петарда, боль была такая, что на секунду он потерял ориентацию и зрение.
— Боречка, — причитала мать, кинувшись к мужу, — Боря, не тронь. Боря, он не специально…
— Не специально?! — громыхнул отец, — ты настолько дура, что не можешь понять, как это произошло? А если бы он кого-нибудь пристрелил случайно? Что тогда, а, тупая ты баба? Села бы за него в тюрьму? — он схватил сына за грудки и приблизил красное своё лицо к его окровавленному, — отвечай, поганец, ключи крал? Ружьё брал? А кто тебе разрешал, а, щенок? Отвечай за свои поступки!
Каждый вопрос сопровождался встряхиванием, от которого Виталию казалось, что его мозги превращаются в желе. Мать хватала отца за руки, что-то скулила, пока и ей не досталось: он грубо отпихнул её назад, и она — хрупкая, худая — отлетела обратно в кухню и неуклюже плюхнулась на пол, запутавшись в длинной юбке.
В совершенном ужасе от происходящего, Виталий сморщился, но разрыдаться не успел. Хлёсткая, с оттяжкой, обжигающая пощёчина раз и навсегда загнала слёзы куда-то глубоко, откуда они не выбрались уже никогда. Виталий снова ударился затылком об пол и только успел увидеть, как рыдает мать, сжавшись в кухне в комок и закрыв лицо руками. В поле зрения снова попало искажённое, расплывающееся лицо отца.
— Ну так что, скажешь что-то или так и будешь сопли жевать, как твоя никчёмная мамаша?
В памяти Виталия возникла картина из далёкого детства: он, четырёхлетний малыш, весь в соплях и слезах, бежит через двор в дом, чтобы пожаловаться матери.
— Мама, — хнычет он, детский голосок срывается от рыданий, — меня побили. Мама, те старшие мальчики…
— Я что могу сделать? — последовал равнодушный ответ. Она даже не повернула голову от шитья, — решай сам свои проблемы.
— Молчишь, щенок? — голос отца вернул его в реальность. Он всё еще нависал над ним, и его лицо, всё во вздувшихся венах, уже приближалось к фиолетовому оттенку.
Горский выдавил жалкое:
— П-п-прости…
Его отца сбил грузовик через год после этого случая. Мать на похоронах не проронила ни слезинки. Ружья она продала, как и все его вещи, какие можно было продать. Она поспешила поскорее от них избавиться. Но одно напоминание осталось с ней ещё на долгое время — её сын, который был копией Бориса Горского. Который и ненавидел её так же, как муж.
«Что же я такого сделала?» — задавала она себе немой вопрос каждый раз, когда сын пропадал где-то ночами, прогуливал школу, хамил учителям и ругался на неё матом. Ей было невдомёк, что взаправду она не сделала ничего. Это и было самое страшное.
Она никогда, ничего не делала.
Горский, чем старше становился, тем острее чувствовал презрение к этой слабой, никчёмной женщине, давшей ему жизнь. Она не была умной, или красивой, она не отличалась каким-либо умением, ничем не интересовалась, не имела профессии, она была никем. Её будто и не было вовсе. И со временем Виталий перестал её замечать.
Ему было абсолютно всё равно, когда измученная беспокойством мать ждала его сутками дома, как вызволяла его из детской комнаты милиции. Он равнодушно смотрел на её слёзы, её причитания и уговоры были для него пустым звуком. Так было до пятнадцати лет. После пятнадцати Виталий стал появляться дома только для того, чтобы попросить денег, и мать давала, чтобы он поскорее ушёл.
Единственную свою страсть он чувствовал в охоте, но ружья эта тупая баба продала, даже не зная истинной их цены.
И тогда Виталий научился охотиться иначе.
Сначала были дворовые собаки, которые доверчиво виляли хвостами, пока не оказывались повешенными на дереве. Затем Горский приловчился запугивать и грабить местных бомжей. Действовал он обычно не в одиночку, собирал вокруг себя толпу отморозков. А затем был случай, из-за которого он на десять месяцев загремел в колонию для несовершеннолетних. Тогда он серьёзно напугал молодую учительницу из школы, насильно удерживая её в своём доме несколько часов. На суде он сказал, что «просто пошутил» и «вовсе не хотел толкать её в погреб, это вышло случайно», однако двадцати двухлетняя девушка утверждала обратное. Горскому светило два года тюрьмы. Судья благосклонно уменьшил срок до десяти месяцев.
Загнав на крышу мелких пацанов и эту сиротку Савичевых, он не чувствовал привычного удовлетворения. Да, они победили, Малашин только не подпрыгивал от радости, вновь и вновь пересказывая, как ему пришло в голову подпереть дверь доской и оставить детишек ночевать на крыше. Но всё это было не то.
Горский упивался ужасом, который внушал деткам помладше, да и ровесники старались с ним не связываться, кроме, конечно, кентов. И так было всегда. Встречались крепкие орешки, но никогда те, кого не удавалось расколоть, макнув головой в унитаз, приложив пару раз об асфальт или, на крайний случай, припугнув ножом. После последнего, как правило, раскалывались все.
Но Свинка…
Эта девка была не так проста, и Виталий не понимал, откуда в ней столько смелости. Даже в одиночестве, осознавая, что ей грозит реальная опасность, она не желала сдаваться. А за ней потянулись и те лохи, её дружки. Теперь и они не спешили трепетать перед ним, как было положено.
Нужно было проучить их раз и навсегда. Найти какой-то способ, чтобы показать: он не шутит, запугать их, лишить их чего-то ценного.
Виталий прищурился, а потом улыбнулся. Не далее, как несколько дней назад они с Серёгой и Егором набрели в лесу на домик на дереве…
***
Ближе к полуночи по ту сторону двери послышались гулкие шаги по железной лестнице, шуршание, скрежетание, и тяжелая металлическая створка со скрипом отворилась вовнутрь. На пороге показался небритый мужик в трусах и майке, в руках он держал пачку сигарет, одна из которых была наполовину выдвинута. Он оглядел свернувшихся калачиком возле парапета детей, жмущихся друг к другу и дрожащих от холода, потом прислонился плечом к косяку и медленно прикурил. Огонь от зажигалки высветил желтоватое лицо и запавшие глаза.
— Заперли что ли?
Промокшие, дрожащие, жалкие ребята, жавшиеся друг к другу, словно замерзшие птенцы, вскинули бледные лица, которые пятнами выделялись на фоне сырой ночи.
— Да, отморозки загнали на крышу и заперли изнутри, — сказал Артём. За его спиной Стёпа пытался подняться на затекшие ноги.
— Ммм… — неопределенно протянул мужик, затянулся еще пару раз, выкинул сигарету и скрылся в недрах подъезда. За ним потянулся сизый сигаретный след. — Идите домой, родители поди с ума сходят.
Эти слова ребята услышали приглушённо. Артём подбежал к двери и крикнул:
— Который час?
— Без десяти два. — Сухо ответил мужик, спускаясь по железной лестнице.
Друзья в ужасе переглянулись.
— Кошмар, — произнес Антон, — мать с меня шкуру спустит. Я больше никогда не выйду из дома.
— Ты не виноват. Это все Горский.
— Ты не знаешь мою мать. Она уже обзвонила все больницы и морги в близлежащих городах, и сейчас наверняка сидит где-то в отделении милиции.
— Как думаете, Горский уже ушел? — Стёпа торопливо нажал кнопку лифта.
— Конечно, — огрызнулся Антон, — мы просидели на этой чертовой крыше четыре часа. Или ты думаешь, он все еще где-то здесь за углом?
Стёпа сконфуженно замолчал. Ребята спустились на первый этаж, вышли из подъезда в прохладную темную ночь. На улице не было ни души, только из подвала доносились кошачьи вопли. С деревьев капало, под ногами хлюпали лужи.
— Мы оставили велики за два квартала отсюда, — сказал Артём, оглянувшись, — идем быстро и держимся вместе.
Им понадобилось пятнадцать минут, чтобы добежать до двора, где располагалось интернет-кафе. Даже в ночное время после дождя возле его дверей толкался народ. Друзья порадовались, что велосипеды остались в целости и сохранности, сели и как можно быстрее уехали.
Майя, сидя позади Артёма на багажнике, слегка мерзла и чувствовала, как до лодыжек долетают капли дождевой воды и комья грязи, отскакивающие от колес. Она догадывалась, что озноб одолевает её не только от холода, но еще и от тревоги. Уютный зеленый городок превратился в незнакомую местность, с разбитыми фонарями и темными скверами. Едущие рядом мальчики встревоженно вертели головами, внимательно оглядывая улицы.
Они не обсуждали увиденное, все были настолько поражены, что не хотели говорить об этом. Сидя на крыше и слушая, как внизу по трубе шумно стекает вода, Майя ловила на себе взгляды Антона, который, похоже, был шокирован больше остальных. Но, как водится, детский разум способен вместить намного больше невероятного, чем взрослый, и постепенно холод, сырость, неудобство крыши чуть потеснили первый испуг.
Когда они доехали до школы, Стёпа, Антон и Костя повернули в направлении своих домов. Майя увидела, как Антон резко свернул на ближайшем перекрестке к пятиэтажному дому, пересек дорогу и скрылся в арке, ведущей к подъездам. Костя и Стёпа покатили дальше по улице.
— Думаю, нам не стоит ехать короткой дорогой, — неуверенно проговорил Артём.
Майя выглянула из-за его плеча, бросила взгляд на темную махину леса, нависающую над дорогой, и подумала о том, насколько ночь меняет знакомую местность. В лесу они знали каждую кочку, но теперь он казался опасным и чужим.
— По дороге потеряем полчаса, — сказала Майя, — когда приедем домой, будет уже начало четвертого.
— Зато дорога освещена фонарями. — Безапелляционно заявил Артём, — поехали скорее, Майя, так безопаснее.
Пока они объезжали лес по большой дуге, Майя пыталась представить, что сейчас творится в их домах. Все сходят с ума, тетя наверняка плачет, Саша злится, Руслан и Арина не находят себе места, а маленький Витя, не понимая, что происходит, просто хнычет от того, что все расстроены. Она попыталась представить себе лицо дяди, но не смогла. Ей стало слишком страшно и стыдно, что она заставила их так волноваться.
Когда впереди показалась их улица, Майя заметила, что свет в доме Артёма не горел, зато в её доме, несмотря на поздний час, светились все окна. Они бросили велосипед у синей ограды, пробежали по дорожке до крыльца. Эйнштейн громко затявкал, привязанный возле будки, но потом узнал их и завилял хвостом.
— Ох, ну и влетит же нам, — сказал Артём, перед тем как толкнуть входную дверь и предстать перед залитой слезами матерью в объятиях тети Вали.
Секунду висела тишина, а потом все закричали разом. Марина Ивановна кинулась с плачем к сыну и задушила его в объятиях. Артём вяло протестовал, но позволил крутить и вертеть себя из стороны в сторону, дав матери возможность убедиться, что он цел. Майя попала в аналогичную ситуацию с тётей. Бледная, напуганная Валя крепко обняла девочку, и Майя отстранённо подумала, что это впервые, когда кто-то кроме друзей обнимал её после смерти мамы. Из гостиной выбежала Саша, выскочили Руслан и Арина. Дяди дома не было. В детском манеже громко разревелся Витя, и старшая сестра пошла его успокаивать.
Когда схлынули первые эмоции, Валя грозно произнесла:
— Объяснитесь немедленно! Где вы были все это время?
— На дворе ночь! — напустилась на сына Марина Ивановна, — вы что, не знаете, какая в городе обстановка? Вы нарушили комендантский час и шатались где-то, никого не предупредив!
— Твой дядя чуть не сошел с ума. Кинулся к соседям обзванивать ваших одноклассников и друзей.
— Если так, то он скоро придет, — негромко сказал Артём, — Стёпа, Костя и Антон уже дома.
Его будто никто не услышал.
— Так где вы были? — еще раз спросила Валя. Саша с мрачным видом и Витей на руках стояла рядом. Испуганная Арина пряталась за Руслана.
— Мы пытались выяснить, кто убивает детей. — Сказала Майя.
В прихожей, где они все столпились, стало тихо. Все, включая Артёма, безмолвно вытаращились на девочку, и в этот момент дверь открылась.
— Родители мальчиков сказали, что они уже… — дядя не закончил фразу, увидев племянницу и соседа. Лицо его помрачнело, но тревожные складки меж бровей разгладились. — Так. Вы здесь. Слава Богу.
В полной тишине дядя разулся, сложил руки на груди, подошел к Майе и Артёму, возвышаясь над ними, словно колокольня, и строго спросил:
— Где вы были?
Артём бросил умоляющий взгляд на девочку, но Майя повторила:
— Мы выясняли, кто убивает детей в нашем городе. — После еще одной потрясенной паузы, она решила пояснить, — мы нашли кое-какие материалы, относящиеся к этому делу. Мы уже ходили в библиотеку, но следователь нам не поверил с утра, — Майя кинула косой взгляд на тётю, та словно воды в рот набрала, — и тогда мы решили, что нужно собрать еще информации. Мы пошли в интернет-кафе. Вот, — она скинула с плеч рюкзак, присела возле него, достала свою тетрадь, папку с игровыми листами и те наброски, которые второпях сделала в интернет-кафе, потом встала и протянула все это дяде. Андрей взял. — Мы думаем, что милиция ошибается, и это вовсе не человек. Это Тень, она — сосредоточение абсолютного зла, и, судя по всему, не может существовать без жертвы. Кроме этого, она может принимать любой облик.
Майя старалась не замечать Артёма, который опустил глаза в пол и наверняка хотел сейчас оказаться как можно дальше от неё. Но девочка понимала, что, испытав такое жуткое беспокойство, их родные заслуживают правды.
— У нас есть доказательства, — решительно продолжала она. Майя подошла к дяде, который медленно листал рисунки, схемы с семиконечными звездами, карты города, исчерканные листы с игрой, черновики, записи с рунами. Она показала ему схему древа Иггдрасиль. — Эти схемы что-то значат. Нам нужно больше времени, чтобы разобраться в этом. Мировое древо и Древо Сефирот, они…
— Майя, — резко оборвал её Андрей, — прекрати эти глупости.
Фраза ударила наотмашь. Девочка изумленно и разочарованно умолкла.
— Твои фантазии становятся опасными. — Веско произнес Андрей, — в городе неизвестный псих убивает детей, а вы возомнили себя Шерлоками и решили, что сможете раскрыть это дело самостоятельно?
— Мы правда можем! — воскликнула Майя. Щёки её вспыхнули, она выдернула желтоватый пергаментный лист из общей стопки в дядиных руках и положила поверх всего остального, — вот, только взгляните, дядя, это правда. Если изучить всё это как следует, посвятить этому больше времени, можно понять убийцу. Понять Тень, что она такое, как она думает и что собирается сделать в будущем. Это не совпадение, давайте позвоним в милицию и все расскажем. Это поможет следствию. Они будут знать, с чем имеют дело!
— Я сказал: довольно!
Андрей не повысил голос, но произнес эти слова так властно, что Майя опять замолчала. Она заметила, как тетя сделала шаг к ней, но остановилась под взглядом мужа. У Руслана было испуганное лицо, Арина, казалось, вот-вот расплачется. Майя вдруг почувствовала, как и её глаза наполняются слезами отчаяния и злости.
— Мы не виноваты, что Горский со своими дружками заперли нас на крыше! — выкрикнула она, — но важно не это! А то, что мы знаем, как думает Тень, и если мы сейчас ничего не сделаем, то она снова убьёт кого-нибудь!
— Майя…
— Вы должны нам верить! — взмолилась она, — мы видели Тень, видели своими глазами!
— Хватит! — рявкнул Андрей, — это переходит всякие границы. Игры играми, но, если вы не осознаете всей серьёзности ситуации, я вынужден это прекратить.
— Нет! — в ужасе вскрикнула Майя.
Затрещала бумага. Рисунки, материалы, карты, все наработки, все доказательства Андрей одним движением разорвал надвое, а потом еще раз, и швырнул в мусорную корзину возле двери. Майя разрыдалась.
— Дядя, вы должны нам поверить, я объясню…
— Нет, это я кое-что объясню тебе, Майя, — строго произнёс Андрей, повернувшись к ней лицом, — я разберусь с теми, кто запер вас на крыше, если это, конечно, правда. Но вы уже достаточно взрослые, чтобы понимать: нельзя шататься ночами по улицам. Город перестал быть безопасным. За тебя сейчас отвечаю я, подумать страшно, что бы было, если бы… Заканчивайте ваши игры. Иллюзии становятся опасными, когда люди начинают в них верить. Орлы не прилетят и не спасут вас, опасность реальна! В городе завелся убийца, который уродует и убивает детей, а вы шатаетесь целыми днями по лесам и подворотням! Пора заканчивать.
По щекам Майи катились слезы, она предприняла еще одну попытку сказать что-то, но вдруг вперед шагнул Артём и, заслонив её плечом, решительно проговорил:
— Всё, о чем сказала Майя — правда. Мы знаем, где произойдет следующее убийство, мы видели Тень и знаем, что она не остановится ни перед чем! Если вы дадите возможность объяснить, мы убедим вас. Просто послушайте.
Снова повисла тишина, но теперь в ней угадывался совершенно иной оттенок. В знак благодарности Майя легонько коснулась руки Артёма, а он машинально поймал её ладонь и сжал. Это не укрылось от взгляда взрослых. Марина Ивановна смотрела на сына, широко раскрыв глаза, будто увидела его впервые. Андрей несколько раз перевел взгляд с одного на другую, потом посмотрел на их сцепленные руки и хмыкнул.
— Я всё сказал, — произнес он весомо, — дискуссия завершена. Прекращайте витать в облаках. Майя, ты наказана. Из дома на этой неделе ты больше не выйдешь.
— Те же правила действуют и для тебя, — тут же подхватила Марина Ивановна, обращаясь к сыну.
Майя утерла мокрое лицо. После небольшой неловкой паузы, все вспомнили, что на дворе четыре часа утра. Мама Артёма сердечно поблагодарила соседей и заторопилась домой. Артём поплелся за ней. В дверях он обернулся, Майя поймала его взгляд и кивнула с несчастным видом, еще раз поблагодарив за поддержку.
***
Весь следующий день девочка не выходила из своей комнаты. Она отказалась от завтрака и от обеда, сидела над порванными листами бумаги, которые около полудня ей подсунул под дверь Руслан.
— Эй, Майя, ты там? — спросил он тихонько, чтобы не услышала мать.
— Я здесь, где мне еще быть? — ровно отозвалась она.
— Я вызвался сегодня выносить мусор, и вытащил твои бумаги, те, что вчера разорвал папа. Они тебе еще нужны?
Девочка задумалась. У неё было достаточно времени, чтобы все взвесить. Она не сомневалась в своей правоте, в конце концов, они своими глазами видели Тень вчера вечером, это могли подтвердить и мальчики, но дело приобретало неожиданный поворот.
Все материалы, которые она собрала были предназначены для следствия, а следствие вели взрослые, которые в её доказательства не верили. Поведение дяди вчера было тому яркой иллюстрацией. Майя досадливо вздохнула. Она догадывалась, что взрослых будет убедить непросто, но была не готова к тому, что ей не поверят совсем.
Кроме того, оставалось кое-что ещё: в круговерти последних событий Майя совсем забыла про руны, которые наспех переписала из статьи, найденной в интернете. Тень, или кто-то иной выжег таинственные знаки на камнях — девочке хотелось разгадать их тайну. Она по-прежнему верила, что ответ таится именно в этих письменах.
Из головы у неё не шла огромная темная фигура, двигающаяся бесшумно и ловко, будто плывущая по воздуху. Даже Костя не смог найти объяснение этому существу и тому, почему оно оказалось почти в центре города, никем не замеченное.
— Да, спасибо тебе, Руслан.
Брат подсунул обрывки материалов под дверь. Страница с рунической надписью и переводом была порвана прямо посередине. Майя принялась за работу. Весь день она старательно состыковывала и склеивала карту города, септограммы, игровые тексты, записи, которые они наспех делали в интернет-кафе.
После ужина в её дверь постучали. Вошла Валя в светлом переднике, который был на ней почти всегда. Она снимала фартук только перед выходом из дома, а это случалось всего два-три раза в неделю перед походом на рынок. Майя сидела на кровати, среди разбросанных, перемотанных скотчем листов бумаги, цветных карандашей и, когда тетя вошла, подняла голову от книги.
— Что читаешь? — спросила Валя.
— «Капитанскую дочку» Пушкина. Задали на лето.
Валя была красивой женщиной. Иногда Майя засматривалась на неё.  Её длинная рыжая коса, всегда спрятанная под одежду, переливалась лисьими оттенками на солнце, а когда тетя её расплетала, волосы струились, как жидкая медь. Фигура — песочные часы была далека от совершенства, но все равно изящна. Лицо круглое, словно луна. Валя все время береглась от солнца, кожа её была белой, с редкими веснушками на плечах и щеках. Но самое красивое, что было в ней — это глаза: зеленые, как у ведьмы, яркие, глубокие, с проницательным взглядом. Казалось, они знают все на свете, надежно хранят секреты.
Тетя села к девочке на кровать, склонила голову к плечу.
— Почему ты не вышла к ужину? — спросила она.
— Я не голодна, — ответила Майя ровно.
— Милая, не обижайся на нас, мы тебе не враги. И не поступай так с нами. Пожалуйста. Мы — твоя семья, и любим тебя. Твой дядя так перенервничал, что позволил себе повысить голос. Он виноват, но часть вины есть и на тебе. Ты ведь это понимаешь?
Майя кивнула. Повисла пауза, в которой тетя явно ждала более развернутого ответа.
— Я понимаю, тетя, — сказала Майя вслух, — но я не виновата в том, что хулиганы загнали нас на крышу и заперли. Если бы не это, мы бы были дома вовремя.
Валя чуть прищурилась.
— Вас кто-то обижает? В школе, или на улице?
Майя замялась. Как правило, вмешиваясь в детские разборки, взрослые делали только хуже, и ей не хотелось жаловаться. Тетя немного помолчала, девочка почему-то сразу поняла, что больше она не станет спрашивать об этом. Одной из самых приятных черт её родственников была ненавязчивость.
Валя легла на бок, подперла рукой голову и тепло взглянула на неё. Рыжая коса змеилась по зеленому покрывалу.
— Я помню, меня в школе дразнили Кузей.
— Кузей? — удивилась Майя, и тетя кивнула.
— Да, все потому, что фамилия у меня раньше была Кузьмина, вот и привязалось прозвище. — Валя усмехнулась, вокруг её глаз появились мелкие добрые морщинки, — а я бойкая была, любознательная, всё больше с мальчишками дружила, прямо как ты. С девочками было неинтересно. Они играли в куклы, в дочки-матери, а мне нравилось гонять мячик и играть в лапту. Моя мама расстраивалась из-за этого. Говорила, у всех дочери в платьях и бантиках ходят, а ты как сорванец в штанах с дырявыми коленками бегаешь.
Однажды в наш класс перевелась девочка и сразу начала всех задирать, свои порядки наводить. Остальные, кто послабее, тянулись за ней, другие предпочитали не связываться. Я как дружила с мальчиками, так и продолжала дружить. Бегали мы с ними везде, в футбол играли, землянки строили, по деревьям лазили. А ей нравился один из моих друзей. Она как-то подкараулила меня возле школы, схватила за волосы, да как швырнула с крыльца, я чуть руки-ноги не переломала. «Ты чего к моему Андрюшке пристала? — спросила, — что б я тебя больше не видела рядом с ним. Хвостом за ним везде ходишь!»
— И что вы сделали? — с интересом спросила Майя.
— Расплакалась, — хохотнула тетя, — убежала домой, матери пожаловалась. Та меня еще и выругала за грязный школьный сарафан и растрепанный вид. Вот сижу я на завалинке, расстроенная, на весь мир злая, а мальчишки мячик гоняют в соседнем дворе. И Андрюшка этот там же, с ними. Увидал меня, подошел, спросил, почему плачу. Я ему не рассказала, выдумала что-то, а потом смотрю отец с работы на обед идет. Кинулась к нему. Он выслушал и сказал: как бы больно или обидно не было, встаешь и даёшь сдачи. Кроме тебя, за тебя никто не постоит. Сама должна.
— Вы постояли?
— Да. На следующий день пришла в школу, позвала девчонку эту. Она подошла, думала, что я легкая жертва, ничего ей не сделаю, опять начала задираться. А я как врезала ей без предупреждения!
— Вы молодец.
— Думаешь? — поинтересовалась Валя. Майя кивнула.
— Да. Вы были смелой. Для того, чтобы отстоять себя нужно мужество. А эта девочка хоть раз вас потом задирала?
— Нет, но сейчас все же, я думаю, что поступила неправильно. Потому, что конфликты…
— Нужно решать словами? — перебила Майя, усмехнувшись, — бросьте, вы сами в это верите?
— А ты — не веришь?
Майя качнула головой.
— Существуют люди, понимающие только силу, и, если её не продемонстрировать в нужный момент, ты превращаешься в жертву.
— А если ты маленькая девочка, и противник твой огромен и силен? И ты не можешь победить его силой?
Майя задумалась на секунду, потом взглянула на тетю и ответила:
— Иногда достаточно просто показать решительность. Даже если страшно или больно, ты всегда должен быть готов дать отпор. Тогда никто не полезет.
— Как выразить эту решительность? — хитро спросила Валя, чуть улыбнувшись, и через секунду сама ответила на вопрос, — через слова. Я никогда не поверю, что у писателя не найдется слов. Они найдутся для любого случая, даже для самого страшного, не так ли?
Майя почувствовала, что её обыграли, и улыбнулась. Валя нежно потрепала её по щеке.
— А как же Андрюшка? — спросила девочка с любопытством, — почему вы все-таки не рассказали ему тогда?
— Ты бы рассказала Артёму?
— Да. — Без промедления ответила Майя. — Он бы защитил меня. Я знаю.
В глазах тети что-то мелькнуло, нечто печальное и одновременно нежное. Она немного помолчала, перебросила рыжую косу с одного плеча на другое, приподнялась на кровати и ответила:
— Что ж, я очень рада, что у тебя такие преданные друзья, дорогая. Но все же подумай о том, чтобы дружить не только с мальчиками.
Когда она уже уходила, Майя задала еще вопрос:
— Тетя, этот Андрюшка ведь мой дядя Андрей?
— Школьные симпатии редко перерастают во что-то большее, — мягко ответила Валя. — Это мой одноклассник, с которым я не виделась после выпуска. Через час мы с Сашей и Ариной пьем чай: только девочки. Приходи к нам.
Майя кивнула, плотно закрыла за тетей дверь, обернулась к пустой комнате и негромко произнесла:
— Можешь вылезать.
Из-под кровати показалась кудрявая взлохмаченная макушка, плечи, руки, а потом и весь Артём. Он ловко вылез, чихнул, встряхнулся, словно мокрый пес, и одернул бордовый свитер.
— Тебе не мешало бы сделать под кроватью уборку, — сказал он добродушно, — судя по тому, что мы арестованы на целую неделю, я буду там частым гостем.
Майя усмехнулась. Примерно в пять часов вечера Артём тайно сбежал из дома через окно и постучался к ней. Они уже три часа валялись на полу с журналами, книгами, настольными играми и болтали обо всем.
— Зачем? Ты уже там собой все протер, — ехидно проговорила девочка, и друг шутливо пихнул её в бок.
Майя устроилась на кровати с книгой, Артём сел рядом, в руках он крутил кубик Рубика. Секунду висела тишина. Ребята вспоминали, о чем вели беседу до прихода тети.
— Твоя мама еще не вернулась домой?
Артём покачал головой.
— Нет, она придет часов в десять. У них много заказов в ателье. — секунду он глядел на неё с интересом, потом спросил, — а ты правда уверена в том, что я всегда тебя защищу? Ты сказала это не потому, что я был под кроватью и все слышал?
Майя внимательно посмотрела в его лицо. Летнее солнце уже рассыпало несколько веснушек на его щеках, позолотило кожу шеи и плеч. Скоро он станет совсем смуглым, а её волосы выгорят и к августу будут такими же светлыми, как у Антона.
— Конечно защитишь, — мягко проговорила Майя, улыбнувшись, — а разве нет?
Артём секунду молчал. Потом опустил взгляд на кубик — у него не сходилась белая сторона. Губы его дрогнули в улыбке, щеки слегка порозовели.
— Я рад, что ты правда так думаешь, — искренне ответил он.
***
— Что мы здесь ищем, босс?
Я не ответил.  С того момента, как пятеро ребят покинули мой кабинет, я не мог отделаться от ощущения, что где-то серьезно просчитался.
Поскольку в деле не было вообще никаких зацепок, я всё чаще думал о тщательности планирования убийств. Цепочка событий вела к какой-то цели, и это не давало мне покоя. Кто-то, для чего-то, почему-то — количество неопределённых местоимений зашкаливало. Это раздражало неимоверно. Нужно было сделать хоть что-то опиравшееся если не на здравый смысл, то хотя бы на показания единственной выжившей жертвы.
Маргарита Зубкова не производила впечатление залюбленной, витающей в облаках девицы. Напротив, когда я вошел в больничную палату, увидел перепуганного подростка, страдающего от боли, но странным образом готового сражаться. Как будто всю жизнь она была вынуждена отражать вражеские атаки. Девочка без конца повторяла одну и ту же чушь с удивительным упорством, и, когда поняла, что ей не верят, без зазрения совести послала меня к черту.
А потом эти дети. Они тоже не отступались от своих фантазий и с тем же упорством верили в них. Я бы не придал их показаниям никакого значения, если бы не один факт: Майя Анисимова назвала место следующего преступления. Игнорировать единственную четкую информацию из уст свидетелей по делу, пусть и абсурдную, было неправильно. Кроме того, как только я прибыл на указанное место, меня охватило странное предчувствие. Будто вижу перед собой разобранный паззл, но понятия не имею, как его собрать.
— Мы ищем здесь любые вещи, вызывающие подозрение, Алексей, — глазами я цепко ощупывал поросшее июньскими цветами поле.
Еще десять лет назад оно засеивалось пшеницей и кукурузой, но теперь стояло брошенное. В буйстве цветущих васильков, дикого горошка, скромной душицы и ярко-желтого зверобоя ковром расстилался луговой клевер. Он покрывал землю на огромные расстояния, так, что ничего больше не было видно, только трехпалые листья и бледно-розовые, невзрачные цветки. Дальше в переплетённых зарослях ромашек высились стрелы аконита и дельфиниума, росла изящная лаванда. Среди луговых цветов попадались и единичные молодые деревья, невесть как очутившиеся на открытой, удалённой от леса и людских садов местности. Они стояли сиротливо и одиноко, нависая над колосящейся травой гибкими, тонкими ветвями, и их маленькие кроны трепал ветер.
С последней жилой улицы к заброшенному полю вела узкая тропинка, раскисшая от вчерашнего дождя и ещё не успевшая высохнуть на солнце. Земля под ногами пружинила, ботинки проваливались в теплую мягкость почвы. Я немного постоял, осматриваясь, потом решительно направился к подлеску через поле.
— Когда мы приехали к Целинному переулку, я подумал, что мы станем осматривать глухие подворотни и брошенные дома. — Нейтрально проговорил Алексей, старясь не отставать, — но вы направились прямо сюда. Девочка говорила, что убийство произойдет возле переулка, она не уточняла, где именно. Площадь слишком большая, мы можем провести здесь неделю и ничего…
— Алексей, — бросил я через плечо, и парень сразу замолчал.
Какое-то время мы молча шли через пышущую жаром влажную землю, потом помощник все же задал вопрос:
— Вы все-таки поверили девочке, босс? Иначе, зачем мы здесь?
— Не имеет значения, во что я верю. — Я перешагнул через наполненную водой неглубокую канавку, оставшуюся, вероятно, от тяжёлого бревна, — есть наводка, нужно проверить. На этом закончим разговор.
Впереди вставал лес. Он зеленой мощью отодвигал горожан к реке, и городок выстроился по дуге, вокруг огромного лесного массива, который простирался на десятки километров на юго-запад, перемежаясь реками, болотами и оврагами. Это были настоящие дикие места, где можно было встретить даже медведя. Деревья здесь росли так плотно друг к другу, что солнце с трудом проникало сквозь кроны. Лес в городе называли черным, однако местная детвора постоянно убегала туда за ягодой, стрелять птиц из рогаток, строить плоты и плотины.
Чтобы пересечь цветущее поле, нам потребовалось минут двадцать. Солнце, вышедшее в зенит, жарило невыносимо. Я снял фуражку, отер пот со лба и блестящей лысины. Рядом остановился Алексей, отдуваясь и пыхтя.
— Ну и жара, босс! Как в парилке.
Я прищурился, оглядывая хилый подлесок, постепенно перераставший в лесную махину. Там, куда падали тени от деревьев, растительность была более насыщенного цвета и выглядела не такой измученной жарой. Внимательно вглядываясь в кочки, холмики, ямки, места, где трава была примята человеческой поступью, скошена или выстрижена, я старался подметить любую мелочь, даже самую незначительную. Но во всем поле угадывались лишь наши следы, едва заметными дорожками ведущие к Целинному переулку. После дождя, даже примятая ногами трава встала.
— Почему именно здесь? — снова спросил Алексей. На этот раз я задумчиво ответил:
— Убийца любит природу. Он убивал некоторых жертв в городе, но тела все равно оставлял на открытых, отдалённых участках, вдали от человеческого жилья. Это было сопряжено с трудностями для него: жертву нужно было перевезти из одного места в другое. Как будто природа — главное условие проведения некоего ритуала, основа всего. Ему важно было принести тело в живописное место. Он не стал бы оставлять тело в заброшенном доме человека. Если идеи детей не лишены смысла, то преступник мог планировать убийство именно здесь.
Алексей с сомнением оглядел открытую местность, продуваемую ветрами, но спорить не стал. Несколько лет работы с Георгием Алексеевичем научили его одной простой вещи: доверию. Старший следователь Асанаев всегда знал, что делает, и трудно было представить человека надёжнее.
Я присел на корточки, потрогал землю меж густой растительности, растер её в пальцах. Взгляд постоянно возвращался к лесной стене, мне казалось, я что-то вижу там, в плотных, зеленых, колыхающихся ветвях.
— Идем.
Мы неспешно направились к границе леса. Чем ближе подходили, тем выше становились деревья. Миновав подлесок, мы пересекли границу поля и вошли в тень деревьев. Под ногами тут же обнаружилось несколько троп, протоптанных грибниками и любителями лесных ягод. Мы медленно пошли по одной из них. Со стороны могло бы показаться, что престарелый отец с сыном вышли на прогулку, если бы не милицейская форма. Ветер шумел здесь по-другому, не задевая более сухой травы и звонких полевых цветов. Здесь шум напоминал море, море из листьев, серебрящихся в синем небе солнечными отблесками.
Леса в этой части страны начинались резко, словно вставали из-под земли стеной. Должно быть, брали пример с гор, которых становилось тем больше, чем восточнее. В этих лесах, неподалёку от городка находилась лишь одна гора: высокая, поросшая зеленью и деревьями, лениво вздымающаяся из земли.
— Босс, гляньте.
Я проследил взглядом, куда подбородком показал Алексей. Неглубоко в лесу, прямо перед нами высилось огромное дерево. Среди зелени оно выделялось мертвыми сизыми ветвями, коряжестыми, узловатыми, словно пальцы старухи. Много лет назад оно было великолепно: раскидисто, крупнолистно… настоящий лесной царь! Теперь же наводило на мрачные мысли о темных страшных ночах, грозах и молниях.
Мы приблизились. Вокруг ствола диаметром метра в два из-под земли вылезали закостенелые корни. Следователь взглядом проследил их направление, должно быть, корневая система дерева распространялась далеко в поле. Под деревом почти не было растительности, лишь трудились крупные муравьи, нашедшие дом в мертвом стволе.
— Вот это да, босс, — присвистнул Алексей, — всю жизнь живу в этом городе и не знал, что здесь есть такое место. Мальчишкой облазил все леса, но этого дерева не помню.
— Ясень, — сказал я негромко, — ему было не меньше трехсот лет, когда оно умерло. Посмотри, сохранились черные ветви и кора… В него ударила молния.
Я внимательно оглядел ясень со всех сторон, потом прошел чуть дальше в лес, где толпились безмолвные деревья. Стояла тишина. Глубокая, шелестящая и загадочная. Ощущение, посетившее меня ранее, усиливалось, я напряженно искал глазами хоть что-то, что указывало бы на разгадку череды ужасающих убийств, потрясших маленький городок, но не находил. Не находил ничего, что могло бы дать мало-мальски понятное объяснение…
— Босс…
В тоне помощника я уловил нечто, заставившее резко выпрямиться и обернуться. Алексей смотрел куда-то в центр ствола ясеня, нахмурившись.
— Тут что-то есть.
Я обошел ствол по кругу и увидел закрытое старое дупло. Края его были острыми, кора по периметру небольшой дыры потемнела от времени и влаги, сделалась жухлой и мягкой. Нутро ясеня было изъедено, словно кто-то обглодал ствол исполинскими зубами, но выгрызть отверстие так и не получилось: дупло было закрыто.
Присев на корточки, я провел пальцем по коре в том месте, где должно было находиться отверстие, и ощутил множество ровных линий.
—  Спил. Отверстие выпилили вручную.
Алексей тоже провел рукой.
— Тут щель. Дупло закрыто доской. Это не живое дерево…
Позже я гадал, как нам удалось заметить, что дупло внутри дерева искусственное. Доска, вставленная изнутри была испещрена надрезами по самой поверхности, которые искусно имитировали древесную кору. А сами края дупла были скруглены и обработаны напильником, чтобы никто не догадался, что оно не настоящее. Издали невозможно было это определить, только вглядываясь вблизи, и только если знаешь, куда смотреть.
Я надавил ладонью на доску, закрывавшую полое отверстие в дереве. Она легко поддалась, раскрошившись по краям от ветхости, треснула по центру и разломилась надвое. Наружу посыпалась серая пыль, обломки коры и веток, песок и засушенные цветы. Много сухих цветов на ломких ножках.
А потом из отверстия выпало то, что невозможно было с чем-то перепутать: длинная высохшая человеческая кость.
Алексей резко подался назад, не издав ни звука, но напугавшись от неожиданности. Кость была не единственной, вслед за одной посыпались и другие, большие и маленькие, разных форм, в зависимости от расположения в теле, словно дерево было набито ими доверху. Гора праха и костей высыпалась из дупла на голую сухую землю, а сверху, словно корона, венчающая ужасающее зрелище, с тихим глухим стуком упал череп. Челюсть оторвалась и скатилась вниз, пустые глазницы слепо таращились в небо.
После короткой паузы я поднялся на ноги, отряхнул брюки. Я очень надеялся, что лицо моё осталось бесстрастным и не выдало, как ёкнуло от омерзения и сиюминутного испуга сердце. Я нагнулся, подобрал засохший цветок, покрутил его в пальцах.
— Георгин, — цветок рассыпался на моей ладони. — Возвращайся к машине и вызывай специалистов. — Обратился я к помощнику, — тело пролежало здесь не менее двадцати лет, но челюсть сохранилась идеально. Личность можно опознать по зубам.
Алексей, все еще в ужасе глядевший на кучу праха у своих ног, кивнул, потом перевел взгляд на меня.
— Георгий Алексеевич, девочка, откуда она могла знать?..
Я взглянул в черные провалы глазниц черепа, лежащего на куче костей и праха. Я не знал, откуда маленькая девочка могла знать о зверских расправах в маленьком городке, и знала ли она на самом деле, не было ли это невероятным совпадением. Однако, место она указала совершенно точно, только вот со временем ошиблась. Жертва была спрятана в дереве много лет назад.
И вдруг паззл начал сходиться.
— Алексей, сколько прошло времени с последнего убийства? — спросил я резко.
— Около недели, а что, босс?
— Около недели, или ровно семь дней?
Алексей нахмурился, припоминая.
— Да, вроде бы семь дней…
Асанаев быстро поднялся на ноги.
— Нам нужно к агропитомнику, немедленно! — сказал я так же отрывисто, — ты останешься здесь, я вызову специалистов.
— А сами поедете к агропитомнику?
— Нет, поеду перекусить! — рявкнул я, — подключи голову. Зубкова была случайной жертвой, да ещё и выжила. Преступник просчитался, но он не отойдёт от своего плана. Между убийствами разрывы около семи дней в небольших вариациях. Девочка говорила об агропитомнике, вероятно, там должно произойти следующее преступление. И семь дней с предыдущего уже прошло.
— Вы считаете, что…
— Оставайся здесь. Объясни всё. Эта история началась намного раньше, чем мы могли предположить, и всё, что мы имеем — лишь результат, причины нужно искать где-то в далеком прошлом, но сейчас… Сейчас мне нужно идти.
— Вы уверены, что хотите поехать один, Георгий Алексеевич?
Последний вопрос помощник задал уже возле милицейской машины. Я и не заметил, как почти бегом пересек цветущее поле. Внутри автомобиля вовсю орала рация. Я рывком открыл дверь и схватил устройство связи.
— Старший следователь на связи.
— Говорит оперуполномоченный Гражинский. В лесистой местности пожар. Распространение огня удалось остановить, но вот причина возгорания… вам следует немедленно приехать.
Я взглянул на помощника. В его глазах мелькнула тревожная мысль: «Поздно…»
— Где возникло возгорание?
— Прямо возле агропитомника… Георгий Алексеевич, вы на связи?
— Да, — я прокашлялся, нужно было срочно убрать этот комок, вставший в горле. — Выезжаю.
Вызвав криминалистов к лесу возле Целинного переулка, я оставил Алексея охранять дерево с останками, и через полчаса был уже на другом конце города.
Найти место пожара было нетрудно. Едкий запах гари, зеваки и густой дым были верными указателями. Выбравшись из машины, я резко отшил бросившуюся в мою сторону репортёршу. Молоденькая девушка сморщилась от досады, но попытки выведать происходящее не оставила. Метнулась ко мне наперерез с другой стороны, однако, не успела. Я уже поднырнул под полосатую оградительную ленту, которая была натянута среди деревьев.
— Что здесь? — резко спросил я, оглядывая выжженную пятнами траву и обугленные молодые деревца. Взгляд сразу выхватил идеальный круг, внутри которого находилась…
— Жертва — предположительно, лицо от тринадцати до двадцати лет. Тело сильно обгорело. Установить личность невозможно. Нужна консультация судмедэксперта. — Отчет ему давал Гражинский, участковый, закреплённый за этой территорией. — Почерк узнаваемый. Это ваше дело, Георгий Алексеевич, поэтому мы сразу позвонили вам.
— Кто заметил огонь?
— Местные ребята. Они играли неподалёку и почувствовали запах дыма, пошли на него и увидели пожар. Потом о возгорании сообщили работники теплиц.
— Пожарные уже успели уничтожить все улики? — сухо поинтересовался я.
— Да, — сморщился Гражинский, — залили водой предположительные следы. Взгляните, сами увидите.
Я двинулся вперед, подмечая детали. Здесь лес слегка расступался и преимущественно состоял из молодых деревьев, трава да густые кусты шиповника. Шиповник буйно цвёл розовым цветом, источая сладкий аромат и жужжа множеством пчел, шмелей и прочих любителей пыльцы. Место было живописное и отдалённое от города. Поля агропитомника подступали близко, простирались еще километра на два до ближайших теплиц.
Атрибуты предыдущих убийств нашлись позже: и воск от свечи, и нечитаемый, испорченный водой рисунок, и камни с рунами, по-прежнему выжженными с помощью пороха. Но сейчас я ничего этого не заметил. Я смотрел только на обгоревшее до неузнаваемости, залитое водой тело, которое лежало в центре поляны. И откуда-то из недр моей души поднималась жгучая, едкая, словно кислота, волна гнева.
«Ты опоздал», — словно кто-то шепнул эти два слова мне на ухо. Я почти услышал их. Гнев захлёстывал мощными волнами, словно океанский прибой, руки сжались в кулаки. «Ты мог не допустить этого, но ты опоздал».
Я вздрогнул всем телом, когда вновь подошёл Гражинский и легонько тронул за плечо. Оказалось, что я простоял над телом целую вечность.
— Вы в порядке, Георгий Алексеевич?
— Да. — Я отвернулся. Вокруг головы жертвы чудом сохранились длинные светлые волосы, разложенные по траве с любовной аккуратностью. — Сфотографируйте тут всё. Заявивших на беседу. Тело на судмедэкспертизу. Мне нужно имя и… чашка кофе.
***
Новость о страшной находке в дупле старого дерева и о пожаре возле агропитомника потрясла городок. Она застала Майю на следующий день, когда девочка втихаря играла с друзьями, высунувшись из окна своей комнаты. Тётя с дядей, прихватив Витю и Арину, с утра уехали в город, Саша убежала на пляж со своей новой подружкой. Руслан долго канючил, чтобы поиграть вместе с ними: он знал, что мальчики придут.
— Ну Майя, — упрашивал он, — вы никогда не берете меня в игру! А я уже взрослый, я разберусь с правилами, обещаю! Я сам нарисую себе карточки…
— Нет, братишка, — мягко, но категорично ответила Майя, — если бы это зависело только от меня, то я бы с радостью взяла тебя играть. Но это не так.
— Тогда поговори с Артёмом, он добрый, он согласится…
В конце концов, ей удалось отвязаться от брата, и он, надувшись, ушел к другу.
Костя, Антон и Артём пришли около одиннадцати. Пользуясь случаем, мальчики решили скрасить её домашний арест и заявились прямо в огород, перемахнув через забор на заднем дворе дома.
Под окном её комнаты в тени огромной раскидистой яблони расположились Костя, Антон и Артём. Расстелили карту Межмирья, разлеглись на животах на травке. Каждый держал по три карты, а в центре стояла шахматная доска с фигурками и несколькими цветными игральными костями. Майя торчала в окне, на подоконнике были разложены игровые тексты. Она категорически отказалась выходить из дома.
— Ты сразу залезешь обратно, — ворчливо уговаривал её Костя, — когда тётя вернётся из города, она и не заметит, что ты выходила. Мы на заднем дворе, с дороги нас не видно. Кроме этого, мы услышим звук машины, когда они будут подъезжать.
Майя отрицательно покачала головой.
— Я не стану нарушать запрет. — Отрезала она, — формально я нахожусь в доме. Разговаривать и играть с вами мне не запрещали.
Она сидела, опустив подбородок на руки и улыбаясь, её золотые волосы были распущены и волной струились по плечам. Майя была одета в зелёную тунику с рукавами-фонариками и джинсовые шорты, но мальчикам было видно лишь её лицо в обрамлении белого пушка волос и молочные плечи.
— Антон, твой ход, — объявила она, бросив на него быстрый взгляд. — Перед королём Веларианом непростой выбор: вступить в войну и потерять множество рыцарей, или оставить Туманные земли без защиты на растерзание оркам, но сохранить тысячи жизней своего народа. Решай, о, Великий…
На последних словах она слегка съехидничала. Антон сконфуженно взглянул на неё, и Майя улыбнулась про себя. Сегодня с утра, пока мальчики раскладывали карты и готовились к игре, он, опустив глаза, долго мялся и топтался, а потом совершенно неожиданно проговорил:
— Паршивый из меня друг.
Ребята разом отвлеклись от своих дел и удивленно уставились на него. Майя прищурилась. В последние дни столько всего произошло, что все забыли: Антон так и не извинился перед ней. А вот сам он, похоже, не забыл и мучился совестью все это время.
Девочка помолчала мгновение, потом произнесла холодновато:
— Да уж. Но — чем богаты, как говорится…
Антон поднял льдисто-голубые глаза, взглянул на неё из-под выгоревшей светлой челки. Всё-таки он был ужасно красив!
 — Я… эээ…слушайте, это нелегко!
— Да, — охотно согласился Артём, вновь занявшись картой: она никак не хотела лежать ровно на траве! — куда проще орать и плеваться ядом.
— Я видел Тень, мы все видели. — Серьёзно сказал Антон, не обратив внимания на друга, — это невероятно, такое нельзя объяснить, и я не мог даже подумать, что подобное возможно! Но она была там, прямо под нами, внизу…
Установилась тишина. Они впервые заговорили о том, что видели в ту ночь на крыше, как будто всем им требовалось время, чтобы осознать это и пережить. Майя кивнула Антону.
— Понимаю.
— Даже когда я увидел — не поверил, — продолжал он, — но… понимаете, это совершенно не важно! Она была там, вне зависимости веришь ты или нет, стояла, смотрела на нас. Эта Тень! И никто больше этого не видел! Иначе, должны были послышаться крики, народ должен был испугаться, ведь так? Но ничего не произошло. Такое ощущение, что она показалась только нам!
Майя внезапно поняла, что Антон напуган до предела, что увиденное не укладывается в его голове. Он действительно не мог понять, как такое возможно, даже наблюдав собственными глазами.
— Мне нужно поговорить с вами об этом, — тихо сказал он, отчаянно цепляясь взглядом за друзей, — с людьми, которые понимают, о чем я, которые не отправят меня в дурку после разговора. Вы ведь тоже видели, правда? — Он вновь повернулся к Майе и покачал головой, — я понимаю, насколько я тебя обидел, Майя. Ты всегда знала, что Тень существует, а я тебе не верил, но теперь, если бы кто-то не поверил мне, я бы, наверное, сошел с ума…
Майя протянула ему руку через оконный проём, и он бережно прикоснулся к её изящным, тонким пальцам.
— Эй, — позвала она, — ты не сойдёшь с ума. С ума поодиночке сходят, это гриппом все вместе болеют… — мальчишки усмехнулись, слегка разрядив обстановку. — Слушай, ты не один. Мы тоже её видели. И Тень видела нас. Я думаю, то, что мы оказались в тот вечер на крыше — не случайно. Будто это все не просто стечение обстоятельств, а кем-то тщательно продуманный сценарий. Из многоквартирного дома никто не выглянул из окна, никто, кроме нас Тень не видел, и это не может быть случайностью. Она действительно показалась лишь нам…
Майя деликатно вытащила руку из теплого захвата Антона, по очереди взглянула на каждого из друзей.
— Костя, именно ты сказал, что теперь — это наша ответственность. Мы должны что-то сделать. Обязаны.
Артём серьёзно кивнул.
— Кроме нас — некому. — Сказал он.
Костя и Антон тоже кивнули, и несколько мгновений висела торжественная тишина, пока Майя не улыбнулась.
— Но пока давайте просто поиграем.
Какое это было удовольствие — вновь погрузиться в любимый мир! Они отдавались игре полностью, азартно бросая кости, радуясь и огорчаясь, вскрикивая от досады или восторга. Словно не было нависшей над ними опасности, словно не им предстояло в скором времени столкнуться с неизвестным и ужасающим. Майя читала собственные тексты, смутно осознавая, что они играют в последний раз. Над ними словно тикали невидимые часы, отсчитывая мгновения их детства, которое, исчезнув, безвозвратно унесет забавы, мысли, чувства. Всё то, что их так волнует! На смену им придут другие, более взрослые эмоции, о которых они смутно догадываются уже сейчас, отголоски которых ощущают, как нечто непонятное и необъяснимое.
Но пока — Велариан принимал судьбоносное решение для всей империи. Рядом с ним находились верные друзья — Господин Гном и эльф Лозриэль, готовые поддержать своего короля. Верховный чародей Силармонт в это время ожидал приказа в авангарде огромной армии рыцарей и простых крестьян, поднявшихся на защиту Туманных Земель. Он был полон решимости до последней капли крови защищать Межмирье от врагов.
— «…Не медли, друг мой! — проговорил Силармонт, — мы поддержим любое твое решение. Народ Туманных земель уйдет со своих полей, бросит города и деревни, но будет спасен. Мы уже спасли людей, и они уйдут вместе с нами обратно в Золотые эльфийские леса. На кону сейчас лишь выжженные войной земли, лишь груды камней, оставшиеся после налетов орков, гоблинов и прочей нечисти!» — с выражением прочитала Майя, — «Решай, мой король!»
Антон колебался. Он вглядывался в карту с изображением своего героя, словно спрашивая её мнения. Друзья терпеливо ожидали его решения.
— Мы будем сражаться! — выпалил Антон, чуть не вскочив на ноги, — мы не оставим Туманные земли на растерзание скверны!
Артём и Костя поддержали его победоносными кличами, Майя улыбнулась.
— Бросай кости.
Антон медленно, словно во сне потянулся к двум кубикам и взял их. Сложив ладони «домиком», он несколько раз тщательно встряхнул кости — было слышно, как они с тихим звуком стукаются друг о друга — и бросил на шахматную доску. Артём, Костя и Майя подались вперед. На лбу у Антона даже выступила испарина от волнения. Судьба всего Межмирья зависела от этого броска! Кости словно в замедленной съемке упали на доску, отскочили, упали снова, разлетелись в разные стороны и остановились в паре клеток друг от друга.
Повисла ошеломленная тишина. Друзья, не веря своим глазам, смотрели на доску.
— Два? — отказываясь верить в происходящее, спросил Артём высоким голосом.
— Два… — подтвердил Костя.
Оба кубика — синий и красный — лежали вверх одной и той же стороной: на которой находилась одинокая точка. Мальчики посмотрели на Майю. Она вздохнула и с печальным выражением лица перелистнула несколько страниц.
— Твои армии разбиты, мой Король, — прочитала она, — командующие войсками взяты в плен. Армия чародея Силармонта разбита на восточном побережье Реки Слёз. Сам Верховный чародей… — Артём судорожно втянул воздух, — убит.
— ЧТО?!
— Как убит?!
Майя покачала головой.
— Я даже подумать не могла, что выпадет двойка! — воскликнула она, — на двух кубиках!
— Но Силармонт не может погибнуть! — вскричал Артём, рывком вскакивая с земли.
— Гэндальф погиб в «Братстве Кольца», — возразила Майя, — все так считали.
— Да, но потом он вернулся белым магом! В несколько раз сильнее и мудрее! Я ведь еще вернусь?!
— Погодите! — вдруг властно проговорил Костя, — что это там?
— Где? — друзья нагнулись над картой, будто на разрисованных листах действительно возникло нечто, достойное внимания.
— Там! В небесах, прямо над огромной кровожадной армией орков? — Майя в замешательстве глянула на него, потом перелистнула свои тексты.
— Костя, я не…
— Глядите! — перебил он еще более воодушевлённо, тыча пальцем прямо в центр кривого круга Туманных земель, где были сосредоточенны все игровые фигурки.
Мальчик с триумфальным видом положил в центр шахматной доски карту с изображением девушки в развевающихся одеждах, и Майя узнала её. Эту карту Костя нарисовал давным-давно, будто в другой жизни. Она вспомнила весенний день и Красную Крепость, и то, как алели его щеки, когда он показывал новенькую карточку.
— Незримая Богиня! — заорал Артём, перепугав всех присутствующих, — появляется в самый критический момент, когда надежда совсем умерла! И может изменить все по щелчку пальцев!
— Так не честно, — сказала Майя, — это слишком невероятно.
— Постойте, — страшно удивился Костя, — я слышу это от девушки, которая верит, что Тень существует?
Мальчики заулыбались. Майя вздохнула, потом взглянула на протянутую ладонь Артёма, всю в мелких царапинах и пятнах от травы. На ней лежали кости.
— Бросай. — Сказал он.
Во второй раз всё вокруг замерло. Майя потрясла кубики в руках, чувствуя, как потеют её ладошки. Если сейчас она выбросит от двух до пяти — надежды для Межмирья совсем не останется, и придётся доставать листы, исписанные черными чернилами.
Девочка кинула кости на доску. Синий тут же остановился на грани «один», а красный отлетел в траву и скрылся из вида. Мальчишки кинулись за ним.
— Осторожно! — кричал Артём, — не сдвиньте, НЕ СДВИНЬТЕ ЕГО!!!
— Что там? — взволнованно спросила Майя, чуть не вывалившись из окна.
— Шесть! — завопил, не помня себя от радости, Костя.
— Шесть? В общей сложности семь? — не поверил своему счастью Артём.
— Чувак, как ты доучился до восьмого класса? — насмешливо поинтересовался Антон, — шесть плюс один будет семь.
— Аааааааа! — бесновался Артём вне себя от радости. — Межмирье спасено! Силармонт жив!
Майя, подперев рукой голову, с улыбкой смотрела, как мальчишки восторженно катаются в траве. Всё-таки, на её взгляд, это было не совсем честно, но она не хотела прерывать радость друзей.
Её внимание привлекло движение в лесу. На усыпанный полевыми цветами лужок по тропинке выходил Стёпа, неся в руках раскрытую газету. Лицо его было встревоженным.
— Эй, где ты был? — спросила она, когда он подошёл ближе, — ты пропустил чудесную партию…
— Ты не создавала Тень, Майя, — сходу произнёс Стёпа самым серьезным тоном.
Все мгновенно прекратили дурачиться. Улыбки словно стерли из их лиц, мальчики поднялись на ноги и обступили друга со всех сторон. Сам он подошел вплотную к окну, чтобы Майя могла видеть газету. Ребята голова к голове склонились над свежей статьёй. Выпуск был датирован сегодняшним днём.
— «Всё началось двадцать лет назад» — прочитала Майя, — что началось? Что это значит?
— Я читал статью, — взволнованно проговорил Стёпа, — здесь сказано, что возле Целинного переулка на окраине города в дупле огромного дерева найден труп девушки. Он пролежал там не меньше двадцати лет.
— Возле Целинного переулка? — в ужасе спросил Артём, и все многозначительно переглянулись. Не нужно было уточнять, что это значило.
— Да. Но главное то, что Майе всего двенадцать. — Стёпа прямо взглянул на девочку. — Ты никак не могла создать Тень. Она существовала здесь задолго до твоего рождения.

Глава восемнадцатая. Седьмая жертва

— «… личность девушки была установлена быстро, так как она числилась в базе пропавших без вести. Ею оказалась София Ракова, пропавшая без следа в 1982 году. Как уже отмечалось, тело несчастной было надежно спрятано внутри дерева, а на стволе с обратной стороны была высечена печально известная семиконечная звезда. Её специалисты обнаружили при более детальном осмотре места преступления. Были обнаружены так же рунические знаки, покрывавшие ствол над головой девушки изнутри, и засушенные георгины…»
Стёпа поднял глаза от газеты. Между ними на траве все еще лежала карта и шахматная доска с фигурками, но про игру все забыли.
— Значит, первой жертвой Тени была София Ракова, — сказал Антон.
— Может кто и раньше был, почем нам знать? — возразил Костя, — её обнаружили в дереве, где гарантия, что лес не нашпигован трупами?
— Семиконечная звезда, — напомнил Артём, — жертв семь, и тогда произойдет что-то… ужасное. Должна же быть у этого какая-то цель!
— Порядок меняется, — невпопад произнесла Майя.
Все посмотрели на неё. Девочка ушла вглубь комнаты, но вскоре вернулась с картой города и карандашом, разложила карту на подоконнике.
— Вот, смотрите: допустим, что первой жертвой была София Ракова, — она показала на Целинный переулок, — но тогда схема полностью меняется. Мы думали, что Тень движется по звезде против часовой стрелки, но теперь это не так. Второй жертвой стала Митрошкина, затем мальчик на берегу реки, потом была убита девушка на болотах, — от каждой точки до следующей она рисовала стрелку, — Зубкова должна была погибнуть возле Агропитомника, там же потом сожгли тело неизвестной, и… — последняя стрелка вела в глухие леса к северо-западу от города, к месту, обозначенному как…
— Шахта! — воскликнул Артём.
— Черная Впадина, — согласилась Майя. — Тень живет там. Помнишь, Стёпа, как ты рассказывал о несчастных случаях в той шахте? Как там происходили внезапные обвалы, и люди гибли при загадочных обстоятельствах? — Стёпа кивнул, — уголь в этой шахте был найден в начале двадцатого века. Что если именно тогда люди потревожили Тень? Нашли её и разбудили. — Майя взволнованно осмотрела заклеенную скотчем карту. — Все пути ведут сюда, и именно сюда она принесет свою последнюю жертву.
— А что потом? — спросил Артём, — что случится, когда она убьёт седьмого человека?
Майя покачала головой.
— Я не знаю. Не знаю.
— Наверняка ничего хорошего, — буркнул Антон.
— Но причём здесь георгины? — нахмурилась девочка, — во всех остальных случаях цветов не было. И рисунок. Его в дупле нет.
Мальчишки пожали плечами.
В этот момент засов калитки по ту сторону дома железно звякнул, послышались голоса и звук отъезжающей машины: дядя высадил семью возле дома и поехал по своим делам.
— Тётя вернулась! — быстро прошептала Майя, — бегите, скорее!
Мальчики на рекордной скорости собрали все игровые материалы, передали их подруге в окно и кинулись к забору. Майя спрятала карту, доску, карточки и фигурки под кровать, захлопнула оконную раму (в коридоре уже слышались тётины шаги), схватила первую попавшуюся книгу из большой библиотечной стопки и едва успела плюхнуться на стул. В комнату тихо постучала и сразу вошла Валя. Рядом воображала Арина. Она уже успела нацепить пластмассовую корону феи.
— Ты опять не обедала, — сказала тётя с укором, — Майя, ты испортишь желудок. Через полчаса жду тебя на кухне, и не вздумай спорить.
— Хорошо, — послушно ответила девочка, запоздало увидев, что роман Марка Твена она держит вверх ногами. Но Валя ничего не заметила, она подтолкнула сонного и капризного с дороги Витю на руках и поинтересовалась:
— Саша и Руслан еще не приходили?
 Майя отрицательно покачала головой.
— Должны были быть к обеду, — пробормотала тётя, — ну ладно. Через полчаса, Майя, не забудь!
Когда она ушла, Майя выдохнула. Она внезапно осознала, с какой лёгкостью ей дышится. Не смотря ни на что, она не имела никакого отношения к возникновению в городе страшных кровожадных сил, охотящихся за людьми.
Через пол часа Саша вместе со своей подружкой Светкой явилась к обеду. Майя уже сидела за столом, перед ней дымилась аппетитная тарелка с гороховым супом. Раскрасневшаяся от летнего солнца, в легком сарафане поверх яркого купальника, Саша бросила на спинку стула влажное полотенце и уселась рядом. От неё чуть заметно пахло речкой и неуловимым ароматом летнего ветра. Светку тоже усадили. С ней Саша познакомилась в летнем лагере, куда ездила в прошлом году, но долгое время они не общались. Майя стала замечать, что старшая сестра выглядит намного более раскованной и настоящей после учебного года, и ведет себя уже не так напыщенно-стервозно.
— Где твой брат? — сразу спросила Валя, аккуратно ставя на стол еще две тарелки.
— Откуда я знаю? — невнятно удивилась Саша, уже запихав в рот хлеб, — я в няньки не нанималась.
— Мы всё утро были на пляже, — сказала Светка, — Руслана там не видели. Он должен был быть с нами?
Саша сделала большие глаза и покачала головой.
— Насколько я знаю, он ушел к Дане. Это тот, который в детстве ел божьих коровок.
Светка сморщилась и не донесла ложку до рта.
— Он ушёл к нему еще в десять, — задумчиво произнесла Валя, — сейчас четвертый час.
— Ну и что? — пожала плечами Саша, — поди играют в какую-нибудь компьютерную игру весь день и не смотрят за временем. К вечеру придёт, куда он денется.
Но к вечеру Руслан не появился. Даня, который в детстве ел божьих коровок, жил в четырёх кварталах на улице Славянской. Валя оставила Майю играть с Ариной и Витей, (Саша снова убежала на пляж) и решила сходить за Русланом.
— Ну я ему задам! — полыхала тётя, снимая фартук и приглаживая рыжие волосы, — будет сидеть под домашним арестом рядом с тобой.
К тому моменту, когда Валя вернулась, они с Ариной успели раскрасить четырёх диснеевских принцесс: Ариэль, Жасмин, Белль и Аврору, а Витя сосредоточенно черкал черным карандашом по Белоснежке. Майя подняла голову и сразу поняла, что что-то произошло. Лицо тёти было бледным и встревоженным. Девочка села.
— Что случилось? Где Руслан?
— Он не приходил к Дане, — сказала она ровно, — Даня сказал, что они должными были встретиться, но Руслан не пришел.
У Майи сердце упало. Она сразу поняла, что Валя не хочет тревожить младших детей, но по её рваным, рассеянным движениям и блуждающим глазам было видно, насколько она испугана.
— Но… должно быть, он пошел куда-то еще. Нужно позвонить другим его друзьям, одноклассникам…
— Уже, — коротко сказала Валя. Она машинально надела фартук и направилась на кухню. Арина и Витя перестали возиться с раскраской и тоже прислушались к разговору. — Я обзвонила всех, кого знала. Его никто не видел.
— Дядя знает?
— Я сообщила ему. Он уже едет.
Поползли часы. За окном медленно село солнце, с улицы возвратилась Саша, которая уже откуда-то знала, что Руслан пропал, и ходила его искать по дворовым детским площадкам. Когда об этом узнала Валя, она выругала дочь.
— Ты должна была сразу идти домой! Почему вы не можете приходить тогда, когда обещаете? Ты должна была быть дома два часа назад!
Саша ничего не ответила. На щеках её были следы от ногтей, она беспомощно взглянула на Майю.
— Ты видела его последней. Он не говорил, куда собирается пойти?
— К Дане, — бесцветно сказала Майя, — он собирался идти к нему. Больше я ничего не знаю.
Они ждали. Валя машинально прибирала кухню, затем села за шитьё, но руки её то и дело останавливались, и вся она на секунду замирала, пусто глядя в пространство.  Ближе к одиннадцати вернулся дядя. Валя резко поднялась на ноги, пяльцы соскользнули с её колен и упали на пол. Но дядя только покачал головой.
— Его никто не видел. — Отрывисто произнес Андрей, — я был в милиции. Они сказали ждать до утра. Если Руслан не появится, обратиться снова.
Валя, секунду назад с надеждой потянувшаяся к мужу, вздрогнула, подобралась всем телом, словно её со всех сторон ожёг внезапный жар. Глаза её расширились, рыжие волосы качнулись вокруг лица, она как будто высветилась изнутри мощным чувством протеста и неверия, а потом разрыдалась. Резко, совершенно неожиданно, чередой тяжелых, надрывных всхлипов.
Этот звук поразил всех, кто находился в комнате, до глубины души. Ни разу Валя не теряла самообладания, она всегда знала, что делать, находила выход, могла дать мудрый совет. И сейчас, глядя на плачущую тётю, Майя вдруг испугалась. Испугалась по-настоящему, как пугаются необратимых вещей, того, что невозможно изменить. Испугалась так знакомо для себя и так мучительно.
Мгновенно уловивший настроение матери Витя жалобно захныкал в детском манеже. Арина шагнула назад и вжалась спиной в Сашу, которая машинально поймала её за плечи. Обе огромными полными слёз глазами в ужасе смотрели на родителей. Андрей держал жену в медвежьих объятиях, лицо его, и без того словно высеченное из камня, приобрело мертвые застывшие черты. Он тщился держаться ровно и спокойно, потому что вместе с его самообладанием рухнет последняя опора, и семья погрязнет в хаосе отчаяния.
Майя попятилась. Она вдруг ясно почувствовала себя лишней. Горе, соединившее всех в единое целое, касалось и её, но одновременно отталкивало от них. Ей было невыносимо находиться в этой комнате, смотреть и слышать, как родные плачут. Девочка развернулась и ушла в кухню, села за стол, сложила перед собой руки, будто ожидала подачи первого блюда.
«Майя, пожалуйста! Вы никогда не берете меня играть! — зазвучало в голове так ясно, будто Руслан стоял за спинкой стула, — можно мне пойти с вами?»
«Нет, если бы что-то зависело от меня…»
Жар вспыхнул в груди так яростно! Размахнувшись, Майя со всей силы ударила по столу ребром ладони. Рука взорвалась болью и мгновенно онемела. Исказилось лицо, задрожали губы, легкие волосы взлетели вокруг лица, девочка крепко зажмурилась, чтобы переждать приступ удушающей боли. Сердце её сжимала ледяная рука, было трудно дышать. Физическая боль лишь усилила душевную, никак не помогла.
«Я уже взрослый, я быстро разберусь в правилах. Пожалуйста, Майя…»
«Нет, Руслан».
Майя ударила по столу еще раз, брызнули слезы. Отчаяние накатывало плотной волной. В памяти почему-то возникли разноцветные, яркие рисунки брата. На них на всех было изображено что-то жизнерадостное, пестрое, оптимистичное. Девочка вспомнила, что один из рисунков так и остался незаконченным на мольберте. Из гостиной доносились приглушенные рыдания и тихий голос дяди.
«Нет никаких доказательств, что его унесла Тень…»
«Но ты знаешь, что это так, верно? Доказательства не нужны, ты просто это знаешь. Это очевиднее всех вещей, как и то, что Руслана, возможно, уже нет в живых».
— Нет! — последняя мысль вздёрнула Майю на ноги.
Она была потрясена, она была объята гневом, она была испугана, и самое страшное, что этот испуг был ей знаком. Он вернулся, словно бумеранг, в её жизнь, тот самый безнадёжный, отравляющий все остальные чувства испуг, как было после смерти мамы. Испуг, который она ощущала, стоя на могиле в ветреный, ясный день, спустя месяц после похорон, прошедших без её присутствия. Тот самый испуг, который доводил её до оцепенения ночами в холодной постели приюта. «Неужели снова? Неужели я опять буду больна этой отвратительной скверной? — подумала Майя, — неужели… о, Господи, нет…»
«Тебя повсюду сопровождает смерть. Ты виновата в смерти матери, теперь — в смерти брата. Где бы ты ни была, возле тебя всегда она — Тень. И теперь эта Тень утащила его. Ты это знаешь. А создала её ты. Ты! Чтобы там не говорили друзья, ты принесла её в этот мир, и только ты в ответе за это…»
Тяжело дыша, совершенно сумасшедшая, Майя стояла посреди кухни. Её била крупная дрожь, в голове помутилось, вернулось полузабытое чувство тотальной беспомощности. Его она испытывала постоянно в приюте, и потом, пока в её жизни не появились друзья.
 Мысль о них на мгновение отрезвила её. Воспалённый, затуманенный горем разум ухватился за единственную светлую мысль, как за соломинку. Взгляд девочки, скользнув мимо шкафчиков и свежевымытой посуды, выхватил светящийся квадрат окна соседского дома. В нём четко обозначился лохматый худой силуэт. Майя медленно шагнула вперед.
Через распахнутую раму дышала душная ночь. Бледное пятно луны прилипло к черному небосводу среди тускло мерцавших звезд. Силуэт в окне через дорогу уплыл вправо, потом вернулся вновь, Артём словно почувствовал, что за ним наблюдают. Желтые занавески отдернулись, и мальчик увидел Майю. Жилистая, крепкая, мальчишеская ладонь взлетела, он помахал ей, лицо с острыми скулами озарилось доброй улыбкой, чёрные волосы торчали вокруг головы в разные стороны.
Майя наощупь влезла на стул, не стала даже трудиться, чтобы выйти из дома по-человечески: перелезла через подоконник и неуклюже скатилась с кучи дров, сложенной возле стены под окном, ободрала коленку, но не обратила на это внимания. На лице Артёма отразилось замешательство, он распахнул оконную раму. Майя пересекла темную улицу, подошла к соседскому дому.
— Что… — Артём резко замолчал, увидев её глаза. Изумление на его лице сменилось тревогой.
Девочка протянула к нему руки, и он тут же втащил её в свою комнату. На полу в живописном беспорядке валялись библиотечные книги, старые кроссовки, носки, комиксы, грязная одежда. На столе в луже света от лампы стояла новенькая модель самолёта, которые Артём любил собирать. На краю стола лежала книга «Властелин колец», бережно обёрнутая в бумагу, чтобы не стёрлись золотые буквы. Постель была разобрана, но выглядела нетронутой, должно быть, он собирался ложиться спать.
Блуждающий взгляд Майя наткнулся на черные глаза, тревожно осматривающие её.
— Что стряслось? — серьёзно спросил Артём.
Майя открыла рот, чтобы объяснить своё появление в его комнате в двенадцатом часу, но с ужасом обнаружила, что не может вымолвить ни слова. Глаза Артёма вдруг стали большими и испуганными. Он подхватил её под локти, словно она падала, и, хотя Майя твердо держалась на ногах, это было не лишним.
— Тихо, тихо, — приговаривал он, — да что произошло, Господи! Майя, ты меня слышишь?
Девочка кивнула, позволила усадить себя на кровать, подняла на него расплывающийся взгляд. Она только сейчас осознала, что по её щекам катятся слёзы, увидела, как они падают Артёму на руки.
— Почему мы не взяли его с собой? Это я виновата, я не позволила ему остаться и играть с нами…
— Что ты говоришь, Майя? Что случилось?!
— Руслан… пропал.
Артём медленно опустился перед ней на колени. Он запрокинул голову, чтобы видеть её лицо. Концы буйно вьющихся смоляных волос касались плеч, и Майя отстранённо подумала, что ему снова пора подстричься.
— Что... Что ты говоришь? — растерянно повторил он.
— Тень. Она забрала его. Руслан — седьмая жертва. — Полное осознание пришло только сейчас, когда она произнесла это вслух. Майя всхлипнула, соскользнула с кровати на пол, хватая друга за руки, как утопающий хватается за соломинку, — что же теперь делать? Что, Артём?
Некоторое время он беспомощно смотрел на Майю, потом сделал единственное, что мог: обнял её.
— Всё будет хорошо, не плачь. Мы что-нибудь придумаем. Мы спасем его.
Майя слушала его голос, уронив пылающий лоб на его плечо, и очень хотела верить в эти слова.
***
Ночь была бесконечной. Домочадцы разбрелись по своим постелям во втором часу, но никто не мог уснуть. Майя вернулась в свою комнату через окно, никто так и не заметил, что она нарушала запрет домашнего ареста. Она лежала, не раздевшись и завернувшись в плед, смотрела в темноту, и ей казались причудливые зловещие формы, переплетающиеся, эфемерные. Тревога не отпускала сердца девочки, вместе с тем она надеялась проснуться утром и обнаружить, что всё это было просто дурным сном. Руслан выбежал бы из комнаты на кухню с новым рисунком, долго объяснял бы, что на нём нарисовано на этот раз. Он бы много улыбался. Руслан всегда много улыбался…
Эти мысли плыли в голове Майи по кругу, не желали исчезать, терзали и мучали её. В четыре часа утра прояснилось небо, робко заалела заря, и Майя, наконец, провалилась в недолгий, тревожный сон.
Проснулась рывком, словно у неё над ухом прозвучал удар гонга. Тусклый свет пасмурного утра лениво вползал в окна. Резко сев на кровати, она поняла, что это был не гонг, а дверной звонок. Кто-то пришел в жуткую рань. Взглянув на часы, Майя увидела, что часовая стрелка замерла между цифрами десять и одиннадцать, и удивилась. Ей казалось, она сомкнула глаза лишь на мгновение.
Дядя разговаривал через порог с кем-то, через секунду полусонная Майя узнала голос следователя, который вызывал её на беседу и, что ещё важнее, не поверил ни единому слову.
— Майя, — дядя, глаза которого были красными от бессонной ночи, позвал её из коридора, — подойди.
Невысокий, приземистый следователь в строгом облачении, в залитой утренним светом кухне казался лишним. Асанаев сидел за столом, положив перед собой руки, его лицо — лицо пожилого человека — было абсолютно бесстрастно и являло собой резкий контраст с лицами Вали и Андрея. Сестёр с ними не было. Они ещё не выходили.
Из соседней комнаты всю ночь доносились тихие голоса, должно быть, Саша успокаивала Арину и пыталась уговорить её поспать, и под утро ей всё же удалось. Майя слушала их, и ей хотелось тоже что-то сказать маленькой Арине, которая была напугана больше всех. Но её словно что-то придавливало к кровати, и она так и не смогла двинуться с места.
Майя взглянула на следователя. Лицо его было мягким, подвижным, словно вылепленным из пластилина. Милицейскую фуражку Георгий Алеексеевич снял и положил перед собой. Под ней у него была лысина в обрамлении круга седых коротких волос. Это придавало ему сходство с Луи де Фюнесом, но лишь с первого взгляда. Великий французский актер обладал наружностью забавного, ворчливого, но добродушного старичка, Асанаев же не располагал к беседам. Глаза его были большие, голубые, на выкате, красивые, но взгляд — холодным и равнодушным, а движения скупыми. Крепкое телосложение вкупе с формой полковника юстиции придавали ему отталкивающий вид. За ней Майя не видела человека, а только машину, исполняющую поставленную задачу.
— Милая, Георгий Алексеевич задаст тебе несколько вопросов о Руслане. Ты — последняя, кто видел его вчера.
Лицо тёти словно постарело на несколько лет за одну ночь. Всегда аккуратная пышная коса растрепалась, глаза запали и потускнели.
Майя взглянула на следователя и внезапно ощутила гнев.
— Боюсь, ничего нового я вам сообщить не смогу, — резко проговорила она. Георгий Алексеевич заинтересованно склонил голову к плечу.
— Почему ты так считаешь, Майя? — спросил он спокойно.
— Потому что вы ничего не предприняли. Я рассказала вам все, что знала, без утайки, и что вы сделали? Ничего! Ничего, чтобы предотвратить исчезновение моего брата. И больше я вам ни слова говорить не намерена.
Майя осознавала, что грубит старшему, но не хотела останавливаться. Злоба и отчаяние, похожие на те, что она чувствовала после смерти матери, рвались наружу, ломая все барьеры вежливости. Девочка резко развернулась, чтобы покинуть кухню.
— Подумай, девочка, я могу оказаться единственным человеком, кто видит всю картину происходящего, — ровно проговорил следователь, — а значит, мне нужны любые факту, дополняющие её.
— У меня нет больше никаких фактов, — резко ответила Майя уже из коридора, — дядя уничтожил их все. Да и вы тоже не нуждаетесь в показаниях, которым не верите.
Через секунду следователь негромко произнёс:
— Всё сошлось. — Девочка остановилась, — всё, о чём ты говорила мне две недели назад в моём кабинете. В первую очередь я говорю о местах, где произошли убийства. Откуда ты знала, что они произойдут именно там?
Майя обернулась, взглянула на следователя через порог кухни. За его спиной стояли дядя и тётя.
— Я всё выдумала, — сказала она, дрожа. Самое интересное, что это была правда! — я просто придумала кое-что, а потом, всё совпало.
— Что совпало? — недоумённо спросил дядя, сделав шаг вперед, — что ты придумала, Майя?
— Я уже говорила. Говорила вам обоим, но вы… не слушали! — вскрикнула девочка. Ей хотелось уйти, испариться из этого дома. Она направилась в свою комнату. Руслан провёл ночь в Чёрной Впадине, а они все тратят его бесценные минуты и часы на бесполезные разговоры!
— Майя! Вернись немедленно. — Строго сказал дядя, но она не подчинилась.
— Простите её, она расстроена, — донёсся приглушённый голос тёти прежде, чем девочка захлопнула дверь.
Майя не была расстроена, она была в бешенстве. Как смел этот человек явиться в их дом после того, как она выдала ему бесценную информацию? Как помогут Руслану тупые вопросы о том, когда его видели в последний раз, прямо сейчас, когда он в смертельной опасности, и каждая секунда на счету? Девочка, застыв посреди комнаты, некоторое время просто пыталась успокоиться, а потом стала лихорадочно соображать.
Гнев заставил её думать и действовать. Майя спрятала все карты и подклеенные материалы расследования в надежное место, открыла шкаф, переоделась в более свободную одежду, высыпала из рюкзака школьные принадлежности, положила туда фонарик, моток синтетической, прочной веревки и остановилась, задумавшись.
В этот момент, дверь тихо отворилась. Саша остановилась на пороге, оглядела вещи, разбросанные по полу и взволнованную сестру.
— Уходи. — Резко бросила Майя, — уходи, ты меня не остановишь. Если мне никто не желает помогать, я всё сделаю сама. Уходи, Саша, чтобы потом не объяснять, почему ты меня не остановила.
Саша сделала прямо противоположное. Она вошла, закрыла за собой дверь и взглянула на девочку. В глазах её стояли слезы.
— Я их отвлеку. Они не узнают, что тебя нет в комнате. Гарантирую до вечера.
Майя удивленно приподняла брови. Сестра приблизилась к ней, взяла её за плечи и взволнованно проговорила:
— Если ты действительно знаешь, где Руслан, и можешь его спасти, то не мешкай. Беги.
Майя решительно кивнула.
— Погоди, — сказала она, когда Саша уже направилась к двери. Достав из ящика стола карту Межмирья, девочка показала её сестре. — Если я не вернусь до вечера, отдай это Георгию Алексеевичу. Это должно помочь найти нас.
Саша кивнула, карта вернулась в ящик стола.
Когда она ушла, Майя вылезла в окно. Она взглянула на соседский дом. Вчера Артём как мог, пытался её утешить, и она больше всего на свете хотела рассказать ему, куда собирается.
— Прости, я не могу просить тебя о большем, — прошептала Майя, отвернулась от дома с желтыми занавесками и бегом, пригнувшись, побежала в лес.
***
Телефон зазвонил неожиданно и громко. Я никак не мог привыкнуть к звуку его звонка, все потому, что звонил он редко.  В городе я был один из немногих, кто имел сотовый телефон: массивный прибор с антенной, в телефонной книге которого всего несколько номеров.
С тех пор, как я, будучи еще молодым следователем, покинул столицу и переехал за три тысячи километров от неё, связей у меня почти не осталось. Прежние друзья и знакомые быстро забылись. Удивительно, как работает время: оно стирает из жизни даже тех, кто казался необходимым. Люди отдаляются, их проблемы перестают быть близкими и значимыми, их лица забываются, из памяти исчезает все, что вас связывало когда-то, словно этого и не было вовсе. Страница переворачивается, и всё, что было с той стороны переходит в прошлое, а потом неминуемо стирается, как все невечное в этом мире.
В телефонной книге был номер моего брата-близнеца. Единственного человека из прошлого, с которым я не смог бы оборвать связи. Мы могли не общаться месяцами, а потом вдруг проговорить всю ночь.
Другой номер принадлежал племяннику. Парню было уже девятнадцать, но ветер в его голове мог разогнать даже самые здравые мысли. Впрочем, мой брат, Николай, и его жена не торопили сына становиться взрослым. Я часто задумывался над иронией судьбы: у блестящего юриста и кандидата математических наук родился музыкант-мечтатель. Племянник ничего и слышать не желал о продолжении традиции семьи в области юриспруденции, он прекрасно разбирался в зарубежной литературе и играл в собственной группе на гитаре.
Под номером три в телефоне был записан «Следственный комитет». Работа всегда была для меня главной составляющей жизни. После того, как в авиакатастрофе погибла моя Людочка, я посвятил всего себя работе. Сначала, чтобы забыться и заглушить душевные страдания, а затем я вдруг осознал, что это моё призвание. Одержимость. Меня часто обвиняют в черствости: своих подчинённых я могу вызывать на службу и по праздникам, и по выходным, и с больничных, и с отпусков. Всё потому, что сам я с головой ухожу в дела и просто забываю, что у других людей есть личная жизнь, болезни, дети.
Андрея Савичева я знал, он обшивал деревом балкон в моей квартире несколько лет назад, а его жена присылала мне пирожки с печенью. Подозреваю, он сообщил ей, что я вдовец, и Валя решила меня накормить. Добрая женщина. Когда горе случается со знакомыми людьми, пусть даже и отдалённо знакомыми, к делу относиться начинаешь иначе. Вмешиваются эмоции и мешают думать хладнокровно. Когда я узнал, что вчера вечером в милицию обратился Андрей Савичев с заявлением о пропаже сына, я, не мешкая, явился к ним домой. Последние события не оставляли никакой надежды бедным родителям увидеть своего ребенка живым. Они могли молиться о том, чтобы он просто убежал из дома или потерялся в лесу, потому что если это было иначе, то мальчик, вероятнее всего, уже был мертв.
Многолетняя работа в следственном комитете научила меня ожидать самого плохого, мысленно я настраивался на поиски мертвого тела.
Когда зазвонил телефон, я почти ожидал услышать голос своего помощника Алексея. Даже представил, как он сообщает мне место убийства. Я ответил на звонок и действительно услышал Алексея, только сообщил он мне совсем не то, что я ожидал:
— Шеф, вы должны немедленно приехать. У нас тут кое-что интересное.
— Я в доме у Савичевых, Леша. У меня тут пропавший ребенок. Это не может подождать?
— Боюсь, что нет, шеф. — Голос по ту сторону был чрезвычайно взволнованный, — я кое-что раскопал про Софию Ракову. Кажется, у нас наконец-то есть зацепки.
Что-то ёкнуло у меня внутри, будто в предвкушении разгадки. Внутренний зуд, знакомый всем сыщикам. Я поднял взгляд. Заплаканное лицо Вали Савичевой высветилось надеждой, такой хрупкой и ранимой, будто она сама боялась её ощущать. Живо вспомнилась молодость, проведенная среди бесконечных лиц страдающих родственников, убитых горем отцов, бледных, еле живых матерей, и преступников, в глазах которых не было ничего похожего на человеческий разум. От этого я и сбежал в глушь, потеряв всякую надежду на то, что мир еще не рехнулся окончательно, а оказался вновь среди кошмара.
— Еду. — Я положил трубку и медленно поднялся на ноги, — извините меня, появилось неотложное дело. Это поможет найти вашего сына. Советую из дома никуда не выходить, дети тоже пусть не выходят. На вопросы журналистов не отвечайте. Лишняя информация похитителям ни к чему. Мне нужно идти.
Я надел фуражку, положил блокнот в кожаную сумку через плечо и направился к выходу. На полпути меня остановил жалобный голос Вали Савичевой:
— Георгий Алексеевич, вы считаете, Руслан еще… Мы найдем его? — она просто не могла сказать это слово вслух: слишком оно было тяжёлым.
Я набрал в грудь воздуху.
— Валя, я бы советовал вам не думать о плохом. Никаких доказательств того, что ваш сын был похищен, нет, а это значит, что надежда еще есть. Ни к чему изводить себя. Мы делаем все, что в наших силах, к сожалению, действовать иначе попросту невозможно.
Женщина зажмурилась. По её щекам безостановочно текли слезы. Андрей безостановочно обнимал её за плечи, скорее машинально, чем осознанно. И я перешагнул порог. Это самое большее, что я пока мог для них сделать.
***
Ноги понесли Майю в Красную Крепость, хотя она не собиралась идти туда. Ей хотелось взглянуть на домик, прежде чем идти в Черную Впадину. Людям свойственно возвращаться туда, где им было хорошо и спокойно, где протекали лучшие часы их жизни.
Ветер набирал силу, с натугой передвигая в небе тёмные массивные тучи. Огибая густые заросли дикого шиповника, Майя вышла на край поляны. Впереди ковром расстилался клевер. Он рос здесь так обильно и фривольно, словно это была его земля испокон веков. Трехлистные звездочки тянулись к солнцу, пушистые розовые шарики соцветий, соприкасаясь, создавали едва различимый шорох, и, если прислушаться, можно было представить, что растения ведут тихую беседу.
Впереди уже виднелся просвет среди деревьев, но, когда Майя вышла из густых зарослей на поляну, увиденное повергло её в шок.
Красная Крепость исчезла. Вместо неё в развилке огромного дерева шатко стоял обугленный каркас. Крыша обвалилась, стены обгорели до основания. Повсюду валялись почерневшие доски, погнутые гвозди, ветер гонял по земле сизый пепел. От верёвочной лестницы осталось лишь несколько палок и обрывок веревки.
Тихие шаги за спиной заставили девочку обернуться. Она увидела понурых друзей, остановившихся позади неё.
— Вы уже видели? — спросила она.
Артём кивнул.
— Её сожгли рано утром. Когда мы пришли, угли ещё были теплыми.
Стёпа расстроенно шмыгнул носом. У Антона на скулах ходили желваки. Майя взглянула на Костю. Он подошёл к остаткам Красной Крепости, присел на корточки, поковырялся палкой в обгорелых досках на земле.
— Кто это мог сделать? — растерянно спросила девочка.
Друзья мрачно переглянулись. Ответ не нуждался в озвучивании.
Они подошли к молчаливому Косте, обступили его, Майя присела на корточки рядом.
— Костя… Какой ужас, мне очень жаль…
Он отбросил в кусты обугленный остаток резного наличника, который сделал два дня назад для маленького окошка.
— Сейчас это не имеет значения, — мрачно сказал он, — у нас есть дела поважнее, чем куча горелых досок.
Только теперь Майя заметила, что у каждого из мальчиков за спиной был рюкзак, и одеты они теплее, чем того требовало жаркое летнее утро.
— Какое дело? О чём ты говоришь?
Костя проигнорировал вопрос.
— Дополнительные веревки отпадают, — произнёс он, обращаясь к Артёму, — они сгорели вместе с Крепостью. Стёпыч, что у тебя?
— Отвертка, кусачки  и шоколадные батончики.
— Батончики? Серьезно? Ты решил остановиться на привал? — съязвил Антон, — а пианино, часом, не захватил?
— Ха-ха, очень смешно, — мрачно передразнил его Стёпа, — по статистике каждый третий отправившийся в пещеру человек теряется в ней. Ты отблагодаришь меня, если мы застрянем где-нибудь в темноте и холоде, без еды.
— Ты не взял фонарик, — Артём резко прервал препирательства, — это самое главное…
— Самое главное — это оружие. А его у нас нет, — встрял Костя. Он покопался в своём рюкзаке, достал фонарик и протянул его Стёпе, — на вот, хорошо, что я взял запасной.
— На черта нам оружие, чел? — спросил Антон, — это Тень! Её не убьёшь никаким оружием. Она же… не имеет тела!
— Мы и не собираемся её убивать, — снова отрезал Артём. Стёпа застегнул дополнительный карабин на груди, для особой надёжности крепления рюкзака к телу. — Наше дело — найти Руслана, на остальное не претендуем. Нечего геройствовать попусту.
Майя потрясла головой и внезапно осознала смысл всего происходящего.
— Погодите, стойте! — воскликнула она, — вы что… вы собираетесь идти в Чёрную Впадину?
Мальчики удивились.
— Конечно, — мягко сказал Артём. Он выразительно взглянул на рюкзак за её спиной, — ты, как я понимаю — тоже.
— Да, но вы этого делать вовсе не обязаны! — воскликнула Майя.
Антон приподнял брови, Стёпа — наоборот, нахмурился.
— Не понял… — растерянно произнес Артём. — Ты не хочешь, чтобы мы помогали?
— Нет! — закричала Майя в отчаянии, — вы… Не вздумайте! Это слишком опасно! Это же…Тень!
Слова толкались, наступали другу на пятки. Майя впервые не могла выразить свою мысль внятно, она столько хотела сказать им! Но всё, что вылетало из её рта, напоминало детский лепет. Постепенно лица мальчиков приобрели мягкое, почти жалостливое выражение. Они возмутительно понимающе переглянулись.
— Ммм, всё понятно, — протянул Антон, засунув руки в карманы штанов. Ветер тронул его светлые до серебра волосы. — Миледи не желает, чтобы её сопровождали в пути. Что ж, ладно. Ты иди и не оборачивайся, а мы отстанем метров на сто и пойдём следом. Только ты сделай вид, что нас не видишь, а то смысл всей иллюзии потеряется.
— По-твоему это шутки какие-то? — вдруг закричала Майя, и улыбки, появившиеся на лицах мальчиков, исчезли. Она покачала головой. — Горский был прав. От меня у вас одни неприятности. Что бы вы делали сейчас, если бы не познакомились со мной? Наверняка гоняли бы мячик где-нибудь в школьном дворе, или играли в компьютер у Кости, или мастерили что-нибудь здесь, восстанавливали Красную Крепость... Да её бы и восстанавливать не пришлось, если бы не я! Горский мстит мне, это мне на зло её сожгли. Во всяком случае, вы уж точно не собирались бы идти в заброшенную шахту спасать чьего-то пропавшего брата! Я принесла вам беду. — С болью произнесла Майя, — Руслан — мой брат, я не могу подвергать вас такой опасности! Я слишком дорожу вами!
Мгновение в лесу висела тишина. Замолчали даже птицы, до этого весело щебечущие среди ветвей. Некоторое время мальчики стояли без движения, и на секунду Майя даже поверила, что сейчас они развернутся и уйдут. Она даже успела убедить себя, что рада такому исходу, но к ней мягкой походкой подошел Костя.
— Ты правда считаешь, что справишься с Тенью в одиночку? — спросил он. За его спиной зловеще чернели остатки Крепости.
В голосе не было насмешки, он смотрел на Майю пытливо, по-доброму, со спокойным чувством, тающем в янтарных глазах, и она поняла, что этот вопрос не нуждается в ответе.
— Помнишь, что произошло на тропе к Туманным Землям? — спросил негромко Стёпа, — мы решили разделиться, и к чему это привело?
— Ерунда, — буркнула Майя, — ты тогда случайно выбросил три и всё испортил.
— Это не было случайностью, — возразил Стёпа, — герои Межмирья не разделяются. Они всегда должны быть вместе, только так они смогут бороться со злом… Мы всегда должны быть вместе.
Антон согласно кивнул. К ней шагнул Артём, слегка нагнулся, чтобы поймать её взгляд. За июнь мальчишки вытянулись невероятно, и Майя перестала быть с ними одного роста.
— Мы не отпустим тебя одну. — Безапелляционно произнёс он, — никогда.
Девочка разрыдалась. Это произошло настолько неожиданно, что все слегка растерялись, включая её саму. Один только Артём разобрался в причинах. Он не удивился, напротив, в его черных глазах она прочла абсолютное понимание. Ему не нужно было объяснять…
Майя не сомневалась, будь они одни, он бы обнял её, но вокруг стояли друзья, и Артём ограничился тем, что просто дотронулся до её плеча, а она могла только всхлипывать и размазывать слёзы по щекам.
— Мы поможем тебе, Майя, — твердо сказал он.
Над их головами небо беременело тёмной грозой. Свинцовые тучи собирались так стремительно, что можно было проследить направления ветра в их массивных телах: они менялись, перетекали друг в друга и наползали на лес.
Не говоря больше ни слова, они возвратились к лесной тропе. Велосипеды тяжело покатили по рыхлой земле, набрали скорость и вскоре скрылись за деревьями. Друзья так и не заметили, что всё это время за ними пристально наблюдали.
— Почему мы их отпустили?
Синявский недоумённо повернул голову. Виталий бросил на него быстрый взгляд, словно на что-то, не имеющее никакого значения, и снова посмотрел туда, где скрылись ребята. Уже несколько часов он выжидал неподалёку от поляны. Горский ни за что бы не пропустил реакцию детишек на сожжённый домик на дереве. Глаза его сверкнули предвкушением.
— Нет никакого смысла гнаться за ними по лесу, — проговорил он, — бегом мы их не догоним. Но я знаю, куда они направились.
— Куда? — Малашин. Щека Виталия презрительно дернулась.
— Ты не слышал, о чём они говорили, имбецил? Шахта. Эти сосунки поехали в шахту. Что бы они там не искали — найдут смерть.
Белобрысый Малашин сначала заржал по обыкновению, но затем, уловив взгляд Горского резко осёкся. Синявский не выказал никакой реакции, но обоим сделалось слегка не по себе. Они не были уверены, был ли это оборот речи, или Виталий говорил серьёзно.
— Они поедут по Сибирскому шоссе, — Горский развернулся и, не глядя на них, быстрым шагом направился обратно. В том направлении, откуда пришёл. — Я знаю, где можно срезать. На машине мы их догоним…
***
Я приехал через пятнадцать минут после звонка помощника. Алексей в жутком нетерпении выскочил прямо на крыльцо отделения милиции и тут же сунул мне в руки две фотографии. Вид у него был восторженно-сумасшедший.
— Одно лицо! — вскричал он, — девушки похожи друг на друга как две капли, босс!
Асанаев, нахмурившись, сравнил изображения двух женщин и понял, что различает их лишь по именам, указанным внизу фотографий.
— Так. Поясни.
— Всё произошло много лет назад, когда я ещё учился в академии МВД…
— Не так подробно.
— Ради всего святого, босс, это же Светлана Кусыкина! Еще учась в академии МВД, я изучил её дело. Это её убили в закрытой квартире утюгом. Меня тогда ужаснуло и надолго запомнилось единственное серьёзное не раскрытое убийство в моём маленьком городке. Я родился здесь, учиться уезжал в Новосибирск, но потом снова вернулся в родную деревню. И когда мне в руки попала фотография Софии Раковой, я не сразу вспомнил, где её видел раньше. Взгляните. На этой фотографии Кусыкиной не больше восемнадцати. А рядом — Ракова, наша гостья из дупла. Сходство просто поразительное!
Это была правда. Две фотографии были почти неразличимы. Алексей запальчиво продолжал:
— Светлана Кусыкина была убита в закрытой квартире, а семь лет спустя родители шестнадцатилетней Софии Раковой подали заявление о пропаже дочери. Её так и не нашли, — Алексей пожал плечами, — точнее, нашли: мы, несколько дней назад, спустя двадцать лет после убийства, в стволе огромного ясеня. И знаете, что объединяет эти два убийства, босс? Учительница, у которой учились оба: и Ракова, и сын Кусыкиной, Захар — Галина Евдокимова. Она была их классным руководителем, а сейчас работает в той же школе психологом. Тот девятилетний мальчик, что спокойно играл в своей комнате, когда сотрудники милиции выбили дверь в их квартиру — и есть Захар Кусыкин. Он был одноклассником Раковой, и, судя по заявлению училки, они крепко дружили.
— Что есть на мальчика? — отрывисто спросил я, — сына Кусыкиной? Собери всю информацию о нём, какую сможешь найти… Что? — рявкнул я, увидев расплывающуюся самодовольную улыбку на лице помощника.
— Уже, босс, — сообщил тот, ухмыляясь. — Несколько дней назад я сделал запрос на Захара Кусыкина, но ничего не нашел. Он чист, как первый снег. Единственным человеком, кто смог построить с ним хоть какие-то отношения была Галина Евдокимова.
— Ты говорил с ней о Захаре?
— Ага, — самодовольно заявил Алексей, — только что от неё. Как только получил дело, сразу выехал к ней. Старушка, похоже, сама слегка не в себе. Оно и понятно, тридцать лет работать с подростками. В общем, она охарактеризовала Кусыкина как тихого, замкнутого мальчика, набожного и невинного. «Он и мухи не способен обидеть, — говорила она, — над ним вечно издевались в школе, в детдоме, а он никому дать сдачи никогда не мог. Говорил, что «Отец наш небесный велел вторую щёку подставлять», ну и всё в том же духе. Как есть блаженный. Похоже, Кусыкин был её любимчиком, если она до сих пор про него помнит всякие подробности. Однажды, говорит, он упал прямо посреди урока биологии, когда им объясняли процесс зачатия, стал биться головой о пол и громко молиться за грешные души одноклассников и учителя. Бормотал, что все они безбожники, что человека создал Господь, и все эти «пестики/тычинки» — происки нечистого.
Был еще какой-то мутный эпизод с участием других мальчиков в школьном туалете. Его то ли избили, то ли в унитаз головой макнули. Да только закончилось это кровавой лужей и тем, что пацаны в страхе разбежались из туалетной комнаты. По их словам, Кусыкин выхватил из пенала лезвие и стал резать себе лицо. Якобы, молиться за их пропащие души, проливать свою кровь и страдать за их грехи, как Христос на кресте. Разбирательство тогда дошло до районного отдела образования. 
Похоже, кукуха у него поехала ещё тогда, и чем старше он становился, тем чуднее был. В старших классах были всякие странные истории, то его видели на кладбище, то на болотах. Он мог сутками не появляться в детдоме, спать где-нибудь на деревьях в лесу, или на пляже в камышах, пока его воспитатели искали. И была еще история про убитых собак и кошек. Якобы, это Кусыкин их убивал и хоронил в лесу, но никто не мог сказать, точно ли это был он. Ни разу не попался. В одно время он скупал убогих животных на птичьих рынках, птиц, собак, кошек, кроликов, тех, кого никто брать не хотел, больных, покалеченных. Что он с ними делал — не трудно догадаться, да? Паренек был садистом с самого рождения.
После того, как Кусыкин выпустился из школы, он никуда не поступил. Исчез из города, и лет семь его не видели. Он словно растворился в воздухе. Я не нашёл никаких следов его перемещений в другие города.
— Семь лет? — задумчиво переспросил я, все еще разглядывая фотографии, — не много ли семерок?
— Я тоже обратил внимание на это, — сказал с удовольствием Алексей, — семь лет прошло с момента убийства матери до следующего убийства — Раковой. Потом он пропал еще на семь лет. А кончилось всё семиконечной звездой поверх карты города.
— Которую нарисовала маленькая девочка, никак с Кусыкиным не связанная, — я резко перебил помощника, снял милицейскую фуражку, отер пот с лысины, захватив остатки седых волос, прислонился поясницей к поручню. Меня слегка пошатывало от усталости. Весь прошлый день я провёл в архивах, изучая всякий бред о магии, рунах и прочей оккультной ерунде.
Мимо постоянно шныряли сотрудники, прохожие, поздоровался заспанный дежурный, ведущий в отделение очередного задержанного пьяницу. Но всё это движение не раздражало меня, я оказался в ситуации, когда картинка уже сошлась, но кусочки паззла все равно не встают, как надо.
— Честно говоря, у меня это тоже в голове не укладывается, — сказал Алексей, — каким образом в этом деле замешана Майя Анисимова? Откуда девчонке было знать…
— Она сказала, что всё выдумала. Совпадения случайны.
— Ничего себе совпадение! — воскликнул помощник.
Но только произнеся это вслух, я вдруг ясно осознал: ни черта это не случайность. Откуда и каким образом пришло это осознание — я не имел ни малейшего понятия, но одно внезапно открылось мне совершенно точно.
Девочка просто обязана была это знать и передать знание мне. А я обязан выполнить свой долг и найти, наконец, эту тварь!
— Собери всю информацию о взрослом Кусыкине, которую сможешь найти… Что? — снова рявкнул я, увидев выражение лица помощника, — ты и это уже сделал? Когда ты вообще начал заниматься этим делом?
— Некоторое время назад, — уклончиво сообщил Алексей, с плохо скрываемым самодовольством, — не хотел вас тревожить, пока не был полностью уверен в догадке.
— Подсиживаешь меня? — спросил я беззлобно, и, когда лицо Алексея приняло показательно оскорблённое выражение, махнул рукой, — Ладно, ладно. Что с Кусыкиным было дальше? Как он оказался в городе снова?
— Он появился неожиданно. Квартиру своей матери продал и перебрался в полуразвалившийся дом за стройкой. По улице Южной. Купил его по дешевке у какой-то бабки, та была рада от него избавиться. Местечко, прямо скажем, мерзкое. Пустырь, заброшенная улица и единственный дом, в отдалении от всех.
— Где работал Кусыкин? На что жил?
— Сначала нигде не работал, потом устроился вахтёром в больницу, в девяностом году. Оттуда его уволили через год. Тоже при странных обстоятельствах, вроде бы кто-то снова умер, но — опять-таки — все были уверены, что вина на Кусыкине, а доказательств не было. Еще в родильном отделении на него жаловались молодые мамочки, говорили, что он пробирается к ним в палаты ночью, сядет и смотрит на младенцев. В общем, главврач решил замять все эти истории и уволить его втихую, чтобы разбирательство не пошло дальше. У самого, похоже, было рыльце в пушку.
Потом Захар стал работать на дому. Оформлял местную газету. Статейки, новости, заметки — все выходили с его иллюстрациями. Перепечатывал рукописные документы, для студентов оформлял дипломные работы — ума-то у него всегда доставало. Жил бедно, ни с кем никаких отношений не имел, друзей у него не было, родных — тоже. Один так и живет в этой старой развалюхе за пятиэтажками и пустырём.
Самое главное, босс, отец Раковой всегда знал, что это Кусыкин её убил. Он говорил, что видел, как дочь уходила с ним тем днём и больше не вернулась. Захара вызывали на допрос, и он предоставил безусловное алиби. Евдокимова подтвердила, что в тогда он был с ней.
— Кого тогда видел отец Раковой?
— В этом-то и дело. Отец несколько раз бросался на Кусыкина, приходил к нему домой. Один раз отделал его так, что мать бы родная не узнала. Их дворовая шпана разнимала, а Захар не сопротивлялся даже. Заладил опять про «вторую щёку» и ржал, как ненормальный, пока тот его бил.
— Только всё равно это одни догадки, — я покачал головой. — У нас нет доказательств, что это Кусыкин убил свою мать, кого-то в больнице и, тем более, Ракову.
— Но побеседовать-то с ним мы можем, — прикинул Алексей, — выезжаем?
Взглянув на помощника, я испытал то редкое чувство, которое редко испытываю к коллегам — что-то похожее на одобрение. Алексей приосанился и расцвел.
— Надеюсь, ты не питаешь иллюзий, что готов занять моё место? — прохладно спросил я, развернувшись и направившись к машине, а потом бросил через плечо, — что застыл? Едем.
Помощник весь сдулся и, покачав головой, пошел следом…
Глава девятнадцатая. Дорога к Роковой Горе
… Велосипед Артёма некоторое время раскачивался из стороны в сторону, когда чуть буксовал по траве, но потом выровнялся. Ребята выехали на дорогу из леса, колеса стукнули, миновав границу между проселочной и асфальтовой дорогой, и велосипеды поехали легче.
— Надо торопиться, — Стёпа поднял круглое лицо в чёрное небо, — мы должны войти в шахту до того, как хлынет дождь. Тропа раскиснет, и мы не сможем подняться. Там глинистая почва и крутые склоны…
— Тогда поднажмём, — согласился Артём.
Те два часа Майя помнила плохо. Мысли текли в голове подобно мутной реке: неоформленные, тревожные и муторные. Она не могла вспомнить, о чем думала, только смотрела в дымчатое небо, где тяжеловесно двигались тела туч. Девочка впервые задумалась, сколько над ними свободного пространства, сколько воздуха у них над головами. «Вот бы вдохнуть весь этот воздух, — подумала она, — тогда, наверное, и умереть можно. Только вдохнув его полностью!»
Серая дорога все вилась и вилась, словно исполинская змея. Вскоре на асфальтовом дорожном полотне стали появляться темные пятна. Это падали с неба крупные тёплые капли. Дождь расходился медленно и неохотно.
Мальчики не разговаривали, давили на педали решительно, а встречные машины все ехали, ехали. Справа с потным, красным лицом крутил педали Стёпа. Он устал, но никогда не признался бы в этом. Майя ни с того ни с сего вспомнила, как он рассказывал ей о подснежниках, его улыбающееся круглое, словно луна, лицо, а потом вдруг живо представила его взрослым. Лет на десять старше, чем он был сейчас.
Стёпа увиделся ей таким же добрым толстяком, только шире в плечах, выше, с другим взглядом — более мудрым, проницательным, но таким же улыбающимся, не растерявшим детской восторженности. Стёпа до смерти сохранит этот взгляд. Его ждут великие научные открытия, докторская диссертация, мировое имя учёного!
Рядом с ним ехал Костя. Ему дорога давалась легче, он крутил педали резво и плавно, с грацией, которая так нравилась некоторым девочкам в классе Майи. Через десять лет Костя превратится в серьёзного юношу. В будущем из-под его пера выйдет множество прекрасных проектов. По его чертежам построят здания, мосты, библиотеки, музеи. Он станет успешным архитектором, востребованным специалистом, талантливейшим в их поколении.
Майя перевела взгляд на Антона, чьи отросшие волосы полоскались на ветру. Антон сильно вырастет, станет даже выше, чем Артём. Он будет очень красивым. Правильные черты лица, белоснежная, без единого изъяна, идеальная кожа, пронзительные, льдистые, слегка надменные голубые глаза, волосы цвета платины. Крепкое телосложение сделает его невероятно притягательным. Им заинтересуются фотографы и журналисты. Его захотят рисовать и запечатлевать, на него захотят смотреть. Возможно, ему уготована актерская доля, или судьба модели. Вспомнит ли он хоть раз девочку, с которой дружил в детстве, в бешеном потоке столичной жизни?
Майя взглянула прямо перед собой. Пальцами она могла чувствовать, как Артём дышит, как напрягается его тело от усилия, которое он прилагает, чтобы крутить педали велосипеда и везти их двоих. Его волосы щекотали её щеки, от него пахло чем-то свежим и приятным, неуловимым, мальчишеским. Он станет еще более высоким и худым, нескладность его никуда не уйдет, будет обыденной, привычной. Жилистые руки с округлыми ногтями, острые колени, угловатые плечи. Копна черных, густых волос, глаза чернее ночи. И улыбка — искренняя, яркая, делающая его в сто раз красивее Антона, красивее всех по эту сторону вселенной! Его душа никогда не утратит благородства, смелости, мудрости, никогда не растеряет внутренней скрытой силы. Артём так и останется слабым и невероятно сильным в своей доброте.
Майя вдруг поняла, что ей страшно, так страшно, как не бывало в жизни ни разу. Из глаз брызнули слезы, руки судорожно сжались на поясе Артёма. Лбом девочка уткнулась ему в спину и до боли прикусила губу. Она осознала, что не оставила им выбора. Они не могли бросить её, они пойдут с ней даже в горящее жерло вулкана. Потому что они её друзья!
Беззвучно всхлипнув, Майя вновь зажмурилась, чтобы справиться с собой, и почувствовала, как теплая рука коснулась её. Она подняла голову, открыла глаза и увидела, что Артём держит руль велосипеда одной рукой, а второй крепко сжимает её холодные, испуганные, окаменевшие запястья. Она вдруг вспомнила, как в первый день их знакомства, когда впервые провожал её до школы через лес, он удержал её от падения. Тогда прикосновение было таким же твердым и уверенным.
И этого хватило. Еще маленькая девочка, не осознающая настоящих причин, Майя внезапно успокоилась, вдохнула раз, второй, третий, и обнаружила, что страх слегка отступил. Он больше не держал её холодной клешнёй за горло, а был отогнан этим теплым уверенным прикосновением мальчишеской шершавой ладони.
— За тем поворотом снижаем скорость, — громко крикнул Артём.
Они не заметили, как с примыкающей просёлочной дороги на шоссе выехала вишнёвая пятерка и, держась на расстоянии, поехала следом.
Одинокие домишки по обе стороны от дороги кончились, на смену им пришел лесной пейзаж. Дорога петляла всё больше и утопала меж двух холмов в зелени, деревья нависали густыми кронами, склонялись ветвями к потрескавшемуся, разогретому на солнце асфальту. Слева вздымались покатые курчавые холмы, густо поросшие травой и кустарником, из-за этого они казались мягкими, словно пуховое зеленое одеяло. Справа порода была более твердой, каменистый резкий склон, изредка белеющий меловыми прожилками. 
Дождь перешёл в равномерную серую морось. В воздухе повис влажный, пыльный запах. Мальчики съехали на тропинку, которая плавно поднималась вверх по склону горы, и покатили вглубь леса. Из-под колес вырывались столбы пыли, её сразу прибивало к земле каплями. Она напомнила Майе пыль от взрыва в кинотеатре, но лишь отдаленно. Когда тропинка стала слишком крутой, они спешились, спрятали велосипеды под ветками в приметном месте и пошли пешком. Деревья, жившие на поверхности горы, ещё спасали тропу от дождя, но с листьев уже капало.
Тропинка терялась меж кустарников и сосновых стволов. Друзья взбирались все выше. Лес рос так обильно, что иногда казалось, он встает литой стеной, но мальчики знали, куда идти, и уверенно шагали вперед. Их тропка как будто обвивала гору по краю, как мишура новогоднюю ёлку, а внизу был каменистый крутой склон, доходивший до узкой речки. Майя видела, как она серебрится меж стволов деревьев.  Наконец, они вышли к покосившемся старым воротам. Створки были стянуты цепью, а на цепи висел замок.
— А где же терриконы? — поинтересовалась Майя.
— Шахтеры вывозили отработанную породу в карьер, за гору, — сказал Стёпа, — там и сбрасывали глину, камни, землю. Рассказывали, что несколько рабочих как-то засыпало целиком, и они задохнулись. Терриконы крайне нестабильны, они могут засасывать, как зыбучий песок, и часто осыпаются.
Артём достал кусачки, без труда перекусил несколько проволок, которыми были обмотаны железные створки ворот. Ребята пролезли в образовавшуюся дыру и пошли дальше. Со стороны обрыва стояло покосившееся ограждение в виде деревянных столбиков и натянутых между ними тросов, но кое-где оно сломалось или провалилось от времени. Каменистый неровный край тропы слегка выступал над обрывом, укреплённый двумя ржавыми рельсами, проложенными сто лет назад. Они просматривались под ногами среди листвы и камней. Майя увидела возвышающуюся обветшалую трубу, она торчала вертикально из прочной бетонной платформы, установленной на дне оврага, внизу.
— А это что?
— Башенный кран, — пояснил Стёпа, — там вверху есть кабина, видишь? Его стрела давно отвалилась и валяется где-то в реке. Это предок грузового крана, крановщик поднимался в кабину по лестнице внутри трубы. Я слышал, с этим краном тоже связана странная история. По какой-то причине уголь, добытый в шахте, был закреплен неправильно и при повороте оторвался. Тяжёлые камни породы обрушились и прихлопнули двоих шахтеров, отдыхающих от работы. Одного размазало так, что только мокрое место осталось, а второго до смерти забило камнями по голове. Крановщик после этого ушёл с работы, а потом его посадили за халатность. В тюрьме он по невыясненным причинам повесился.
— Ты ему скоро позавидуешь, жиртрест. — Послышался голос.
Друзья резко обернулись.
На дорожку вышли Горский, Синявский и Малашин, тайно преследовавшие их. Мерный шелест дождя, барабанящий по листьям и траве, сыграли злую шутку с ребятами. Они не услышали, как за ними всё это время кто-то шел.
Горский, Синявский и Малашин остановились шагах в пятнадцати. Горский, одетый в потёртые джинсы и толстовку с кожаными вставками, прислонился к дереву. Из одного уголка рта в другой он гонял колосок. Тёмные глаза тускло поблёскивали, его волчий взгляд был устремлён на Майю, и она чувствовала его на себе так, словно по ней ползало что-то мерзкое. Он стоял чуть позади своих цепных псов. Малашин в растянутой, выцветшей майке, криво ухмылялся. На правой щеке у него была свежая ссадина. Синявский выглядел более опрятно, в иных обстоятельствах он сошел бы за нормального человека, а не за дворовую шпану, которая била стекла витрин и слонялась по темным подворотням.
Майя вдруг ясно почувствовала, что все слова уже были сказаны, и больше нет времени обмениваться пафосными спичами. Горский смотрел на неё, как на добычу. Напряжение было настолько острым, что ощущалось в воздухе. Девочка сделала шаг назад, Горский проследил её движение, бровь его дёрнулась. В его лице появилось новое, удовлетворённое выражение, и она поняла, что боится.
Глубокое презрение, которое она питала к этому человеку, сменилось страхом. Это было неясно выраженное беспокойство, чувство опасности — даже не страх. Так сторонятся странных людей, агрессивных и неуравновешенных, способных на непредсказуемые поступки. Вот и сейчас Майя осознала, что Горский — непредсказуем. Она больше не могла представить, на что он был и на что не был способен. Виталий сразу почувствовал это, как хищники чуют кровь.
Уголок его рта пополз вверх. Глаза прищурились, в них появилось выражение мрачного азарта: игра на выживание началась.
Эти трое полностью перекрыли тропу, и уйти от них можно было теперь лишь по двум путям: сиганув с обрыва в овраг, или по вьющейся тропе к заброшенной шахте. Но надежды на бегство было мало, потому что враги подошли слишком близко. На этот раз рядом не было парочки дворов, где можно было спрятаться. Майя заметила, как мальчики быстро переглянулись и переместились ближе друг к другу. Артём оказался в центре, плечом к плечу с Антоном и Стёпой. Костя стоял чуть позади, рядом с ней, на случай если прорвется первая линия обороны.
Они были намерены драться. Майя предприняла последнюю попытку этого не допустить.
— Оставьте нас в покое, — громко сказала она, — или пожалеете. Не стоит нас преследовать.
Всего несколько часов спустя, Виталий вспомнит эти слова. Они неожиданно вспыхнут в его затуманенном ликованием и злобой разуме, и это будет последняя его осознанная мысль. Но пока это была смехотворная угроза.
Малашин и Синявский встретили такое заявление издевательским смехом. Бледные, обветренные губы Горского растянулись в ухмылке, а потом он рявкнул:
— Взять их.
Всё кончилось очень быстро. Малашин и Синявский стремительно рванулись вперед и со всего размаха врезали Антону и Стёпе по лицу. Антон попытался достать одного из них, но ему подставили подножку, и он чуть было не свалился с обрыва головой вперед. Бешено забарахтавшись в воздухе, он упал, затормозил руками о мокрую траву и откатился от края назад.
Майя успела услышать короткий протестующий вскрик Кости, которого Малашин ударил в живот, и тут же Синявский схватил её. Она попыталась его укусить, но он изо всех сил толкнул её вперед. Девочка запнулась о кочку и, прикусив язык, распласталась на земле. Она упала аккурат между рельс, чудом не ударившись виском об одну из них. В поле зрения оказались грязные кеды, а потом её грубо вздёрнули с земли за шиворот.
Жемчужные пуговицы не выдержали и поскакали по земле. Она успела заметить, как они скрылись в траве, а потом мягкий хлопок затрещал по шву, и лёгкая светлая блузка разорвалась от ворота до пупка, оголяя её плечи и то, что мальчикам видеть не положено.
Майя вцепилась в остатки ткани, пытаясь натянуть её обратно. Горский усмехнулся и подтащил её к себе одной рукой. Спиной она ощутила его твёрдое, мускулистое тело, и ей стало так противно и мерзко. Она бешено дернулась, изогнувшись всем телом, но оказалась лишь крепче прижатой к нему.  Над их головами сверкнуло электрическим заревом, небо на миг стало белым, а потом хлынул ливень. Почти без всякого перехода чудовищный раскат грома расколол небеса.
— А теперь побеседуем, — в хрипловатом, прокуренном голосе Горского слышалось торжество. Он считал, что уже выиграл…
***
…Лёша не шутил, когда говорил, что живёт Кусыкин в дыре. Оставив машину в конце улицы Южной, где заканчивалось некое подобие асфальта, мы шли через замусоренный пустырь, перешагивая через раскиданные кирпичи, чудовищные лужи и заросли крапивы. Кое-где виднелись остатки старых брошенных домов, серое небо нависало над этим богом забытым местом как-то виновато, словно извиняясь, за беспорядок, как нерадивый хозяин дома перед гостями.
У меня было стойкое ощущение, что здесь давно не ступала нога человека. Чтобы попасть на дальние улицы никому и в голову бы не пришло пересекать пустырь, существовала вполне приемлемая объездная дорога, но пешком было в разы короче и быстрее.  Шли мы минут тридцать, и если бы не начинающийся дождь, который плавил и без того мягкую землю под ногами, справились бы быстрее.
Дом Кусыкина стоял на отшибе, в отдалении от остальных. Рядом с покосившемся забором высились горы разного барахла. Старые телевизоры, раскисшие матрасы, какое-то тряпьё, гнилые доски, набитые чем-то мешки из-под муки. Всё это было свалено неряшливыми кучами и забыто. Пахло старьём и ветошью.
Возле болтающейся на одной петле калитки находился заржавевший звонок. Я нажал на него, сомневаясь, что он работает, но из дома донёсся еле слышный звук, напоминающий щебет птиц. Прошла минута, но мы так и не дождались никакой реакции.
— У нас нет судебного разрешения на обыск, — сказал Алексей, наблюдая, как я толкаю хилую калитку и вхожу во двор.
— Я взгляну в окно, есть ли кто дома.
За высоким деревянным забором была настоящая свалка. Какие-то неподдающиеся идентификации ржавые железки, мотоциклетные шлемы, дырявые ведра, шины, куски брезента — всё валялось там, где было брошено. Из-под земли кое-где выглядывали остатки теплиц и бетонных дорожек, ведущих к дому. Сам деревянный, потемневший от времени дом был одноэтажный, покосившийся, вросший в землю по самые окна, выглядел заброшенным и нежилым. Я пробрался мимо сваленных в кучу старых галош и заглянул в окно, но оно оказалось заколочено.
— А это заставлено коробками, — сообщил Алексей, проверявший другое окно. — Ах, ты, чёрт!
Послышался грохот, из-за угла выкатилось жестяное ведро, а потом показался прыгающий на одной ноге старший оперуполномоченный.
— Наступил в какую-то смердящую жижу! Воняет, словно там кто-то сдох.
Я отошел назад, чтобы оглядеть дом целиком. Небо стало до того черным, что день перепутался со светлой летней ночью, закапали крупные холодные капли.
— Похоже, нет тут никого.
— Что вы делаете, босс?!
— Это называется превышение полномочий, запомни, — сказал я и решительно пнул старую обшарпанную дверь. Та оказалась незапертой и резко распахнулась, чуть не развалившись, — но мы будем считать это «проникновением для задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления», или «для пресечения преступления». Выбери, что хочешь.
Уголок рта Алексея дёрнулся, на его лице отразилась явная борьба с самим собой, дабы не прокомментировать ситуацию. Я отвернулся, взглянул в темные маленькие сени, заваленные съеденными молью валенками и воняющими фуфайками. Из недр дома доносился тухлый запашок несвежих продуктов и отсыревшего тряпья.
— Он не слишком-то опрятен, да, босс? — скептически сказал Леша.
Я проигнорировал его реплику. Мы двинулись внутрь дома. Миновали крошечную кухню с засаленным столом и табуреткой, чудовищно грязной электроплиткой и раковиной с заплесневевшей посудой, над которой висел старомодный рукомойник. Алексей прикоснулся к поршню, но сосуд оказался пуст.
Вход в единственную комнату был завешан рваной тряпкой, которая когда-то была белым тюлем. Комната ожидаемо была наполнена хламом. От пола до потолка высились неровные стопки книг, на полу валялся вылинявший, воняющий кошками ковер, на диване из одеял было свито нечто отвратительное, напоминающее гнездо. Весь пол был уставлен коробками, ящиками, шкатулками, пластиковыми контейнерами. Повсюду валялись грязные тарелки и заношенная до дыр, нестиранная одежда. Пахло немытым телом.
Я пригляделся к содержимому коробок. В одной лежали обрывки красной ткани, в другой — фонарики и резинки для волос, третья была наполнена птичьими перьями, четвертая — гайками, из пятой торчали обрезки хрустящего фатина.
— А Кусыкин-то ценитель классики, — усмехнулся Алексей, разглядывавший пыльные полки серванта. Там, между стаканами с чем-то засохшим и мерзким, были бережно сложены музыкальные диски, кассеты и книги. Леша засунул руку, стараясь не испачкаться в пыли, и извлёк из темных недр серванта белоснежный, без единого пятнышка сверток бумаги. — Тут Библия, шеф. А рядом — Моцарт, Оффенбах, Гайдн, Чайковский, Шуман… из книг Достоевский! Ну надо же, живет на помойке, а мнит себя аристократом, не иначе.
Присутствие идеального порядка в абсолютном хаосе навело меня на мысль. Я подошел к Леше и внимательно осмотрел чистейшую стеклянную полку, где стояли диски и книги. Полкой ниже между старой замусоленной посудой находился чистый отпечаток в пыли. Здесь явно что-то стояло.
— Ищи чистые предметы, — я оглянулся, — у него должно быть что-то еще.
Глазами я обшарил заставленную хламом комнату, засаленную постель, к которой страшно было приближаться, не то что спать в ней. На полу были ясно видны тропы, по которым передвигался Захар. Одна вела к входной двери, другая к серванту. Третья пролегала через груды старых наволочек и простыней к тёмному углу, в котором стояло какое-то высокое сооружение, накрытое тканью.
Я быстро пересек комнату и откинул ткань.
— Ух ты, — присвистнул Алексей, остановившийся у меня за плечом, — у парня талант.
Это оказался самодельный мольберт, сколоченный из разнокалиберных досок. На полу в беспорядке лежали недурственные масляные краски в тюбиках и забрызганная палитра, а с полотна на мольберте смотрели знакомые зеленые глаза.
— Это Ракова, босс, — сказал Алексей, осматривая картину.
Девушка была изображена в анфас, по её плечам струились длинные медные волосы, глаза были выписаны с удивительным мастерством, детально проработаны, тогда как остальные черты лица, волосы и шея лишь набросаны грубыми мазками. Тем не менее портрет был узнаваем. Это, вне всякого сомнения, была София Ракова, к которой Кусыкин, очевидно, испытывал чувства.
— Или его мать, — добавил Алексей, подумав секунду, — все-таки они невероятно похожи.
Половица под ногами упруго прогнулась, и я, опустив глаза, увидел отполированное многими прикосновениями металлическое кольцо.
— Ну-ка, отойди.
Я переставил мольберт в сторону, смел рукой тюбики и обрывки измазанных в красках салфеток, откинул край брошенного на пол пыльного паласа и увидел маленькую дверцу, ведущую в подпол.
— Так-так, — многозначительно произнёс Лёша.
— А можно не комментировать каждое моё движение? — огрызнулся я.
Дверца поднялась легко, даже не скрипнув. Петли были хорошо смазаны, доски выглядели намного свежее тех, которыми был покрыт пол, из чего я сделал вывод, что подвал был сделан значительно позже, чем сам дом. Вниз уходила деревянная лестница, откуда-то изнутри было видно неровное мерцание, словно внизу горела свеча или керосиновая лампа.
— Останься, на случай если Кусыкин вернётся, — сказал я, потом сел и спустил ноги вниз. Лицо Алексей приняло слегка разочарованное выражение, но спорить он не стал. Спускаться вдвоём было неразумно. Захар мог запросто нас там запереть.
Я оказался в небольшом подземном помещении, которое, вне всякого сомнения, выполняло функцию мастерской. Стены были укреплены досками от осыпания земли, по всему периметру тянулись узкие полочки, на которых стояли картины Кусыкина разных размеров. «Почему они под полом?» — пронеслось у меня в голове. Возле дальней стены стоял письменный стол, а на нём — источник света, простая электрическая лампа. А справа от него — расписной вручную детский стульчик для кормления.
Внутри маленького подвала царил абсолютный порядок. На полках регулярно протиралась пыль, краски, инструменты, различные материалы были разложены в маленькие коробочки и старательно подписаны странными названиями. «Зубы», «Глаза», «Правая», «Левая», «Защита». Я заглянул в коробку с интригующим названием «Красные» и нашел там одинаковые, педантично сложенные квадратные кусочки красной трикотажной ткани и резинки для денег.
На столе каждый предмет тоже имел своё место: угольные карандаши, перьевые ручки, старомодная чернильница, целая стопка промокашек, сохранённая Захаром, вероятно, со школьных лет. Пожелтевшие чистые тетради, цветной картон, ножницы — я словно смотрел на стол ученика начальной школы. Стена над столом была обклеена рисунками, набросками, схемами, чертежами, расчётами, списками.
Выдвинув верхний ящик стола, я увидел, что он доверху был наполнен гайками. Во втором ящике находился большой моток тонкой лески. В третьем — пухлая, старая, вся в пятнах чернил тетрадь.
Я протянул руку, вынул её из ящика, и раскрыл…
***
…«Быть девочкой — отвратительно, — подумала Майя в панике». Эта мысль стремительно промелькнула в её голове, оставив след смутного возмущения.
Она была слишком слабой для высокого Горского. Если бы он хотел, он бы смог лишить её жизни. Получилось бы это у него легко: стоило лишь надавить в правильном месте шеи, или крутануть голову в сторону до характерного хруста. Майя ничего не могла поделать со своим телом, намертво стиснутым стальной рукой. Она попыталась его укусить или лягнуть, но получила удар кулаком в бок и тут же задохнулась.
У Антона под глазом стремительно набухал синяк, Стёпа резким движением вытер расквашенный нос, Костя, согнувшись, хватал ртом воздух позади них. Артём — единственный, кого эти ублюдки ещё не тронули — весь красный и взвинченный нецензурно орал Горскому прямо в лицо. Тот только отвратительно скалился.
— Давай, давай, — негромко приговаривал он, наслаждаясь его беспомощностью, — чем сильнее ты меня оскорбишь, тем с большим удовольствием я оторву башку твоей шлюхе.
Сорвавшись с места, Артём попытался достать Виталия кулаками, но потом почему-то резко замер.
Майя почувствовала искусственное тепло у своего лица.
— Назад, — почти ласково проговорил Горский. В руках он держал зажжённую зажигалку. — Или спалю Свинье хорошенькое рыльце.
Майя замерла. Обжигающее пламя находилось прямо напротив её носа. Горскому и правда хватило бы ума поднести зажигалку еще ближе. Дождь стекал по её щекам, заливал глаза, но вряд ли бы спас кожу от ожога.
— Врежьте ему. — Скомандовал он. Синявский схватил Артёма за плечи сзади, Малашин от души замахнулся — от его кулака в сторону отлетел веер брызг.
Удар пришелся в живот. Майя вскрикнула, а вот Артём — нет. Он не издал ни звука, только мучительно скрючился и повис в руках у Синявского, который тут же его брезгливо отпустил. Следующий удар прилетел в лицо, и мальчика швырнуло на землю.
— Нет! — крикнула Майя, чувствуя, как из глаз брызнули слезы. — Вы, ублюдки! Оставьте его, слышите?!
— Назад.
Слово было адресовано Косте, Антону и Стёпе, которые рванулись вперед, но вынуждены были остановиться. Горский задрожал от возбуждения, словно вампир, почуявший запах крови — Майя могла чувствовать это своим телом. Пламя зажигалки подплыло еще ближе к её лицу и сместилось к левому глазу.
— Осторожно, — упиваясь властью, проворковал Горский, — вы же не хотите, чтобы я выжег вашей девке глаза? — Стёпа, Антон и Костя беспомощно смотрели на огонёк зажигалки. — На колени.
Синявский и Малашин взорвались хохотом. Мальчики ни шелохнулись. Пламя приблизилось еще на пять миллиметров.
— Я сказал. На. Колени. — Раздельно проговорил Горский, и когда они не подчинились, приблизил огонь еще. Артём за их спинами перевернулся на живот и встал на четвереньки, тряся головой, словно оглушённая собака. С небес лило с таким остервенением, что дождь уже не успевал впитываться в землю. Под ногами быстро образовывались вязкие грязные лужи.
Щёку обожгло, Майя вскрикнула, отпрянув, и лица Синявского и Малашина испуганно вытянулись.
— Чувак, это слишком.
— Осторожнее!
Горский не реагировал. Его ноздри бешено раздувались, рука, державшая зажигалку, слегка подрагивала. Девочка увидела, как не успевшие напитаться влагой пряди её волос скручиваются в уродливые черные комки, соприкоснувшись с пламенем. В воздухе повис отвратительный палёный запах. Майя ощутила тёплое приближение огня на мокрой щеке, и поняла, что дождь не спасет лицо от ожога, если Горский вздумает поднести зажигалку еще ближе.
 Она во второй раз за вечер ощутила тотальную беспомощность, потому что рука Виталия скрутила её еще сильнее, так что стало трудно дышать.
Артём поднялся на ноги, пошатнувшись. Кровь капала из разбитой губы на рубашку, на лице отразился ужас и гнев, когда он взглянул на мерзкую руку, удерживающую Майю железной хваткой. Но в это мгновение тело Горского странно пошатнулось. Взгляд его метнулся вниз, рука, державшая зажигалку, дрогнула.
Девочка зажмурилась. Боль пришла лишь на мгновение: раскалённая металлическая форсунка коснулась кожи — чиркнула по щеке до уха, а потом Майя почувствовала, что земля под ногами проваливается.
Она только успела увидеть, как мальчики рванулись вперед, кидаясь грудью в грязь, а потом край обрыва стремительно взмыл вверх и пронёсся перед глазами. Она успела вцепиться в буйную растительность, обломав ногти.
Горский больше не держал её. Виталий отчаянно скрёб носками кроссовок по скользкому, грязному склону, хватаясь за её плечи, волосы, корни деревьев, пучки травы и выступающие камни. Секунда и, скребанув по её спине ногтями, оставив на коже отчаянный красный след, Горский сорвался вниз и исчез в колючих зарослях вереска. Звук ломающихся веток и дождя поглотили его крик. Из-за скользкого обвалившегося края оврага показались вытянувшиеся, бледные лица Синявского и Малашина.
 Девочка сначала не поняла вовсе, почему она до сих пор не летит, кувыркаясь и ломая кости, вниз с обрыва вместе с ним, но потом ощутила крепкое и болезненное давление в запястьях.
Наверху маячила черноволосая голова Артёма, он опасно свесился с обрыва, держа её за мокрые скользкие руки. Он что-то крикнул, показались лица Антона и Кости. Её тянули вверх. Живот и грудь она ободрала до крови об острые корни и камни, но чувствовала, что не упадёт кувырком, как Горский, по глинистому крутому склону в ледяную речку. Её вытянули и оттащили назад, прочь от обрыва. Майя упала, споткнувшись о рельс, но Стёпа тут же поднял её под руки.
Собравшись с мыслями, она увидела, как Антон, Костя и Артём, тяжело дыша, поднимаются на ноги. И её посетило невероятное, яркое видение: Сэм вытаскивает Фродо из жерла Роковой Горы!
— Бежим, бежим!
Не давая Малашину и Синявскому времени опомниться, они рванули по тропе вверх, оскальзываясь и спотыкаясь, побитые, исцарапанные, но не сломленные.
Синявский и Малашин быстро отдалялись. Сначала они лишь стояли, растерянно застывшие в нерешительности: должны ли они преследовать ребят? Но потом, будто опомнившись, сорвались с места и, оскальзываясь в лужах, побежали вниз по тропе, в надежде подступиться к крутому склону чуть ниже и отыскать Виталия…
***
«…Я научился понимать, когда она приходит домой по тому, как проворачивался ключ в замочной скважине. К нам никто больше и не приходил, кто мог бы открыть дверь ключом, однако, я всегда знал: это она.
Она приходила вечером, в разное время, задерживалась на работе, или могла прийти раньше, сразу после обеда. Предсказать амплитуду её появлений в доме было невозможно, и я ждал.
Когда она приходила, она сразу принималась мыть всё вокруг. Полы, посуду, даже ту, что была чистой, окна, двери, стены... Ей везде мерещилась грязь. Обеденный стол был выскоблен так, что стёрлось лаковое покрытие на столешнице, квартира пропахла хлоркой, сода была повсюду: под раковиной в кухне, в ванной, в шкафчиках и на полках в книжных шкафах. Она тратила огромное количество соды, не признавая никаких химических средств, кроме хлорки.
Она добавляла хлорку даже мне в ванную. Уж меня-то она точно считала грязным.
Кожа у меня сушилась и трескалась, глаза чесались, щёки, локтевые сгибы, под коленями, вокруг глаз — всё покрывалось красными пятнами. Она говорила, что это хороший признак, значит, я очищен.
Она приносила огромные авоськи с едой, и я должен был съесть всё, что она готовила.
Сейчас я уже привык есть много, но в детстве приходилось тяжело.
Я помню веревки и красные следы на запястьях от них. Она привязывала меня к стульчику и кормила. Кормила, кормила, кормила кашей, картофельным пюре, супом, до тех пор, пока меня не начинало рвать на грудь не пережёванной пищей, пока я не начинал захлёбываться в рыданиях. Тогда она бросала на пол ложку, тарелку, всё растекалось в разные стороны, брызги попадали на стены. Она падала на пол, начинала кричать что-то среднее между молитвами и проклятьями, рвать на себе волосы клочьями и биться головой.
Однажды она ударилась о стену головой так сильно, что потеряла сознание ненадолго, а когда пришла в себя, снова начала всё мыть.
Ужас.
Он сопровождал меня повсюду. Я был отравлен им с самого рождения. Нужно было бояться соседей, цыган, плохих детей, «нечистых» взрослых, книг, телевизора, музыки. Всё это было происками дьявола, всё это было от лукавого, пробуждающим в человеке низменные чувства. Следовало только молиться. Лишь в молитве не было всепоглощающего ужаса. В молитвах я и проводил свои вечера.
Я знал наизусть «Всенощное бдение» Рахманинова, как маленькие дети знают песенку «В лесу родилась ёлочка», слушать можно было только духовные песнопения и молитвы. Читать только Псалтырь или Священное писание. Смотреть лишь программы о Боге. Разговаривать — только со священниками. Всего остального следовало бояться.
Но больше всего на свете я боялся её.
Она приходила с работы и сразу начинала всё мыть. Она мыла даже потолки в нашей квартире. Когда она заканчивала, мы ели. Много и безвкусно. Пища на нашем столе всегда была постная, без сахара и соли. А потом она начинала мыть себя.
Волосы у неё были сухие от мыла и хлорки, кожа, как плёночка, тонкая и ломкая, вся в мелких морщинках и ссадинах — так сильно она тёрла себя мочалкой. Около трех дней каждый месяц она совсем не выходила из комнаты и очень кричала на меня, не давала мне подойти к себе, не дотрагивалась до икон, стоящих повсюду в квартире, не ходила в церковь. Однажды я увидел на её юбке кровь, спросил: «Ты поранилась, мама?».
Она испустила пронзительный вопль, повалилась на пол и принялась царапать себе глаза и лицо, пока не пошла кровь, причитать и громко просить прощения не то у Бога, не то у дьявола.
Я просидел в шкафу несколько часов, в слезах, молитвах, абсолютном ужасе. Уговаривал Всевышнего вернуть моей матери разум, не терзать её так сильно, простить её, в чем бы она не была виновата.
Смертельный ужас, который я испытывал перед матерью усиливался каждое утро, когда я просыпался на мокрых перекрученных простынях. Я знал, что меня ждёт за эти простыни и старался их застирать и высушить до того, как проснётся мать. Конечно, в пять лет мне этого не удавалось, и она нависала надо мной: рот словно кривая тонкая линия, глаза огромные от слёз, зеленые, как летняя глянцевая листва тополей.
«Хорошие мальчики не мочат простыни», — говорила она своим высоким, ломким голосом, принадлежавшим девочке семнадцати лет, но никак не сорокалетней женщине. И я чувствовал себя грязным, настолько, что покорно вставал вместе с ней перед иконами и молился за спасение моей души. Она не переставала стыдить меня, говорить, насколько я мерзкий и нечистый. А потом мы вместе стирали простынь, и мои щёки горели от того, как стыдно мне было вновь расстраивать её.
Так прошли первые восемь лет моей жизни. Я помню, как «горел» от высокой температуры, но мать не давала мне никаких лекарств, только молилась. Молилась без остановки, не прерываясь ни на секунду, молилась так, что теряла сознание от недостатка сна. А потом, когда через несколько дней я шел на поправку, благодарила Господа за то, что даровал мне здоровье, спас меня от лихорадки. Я становился на пол возле кровати на колени вместе с ней, складывал ослабевшие от болезни руки и молился тоже.
 Но однажды лукавый совратил меня грязными мыслями, сбил с праведного пути развратными снами. Я просыпался с колотящимся сердцем,  невыносимой истомой в груди, с трудом вспоминая, что мне снилось. Это было совершенно новое чувство, и я знал, что оно — не от Бога. Это тянущее ощущение внизу живота, твердость в пижамных штанах… Я знал, что нужно сделать, чтобы оно прекратилось, потому что уже делал это. Сделал однажды и поклялся, что никогда больше не дотронусь до себя. Потому что это грязно, отвратительно! Я прополз на коленях от дома до церковного алтаря, провел перед иконами два часа, прося прощения, умоляя меня избавить от этого проклятого чувства.
Но всё было тщетно. Господь за что-то сильно покарал меня. Я разгневал Его своими мыслями о маме, потому что, когда она била меня, я желал ей смерти…»
Я поднял глаза от тетради, и в поле зрения попал детский стульчик. Он был расписан под хохлому, выглядел так, будто все эти годы его бережно хранили, чинили, всячески заботились о цвете краски и целостности дерева. Я заметил то, что не увидел сразу, как только спустился в подвал — веревки. Они тоже были здесь. Синтетические тонкие веревки были привязаны к основанию стульчика. Я живо представил себе, как этими веревками Кусыкина привязывала своего маленького сына так, чтобы он не смог двинуться и увернуться от ложки, и кормила его до рвоты.
Теперь некоторые предметы, лежащие на полках, приобретали новый смысл. Например, я видел широкий, армейский, кожаный ремень, маленькую железную, детскую тарелочку с изображением клубнички на донышке, идеально сложенную, кипенно-белую, выглаженную простынь, а на ней — старый, тяжёлый, угольный утюг. На нём я остановил взгляд дольше. Должно быть, это был не тот утюг, которым убили Кусыкину. Тот наверняка конфисковали при расследовании дела об убийстве. Это был другой утюг, но, бьюсь о заклад, идентичный.
Я стал читать дальше.
«...как не умолял я Господа о прощении, мне не удавалось сладить с собой. Каждое утро я просыпался, чувствуя себя грязным. Я и был грязным. Теперь простыни были мокрыми по другой причине, и эти пятна я скрывал ловчее. Но я не мог скрыть их от себя.
В отчаянии я взял пылающие угли из нашего утюга, которым мама каждое утро гладила себе блузку, рассыпал их под образами и встал на них коленями. Боль очистила меня ненадолго. Через неделю я снова проснулся с влажным бельём. Вконец измучившись чувством вины, я признался матери.
Я пришел к ней с покаянием, просить совета, потому что не мог справиться сам. Она выслушала меня. По мере того, как я говорил, глаза её становились всё больше, наливались слезами, в них я читал животный страх. Она видела во мне беса! Она смотрела на сына, но видела беса!
«Господь оставил тебя! — выкрикнула она, вскочив на ноги — молись! Проси Господа о прощении! Это не миновало тебя, как не миновало меня, когда я поддалась твоему отцу! На тебе грех моего падения! На тебе моя первая кровь!»
Она кричала и плакала, повалившись на пол, я плакал вместе с ней. Ожоги на моих коленях едва начали заживать. Я пытался объяснить, что я уже каялся, но не получил прощения. Это свело её с ума окончательно. Она вскочила, выхватила из ящика нож и полоснула себе левое запястье.
Кровь хлынула на пол живым теплом, алым росчерком, она всё текла и текла, не останавливаясь, а я смотрел. Я не мог отвести взгляда! И так это было прекрасно! Кровь — это её кровь делала меня таким нечистым, это её грех проснулся во мне. Я не был виноват! Я смотрел на красные капли на полу и понимал, что нашел очищение. Я понимаю это и сейчас. Христос, страдая на кресте во имя всего человечества, точно так же проливал кровь. Она смывала человеческие грехи, только кровью можно смыть человеческий грех.
И тогда я понял, что мне нужно делать…»
Тетрадь, исписанная каллиграфическим почерком, выпала у меня из рук и раскрылась на странице с изображением огромного дерева. Под ним аккуратно было выведено:
«В первый день я молился.
Во второй день начал ощущать жестокую жажду.
На третий я был практически без сознания от боли в суставах, сухости во рту. Голова, казалось, сейчас лопнет, пористый язык распух. Было больно смотреть на солнце.
На утро четвёртого дня Господь услышал мои молитвы и послал мне дождь. Капли были слаще вина, стекали по лицу и волосам мне в рот, и я смеялся от счастья. Мой громкий смех в лесной глуши могли слышать лишь птицы. Моё тело замерзало от ветра, но душа в восторге пела.
Пятый день прошёл в молитвах, покаяниях и борьбе с голодом.
Шестой и седьмой день я уже не помню. Снова жажда, снова лихорадка и голод. А потом я увидел красное небо и молочно-белые берега рая. Отовсюду доносилось пение ангельских голосов. Они пели нечто прекрасное, на своём, божественной языке, грамоту которого я выучил позже. Мне хотелось понимать эти песни! Господь принял меня в свои объятия, и все мои мирские терзания были окончены. Однако потом я очнулся от того, что какой-то мужчина бил меня по щекам и лил воду на лицо.
Я осознал, что был возвращён рукою Господа обратно. Я был нужен на земле для особой, благостной цели. Я вернулся в абсолютном просветлении, с благословения Отца нашего, и всякое творение Его было прекрасно, и всякое творение его нуждалось в моей помощи…»
Из тетради выпала черно-белая фотография, на которой были запечатлены два подростка. Девушку я узнал сразу — это была София Ракова. Маленькая, скрюченная, но непостижимо светлая. Она сидела в инвалидной коляске, но улыбалась так, как не улыбаются детки богатых родителей, рождённые с золотой ложкой во рту. За её спиной стоял болезненного вида подросток, с избыточным весом. Глаза его были маленькие, близко посаженные друг к другу, волосы неряшливо сосульками висели вокруг лица. Его полные руки лежали на её плечах, и девушка чуть склонялась к ним головой. Даже бездушная картинка передавала, насколько она светилась от его присутствия за спиной и прикосновения пухлых рук к плечам. Юный Захар Кусыкин несмело улыбался, словно удивляясь тому, что вообще способен на это. Всем своим рыхлым телом он склонялся вперед, к ней, настолько близко, как только было позволительно. Фото было датировано двадцать восьмым июня 1982 года. За день до того, как отец Раковой подал заявление о пропаже дочери. Но дата была не единственной надписью.
Свет лампы падал на фотографию с оборотной стороны и высвечивал зеркальные буквы. Я перевернул изображение и прочитал:
«Теперь ты свободна, моя Ласточка…»
— Почему? — искренне удивился я, разглядывая фото, — почему ты убил её?
Чем больше я смотрел на фотографию двух несмело влюблённых друг в друга детей, тем сильнее меня накрывал удушливый кошмар. Душу разрывало отвращение пополам с жалостью, мерзостное, невыносимое осознание накрыло меня с головой. Я на мгновение задохнулся собственными эмоциями, подавился ими и задержал дыхание, чтобы справиться с собой. Мой дикий, блуждающий взгляд выхватил на одной из полок изящный серебряный женский браслет с миниатюрными колокольчиками.
Он лежал на бархатной подушечке, и поблёскивал в тусклом свете лампы. Браслет этот сиял чистотой, как никогда не могло бы сиять серебро, пролежавшее двадцать лет без ухода. Точно такой же виднелся на фотографии, надет он был на худую, безжизненную ногу Раковой. На фото София была в светлой блузе и длинной юбке, закрывающей её немощные, уродливые, бесполезные ноги, но этот браслет на щиколотке… Почему она надела его в тот день? Почему она вообще что-то надела на ногу, на ненавистную часть тела, ставшую обузой с рождения и причиной всех её страданий?
Положив фотографию на стол, я попятился назад и поднял взгляд вверх.
На стене в ворохе непонятных расчетов и схем висело изображение птицы с раздвоенным хвостом. Оно было довольно грубо выполнено углём на ватмане. Ласточка была нарисована с распластанными крыльями, в клюве она держала ветвь. Птичий силуэт бросился мне в глаза сразу, как только я спустился в подпол, но тогда я не придал ему никакого значения.
Сердце у меня ёкнуло: я вдруг ясно увидел, что углов у рисунка семь — клюв, два конца ветви, два крыла и раздвоенный хвост.
— Семиконечная звезда…
«… первое, на что мы наткнулись, была нумерология, наука о магии чисел. Всем известно, что самое могущественное число — семь…»
«…септограмма — не редко используется в различных магических ритуалах. Мы всерьез считаем, что сотворивший все эти безумства хорошо знаком с мифами, магией и нумерологией. И число его жертв будет стремиться к самому мистическому числу…»
Взгляд невольно скользнул по изображениям на картинах Кусыкина: везде было одно и то же — зеленые глаза его матери, зеленые глаза Софии Раковой.
«…если говорить о рисунках, то все, что на них нарисовано объединяется сильным образом женщины. На всех рисунках изображены женщины, и мы это тоже не считаем случайностью…»
«…все в этих убийствах подчиняется логике, нужно только её увидеть…»
Детские голоса зазвучали в моей памяти так ясно, будто я на мгновение перенёсся в собственный кабинет, в начало лета, когда передо мной сидели пятеро ребят. Они каким-то непостижимым образом знали всё это уже тогда, и если бы я прислушался, то тоже мог бы разобраться во всём намного раньше.
«Ты мстишь себе за то, что твоя мать сделала с тобой… А ты потом сделал с ней. С твоей любовью. Ты всю жизнь носишь в сердце чудовищную вину, но не можешь иначе, потому что все побуждения твои рождены безумием».
Мысль пронеслась кометой в моей голове, такая ясная, стремительная, свежая и вместе с тем абсолютно простая, словно это была прописная истина, настолько понятная, что даже глупая.
Я откашлялся. Пыль, витающая в воздухе и земляной запах ударили в нос. Внезапно и совершенно не кстати вспомнилось время моего детства, когда я болел астмой и повсюду носил ингалятор.
— Алексей! — гаркнул я хрипло и откашлялся снова. Продолговатое, вечно удивлённое, чрезвычайно раздражающее лицо помощника тут же показалось в дыре над лестницей. — Немедленно вызывай сюда наряд. Объяви по рации в розыск Захара Кусыкина. И осмотрись тут повнимательнее.
— Что вы нашли, босс? — но у меня не было времени на объяснения. Я вылез из подвала, чувствуя, что сейчас задохнусь, грубо оттолкнул Лешу в сторону и очутился в протухшей, раскисшей, воняющей смертью и безумием комнате.
— Делай, что сказано, — рявкнул я.
 Перескакивая через разбросанные коробки, спотыкаясь и чувствуя себя от этого всё невыносимее, я выбежал на улицу. Свежий воздух и дождь ошеломили и отрезвили меня. Я выругался по поводу того, что машину пришлось бросить за пустырём, а времени не было совсем!
Алексей бежал за мной по пятам.
— Погодите, шеф, рация же в машине, у вас, как я вызову…
— Вызову сам. Дожидайся наряд, никуда отсюда не уходи, ты меня понял?
С омерзением я оттолкнул мокрую, разбухшую калитку. С неба лило со страшной силой. Под ногами хлюпало, вязкая земля хватала ноги и утягивала по щиколотку в грязь. Я бросился бежать, стараясь экономить силы и дыхание, но не в силах двигаться медленнее. Когда-то у меня была отличная подготовка… тридцать лет назад. На мгновение я остановился.
— Леша, — ошеломлённое лицо помощника белело на фоне серости вечернего дождя.
— Чего? — громко спросил он.
— Будь осторожен, а то до возможности подсидеть меня не доживешь.
Последнее слово я уже кричал, развернувшись и устремившись в серость пустыря и стремительно темнеющего неба…
***
…Дождь уже усилился настолько, что границы земли и неба размылись. Подниматься становилось всё труднее. Путаясь ногами в зарослях повилики, покрывающей траву и деревья, ребята остановились. Здесь искусственная тропа, когда-то сделанная для вывоза угля, становилась шире и ровнее. Впереди зловеще, словно темная пасть огромного чудища, зияла черная арка шахты. Тоннель выглядел уродливой раной, которую когда-то величественной и прекрасной горе нанесли злые люди. Они принялись жадно бурить и копать, вгрызаясь в каменную плоть, они крали её сокровища, и вскоре были наказаны за свою алчность.
Вся мокрая и продрогшая, Майя упёрлась руками в колени и согнулась пополам. С каждым вздохом воздух проталкивался в легкие с обжигающим жаром, словно она дышала воздухом жаркого горна. Волосы тяжелой грязной завесой облепили лицо, шею, грудь, спину.
— Ты как? — она подняла голову. Артём смотрел на неё тревожно. Его лицо было слегка ассиметричным. Левая щека опухла — туда пришёлся второй удар Малашина, один глаз слегка прикрылся.
По щекам Майи текли слезы. Боль от ожога, которую девочка не ощущала до этого момента, внезапно проявилась, но она стиснула зубы, мотнула головой: сейчас было не до травм и царапин.
Тёмный взгляд Артёма скользнул вниз. Он замер на секунду, на его чумазом, исцарапанном лице отразилось замешательство, и Майя вспомнила о разорванной блузке. Щёки её запоздало вспыхнули, руки взлетели вверх, чтобы прикрыться, но он уже снимал свою олимпийку.
— Надень, — сказал Артём, протягивая грязную, всю в мокрых пятнах ткань.
Майя надела. Стёпа, Костя и Антон, подчеркнуто не смотрели в её сторону, только Артём не отвернулся. Он подошел ближе, дотронулся до её обожженной щеки, на которой уже расцвело красное яркое пятно.
— Больно?
Майя качнула головой. Легкий ожег и вправду волновал её в последнюю очередь. Теперь, когда опасность в лице Горского и его псов исчезла, она могла думать лишь о брате, который находился в темноте горной пещеры, в одиночестве и страхе уже больше суток. Она решительно встала, взглянула вперед, на черный зев. Вход в шахту, над которым колоссальной мощью нависала гора. Из зловещей арки дохнуло земным нутром, сырым и холодным, как из могилы. Девочка могла видеть несколько ступеней, спускающихся ниже уровня земли, а затем длинный коридор, теряющийся во тьме.
— Пойдем? — вышло жалобно, но иначе и не могло быть.
Мальчики стояли по обе стороны от неё плечом к плечу. Дождь, слегка ослабевший, тянул свою шелестящую песнь.
— Идем.
Майя обернулась на тусклое небо, просвечивающее средь стволов: оно растеряло дневные краски, стремительно темнело, покрытое плотной завесой туч.
Ребята вошли под полуразрушенные своды старой шахты, прошли несколько шагов, пока не достигли более темного места, куда не проникал дневной свет, и мальчики засветили фонарики. Каменные своды были довольно высокими и удивительно гладкими. Майя представляла себе шахту, похожей на пещеру, сырую и дикую, но здесь повсюду были следы человека. Брошенные каски, заржавевшие инструменты, лопаты, молотки, кирки. Недалеко от входа под потолком висела покосившаяся табличка, на которой значилось: «Не входить. Опасность обрушения». Ребята проигнорировали её. Стоило пройти всего несколько метров, как лето ушло, уступив место вечно влажному пространству, высасывающему все тепло из пористого камня вокруг.
Артём внезапно остановился. За их спинами еще виднелся сияющий серой грозой, теплый выход.
— Прежде, чем мы пойдем дальше, я хочу кое-что сказать.
Он развернулся к ребятам лицом. Майя стояла между Степой и Антоном, такая же смертельно бледная и напуганная, как и все они. Они переглянулись, никто не ответил. Артём набрал воздуха в грудь, словно собрался прыгать с трамплина, и негромко произнес:
— Я люблю тебя, Майя.
Краем глаза Майя увидела, как Антон приподнял брови. Стёпа с другой стороны издал какой-то тихий сдавленный удивленный звук. Но все это не имело ровно никакого значения, потому что Артём произнес эти слова твердо, без тени сомнения или смущения.
Секунду висела тишина, а потом из-за её спины вышел Костя. Он встал рядом с другом, взглянул на девочку и сказал:
— Я тоже люблю тебя, Майя. — Она перевела на него трепетный взгляд, и он добавил, — говорю это сейчас, потому что случая может больше не представиться.
Она вспомнила, как давным-давно он рассказывал ей про Незримую Богиню, и показывал рисунок прекрасной, воздушной девы, парящей в небесах. Прошла секунда, и рядом с Костей встал Стёпа:
— И я люблю тебя. Очень. — Тихо, несмело, так, как мог сказать лишь он, милый, добрый Стёпа…
— Я тоже.
Она обернулась. Антон сделал шаг вперед, развернулся к ней лицом, произнёс эти два кратких слова с вызовом, будто хотел доказать, что ничуть не слабее своих друзей. Спина его была прямая, голова гордо поднята, он был таким красивым в этот момент…
— Тоже люблю тебя, Майя.
Признания прокатились по гулкому подземелью и нырнули куда-то во тьму сырого коридора, дальше, глубже, под землю. Майе казалось, что она слышит их многократное повторение, отскакивающее эхом от разрушенных стен. И она знала, что признания эти станут оберегом для всех пятерых: тайным талисманом, который будет хранить их жизни в этом страшном месте.
Девочка сглотнула ком в горле.
— Я люблю вас, мальчики, очень. Всех вас! — сказала она тихо, переводя взгляд с Артёма, на Антона, со Степы на Костю, — так люблю… вы — самое дорогое, что у меня есть. Вы — моя семья. Я люблю вас. Люблю…
Какое глупое слово. Оно слишком слабо. Его мало, чтобы выразить всю щемящую теплоту, которую Майя испытывает к ним, её мальчикам, её любимым друзьям.
Она подошла к каждому из них, чтобы взять их лица в ладони, поцеловать в горячие щеки, пунцовые даже сейчас, в этой мертвой полутьме. Она поцеловала каждого, и каждый из них закрыл глаза, когда её мягкие губы коснулись щек. Никто не попытался её обнять, они приняли то, что она даровала им. Они обнялись потом, склонив головы друг к другу, все вместе, соприкоснувшись лбами. Постояли так несколько мгновений, и, держась за руки, шагнули в темноту…

Глава двадцатая. Чёрная Впадина

…Подходя к дому Савичевых, я сам не знал, что найду там. Я уже много лет не был верующим, но сейчас молитвы возникали в моей голове одна за другой. Я был не прочь произнести их все, только бы девочка оказалась дома. Цела и невредима.
 Пока я мчался на машине по улицам, успел немного взять себя в руки, и в голове прояснилось. После того, как вся эта чушь о магии и нумерологии нашла невероятное отражение в реальности, я мог поверить во что угодно. Как маленькая девочка смогла сопоставить невероятные факты и вывести из них логическое объяснение всему происходящему — оставалось тайной за семью печатями. Теперь, когда чудовищная картина принимала всё более четкие формы, мне снова требовались подробности. Я осознавал, что пятерых мертвых детей не вернёшь, но можно спасти последнего, а для этого мне требовалась та, что каким-то таинственным, непостижимым образом знала о мотивах убийцы намного больше моего — Майя.
Во дворе меня облаяла серая дворняга, но укусить не решилась, да и не смогла бы — морда у неё была добрая, как у жизнерадостных собак, лающих по привычке, а не от злости. Поэтому я прошел мимо, остановился на крыльце под ажурным козырьком, постучал. Дождь не прекращался и не ослабевал, пока я шел от машины до двери, весь вымок до нитки.
Открыла мне Валя, лицо которой раздулось от слез, глаз почти не было видно. На ней было надето два передника поверх синего халата, вероятно, по случайности. Волосы были не прибраны, разметались по белым плечам, взгляд её был слегка мутным от слез и бессонной ночи. Её старшая дочь выглядела чуть лучше, бледная, аккуратная, за день повзрослевшая. Не сомневаюсь, что она не отходила от матери ни на шаг и заботилась о семье все это время. Андрея дома не было. Он сразу после моего ухода с утра ушел вместе с волонтерами искать сына.
— Георгий Алексеевич, что случилось? — сразу спросила Валя, — есть какие-то новости?
— Нет, Валя, могу я поговорить с вашей племянницей?
— С Майей? — удивилась Валя, — но она ведь… Причем здесь она?
— Она дома?
— Да, она наказана, из комнаты почти не выходит. Идемте, но я по-прежнему не понимаю, почему вы снова решили поговорить с ней, появились какие-то догадки?
Я заметил одну любопытную вещь: старшая девочка не выказала никакого удивления по поводу моего визита, и заметно занервничала, когда её мать сообщила, что Майя не покидает комнату. Пока мы шли по коридору, её взгляд беспокойно метался. Очевидно, она что-то знала.
Что именно, стало понятно, как только Валя открыла дверь в дальнюю комнату и вскрикнула. Комната была пуста. Сердце моё упало. Всё же я надеялся, что здравый смысл победит, и девочке хватит ума не преследовать убийцу в одиночку. Но как только я увидел пустую спальню, сразу пришло чёткое понимание: Майя ушла за братом. Оставалось выяснить, куда именно.
Я подошел к раскрытому окну, осмотрел примятую траву прямо под ним. Даже под дождём след девочки легко прослеживался на рыхлой земле под раскидистой яблоней и, вероятнее всего, вел в лес. Окно дома напротив так же было открыто настежь.
— Ваш сосед Романов Артём, друг Майи, так?
— Да, — дрожащим голосом сказала Валя, — я не понимаю… Недавно они вернулись с улицы за полночь, дети были наказаны, им было запрещено выходить из дома, но…
— Куда они могли пойти? — этот вопрос я адресовал прямо Саше.
Валя изумлённо замолчала. Девочка стояла в дверях позади матери и явно нервничала, её пальцы теребили край рыжей косы. Когда я обратился к ней, она вздрогнула. Валя обернулась к дочери.
— Саша, ты что-то знаешь об этом?
Саша перевела отчаянный взгляд с матери на меня и обратно, сжала губы, лицо её побледнело еще сильнее, но вместе с тем на шее и ключицах выступили красные пятна.
— Я не знаю, куда они пошли, — проговорила она еле слышно, — знаю только зачем.
— И зачем же?
— Искать Руслана, точнее… — девочка явно мялась и смотрела на меня недоверчиво. Я сделал два больших шага к ней и решительно проговорил:
— Саша, твоя сестра и её друг сейчас, возможно, в смертельной опасности, мне нужна любая информация, которой ты располагаешь. Это серьезно, так что, расскажи всё, что знаешь, и как можно скорее.
Валя прижала дрожащие ладони ко рту и залилась слезами, но её дочь смотрела только на меня — испуганно, по-прежнему сомневаясь.
— Майя знала, что вы придете, — сказала она, наконец, — и просила отдать вам это.
Саша пересекла комнату, прошла мимо растерянной матери, открыла верхний ящик стола и достала карту Межмирья.
Мне этот знак был хорошо знаком, я видел его над головой всех убитых. Я видел его на стене, начертанный углём. И это была вовсе не звезда, а ласточка.
— Это карта их выдуманного мира, — сказала Саша, — они играют в него постоянно. Представляют себя какими-то героями, разыгрывают сценки… Майя без конца пишет слова для друзей.
— Выдуманная страна? — спросил я слегка обескураженно, — как это относится к делу?
— Я не знаю, — Саша покачала головой, — Майя сказала отдать вам эту карту. Она была уверена, что вы все поймете.
Я опустил взгляд на карту. Она была нарисована простым карандашом, расширялась по мере того, как дети придумывали всё новые и новые локации, поэтому состояла из нескольких склеенных листов. По всей карте были разбросаны города, реки, она пестрила названиями мостов, лесов и озер. Разные области были раскрашены в разные цвета и так же названы.
— Мертвые Топи, — прочитал я, — Белая Крепость, Тайная Гавань, Туманные Земли, Беличий Мост…
«Я теряю время, — пришла в голову досадливая мысль». Я отложил нарисованную карту и оглядел комнату.
— Разрешите осмотреться?
Валя, вытирая глаза передником, кивнула. Руки у неё дрожали.
«Девочка знала, что я приду. Она знала в точности, где произойдут два последних убийства и нападение на Зубкову Маргариту. Она оставила мне карту для того, чтобы я разгадал загадку, которую без труда разгадали детишки, заигрывающиеся в эту странную игру…»
Я заглянул в шкаф, в стол, перелистнул несколько книг, брошенных на кровати, нагнулся и посмотрел под неё. За шторами, под столом, под лампой, с обратной стороны столешницы — везде было чисто. Вернувшись к карте, я заметил прерывистую линию, пересекающую её в разных направлениях. Над линией имелась надпись в нескольких местах, как на картах подписывают реки: «Путь Велариана». А потом я заметил, что линия обходит карту кругом, но не ровным кругом, а ломаным, с углами, которых было ровно семь. Мысленно соединив их, я вдруг ясно увидел ту самую семиконечную звезду, которую детской кровью на городской земле нарисовал Захар Кусыкин. Пришло то самое тревожное чувство, когда ответ вот-вот откроется, вертится совсем рядом, дразнит, словно полтергейст, то появившись, то ускользая.
— Майя увлекалась магией, книгами в стиле фентези?
— Ей двенадцать, — сдавленно ответила Валя, — конечно она увлекалась фентези…
— Властелин Колец, — сказала Саша, — это её любимая история. Она даже подарила эту книгу нашему соседу.
Я смутно помнил сюжет книги, которую прочитал, ещё будучи подростком. Помню только, что её герои постоянно куда-то шли, и было еще какое-то кольцо, в котором заключено вселенское зло… Следом, словно вспышка молнии, пришло яркое воспоминание: мой племянник, которому сейчас уже за двадцать, взахлеб рассказывал мне, что это кольцо можно уничтожить лишь в одном месте.
— Роковая гора, — сказал я, и сам удивился, что вспомнил название.
— Что? — изумилась Валя.
— Место, где обитает абсолютное зло, и только там можно его уничтожить. — Они безмолвно вытаращились на меня. Я отмахнулся. — Вы сказали, что дети пропадали допоздна?
— Лишь однажды. Они вернулись за полночь домой, жаловались, что их заперли на крыше хулиганы.
— Что еще они говорили?
Валя пожала плечами.
— Ничего особенного. Всё это вы уже слышали. Майя тогда сильно расстроилась, Андрей разорвал её доказательства, как она утверждала.
— Те самые, что она показывала тогда на беседе у меня в кабинете?
— Да. Какие-то карты, схемы, записи…
— Она говорила, что видела Тень. — Внезапно заявила Саша, — и Артём это подтвердил. Она говорила, что знает, где произойдет убийство, и даже пыталась объяснить это папе…
— Что именно она говорила, вспоминай.
— Это глупости, — в изумлении глядя на меня, вдруг сказала Валя, — всего лишь детские фантазии. В этом возрасте они такие впечатлительные, влюбчивые, полные уверенности в том, что могут разгадать все тайны вселенной, но…
В памяти мелькнула чёрно-белая фотография двух улыбающихся подростков, серебряный браслет с колокольчиками и чёрная ласточка. Засушенные георгины поверх костей, перерезанные запястья убитых жертв…
— А что, если я скажу вам, что все сказанное тогда Майей на допросе подтвердилось, и она в точности указала места убийства. Они все оказались верными.
Лица у обеих вытянулись. Валя вытаращила на меня зеленые глаза.
— Но… откуда ей было это знать? Она всего лишь…
— Маленькая девочка? — спросил я многозначительно.
— Кажется, — снова подала голос Саша, — я помню. Она что-то говорила про карту города и семиконечную звезду. Если наложить одно на другое, то станут известны места преступлений.
Я хорошо помнил об этом, и еще раз выругал себя за невнимание к показаниям детей двухнедельной давности. И вновь огляделся. Стойкое ощущение, что я в шаге от разгадки, буквально смотрю в упор, но не вижу, усилилось.
«Нужно смотреть внимательнее!»
— У вас обои отходят от стены, — заметил я невзначай.
Валя повернулась в сторону окна.
— Да, эта комната была кладовой и долгое время не отапливалась. Мы боремся здесь с влажностью, и…
Не дожидаясь дальнейших объяснений, я встал на стул и осмотрел отстающий край обоев, а потом увидел, что влажность тут совершенно ни при чем. Я протянул руку, вытащил зеленую канцелярскую кнопку, удерживающую лист обоев в вертикальном положении, и тут же моему взору открылась карта города, аккуратно приклеенная на голой стене.
Обои отпали. Я запоздало увидел место залома: этот лист открывали много раз, а потом аккуратно прикрепляли обратно на стену кнопкой. Под ноги мне мягко спланировал лист бумаги. Я поднял его и увидел руны, переписанные множество раз, а в нижнем углу был обведен кругом и несколько раз подчёркнут перевод — в точности тот, какой мне прислали из Москвы: «Для ласточки».
Последний кусочек паззла встал на место.
— Что это? — в полнейшем шоке спросила Валя.
— Полагаю, это доказательство того, что ваша племянница все это время говорила правду.
Под обоями оказалась распечатанная карта города. На ней красным маркером были отмечены все места преступлений, в точности там, где они совершались. Все эти точки были старательно соединены прямыми линиями, образующими всё ту же септограмму — ласточку. Центр звезды был помечен красным крестом.
— Последняя жертва для абсолютного зла, — пробормотал я, перепугав в очередной раз Валю и Сашу.
Вернувшись к карте Межмирья, я взял её в руки.
— Дайте иглу, циркуль, что угодно.
Саша тут же бросилась в свою комнату и через минуту протянула мне обычный школьный циркуль. Вернувшись к стене, я наложил карту Межмирья на карту города, стараясь, чтобы все углы семиконечных звезд сошлись хотя бы примерно. Потом проколол крошечное отверстие циркулем в центре септограммы, и взглянул на результат.
Отверстие на карте Межмирья указывало на область, раскрашенную черным. Надпись гласила «Черная Впадина». Отверстие на карте города находилось в районе лесов к юго-западу от последней городской улицы. В гористой местности, в двух часах езды от города.
— Черная Впадина, — сказал я, осознавая весь ужас ситуации, — я знаю, куда пошла ваша племянница и её друг, Валентина. Но совершенно не факт, что там и Руслан.
— Где они? — тихо спросила Саша.
— В Черной Впадине, — повторил я, — под это описание подходит лишь одно место в наших краях. Заброшенная шахта.
***
Тоннель уходил все дальше в тело горы. Вода скапливалась на стенах в маленькие ручейки, сбегающие на пол, собиралась в углублениях и ямках между рельс, и вскоре водосток перестал справляться с грунтовыми водами. Под ногами ребят захлюпала грязь, а потом и лужи. Чем дальше они шли, тем лужи становились глубже. Майя давно промочила ноги и вскоре привыкла к холодной воде, доходившей теперь до лодыжек.
Она оглянулась. Светлая точка входа пропала, должно быть, тоннель плавно поворачивал. В тишине, нарушаемой лишь их шагами и капаньем с потолка, не доносилось больше ни звука. Она, казалось, пожирала все, что могло звучать, поглощала, как ненасытный, вечно голодный зверь.
Тоннель имел гладкие серые стены, под самым потолком вдоль всего тела тоннеля шла широкая труба. («Вентиляция», — шепнул Стёпа). Под ногами постоянно попадались скользкие глиняные участки, кирпичи, кучи мусора и разломанные доски. Фонарик Кости выхватил из тьмы грязную оранжевую каску, какие-то большие шестеренки, проржавевшие и кучей сваленные у стены. Каменные своды были укреплены железными толстыми балками, но по пути все равно попадались обвалы, через которые приходилось перелезать.
В одном месте потолок обвалился так сильно, что гора камней почти завалила проход. Антон осторожно влез на кучу и подозвал остальных.
— Смотрите. — Он показал на лаз под самым потолком и гладкий склон по ту сторону обвала. — Похоже, здесь постоянно кто-то лазает. Видите, какая дорожка? Она не могла стать такой гладкой сама по себе.
— Или здесь часто кого-то волокут, — тихо добавил Костя.
Майя взглянула на него и встретила блестящий в свете фонариков взгляд. Она заметила кое-что еще, но другим не сказала, чтобы их не пугать.
 На стенах периодически появлялись белые линии. Короткие, строенные или сдвоенные. И линии эти не были начертаны поверх камня, они были высечены в нём. Линии казались свежими и белыми, потому что нанесены были значительно позднее, чем шахта была закрыта, и стены успели покрыться слоем грязи. Это были даже не линии.
«Это следы. — С содроганием подумала Майя, — следы от когтей».
— Камни по ту сторону влажные, — заметил Стёпа, — кто-то совсем недавно лез здесь, вода не поднимается настолько в этом месте.
Никто не ответил, потому что разговаривать дальше было опасно: можно было здорово струсить и в панике убежать назад. Поэтому Антон аккуратно пролез в дыру под самым потолком, а потом соскользнул с другой стороны. За ним последовали все остальные. Послышался громкий шаркающий звук и стук осыпающихся мелких камешков.
— Воды тут значительно больше, — хмыкнул Артём.
Грунтовые воды скапливались по ту сторону завала быстрее и доходили ребятам уже до коленей, а впереди их ждало еще одно открытие. Тоннель расширялся и раздваивался. Артём посветил фонариком сначала в правый черный зев, а затем в левый.
— Развилка. Что будем делать? — шепнула Майя.
— Разделимся? — предложил Антон, и, когда ребята синхронно взглянули на него, как на сумасшедшего, поднял руки в защитном жесте, — я пошутил. Хотел разрядить обстановку.
Артём сделал насколько шагов в сторону левого тоннеля, остановился в нерешительности, но потом все же медленно пошел вперед. Майя оглянулась на Антона, тронула его за руку, и он кивнул.
— Стой, — сказал он, выдвигаясь вперед, — не ходи один.
Мальчики приблизились к тоннелю и заглянули в него.
— Этот значительно меньше, и потолок тут более каменистый, не укрепленный балками, — сказал Артём.
— Под ногами илистое дно, — добавил Антон, — кроссовки увязают по щиколотку. А от воды поднимается пар.
— Некоторые тоннели здесь нестабильны, там могут быть обвалы или затопленные ямы. Возвращайтесь, — в тревоге сказал Стёпа. — Я нервничаю, когда вы там одни стоите.
— Мы всего в нескольких шагах, Стёпыч, — проговорил Антон, по голосу было понятно, что он улыбается, но тон оставался напряженным.
— Идем направо, — Артём уже шлепал по воде к ним, — скорее всего, этот тоннель заканчивается тупиком, судя по скопившемуся грунту под ногами.
Правый тоннель тоже был наполнен паром, поднимающимся от воды. Майя старалась не думать о скапливающихся в штольнях ядовитых газах и тёмных обрывах. Её успокаивал вид прозрачной воды под ногами и просматривающиеся сквозь неё рельсы. Пока они видны, им не грозит провалиться в какую-нибудь внезапную дыру.
— Пол уходит вниз, — заметил Стёпа, — я чувствую наклон.
— Вода скапливается в самом низком месте, — мрачно произнёс Костя, — надеюсь, нам не придется плыть.
По мере того, как друзья осторожно продвигались дальше, вода поднималась. Когда она коснулась шорт, Майя внезапно осознала, что от холода у неё сводит ноги, а тоннель все спускался и спускался. Идти становилось все тяжелее. Ноги увязали в илистом дне, черная плещущая гладь воды зловеще поблёскивала в тусклом свете, но выше пояса, к частью, так и не поднялась. Майя постоянно светила себе под ноги, чтобы не выпустить из вида рельсы, но от их шагов вода становилась мутной, и рельсы давно не просматривались.
Вскоре друзья поняли, что тоннель снова поворачивает, но на этот раз довольно круто. Настолько, что впереди обнаружился тупик и угол поворота направо.
 Артём внезапно остановился.
— Что это? — прошептал он, — вы видите? Впереди…
В кругляше его фонарика что-то было. Будто кто-то небольшого роста выглядывал из-за угла. Но фигура была не похожа на человеческую, а больше напоминала неясную расплывчатую тень.
Ребята инстинктивно прижались друг к другу. Плеск воды стал невыносимо громким, потому что остальные звуки исчезли. «Их съела тишина, — подумала Майя в испуге». А неясная тень впереди терпеливо поджидала их за углом.
Стёпа нагнулся, почти нырнул в воду, резко распрямился и швырнул вперед большой камень. Майя сильно вздрогнула и схватила его за руку, когда камень с громким стуком врезался в это, отскочил и вновь утонул в воде. Тень не шевельнулась. Артём решился сделать шаг вперед, остальные шли за ним по пятам.
— Тьфу, да это же вагонетка! — сказал он с облегчением.
Вагонетка, завалившись на бок, лежала прямо за углом. Из-под уровня воды слегка выступала гора черного угля, или переработанной породы. Должно быть, вагонетка давно-давно сошла с рельсов, упала, и по какой-то причине, её не стали поднимать. Или может быть её уронил поток воды, подмывший грунт под ней.
— Вы слышите? — спросил Стёпа.
Помимо плеска воды и их испуганного дыхания, в тоннеле появился ещё один звук — мерный, ненавязчивый шум, уже достаточно хорошо различаемый.
— Этот звук усиливался постепенно, — сказала Майя, — поэтому мы не сразу обратили на него внимание.
— Но что это? — спросил Артём.
— Похоже на шум воды…
Друзья завернули за угол и увидели небольшой подъем, а вскоре вышли к еще одной развилке.
— О, слава Богу, — выдохнул Стёпа, — здесь уже суше.
— Правая ветка уходит вниз, — сказал Артём. Он отошел на несколько шагов и, вытянув шею, вгляделся в тоннель, — смотрите, тут прямо целая река. — Мальчик сделал несколько шагов вперёд.
— Ты что, серьезно? — резко спросил Антон, схватив его за рукав, — не видишь, какое течение?
Майя чувствовала и видела, как вода огибает её ноги и плотным потоком устремляется вправо. Течение было достаточно сильным, чтобы сбить с ног взрослого человека и утащить в чавкающую тьму. Шум с каждым шагом нарастал.
— Я только загляну за угол.
Осторожно ступая, он подошел к повороту, одной рукой держась за стену тоннеля, широко расставив ноги, чтобы крепче стоять. На миг его голова скрылась за каменным поворотом, а затем Артём весь растворился в темноте, пропав из виду.
— Артём! — тревожно позвала Майя.
— Всё в порядке, — отозвался мальчик. Шахта причудливо исказила его голос двойным приглушённым эхом.
— Откуда берется вся эта вода?
— Грунтовые воды, — неуверенно ответил Стёпа, — конденсаты. Гора живая, это её кровь…
— Наверное где-то рядом водосток, — предположил Костя, — либо впереди действительно какая-то ужасно глубокая яма…
— Идите сюда, взгляните. — Голос Артёма снова донёсся из темноты.
Ребята переглянулись. Стёпа пошёл первым, остальные за ним, цепляясь за шершавую стену и друг за друга. Девочка старалась ступать туда, где из воды поднимался сухой край скруглённой стены. На повороте поток становился совсем бешеным, Майя буквально предвидела, как их всех сбивает с ног и тащит вниз, в какую-нибудь адскую яму. Шум воды перешёл в рёв, и теперь от него даже уши закладывало. Но когда они зашли за угол, увиденное повергло их одновременно в ужас и восторг.
— Охренеть можно! — воскликнул Антон.
Ребята вышли на край глубокой пропасти. Противоположная стена пещеры, по которой ползали кругляши их фонариков, была никак не обработана человеком, она ощеривалась неровным камнем и уходила вниз, в темные недра горы. По стене бежали несколько резвых кристально-чистых ручейков. Пропасть была невероятно глубокой, шириной метра в четыре, свет фонариков терялся в темноте, не доставая до дна. Майя посветила вверх и увидела наросшие сталактиты, свисающие далеко наверху, словно исполинские щупальца древнего окаменелого чудовища. Пространство над ними было таким гигантским, что тут вполне могла пометиться небольшая часовня.
Справа на самом краю валялось прогнившее деревянное ограждение, перемотанное полосатой лентой и прибитой табличкой: прохода нет!
Антон подобрал камень и швырнул его в пропасть. Звука приземления они так и не услышали: слишком громко шумела вода. Закручивающийся природной тягой ручей, шириной метра в два, по прорубленному им же желобу, с бешеной скоростью нёсся вниз. Срывался с края и стремительно падал, разбиваясь о выступающие камни.
— Пошли отсюда.
Осторожно ребята повернули назад.
— Стёпа, в этой шахте есть ствол? — спросила Майя.
Он покачал головой.
— Это горизонтальная шахта, — ответил Стёпа негромко, — здесь порода залегала на небольшой глубине прямо внутри горы. Шахтеры выкапывали эти тоннели по мере того, как добывали уголь. А пропасть — природный разлом. Скорее всего, он был здесь еще до того, как возникла шахта.
— Я представляю удивление рабочих, когда они докопались до такой глубокой дыры, — содрогаясь, произнёс Костя.
— Это объясняет, почему шахта до сих пор не затоплена, — сказал Стёпа, — вся вода стекает в пропасть и не скапливается в штольне.
Потянулись вязкие минуты. Вправо, влево, прямо по темной, сырой дороге, спотыкаясь о раскиданные, неожиданные в мутной воде кирпичи и кочки. От холода сводило челюсти. Майя куталась в олимпийку Артёма, дрожа всем телом. Они шли и шли, не разговаривая, друг за другом. Девочка постаралась вспомнить дорогу назад, но сразу потерялась в череде поворотов. Смогут ли они выйти их шахты, или окончательно заплутают в страшных коридорах?
— Чувствуете? — внезапно спросил Костя, — свежий воздух.
Вскоре ребята вышли на небольшое возвышение, потому что воды под ногами почти не осталось, но зато появился ужасный сквозняк, который прохватывал мокрые тела до костей. Майя обнаружила, что у неё стучат от холода зубы и сжала их посильнее. Ветер с тихим, зловещим звуком гудел в темноте.
— Смотрите, — сказал внезапно Костя, схватив девочку за руку.
Друзья остановились. Далеко впереди тоннеля снова виднелась развилка, но левый поворот слегка светился, словно за ним скрывался источник света.
— Может, мы вышли с другой стороны горы? — предположил Антон.
— Нет, — покачал головой Костя, — гора большая, мы идем всего около двух часов…
«Два часа, — в отчаянии подумала Майя, — и еще два часа дороги на велосипедах, а потом еще Бог знает сколько мы карабкались по лесной тропке в гору и дрались с Горским! Слишком много времени прошло. Слишком…»
— Идем, — решительно сказала она.
Стараясь ступать осторожно, девочка двинулась вперед. Фонарики они выключили и шли теперь прямо на свет. Стало понятно, что Костя прав, и свет этот ничего общего не имел с дневным. Слишком он был желтым и неровным, как пламя свечи. И потом, когда они вошли в шахту, хмурое небо уже гасло. Сейчас снаружи сгустились сумерки.
 Свет становился все ярче, Майя опасливо заглянула за угол, а потом не закричала, нет, она резко и громко вдохнула воздух. Лицо её отразило чистый ужас и еще сложную эмоцию горечи, облегчения, и скорби.
— Майя!
Не слушая, выдернув руку и чьей-то ладони, которая попыталась её схватить, девочка кинулась вперед.
Тоннель вывел их в небольшое помещение с остатками каких-то труб и заржавевших частей непонятного механизма. В помещении этом, должно быть, раньше находилась электрическая подстанция, на бетонных платформах, расположенных возле стены, когда-то стояли аккумуляторные батареи, которые заряжали электровозы, а в середине была прямоугольная яма в человеческий рост для ремонта этих электровозов, заполненная кристальной водой.
Сейчас платформы были пусты, все, кроме одной, на которой лежало безжизненное тело мальчика.
— Руслан!
Не заботясь о том, что голос её звучит слишком громко в тишине шахты и может потревожить что-то, что не должно жить, Майя подбежала к брату.
Запястья и стопы его были целы, крови нигде не было, но, весь обмякнув, он лежал белый, словно простынь. В изголовье стояла оплывшая свеча, кругом импровизированного алтаря были нарисованы символы, ими были покрыты все стены помещения! В руки мальчика, сложенные на груди, была вложена черная карта. На этот раз без каких-либо рисунков. Просто черный прямоугольник.
Майя вырвала карту из рук брата и отбросила в сторону, схватила его за плечи, приподняла и пару раз хорошенько встряхнула.
Подбежали мальчики.
— Погоди, положи его обратно, — приказал Антон. Он тут же приоткрыл Руслану веки и посветил фонариком. — Зрачки реагируют, — сказал он, отдал фонарик Стёпе, прижал пальцы к шее мальчика, — и пульс есть. Он жив.
— Тогда почему он не приходит в себя? — по лицу Майи покатились слезы.
— Мы должны уходить отсюда, — в панике проговорил Костя, оглядывая символы на стенах. Глаза его были огромными от ужаса. — Мы нашли Руслана, теперь давайте уберемся отсюда как можно скорее.
— Согласен, — быстро сказал Стёпа, лихорадочно светя фонариком то в правый, то в левый рукав тоннеля.
— Почему он не приходит в себя? — снова закричала Майя, — почему он так лежит, что с ним?
— Майя, — Артём взял её за руку, мягко, но настойчиво развернул к себе, — Руслан жив, это главное, что с ним такое мы сможем понять снаружи. Нельзя здесь оставаться. Стёпа…
Но руководить было не нужно. Стёпа был самым сильным из них, и он уже поднимал Руслана на руки под голову и колени.
— Нет, так ты не сможешь долго его нести, — сказал Костя, быстро вытащил ремень из брюк и скомандовал, — возьми его на спину, а я привяжу сверху, чтобы не упал. Так вес будет распределен лучше, и ты не устанешь.
Майя помогала взгромоздить Руслана Стёпе на спину, Костя в спешке привязывал его ремнем к Стёпиной груди. Артём и Антон внимательно следили за тоннелями. Свеча мигнула, зачадила и погасла, догорев.
— Готово! Можем ухо…
Это произошло внезапно. Поверх голов ребят что-то пронеслось, бестелесное, большое, сильное и живое.
Майя почувствовала, как нечто задело её макушку, то же произошло с остальными, потому что они все разом пригнулись, вскрикнув. Артём выронил фонарь, который, отскочив от бетонной платформы, упал прямо в наполненную водой яму, мигнул и погас. И в этот же момент Антона, который стоял дальше от всех, будто схватили за ноги и дернули.
Мальчик упал лицом вперед, разбив себе нос о мокрые камни, закричал, выпустил фонарик из руки. Что-то протащило его назад в правый тоннель несколько метров и отпустило до того, как Майя, Стёпа и Костя направили туда свои фонарики. Девочка успела заметить огромную черную фигуру, метнувшуюся будто сквозь стену.
— Антон!
Костя кинулся к другу, чтобы помочь ему подняться, держа фонарик высоко над головой. Антон зажимал нос ладонью, сквозь пальцы капала кровь. Он ухватился за холодную руку Кости, но встать на ноги не успел.
Друзья услышали звук. Невозможно было понять, откуда он исходил, казалось, отовсюду! Тяжелое, рокочущее дыхание, похожее на предсмертные хрипы. Зловещее, издаваемое смертельно опасным существом, слишком сильным для пятерых маленьких детей.
Антон замер на полу, его глаза широко раскрылись от ужаса. Костя выпустил его руку и завертелся рядом, лихорадочно светя фонариком. Его луч хорошо выделялся в воздухе из-за витающей в нём мелкой пыльной взвеси и пара. Звук усилился, Майя тихо взвизгнула, испугав мальчиков еще больше, но её тонкий голос внезапно подействовал отрезвляюще.
— Где оно? — всё ещё вертясь на одном месте, в панике спросил Костя. У его ног сидел Антон, который больше не обращал внимание на окровавленное лицо, а только вертел головой и пытался смотреть во все стороны сразу.
— Мы должны уходить, пока оно не вернулось, — решительно проговорил Артём, — давайте, шевелитесь, идем!
— О, Господи, Боже, Боже… — без конца повторял Стёпа, подтолкнув Руслана повыше. Голова у брата Майи мотнулась из стороны в сторону, но в себя он так и не пришел.
Антон поднялся на ноги, они с Костей вместе попятились назад. Из противоположного тоннеля послышался громкий треск. Друзья стремительно обернулись, но в лучах фонариков ничего нового не появилось, все тот же залитый грунтовыми водами пол, влажные скругленные стены и черный зев, уходящий вдаль под гору.
— Оно приближается, — сказал Антон высоким голосом, — вы слышите?
Мерзкий, хлюпающий, стонущий и вскрикивающий словно в бесконечной муке звук, многократно усилился. Теперь он исходил прямо от каменных стен. Майя оказалась зажатой между спинами мальчиков, которые обступили её и бездыханного Руслана с четырёх сторон. Артём бросил на пол рюкзак, быстро достал из него нож, и рогатки. Они вооружились, натянули пяты до предела и целились во тьму.
Но вдруг в монотонном, зловещем рычании Майя заметила цикличность. Звук повторялся раз за разом. Сначала он был тихим хриплым завыванием, затем следовало три захлёбывающихся всхлипа, потом пауза, и снова душераздирающий хриплый, длинный стон, пауза, два завывания, громкий натужный крик, и все повторялось заново. По кругу.
— Этот звук повторяется, — сказала девочка, — но эхо сбивает с толку, поэтому кажется, что звук каждый раз разный. Прислушайтесь…
Мальчики оглянулись на секунду на неё и застыли. Через минуту они убедились в том, что она права. Звук действительно повторялся. Артём сделал шаг вперед, в тот тоннель, где Тень попыталась утащить Антона.
— Что ты делаешь? Вернись! — громким шепотом проговорил Стёпа, но Артём лишь выставил ладонь в его сторону, прося тишины.
— У меня есть идея, — сказал он тихо и двинулся вперед, друзья сопровождали его «столбиками» фонариков.
Артём отошел на приличное расстояние, ненадолго скрылся во тьме, а потом вернулся в световые кругляши с каким-то предметом в руках. Когда он подошел поближе, вместе с ним усилился и звук, но потом он нажал на кнопку, и звук оборвался.
В руках у Артёма был старый кассетный магнитофон.
— Что за черт?! — воскликнул Костя.
Артём поднял растерянный взгляд от магнитофона в своих руках на друзей, и в этот момент из тоннеля, откуда пришли ребята, внезапно, шатаясь, появилась темная фигура, а за ней еще одна. Они выросли словно из-под земли: двое, люди из прошлой жизни, из жизни до чёрной шахты в горе.
Костя, первым узнавший их, прыгнул вперед, сам не зная, зачем. Дрожащий свет фонариков выхватил грязные, свалявшиеся длинные патлы, острые плечи, на которых болталась рваная футболка. Малашин! Не смотря на ужас, Майя испытала удивление. Они что, всё это время шли за ними?
— Мушка… жужжала…в сетку попала…
От хриплого, размеренного и прерывающегося голоса, у Майи по спине побежали мурашки. Она попятилась. Это был Горский.
Одежда на нём висела оборванными грязными тряпками. Он был мокрый до пояса: как и они все, шел по холодной воде. Пол лица у него было содрано в кровавое месиво среди которого блестел уцелевший глаз. Впалые щёки, исцарапанная лысая голова и волчьи глаза, огромные и безумные.
Виталий пошатывался, припадал на правую ногу, левую берёг. Майя ошалело оглядывала его с ног до головы снова и снова. Она не могла поверить, что он последовал за ними в таком состоянии.
— Я вижу, кувырки с обрыва не пошли тебе на пользу. — Неожиданно сказала она. Краем глаза она уловила, какое-то движение в темноте, сразу за спиной Виталия.
Горский осклабился. Окровавленная сторона его лица исказилась.
— Мелкая сучка, — выплюнул он шепеляво, будто падение в овраг лишило его нескольких зубов, — я тебя удавлю голыми руками, закопаю в этой шахте, и мне за это ничего не будет. Совсем ничего, потому что твои кости тут никто не найдёт.
Малашин засмеялся, но как-то нервно и совсем невесело. Он, остановившись за плечом Виталия, тревожно поглядывал то мимо ребят, то во тьму коридора, то назад. Сергею что-то слышалось, но он не был уверен, что именно.
— А силёнок-то хватит? — вдруг громко спросил Артём, шагнув вперед и становясь возле Кости.
 Маленькие, глубоко посаженные глазки Горского свирепо вперились в лохматый силуэт мальчика. Он посветил Артёму прямо в лицо, отчего тот поморщился, но решительности не потерял.
— Я запомнил: не вывозишь — не лезь. — Резко произнёс Артём.
— Тебе следовало бы поблагодарить меня за совет, — прошипел Горский.
Майя остро уловила опасность еще до того, как позади Виталия и Малашина что-то бесшумно завозилось в темноте. Она в ужасе смотрела поверх их плеч и просто не верила в то, что видела.
— А тебе следовало бы обернуться. — Звенящим от волнения голосом ответил Артём.
Должно быть, именно взгляды друзей, направленные мимо них, заставили Горского и Малашина медленно развернуться. Сам Виталий явно ничего не ощущал.
За ними из тьмы сырой промозглой шахты соткалось огромное, красноглазое существо и уставилось сверху вниз немигающим взглядом. Оно возникло из ниоткуда, просто появилось за их спинами бесшумно, стремительно, страшно.
Малашин весь скукожился, словно на него вылили ушат ледяной воды, а потом издал пронзительный, полный ужаса вопль. Сергей, не мешкая, резко развернулся, засучил руками и сорвался с места, разбрызгивая воду во все стороны. Его крики ужаса неслись по темных коридорам вслед за ним. Майя увидела, что Малашин выронил фонарик, который всё еще горел на полу, отлетев к стене.
Горский не кричал. Он застыл, запрокинув голову, с широко раскрытыми глазами. Единственное, что он успел выговорить перед тем, как острые, слово бритвы, когти пронзили его сердце внутри грудной клетки, было:
— Что за?! — А потом тело его неестественно дёрнулось и повисло в воздухе. Острые когти пронзили его насквозь.
Крик Майи был таким громким и пронзительным, что мальчики подскочили, а потом закричали и сами. Их крики подхватил гуляющий в штольне сквозняк и унёс прочь.
Сбросив обмякшее тело Горского в сторону, Тень повернулась к друзьям. Она была огромной, почти касалась потолка, в ширь занимала весь тоннель от стены до стены. Очертания Тени терялись во тьме, сливались с ней, растворялись. У неё были покатые плечи, длинные руки, спускающиеся ниже колен, как у гориллы. Вокруг тела её, словно кошку, обворачивал чешуйчатый хвост. Там, где должна была находиться голова, не было ничего, и Майя догадалась, что существо было горбатым. Голова находилась ниже линии плеч, там, где тускло светились красные точки, оттуда же исходило рокочущее дыхание. Существо не стояло на месте, оно покачивалось из стороны в сторону, и девочки услышала еще один леденящий звук: скрежетание. Она опустила взгляд вниз и увидела длинные блестящие когти, задевавшие мокрые камни штольни.
— Стреляйте! — закричала Майя, — стреляйте скорее!
Мальчишки вскинули рогатки. Антон далеко оттянул пяту и отпустил. Камень полетел вперед, миновал Артёма и будто провалился сквозь Тень. Еще один выстрел сделал Костя, и его камень так же не попал ни во что. Артём тем временем, находившийся ближе всего к существу, медленно пятился назад, всё еще сжимая в руках магнитофон.
Существо подняло лапу, в свете фонариков сверкнули три острых когтя,  оно замахнулось и резко ударило. Артём попытался отскочить, но длинные когти, оставившие белые полосы на стенах шахты, достали его наискось, от плеча до бедра. Магнитофон с неожиданно громким звуком упал на мокрые камни. Артём на одну невероятно длинную, вечную секунду выгнулся струной, поднявшись на цыпочки, словно в балетной сцене, вскрикнул от боли — лицо его исказилось мукой! — и упал.
— АРТЁМ!
— Отойди от него, тварь! — заорал вдруг Костя, ринувшись вперед.
С пола он поднял обломок доски, выставил его перед собой острой стороной, как копье, попытался ударить ею существо, но огромная Тень небрежно выбила доску из его руки. В этот момент Антон и Стёпа выстрелили из рогатки. Выстрел Антона снова оказался холостым, а камень Степы попал твари прямо в глаз, выбил его, и глаз, вращаясь и всё еще (невероятно!) светя красным светом, отлетел к стене, где и погас. Костя тем временем попытался оттолкнуть Тень, но она вновь широко полоснула когтями, и он вынужден был отскочить.
И вдруг случилось невероятное. Тень заговорила.
— Уходите отсюда, и останетесь в живых. Мне нужен лишь один, все остальные могут уйти. — Голос у существа был мелодичный, даже напевный, мужской, но высокий. Слова выходили слегка неясными и приглушенными. Когтистая лапа медленно поднялась и показала на скорчившегося на полу Артёма, — вот этот уже не жилец. Оставьте меня, уходите, и я сохраню вам жизнь.
Майя оттолкнула с дороги Стёпу и Антона, прыгнула вперед, дрожа всем телом. Она могла думать лишь об Артёме, который лежал в луже и не шевелился.
— Кто ты? — крикнула она во всю мощь легких, — говори, иначе я тебя уничтожу!
Последовавшая пауза была заполнена тяжелым дыханием мальчиков и страхом, потом Тень ответила нараспев.
— Я — тот, кто девять дней провисел на Священном Древе. Я, прошедший семь ступеней Посвящения, раздвинувший границы своего сознания, я тот, кто не побоялся перейти от слов к делу, кто доказал свою силу, мудрость и власть. Я — спаситель, я — маг, я — ангел во плоти. Мне даровано бессмертие! Я буду жить вечно, и буду вечно охранять вас от искушения и страданий. Отойди, девчонка, иначе разделишь судьбу своего друга.
Существо распростерло руки в стороны, став еще больше. Один немигающий красный глаз смотрел прямо на Майю.
— Майя, уходи оттуда! — крикнул Стёпа.
— Тебе для этого был нужен мой брат? — спросила она дрожащим голосом, — чтобы избавить от страданий?! Ты для этого убивала других детей?!
— Твои уста не достойны произносить эти слова, девчонка, ты не ведаешь, о чем рассуждаешь.
Тень обернулась к Артёму, лежащему подле её ног, протянула к нему когтистую лапу. В темноте по-прежнему было плохо видно, свет от фонариков был слишком слаб, чтобы открыть тайну загадочного существа. Еще немного и оно коснётся Артёма страшными бритвами когтей.
Майя внезапно, абсолютно не к месту вспомнила Красную Крепость, посреди теплого леса, облитую закатными лучами уютного солнца. Зимний вечер, темный кабинет биологии и жест мушкетеров, решивший, что она тоже должна играть в Игру. Сугроб, в который её так давно опрокинул Артём, его румяные с мороза щеки и две родинки под ухом. Лихой танец, на который её пригласил Антон, добрую улыбку Стёпы и россыпь белых подснежников в мокрой проталинке. Карточку Незримой Богини, подаренную Костей и взгляд его янтарных глаз. Снежинки, которые падали на щеки, пока Артём обнимал её посреди школьного двора в последний снегопад. Его черные глаза, его кудрявые непокорные волосы, пахнущие мылом.
Дрожащие в собственной робости и одновременно решительные слова, повторённые многократно в полутьме разными мальчишескими голосами: «Я люблю тебя, Майя».
 «Иногда достаточно просто показать решительность. Даже если страшно или больно, ты всегда должен быть готов дать отпор. Я никогда не поверю, что у писателя не найдется слов. Они найдутся для любого случая, даже для самого страшного…»
Девочка почувствовала, как мощное, болезненное, разрывающее чувство поднимается из её груди к щекам вместе с обжигающим румянцем, сметая жалкий страх и инстинкт самосохранения, всякие доводы разума. Майя набрала воздуху в грудь и громко крикнула:
— Это я тебя создала!
Тень замерла, как ей показалось, в недоумении и плавно повернулась обратно. Девочка сделала шаг вперед, оказалась почти вплотную к неведомому опасному существу, так, что почувствовала затхлый, несвежий запах, похожий на гнилостное дыхание. Она запрокинула голову, чтобы смотреть в единственный красный глаз и твердо проговорила:
— Я изгоняю тебя, уходи туда, откуда ты появилась, и никогда больше не возвращайся! Ты не сможешь тронуть Артёма, ты не сможешь тронуть никого из нас, потому что я — Незримая Богиня, и я изгоняю тебя навсегда из этого мира! Убирайся!
С каждым словом голос девочки становился все громче, пронзительнее,  он заполнял все темное пространство шахты от пола до потолка, от стены до стены, по всему телу тоннеля! Последние слова Майя кричала так громко, как только могла, а потом выставила перед собой ладони, будто отталкивая Тень, изгоняя её навсегда.
Ей показалось, что сквозняк штольни треплет на ней голубые, нежные, длинные одежды. Она ощутила на коже шёлк, нежнейший шифон и еще какие-то невероятные ткани, которые ткали на своих искусных станках, а потом вышивали вручную лесные эльфы: ткани из гибких стеблей ив, прибрежных, зеленых трав, растущих на песке Мрассу, и воздуха, бездонного небесного пространства.
Её тело больше ничего не весило, она левитировала — ЛевиОса, а не левиосА! — преодолела гравитацию! Могущественная, (от дружбы, от любви!) Майя превратилась в Незримую Богиню.
Вспышка и оглушительный хлопок заставили Стёпу, Костю и Антона закричать и пригнуться. Майя слегка вздрогнула, когда что-то со свистом на огромной скорости пронеслось в сантиметре от её правого уха. За её спиной что-то на долю секунды вспыхнуло. Потом грохнуло еще раз. Тень перед ней застыла на мгновение, а затем медленно завалилась назад и шумно упала на каменистый пол штольни…
***
…Я увидел их спустя час блуждания в мокрой темноте. Сердце моё упало, детей было не трое, их было семеро: один, привязанный к спине толстяка, судя по всему, был без сознания. Еще два мальчика стояли поодаль, еще двое лежали на полу в луже без движения. И девочка! Я узнал их, они сидели в моём кабинете месяц назад.
У меня возникло стойкое ощущение, что я пришел поздно. Как можно тише я подкрался к поперечному тоннелю и выглянул из-за угла, держа пистолет наготове. Но они не заметили бы, даже выскочи я прямо перед ними. Всё внимание детей было приковано к высокой нечеловеческой черной фигуре, занимающей все пространство тоннеля от пола до потолка.
«Что за черт!» — ошеломленно пронеслось у меня в голове.
Сперва мне показалось, что это медведь, но света было слишком мало, чтобы разглядеть его подробнее. Да и откуда мог взяться медведь так глубоко в шахте?! И потом, я же своими глазами видел дневник в доме Кусыкина…
 От вида существа мороз продирал по коже. Прямо перед ним стояла маленькая девочка с грязным лицом и пыльной золотой косой, в мокрой одежде, облепляющей её тело. Стояла, ничуть не робея, смело глядя ему прямо в глаз. «Почему-то один!» — снова потрясенно подумал я. А потом она закричала так пронзительно, какие-то странные, абсурдные слова. Я хотел предупредить, чтобы она уходила, но голос застрял в глотке. Существо тем временем подняло исполинскую лапу, при этом задев стену с противным скрежетом, замахнулось. И тут ко мне пришло понимание: у меня есть лишь доля секунды, чтобы предотвратить трагедию.
Перед моими глазами в какой-то абсурдной круговерти, пронеслись лица отца и матери, брата, племянника, отца Макария и моей Людочки. Я вдруг ясно осознал, что вся моя жизнь двигалась к этому моменту. Что всё мною пережитое готовило меня для этого мгновения. Я должен был оказаться здесь, в шахте, чтобы спасти несколько невинных душ! Никогда ещё я не ощущал себя таким нужным вселенной, таким необходимым, и самому себе не принадлежащим.
Я вспомнил всех этих детей, с перерезанными запястьями, обескровленных, изломанными куклами лежащих в мученических позах, вспомнил тела с глубокими ножевыми ранениями. Во мне вскипел гнев. Такой сильный и всепоглощающий, что тело, проигнорировав разум, стало действовать само.
«Ну уж, нет, дрянь. Сразу семерых ты не получишь…» — мелькнула последняя мысль. Позже я подивился собственной безрассудности: стрелять в темноте, совсем рядом с ребенком было чрезвычайно рискованно.
Прицелившись в единственный красный глаз твари, я выстрелил ровно в тот момент, как девочка прокричала: «Убирайся!» и сделала резкий жест двумя руками. Клянусь, между её ладонями я увидел вспышку света, которой, конечно же, быть там не могло. Золотистые волосы взлетели справа от её лица. Если бы она сделала случайный шаг, я бы застрелил её, но она осталась стоять, словно пригвождённая намертво к этим мокрым камням.
Послышался вскрик. Пуля врезалась во что-то, что было неживым, и, судя по звуку, металлическим, но существо неуклюже отпрянуло от ребенка. Я быстро прицелился, на этот раз метя ниже, в середину тела монстра, и выстрелил. На этот раз звук был правильным, с каким обычно пуля влетает в человеческое тело. Существо покачнулось и свалилось навзничь с грохотом, отразившимся многократно в гулком подземелье…

***
… Майя все таращилась и таращилась на упавшую огромную тушу целую вечность, пока не услышала стон.
Артём пришел в себя, очнувшись от шока. Девочка тут же кинулась к нему, приподняла его голову, заглянула в глаза.
— Как ты? Дай взглянуть.
К ним торопливо подбежали друзья. Костя осветил фонариком окровавленную футболку Артёма, на которую было страшно смотреть.
— Отойдите, — гаркнул знакомый голос, и Майя подняла голову, впервые заметив, что в шахте они больше не одни. Она узнала следователя, приходившего к ним в дом сегодня утром.
Он оттолкнул в сторону Костю, присел возле раненного мальчика, быстро и профессионально осмотрел его. Под футболкой оказались длинные глубокие порезы. Двумя часами позже врач скорой помощи сообщит заливающейся слезами матери Артёма, что лезвия скользнули в паре миллиметров от жизненно важных кровеносных сосудов на шее и чудом не задели селезенку, пройдя наиболее глубоко именно в правой стороне живота.
Асанаев лишь мельком взглянул на Горского, бесформенной кучей лежащего рядом: ему хватило секунды, чтобы понять — парень мёртв.
— Георгий Алексеевич, Артём будет жить? Пожалуйста, скажите!
Смелость — странная штука. До тех пор, пока она не проявится в самый критический момент, ты можешь даже и не подозревать, что она имеется. Сейчас по лицу Майи одна за другой катились слезы, голос походил на жалкое мяуканье, не было сил даже подняться на дрожащие, замерзшие ноги. И сейчас её определенно нельзя было назвать смелой.
— Большая кровопотеря, — сухо ответил следователь, — эй, парень, снимай рубашку, моей будет маловато. Нужно срочно его перевязать.
Костя без лишних вопросов отдал свой фонарик Стёпе и принялся расстегивать пуговицы.
Пока Асанаев осматривал и перевязывал Артёма, мальчики подошли к Майе. Антон обнял её, пытаясь утешить, от этого слёзы потекли ещё сильнее. Стёпа и голый по пояс Костя потрепали её по плечу. Девочка размазывала по лицу сопли и все никак не могла остановиться. У неё начиналась истерическая икота.
— Майя? — донеслось слабое и внезапное из-за спины Стёпы.
Руслан открыл мутные глаза и вяло пошевелился.
— Руслан!
Она кинулась к своему братишке, помогла ему слезть со Стёпиной спины. Они усадили Руслана на одну из бетонных платформ. Он был словно пьян и плохо соображал.
— Где… что случилось? Почему так темно?
Майя могла только обнимать его и шептать, что все будет хорошо.
— Ты сможешь идти самостоятельно? — спросил подошедший следователь. В крепких руках он держал Артёма. Майя не могла оторвать взгляда от кровавых кругов, расползающихся по его футболке и стремительно пропитывающих рубашку, которой его перевязали. Лицо его, в ореоле черных кудрей, бледным пятном выделялось в темноте.
— Я… да, кажется, смогу, — промямлил Руслан.
Медленно, поддерживая друг друга, они шли обратно. Определенные трудности возникли, когда пришлось протаскивать теряющего сознание Артёма через узкий лаз над обвалом. Майя на всю жизнь запомнила эту дорогу по заброшенной шахте. Никогда ей не было так страшно перед смертью, никогда! Ни в момент столкновения лицом к лицу с Тенью, ни потом, вплоть до глубокой старости.
Свежий воздух пахнул на них внезапно, на фоне глубокой подземной темноты, аркообразный выход казался более светлым и… живым. Майя взглянула на обмякшего в руках Асанаева, окровавленного Артёма, дотронулась до его холодной руки.
— … Вы помните Шир, мистер Фродо? — прерывающимся от слёз голосом прошептала она. — Скоро придёт весна. Расцветут все сады. И птицы будут вить гнезда в орешнике. И наши будут сеять ячмень на низинных полях. И есть первую землянику со сливками. Вы помните вкус земляники?..
Следователь, нёсший бесчувственного мальчика, как-то странно глянул на неё. Рука Артёма в дрожащих пальцах Майи так и не двинулась.

Глава двадцать первая. Тайная Гавань: Лето

Теплый ветер принёс застарелые, твердые, скрюченные от жары, сухие листья — предвестников будущей осени. До конца лета оставалось три недели, но август — знойный и беспощадный — выжег полевую траву, выдул ветрами и вымыл грозами свежие краски из лесов, принёс холодные осенние ночи.
Продуваемое поле за Междуреченском, было таким чистым и огромным, что даже гуляющий в нём буйный ветер казался лишь жалким странником, заблудившимся в степи. Майя стояла между двумя рядами могил. К небольшому, скромному холмику она пошла одна, никого больше не пустила, хотя дядя и тётя сопровождали её в этом скорбном пути.
Волосы девочки были распущены, золотые пряди полоскались на ветру, хлестали по глазам и плечам. На ней было то самое голубое платье, которое она надела на день рождения Артёма, только сейчас Майя не казалась сама себе красивой.
Могила перед ней заросла травой. Дешевый деревянный крест слегка накренился. Девочка опустилась на колени и долго выдирала руками сорняки, погружаясь пальцами в могильную землю. Потом поднялась, не обратив внимания на запылившийся подол платья, попыталась выровнять крест, но у неё не вышло: он снова завалился на сторону. Тогда она нашла несколько твердых комков земли, снова толкнула крест и подкинула их в образовавшуюся щель между деревянным основанием и спрессованной землей. Это помогло: крест уже не так сильно косил.
Майя еще немного постояла над могилой, чувствуя, как подкатывают сухие, безнадёжные слёзы, а потом услышала тихие шаги позади себя. Теплые ладони осторожно коснулись её плеч. Она на мгновение закрыла глаза, чувствуя, как прорывается плотина внутри её души. Почему именно это легкое, невинное прикосновение, заставило слёзы брызнуть из глаз? Почему все то время, что она провела на могиле, ей ни разу не захотелось заплакать так сильно, как сейчас?
Девочка, не отрывая взгляда от креста, который снова слегка свалился в сторону, склонила голову на подставленное плечо.
— Раньше я уже была здесь, — сказала она едва слышно, — со мной тогда сюда пришёл соцработник. Один из тех, кто понятия не имел, что со мной делать, когда умерла мама. Это был молодой парень-психолог. Он привёл меня сюда и попытался что-то говорить о лучшем мире, о смирении и вечном круге жизни… Наверное, он хотел помочь, но я довольно грубо его прогнала. Теперь жалею об этом. Он правда хотел мне помочь…
За её спиной шмыгнули носом, сжались крепкие костлявые пальцы на её плечах, ко лбу прижалась теплая, румяная щека, на глаза упали чёрные пряди, отросшие до того, что из них можно было уже плести косички. Девочка зажмурилась, покосившийся крест исчез из поля зрения, и она, дёргаясь всем телом, мучительно, горестно завыла.
Артём принял её слезы стоически, ни разу не покачнувшись и не отойдя от неё ни на шаг. Впоследствии Майя часто вспоминала этот момент. Насколько ему, должно быть, было неловко, находиться под пристальным взглядом тёти и дяди и так обнимать её. Но он не мог поступить иначе. Артём знал, кто он, кем он стал для неё, и ни разу не заставил в нём усомниться.
— В следующий раз мы посадим здесь цветы, — сказал он ясным голосом, показавшимся слишком звонким, слишком живым здесь, на кладбище, — нужно спросить у мамы, она знает цветы, которые не требуют частого полива и неприхотливы. Такие, знаешь, желтые. Твоя мама любила желтый цвет? Мы посадим их здесь, и они заплетут всю могилу красивым ковром. Тут будет очень здорово, солнечно…
Он ещё что-то говорил, Майя уже не слушала слов, слушала лишь голос. Плакала и слушала, а потом Артём мягко увёл её с могилы матери. Всю дорогу обратно они сидели на заднем сидении дядиной машины, рука в руке. Майя смотрела на набрякшие тучи, лениво проплывающие по небу, и чувствовала, как он перебирает её пальцы, мокрые от слёз.
— Почему ты подошел ко мне? — спросила она тихо.
Артём сразу понял, про что она спрашивает. Он снова неловко шмыгнул носом. После того, как, падая в шахте лицом вниз на острые камни, он сломал себе перегородку, его преследовал насморк.
— Прости, ты сказала, что хочешь остаться одна, но, когда я увидел, как ты пытаешься поправить крест, просто не смог на это смотреть.
Майя повернула мокрое лицо и подарила ему теплый взгляд.
— Спасибо, что поддержал меня, Артём.
***
Тремя неделями раньше Майя, свернувшись калачиком на жесткой незаправленной кровати, смотрела, как по вылизанным дорожкам, среди газонов больничного сада, ковыляют выздоравливающие старушки. Она приходила в палату к Артёму к девяти часам, в самый ранний час, когда можно было входить посетителям, и уходила в самый поздний — в семь вечера. Носила ему фрукты, пирожки, супы, книги, рисунки, свои маленькие рассказы, которые сочиняла специально для него.
В первое время ей постоянно казалось, что он умрет, и отвести её от кровати Артёма удавалось только Вале. Тётя находила нужные слова, чтобы заставить девочку возвратиться домой, принять душ, отдохнуть, а уже потом снова возвращаться в больницу.
Майя помнила, как к ним торопливо побежали какие-то люди, стоило им выйти из шахты в душную, влажную, послегрозовую ночь. Она видела, как у уставшего следователя забрали Артёма, а из её собственных рук и из рук Степы — Руслана.
Ночь в темном лесу казалось светлой, как день. Луна светила ясным светом, воздух сладким потоком хлынул в легкие. Заплаканное лицо Майи и тело, облепленное мокрой одеждой, холодило ветром. Кругом было полно народу, светили фонари, ослепляя, все суетились, что-то делали. Артёма уложили на носилки. Над ним тут же склонились врачи в белых халатах. Майя старалась не выпускать брата из виду, но и его тоже усадили и стали осматривать, а её оттеснили в сторону.
Девочка увидела, как к её друзьям бросаются их родители. Мать Антона с пронзительным криком прижала его к груди, и он поморщился: его лицо, всё в царапинах и ссадинах, кровоточило. Мать Стёпы, увидев сына, рухнула в слезах на землю, Стёпе пришлось её утешать и поднимать за руки. Родители Кости молча схватили его и увели, Майя увидела друга в следующий раз только в кабинете Асанаева, на допросе. Костя в первые дни даже к Артёму в больницу не приходил.
В какой-то момент к ней подбежали Валя и Андрей, заключили её в объятия, и она снова расплакалась, вжавшись лицом в тетину шею. Они гладили её по спине в четыре руки и утешали. Девочка хорошо помнила раскачивающиеся сосны высоко над ними, в тёмном небе. Тётя с дядей обнимали её, а она смотрела вверх, на строгие, колючие кроны.
— Как Руслан? — спросила она, заикаясь, когда первые эмоции схлынули, — он был долго без сознания. Что с ним сделали?
— Он в порядке, — ответил дядя. Его голубые глаза были обведены черными кругами. Она не видела дядю всего несколько часов, но за это время он словно постарел на десяток лет, — врачи говорят, это был хлороформ. С ним все будет хорошо.
— Несите его вниз, срочно! Требуется экстренное переливание!
Девочка тревожно оглянулась и увидела, как мимо торопливо пронесли Артёма на носилках. Скорая не могла подъехать сюда по крутой узкой тропе, поэтому его нужно было спустить вниз по склону к дороге. За носилками бежала его мама.
Майя посмотрела на тетю, и та всё поняла без слов.
— Иди. — Сказала она, — иди с ним. Андрей, проводишь её?
Дядя кивнул без каких-либо вопросов. Майя поцеловала Руслана в щёку и побежала за врачами, унёсшими Артёма. Дядя не отставал. К тому времени, как Артёма донесли до кареты скорой помощи, он снова ненадолго отключился и пришел в себя уже в дороге, уже после того, как Андрей успел поругаться с врачами, не желавшими пускать Майю в машину.
— Она — не родственник, — уперся рослый санитар, — мы не можем возить весь цыганский табор друзей по больницам! Это вам не маршрутное такси!
— Эта девочка всё равно что родственница нам! — вдруг отрезала Марина Ивановна, — она едет с нами. А если мы и дальше будем терять время, я напишу на вас жалобу!
— Я заберу тебя из больницы, Майя! — крикнул Андрей в закрывающиеся двери скорой помощи.
Всю дорогу до городской больницы Майя не отрывала взгляда от Артёма. Она не могла назвать себя религиозной, но сейчас пожалела, что не знает ни одной молитвы, поэтому обращалась к Богу просто так, своими словами. Девочка просила сохранить Артёму жизнь, и ей было так больно, так ужасно больно в груди. Майя вдруг поняла, что ещё одной скорби её сердце не сможет вместить, просто разорвется, или она станет кем-то другим, не самой собой, если… если…
— Всё будет хорошо, — Марина Ивановна потянулась к её руке. Майя догадалась, что она наблюдала за её лицом.
Артём слегка пошевелился и открыл глаза. Когда он увидел мать и подругу, несмотря на сильную боль, улыбнулся. Девочка почувствовала, как слезы снова потекли по едва подсохшим дорожкам на её щеках.
— Эй, — едва слышно проговорил Артём, — не плачь, я еще живой.
— Таким и останешься, — улыбнулась она сквозь слезы, — ты еще не дочитал Властелин Колец и мой новый рассказ.
— Да, сейчас идет война за Минас-Тирит, — в его черных глазах была лишь бесконечна теплота, — Леголас и Гимли соревнуются, кто больше орков завалит. Я хочу знать, кто выиграет, так что повременю, пока не дочитаю.
Майя кивнула, вытерла щеки рьяным движением.
— Знаешь что? Мы пойдем с тобой в кино на вторую часть Властелина Колец. Она должна выйти в следующем году. И мы пойдем туда все вместе. Ты, я, Стёпа, Антон и Костя. Купим воздушную кукурузу, сядем на первый ряд и будем смотреть! Как тебе идея?
Артём слабо улыбнулся, вновь погружаясь в беспамятство. Язык его заплетался.
— Звучит клёво…
После этого он еще долго в себя не приходил, и потянулись часы, наполненные ожиданием, молитвами, бумажными стаканчиками горького кофе, которым не было счета, и засасывающей, липкой тревогой, обволакивающей душным одеялом, лишающей дыхания и света.
Первые дни, что Майя провела возле больничной постели Артёма, слились в один неясный поток бесконечной мути, но потом, когда ему стало лучше, жизнь потихоньку возвращалась в привычное русло. Насколько это было возможно в их случае.
Это было одно из жарких больничных утр, с окнами нараспашку и бесполезным сквозняком, гуляющим по палате. Кроме Артёма в палате был еще один мальчик из детского дома, к которому никто не приходил, и Майя часто угощала его домашней выпечкой. От наблюдения за старушками, Майю отвлёк звук открывающейся двери. В палату робко просунулась голова Стёпы. В руках у него была свернутая свежая газета.
— Спит? — он кивнул на перебинтованного Артёма, прикрытого тонкой простынёй до пояса.
Майя кивнула. Боль отпустила его вчера. Это произошло так резко, что Артём сначала не осознал, что у него больше ничего не болит, а потом так обрадовался и сразу отрубился.
— Несколько суток он вообще не спал без обезболивающих. Сейчас отсыпается. — пояснила Майя. Она встала, заглянула в лицо спящему малышу из дет дома. Ему было лет пять на вид, худые плечи, острый носик и подбородок — похож на мышь. — Гриша тоже уснул. Вчера ему сделали операцию. Врач сказал, что у него не рука, а чулок с битым стеклом, пять часов собирали, как только умудрился так руку переломать.
Лицо мальчика кривилось во сне, должно быть, обезболивающие переставали действовать, и вскоре ему будет не сладко.
Стёпа обычно приходил первым из друзей, ближе к двенадцати появлялся Костя, а к обеду — Антон. Но сегодня они пришли все вместе. Причиной была свежая газета, которая разошлась немыслимым тиражом, как только вышла.
— Нам пора брать процент с продаж, — буркнул Антон, усаживаясь на кровать напротив Артёма, — мы им такую сенсацию сделали, три недели гремим. Вчера — не поверите! — журналисты подкараулили меня возле дома и набросились с вопросами. Я прямо себя почувствовал кинозвездой.
— Что там сегодня? — спросила Майя, разворачивая газету. От звуков проснулся Артём, сонно огляделся, и лицо его прояснилось.
— Здорово, — сказал он сиплым голосом. Майя осторожно примостилась на краешке его кровати. Костя и Стёпа уселись рядом с Антоном.
— Как жизнь? — криво улыбнулся Антон.
Они так часто навещали друга, что почти жили в больнице. Майя чувствовала: всё то, что им удалось пережить в шахте навсегда связало их жизни, и со временем эта связь станет истончаться. Но пока они не могли прожить и дня вдали друг от друга. Если кого-то не было рядом, они ощущали себя неполными, однобокими, незавершёнными — такое это было странное чувство! Она откуда-то знала, что и мальчики чувствуют то же, но они никогда это не обсуждали.
— Пока ничего не болит — неплохо, — отозвался Артём, с трудом приподнимаясь на постели, чтобы сесть. Майя дернулась было помочь, но потом заставила себя остаться на месте. Недавно он мягко сообщил ей, что друзья уже смотрят на него, как на немощного, когда она кидается поправлять его подушки. «Ещё немного, и начнут прыскать со смеху, — недовольно говорил он, — я ж не младенец, не заставляй меня чувствовать себя так неловко…»
Майя тогда обиделась, но потом с уважением отнеслась к его просьбе.
— Что нового пишут? — спросил он, кивнув на газету в руках девочки.
Она опустила взгляд, прочитала заголовок, и её ртутные глаза в изумлении раскрылись.
— Вы уже читали? — спросила она у мальчиков. Они покивали, вид у них был серьёзный.
— Да что там такое? — нетерпеливо повторил Артём.
— Найдено тело пятнадцатилетнего Егора Синявского. — Прочитала она. — Подросток пропал 19 июля, предположительно в лесистой местности возле Симбирского шоссе. На шоссе был найден автомобиль, принадлежавший Борису Горскому, отцу покойного Виталия Горского, убитого Мысковским Некромантом. В машине были оставлены личные вещи Синявского — куртка и поясная сумка. Тело подростка вынесло из коллектора в пяти километрах от города, после трёх недель постоянных дождей. Синявский был опознан родственниками и похоронен в тот же день на городском кладбище. Предположительно, подросток погиб, сорвавшись с обрыва и утонув в реке. Ужасная гроза, обрушившаяся на город 19 июля, сыграла злую шутку. Остаётся только гадать, почему Егор оказался один на склоне крутой горы возле заброшенной шахты…
— Чтобы оторвать нам головы он там оказался, — мрачно прокомментировал Антон. Майя бросила на него косой взгляд.
— … В машине, помимо вещей Виталия Горского, были найдены вещи еще одного подростка. Пятнадцатилетнего Сергея Малашина, пропавшего в тот же день, но до сих пор не найденного. Полиция организовала поиски на территории леса вокруг горы, территория поиска включила себя и коллекторы, где мог оказаться подросток, но тело так и не было найдено. На данный момент Сергей Малашин считается пропавшим без вести. Если вы располагаете какой-то информацией, просим вас позвонить по телефону…»
Майя подняла глаза. Ребята смотрели друг на друга с одинаковой мыслью: они знают, где может быть Малашин.
— Учитывая, что он со страху ломанулся в темный тоннель без фонарика, вряд ли смог выбраться из шахты, — тихо проговорил Стёпа, — вполне возможно, что он угодил в тот ручей с сильным течением, и его унесло в пропасть.
Они слегка вздрогнули, представив страшную гибель Малашина, в полной темноте.
— Вы знали, что он пропал? — спросил Артём.
Ребята помотали головами. Их маленький мирок сузился до размеров больничной палаты. Они все время проводили здесь, сначала смотрели, как Артём с испариной на лбу скрипит зубами, тщится превозмочь боль, и старались его отвлечь, потом читали, болтали обо всем подряд, слушали радио, играли в настолки, слушали новые рассказы Майи и уморительные анекдоты Стёпы. Смеялись так, что Артём хватался за бинты на груди и животе. Смех у него выходил похожим на забавное лаянье — сокращение мышц груди и живота было слишком болезненным — и друзья начинали хохотать по новой.
— Ты ржёшь, как раненная, контуженная на голову чайка, — говорил Антон, помирая со смеху.
Медсестры и санитарки смотрели на веселую компанию, вечно торчащую в тринадцатой палате, без особого энтузиазма, но жена главного врача одевалась у Марины Ивановны в ателье, и поэтому ребят особо не гоняли. Пару раз только уборщица обругала за то, что «топчут по помытому!»
Иногда забегал Руслан, но его едва хватало на час. Он каждый раз виновато улыбался и убегал гулять. Среди сверстников он стал легендой! В отличии от Майи и мальчишек, он не слишком проникся ужасами подземелья и рассказывал всем желающим о своём «приключении». На допросе Руслан ничего важного сообщить не смог. Оказалось, что маньяк напал на него со спины, зажав нос и рот тряпкой, пропитанной хлороформом, и мальчик сразу отключился. Потом он несколько раз приходил в себя, но его тут же «усыпляли». Связные воспоминания у него возникли только когда всё уже было кончено. Ни Тени, ни маньяка он так и не увидел.
Когда тут было думать о Малашине и Синявском? На допросе ребята лишь вскользь упомянули о том, что Горский был не один, и на этом внимания не заостряли. Асанаеву было важно узнать мельчайшие подробности о происходившем в шахте. О Малашине они сказали только то, что он убежал, а где и при каких обстоятельствах это произошло — нет.
— Какой бы сволочью не был Малашин, родители ищут своего ребенка, — ровно проговорила Майя, — мы должны дать хоть какой-то шанс его найти.
Мальчики переглянулись и кивнули.
— Это еще не всё, — сказал Стёпа многозначительно. Он показал друзьям еще одну газету, — вы только послушайте, что пишут.
Майя увидела заголовок: «Душевнобольной или преступный гений?». Стёпа откашлялся и начал читать:
— «Изобретательностью Захар Кусыкин (известный с недавнего времени как Мысковский Некромант) мог бы сравниться с самыми изощрёнными убийцами двадцатого века. Напомним, что Кусыкин совершил несколько зверских убийств в последние два месяца. Действовал он по чёткому, отлаженному плану, который заключался, главным образом, в запугивании и дезориентировании жертв. Если учесть, что всеми его жертвами были дети, то испугать их было не так уж трудно, однако следственный комитет раскрыл некоторые любопытные подробности касательно того, как именно преступник действовал.
Повторимся, маньяк нападал только на детей и подростков, преимущественно в тёмное время суток и в безлюдных местах. Выглядел он при этом весьма специфично. Выжившие очевидцы описывали нападавшего как огромное, горбатое существо, покрытое шерстью или чешуёй, с красными глазами, иногда с хвостом или щупальцами. Появление существа сопровождалось резким неприятным запахом и странными, стонущими, надрывными звуками.
«Откуда именно они исходили, определить было невозможно, — говорит ученица восьмого класса школы №4 Маргарита Зубкова. Тремя неделями ранее она подверглась нападению Некроманта, но смогла убежать. — Казалось, эти ужасные крики исходят отовсюду, заполняют все пространство, и ты уже не способен услышать ничего, кроме этого мерзкого звука».
Кусыкин всегда старался окружить себя атмосферой загадочности, таинственности. Так какими же средствами достигался этот эффект, и каким образом ему удавалось так сильно напугать своих жертв?
Всё гениальное, как известно, просто. В доме маньяка были найдены разработки, чертежи, материалы, из которых он создавал свои образы. Он смастерил специальную конструкцию из гибкого пластика и дерева, которая крепилась на поясе и напоминала женский кринолин. На плечах он закреплял укороченное коромысло и надевал специальную меховую накидку, сшитую из шуб, а поверх всего этого — несколько легких тканей. Издалека, в темноте он казался огромным, а прозрачный фатин делал границы его тела размытыми, что усиливало потусторонний эффект. На коромысле также были найдены специальные крепежи для накладного горба, который был сшит из ваты и меха и пропитан тухлыми яйцами.
В подвале его дома были найдены так же самодельные кастеты, которые крепились к запястьям ремнями и были оснащены тремя длинными лезвиями. Лезвия эти, судя по всему, были заточенными кусками железа, которые можно найти на любой свалке. Как вы понимаете, именно этими «когтями» Кусыкин и убивал своих жертв.
Обнаружились несколько меховых масок, которыми он закрывал лицо, и кожаный ободок, крепящийся вокруг головы. К этому ободку маньяк крепил два фонарика, а чтобы «глаза» казались красными, он обвязывал каждый из них алой тканью.
Иногда к своему «костюму» Кусыкин пришивал хвост, или щупальца, что в действительности было лишь набитыми ватой рукавами свитеров. Иногда он надевал «кольчугу», которую делал из гаек и шайб. Одна из выживших жертв приняла её за чешую. Таким образом облик Кусыкина постоянно менялся, сбивая следствие с толку. На местах преступлений были найдены то волчья шерсть, то огромные птичьи следы, то что-то вроде змеиной кожи. Как мы теперь понимаем, всё это был тщательно срежиссированный спектакль.
Отдельного внимания стоят звуки, о которых ранее упоминала М. Зубкова. Кусыкин некоторое время работал в городской больнице, и, вероятно, именно там ему пришла в голову эта идея. Он записывал на плёнку крики новорожденных младенцев, а затем проигрывал их сразу на нескольких магнитофонах в замедленном темпе. Это и были те самые надрывные, ужасающие звуки, которые повергали жертв в ужас.
Человек, обладающий такой буйной фантазией, мог бы быть гениальным, если бы гений его мысли был повернут в сторону добра…»
— Чёрт, да они им прямо восхищаются! — неожиданно выругался Костя, — засунуть бы авторов этой статьи в шахту, да и посмотреть, как бы они потом запели про «блистающий гений мысли» психа, режущего детей!
Майя слушала статью, опустив голову. Ей не хотелось смотреть друзьям в глаза. Некоторое время висела тишина, в которой было слышно только возмущённое сопение Кости. Потом она тихо сказала:
— Я думала, что это Тень, а это оказались шубы, гайки и фонарики… — девочка почувствовала, не увидела, как светлые лица мальчиков обратились к ней, и от этого ей стало ещё хуже. — Я такая глупая. Действительно, как можно было поверить в такую чушь про… Тень и… всё остальное.
Секунду в палате было совсем тихо, потом Антон встал, сделал шаг вперед, приблизился к Майе. Она могла видеть его синие кеды и нижнюю часть ног в темных джинсах.
— Нет. — Решительно произнёс он, — вовсе ты не глупая. Посмотри, этот ублюдок обманул всех. Любой слетел бы с катушек, если бы увидел подобное чудище. Но только не ты. И я скажу тебе ещё кое-что. Взгляни на меня!
Майя нехотя подняла глаза, ожидая увидеть на лице друга торжествующую улыбку, но он смотрел на неё строго, даже сердито.
— Этот человек был чудовищем, Майя, — раздельно проговорил Антон, так, словно пытался втолковать не очень умному собеседнику прописную истину. — Он был Тенью. И то, что ты так смело шагнула к нему навстречу, не испугалась и не убежала, обезумев, как Малашин, стоит многого. Сколько людей поступили бы так же? Кто бы еще смог бросить собственному страху в лицо все то, что ты говорила? — Антон повернулся к мальчишкам, — как вы думаете, пацаны?
— Никто!
— Да, никто бы не смог!
— Конечно!
— Вот видишь? — Антон повернулся обратно, — то, что сделала ты — невероятно. Так какая разница, кем был этот ублюдок: больным на голову психом, или Тенью? — Антон криво ухмыльнулся и покачал головой, — Майя, ты — мой герой.
— Наш герой! — тут же воскликнул Стёпа.
Майя потеряла дар речи. Она могла только таращиться и моргать на друзей, поражённая их пламенной речью и мощной поддержкой, которую они ей дали.
Для верности мальчики сделали мушкетерский жест, широко улыбаясь, и ей пришлось отвернуться ненадолго. Майя была до того растрогана, что не смогла сдержать слёз. В последнее время они видели её слёзы слишком часто, и она не хотела, чтобы её считали плаксой.
***
Она снова была в темноте заброшенной шахты, но теперь она была совсем одна. Сырые грязные стены тоннеля уходили в бесконечность, из зловещего коридора веяло холодом и подземельем.
— Артём? — крикнула Майя, завертевшись на месте и беспорядочно светя фонариком, — Стёпа? Мальчики!
Она не помнила, почему оказалась тут снова, совершенно одна. Должно быть, что-то снова случилось, Тень не умерла, им не удалось её убить, и она утащила в своё логово ещё кого-то.
Что-то привлекло внимание Майи в темноте тоннеля позади неё, какой-то слабый звук, она быстро обернулась. Маленький кругляшок фонарика выхватил лишь вязкий ил, покрывающий пол шахты, лужи и скруглённые серые стены. Но она знала: что-то идёт прямо к ней из густой темноты.
Она точно знала, что это.
Майя сделала два шага назад. Сердце её колотилось, руки дрожали, она вся была словно скована железной хваткой страха.
«У меня нет оружия! — пронеслось в голове — ничего нет. Только фонарик. Я не взяла даже рогатку. Мальчики, где же вы? Почему вы оставили меня здесь одну?»
Звук впереди неё повторился, теперь она слышала его отчетливо — медленные, подкрадывающиеся, шаркающие шаги. Свет фонарика дрожал, изо рта вырывались густые облака её испуганного горячего дыхания. Шаги стихли, и Майя трясущимися руками подняла фонарик повыше.
Чёрная Тень смотрела прямо на неё из темноты тоннеля. Девочка могла видеть лишь красные глаза и полупрозрачные очертания. Майю вдруг поразила возникшая мысль: а что если не было тех дней, что они провели возле кровати Артёма? Что если на самом деле она упала, стукнулась головой и потеряла сознание, и всё это было лишь сном? Что если их никто не спас и они всё еще в шахте…
Тень недвижимо стояла. Что-то было в её опущенной когтистой лапе, она что-то волокла по полу за собой… Майя опустила фонарик и пронзительно вскрикнула — это было мертвое окровавленное тело Антона. Его светлые волосы тускло белели на фоне непроницаемой тьмы.
Девочка попятилась, слёзы ручьём заливали лицо.
— Нет! Нет… нет!!!
Она шла спиной назад, наступая на камни и лужи, нестерпимая боль разрывала её пополам. В голове крутилось лишь одна невероятная мысль: «Антон мёртв». Она отказывалась в это верить. Тень медленно наступала, волоча за собой свою добычу, и Майя могла видеть кровавых след, который оставляло за собой тело её друга.
Внезапно она обо что-то споткнулась. Обо что-то мягкое и тёплое, лежащее на полу. Девочка поняла, что это, ещё до того, как посветила фонариком себе под ноги.
— Нет… — простонала она.
В луже посреди тоннеля лежал Стёпа. Его лицо было полностью погружено в воду, руки раскинуты в стороны, пальцы навечно вцепились в ил и камни.
— Я убил их всех, — хриплый шёпот заполнил всё пространство вокруг. Майя, задыхаясь, снова посветила на Тень, и оказалось, что она всего в двух шагах. — Ты не смогла их спасти. Ты заманила их сюда. Они погибли из-за тебя.
— Нет…
— Из-за тебя, — эхом повторила Тень, шагнув чуть ли не вплотную к ней. Тело Антона с небрежным шлепком шмякнулось на пол.
— Артём! Костя! — закричала Майя в безумном страхе, — Артём!
— Они не придут, — бесстрастно сообщила Тень, — взгляни туда.
Майя посветила в ту сторону, куда указывала склизкая, отвратительная, когтистая лапа. Тоннель упирался в тупик. Дальше прохода не было. А возле стены, заколотые огромными стальными когтями, торчащими из их груди, лежали мальчики: Артём и Костя, словно пришпиленные булавками коллекционные бабочки.
— Теперь ты видишь? — спросила Тень, — они все мертвы. Твой черед…
— Майя! МАЙЯ!!!
Девочка проснулась рывком, в ужасе, лицо её было мокрым от слёз. Она увидела склонённую фигуру над её кроватью и вскрикнула.
— Не бойся, это я, я!
Фигура медленно превратилась в Артёма. Мальчик встревоженно смотрел в её лицо и держал за плечо.
— Всё хорошо, ты дома. — Сказал он понимающим тоном, — тебе приснился кошмар.
Окно в её комнате было распахнуто. В комнату лился свежий утренний свет яркого солнца. Майя села на кровати, всё еще не вполне владея собой, но сон постепенно гас и отдалялся. Она взглянула на друга.
— Ты почему здесь?
— Увидел, как ты мечешься, и влез через окно, чтобы разбудить. Прости. — Сконфуженно произнёс он. — Меня выписали из больницы.
— Правда? Почему ты не сказал вчера?
Артём пожал плечами и сел рядом с ней. Взгляд его остановился на её лице, и Майя быстро вытерла слёзы.
— Мне тоже снятся кошмары, — нейтрально сказал он. — Проклятая шахта.
— Сейчас уже лучше, — сказала девочка, опустив глаза. — Раньше было совсем паршиво.
Артём понимающе кивнул. Они немного посидели рядышком, ровно то время, которое потребовалось Майе, чтобы полностью осознать: они живы, и всё это глупые сны. Потом Артём встал и, явно рисуясь, полез в окно.
— Знаешь, в этом доме есть дверь, — с иронией заметила Майя.
— Доктор сказал, что я могу вести обычную жизнь, — задушевно сообщил Артём, отмахнувшись от её слов, — правда от купания в реке и чрезмерных физических нагрузок советовал воздержаться. Ну и что это за «обычная жизнь»?
— Не могу поверить, что ты ничего не сказал мне о выписке, — надулась девочка.
Артём окинул её теплым взглядом из разряда «ты такая забавная!» и снова заулыбался.
— Я хотел сделать сюрприз. Выписку задержали, потерялись анализы, ещё какие-то бумажки — всё как обычно. А теперь собирайся, и в путь!
— В какой путь? — засмеялась Майя, — что ты еще придумал?
— Мне так надоело валяться, что энергия бьёт ключом!
— Я вижу, прямо захлёбываюсь.
Он улыбнулся и спрыгнул на землю по ту сторону окна.
— Пацаны в лесу, Костя спроектировал новую Красную Крепость, но Стёпа говорит, что построить такой большой дом на дереве невозможно. Все хотят знать твоё мнение. Одевайся, я жду на поляне.
Было жаркое, цветистое августовское утро. Они быстро пересекли высохший, пожелтевший лужок с громадными, похожими на облачка летучими шарами козлобородника. Стебель прочный, а стоит дунуть — так белые легкие зонтики разлетаются во все стороны, словно перепуганные бабочки. Артём и Майя бежали по тропинке, потому что не могли идти. Чувство пьянящей беззаботности было таким сильным и всепоглощающим, что гнало их вперед, подобно тому, как гонит ветер парусное судно. Лес мелькал прямыми стволами сосен и раскидистыми, темно-зелеными кронами, в синеве неба сияло жаркое солнце, пробивающееся сквозь листву блестящими лучами. Они мелькали на лицах бегущих детей яркими всполохами, путались в золотых длинных волосах Майи, оседали тяжёлыми бликами на смоляных неистовых кудрях Артёма.
— Не отставай! — крикнул он задорно, — кто из нас валялся три недели на больничной койке?
Родная тропка будто бы обрадовалась их приходу, виляла, пряталась среди разросшихся пышных папоротников и островков желтоглазой пижмы, мелькала среди густой колючей крапивы. Ребята долго не появлялись здесь, и растительность стала забирать нехоженую землю. Артём вильнул в сторону, чтобы чистотел не мазнул его по ноге своим соком, и выскочил на клеверную поляну. Клевер отцвел, среди зеленых листьев виднелись высохшие семена. Майя, запыхавшись и раскрасневшись, остановилась, и с размаха плюхнулась в травяной ковер.
— Всё, не могу больше.
Артём обернулся и замер. Его поразило то, насколько она была хороша. Тяжёлые, густые волосы рассыпались по плечам, возле лба и ушей закручивались милые кудряшки из лёгкого пушка. На нос лето посадило ей несколько веснушек, которых она стеснялась и всячески пыталась свести, но ему казалось, нет на свете ничего трогательнее и нежнее. С утра Майя надела короткое светлое платье из лёгкой, воздушной ткани, а под него — велосипедки, которые выглядывали из-под юбки. Сияющая, вся облитая солнечным светом, словно сиропом, девочка упала в пышную зелень. Яркие, пронзительно-серые, словно живая ртуть, глаза, щурясь, смотрели в небо, на губах застыла легкая, спокойная улыбка, тонкие руки она раскинула в стороны ладонями вверх, и головой утонула в мягком клевере.
Внезапно Артём понял, кого Майя ему так сильно напоминает.
Распахнутые двери балкона, пионерский галстук, брошенный на спинку стула, школьная форма, разобранная постель, и она — омытая свежестью раннего утра, в синих шортиках и маечке, удивительная, тонкая, воздушная девочка в квадрате солнца на полу. Волосы убраны в косички, она вся вытянута в струнку, как звенящая натянутая тетива!
Артём вспомнил, где видел эту девочку — в маминой папке с репродукциями картин. Одна из картин нравилась ему особенно, больше прекрасных Мадонн Рафаэля Санти и многочисленных красавиц Брюллова.
Простая советская девочка, делающая зарядку. Руки — словно крылья, подняты вверх, она вот-вот вспорхнёт и улетит в солнечное, свежее утро! Её написала Татьяна Яблонская, и с ней была связана удивительная история!
 Некий мальчик Арсен, вдохновившись солнечным образом произведения, решил связать свою судьбу с живописью, и в художественном училище познакомился с девушкой Леной, которая и была той самой девочкой с картины. Они были счастливы вместе до конца дней…
Сейчас, смотря на Майю, Артём легко мог поверить в эту чудесную в своей невероятности историю. Он вдруг понял, что может всю оставшуюся жизнь провести вот в этом коротком мгновении, наблюдая, как Майя лежит в пушистом клевере и жмурится на солнце, подмечая легкие изъяны её кожи, заживающий розовый ожог на щеке, слишком светлые для жаркого лета плечи, её стеснительную манеру улыбаться, потому что передние зубы не идеально ровны.  Всё это делало её простой, обычной девчонкой, но в его глазах она была прекрасна настолько, насколько вообще может быть прекрасна тринадцатилетняя девочка.
Он от души надеялся, что его пристальный взгляд никак Майю не смутит, и она — вот уж совсем кошмар! — не заметит, как он топчется, робея, на одном месте, не в силах справиться с накатившим, всепоглощающим чувством любви.
Любовь в этом возрасте может быть такой сильной, какой её люди не испытывают уже никогда, повзрослев. И Артём еще не знал точно, что это, но уже чувствовал: он любит. Любит с тех пор, как впервые выкрикнул её имя через улицу февральским, серым днём. С тех пор, как узнал, что у неё маленькое родимое пятнышко на шее — увидел, когда Майя его неожиданно обняла в зимнем лесу. С тех пор, как почувствовал тёплую мягкость её губ в Тайной Гавани...
— Эй, все в порядке? — спросила она, и мальчик рывком вынырнул из сладкой грёзы. Майя больше не смотрела в небо, она лежала на боку, подперев ухо ладонью и глядела на него. — Ты в порядке? — уточнила она.
— Да, — сконфуженно проговорил Артём и сел рядом.
Сам себе он казался слишком нескладным, долговязым и костлявым рядом с идеальной Майей. Волосы у него вечно были в беспорядке и выглядели жирными, сколько их не мой, слишком большие губы, как у девчонки, черная растительность на худых руках и ногах, сиплый ломающийся голос. Но Майя всегда смотрела на него с теплотой, будто все это было для неё несущественно. Она и не подозревала, что всего одним только взглядом могла сделать его сильным, уверенным и отважным.
— Ты так странно смотришь, — произнесла девочка негромко.
— А, да я просто задумался, — нашелся Артём, чуть покраснев, — столько всего произошло, что просто в голове не укладывается.
Прямо возле её руки рос пятилистный клевер. Артём сорвал его и осторожно приладил Майе в волосы.
— Это большая редкость. — сказал он. — Приносит удачу.
— Так-так-так, — послышался ехидный голос Антона. — Мы, значит, ждём их в Красной Крепости, а они здесь валяются.
Из леса неспешно вышли друзья. Стёпа нёс подмышкой какую-то энциклопедию немыслимых размеров. По его лицу было понятно, насколько ему не терпится раскрыть её и читать. Костя щеголял новой светло-лиловой рубашкой и вяло отмахивался от насмешек Антона по поводу девчачьего цвета.
— Мы идем в заводь. Артёму купаться нельзя, но нам-то можно!
— Свинтус, — беззлобно брякнул Артём.
— Ну и лето, скажи? — Антон легонько толкнул Костю локтём, — то аномальная жара, но сумасшедшие грозы, то шахты с маньяками… Не жизнь, а сплошной квест!
— Аномальная жара продлится до сентября, — проговорил Стёпа, как всегда умевший поддержать любой разговор, — мы ещё и в школу будем ходить под этим палящим солнцем.
Они медленно шли в Тайную Гавань, но не подозревали о названии этого места. Артём был прав, когда рассказывал Майе о том, что летом тут полно народу. И действительно, стоило им миновать заросли камыша и по тропинке вырулить на маленький пляж, как до них донесся смех, плеск воды и оживлённая болтовня. Хоть берег был илист и крут, на травке все равно тут и там сидели горожане, наслаждаясь солнцем уходящего лета. С длинного пирса прыгали в воду дети. Дырявая лодка пропала. Её кто-то оттащил в кусты.
— Смотрите, это те детки! — вдруг воскликнул кто-то, и несколько голов повернулись в сторону ребят.
— Шикарно, — скептически проговорил Артём, — только этого не хватало.
После нескольких статей о триумфальном возвращении из когтей кровожадного преступника их стали узнавать на улице.
— Да брось, — ухмыльнулся Антон. Вот уж кто точно упивался всеобщим вниманием. — Мы знамениты! Дамы… — и он пошел к компании хихикающих девчонок-одноклассниц, которые тут же принялись кокетничать и плескать на него водой.
— Если бы у него был павлиний хвост, он бы его распушил, — покачал головой Костя.
— Пойдём туда, — Стёпа показал Майе на укромное тенистое место в глубине берега под сенью ивы, — там потише. Я расскажу тебе о водоплавающих птицах! Это очень интересно. Только вчера взял эту книгу в библиотеке. К примеру, ты знала, что поле зрения утки составляет триста сорок градусов? То есть они почти не поворачивают голов, чтобы видеть, что происходит позади них.
Майя охотно слушала про уток, лебедей, пингвинов, гагарах, бакланах и прочих пернатых. Неровные тени от листьев плясали на лицах ребят. В её рюкзаке лежали игровые тексты. Девочка знала, что они никогда больше не будут играть, словно перелистнулась огромная, исписанная вдоль и поперек страница их общей истории. Герои Межмирья — маг, король, гном, эльф и богиня — перестали существовать, но она всё равно дописала сказку до конца. Майя изредка бросала мимолётные взгляды на листы в рюкзаке, чувствуя, как сжимается сердце от непонятной, щемящей нежности и жалости — так бывает, когда приходят воспоминания о детстве.
Антон вернулся из девичьей компании весь мокрый и сияющий, как начищенный половник. Костя вытянулся на песке, пожёвывая колосок и щурясь на солнце. Артём сидел рядом. Спиной он облокотился на ствол ивы и задумчиво разглядывал листок клевера в волосах у Майи.
— Я знаю, кто ты, — внезапно произнёс он.
Всё отвлеклись от своих дел.
— Что? — спросила Майя.
— Помнишь, ты показывала мне свою тетрадь, где были написаны наши имена?
— Имена? — удивился Костя.
— Не просто имена, а те, что для нас придумала Майя, — пояснил Артём, — у нас у всех есть прозвища.
Мальчики переглянулись, явно не понимая, о чём речь, но Майя разом зарделась, как роза в снегу.
— Ладно, — заинтриговано произнёс Антон, внимательно за ней наблюдая, — и что это за прозвища?
Помявшись, девочка сказала:
— Прозвище — не совсем подходящее слово. Это, скорее, псевдонимы. Костя — Мастер, потому что он создаёт своими руками то, чего раньше не было. Стёпа — Мудрец, он знает тысячу историй и ответ на любой вопрос. Антон — Искатель, из-за его неуёмной энергии, Артём — Читатель, потому что…
Тут она споткнулась. «Потому что умеет читать души» — хотелось сказать ей, но она застеснялась.
— Понятно, — ухмыльнулся Антон, — видимо, потому, что прочёл тетрадь, до которой нас не допустили. Что ж, это и ясно: у него привилегии… — под долгим выразительным взглядом Артёма Антон смешался и убрал гадкую ухмылочку со своего лица.
— Но ты не назвала своего имени, — заметил Стёпа.
— Нет, не назвала, — улыбнулся Артём, — а я знаю. Я придумал, кто ты, Майя. Ты — Пятый Лепесток.
Девочка приподняла брови.
— Эээ… не слишком-то высокопарно, — заметил Костя, но Артём ничуть не смутился.
Он потянулся рукой к лицу Майи и достал из её волос пятилистный клевер.
— Клевер. Обычно имеет три лепестка. Четырёхлистник встречается в тысячу раз реже. У него четыре сдвоенных лепестка, по форме напоминающих сердечко. Идеальная пропорция.  Но бывает так, что вырастает пятый лепесток, и найти такой клевер почти невозможно. Однако… — Артём поднял нежный лепесток повыше, — мне удалось. Пятый лепесток ломает всю симметрию, делает листок клевера пушистым. Он не имеет своей второй половинки и не делится на две части, как лепестки четырёхлистника. Но зато он делает клевер особенным. Люди верят, что пятилистник приносит счастье. — Артём тепло улыбнулся ошеломлённой Майе, которую его слова поразили до глубины души. — Ты наш Пятый Лепесток, Майя. Ты делаешь наш «клевер» особенным и счастливым.
Девочка целую вечность смотрела в его чёрные, искрящиеся глаза, потом медленно перевела взгляд на друзей. Она ожидала, что мальчики поднимут Артёма на смех, по-доброму, как это бывало частенько. Они любили посмеиваться друг над другом, но ничего такого не произошло.
Антон, Костя и Стёпа переглянулись, улыбнулись ей и сделали «мушкетерский жест». Артём его с радостью повторил.
— Ну что, Лепесточек, хочешь искупаться? — задорно спросил Антон, хватая Майю за руку и бесцеремонно вытаскивая её из тени на сверкающее солнце. Потом легко поднял её за пояс и потащил в воду. Майя взвизгнула, извернулась, и Антон, не устояв, неуклюже скатился с глинистого берега в воду.
Девчонки, с которыми он кокетничал до этого, пронзительно захихикали. Чумазый Антон вскочил и отвесил шутовской поклон, вызвав новый приступ смеха. Артём, Костя и Стёпа под ивой качали головами и в шутку делали вид, что с Антоном не знакомы.
«Пятый Лепесток… Надо же! — с теплотой подумала Майя, глядя на них, — на первый взгляд невзрачный, лишний пятый лепесток, но так много значивший для самого клевера».
Майя вдруг почувствовала: что-то исчезло. Растворилось в знойном воздухе, пропитанном речным запахом и радостью. Её жизнь лишилась чего-то важного, черного и тяжелого. Будто из её вен испарился яд, отравлявший её всё это время изнутри. Память о матери перестала уничтожать её душу и наполнила светлой, щемящей грустью, по-прежнему невыносимой, но действительно светлой.
Из её жизни ушла Тень. Она больше не заслоняла всего того, что было хорошего, радостного, значимого в жизни Майи.
Девочка чувствовала в себе что-то ещё. То самое огромное, вечное чувство, мощное и необъяснимое. То самое, что толкает людей на благородные поступки, на добрые, бескорыстные дела. То, что делает нас искренними, верными, способными воспринимать чувства друг друга. То, что вопреки всему будет существовать вечно в людях и повсюду. То, что составляет самую главную часть человеческой жизни — любовь.
Любовь. Дыхание Бога на земле.

Глава последняя. Тень

Через маленькую щёлку в окно пробирался мороз. Столбик термометра с утра показывал тридцать градусов. Батареи в маленьком, заставленном школьной мебелью кабинете жарили вовсю, но деревянные рамы не могли справиться с обжигающим ветром, рвавшимся в окна, даром, что рамы были подклеены бумагой.
Галина Ивановна Евдокимова только что получила право называться полным именем и до сих пор удивлялась этому. До недавнего времени её ласково называли «Наша Галочка», и прозвище это привязалось с самого поступления в институт. Галочке было двадцать четыре года, она только что возвратилась в родную деревню из Новосибирска, где провела последние пять лет, обучаясь в педагогическом институте.
Профессию свою она любила. Ей нравилось работать с детьми, помогать людям, она верила, что делает великое дело и со свойственным молодым специалистам энтузиазмом принялась за работу в школе, которую не так давно закончила сама.
Кабинет ей достался старый, в самом конце школьного коридора на первом этаже. Парт не хватало, и на её уроках дети сидели по трое. Из окон дуло, зимой в шариковых ручках стыли чернила, и они переставали писать. Летом из-за повышенной влажности углы кабинета одолевала плесень, но окрылённая Галочка трудностей не боялась.
На стенах она развешивала плакаты с алфавитом, грамматическими правилами, изображениями Биг-Бена, Вестминстерского аббатства, Букингемского дворца… Галочка учила детей английскому языку.
Воодушевившись собственными фантазиями, навеянными «Педагогической поэмой» Макаренко, Галочка приступила к работе. Но совсем скоро погрязла в бумажных отчётах, бесчисленных поручениях и целом ворохе разных задач, к её профессиональной деятельности не имеющих никакого отношения. Дети попадались разные. Были те, кто посвящал ей всё своё внимание, а были и другие, но на них молоденькая девушка старалась не концентрироваться.
На полках множились папки с тестами, документами, планами, анализами, методическими рекомендациями, справками, но Галочке хотелось не этого.
Она страстно желала помогать маленьким людям, вкладывать свой посильный вклад во всеобщее мировое добро. Она чувствовала в себе силу, которая была способна исцелять через познание, направлять заблудшие души к свету.
В бессмысленной текучке прошёл год, затем ещё один, а потом в городке закрылась одна из двух школ, и в пятый «А» класс ближе к новому году перевёлся Захар Кусыкин.
Классный руководитель 5 «А» уволилась, и класс, куда должен был прийти Захар, предложили молодой учительнице. Галочка ожидала мальчика с волнением. Трагедия, прогремевшая год назад на весь Кузбасс, повлияла на судьбу мальчика, и его фамилия была у всех на слуху.
Евдокимова, впервые увидев мальчика, сразу определила, что психически он нездоров. Он имел избыточный вес, округлые, рыхлые формы тела, бледное лицо. Чёрные волосы его были аккуратно подстрижены, но вкупе с неряшливой одеждой и испуганным выражением глаз это вносило в его облик чужеродный, неправильный, нелогичный элемент. Глазки у него были маленькие, близко посаженные, бесцветные. Захар был высоким и грузным уже в десять лет, с тяжёлыми руками и ногами, но, как и большинство полных людей, двигался на удивление ловко, бесшумно.
Он был замкнут, необщителен, в диалог не вступал даже, когда его спрашивали на уроке, большую часть времени старался быть незаметным, никогда не проявлял агрессию к окружающим. Однако, очень скоро стало понятно, что Захар имеет цепкий ум и прекрасную память. Письменные работы он выполнял хорошо, но прочитать их иногда было невозможно.
— Нет, ну ты только посмотри! — в отчаянии ругалась учительница русского языка, потрясая тетрадью мальчика, — проверка работ Кусыкина — это отдельный вид развлечения! Проще древнеегипетскую скрижаль расшифровать, чем прочитать, что он пишет! Все буквы внутри слов перепутаны, написаны шиворот-навыворот, вверх ногами! Он издевается! Но при этом сочинения пишет превосходные, если я могу их разгадать!
Скоро Галочка, да и все остальные учителя в лице Кусыкина нашли отличного помощника. Мальчик рад был остаться после уроков, охотно выполнял хозяйственные поручения, помогал с уборкой. Он часто выносил мусор, поливал цветы в классах, убирал спортинвентарь в кладовые в конце учебного дня.
Захар был готов на все, лишь бы возвращаться в детский дом позже.
К его несчастью, в детской среде с теми, кто не похож на остальных, долго не церемонятся. Стали возникать обидные прозвища, не отличающиеся оригинальностью: дети метко подмечают недостатки внешности, но затем появились более изобретательные клички. Немой, Бздун, Терпила, Христя — последнее нравилось им особенно, потому что на него Кусыкин реагировал.
Что только не делала Галочка, какие только беседы с классом не вела, всё было без толку. Захара подкарауливали в тёмных углах, на него выливали меловую воду, кидались в него тряпками и кусочками мела, прятали вещи и обувь. Дошло до того, что мальчик и шагу не мог ступить без тычков, пинков и подножек.
Галочка жалела его, пыталась общаться на эту тему с учителями и родителями своих учеников, но Кусыкина некому было защитить, он был совершенно один на этом свете.
На индивидуальную беседу Захар попал после зловещего инцидента в туалетной комнате. Трое мальчишек, бледнея, рассказывали в кабинете директора, что «Ничего не хотели. Только поговорить…»
— А он выхватил из пенала лезвие и стал резать свои щёки! — с отвращением воскликнул один из хулиганов.
Уборщица подтвердила, что видела толстого мальчика с исцарапанным лицом, но думала, что он просто упал на физкультуре. «Мало ли, что с этими оглоедами случается!».
Галочку поразило равнодушие взрослых, плохо понимающих, как нужно действовать в подобных ситуациях и потому предпочитающих ничего не замечать. Она немедленно вызвала родителей хулиганов, загнавших Кусыкина в туалет. Те ожидаемо встали на защиту своих детей.
— Подумаешь, подрались. В наше время из-за мелких драк в школу не вызывали.
— Значит, он сам виноват.
— Мой сын? Да он и мухи не обидит! Нет-нет, он не мог быть замешан в этом ужасном происшествии.
Мальчишки не понесли никакого наказания, кроме головомойки, устроенной в кабинете директора. Кровь с пола оттёрли, порезы на щеках заклеили пластырем, а самого Кусыкина отправили в детдом. Мальчик туда не пошёл, он уходил из школы только, когда вахтёр уже гремел ключами. Всё свободное время он проводил в школе. Слонялся по коридорам, делал уроки, примостившись на подоконнике. В очередной такой вечер, Галочка позвала его к себе в кабинет.
Сначала она не знала, как к нему подступиться, но ей очень хотелось его поддержать. Как-то помочь бедному мальчику.
Она начала с простого. Попыталась познакомиться с Захаром ближе и разговорить его, но Кусыкин сидел за партой, словно глухой. Он никак не реагировал на неё и её слова, не поднимал глаз от пухлых коленей, затянутых в тугие джинсы. Бока его свешивались поверх ремня, как перестоявшее тесто, и он постоянно пытался натянуть пониже свитер.
— Захар, раз уж мы здесь, и у нас есть свободное время, почему бы нам не заняться чем-то полезным? — мягко произнесла Евдокимова, — например, нарисовать что-то, что я тебя попрошу. Это ведь интереснее, чем просто молчать, и совсем не сложно, как считаешь?
Кусыкин отрицательно покачал головой. Глаза не поднимал.
— Ты любишь рисовать? — спросила Галочка, и он кивнул. — Тогда нарисуй для меня что-нибудь. Что угодно. Что хочешь.
Задание, казалось, поставило мальчика в тупик. Захар слегка вздрогнул, заёрзал на стуле.
— Что бы ты хотел нарисовать прямо сейчас? — снова спросила Евдокимова.
— А вы бы что хотели? — голос у Кусыкина был слишком высоким для мальчика. Таким можно было бы исполнить партию сопраниста в ранней итальянской опере.
— Удиви меня, — улыбнулась Галочка, придвинув к Захару большую коробку с карандашами и лист бумаги.
Он несмело взял из цветного разнообразия простой карандаш. Ему понадобилось десять минут, чтобы набросать рисунок. Отложив карандаш, Захар придвинул лист в обратном направлении.
Когда Галочка взглянула на листок, глаза её изумлённо раскрылись. Если бы рисунок не был нарисован при ней, она никогда бы не поверила, что художник — десятилетний мальчик.
На бумаге красовалась пышная кисть сирени. Многочисленные цветки были тщательно выписаны в середине, но чем дальше от центра листа, тем меньше было деталей. Соблюдены были тени, пропорции. Многочисленные мелкие цветки были нарисованы объемными, живыми.
Галочка подняла глаза на мальчика.
— Ты знаешь, что у тебя талант? — спросила она.
— Я просто нарисовал рисунок. — Бесцветно произнёс Кусыкин.
— Многие ли в твоём возрасте смогли бы нарисовать так же?
Захар пожал плечами.
— Почему именно сирень? — поинтересовалась Галочка.
Он молча поднял руку над головой и указал в сторону левого стеллажа с папками. Там лежали пыльные искусственные цветы, которыми каждый год украшали спорт зал к восьмому марта. Среди них была сирень.
— Ты внимателен к деталям, — заметила Евдокимова. Захар никак на это высказывание не прореагировал. — Сможешь нарисовать еще что-то?
— Я могу нарисовать всё, что угодно, — ответил Захар, — я могу нарисовать вас, хотите?
Галочка согласилась, и спустя еще пятнадцать минут получила своё лицо, изображённое на листе простым карандашом. Её удивило даже не мастерство рисунка, а то, что мальчик так и не поднял на неё взгляд, пока рисовал.
— Как тебе это удалось? — изумилась она.
— У вас интересное лицо. Слегка несимметричное, но с мягкими, правильными чертами. Людей с идеальной симметрией почти не бывает.
— И ты запомнил моё лицо в таких подробностях, что смог его нарисовать?
— Я хорошо запоминаю лица, места, строения. Хотите, нарисую для вас Солсберийский собор? Он находится в Англии. Вы смогли бы повесить рисунок на стену, рядом с Вестминстером. Но на это нужно больше времени, там больше деталей.
Галочка хотела. Провожая Захара, она чувствовала жалость пополам с восхищением и грустью. Еще Евдокимова была довольна, что ей удалось найти если не тропинку к сердцу мальчика, то хотя бы определить направление, в котором она вела.
Через несколько дней он отдал ей рисунок на большом листе, склеенном из нескольких маленьких. Как сирень и её лицо, английский собор был выписан с поразительной точностью. Галочка даже посетила местную библиотеку, чтобы сравнить рисунок с фотографией в книге по мировой художественной культуре. Каждая статуя, занимающая свою аркообразную нишу, каждое стёклышко на витражном окне, каждая деталь орнамента, богато украшавшего фасад собора — всё было строго соблюдено. Рисунок занял своё место на стене, среди достопримечательностей Лондона.
— Ты мог взять любое другое здание, почему именно собор Солсбери? — с искренним удивлением спросила она.
— Мне нравится готический стиль, — ровно проговорил Захар, — для него характерны углы, шпили и острые формы.
— Откуда ты знаешь про готический стиль? Интересуешься искусством?
— Да, люблю живопись. И мне много Соня рассказывает об Англии. Она обожает ваш предмет и всё, что связано с этой страной.
— Ты дружишь с Соней?
— Познакомились, когда она приезжала на праздник в прошлом месяце.
Соня находилась на домашнем обучении. К ней Галочка ходила раз в неделю, чтобы преподавать английский язык. С девочкой произошёл несчастный случай, и она была прикована к инвалидной коляске.
Чем больше Галочка разговаривала с Кусыкиным, тем больше она открывала в нём любопытных вещей. К примеру, Захар мог часами объяснять ей отличие одного стиля живописи от другого, но не знал, что Земля — третья планета от солнца. Он знал названия самых редких картин известных русских художников, но то, что молекула воды состоит из двух атомов водорода и одного кислорода — было для него открытием. Захар жил по инерции, особо не задумываясь о том, что вокруг него. Даже то, что его постоянно задирали, не волновало мальчика. Он настолько жил внутри себя, в каком-то своём, странном, но по-своему красочном мире, что другие люди ему были просто не нужны.
Галочка сгорала от любопытства. Ей хотелось распутать этого ребёнка, как плотный клубок. В институте она увлекалась психологией, и знала много методик, с помощью которых могла бы помочь мальчику.
Через несколько дней Евдокимова попросила Захара нарисовать его настроение. Он слегка удивился, но выполнил задание. Он нарисовал черный квадрат.
— Что нарисовано на этом рисунке? — спросила Галочка.
— Моё настроение, — тихо ответил Захар.
— Где в этом черном квадрате ты?
Мальчик пожал плечами.
— Тебя здесь нет? — допытывалась учительница.
— Нет, я там, — медленно проговорил Кусыкин, будто удивляясь, что произнёс это.
Галочка приободрилась. Она впервые увидела хоть какой-то отблеск эмоций в человеке напротив.
— Это тёмная комната? — спросила она.
— Нет.
— Можешь объяснить, что это за пространство?
— Просто… пространство.
— Какое оно?
— Холодное, — сразу ответил Захар, — и мокрое.
— Там есть пол?
— Да.
— А стены?
— Нет.
— Можешь показать, где ты в этом пространстве? — Галочка протянула черный квадрат Кусыкину.
— Я везде. — Сказал он, не притронувшись к рисунку, — я и есть это черное пространство.
— Что ты чувствуешь, когда смотришь на свой рисунок.
Захар молчал. Он молчал так долго, что Галочка уже думала, не услышит ответ, но тут он поднял на неё глаза. Такое случалось нечасто, обычно он предпочитал общаться с полом или собственными коленями.
 Глаза у Кусыкина были бесцветно-голубые, пронзительные, умные, цепкие — не глаза десятилетнего мальчика. Такой взгляд мог принадлежать взрослому и очень несчастному человеку. И было в них что-то в этот момент, что заставило молодую девушку вздрогнуть. Нечто сверкающее, живое, страстное, что-то такое, чего не было и не могло быть в других детских глазах.
— Ничего. — Ответил Захар, — я не чувствую ничего.
В следующий раз Галочка попросила его нарисовать себя. Захар долго не прикасался к листу и карандашам, сидел молча, склонив голову, кутаясь в необъятный грязно-зеленый свитер. Евдокимова не торопила. Внимательно наблюдая за мальчиком уже несколько недель, она видела в нём удивительного юного творца, израненного и одинокого. Теперь Захар чаще приходил сам, звать его уже не требовалось. Он оставался в её кабинете после уроков подолгу, мог просто посидеть рядом с ней и почитать. Читал мальчик исключительно духовную христианскую литературу или книги по искусству.
— Почему бы тебе не познакомиться с другими религиозными конфессиями мира? — спросила Галочка однажды, — может быть, ты смог бы найти что-то интересно для себя…
По ужасу, которое выразило его лицо, Евдокимова поняла, что сказала глупость. Захар покачал головой и промямлил что-то про «грех и язычество». Галочка не стала развивать эту тему, но выделила её в своём плане работы с Кусыкиным красным маркером.
Через час Захар все же начал рисовать себя. Когда он протянул рисунок, Евдокимова не сразу придумала, как можно разговаривать с ним дальше.
На листе была изображена человеческая фигура, не имеющая пола, схематичная и расплывчатая, чуть дальше в перспективе рисунка, за фигурой человека располагалась еще одна, но темнее и больше. На переднем плане была великолепно выписанная горящая свеча. Простым карандашом Захар смог передать все оттенки маленького, дрожащего, слабого пламени.
— Какая из этих фигур — ты?
Он показал на первую.
— Тогда, что за тобой?
— Тень, — произнёс мальчик, — я держу в руках свечу, а за мной — моя тень от пламени…
Захар будет часто оставаться с учительницей, уделяющей ему столько внимания, чаще, чем другие дети, чаще, чем положено, настолько часто, что это будет наводить на странные мысли. Однако сама Галочка будет только рада видеть мальчика на пороге своего кабинета. Она будет искренне считать, что помогает ему адаптироваться в этом жестоком мире после смерти матери, и что в её лице талантливый, необычайно одарённый Захар видит друга, наставника, родственную душу. Всё так и будет, но окончательный смысл ошибки, которую она последовательно совершала на протяжении шести лет, Галочка осознает еще не скоро.
Привязавшись к мальчику, Евдокимова не замечала, во что он превращается. Это с помощью её поддержки Кусыкин стал чувствовать в себе некую силу, которая росла и множилась в нём с каждым днём. Это она взрастила в мальчике извращённую веру в собственную уникальность, внушила ему, что таких, как он больше не существует. Что перед ним — некрасивым, толстым подростком — лежит удивительный путь, который ему предстоит пройти. Что в конце этого пути — великая цель. Предназначение, которое, при удивительной одарённости Захара, не может быть обычным.
Самое интересное, что она искренне сама в это верила, потому что полюбила Кусыкина.
Но Галина Евдокимова была не единственной, кто его любил.
Отношения двух несчастных детей — по разным причинам, но всё же несчастных — завязались в пятом классе, на празднике нового года, который устроил классный руководитель для своих детей.
Соня Ракова в четыре года неудачно упала с лестницы, и с тех пор ноги её не ходили. Всю свою сознательную жизнь она провела в инвалидной коляске и уже не помнила, как это: передвигаться самостоятельно.
Галочка заметила перемены в Захаре не сразу, а примерно тогда, когда дружба между двумя детьми окрепла настолько, что постепенно перерастала в нечто большее. Захар стал менее замкнутым, охотнее общался, даже нашёл способ справиться со своими жесткими длинными волосами, сползавшими по щекам на шею. Она радовалась за Кусыкина, ей хотелось верить, что теперь, когда у него появился настоящий друг его возраста, жизнь подростка наладится.
Захар часто говорил о Соне. Он называл её «Моя Ласточка». Другой парень постеснялся бы открывать столь интимное прозвище кому бы то ни было, но Кусыкин бесхитростно сообщил о нём Галине Евдокимовой на очередной встрече. О девушке он отзывался с большой теплотой, рассказывал, что она обожает английский язык и мечтает с лёгкостью читать Шекспира в оригинале.
Галочка не видела тревожных сигналов, которые демонстрировал её любимый мальчик. Захар, по её мнению, вообще не был способен никого обидеть, он не мог даже дать сдачи, не то что бить первым. Не замечала она и того, что рисунки Кусыкина с каждым днём становились всё темнее и запутаннее.
В последний раз мальчик пришёл к ней накануне выпуска, в конце июня 1982 года.
К тому моменту он успел вырасти невероятно, однако рост не добавил в его тело никакой грации. Он так и остался толстым увальнем.
— Завтра выпускной? — спросила Евдокимова доброжелательно. — Я волнуюсь, а ты?
Захар бледно улыбнулся. Этой улыбкой Галочка невероятно гордилась. Она считала, что исключительно её заслуга — то, что он вообще улыбался.
— Пора шагнуть во взрослую жизнь? — добавила она.
Захар кивнул.
— Я должен буду уехать на время, — произнёс он своим высоким, певучим голосом, — но потом вернусь.
— Тебе должны дать комнату, или квартиру. Ведь так?
— Да, не беспокойтесь, мне есть, где жить. Меня это не особо волнует.
Галочка вдруг вспомнила все эти истории, когда Захар не хотел возвращаться в детский дом и, едва сошёл снег, ночевал в парках, в лесу или в школе, забравшись в открытое окно. Она решительно не верила во все эти разговоры о том, что он, якобы, мучает животных. Её любимый ученик на это способен не был. Сколько было разбирательств, сколько ей пришлось его защищать…
— А Соня? — улыбнулась она, — куда будет поступать?
Кусыкин взглянул учителю в глаза, задержал взгляд на несколько секунд и ничего не ответил.
— Я подарил ей браслет с колокольчиками.
Галочка не придала значения загадочному молчанию Захара и снова улыбнулась. Про браслет она знала, Кусыкин рассказывал ей, что хочет подарить Раковой что-то особенное.
— Ей понравилось?
Захар кивнул. Уходя, он повернулся в дверях, смерил её долгим взглядом и тихо спросил:
— Галина Ивановна, а вы счастливы?
Лишь двадцать лет спустя Евдокимова осознает истинный смысл этого вопроса, и то, насколько она была близка к смерти в тот момент. В 1982 году она ответила «да» и спасла сама себя от гибели. В тот момент она не знала, что Соне Раковой остаётся жить несколько часов, что Кусыкин своими руками задушит её, потом осыплет цветами и замурует в стволе дерева, а браслет с колокольчиками оставит себе на память. Только двадцать лет спустя она осознает в полной мере, что была единственной, кто мог предотвратить череду ужасных событий в маленьком провинциальном городке. Ей было под силу сохранить семь невинных жизней, но она не сделала этого из-за любви и жалости.
После своего первого выпуска Галина Евдокимова получила психологическое образование, и вернулась в школу уже с другой квалификацией. Еще через десять лет, она встретила в своём кабинете девочку с потухшими глазами, прижимающую к груди старую, выцветшую тетрадь. Майю Анисимову, которая и не подозревала, что в лице немолодой учительницы перед собой она видит нить, соединяющую её судьбу с цепочкой чудовищных событий, которые ей только предстоит пережить.
Евдокимова поддерживала связь с Захаром до самой его смерти. Он часто бывал в школе, в её кабинете, где ему раскрывались тайны непростых, а подчас и несчастных, детских судеб, что, в конечном итоге, вылилось в трагедию.
Однако, тайну последнего рисунка, который Кусыкин нарисовал за день до убийства Раковой, Галочка так и не открыла. Она постоянно просила Захара рисовать себя, и с каждым разом рисунки не менялись: он, тень, свеча. Но если бы Галина Евдокимова положила их все в ряд, то смогла бы заметить, как постепенно тускнеет человеческая фигура, как исчезает зажжённая свеча.
И остаётся только тень.
Тень на голой стене.
***
«Дорогой Захар.
Вчера папа принёс мне новую партию книг. Среди них сочинения Диккенса! Обожаю Диккенса, ты знаешь. Я мечтаю когда-нибудь научиться читать книги на английском языке без словаря, свободно, как на родном. Обещай мне, что когда-нибудь мы поедем в Англию и обязательно увидим Солсберийский собор вживую! Это великолепный памятник архитектуры! И не важно, сдержишь ты обещание или нет! Я тебе говорила, что уезжаю в Кемерово поступать на языковедение. Кое-что я уже начала изучать, а именно историю английского языка…
Невзначай папа завёл разговор о тебе. Он не хочет отпускать меня завра на выпускной до утра. Я сказала, что буду с тобой, что хочу встретить рассвет с другими выпускниками, и ты мог бы помочь мне с коляской. Он нахмурился и сказал, что не хочет, чтобы ты вообще приближался ко мне. Ума не приложу, почему он так к тебе относится. Мы ведь дружим с пятого класса! Не расстраивайся из-за этого, потому что я смогу с ним справиться. Он примет тебя.
Ведь ты — мой лучший друг…
Не могу поверить, что ты подарил мне браслет на ногу! Я его надела. На моей синюшной ноге он смотрится особенно красиво. Колокольчики! Они такие приятные, если закрыть глаза, можно себе представить, будто это действительно тихо звенят настоящие цветы!
Никто бы, никогда, ни в коем случае не подарил бы мне такую вещь, но только не ты. Почему ты это сделал?
Я знаю, прости. Знаю ответ на этот вопрос. Ты всегда был человеком, для которого не важно, в коляске я или нет. Ты всегда не замечал её — двухколёсную, отвратительную… Она словно тюрьма для меня! Громоздкая, тяжёлая, не проедешь на ней нигде без посторонней помощи.
Помнишь, как ты однажды вообще забыл, что я не ходячая и предложил сбегать на перегонки? Нам было лет по тринадцать. Ты тогда так смутился и принялся оправдываться, что просто забыл о коляске. Это было очень мило и забавно. Никто бы не смог забыть. Мои родители напоминают мне о ней каждый день, а с тобой я действительно чувствую себя Ласточкой. Как ты сумел придумать для меня такое милое прозвище? Уж на ласточку я совсем не похожа. Ей я могу быть только с тобой.
С тобой я могу не ходить, потому что умею летать…
Я никогда не забуду, как ты однажды поцеловал мои колени. Они такие уродливые и тощие, а ты их поцеловал…
Знаешь, я тебя люблю, только ты об этом пока не догадываешься.
Пишу это письмо, чтобы отдать тебе его завтра, после выпускного, потому что потом ты уезжаешь, и мне будет ужасно неловко смотреть тебе в глаза. Будет время подумать и вернуться уже с ответом.
 Ладно, поеду собираться: ты позвал меня гулять в лес. Мама не слишком рада, что я иду гулять так поздно и далеко, но я ведь буду с тобой. Я уже вижу тебя в окно, ты стоишь возле моего подъезда.
С тобой я совсем ничего не боюсь.
С любовью. Твоя Ласточка.
P.S.: спасибо за георгины. Откуда ты узнал, что это мои любимые цветы?»


Конец
22.05.2023г.