На облаке рай

Основано на реальных событиях.
I. 
Ленка висела за балконом девятого этажа. События дня стремительно мелькали перед глазами.

Летнее утро, погожее, солнечное. В воздухе пахло чем-то особенным и невероятным, — носом чуяла. Настроение — подстать ожиданиям: ясное, приподнятое, озорное. Домой! 

В её десять лет возвращаться с дачи, пусть и затянули сборы до вечера, – это уже радость. Машина летела по загородной автостраде, окна распахнуты широко настежь, как удивлённые детские глаза.

Утомлённые тела родителей тихо гудели, в унисон мотору, чуть обмякшими позвоночниками, которые сегодня прошли испытания на прочность: их гнули на все лады, как на военных учениях, ломали каскадом всё новых и новых ; огородных задач и полевых вводных.

Утром бодрые позвонки родителей взяли штурмом дорожки: прошлись тяпками, тщательно, словно миноискателями, перерубая опасные "провода" корней въюнов, нагибаясь и убирая в ведра золотые пятаки второй волны настырных одуванов.

Потом был бег по "разминированным", освобождённым от сорняков траекториям, с двадцатилитровыми раритетными вёдрами - бачками, наполненными опилками. Одна за другой горка белобрысой трухи плюхалась на тропу.

Сад и огород было не узнать: они светились солнечными древесными ручьями, раскрываясь в мареве знойного полдня пьянящими сладкими ароматами берёзового сока.

Всё вокруг высветилось, словно великан художник нарисовал опилками солнечные лучи по всему садовому участку.

Ленкины ноги двигались за божьей коровкой и утопали в мягкости "ковровых дорожек", расстеленных к неизвестному параду.

 Девочка шептала себе под нос, чуть слышно: "Принеси мне хлеба, чёрного и белого, только не горелого". Ворошила путь насекомого, сбивая по сторонам, на грядки, свежие гребни соломенного цвета.

Зычный окрик матери вернул "диверсантку" в реальность: "Э! Ты чего там творишь? Не порть работу, бери мешок, марш собирать горох!"

Дальше, по-пластунски, приступом, родителями были взяты грядки: собрана клубника, срезана причудливая "проволока" её наглых вражеских усов. Взрыхлены, политы и подкормлены, освобожденные от плена дурной травы, междурядья.

Уже заполдень Ленкина мама — Марина "открыла глаза" морковке: А то, правда, эта "девица" сидит, как в темнице и света белого не видит. А прореживать Ленка будет, ей не жалко дёргать молодой урожай: "Слышишь, Лен? Прореживать — сегодня твоя работа, только смотри, не войди в раж: с умом делай, лишнюю не дёргай". Но Ленка не ответила. Она уже полчаса, как выскользнула за калитку и нырнула во двор напротив: Серёге подарили собаку.

Щенок — чудо, как хорош! Чёрный маленький подвижный комочек. Белый галстук на груди, как у гималайского медведя, делал его особенным и нарядным. Глаза - бусинки задорно сияли.; Короткие лапы упруго подбрасывали мячиком весёлое неугомонное тельце вверх. Диковинка, да и только! Восторг!; И хвост каралькой, за которым Мухтар, но всё чаще Муха, кружился, то и дело.

Свезло Серёге. Холодный нос тыкался в ладонь. Вот бы и ей собаку. Радостный язык готов облизать гостью целиком, особенно свежую ссадину на коленке. Больно, но смешно.

Серёга, счастливый и гордый, закатал рукав, нашёл рану на локте и тоже сунул её щенку зализать, отодвигая соседку: "Это он так лечит. Потом даже шрама не останется, ни следа!"

Ленка гладила пушистое живое настоящее чудо, когда услышала; настойчивое, протяжно-требовательное: "Ле-е-е-на! Ты где?". Мамин окрик дёрнул её и потащил к скучной морковке:; Лена нехотя повела себя к грядке.

Картоха заневестилась белыми волнами и думала, что всё будет, как в петровскую эпоху: прикинется клумбой и насладится; пышным ядовитым цветением.

Местами ей было откровенно фиолетово до этой странной бурной движухи вокруг. Но, куда там?! "Лишний раз пошевелить кормилицу не грех", ; и вот уже ровные траншеи и насыпь оборонительных бугров вздыбили и настрополили чёлки ошалевшей картошке.

 Теперь она была сгуртована рядами и больше походила на задорных курсанток, затянутых в форму из зелёного сукна с белыми аксельбантами. Всё готово для военного парада.

Кусты малины обычно, ещё только слышали шуршание шин приближающейся хозяйской машины, а уже вставали по команде "Смирно! Равнение на мать!" А потом мстили за строгость Марине, когда та медленно продиралась сквозь ядрёную щетину рядов.

Тогда на подмогу "отдохнуть на ягодке" направлялся Игорь, хозяин семейства, замаскированный под деда-пасечника, в спецовке; и шляпе с сеткой. Кожа у Игоря нежная, колючей проволокой малиновые кусты впивались до крови, в его белесые веснушчатые руки. Пунктирные порезы напоминали следы когтей от разыгравшихся котят.

Иногда, сквозь ветки другого ряда, неожиданно появлялась ладонь с самой большой и спелой малиной, Игорь приподнимал сетку пасечника и впивался в сочные пупырышки, смакуя сок, успевая уловить родной запах и чмокнуть пальчики жены. Зелень и; решетка из прутьев кустарника мешали, но Игорь всегда находил за листьями этот озорной взгляд и манящие губы. Эх, не было бы Ленки сегодня с ними.

Марина с вызовом наметила новый фронт работы: "Я на огурцы, потом в теплицу к помидорьям, а ты, давай, настраивай полив, жара спадает, самое время. Потом надо компостную яму нарастить на пару досок, полнёхонька уже".

За забором бдила завистливая и всевидящая, широкая бахчевая задница соседки бабы Кати. В своей увядающей жизненной осени, она демонстративно, всем углом наклона, протестовала; против этой слаженности работ: "Ну, а чего вы хотите, молодые, да в четыре руки, вот мы тоже в своё время".

Старушка смахивала маревный пот уголком косынки с морщинистого лба, шмыгала в этот же уголок носом и разворачивала свою могучую "тыкву", следуя за солнцем вокруг одной и той же грядки, весь день.;

Она уносилась мыслями в то самое "своё" время, когда; был ещё жив её Гринька, и сыновья, охломоны, бегали каждое утро на реку.

А потом все дружно собирались за обеденным столом довольные, загорелые и счастливые, крепко повязанные семейными узами и ядрёным духом чесночных перьев, только что сорванных с грядки.

Мужички хватали руками рассыпчатые дымящиеся острова картошки, присыпанные укропом и "по-городскому" чёрным молотым перцем, тыкали в сливочное масло и запивали утренним молоком.

Озорные улыбки, от наползающей сытости и нерассказанных шалостей, молча перекатывались за столом от одного к другому под открытым небом. Глаза сияли и смех без причины с набитым ртом. Хорошо и радостно, и вся жизнь впереди.

Баба Катя подглядывала через подол, как бы невзначай, на растущий остров соседского урожая, составленный в тени веранды и приготовленный к вывозу домой.

Вёдра с ягодой, гора тугих батонов кабачков, пакеты огурцов, пучки зелени, пышный "букет" для засолки из зонтиков укропа, листьев и корней хрена, веток смородины и вишни. Коробка тощих "пальчиков" морковки. Охапка цветов из палисадника. Что-то ещё в нескольких мешках, но не разглядеть по выпуклостям, — зрение уже не то стало. Вон, и баньку затопили. Всё, как у людей.

Вечер, лёгкий пар и травяная вода смыли, со звенящих от усталости тел, соль и трудовую пылюку.

Марина прополоскала волосы отваром ромашки и; дразнила теперь этим ароматом мужа, и убаюкивала одновременно. Березовый листок от свежего веника спрятался сзади под бретельку бюстгалтера, другой прилепился, куда и положено банному листу. Но Игорь молчал и улыбался, достанет дома, губами.

Дочка наотрез отказалась мыть голову, упрямая выдра растёт. Ну и ладно. Всё равно, считай, ничего не делала и в машине сквозняк не поймает.

Марина накрыла простой ужин на веранде. Окинула довольным контрольным взглядом всю свою плантации, с сожалением, что завтра на работу. А вслух сказала: "Какие же мы сегодня молодцы, столько дел переделали. Так хорошо, что и уезжать не хочется. Вот завтра можно было бы уже просто отдохнуть в своё удовольствие".

Игорь, в ответ, хохотнул: "Ну-ну. Рассказывай сказки. Всё, поехали домой".

II.
Машина летела на всех парусах. Путь домой всегда казался короче, чем на дачу. Все окна прикрыли, кроме Ленки.

Зелёные сады ускользали в спелую даль и умывались вечерним солнцем. Они беззаботно махали; ладошками листьев, на прощание.

Ягодные ароматы от корзин в салоне смешивались со встречным ветром. Ленка сидела на заднем сидении, щурилась на солнце, ловя носом волны воздуха. Волосы развевались. Хорошо! Машина частенько подпрыгивала на неровностях дороги.

— Мы как ягоды в чае с вареньем мчим: в клубничном и малиновом. Похоже ведь, мам?
— Да, сейчас приедем, надо будет перебрать и успеть бы варенье сварить.

Небо рисовало облачной акварелью, медленно меняя очертания силуэтов: "рыбки" соединялись в фигуру коня, "конь" превращался в огромного ёжика с острым носом, "нос" отделился и стал похож на хомяка Борьку. "Хомяк" прилип к "ёжику" и вырос в "собаку", большую озорную, с классным; хвостом. Ленка настроилась на гундосую волну и проныла:

— Мам, когда вы мне купите собаку? У всех есть, даже у Серёги, а у меня нет.
— У тебя рыбки есть.
Ленка помолчала, нашла взрослый и рассудительный тон, и парировала:
— Рыбки - не собака! С ними ни поговорить, ни поиграть, ни погулять, ни погладить. Они дружить не умеют, — чуть послушала тишину маминых мыслей и добавила новый аргумент с вызовом и семейной иронией, — ты ещё скажи, что у меня на подоконнике в горшке червяки дождевые живут, и они мне настоящие верные друзьями, и поэтому мне собака не нужна.
— У тебя Борька есть, дружи с ним. Сколько раз говорили, собака – это ответственность. С ней каждый день гулять надо, утро, обед и вечер. И в дождь, и снег. И в обычный день, и в выходной. Ей лапы надо будет мыть каждый раз. О нас не думаешь – собаку пожалей: ей одной плохо будет, пока мы на работе, а ты в школе. Её кормить надо, учить, лечить, заботиться. Собака – это полноценный член семьи. Я к этому не готова.
— А я готова. Все могут и я смогу. Что, я хуже Серёги, что ли?
— Мы с мамой лучше тебе братика или сестрёнку подарим, дружи, гуляй, ухаживай, - подмигнул маме папа.
— Ещё не лучше! Закрыли тему. — Мама сурово посмотрела на мужа и включила музыку.

Мимо, словно в насмешку, в заднем окне обгоняющего автомобиля, проехал улыбающийся сенбернар, ловя длинным языком скорость и ветер. Мир дразнился на все лады. "Эх, - думала Ленка, - у него есть хозяин. А у моей собаки меня нет".

На въезде в город небо вдруг перестало рисовать и отодвинуло рыхлые белила в сторону, оставив взгляду поверх сочной зелени лёгкую однотонную синеву. Ленка смотрела в грусть: "Вот так хочешь собаку, и собака хочет к тебе, всем сердцем, а эти взрослые всё портят, ничего не понимают".

Машина подъехала к многоэтажке. Девочка первая выпрыгнула, схватила планшет и маленькое ведро с ягодой, перевязанное марлей, и уже принимала нетерпеливые позы у двери в подъезд, домой, в свою комнату, к Борьке, к рыбкам, к долгожданному интернету. Рослая не по годам, на голову выше сверстниц. Было, в кого: папа под два метра ростом, и мама ему под стать. Родители, навьюченные вёдрами, корзинами и пакетами, тихо препирались:
— Машину поставишь, зайди в магазин. Хлеб, молоко, курицу, сметану, муку и обязательно сахар для варенья и соль для огурцов, к чаю возьми что-нибудь, - хозяйка выдавала список на автомате.
— Какой магазин? Язык на плечо. Завтра на работу. У телевизора глаз помылим и спать. Расслабься, по плану отдых от отдыха.
— Какой отдых? Мне сейчас всё это переработать надо. Это до часа ночи возни. И чем мне вас завтра кормить?
— Ну да. Еды притаранили вагон и голодные останемся? Ладно, схожу.
— Ключи доставай.
— Какие? Они у тебя. — Папа уставился на маму. – У меня точно нет.
— Игорь, не смешно. Я не брала свои. Они в сумочке лежат, как с работы пришла. Дверь ты закрывал. Ищи.

Игорь поставил на скамейку тяжесть садовой добычи. Проверил все карманы. Ленка плюхнулась рядом:
— У меня тоже нет. Я не брала. Юбка без карманов. И футболка вот. Может, они в машине?
Спустя минуты три стало ясно, ключей нет, нигде.

— Наверное, я оставил в бане, в рабочих брюках.
Из подъезда вышел сосед сверху: Ленка с родителями жили на восьмом этаже, а дядя Петя, сизый нос, над ними — на девятом:
— Привет, семейство.
— Привет.
И соседский пивной бриз поплыл в сторону ларька за добавкой. Папа оживился:
— Сейчас у Петрухи возьму инструмент и вскрою дверь.
— Ага, я тебе вскрою! Только поставили дверь новую и ломать? Надо что-то придумать. Слушай, я балкон точно не закрывала.
— И? – Папа в недоумении смотрел на жену.
Мама упёрлась взглядом в Ленку и вдруг предложила…

III.
Ленка висела за балконом девятого этажа. Пальцы белыми костяшками впивались в толстую металлическую трубу нагретого за день поручня. Мокрые ладони прилипли к старой синей краске. Куски её, причудливой мозаикой, впечатались в кожу. Отряхнуть было некогда, да и не представлялось возможным.

Коршун пролетел уже совсем рядом, делая очередной круг, каждый раз приближаясь всё ближе. Расправил крылья и спустился ещё ниже — посмотреть на человеческую глупость: как двуногие обвязали своего бескрылого желторотика за талию и под грудью, и спускали с девятого этажа на восьмой. Со стороны казалось, что это крупный кусок мяса болтается аппетитной наживкой на верёвке, того и гляди, сорвётся, и можно будет спикировать за добычей.

— Помалу трави, — советовал Пётр, — густо дыша перегаром на Игоря. Голубые глаза отца стали серыми, губы — тоже в тон.; Белый, как мел, он спускал дочь. Красные пятна внезапно проступили по шее и рукам, очертив острова вжавшихся в тело веснушек.

— Страхуй, - выдавил соседу Игорь.

— Страхуй – не страхуй, один х@й, весело, в дурном азарте констатировал полноту происходящего Пётр.

— Попридержите язык, - возмутилась мать, - ребёнок всё слышит.

— Вы сдурели, чи шо? – выпучив глаза, выкатилась из темноты квартиры хмельная подруга Петра, с кутеляпой растрепанной дулей на голове, и оперлась о косяк балконной двери. Она продолжила причитать на одной дурной ноте, — где это видано, дитятко родное за ногу с балкона спускать? ; Лучше бы сразу скинули, чтоб дитя не мучилось. Совсем страх потеряли? Да мало ли, что может сподобиться? Это, ведь, дело случая. Сердце у него прихватит или…

- Не надо тут каркать под руку, идите в комнату! - резко рубанула мать соседкин "плач", но та, на своей страдательной волне, продолжила:

- Да мало ли что? Зачем так судьбу испытывать? Вдруг верёвка оборвётся? Или не удержит равновесие, вон, смотрите, коршун Игорю в глаз целится! Ой, он ведь может не удержать её, и сам свалится. Двоих потеряете. Ой-ёй. Петюнь, куда ты там загнулся-свесился, отойди от края. Ну их. Дурные они совсем. Рухнет дитя, а тебя посодят. А мне передачи носить? Пошли отсюда, Яшка звал.

— Доча, как отпустишься, постарайся прицелиться и ногами попасть на балкон, - выдавил папа. Его тело стало совсем серым, слилось по цвету со стеной панельного дома. Оно вдруг резко подалось вперёд, напряглось гитарной струной. Кажется, чуть тронь его, и по городу пойдёт басовый прощальный гул, по нарастающей. Кажется, этот гул уже звенит в ушах. Кажется, всё вокруг и есть этот гул.

Соседка вдруг на мгновение притихла и жутковатым трезвым шепотом, с церковными волнами, продолжила:
— Отче наш, сущий на небесах, да святится имя твое, да прии…
— Вот малахольная. Уйдите. Всё будет, как надо. Игорь, всё будет хорошо. Доча, как ты там?
— Да нормально у меня всё. — Ленка была самой спокойной в этой компании, в полном доверии к папе и в приближающейся радости. Только оголенный пуп таращился из под футболки на панораму города и зевак, собирающихся внизу. — Завтра стопудово едем покупать собаку. Смотрите, вы обещали!
— Купим, купим. Отпускай перила.

IV.
День выдался хмурый. Август по-осеннему обнял город утренним туманом.

К лапам липли листья. Запахи, запахи, запахи… Они расскажут больше, чем та цыганка, что шарахнулась от нас: что было, что стало, … хозяин натянул поводок, … на чём сердце успокоится. Собачьи мысли прыгали воробьями по дереву. Странная Марина , чего ей надо? Она ведь мне не Хозяин. Он вожак в этой стае, он - главный над всеми в этом вольере. Да, что там, от него зависит, будут ли благосклонны боги: бог Гулять, бог Холодильник, бог Купаться. А Марина знакома с богом Ворчать и командами "Все на выход" да "Живо марш спать!" Строгая самочка. Её все слушают, когда Хозяина нет.

Поначалу стая хотела, чтобы Ленка была Хозяином, но это ведь смешно. Не прокатило: запах и повадки щенка ни с чем не перепутать: пару раз выгулял её по городу, стало ясно, она не может ничего, только играть. У её бога имя Завались: придёт после школы, посмотрит, погладит, крикнет "Завались!" Подставишь живот, начешет, нагладит. Улыбнёшься, отвесишь брыли, и всё, плюхнется рядом, покатается. Это не Хозяин. Детёныш Хозяина. Только поводок короткий ей не покупают.

Марина гладила шторы. Стопка тюля возвышалась на правом краю стола. Семья из четырёх человек требовала сил: она с Игорем, взрослый уже сын и дочь-подросток, - Ленка. Хлопоты атаковали хозяйку со всех сторон. На ком держался весь дом, тот не спросит, "какие".

Марина утюжила свои мысли по привычным заломам. Поступление старшего в институт и грозящая армия. Только вот собака эта сжевала документы для приёмной комиссии. Слюнявые огрызки — всё, что осталось. Как теперь быть?

Утюг шипел, словно передразнивал настроение Марины. Дочь в школу надо к первому сентября собрать и к врачу сводить. А вдруг это на собаку аллергия? На белок слюны, так бывает, вчера в интернете видела статью. Вот зачем она нам? Здоровье ребёнка важнее собаки.

Она случайно затронула край утюга и вскрикнула. Внутри неё всё кипело. Ремонт, край, как нужен: этот волкодав ободрал углы в прихожей и в зале, где выход на балкон. Кухню, его углу, постоянно намывает. Никого не пригласить в гости. Живём для собаки, не для себя.

Тяжёлый вздох хозяйки упёрся в новую порцию домашней работы — в стопку постельного белья. Она взяла первую простынь и стала тщательно счищать влажной ладонью собачий пух. Сколько это может продолжаться? Как же меня всё это достало? Взяли собаку Ленке, а возимся с ней мы. Да и хозяином она Игоря признала. Что ребёнок может против этой махины: на улице непонятно, кто кого выгуливает.

На днях мужик какой-то грозился заявление в полицию написать, что его облаяли и чуть не съели. Пить меньше надо. Псина за версту чует пьянь. И в наморднике она. Только зачем мне всё это знать и вникать? Зачем нам эти проблемы?

Нет, не место такому волкодаву в квартире. Ему простор нужен, собственное подворье. Вон, в отпуске на даче его не видать - не слыхать . И даже в помощь был: всегда даст знать, когда кто идёт. И баба Катя перестала свой нос совать, куда не надо.

Раздался звонок, - телефон. Коллега мужа спрашивал, когда Игорь будет дома. Марина ответила и тут же, машинально спросила:

— Скажите, а вы не знаете, нужна ли кому-нибудь собака? Породистый красавец. Победитель выставок. Умница. Но ему тяжело в обычной квартире, никаких условий для такой породы. Вот бы ему на простор, куда-нибудь за город, где поля, своё подворье.
— ; ...
— Родственнику в Юргу? Фермер и большое подворье? Замечательно. Это то, что надо. Если ответ будет положительный, звоните в любое время.

Марина положила трубку и запела весёлую песенку. Кажется, жизнь налаживается, вот только… Она осеклась: новые лакированные туфли её валялись пожёванные, и по ним стекала слюна. Будто всё понял.
;
V.
Игорь методично собирал дипломы, грамоты, медали. С тяжёлым сердцем.
— Ну, что, брат, пригорюнился? Тебе там будет лучше. Однозначно. Усадьба. Поля. Просторы. Бегай - не хочу. Речка рядом, все утки будут твои,; — хозяин, наверное, уговаривал себя.
— … — молчаливый взгляд сочувственно сопровождал каждое движение, откликаясь ушами на новые глухие интонации в знакомом голосе. Пёс положил морду на лапы, прижал её к полу и внимательно слушал, водя лишь глазами: "Ужин был царский. Должно быть, что-то не заладилось у Хозяина, если он, уже в который раз, выносил из кладовки и снова ставил на полки корм, добавки, аптечку, пакет с поводками и карабинами. Ещё чуть-чуть, и завою… ; Вот, зачем-то опять поменял воду в миске".
— Попей, долго ехать, часа четыре. Останавливаться не будем. К восьми утра на работу надо вернуться. Так-то… Туда и сразу обратно.
; Смутное беспокойство пристегнулось к ошейнику поводком тревоги. Дрожь забила.
— Ну, всё, пошли. Чего удумал-то? Ну, давай, посидим на дорожку. Всё. Пошли.
— … Никуда я не пойду, не хочу я туда, где тебе плохо, Хозяин. —Жалобные поскуливания. Пёс попытался слизнуть с руки хоть часть тревог своего человека, но тот одёрнул её и потрепал по холке.
— Ты чего это? Пойдём. Ночь на дворе.

На последнем часу безлюдного пустынного пути гравийная дорога притормаживала машину, осторожно нашёптывя шинам что-то жутковатое. Она катилась обречённо, дрожа всем телом от напряжения. Фары щекотали нервы неожиданными ямами и колдобинами. Пёс внимательно следил за всем происходящим.
--; Чуешь? Эх…
Небо нехотя натягивало бледный бесцветный рассвет. Впереди показалось поле со стогами сена и постройки: лесопилка под навесом, строительный вагончик, баня, скворечник деревянной уборной и недостроенный сруб, наверное, будущего красавца дома.
— Ну, вот. Кажется, здесь. Только странно: усадьбой как-то не пахнет. И куда нам с тобой?
Голый бревенчатый сруб, неподалёку от лесопилки, выпучил тёмные пустые глазницы. Пакля местами торчала из щелей всклокоченной шерстью дыбом: ни дать – ни взять, огромная рысь, приготовившаяся к прыжку. Игорь подошёл к вагончику. Из него выглянул, поёживаясь, заспанный босой мужик в трусах и "майке" из татуировок.; К нижней одутловатой губе была прилеплена сигарета:
— Чего тебе?
— От Алексея. Договорились, что оставлю здесь, в усадьбе, собаку.
— Оставляй.
— Так, а он сам-то когда будет? – хозяин собаки озирался по сторонам, ожидая, что, может быть, произойдёт какое-то чудо и Алексей появится, и тогда он передаст своего горемыку в добрые руки. Но рассветный туман напрочь скрывал саму возможность доброты, будто её и не было в природе.
— Да, кто ж его знает? Через неделю – другую, может, приедет. Пойдём, – мужик повёл приезжих от вагончика в сторону сруба. Вбил скобу тыльной стороной топора. – Цепляй.

Время как-то замедлилось, и Игорь видел, словно в немом кино, как его руки прищёлкивают карабин поводка к скобе на срубе. Как они, не он, достают мешки приданного из машины и несут к вагончику. Как от стога берут охапку сена и неуклюже стелют под домашнюю циновку. Как всё это время пёс бегал за ним на длину привязи, повторяя все направления Игоря. А потом, как открывалась пасть в безмолвном возмущении. Надрывный лай звучал только для пса и местных: — Что? Меня? Здесь? Ты что? Хо! Зя! Ин! Нет! Нет! Нет! Нет!

Мужик сидел на крыльце, курил и смотрел в никуда, словно вокруг никого и не было. Из вагончика вышли ещё трое.

— Вы чего тут?
— Да ничего. Вон, собаку из города привёз. Надоела.
— Поспали, называется. Теперь уже всё. Ни туда, ни сюда.
— Красавец. Породистый, наверное. Холёный, дурашка. ТелОк-откормышь. Ишь, как убивается. Всех перебудил. Пойду, лесопилку заведу.

Игорь сел в машину. Вместе со стуком закрываемой дверцы все звуки мира вернулись: ; шум мотора и вой, дикий жалобный вой. В след. С этим воем он и ехал. Домой не успеет, надо сразу на работу. Предприятие режимное. Опоздания исключены.;

Прошёл час, наверное, прежде, чем он повернул назад, к лесопилке, к родной морде хвостатого друга, выкормленного с ладони.

Возвращение показалось дольше. Но с совершенно другим настроем: вся тяжесть этого глупого решения осталась там, на развороте. Что за наваждение было? Как можно было его куда-то отвозить?

Автострада с фонарями-факелами вдоль жертвенного пути давно закончилась. Кроме пунктирного визга лесопилки не было слышно ничего. Игорь выдохнул с облегчением: "Значит, успокоился. Или, может быть ест? Не встречает, он же узнал шум машины. Обиделся, как пить дать, обиделся. Ну, ничего. Оттает".

Он завернул за угол сруба,; светлого, соснового. Верхние венцы торчали бревнами в стороны. На крюке висела только что разделанная туша. Кровь капала на ворох соломы. Рядом валялась знакомая шкура. Сквозь шум в ушах он услышал: "Мужик, ты чего? За псиной? Она же вам не нужна была".

Не нужна была. Не нужна. Была. Ватные ноги вели к машине. Капли за спиной падали вниз, но отдавали ему вверх, в голову, в виски. Всю дорогу по небу, в кровавых лучах рассвета, плыло облако, с очень знакомым силуэтом.
_____________
В память о собаке с судьбой человека.