В кругу удушья

Я просыпаюсь в холодном поту,
Я просыпаюсь в кошмарном бреду…

Группа «Наутилус Помпилиус»,
песня «Дыхание»
=========

Несколько оборотов нашей планеты назад занесла меня нелёгкая в один из торговых центров родного города под претенциозно-идиотским названием «ЛАЙФСТАЙЛ ЦЕНТР» (вчерашний обычнейший двухэтажный универмаг). Вот бы порадовался известный сатирик с задорной фамилией такому названию – жаль, не дожил.

По всей видимости, неотложные дела, приведшие меня в означенное место, были настолько важными и насущными, что напрочь не отложились в памяти. Зато всё остальное, к сожалению, отпечаталось, чую, всерьёз и надолго. Итак…

Прохожу я, значит, мимо разверстого зева подземной стоянки, откуда мощно и зазывно тянет соблазнительной кондиционированной прохладой – а надо сказать, жара в тот треклятый день стояла поистине адская. И вот мой слегка подзатуманенный как текущий леденец взгляд, вяло, но без задержек ковыляющий от одной тени к другой, проскальзывает по каменному парапету клумбы, по привычке на глазок отмечает её приятную шероховатость, чуток спотыкается о металлический столб ограждения, машинально сетует о невозможности приложиться к нему пылающим лбом, абсолютно индифферентно проматывает сидящую у парапета согбенную женскую фигурку и…

… и, споткнувшись вторично, прыгает на шаг назад.

Фигурка сидит прямо на тротуарном противне, по-турецки подогнув под себя ноги в замызганных атласных шароварах (дикое, стоит признаться, сочетание) и мягкие, расшитые затейливым узором туфли с загнутыми носами. Она сильно сутулится, прижимая к груди нечто мне невидимое и дополнительно скрывая это большим раскидистым капюшоном своего невыносимо яркого халата-абы, который умудряется выглядеть солнечным даже сегодня. Я невольно торможу – и фигурка приподымает голову. Капюшон чуть съезжает, и мне открывается лицо женщины неопределённого возраста весьма восточного вида, коим жителя столицы Башкортостана удивить вроде бы сложновато, если бы тот не был НАСТОЛЬКО восточным, что хоть в энциклопедию вставляй. Женщина, которая могла бы быть и молодой старушкой, и входящей в зрелость девушкой, баюкает на руках свёрток, в котором без труда угадывается грудной ребёнок, но, вопреки достаточно характерной позе, не кормит – просто держит, причём даже немного на весу. Её лицо бесстрастно настолько, что кажется более каменным и шершавым, нежели пресловутый парапет, куда она упирается плечом. По такому лицу вынести что-то определённое решительно невозможно, хотя еле заметно подрагивающая губа заставляет предположить, что женщина – буду звать её так – очень устала. Никакой подстилки, разумеется, не наблюдается – как, собственно говоря, и ожидаемой картонки для подаяний. Клянусь – просто сидит! С дитём, «у ног» Лайфстайл-центра, на раскалённом тротуаре, молча и отрешённо глядя сквозь задержавшегося подле неё очень занятого молодого человека довольно приятной наружности! Ну что сказать… сидите, дальше… женщина, мир вам. А я пойду, пожалуй… дела! Неотложные, м-да…

Не успеваю я отойти, как Аля – да, это гораздо лучше безликой «женщины»! – опускает голову обратно и накрывает свою маленькую ношу крыльями капюшона. Потом бравый столбик-часовой совсем заслоняет от меня сиделицу, и я неохотно возвращаю своё существо на круги своя. Взгляд мой мутнеет и вновь липнет к разного рода подорожным неинтересностям, голова, обрадовавшаяся было необычной передышке, опять закипает привычной бессмысленной деятельностью, ноги завистливо вспоминают лёгкие разношенные Алины «аладдинки» и остервенело топчут податливую плитку. Изнывающий на огне котелок ненавидяще подсказывает – очень к месту, не находите! – неизвестно зачем заначенное в писательских закромах название туфелек – «моджари» или «кхусса», но ни в коем случае не «бабуши» или «джутти». Чрезвычайно ценная информация…

А потом в глотке всезнайки кто-то по имени Некто окончательно и бесповоротно поворачивает вентиль подачи кислорода и уходит восвояси, на прощание громко хлопнув дверью. Я спотыкаюсь в третий раз, хватаюсь рукой за обеспокоенно надувшуюся грудь и непроизвольно несолидно падаю на колени. Меня брезгливо и аккуратно обходят. Допился, наркоман… развелось, шагу ступить нельзя…

«Да ну-у-у! – разочарованно тянет Читатель, отталкивая мою писанинку куда подальше и дуя на утренний кофеёк. – Развё-о-ол тут… эка невидаль – одышка! Нашёл чем… тьфу, одним словом!»

Бон аппети, мон шер. Я и вправду рад, что у тебя всё хорошо, и потому не позволю себе вертящуюся на языке злобную ответку: «А вот на тебя бы посмотрели!», однако осмелюсь малость тебя поправить. Да, одышка – штука неприятная, но вполне себе преодолимая, и кому как не твоему непокорному слуге знать, какое это наслаждение – ощутить внезапно образовавшуюся «трубу» в измученных многочасовым приступом астмы бронхах – виват «Бронхолитину» и его создателям! Асфиксия – вещь не в пример серьёзнее и опаснее, но опытному медику достаточно знакомая и при должном профессионализме последнего достаточно несложно, хотя и небыстро ликвидируется.

Думаю, неведомый Некто, крутанувший вентиль моего воздуховода, прекрасно это знал, поскольку решил, образно говоря, перейти сразу к самому кардинальному виду удушья – такому, когда вовсе не темнеет в выпученных как теннисные шары глазах, что бы там не утверждали книжные висельники и киношные любители экстремального онанизма, напротив – вероятно, из-за выплеска в кровь каких-то веществ всё ненадолго приобретает режущую чёткость и отчётливую остроту. Сердце пулемётит на запредельной частоте и неистово лезет всё выше и выше, конечности начинают жить каждая своей отдельной от тела жизнью, но быстро костенеют словно выброшенные на берег черепахи, грудь разрывает до того нестерпимая боль, что одной из последних искорок пока ещё ничего не понимающего мозга, как правило, бывает нечто вроде предательского: «ДА ПОСКОРЕЙ БЫ УЖЕ!!!» Как ни странно, но именно сознание обыкновенно сдаётся первым и дарит своему агонизирующему носителю коротенькое спасительное забытьё.

Такое, Читатель, только писать долго, даже с имеющимся на борту «слепым» десятипальцевым набором – на деле же подобная круговерть расцвела во мгновение ока. Это как если взять да и отрезать человеку голову, тут же чудесным образом заменив её пустым пластиковым муляжом – вот верное сравнение. Внешне же поначалу всё смотрится не более чем неприятно и даже в чём-то забавно: перебравший чудак собирается вот-вот запеть, и для пущего эффекту принял позу коленопреклонённого богомола. Когда спустя несколько сипящих «распевок» вступают в действие неизбежные физиологическое спецэффекты, зрелище, само собой, быстро перестаёт быть забавным, но к этому времени ещё тёплому отходящему герою оное уже глубоко безразлично.

Язык мой – враг мой, и да простит мне Читатель излишние подробности, но без них мне не тронуться далее, и дело не в погружении, так сказать, в тему – дело в чудовищности того, что произошло ДАЛЕЕ. О да, мой милый, это была всего лишь преамбулка, а сказка только-только начинается. Готов?

А ДАЛЕЕ вышеупомянутый Некто, видимо, сочтя шоу недостаточно увлекательным, деловитым шагом возвернулся к бедному мне, заботливо пнул в вертикальное положение моё заваливающееся набок тельце и шепнул на ухо смешную, как ему показалось, подсказку:

– БЕГИ! СПАСЕНЬЕ – ТАМ, ВПЕРЕДИ! БЕГИ, БЕГИ, МАЛЕНЬКАЯ ЛОШАДКА!

Помнишь, я давеча писал про отключающееся сознание? Видимо, в тот раз нечто похожее уже успело случиться, затем что «лошадка» без малейших раздумий и сомнений нечеловеческим усилием взбрыкнула дрожащими ногами – всеми сразу и каждой по отдельности – и, сдавливая полыхающее горло обеими руками, во всю прыть припустила вдоль по улице. Видел, как толпа «щелкунов» преследует незадачливых беглецов очередного хоррор-сериала? Вот один в один. Что? Неуместное авторское зубоскальство? Ну… спишем на нервы, впредь постараюсь хохмить реже.

Тем временем Некто, мой дьявольский режиссёр, усевшись на «лошадкины» закорки, охаживал ту раздвоенным хвостом по позвоночнику и веселился вовсю – боль на выдумки хитра! Подопытная животина, невидяще уставившись в никуда и пропуская шаг за шагом, кое-как добралась до угла, оттолкнула лбом ни в чём не повинный оторопевший столб – и ринулась вкруговую равнодушного к чужой жизни Лайфстайл-центра. Волею хохочущего Некта обещанное спасение прыгало манящим чёртиком слева направо и обратно, таща умирающего средь бела дня меня на второй круг, и будь у нас с тобой, Читатель, скажем, спектакль, автору здесь бы и воскликнуть: «АКТ ВТОРОЙ, ГОСПОДА!»

На исходе стартового круга бесцельной гонки мои пластилиновые ноги проволокли меня мимо той самой восточной незнакомки, ничуть не изменившей своего неудобного положения. Взорвавшийся во внутренностях вулкан щедро плевался лавой, и под конское ржание погонщика «лошадка» бешеным аллюром скакала к началу своего забега и всё ловила и ловила непослушными пальцами мельтешащую, казалось, перед самым носом подвешенную к его кнуту скляночку с живой водой, выделывая разбитыми в кровь кроссовками такие вензеля, каким позавидовал бы и иной балетмейстер. Стоит ли упоминания тот факт, что на этот раз я не обратил на Алю никакого внимания.

Зато обратила ОНА.

Каким образом дальнейшее запечатлелось в моей памяти, одному только Некту известно – к тому времени «лошадкины» глаза уже практически полностью свернулись в свои вековые коконы.

Одним неуловимым движением оказавшись на ногах, Аля сунула свой запелёнатый кулёчек в самые недра своего капюшона, гортанно кликнула какое-то коротенькое нерусское словечко – запомнилось только окончание «-айя!» – и ни с того ни с сего, будто терзающий пойманного мышонка ястреб, исступлённо затеребила несчастного грудничка. Распуганный мною народ порскнул от бесноватой как брызги от камня, и в воздухе запестрело от праведно-гневных «цыганок», «шахидок» и тому подобного. Кто-то куда-то звонил, кто-то кого-то звал, кто-то безостановочно вопил одну-единственную ноту – и до меня не сразу дошло, что это звенит у меня в ушах…

Звенит от истошного вопля Некта.

Как лишённый любимой игрушкой мальчишка, мой загадочный истязатель орал во всю мочь моих лёгких, недоумённо заколыхавших своими ставшими вдруг свободными мехами. Орал, ломая и топча свой безотказный кнут, коим так надёжно была стреножена давешняя «лошадка», теперь поднимающая голову и, пока ещё не решаясь открыть глаза, жадно разбирающая ноздрями упавшее откуда-то со всех сторон сонмище таких замечательных запахов. Орал и ругался самыми последними словами, медленно слезая с загривка человека, который удивлённо щупал грудную клетку и под подбородком, ища и не находя куда-то в одночасье канувшую боль. Орал, уползая в свою преисподнюю и грозя пренепременно вернуться и уж тогда-то застопорить окаянный вентиль навечно. Оживший без пяти минут мертвец не боялся… да и едва ли вообще слышал. Неимоверно воодушевлённый тем, что в состоянии ПРОСТО ДЫШАТЬ, он дышал – и не мог надышаться. Верно же говорят: хочешь сделать человека счастливым – отбери у него что-нибудь дорогое, а потом верни. Только вот не пришедшие в себя ноги по-прежнему несли разулыбавшееся тулово по указанному им маршруту, с каждым крепнущим шагом удаляясь от злополучного входа на подземную стоянку, где совсем недавно трижды запинались рядышком с сидящей на голой земле странно одетой женщиной с ребёнком…

Ноги стали как вкопанные. Я резко развернулся на месте – ГОСПОДА, БЕРЁМ БИНОКЛИ И ПРОГРАММКИ – АКТ ТРЕТИЙ! – и у меня отвисла челюсть. На ум снова пришла зомби-массовка… я же обещал остроумничать не так часто – извольте.

Нет, выдохни, Читатель – ах, как сладостно советовать такое ДРУГОМУ! – нет, на меня не катилось обезумевшее людское скопище, не гналась орава вызвоненных вездесущими доброхотами врачей-реаниматоров, не настигала оголтелая шайка скинхедов, которым для подобного рода акций никогда особых поводов и не требовалось. Увы и ах, ничего такого не было… ну и фантазия у тебя, Читатель.

Просто-напросто по моим следам, обхватив свой неизменную ношу так, что из-под ослепительной абы оттопыривались худенькие локти, бежала – Аля, восточного вида женщина неопределённого возраста, рода занятий и, в общем-то, национальной принадлежности. Бежала неловко, по-бабьи – нижайше простите, Читательницы, но что было, то так и пишу: косолапо раскидывая коленки, звучно шаркая востроносыми «аладдинками» и мерно размахивая неожиданно роскошной жгуче-рыжей гривой. Придавленный к груди ребёнок трясся в сплетённой из рук «колыбельке» молча, лишь, отвернув сморщенное личико от – мамы? сестры? чёрт меня дери, бабушки? – в такт бегу носильщицы негромко, но очень даже разборчиво моему обострившемуся слуху хрипел – таким узнаваемым и таким типичным присвистом, как будто по грубой простыне быстро-быстро водят ногтем. Мои недобрые старые неприятели, верные спутники моих собственных детских бессонных ночей, мои свирепые и ненасытные паразиты, заявлявшиеся когда им вздумается и убиравшиеся прочь когда наскучивало… исполнительные инквизиторы Повелителя Пневматического Вентиля по имени Некто, только что отчего-то бог весть – надолго ли? – оставившие меня в покое… и пришедшие по беззащитную душу младенца. Только что же она ЗА МНОЙ-ТО бежит?

ПОВРЕМЕНИМТЕ-КА С БУФЕТОМ, ГОСПОДА – СЕ КУЛЬМИНАЦИЯ И АПОФЕОЗ!

Верно, в другое время, отдалившись на безопасное расстояние, автор изрядно поломал бы себе голову, чего же таки нужно было этой Але, ведь бывшая сиделица сломя голову мчалась именно в его направлении, аккуратно повторяя все извивы его недавнего «конкура» – но сейчас одуревший от свалившегося как снег на голову кислорода мозг справился на раз-два – и обчёлся. Истина оказалась проста как апельсин – по крайней мере, дика она до такой степени, чтобы именно ей досталось высокое звание Истины. Итак…

Экзотическая восточная женщина сидит на тротуаре с ребёнком в самом центре столичного города, милостыни не просит и не в пример вышеупомянутым «цыганам», «шахидкам» и тому подобным ведёт себя тихо и мирно – нижайше простите, ромалэ и тому подобные. Невзначай перекидывается взглядом с неким молодым человеком приятной наружности и моментально о нём забывает, чтобы парой минут позже увидеть его снова в наружности, уже основательно подпорченной явственно душащим его демоном. Одержимость – она как драка, где двое бьются, а третий не лезь – так справедливо рассуждает Аля, провожая сочувственным взором бредущего к своей незримой могиле бедолагу, после чего принимается сидеть далее, однако случается непредсказуемое: то ли демон оказывается не удовлетворён подвернувшейся под руку жертвой, то ли, наоборот, пребывает в настроении пошалить, а только ускакивает от молодого человека и намертво вцепляется в её ребёнка. И бедная женщина, потерявши с горя голову, не находит ничего лучше, чем повторить, что называется, Последний Путь молодого человека – он-то ведь спасся! он-то, зараза, добежал куда вёл его Нечистый, да только не могилка там сыскалась, а билет в обратный конец! К тому же явно нелишним будет просто догнать уцелевшего, потому как клин клином, говорят, иногда всё же и вышибается!

Выстроившиеся эдаким стройным орнаментом логические соображения так поразили моё исстрадавшееся за день сознание, что оно не выдержало поданного на них напряжения – и стремительно потерялось. Последнее, что отметил мой угасающий слух, был приближающийся дробный шорох «аладдинок» и вой сирены «Скорой помощи».

ГОСПОДА, ГОСПОДА! ЕЩЁ МИНУТКУ ВНИМАНИЯ! СИЕ БЫЛА КУЛЬМИНАЦИЯ – ВОТ АПОФЕОЗ!

Много позже я, как мог, навёл справки и с непонятным до сих пор чувством выяснил, что ребёнок той восточной женщины, которую просто и незамысловато звали Фатимой, в тот трагичный день скоропостижно скончался от страшнейшего непредвиденного приступа бронхиальной астмы.

Вашего же непокорного слугу сей коварный недуг почему-то больше так ни разу и не потревожил. Почему-то.

=========
В качестве эпиграфа использован фрагмент песни «Дыхание» группы «Наутилус Помпилиус» из альбома «Крылья» 1996 года выпуска за авторством И.В. Кормильцева и В.Г. Бутусова, опубликованной на официальном сайте указанного исполнителя: http://www.nautilus.ru/SONGS/S900.shtml
=========
В качестве обложки использована абстракция «Infinito» художницы Сильвии Пелиссеро (работает под псевдонимом Agnes-Cecile), взятая из открытого источника: https://www.deviantart.com/agnes-cecile/art/infinito-89973447