Дорогой мой читатель хотелось бы снова поговорить с тобой о кладах в Смоленской губернии. И не только о знаменитых гнёздовских курганах, хотя и их нельзя обойти вниманием. С Гнёздова позволь мне и начать сей рассказ. Перенесёмся в год одна тысяча осемьсот семидесятый от Рождества Христова, на земли дворянской девицы Елизаветы Кардо-Сысоевой, что в девяти верстах от заставы губернского города Смоленска. Вообще-то с Кардо-Сысоевыми связан у меня один интересный случай, больше имеющий отношении к казусам российской судебной системы. 1855 год, между Уфиньей и Корытней на Краснинском большаке ограбили и избили дворовую женщину госпожи Кардо-Сысоевой. Отобрали деньги и какие-то вещи её госпожи, которые дворовая куда-то там несла. Становой пристав произвёл следствие. По описанию нападавшего нашёл похожего мужика и произвёл у него обыск в доме. Ни вещей, ни денег не нашёл. Однако приказал сотскому доставить мужичка в Смоленск для суда. И укатил в город. Сотский повёз односельчанина в суд. Уж не знаю о чём они там гуторили, но конвоируемый попытался сбежать. Сотский как мог его ловил. И поймал. В порыве к свободе преступник наш искусал сотскому все руки. Да до крови, вот ведь паразит эдакий. Вердикт суда: в ограблении дворовой женщины госпожи Кардо-Сысоевой "оставить в подозрении", а за покусание рук сотскому отправить в арестантские роты гражданского ведомства на один год и девять месяцев. Во, блин, дают!!!
Ну да мы отвлеклись. 11 июля вблизи казарм Орловско-Витебской железной дороги (можно сказать кладообразующего предприятия Смоленской губернии) рабочие брали балласт для продолжения строительства железнодорожных путей. Склон одного из курганов обвалился, явив мужикам заржавленный медный котелок с мелкими костями внутри. Также в оном котелке обнаружилось медное колечко с пластинкою и две медные же «спички». Через несколько минут ремонтный рабочий крестьянин деревни Нивищ Боровской волости Смоленского уезда Демьян Аксёнов, раскапывая обвалившийся склон, обнаружил глиняный горшок, в котором также были кости и пепел. Вскоре в том же кургане откопали ещё один медный котелок. Но рабочим, копавшим камень для строительства рядом с тем курганом, повезло в тот день много больше. Вырыли они большую кость с насыпанными внутрь древними серебряными монетами и серебряными же украшениями.
Смоленские мужички люди ушлые да домовитые, посему попытались получить от находок максимальную выгоду, частью рассовав серебришко по карманам, частью продав служащим при станции Смоленск Орловско-Витебской дороги машинисту Шустеру, помощнику его Ямбургу и обер-кондуктору Бельдюкевичу. Но всё ж таки до уездного полицейского управления сведения о кладе дошли. И уже 15 июля пристав 1-го стана Смоленского уезда произвёл дознание, отобрав у рабочих помимо медных котелков и разбившегося глиняного горшка три целых серебряных монеты, 53 треугольных серебряных обломка, судя по всему тех самых «резан», восемь серебряных и двадцать три стеклянных бусины-крали. Также были запротоколированы медное колечко, сломанная пуговичка и две медные монеты с ушками. О покупке некоторых вещей из клада служащими железной дороги приставом было сообщено в рапорте на имя начальника жандармского управления на железной дороге капитану Сосионкову, который вскоре представил смоленскому губернатору ещё две серебряные монеты. Среди найденного крестьяне упоминали также небольшой серебряный браслет, но заявили, что он был в таком ветхом состоянии, что рассыпался прямо у них в руках.
11 августа 1870 года смоленский губернатор отправил клад в столицу в распоряжение Археологической комиссии. Оная комиссия оценила находки в 10 рублей, каковые и были направлены казначейской ассигновкой в Смоленск 27 ноября. Но только в апреле следующего года деньги, за вычетом 15 копеек за пересылку, были переданы в Смоленское уездное полицейское управление для выдачи «по принадлежности». Из материалов дела только одно остаётся непонятным, кому именно было выдано вознаграждение. Возможно дворянской девице Кардо-Сысоевой, как владелице земли где найден клад, а возможно и нашедшим ценности крестьянам. Тайна сия велика есть. (ГАСО, ф. 1, опись 5, дело 180, листы 1-8)
Ровнёхонько через два года, 11 июля 1872 года клад, найденный крестьянами при распашке в Ельнинском уезде, всколыхнул сонный уездный городок. Самый серьёзный шторм бушевал в уездном полицейском управлении. Тут надо немного разъяснить диспозицию. С 3 мая текущего года уездный исправник Хоменев самоустранился от службы, переложив обязанности на своего помощника. Видимо тяготы и скука полицейской работы в мелком уездном городке толкнули исправника в объятия «зелёного змия». Ельнинское уездное полицейское управление худо-бедно работало без чуткого руководства своего начальника. И тут грянуло. Хотя ничто не предвещало. Пристав первого стана Ельнинского уезда представил в управление при собственноручно составленном рапорте клад мелкой серебряной монеты допетровского чекана общим количеством аж 1753 штуки. Помощник уездного исправника Сумило-Самуйло поступил, как и подобает правильному чиновнику Российской Империи, а именно обратился к «руководящим документам». Где в части первой 539-ой статьи Х тома Свода Законов Российской Империи и в прилагаемых к оной «Правилах о находках, была чётко прописана дальнейшая судьба найденного серебра.
Пересчитав и взвесив серебряную «чешую», полицейские чиновник отобрали 10 монеток в качестве образца для отправки смоленскому губернатору. По правилам клад должен был быть передан на хранение в уездное казначейство, а так как монеты чекана после ХIII века не считались по закону археологической редкостью (вот так да?), то уездное полицейское управление должно было организовать торги по продаже найденного клада, для чего нужно было трижды оповестить всех желающих в губернии через «Губернские ведомости» и изустно обывателей уездного городка Ельня. И так бы оно и произошло, но слух о найденном кладе вырвал из объятий Бахуса уездного исправника. Каковой субъект явился в полицейское управление и принялся командовать. Ничего, мол, в казначейство не передавать, весь клад отправить губернатору, а до отправки хранить два фунта сорок пять с половиной золотников серебра в денежном ящике управления. А раздолбай пристав первого стана должен немедленно начать новое дознание, и представить для отправки губернатору полный рапорт о точном месте находки клада и лицах его обнаруживших. В пьяном угаре наорав на подчинённых, исправник вернулся к бутылке с полугаром.
Судя по всему, за пару месяцев отсутствия начальства на рабочем месте, уездные полицейские отвыкли от такого с собой обращения. И взыграло, и закипело. Помощник исправника Сумило-Самуйлло накатал губернатору такой рапОрт о кладе, что служить исправнику Ельнинского уезда долго бы не пришлось. А «ценные указания» пьяного начальства полицейские чиновники при всём желании выполнить бы не смогли. У уездного полицейского управления не было средств для отправки клада в губернский город, ни на обеспечение должной охраны ценностей в пути. Да и просто положить древние монетки в денежный ящик управления, как приказывал исправник, не представлялось возможным. Хоменев как-то позабыл, что неделю назад своим распоряжением, видимо не выходя из запоя, разрешил двенадцатидневный отпуск приходорасходчику управления столоначальнику Лебедеву. А тот не озаботился передачей денежного ящика кому бы то ни было, да и вовсе унёс с собой ключи от железного сундука. В результате серебро принял под свою ответственность секретарь уездного полицейского управления Белошицкий, а в канцелярию смоленского губернатора было отправлено десять монеток при рапорте о найденном кладе и о бесчинствах уездного исправника, подписанном Белошицким и Сумило-Самуйло.
Канцелярией губернатора десять «чешуек» были отправлены в столицу в археологическую комиссию. Члены каковой были просто счастливы. Ведь в представленных образцах оказались монеты Ивана Грозного, Фёдора Иоанновича, Бориса Годунова, Лжедмитрия Первого и Михаила Фёдоровича. В Смоленск было послана ассигновка на полтора рубля за десять монет, и просьба губернатору узнать у нашедших клад крестьян, не продадут ли оные оставшиеся 1743 серебрушки за 100 рублей серебром. Ох, «товарищи-учёные, Евклиды драгоценные, Ньютоны ненаглядные», правильно про вас писал Владимир Семёнович, «замучились вы с цифрами, запутались в нулях…» Да за эти сто рублей четверо крестьян деревни Галашино Дубосищенской волости сами вам эти монеты в столицу принесут, пешком.
Переписка канцелярии губернатора с ельнинским уездным полицейским управлением затянулась. Только в мае следующего 1873 года в Смоленск пришёл подробный рапорт с описанием места находки клада на землях деревни Галашино, неподалёку от леса помещицы Марфы Ивановны Кузеневой и речки Волости. К рапорту была приложена расписка находчиков клада, крестьян Ивана Лазарева, Григория Васильева, Федота Наумова и Макара Пименова об их согласии продать 1743 серебряных монеты допетровского чекана Императорской Археологической комиссии за сто рублей серебром. В двадцатых числах июля в губернский город доставили и сам клад. В январе 1874 года в ельнинское уездное казначейство поступила ассигновка на 100 рублей серебром для выдачи галашинским крестьянам. И только 4 мая 1874 года новый помощник уездного исправника Попов отправил в Смоленск рапорт о выплате причитающегося вознаграждения находчикам клада за вычетом двух с полтиной рублей за пересылку. О судьбе Хоменева, Сумило-Самуйло и Белошицкого мне, к сожалению, ничего узнать не удалось. (ГАСО, фонд 1, опись 5 дело, листы 1- 27)
В конце мая 1879 года в столичный департамент общих дел Министерства внутренних дел Российской Империи поступило прошение от вяземского мещанина Ивана Лютова, каковой сообщал об открытом им кладе и просил разрешения его выкопать. Чиновники даже и не удивлялись, ибо хорошо знали, что широка Россия, и дураков в ней видимо не видимо. Посему, заметив на прошении отсутствие гербовых марок, положили дело под сукно. Отписав, однако ж смоленскому губернатор, что прошению Ивана Родионовича Лютова, проживающего в Вязьме на Калужской улице в доме Перина, ход дан не будет, пока он не представит в Министерство гербовые марки на один рубль 20 копеек серебром, либо квитанцию от казначейства о внесении этих денег. О чём и просили губернатора уведомить Лютова через полицию.19 июня вице-губернатор Хрущов подписал отпуск из канцелярии смоленского губернатора, в коем приказывал вяземскому уездному исправнику довести информацию до Ивана Лютова, а также провести дознание об открытом им кладе. И уже 28 июня гербовые марки были присланы из Вязьмы в Смоленск.
А Министерство внутренних дел не могло ответить Ивану Лютову, не имея никаких сведений по делу, кроме его прошения. Чиновники писали смоленскому губернатору, губернатор отписывал вяземскому исправнику, а исправник всё проводил и проводил дознание. И только в середине сентября на стол губернатора лёг подробный рапорт о вяземском кладе. Исправник Исаков сообщал, что проживающий в Вязьме отставной штабс-капитан Винтер, в прошлом 1878 году составил сообщество по поиску кладов из семи человек. Каждый внёс в общую кассу по 100 рублей. Винтер показывал всем перешедший ему от умершего брата документ, якобы являвшийся списком с некоей медной доски, на которой были указаны приметы зарытых под Вязьмой кладов. В тексте указывалась пустошь Хмелевки и некие «пограничные ямы». Восемь дней поисков и раскопок ничего не дали, и концессионеры решили, что документ Винтера не более чем вымысел. Почему Иван Лютов так уверен в том, что сможет отыскать клад, вяземский исправник не знает.
После обширной переписки с канцелярией смоленского губернатора департамент общих дел Министерства внутренних дел Российской Империи дал разрешение вяземскому мещанину Ивану Родионовичу Лютову отыскивать клад, соблюдая условия, оговоренные в законах Империи. Более никаких сведений о кладе Ивана Лютова в архивных документах не имеется. (ГАСО, фонд 1, опись 5, дело 191, листы 1-11).
В конце мая 1883 года крестьяне деревни Захарино Владимировской волости Смоленского уезда при полевых работах нашли в принадлежащей им земле клад серебряных монет допетровского чекана весом 2 и 3/8 фунта (чуть больше килограмма). Буквально на следующий день клад купил за 35 рублей священник села Владимирское Евграф Зысков. Надо сказать, прогадали находчики, ежели смотреть на ельнинский клад 1872 года примерно того же веса, прогадали. Да не в том суть. Уже 25 мая пристав 2-го стана Смоленского уезда доложил уездному исправнику о проведённом дознании, а также о том, что он, пристав, обязал священника Зыскова представить купленное серебро исправнику. 30 мая исправник рапортом доложил губернатору о кладе, но присовокупил, что монеты оказались 15 века, и на основании пункта 16 статьи 539 Х тома части 1 свода законов Российской Империи оставлены в распоряжение священнику. 14 июня смоленский губернатор письменно известил о находке министерство внутренних дел и Императорское Русское Археологическое обществ, сославшись на те же статьи закона. А 23 июня в канцелярию смоленского губернатора пришёл запрос из Императорской Археологической комиссии, каковая просила прислать найденный клад в столицу, ссылаясь на параграф 6 Высочайше утверждённого положения об этой самой комиссии и циркуляр министра внутренних дел от 31 июля 1882 года.
Делать нечего, приказом губернатора клад у священника Зыскова изъяли и отправили в Санкт-Петербург. Каково же было удивление губернских канцеляристов, когда в конце августа из Археологической комиссии сообщили, что никакого клада они до сих пор не получили. Вице-губернатор Хрущов, как следует подумав, решил, что виновата как всегда почта. Управляющему почтовой частью по Смоленской губернии был отправлен из канцелярии губернатора отпуск аж на трёх листах, общим смыслом крайне простой, посылка от губернатора почтой принята, по адресу до сих пор не пришла, ищите. Начальник смоленских почтарей связался со столичным почтамтом. Столичная почтовая контора к концу сентября донесла до смоленских коллег, что посылка и депеша её сопровождающая от смоленского губернатора прибыли в Санкт-Петербург, и через 6 отделение доставлено по адресу и под расписку передано коллежскому секретарю Савенкову, каковой имеет честь служить в Императорском Русском Археологическом ОБЩЕСТВЕ, адрес и наименование какового и были указаны на посылке. Об эдаком форс-мажоре канцелярия смоленского губернатора и уведомила Императорскую археологическую комиссию. И всё для того, чтобы получить в октябре ответ, что найденные у деревни Захарино серебряные копейки великих князей московских Ивана Третьего и Ивана Четвёртого не имеют большой нумизматической ценности и могут быть переданы священнику Зыскову. А ведь прав был Его Благородие господин смоленский уездный исправник, стоило ли огород городить? (ГАСО, фонд. 1, опись 5, дело 83, листы 1-21).
Смоленщина всегда находилась в зоне рискованного земледелия, но иногда бывало и радовали крестьян урожаи. Вот и в августе 1883 года на поле при деревне Большие Деревенщики Полежакинской волости для сбора «урожая» вышло практически всё свободное население. Ведь порадовала земелька местных крестьян ни много ни мало серебришком, да в большом количестве. Пахал, значицца, мужик местный Артемий Ульянов надел свой под озимые. Ан в борозде-то большие беленькие монетки углядел, аж 10 штук. Потом вокруг ишо мелких насобирал. А уж опосля, как мужики да бабы на поле-то высыпали, монетки те да пособрали, так на безмене-то три фунта серебра и намерили.
31 августа 1883 года Дорогобужское полицейское управление рапортом доложило смоленскому губернатору о найденном кладе, и представило в качестве образца десяток разнообразных монет. Клад полиция собиралась оставить находчикам, как в законе прописано. Однако ж через неделю дорогобужские стражи порядка получили грозную депешу из Смоленска, в каковой им указывалось на невнимательность в плане изучения новых постановлений Государя Императора и Правительствующего Сената, а также имелось требование прислать весь найденный клад в губернский город для отправки в археологическую комиссию. 1 октября клад, отобранный полицейскими у местного помещика Николая Михайловича Огдановича (интересно сами ему крестьяне серебро принесли, или просто первым подсуетился выкупить клад), был доставлен в Смоленск. Общим весом клад оказался три русских фунта, а счётом 2780 мелких монет и 2 крупных (вот так так, а где ж ещё десяток крупных? Что в первом рапорте дорогобужской полиции прописаны? Непорядок!) Клад был отправлен в археологическую комиссию, каковая не признала за русскими серебряными копейками и двумя польскими монетами большой нумизматической ценности. Огдановичу было предложено через канцелярию смоленского губернатора передать клад для переплавки на Монетный двор. За то Императорская Археологическая комиссия предлагала помимо стоимости собственно серебра, заплатить владельцу клада ещё треть сверху. Николай Михайлович дал дорогобужскому исправнику подписку о согласии, и 1 февраля 1884 года получил в дорогобужском казначействе 58 серебряных рублей (стоимость преданного на монетный двор серебра) и 19 рублей 37 копеек ассигнациями (вознаграждение от археологической комиссии 20 рублей, за вычетом расходов на пересылку). А какую сумму помещик заплатил крестьянам Больших Деревенщиков за найденный клад, тайна сия велика есть. (ГАСО, фонд 1, опись 5, дело 223, листы 1-17)
Год 1884, поздняя осень, «грачи улетели, лес обнажился, поля опустели…» И вот на фоне тихой осенней хандры у дочери умершего священника села Бабыново Юхновского уезда Смоленской губернии Марии Александровны Соколовой вдруг прорезалась тяга эпистолярному жанру. Ничего против этого увлечения поповны я сказать не могу, и почерк у девицы красивый да разборчивый, но вот адресатом своим выбрала она самого генерала Козлова, московского обер-полицмейстера. Да и тема письма не самая распространённая в Империи. Объявила Мария Александровна, что знает об неудавшихся поисках клада, зарытого поляками, отступавшими от Москвы в Смутное время. А также имеются у неё точные сведения о месте, где можно вы копать искомые 30 с лишком миллионов в золоте и серебре. А вот владелец описи клада дополнительных сведений не имеет, а посему его розыски закончились ничем. Опись клада передавалась, мол, из поколения в поколение в каком-то шляхетском роду в Варшаве, но по подавлению польского мятежа 1861 года досталась какому-то военному. У него бумаги то ли украл, то ли наследовал его денщик, каковой продал их нынешнему владельцу за небольшую сумму, нужную для возвращения домой. Также в письме своём Соколова просила полицмейстера писать ей лично на почтовый адрес, ибо считала, что вся местная полиция продажна и не чиста на руку.
Естественно у чиновников московской полиции своих дел хватало, поэтому письмо с должной припиской отправили в канцелярию смоленского губернатора. Юхновский уездный исправник получил вскоре приказ разобраться, какими-такими эфемерными кладами дочь священника отвлекает от дел московского обер-полицмейстера. В начале января ё1885 года полицейский чин доложил в губернию, что никакими достоверными данными о кладе Мария Александровна Соколова не располагает и заявление ея не заслуживает доверия. Но очень похоже, что девица действительно не доверяла местной полиции, ибо продолжила марать бумагу в попытках достучаться до московского обер-полицмейстера. На сей раз пытаясь заинтересовать высокого чина, поповна приложила к письму собственноручно писанную копию описи клада. Давайте и мы приобщимся:
«Всей казны было серебром и золотом общим счётом: 9073 подводы. И сам я поехал Великопольский король сего месяца июня, 7-го дня из Московской столицы в Калужские ворота можайскою дорогою самою средней и приехал в Можайск 19 числа июня. И оттуда поехал в Смоленск старой дорогою. Лошади все у меня выпали, и велел я русским людям сделать на Кунним бору на суходолии каменную плотину и повелел копать её секретно; а в неё в середину положил я аспидную доску 2 сажени, а на ней написать, где и что я положил казны от Москвы до Можайска. И повелел я на конце каменной плотины на западную сторону копать яму глубоку четырёхугольную, а по яме поверх положить обруб дубовый, чтобы не обвалилась земля. В той яме поставил 6 котлов серебра казны, а покрыть дубовыми досками и велел угольями засыпать, а сверх угольев землёю…»
Вот честное слово хотел все две страницы переписать, но эдакий бред даже читать не могу. Далее всё в том же духе, котлы, курганцы, речка Морщёвка, серебро и золото вёдрами. Причём рыли и строили для «польского короля» почему-то русские люди.
Обер-полицмейстер понял, что просто так не отделается, и, ежели исходить из последующих писем девицы Соколовой, отписал ей. В коем письме перенаправил поповну смоленскому губернатору, предложив именно тому, генералу Кавелину, рассказать все подробности по кладу, и тогда губернатор смоленский соблаговолит обратить свой взор на Марию Александровну и займётся поисками клада. Соколова наточила перья и рассказала в письме всё. Мол, клад закопан у села Николо-Лопатна, каковое ныне не существует. Но ежели проехать по Московско-Брестской железной дороге до станции Мещерская, первой на запад после Вязьмы, пройти около десяти вёрст от станции, то у села Спас-Телепнёво можно найти место, называемое Старина. Вот там-то на мокром лугу у гремучего ключа и закопан клад. А ежели мне не верите, писала поповна, то можете запросить опись клада у Якова Михайловича Толетаго, проживающего в Смоленске на Кадетской улице. Похоже в отчаянье была девица, сдавала все «явки и пароли». А под конец письма и вовсе взялась угрожать губернскому начальству. Мол, ежели не примете меры к разысканию великого богатства, то по весне я сама пойду искать, так как уже выяснила, что местность сия находится в имении вяземского купца Гайдукова, недавно её купившего.
И губернатор понял, что одними уговорами дочь поповскую не остановить. В мае 1885 года Юхновский исправник отобрал от Марии Александровны Соколовой подписку, о чём и доложил письменно губернатору. Самой подписки в деле не сохранилось, но думается мне, что это было доведение до Соколовой запрета на любое кладоискательство, согласно Законам Российской Империи. (ГАСО, фонд 1, опись 5, дело 79, листы 1-6, 9-15)
Насколько всё-таки проще полицейским и другим чиновникам в Смоленской губернии было общаться с военными, пусть и отставными. Всё четко, по Уставу, на ать-два, нале-ВО кругом, под барабанный бой шагом АРШ! Нанятые числящимся в запасе армейской кавалерии генерал-майором Яковом Дмитриевичем Броневским плотники при ремонте приходской школы в селе Николо-Погорелом, копая ямы под столбы, обнаружили клад. Броневский серебро изъял, взвесил (оказалось 19 унций аптекарского веса), пересчитал (1688 штук) и представил 28 января 1885 года в дорогобужское уездное полицейское управление. Чины уездной полиции показали свою осведомлённость в новых постановлениях Правительства, что касаемо кладов, и переслали всё серебро смоленскому губернатору. И 9 февраля клад уехал в столицу к Императорской Археологической комиссии. Комиссия признала русские копейки из клада не имеющими нумизматической ценности и приговорила их к отправке на монетный двор, но в целях поощрения находчиков кладов к представлению оных губернскому начальству отправила в Смоленск ассигновку на 37 рублей 75 копеек серебром (сумма вдвое превышавшая стоимость собственно серебра, как металла в кладе). Сии денежные средства должны были быть вручены генерал-майору запаса ежели он решит оставить клад в ведении археологической комиссии. Учёные мужи также объявляли смоленскому губернатору, что готовы незамедлительно вернуть клад владельцу, если он возымеет желание оставить себе древние монеты. 6 апреля 1885 года генерал-майор Броневский дал становому приставу подписку в том, что отказывается от приза, простите, клада, и берёт деньги. Каковые и получил 13 апреля в дорогобужском казначействе. Ать-два, левой! (ГАСО, фонд 1, опись 5, дело 218, листы 1-14)
Надо отметить, что учёные члены Императорской Археологической комиссии не зря мазали толстый слой чёрной икры (о красной икре в то время в столицах Центральной России практически никто и не знал) на ситный хлебушек с маслом. Все находки древностей в Империи отслеживались. Единственно, что бывало с «небольшой» задержкой. 6 мая 1888 года в канцелярии смоленского губернатора зарегистрировано входящее письмо от Археологической комиссии следующего содержания:
Господину Смоленскому Губернатору
Из появившегося в газетах известия видно, что в Рославльском уезде, Краснозаборской волости, около деревни Доброносич в 1885 году производилась раскопка курганов, при которой найдены разные украшения, кольца, головные металлические уборы, серебряные монеты и тому подобное.
Будучи по Уставу своему (2 часть 1 тома Свода Гражданских Законов по прод. 1886 г.) обязана следить за всеми делающимися в Государстве открытиями предметов древности, Императорская Археологическая комиссия считает долгом обратиться к Вашему Превосходительству с покорнейшей просьбою сообщить ей: кем, с чьего разрешения и на чьей земле производились означенные раскопки и куда поступили древности, найденные при производстве оных.
Кроме того, комиссии весьма желательно получить ещё сведения, на чьей земле находятся упоминаемые в том же газетном известии два древних кладбища по обе стороны дороги, ведущей из села Краснозаборье в Рославль, и не представляется ли возможности представть на рассмотрение комиссии древние вещи, найденные на этих кладбищах.
За подписью председателя комиссии и делопроизводителя»
В Смоленске, конечно подивились, всё ж таки три года прошло, но приказ рославльскому исправнику отправили, выяснить и доложить. Исправнику понадобился ровно месяц, чтобы прояснить картину. Копал у деревни Доброносич действительный член Императорского Московского Археологического общества Владимир Иванович Сизов. По представлению бывшего смоленского губернатора Сизову было оказано содействие со стороны пристава 1-го стана Рославльского уезда Руклевского. А все найденные при раскопках древности Сизов увёз с собой в Москву. Также исправник подтверждал, что на земле крестьян деревни Доброносич имеются два древних кладбища, как и несколько древних курганов близ села Кузьмищи, но никаких древностей там не было найдено. О чём 15 июня 1888 года было сообщено Археологической комиссии. (ГАСО, фонд 1, опись 5, дело 99, листы 1- 5)
Иногда диву даёшься, какие образованные и знающие люди служили в уездной полиции. 12 июля 1889 года дорогобужский уездный исправник доложил губернатору, что на 16 версте почтовой дороги из Дорогобужа в Ельню, по правую сторону возле кладбищенской часовни, крестьянин Озерищенской волости деревни Пензева Алексей Осипов при копании могилы для умершего обнаружил глиняный горшок с отбитым горлом, наполненные серебряными монетами древнего чекана. Монеты разного размера и формы, потянули на 1 унцию 6 драхм аптекарского веса. В рапорте исправника-нумизмата указывается, что он определили некоторые монеты как принадлежащие ко времени княжения князя Игоря, частью к царствованию Михаила Фёдоровича Романова. В канцелярии губернатора поступили, как положено по постановлениям, весь клад отправили в Археологическую комиссию, снабдив описанием места и времени находки. В столице с мнением дорогобужского исправника не согласились, не найдя среди ста тринадцати серебряных копеек никаких особо древних и ценных. Смоленскому губернатору учёные мужи предложили передать сей клад на хранение в смоленский историко-археологический музей, а в дорогобужское казначейство выслали ассигновку на 3 рубля, для поощрения крестьянина Алексея Осипова. (ГАСО, фонд 1, опись 5, дело 106, листы 1-5)
Да и не только полицейские в нумизматике соображали. Вот вы, дорогой читатель, смогли бы очистить от ржавчины медные монеты? Нет, не заходя в специальный магазин за нужной химией, а дома, на коленке. Сумлеваюсь я, как сказали бы смоленские крестьяне. А вот Кирей Семёнов из сельца Узкое Радичской волости Рославльского уезда смог. Мужичок сей 24 января 1890 года копал яму для нужника в имении титулярного советника Фрола Ильича Постовского. И выкопал истлевший глиняный горшок с совершенно заржавленными монетами. Насчитав их в общей сложности 64 штуки, крестьянин загорелся желанием узнать-таки их номинал и принадлежность ко времени. Забросив ставшую ему мало интересной яму, мужичок поспешил домой, опустил монеты в щёлок и засунул в топящуюся печь. Ржавчина с монет отошла и в руках Семёнова оказались екатерининские пятаки.
В деревне слухи распространяются очень быстро, да ещё и обрастают совершенно немыслимыми подробностями. К тому времени, как в Узкое явился за кладом уездный исправник, по окрестным деревням ходила байка, что Кирей-то вырыл на подворье Постовского под пуд золота да серебра. И помещик Фрол Ильич заявил уездному исправнику свои права на найденный клад. Думается мне господа ох…, удивились сильно, когда крестьянин передал им сорок семь медных монет. Больших, красивых, но медных. Остальные 17, как объяснил Кирей он раздал, ага так мы и поверили, друзьям и прочим знакомым. Исправник отправил монеты в Смоленск, а чиновники канцелярии губернатора запросили столицу, стоит ли заморачиваться с высылкой в археологическую комиссию екатерининских пятаков. На что в начале марта получили ожидаемый ответ, нет, мол, спасибо, такого добра у нас тут много.
А вот 22 серебрушки, найденных у селения Пенеснарь Владимирской волости Смоленского уезда крестьянином деревни Хохлово Касплянской волости Поречского уезда Прохором Селивёрстовым в столицу таки поехали. Как и 173 серебряных копейки, выпаханные у деревни Антоновки Столбовской волости Гжатского уезда крестьянином Александром Ивановым. По описанию уездного исправника с одной стороны на монетках Георгий Победоносец, а на другой надпись «царь и князь великий Иван всея Руси». И если Прохору Селивёрстову археологическая комиссия монеты вернула, как не имеющие археологической ценности (в Хохлово за получение монет дали подписку полиции родители Прохора Селивёрст Марков и Степанида Андреевна), то в Гжатское полицейское управление пришли шесть рублей серебром для выдачи Александру Иванову.
В год этот тысяча восемьсот девяностый большой «урожай» серебра собран был на полях Духовщинского уезда. В июне на поле возле деревни Шейнино Присельской волости крестьянский мальчик Киприан Леонов во время пахоты нашёл глиняный кувшин с тремястами двадцатью восемью серебряными монетами времён Бориса Годунова и царя Фёдора Иоанновича. Старики говорили, что саженях в ста от того поля на берегу реки Хмости была когда-то старая усадьба. В октябре Духовщинскому исправнику пришли из столицы 17 рублей серебром для «выдачи по принадлежности». И в том же октябре в деревне Старозавопье Суетовской волости, копая картофель на своём огороде, 25 серебряных старых монет разного размера нашла крестьянка Аксинья Ильина. О каковой находке было доложено в губернский город. (ГАСО, фонд 1, опись 5, дело 137, листы 1-22)
В мае-июне 1892 года в Волочковской волости Дорогобужского уезда проводил раскопки штатный член Императорской Археологической комиссии А.А. Спицын. В доме земского начальник 4-го участка Дорогобужского уезда отставного поручика Ивана Петровича Лесли сей учёный муж оставил два ящика с находками. Уехал археолог буквально «в день», не оставив земскому начальнику никаких инструкций, куда находки переправить. Через месяц Лесли, озабоченный судьбой артефактов, попросил смоленского губернатора запросить Археологическую комиссию. И только в августе через дорогобужскую транспортную контору ящики Спицына были отправлены в адрес комиссии наложенным платежом. А адрес совершенно замечательный: Санкт-Петербург, здание Императорского Зимнего Дворца. Ведь состояла Императорская Археологическая комиссия по Министерству Императорского двора.
В августе 1892 года крестьянин деревни Рибшево Почречского уезда Егор Дормидонтов получил из Императорской Археологической комиссии 2 рубля 50 копеек серебром за найденные им на огороде пять монет 18 века: одну рублёвого достоинства, два пятнадцатикопеечные и две десятикопеечные. (ГАСО, фонд 1, опись 5, дело 192, литы 1-8)
В начале ноября 1893 года полицейский урядник 7-го участка Смоленского уезда Чаплин, доложил уездному исправнику Фёдору Никитьевичу Путято о находке им, Чаплиным на земле крестьян деревни Ракитня Катынской волости 75-ти серебряных монет старого чекана. Не по наслышке зная специфику работы полицейских урядников (есть у меня статейка на эту тему), с трудом я верю, что сам полицейский откопал клад, да ещё и не у себя на огороде. Или поймал кого-то «на горячем», или находчики- крестьяне решили, что уряднику будет проще общаться с госудаорственными органами. Как бы там ни было, старинные монеты уехали в столицу к Археологической комиссии, чтобы уже в декабре вернуться обратно в Смоленск. Учёные мужи искренне благодарили губернатора за присылку клада, но разъясняли, что солиды города Риги и ливонские монеты времён королевы Христины не имеют археологической ценности. С отпуском от 11 декабря 1893 года клад передан смоленскому уездному исправнику для передачи находчику. (ГАСО, фон 1, опись 6, дело 231, листы 1-5).
Год 1894-й в плане отыскания кладов начался в Смоленской губернии не плохо. 21 апреля крестьянин деревни Михайловка Катынской волости Пимен Михайлов выкопал у себя на огороде триста девяносто три старинные серебряные монеты, каковые 5 мая были отправлены в столицу. А вот дальше «земля рожала» медь времён Екатерины Великой, причём пудами. Крестьянка деревни Вешек Михайловской волости передала в Гжатское уездное полицейское управление три пуда с лишком медных пятаков 1785, 1787 и 1785 годов чекана. Исправник уведомил о том смоленского губернатора, и своей властью вернул клад находчице. В том же мае в Духовщинском уезде в деревне Варнавичи Никоновской волости крестьянин Лазарь Иванов выкопал пуд шестнадцать фунтов медной монеты у себя на огороде. Уездный исправник доложил о кладе в Смоленск и передал четыреста шестьдесят шесть монет на хранение в Духовщинское уездное казначейство. В июле месяце сто восемьдесят восемь медных монет нашла на своём участке крестьянка деревни Холмец Полежакинской волости Дорогобужского уезда Аксинья Сергеевна Козлова. Об этом «медном изобилии» было отписано Императорской Археологической комиссии, каковая вежливо от кладов отказалась, но присовокупив, что ежели находчики захотят сдать монеты на Монетный двор, то смогут получить стоимость меди. Вскоре с мест пришли уведомления, что крестьяне пожелали забрать кладовые монеты.
В июне месяце в Смоленск пришли 15 рублей 50 копеек за серебро Пимена Михайлова и уведомление о выдаче открытого листа нашему старому знакомцу учёному секретарю Императорского Российского Исторического музея В.И Сизову для проведения раскопок в Смоленской губернии. О чём канцелярия смоленского губернатора уведомила всех уездных исправников, приказав оказывать всемерную помощь археологу.
В начале июля около деревни Фотина Ивановской волости Сычёвского уезда крестьянином Исаком Михайловым и запасным фельдфебелем Игнатом Матвеевым была выпахана из земли глиняная кубышка с тремястами серебряными монетами древнего чекана. За которые Археологическая комиссия переслала в Сычёвское полицейское управление в августе месяце 10 рублей серебром.
27 сентября крестьянин деревни Куприяново Кикинской волости Юхновского уезда Ефим Григорьев подправлял пришедшую в ветхость избу. На помощь призвал сей рачительный хозяин отставного рядового из деревни Болваново той же волости Ельпифифора Кириллова, каковой, копая яму под столб, разбил лопатой глиняный горшок. Из ямы крестьяне вытащили и передали уездному исправнику 3 фунта 16 золотников серебряной монеты. Дальше всё как положено по закону, плечо-вокзал-родина, извините, конечно же рапорт губернатору-посылка в столицу- и деньги от археологической комиссии. Наждо сказать неплохо мужички заработали на ремонте хаты, сорок семь рублей серебряной монетой и 20 кредитными билетами (стоимость переданного на Монетный двор серебра).
А ещё 28 мая смоленскому губернатору из Археологической комиссии прислали циркуляр для публикации в «Губернских ведомостях» и, по возможности, в других печатных изданиях губернии. Императорская Археологическая комиссии сетовала, что множество древних вещей металлических, костяных и стеклянных, найденных при разных обстоятельствах, выбрасываются находчиками, не представляющими их истинной ценности. Таким образом для науки гибнет бесследно масса драгоценных древних памятников старины. Посему Императорская комиссия имела объявить:
1. Все находки, представленные непосредственно или через уездное и губернское начальство, всегда оплачиваются, причём выше стоимости материала, из которого сделаны найденные предметы;
2. Даже малоценные по материалу находки старых предметов должны быть сберегаемы и затем представляемы местному начальству, так как они могут оказаться немаловажными в научном отношении.
Вместе с тем Императорская Археологическая комиссия считала нужным напомнить, что раскопка курганов, могильников и городищ на казённых, государственных и общественных землях с целью кладоискательства не допускается и преследуется по закону. Раскопки разрешаются только по особому сношению с Археологической комиссией и только тем лицам, каковые этими раскопками преследуют научные цели и уже опытны в их производстве. (ГАСО, фонд1, опись 6, дело 106, листы 1-27)
В мае 1895 года в Смоленск снова приехал на раскопки В.И Сизов, имеющий на руках открытый лист от Императорской Археологической комиссии на проведение раскопок в Смоленском и Духовщинском уездах. А в июне дорогобужский уездный исправник прислал смоленскому губернатору четыреста тридцать монет 17 века, за каковые их находчик крестьянин деревни Хорошенок Суткинской волости Яков Иванович Русаков уже в октябре того же года получил 13 рублей 80 копеек.
8 июля канцелярия губернатора зарегистрировала рапорт Юхновского уездного исправника о находке одного и пяти восьмых фунта серебряных монет при полевых работах в деревне Коноплёвке Ольховской волости. Однако в деле о кладах 1895 года нет документов о выдаче вознаграждения Наталье Васильевне Чубыкиной, которая эти монеты и нашла. Отказалась Археологическая комиссия и от клада в 450 медных пятикопеечных монет 1759 и 1796 годов чекана, найденных в селе Несонове Рославльского уезда крестьянкой Фионой Филипповой. Ей через полицию было объявлено, что при желании можно получить стоимость меди, передав монеты на Монетный двор. Однако сведений о решении Фионы мы не имеем.
А вот крестьяне деревни Салово Лобковской волости Смоленского уезда, передавшие смоленскому уездному исправнику через лобковского церковного старосту дворянина Иосифа Франскевича 3200 серебряных монет в стеклянной бутылке, найденных у церкви села Лобково 21 декабря при копании могилы, свои 59 рублей 12 копеек получили. Пусть и в июле следующего года. Хотя слова в отписке Археологической комиссии «для выдачи по принадлежности» оставляют вопросы. Мог и священник деньги за клад забрать. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 164, листы 1- 17)
26 мая 1896 года дорогобужский уездный исправник при рапорте своём отправляет в губернский город 1769 мелких серебряных монет и небольшой глиняный кувшин, найденные крестьянином деревни Каськово Озерищенской волости Анисимом Никитиным у себя на огороде. И уже в конце июля оный Анисим получает у исправника 38 рублей 65 копеек, присланных из столицы. А вот Степану Егорову из деревни Семёново Присельской волости Духовщинского уезда повезло меньше. Приехал он с работников в лес за дровами в конце сентября, да углядел в лесной чаще ель, расщепленную ударом молнии. По народным поверьям под таким деревом обязательно клад должен лежать. Лопаты на телеге не оказалось, и Степан взялся разрывать землю вокруг ёлки топором, вскоре обнаружив среди древесных корней заржавленную, но целую шашку с медной рукоятью. Каковую и представил уездному исправнику в Духовщину. Тот приказал уряднику опросить семёновских стариков, что было раньше на месте того леса. Выяснилось, что в 1812 году по тем местам проходили французы. С этой информацией духовщинский уездный исправник передал шашку через смоленского губернатора в Смоленский историко-краеведческий музей. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 88, листы 1- 5)
Год от рождества Христова одна тысяча осемьсот девяносто восьмой ничем примечательным в плане кладов в губернии отмечен не был. Снова в Смоленском и Духовщинском уездах копал старые курганы учёный секретарь Сизов, да Яков Глебович Митрохин в селе Слободка Юхновского уезда рыл погреб в своём саду, а вырыл 182 медные монеты времён Екатерины Первой, каковые через губернатора и отправлены были Археологическую комиссию. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 96, листы 1-4) И тишь сия стояла аж до 1902 года. Разъезжал по губернии с открытым листом на раскопки Владимир Иванович Сизов (в 1902 году копал и в Смоленсколм, и в Духовщинском и в Вяземском уездах), да в Гнёздово проводил раскопки с разрешения Археологической комиссии ревизор Риго-Орловской железной дороги С.И. Сергеев. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 44, листы 1-4)
И только в 1902 году земля Смоленская порадовала искателей древностей находками, но не серебром да золотом, а вовсе даже костью. Зато какой! Индрик-зверя откопали, мамута шерстяного. После всех грозных предписаний из столицы и от губернатора не очень понятно, на каком основании вяземский мещанин Николай Тимофеев в мае 1902 года проводил раскопки на берегу речки Брехоти близ деревни Конышино Вешковской волости Юхновского уезда. Но победителей не судят. А шкелет раскопали знатный. Часть рога с отломанным концом весом в 30 фунтов, толщиною в 4 вершка и длиной в полтора аршина (бивень, похоже). Да ещё часть верхнего слоя того бивня в три четверти аршина длиной да в пять вершков шириной. А в береговых отложениях уже маячила лопатка индрик-зверя в аршин шириной, да длиной в 20 вершков. Однако становый пристав, осознав всю историческую и археологическую важности находки, раскопки приостановил. Найденный части отправили губернатору вместе с рапортом юхновского исправника. Губернатор доложил министру внутренних дел Империи о находках и запросил инструкций, одновременно приказав юхновсому уездному полицейскому управлению обеспечить надзор за местом раскопок.
Прослышав про находки в Юхнове, решил не отставать и Сычёвский уездный исправник. У него на руках оказался двухпудовый кусок бивня, длиной около 2-х аршин, найденный крестьянином Хотьковской волости деревни Кашутихи Сергеем Ивановичем Пегушевым. Отдавая кость исправнику ушлый Пегушев, заявил, что ему предлагали за бивень 25 рублей, но раз «сторичекая ценность», то он желала бы получить за находку гораздо больше. Ещё крестьянин поведал полицейскому чину, что выше деревни по течению реки Вазузы имеется под водой большой круг, собранный из вбитых в дно дубовых кольев и залитый сверху чем-то белым, толь цементом, толь известью. А ещё выше по течению лежит на дне много «чёрного дуба». На Вазузу был послан из столицы сотрудник Императорской Археологической комиссии С.И. Сергеев.
И из Ельнинского уезда донесли губернатору, что на землях деревни Александровки Даниловской волости в полуверсте от реки Десны при разработке залежей фосфорита на аршинной глубине были найдены позвоночные кости какого-то «допотопного животного» и две части окаменелого птичьего клюва. Но в начале августа от Министра внутренних дел пришло уведомление, что Императорская Академия наук сообщила в МВД, что персонал Зоологического и Геологического музеев весь до последнего человек в командировках, и на раскопки в Смоленскую губернию приехать не может. В свете чего, и охранять места раскопок не имеет смысла. О чём губернатор и сообщил уездным исправникам. Но всё же научный интерес победил в губернском начальнике, и он 14 августа 1902 года отписал о всех трёх находках княгине Марии Клавдиевне Тенишевой. Конечно же княгиня проявила интерес, и для проведения дальнейших раскопок был направлен Иван Фёдорович Барщевский, член Императорских и учёных обществ: Географического, Археологического, Естественно-исторического, Фотографического, Поощрения художеств, а также Архивной комиссии. Смоленский губернатор Николай Александрович Звегинцов приказал всем уездным исправникам оказывает Барщевскому всемерное содействие.
Что и в каких количествах Иван Фёдорович выкопал в уездах Юхновском да Ельненском доподлинно не известно, но вот о судьбе мамонтова клыка из Сычёвки мы можем поведать. 21 августа сия кость была прислана в Смоленск, причём сычёвский уездный исправник просил возместить ему 7 рублей за пересылку двухпудового раритета. Бивень отправили, судя по всему, в историко-краеведческий музей Смоленска, и о находчике забыли более чем на год. Но не таков оказался Сергей свет Иваныч, чтобы упустить из рук денежку. В декабре 1903 года через сычёвского уездного исправника в канцелярию смоленского губернатора поступило прошение Пегушева, каковой, наняв стряпчего, чтобы всё чин по чину, просил губернские власти оплатить найденный им «допотопный клык» или вернуть таковой ему, как находчику. Ну и всё та же песня от сычёвского крестьянина, мол, предлагали мне за кость 25 рублёв, но я, как человек и патриот не чуждый пониманию исторической ценности передал находку властям. Доложили губернатору, который выразил мнение, что 25 рублей для сычёвского мужичка слишком жирно. И в сычёвское уездное полицейское управление от канцелярии губернатора отправили 5 рублей для выдачи Пегушеву. И тот их взял, плетью обуха не перешибёшь. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 47, листы 1-6, 13-23, 26-30)
Надо сказать, что не только «допотопной костью» был славен год 1902-й от Рождества Христова. В том же Сычёвском уезде на огороде Александра Семёновича Григорьева при хуторе Лобаны Никитской волости, арендатор боровский мещанин Иван Ефимович Шустов в начале мая выкопал с пятивершковой глубины глиняный горшок с пятикопеечными монетами чекана Елизаветы Петровны и Екатерины Великой. Каковой клад (145 медных монет общим весом 18 фунтов) был направлен губернатору. Однако уже в августе вернулся к уездному исправнику для выдачи находчику, как не имеющий археологической и нумизматической ценности. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 47, листы 7-10)
Ну и «вишенкой на торте» в том суетливом году было обнаружение в Бельском уезде залежей железной руды. Бельское уездное полицейское управление доложило в губернский город, что в пределах Батуринской волости 1 стана по берегам реки Кокошь от деревни Подселицы до деревни Закополье крестьянами обнаружен пласт, по-видимому железной руды до 4 вёрст длиной и около 100 сажен шириной. Руда расположена гнёздами по 50 квадратных сажен, и толщиною до трёх с половиной вершков. Смоленский губернатор запросил у Калужско-Смоленкого окружного горного инженера прислать инженера-геолога для проведения разведки. Чиновник Министерства земледелия напрягаться не стал, и попросил прислать образец руды для исследования. Получив просимое, 9 октября дал заключение для смоленского губернатора, что представленная железная руда с берегов Кокоши «среднего качества, от 40 до 45 процентов содержания железа». А при отсутствии чугуноплавильных заводов вблизи этой местности разработка месторождения не имеет практического значения. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 47, листы 11,12,24)
В год 1903-й в разных уездах Смоленской губернии проводили раскопки по открытым листам Императорской Археологической комиссии ревизор движения Риго-Орловской железной дороги С.И. Сергеев (Гнёздово), наш старый знакомый учёный секретарь Российского исторического музея В.И. Сизов и действительный член Калужской учёной архивной комиссии С.С. Жданов (Ельнинский уезд). Из архивных дел ГАСО, к сожалению, ничего не известно о результатах их раскопок. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 115, листы 1-6)
1905-й, грозный, бурный, тяжёлый. На Дальнем Востоке продолжается неудачная для России русско-японская война, по всей Руси Великой гоняет «вихри враждебные» первая русская революция, а в уездах Смоленской губернии бушуют и вовсе религиозные страсти. Да было б с чего…
17 апреля неподалёку от деревни Маньшино Соколино-Субботниковской волости Сычёвского уезда в месте, называемом местными «Ручейка», крестьянин Степан Никитич Шендриков разглядел торчащий из земли толстый конец какого-то бревна. Хочется спросить у сего Степана, ну надо оно тебе, торчит и торчит? Иди вон к посевной готовься, дел во весне у крестьянина невпроворот. Так нет же ж. Позвал Степашка на помощь отца своего Аникиту, да с ним вместе то бревно и выкопал. Одно за другое, и нашли копатели тех брёвен аж семь штук. И находка эта взбудоражила всю деревню. За пару дней вырыли ещё около десятка толстых брёвен из топкого места, да ещё больше оставили в земле, немного расчистив. Брёвна были уложены вдоль берега Вазузы в три ряда, в тридцать аршин по длине. Между рядами в заруб вставлены поперечные брусья. Никто из маньшинских стариков, даже девяностотрёхлетний дед Степана Шендрикова Михаил Никитич, не смог вспомнить и разъяснить, что сие есть такое и для чего. Порешили, что сделаны эти срубы были задолго до основания деревни Маньшино. Вызвали станового пристава, показали находку, и всё бы на том, но… «По Рассее слух пошёл, Николай с ума сошёл…» Простите мне, читатель, сию припевку, но уж очень она в тему.
В окрестных деревнях со скоростью степного пожара распространился слух, что не просто так взялись копать землю на Ручейке маньшинские мужики. Мол, вдова Евгения Ивановна Шендрикова на второй день Пасхи слышала Глас, каковой и заставлял её идти в Ручейку. Выкопают изначально семь брёвен, а потом найдётся гроб. На допросе приставу Шендрикова сие подтвердила, но клялась, что глас услышала уже после начала раскопок. Но вся беда в том, что на Ручейку, место топкое, с многочисленными подземными ключами, кто-то подкинул небольшую иконку Божией Матери «Живоносного Источника». И началось на Ручейку настоящее паломничество, ну а где паломники, там церковь и пожертвования собирает. Становый пристав голос себе сорвал, убеждая приходящих к иконке крестьян, что никакая она не «чудом обретённая», а купленная в соседнем Казанском мужском монастыре, да и не старого письма вовсе. Да бес толку. Стояла на камне иконка, а перед ней большая медная кружка для пожертвований, и нескончаемым потоком шли к иконке окрестные крестьяне. Священник села Соколино Николай Назаревский клятвенно обещал приставу забрать иконку и кружку в храм, но так этого и не сделал. Уездный исправник, сообщив рапортом губернатору, просил через Консисторию запретить священнику Назаревскому поддерживать нелепые слухи. Канцелярия губернатора отписала Епископу Смоленскому и Дорогобужскому Петру о чудных делах в Сычёвском уезде, но чем дело кончилось мы не знаем. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 113, листы 1-3)
Копает курганы в Гнёздово по открытому листу член-сотрудник Императорского Санкт-Петербургского института И.С. Абрамов, а из Сычёвки летит губернатору новый рапОрт от исправника. В песке на берегу Днепра крестьяне деревни Рылькова Воскресенской волости нашли некие золотистые блёстки. А пристав 1-го стана Сычёвского уезда сумел уверить исправника, приведя мнение некоих местных «специалистов», что это есть верный показатель присутствия золота в землях уезда. О чём исправник и доложил в Смоленск, приложив пробу песку с «блёстками». Камергер Двора Его Императорского Величества действительный статский советник Николай Иосафович Суковкин, рявкнул так, что стены в сычёвской полиции задрожали. Расследования сии, писал в отпуске своём губернатор, дело сугубо частных лиц, а у него как у губернского начальства, да и у сычёвского исправника, по нынешним временам имеются более насущные проблемы. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 113, листы 8-11)
Скучновато как-то без клада, дорогой читатель? И он таки нашёлся. Вернее сказать, о нём вспомнили. Крестьянка деревни Болдырева Морозовской волости Вяземского уезда Мария Петрова, обрабатывая собственное поле, в мае 1904 года разбила плугом горшок с древней мелкой серебряной монетой. И было оной по счёту аж 1775 штук. Дальше всё как положено по Закону: деревенская старшина-становый пристав-уездный исправник-губернатор-археологическая комиссия. Шаг влево, шаг вправо, ну да вы поняли. Столичные учёные не признали за кладом большой нумизматической и археологической ценности, но и обратно в Смоленск для передачи находчику не отправили. И тут в феврале 1905 года на сцене впервые появляется «ейный муж», Елизар Степанов. Каковой всё время не покладая рук трудится на седельно-шорной фабрике Тиля и компании, что в Москве по Мало-Троицкому переулку. Елизар в своём прошении смоленскому губернатору, денег не пожалел и нанял стряпчего, всё красиво написано и со всеми полагающимися гербовыми марками, выразил крайнюю озабоченность судьбой найденного женой старого серебра, и попросил большое смоленское начальство выдать ему в Москву справку, где находится его клад. Не получив ответа на первое прошение, Елизар Степанов не опустил руки, и в 2 апреля канцелярия смоленского губернатора зарегистрировала его второе письмо. Но только в сентябре в столицу был направлен запрос о судьбе вяземского клада. Профессора из археологической комиссии быстренько признали русские серебряные копейки 16-17 веков не имеющими нумизматической и исторической ценности, и отправили клад в Смоленскую губернию для выдачи находчице. К ноябрю посылка добралась до Вязьмы, но почему-то во всех бумагах оную сопровождавших указывалось количество в 1375 монет. Странно, конечно, аж четыреста серебрушек пропало, но клад Мария Петрова приняла под расписку у станового пристава. Значит так оно и дОлжно. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 113, листы 12-18)
Не знаю, как именно снимал стресс Камергер Двора Его Императорского Величества действительный статский советник Николай Иосафович Суковкин, смоленский губернатор «по совместительству», но думается мне под конец 1905-го закрывался он где-нибудь в кабинете с бутылкой французского коньяка, и наслаждался тишиной и покоем. Мнение моё, не факт, что правильное, возможно клевещу я на записного трезвенника, но я бы так и сделал. Ведь год выжался «не приведи Бог». В ноябре месяце помимо рэволюционеров, крестьян и прочих просителей на бедолажную губернаторскую голову обрушился ещё и преосвященный Пётр епископ Смоленский и дорогобужский. И его просьбой манкировать было никак нельзя. 30 ноября епископат уведомил канцелярию губернатора, что в селе Рыбках Дорогобужского уезда находится упразднённый деревянный храм постройки 1713 года. По ветхости крайней строения причт и церковный староста предполагали оный разобрать, благо в селе построена новая каменная церковь. Однако Императорское Московское Археологическое общество просило оставить старое здание нетронутым, как имеющее большое археологическое значение. В Рыбках взвыли воймя, указывая Духовной Консистории на большие расходы по содержанию в благопристойном виде нового каменного храма. На запрос смоленских священников из Москвы ответили, что по закону поддержание древних церквей находится в ведении губернатора. О чём епископ Пётр без задержки сообщил Суковкину.
Знакомое нынче всем и каждому выражение «денег нет, но вы держитесь», в те времена в моду ещё не вошло, и камергер Двора по размышлению своему убить двух зайцев разом. Хочет Московское Археологическое общество сохранить старую деревянную развалюху в Рыбках, так пускай за то и заплатит. Естественно на страницах обращения от смоленского губернатора к председательше общества графине Прасковье Сергеевне Уваровой лился елей и высыпались тонны розовых лепестков, но посыл был крайне простой. Не найдёт ли возможным Императорское общество оказать помощь по сохранению деревянного храма в Рыбках, желательно деньгами. Графиня Уварова сей запрос высокомерно проигнорировала. На нет и суда нет, решил губернатор и забыл про дорогобужское село. В сентябре уже 1907 года епископ Пётр Николаю Иоасафовичу про Рыбки напомнил, мол, хотелось бы какое-никакое вспомоществование на содержание объекта старины получить. Ответ смоленского губернатора был кратким и чётким, графиня Уварова отказалась финансировать старый храм, и в распоряжении губернатора никаких средств на поддержание археологического памятника не имеется. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 113, листы 19-22)
Весной 1907-го года в канцелярию губернатора летели рапорты не только об удачно проходящей посевной, но и о выпаханных на полях Дорогобужского и Духовщинского уездов кладах старинного серебра. У деревни Быково Красно-Болотовской волости Дорогобужского уезда некто Денис Иванович Холопенков распахал на своём поле горшок с древней монетой (1 и 7/8 фунта чистого веса). Один фунт десять лотов и полтора золотника мелкой монетой сдал в закрома родины, простите в Духовщинское полицейское управление крестьянин деревни Фёдорово Зимицкой волости Трофим Ильич Якушев. Буквально через пару дней в Каменке Тяполовской волости местный мальчишка нашёл горшочек с серебром. А в самом начале лета приставу 2-го стана Рославльского уезда некто Виктор Андреевич Селивёрстов из села Рогнедино принёс кусок «золотой» руды. Эдакой жёлтой субстанции, как утверждал мужичок у него в «анбаре» собрано до 3 пудов весом. И ежели по проверке выясниться, что это золото, то находчик готов передать руду государству за соответствующее вознаграждение. Канцелярия губернатора направила образец окружному инженеру горного округа в Калугу, откуда в конце июля пришёл ответ, что сие есть серный колчедан, продаётся который в Москве по 20 копеек за пуд. Духовщинские клады с Императорской Археологической комиссии были признаны не имеющими нумизматической ценности и возвращены находчикам, однако за передачу кладов властям Холопенков был поощрён суммой в 1 рубль 50 копеек, Якушеву вместе с кладом выдали ещё 2-50, а вот Николаю Евсееву из Каменки сверх найденного горшочка серебра пришёл всего полтинник.
В погоне за старым серебром не отставали от людей и твари дикие бессловесные. Не верите? А зря. 27 июля 1907 года крестьянин Ильинской волости деревни Пнёво Тихон Лазарев грёб сено на арендованном лугу в пустоши Холтомино Щучейской волости. И там на лугу на нарытой кротом земле, а вы не верили, обнаружил большую старую серебряную монету по виду не русскую. Находкой Тихон похвастался перед проходившим мимо Фёдором Тихоновым, и вскоре ушёл с покоса домой. Тихонов же рыскучим волком побежал к владельцу луга Максиму Ефимову. Ты, мол, Максимка на печи спишь-сопишь, а на лугу твоём арендатор серебро на ровном месте подымает. И Федька с Максимкой побежали на пустошь. На следующий день Тихон Лазарев нашёл арендуемый луг во многих местах прекопанным, да благо сено было уже скошено. Крестьяне оне, конечно, землицу рыть умеют, но не археологи. Ещё парочку монет разглядел глазастый Тихон на поле. Но деревня, олна и есть деревня, слух пошёл, и вскоре щучейский урядник Касаткин отобрал у всех кладоискателей их находки. На круг вышло 21 штука больших серебряных монет, каковые и были отправлены в Смоленск. И больше об этом кладе в документах смоленского губернатора никаких упоминаний нет. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 73, листы 1-50)
Год одна тысяча девятьсот девятый от Рождества Христова в губернии дюже странным выдался. То в начале февраля месяца города Старой Руссы Новгородской губернии старший городовой Пётр Фёдоров то ли перебрав полугара, то ли обо что головушкой приложившись, взялся доказывать непосредственному начальству, то бишь частному приставу да полицмейстеру, что точно знает место близ города Смоленска в имении помещицы Безобразовой, где зарыт особо ценный клад. Полицейское начальство в Старой Руссе от слов Петрова сильно возбудилось и принялось сочинять запрос в Министерство внутренних дел, благо не самому государю-императору. Из департамента общих дел запросили Николая Иоасафовича Суковкина о его мнении по сему поводу. Камергер Двора потребовал у смоленского уездного исправника информацию об имении госпожи Безобразовой. И отписался в столицу, что близ губернского города Смоленска имения помещицы Безобразовой не имеется. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 1-8)
То исполняющий должность вяземского уездного исправника, состоящий при Министерстве внутренних дел статский советник Ростислав Фёдорович Благонравов решил козырнуть своими знаниями в хитрой науке нумизматике. Так и докладывал губернатору, что, мол, не просто клад старых монет выпахала у себя на поле крестьянка деревни Жипино Чепчуговской волости Ефросинья Афанасьева, а вовсе даже серебряные копейки времён царствования Государей Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича. Каковые 2 фунта 90 золотников серебра 17 века хранятся в вяземском полицейском управлении до дальнейших распоряжений. И распоряжение из Смоленска последовало. Камергер Двора Его Императорского Величества приказал Благонравову за свой счёт отправить клад в Санкт-Петербург в Императорскую Археологичексую комиссию, и ежели таковая найдёт возможным оставить находку у себя, то принять причитающиеся к выплате крестьянке Афанасьевой денежные средства. Как бы сейчас выразилась молодёжь, ибо не фиг козырять знаниями. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 9, 10)
А вот духовщинский уездный исправник коллежский советник Александр Петрович Рудольф службу знал и губернское начальство почитал, посему все 17 монет рублёвого достоинства 18 века, отобранные у крестьянина деревни Братовиц Шиловичской волости Тараса Ипатова, отправил в Смоленск, сопроводив подробным рапортом. Всё в рапорте четко и понятно, имеется у Ипатова работник крестьянин деревни Руплена той же волости Дмитрий Иванович Казицкий. Каковой 13 мая при распашке огорода Ипатова и нашёл 7 больших серебряных монет. Пришедший на зов Тарас, в прямом смысле копнул глубже и нашёл черепок с ещё пятнадцатью рублями. От Ипатова Казицкий получил 5 монет в качестве вознаграждения за находку, каковые ко времени встречи со становым приставом, а именно к 3 июня, уже израсходовал. Рублевики из Смоленска съездили в столицу, и вернулись, хотя и не в полном составе. В начале июля Тарас Ипатов получил под расписку 12 монет и 5 рублей серебром за оставленные в Археологической комиссии. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 11-14)
В июле месяце полицейскому уряднику Верховской волости Поречского уезда пришлось по всей деревне собирать 25 серебряных монет, найденных мальчишками у дороги на деревню Тароевщину. Польские и прусские монеты 17 века съездили в Санкт-Петербург, и, признанные не имеющими нумизматической ценности, вернулись к деревенским мальчишкам уже в октябре. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 14-17)
Не только в Духовщинском уезде клад искательством промышляло разное зверьё. В деревне Самоскли Ивановской волости Сычёвского уезда в хлеву крестьянина Василия Яковлева две свиньи, проникшись видимо тягой к археологическому поиску, раскопали земляной пол, выдав «на-гора» около десятка больших медных монет. Хозяин хрюшек раскопки продолжил. Проявил мужичок напор, энергию и тягу к неизведанному, разрыл у себя в хлеву ямищу 2 на 2 аршина да с аршин глубиною, ставши обладателем пуда с лишком чеканенной меди. Сей «трудовой подвиг» произошёл в последних числах сентября, но в деревне все про всех всё знают. И уже 15 октября исправник 3-го участка 1-го стана Сычёвского уезда Кудряшов снимал показания под протокол с Василия Яковлева. Каковой находку клада признал, для передачи по начальству 343 пятикопеечных медных монеты и 22 двухкопеечных безоговорочно выдал, упирая на свою неграмотность и незнание законов Империи, особо указывая, что зачинщиками всех этих незаконных археологических раскопок были именно свиньи, чтоб им пусто было. Урядник при понятых денежки пересчитал, взвесил (оказалось 2 пуда и 4 с тремя четвертями фунта), составил все нужные протоколы и озадачил сотского телегой для доставки клада в уездное полицейское управление. Исправник Михаил Николаевич Баранцов посмотрел на здоровенную кучу меди, и решил, что всю эту гору он отправлять в Смоленск или ещё куда бы то ни было не будет. Для образца столичным археологам смоленскому губернатору были высланы всего 4 монеты. А в первой декаде ноября Михаил Николаевич приказал уведомить Василия Яковлева, что он может забрать свой клад, так как он был признана столичными учёными не имеющим археологической и нумизматической ценности. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 30-33)
Вряд ли смоленский губернатор самолично вычитывал все периодические издания изыскивая упоминания о делах в Смоленской губернии, был, видимо, к этому делу приставлен особый чиновник. Как бы там ни было, но до сведения господина Суковкина дошло, что в московской газете «Раннее утро» опубликована заметка об открытии огромного клада старинной золотой и серебряной монеты в деревне Силенки Сосницкой волости. Юхновскому уездному исправнику полетел суровый разнос в письменном виде, с приказом всё выяснить, пресечь, описать и доложить «куды следоват», а именно господину губернатору. Почему это губернатор должен узнавать о происходящем в губернии со страниц московских газет, а исправник о кладе стоимость в три тысячи восемьсот рублей по начальству не докладывает? Заметочка в газете и была-то на три десятка строчек, а ажиотаж в Смоленске да в столице вызвала совершенно небывалый. Уж так высокохудожественно автор заметки расписывал перипетии отыскания клада в 15 фунтов золотой монеты времён царя Михаила Фёдоровича, помимо такого же количества серебря и меди, с таким знанием дела, как будто сам держал в руках «треугольные» серебрушки первого царя династии Романовых.
Получив такое послание от начальника губернии, Юхновский исправник неделю, не меньше как мне думается, пил беспробудно. На карьере можно было ставить жирный крест. Но, взявши себя в руки, а также ноги в те же руки, отправился в Силенки. Выяснив у крестьянской старшины все обстоятельства, отправился полицейский чин в самый большой храм Юхнова ставить пудовую свечу. Хотя, наверное, главное действующее лицо этой аферы замордовал за мильоны погибших нервных клеток. Выяснилось, что никакого клада в деревне не было и нет. Крестьянин Илья Никитич Обыденников, местная беднота-голытьба, еле-еле сводил концы с концами. У сельского общества набрал кредитов для пропитания семейства, а в отработку взялся построить на пустопорожнем месте, указанном сельским старостой, новую избу. И так уж его жисть-жистянка замордовала, что в буйную головушка пришла хитрая «мысля». Не достроивши избу, пропал из Силенок Илюха аж на целую неделю. А вернувшись в родимую избу, рассказал парочке друзей, что на том самом месте, указанном ему старостой, нашёл большой котёл с драгоценной старинной монетой. Как и положено по закону сдал Обыденников находку в Гжатское казначейство. И оценили там клад аж в 3 800 рублей серебром. И теперь ожидает Илья Никитич решения властей о выплате ему законной третьей части.
В деревне слухи расползаются быстро. И вот уже священник приходской церкви делится информацией с Юхновским благочинным, тот ещё с кем-то. Так и добралась информация о кладе до московской газеты. А в это время Обыденников понабрал в сельской лавке продуктов да одёжи в кредит под будущее вознаграждение аж на 11 рублей.
Во всей этой истории крайне интересна реакция Императорской русской археологической комиссии. Напомню, заметка была опубликована 1 октября. Губернатор отправил запрос в Юхнов уже 6-го. Юхновский уездный исправник, пока поправлял нервы сорокоградусной, пока выяснял обстоятельства дела, рапорт в Смоленск отправил только 19 октября. Так вот, запрос от столичных археологов на предоставление от смоленского губернатора золотых монет, видимо голландских или венецианских червонцев, и серебряных треугольных монет, видимо шведских или русских четвертаков (вот ведь шельмецы, раскатали «научную губу») времён царя Михаила Фёдоровича был отправлен только 5 ноября. Канцелярии губернатора пришлось составлять отписку в столицу, объясняя, что находка клада всего лишь деревенские слухи. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 18-21, 34,35)
И если бы этим всё закончилось. «Акулы пера», судя по всему, вошли во вкус, и в ноябре месяце то в московском «Русском слове», то в «Смоленском вестнике» начали появляться заметки о найденных кладах. Губернатор Суковкин письменно выразил недоумение краснинскому исправнику, как мимо него, исправника, прошла информация о находке 280-ти серебряных монет 1776 года чекана в деревне Лошаково Ивановской волости. Коллежскому советнику Константину Августовичу Тиде пришлось браться за перо, и объяснять Его Высокопревосходительству, что не всякому печатному слову нужно верить, ибо в пределах Ивановской волости Краснинского уезда деревни Лошаково не существует. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 36, 37, 41,42)
А в редакции «Смоленского вестника» решили не давать спокойной жизни Гжатскому уездному исправнику. Канцелярия губернатора прислала титулярному советнику Митрофану Николаевичу Неклюдову вырезку из номера 262 от 27 ноября 1909 года, в которой, ссылаясь на некого господина И.С. Бабанова, журналюги утверждали, что в деревне Сидорово Колочской волости у многих крестьян имеются золотые наполеондоры 1809 года чеканки. Неклюдов поступил, как и полагается правильному чиновнику. Утверждает начальство, что есть золото, значит нужно проверить. А вдруг чего и не доглядели господа становые приставы. Каковым и разослал запросы в письменном виде. Оба двое приставов к Новому году письменно уведомили начальника, что Колочской волости ни в одном из станов Гжатского уезда обнаружено не было. Лишь пристав 1-го стана губернский секретарь Андрей Петрович Сорнев, видимо в приступе служебного рвения, отыскал деревню Колочская Слобода, в каковой никто из крестьян и слыхом не слыхивал об Наполеоне и золотых монетах его имени. Оная переписка и была переправлена смоленскому губернатору. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 43-47)
Такой год не мог закончится без скандала. Каковой и случился, вроде и не большой, но долгий и нудный, как зубная боль. 16 сентября 1909 года начальник Витебскогоотделения Московско-Рижского жандармского полицейского управления железных дорог прислал в адрес смоленского губернатора клад, найденный 5 сентября на 566 версте линии Риго-Орловской железной дороги телеграфными рабочим и подробные протоколы об обстоятельствах сей находки. Рабочие 6-го телеграфного участка устанавливали новые столбы вдоль линии железной дороги в 3-х верстах от станции Гнёздово. Руководил партией осмотрщик телеграфа Гангус. Один из рабочих крестьянин Поречского уезда Касплянской волости деревни Гапоново Павел Конашков нашёл ёмкость с кругляшами белого цвета и разноцветными бусинами. Прибежавшие на радостные крики коллеги Конашкова нагребли из ямы серебряных кружков кто сколько смог. Радости от находки не было предела, и кто-то из рабочих похвастался проезжавшему мимо старшему дорожному мастеру Петру Григорьевичу Павлову, каковой, доехав до Смоленска, доложил в жандармское управление станции.
Разобраться с этим делом было приказано унтер-офицеру Семёну Семченкову, какового, «заинструктировав до слёз», посадили на маневровый паровоз и отправили в Гнёздово. Как на месте выяснил жандарм, большинство найденных монет и предметов у работников выкупил телеграфист Гангус. Сам же телеграфист упирал на то, что собирал ценности только с целью передачи их по начальству. Где ласковыми уговорами, где угрозами, но к вечеру Семён Семченков собрал и привёз в Смоленск в общей сложности: 476 целых древних монет, 292 половинки оных, синий камень величиной с крупный орех, 2 кольца и некоторое количество стеклянных разноцветных бусин. Гангус вернулся к месту проживания в Витебск и взялся за перо. И своему начальству, и начальнику Витебского жандармского железнодорожного управления телеграфист написал объёмные рапорта, где упирал на свою главенствующую роль как в нахождении клада, так и в сохранении его для передачи по начальству, и заканчивались сии опусы нижайшей просьбой представить его, Вильгельма Александровича Гангуса, надсмотрщика 6-го телеграфного участка, к положенной по закону награде.
Далее всё пошло, как и положено по закону. Клад уехал в столицу в археологическую комиссию. В Эрмитаже крайне обрадовались смоленским находкам, и перечислили в смоленское казначейство 120 рублей. В смоленских газетах вышли заметки о награждении находчика Конашкова. А «Смоленский вестник» и Гангус выписывал. И уже летит в Смоленск к губернатору прошение Вильгельма Гангуса о разделе вознаграждения, так как Конашков копал именно под руководством телеграфного надсмотрщика, и именно он, Гангус принял все меры к сохранению клада и передачи его властям. Таковое же прошение оказалось на столе начальника Витебского отделения Московско-Рижского жандармского полицейского управления железных дорог. На запрос из канцелярии губернатора железнодорожные жандармы отвечали, что по показаниям унтера Семченкова, Гангус скупил большинство монет ещё до прибытия полиции, и при требовании выдачи ценностей долго мялся и возражал. Нет к телеграфному надсмотрщику у жандармов никакого доверия. Витебскому полицмейстеру был прислан от смоленского губернатора отпуск, в каковом была просьба довести Вильгельмй Александровичу Гангусу, проживающему в Витебске, по Большому Синякову переулку в собственном доме, что право свое на вознаграждение за находку клада у станции Гнёздова он должен доказать в судебном порядке в полугодовой срок после объявления о награждении. Параллельно со взятием от Гангуса подписки о доведениии до него условий смоленского губернатора витебские полицейские отобрали у телеграфного служащего полтора рубля серебром, так как жадина Вильгельм не наклеил на прошение губернатору положенные по закону гербовые марки.
Гангус направил прошение мировому судье в Смоленск, а Конашкову тем временем от канцелярии губернатора было объявлено, что и он для получения денег должен представить решении судебного учреждения о праве на получение вознаграждения за находку клада. Бюрократия в чистом виде, ведь все документы о находке клада находятся в канцелярии губернатора. Но крестьянин Касплянской волости должен обратиться к земскому начальнику той местности где был найден клад для разбора дела, после чего запросить канцелярию губернатора о выдаче копий протоколов о нахождении клада у станции Гнёздово. Что Павел Конашков и сделал, получив в итоге решение земского начальника 2-го участка Смоленского уезда решение о признании его права на получение вознаграждения от Императорской Археологической комиссии. Да и то, листы было это сделано только в марте 1911 года, после решения мирового судьи в Смоленске об отказе в вознаграждении Гангусу. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 87, листы 23-29, 48-63)
В начале апреля 1910 года смоленский губернатор отказал крестьянам деревни Кощино Дубосищенской волости Ельнинского уезда Филиппу Петровичу Шаманскому и деревни Колычева Богородицкой волости Смоленского уезда Денису Ильичу Сивакову искать клад за Молоховскими воротами губернского города, ибо циркуляр Министерства внутренних дел Российской Империи за номером 25 от 27 ноября 1886 года клад искательство безусловно запрещает. (ГАСО, фонд 1, опись6, дело 73, лист 1)
Апрель в плане кладов и связанных с этих проблем стал очень напряжённым для смоленского уездного исправника. 10 апреля рабочие землевладельца имения Прудков Михаила Алексеевича Рожнова выпахали на поле кувшин со старинными серебряными монетами, каковой и передали хозяину. С кладом Рожнов отправился в Смоленск, но отнюдь не к губернскому начальству, а вовсе даже к серебряным делам мастеру Скворцову. Но, не зря говорится, что знают двое, то знает свинья, и вскоре на пороге господского дома в Прудках оказался полицейский урядник с резонным вопросом «Где деньги, Билли?» Извините меня, но Роберт Льюис Стивенсон отличный писатель, а мультфильм «Остров сокровищ» один из моих любимых. Рожнов только в ответ руками развёл, мол, продано всё, имею право. Как выяснилось из ответного спича урядника, никаких таких правов, окромя обязанностей по доставке кладов губернскому начальству хозяин Прудков иметь не может, а об его самоуправстве будет доложено куды следоват. Но бумажная волокита, она и в полиции бумажная волокита. И только 17 мая 1910 года в дверь квартиры смоленского мещанина Ивана Макаровича Скворцова, что в доме Мертенса, настойчиво постучали. Скворцов проблем с законом иметь не хотел, посему всё честно рассказал, и передал полицейским два фунта 39 золотников старинного серебра, каковое он купил у владельца Прудков за 22 рубля. Клад уехал к Археологической комиссии в столицу, чтобы всего 10 монет остались в закромах Эрмитажа. Остальное серебро с присовокупленными за взятые монеты двумя рублями были возвращены в Смоленск. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 73, листы 2-4, 8-18, 39)
А 16 апреля во «Всеобщей газете» в Санкт-Петербурге была напечатана небольшая заметка о находке полного скелета мамонта в деревне Зенкове Стражинского уезда Смоленской губернии. Уже это самый, прости Господи, Стражинский уезд должен был насторожить чиновников канцелярии губернатор, но доисторический индрик-зверь был губернскому городу сильно нужен. И смоленскому уездному исправнику надворному советнику Ивану Александровичу Подлуцкому пришлось отписываться, что по проведению дознания ни в деревне Зенково Катынской волости, ни в других населённые пунктах уезда о находке скелета мамонта никто ничего не знает. (ГАСО, фон 1, опись 6, дело 73, листы 5-7)
12 мая в лавке Фрейдовича в Рославле городовым 3-й части города Ноздрёвым при попытке продажи 33-х старинных серебряных монет был задержан рославльский мещанин Семён Андреевич Прокофьев. Пойманный на горячем, Сеня только и мог на допросе у надзирателя Савицкого кричать, что монетки не его. Брат его Андрей выпахал у себя на огороде в деревне Верхней Осиновке Рязановской волости целый кувшин. А он, Семён, зашёл в лавку Фрейдовича только чтобы узнать, что за монеты и и сколько стоят. 18 мая урядник 16 участка Рослальского уезда Полевик провёл в Верхней Осиновке дознание, и изъял у Андрея Андреевича Прокофьева 782 монеты, а также кувшин в котором оные были найдены. Из этого количества Императорская Археологическая комиссия отобрала всего три монеты, за которые и заплатила 1 рубль серебром. В сентябре месяце клад вместе с компенсацией вернулся к Андрею Прокофьеву. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 73, листы 27-31, 34-38)
Абсолютно непонятно, почему в сентябре месяце в канцелярию смоленского губернатора явился некто Захар Львович Шинкарёв. Сей достойный крестьянин деревни Сутоки Хлыстовской волости Оршанского уезда предъявил губернатору десять больших и 46 малых серебряных монет, найденных им на своём огороде. Чем находчик руководствовался, привезя клад в Смоленск, он так чиновникам канцелярии объяснить и не смог. Посему, дав Шинкарёву «направляющего пинка» в сторону дома, смоленские чиновники отправили клад в Могилёв, снабдив соответствующим отпуском к тамошнему губернатору. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 73, листы 32-33)
Похоже у смоленских газетчиков были осведомители получше, чем у самого губернатора. Поэтому о кладе старых серебряных монет в деревне Семенцово С ычёвского уезда губернатор узнал из одного из мартовских 1912 года номеров «Смоленского вестника». Уездному исправнику был направлен отпуск с требованием разобраться и представить в губернский город найденные ценности. Как выяснил старший полицейский урядник Черняк, хуторянин деревни Семенцов Милюковской волости Сычёвского уезда Пётр Николаев нашёл на своём перепаханном поле истлевший бычий рог, наполненный старыми серебряными монетами, коих по счёту оказалось 340 штук. Не зная, что делать с находкой, Николаев отправился в Милюково-Мальцевское кредитное товарищество, где председатель совета товарищества Иван Петрович Байков посоветовал ему найденные монеты частным лицам не продавать, а придержать у себя клад для передачи в какой-либо музей или археологическое общество. Николаев ушёл домой, а Байков не смог устоять, и поделился новостью со смоленскими журналистами, подставив таким образом местную полицию.
Уряднику Пётр Николаев выдал по счёту 315 монеток, объяснив, что 25 штук взял у него непременный член Сычёвской землеустроительной комиссии губернский секретарь Алексей Филиппович Зеленин, якобы для отправки в музей Санкт-Петербурга. Из Сычёвки клад был переправлен в Смоленск, где по договорённости с губернатором перед отправкой в столицу был осмотрен Смоленской учёной архивной комиссией. То ещё, надо сказать заведение. Основанная в 1908 году, только в 1912 комиссия запросила у губернатора разрешения знакомиться с кладами, найденными в губернии, перед отправкой в Императорскую Археологическую комиссию. Учёная комиссия, изучив сычёвский клад, просила губернатора ходатайствовать перед столичными профессорами об оставлении в смоленском музее хотя бы части оного. Клад уехал в столицу и пропал. А с июля месяца пороги сычёвского уездного полицейского управления принялся оббивать Пётр Николаев, требуя вернуть его серебро, или хотя бы прояснить его судьбу. Естественно хуторянин был послан по известному маршруту, пиши, мол, губернатору, клад ему отослали. Малограмотный Пётр договорился с кем-то из местных чиновников, и в губернский город полетело его прошение с просьбой разъяснить судьбу клада. Только 11 октября Императорская Археологическая комиссия отправили клад в адрес смоленского губернатора для выдачи находчику, присовокупив, что смоленская учёная комиссия может напрямую договориться с Петром Николаевым о приобретении нужных ей монет. А вот о монетах, забранных господином Зелениным, нет никакой информации. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 41, листы 3-11, 17-18, 26)
22 апреля того же 1912 года брянская мещанка Ефимия Константиновна Арестова копала свой огород в деревне Дуброво Кирилловской волости Рославльского уезда. В земле оказалась коробка с разными монетами белого цвета с «нерусскими надписями». 2 мая 25 монет и коробку Ефимия передала в Рославльское уездное полицейское управление. 22 сентября Императорская Археологическая комиссия вернула клад польских и прусских шестигрошевиков в Рославль, заплатив рубль серебром за взятую для коллекции Эрмитажа монету. Но чтобы вернуть клад и отдать тот самый рубль смоленской и брянской полиции пришлось искать Ефимию Константиновну Арестову почти целый год, до конца лета 1913, когда её таки обнаружили проживающей у мужа-столяра на станции Жуковка Брянского уезда. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 41, листы 12-16, 21-25)
В начале сентября сычёвский уездный исправник доложил в Смоленск о кладе из восьми ста восьмидесяти медных пятикопеечных монет чекана 18 века. 2 пуда 30 фунтов меди были найдены ещё в мае крестьянином деревни Завидово Ярыгинской волости Семёном Трофимовичем Соколовым. Цельное лето, цельное лето таил хитрован Семён свою находку. Однако ж становый пристав свою работу знает. Из Сычёвского полицейского управление отправили в Смоленск для ознакомления всего 3 монеты, каковые после ознакомления в Смоленской учёной архивной комиссии, были направлены в столицу с вопросом «а оно вам надо?» К концу октября выяснилось, что не надо, за отсутствием археологической ценности. Сычёвскому исправнику был отписан приказ вернуть клад находчику. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 41, листы 19, 20, 31, 32, 36-37)
16 ноября 1912 года гжатский уездный исправник доложил смоленскому губернатору, что помимо картофеля на своём огороде крестьянка деревни Большие Бережки, Зарубы тож Субботниковской волости Пелагея Леонова выкопала россыпь старых серебряных монет в 13 с четвертью золотников весом. Деревня сия расположена на правом берегу Гжати, в 37-ми верстах от уездного города, докладывал полицейский чин, и старики в той деревне давненько говорили о кладе, зарытом в Смуту. Как бы там ни было, клад из 85 серебрушек чекана от Ивна Грозного до Василия Шуйского отправился в столицу. В запасники Эрмитажа члены Императорской Археологической комиссии забрали всего одну монету, перечислив за неё в смоленское казначейство рубль серебром. А клад был возвращён смоленскому губернатору для выдачи по принадлежности. (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 41, листы 38-39, 42-48)
29 мая 1914 года полицейский урядник Воскресенской волости 2-го стана Юхновского уезда Карпович в деревне Черево той же волости составил протокол о передаче по начальству крестьянином Василием Ивановичем Байковым 179 медных монет пятикопеечного достоинства времён царствования Екатерины Второй. Оные на огороде 25 апреля выпахала жена Байкова Анна Матвеевна. Весь клад весом в 25 фунтов юхновские полицейские отправили смоленскому губернатору. Но смоленская учёная архивная комиссия особой ценности за кладом не признала, и к декабрю месяцу медь вернулась в Черево к находчикам Байковым (ГАСО, фонд 1, опись 6, дело 126, листы 1-7)
А вскоре всем обывателям Смоленской губернии стало не до кладов. Загремело над городами «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой, с тевтонской силой тёмною, с проклятою ордой…» Бросив пахоту, тысячи мужиков надели серые шинели и ушли воевать.
А всё-таки было бы очень интересно узнать, что же за десять лет раскопок нашёл в уездах Смоленской губернии учёный секретарь Сизов, какого-такого индрик-зверя раскопал на берегах юхновской речки Барщевский, куда отправил монетки из клада сычёвский чиновник Зеленин, али вовсе присвоил?
И пошла писать губерния... клады, кости и руда
© Copyright: Алексей Чаус, 2023
Свидетельство о публикации №223102000316
Свидетельство о публикации №223102000316
Рецензии