рукописные листья... многоцветные дни... ч. 4

заря вечерняя;
после холодных дней всем хочется тепла, чтобы в огороде всё уродилось;
на крылечке вечером в Точильном - вдыхать и всматриваться, слушать лес, речку и притихший посёлок…
хватит всяких перестроек и обещаний, надо просто трудиться-жить…

писал я и пишу во всё время много; многое выбросил; что-то оставил;
время прошло, перечитываю: наивное, и неуклюжее, и ничего интересного  нет; но ведь – было;
потому и без изменений ещё рукопись – бытие, обычные дни;
впечатления, памятки откладывались, чтобы потом пробовать их воплотить…

знаменательная дата: осень 1990 года; у нас есть свой огород, в Точильном;
своя земля; только бы весны дождаться…

***
было…
4 июня 1989 года, воскресенье; ночью за Казаяком взорвался газопровод при прохождении пассажирских поездов «Адлер- Новосибирск» и «Новосибирск –Адлер»; погибло – источники расходятся в числах – около пятисот человек ;
это данные официальные, а сколько на самом деле? взрыв был один, но многие слышали два взрыва, один за другим; в окно – гроза такая? за Липовой – алое зарево; на велосипеде поехал на Липовую, а там машины – к месту аварии, уже было понятно, что газ взорвался; пожар на 250 га; 26 вагонов сгорели; 11 сброшены с железнодорожного пути; погибли школьники, погибли юноши из молодёжной команды «Трактор»;
утром наши больницы забиты пассажирами с поездов с ожогами; как рассказывают, привезут – а через сколько-то времени – труп; картина страшная; кому как; я был на Дубовой, бабушке помогал, а из соседнего дома неслось: «Белые розы, белые розы…»;
недели через полторы мы в Уфу мимо  места катастрофы проезжали;
власти старались ужасную картину прикрыть; нагнали техники и прямо по костям стали свежий слой земли нагребать-засыпать; потом из бетона нечто воздвигли; каждый год родственники погибших приезжают;
мы видели искорёженные вагоны, обгоревшую до черна землю;
может я и не так мыслю, но я думаю и тогда так думал, что эти искореженные вагоны надо воздвигнуть друг к другу, взгромоздить так оставить; а весной на месте, где произошла катастрофа высаживать  красные тюльпаны; каждую весну до скончания мира;
а вагоны – там люди сгорали заживо – так и оставить – всем поминание: человеческой халатности, случайности, технической недоработке…
в любом случае – люди сотворили, сами для себя…

***
19 августа 1991 года;
был в Миньяре – день солнечный, дороги пыльные, на улицах редко кого увидишь, а в родимых местах – покой и умиротворение;
всё мне здесь дорого и мило…
Людмила говорит, что целый день по ТВ гоняли один и тот же фильм, а потом музыку; в 11 началась программа «Время», в Москве – переворот или что там ещё? бедная наша страна, бедные люди…

Союз разваливается…

день туманный, небо лохматое над почти белыми крышами;
солнышко выглянет и покатится по склону Липовой…
картошку выкопали, теперь надо перебрать, урожай – лук, чеснок, свёклу, капусту, картошку ну и остальную мелочёвку вывезти…

дни сухие да ласковые,
леса дымчатые заворожённые,
зори вечерние – золотые, фиолетово-лиловые, пылающие;
листья летят, небо – всё в листьях…

в доме бродят сны, а за окном сумеречные снега; в туманной серой дымке Липовая гора, сверху, откуда-то из-за небес льётся призрачный желтоватый свет…снега-дожди…
пишу белые листья;
это только доброе пожелание, что рукописи не горят;
ничего нет вечного, неизменного; может быть вообще не надо заниматься бесполезным? может быть? но ведь творчество как сад; растишь, гадаешь, что получится, растишь, переживаешь и радуешься; расцветёт – бродить и размышлять; и сад – не вечен; но он – есть…
белые листья также быстротечны, как и дни…
и белые листья, и капли росы на траве – возвращаются во вселенский океан…
видишь, думаешь и говоришь:
вот это – существует! но оно уже является в ином, а увиденное ушло вглубь, но оно есть…
за белыми снегами, за белыми листьями…

на Дубовой горке до леса – далеко, ходил я туда больше по необходимости:
для гороха палки-ветки принести, веники заготовить, а с сестрёнкой – за земляникой;
зимой – на лыжах, с горы; но нет, не проникся тем лесом;
уже потом спустя много лет  на велосипеде  и пешком исходил-изъездил и много нашел там примечательностей;
многое раскрывается не сразу, надо присмотреться…
осознаю свою косноязычность, учусь говорить, …

случайное, ничем не защищённое создание, – человек;
дуновение ветра – и понесло пушинку, и нет пушинки…
мир вполне может обойтись и без нас или превратить во что-то иное…

уже середина зимы, а морозов не было; сегодня всю ночь сырой ветер гонял снега и завывал под окнами; от снега ночью светло и тихо, тихо и пустынно; редкие следы на заметённых дорогах, и странно, что придёт рассвет, утро, день, что в говоре прохожих и рокоте машин растает пустынность ночи…
связь времён распалась, в безверии – куда мы?
без всяких обобщений – как оно, в нашем городке?
на январь принесли талоны на сахар, на мясопродукты, крупу, макаронные изделия, чай, кондитерские товары, масло, маргарин, на водку, на мыло, стиральный порошок, масло растительное;
если что-то где-то дают – громаднейшие очереди; полки в магазинах пусты и очень много шумихи в газетах и на  телевидении на тему, как выйти из этого бедственного положения; товаров становится всё меньше, деньги ещё больше обесцениваются, а в культуре, как говорит Валентин Распутин, почти всё – на уровне выгребных ям;
где оно, доброе слово, доброе движение души? совсем почти не звучит человеческое слово, участливое, приглашающее к размышлению;
тем дороже частица духовного…

воскресенье…приходила сестрёнка с дочкой; говорит, что после пятнадцатого января повысят цены на водку; собрался и пошёл на Дубовую; там водки не было; купил подсолнечного масла, зашёл ещё, решил ещё пару магазинов обойти, в тридцать восьмой зашёл; там две очереди простоял, правда, недолго, за чаем индийским и за тушёнкой китайской, а потом пошёл в наш новый магазин, там купил, конечно же, на талоны, но почти без очереди вермишель и крупу;
морозит;
хорошо было идти не торопясь, и очереди были без хамства и злобности, даже кое-кто шутил…
всё вместе: очереди, морозный день, голубые просветы в свинцово-серых тяжёлых тучах…
среди громко шумящей разноголосицы так мало спокойных, размышляющих… в вакханалии ниспровержения нет веры и слову вдохновенному, нет веры человеку;
какая-то сладострастная жажда перекричать всех, вылить вёдра грязи на всех и вся, оплевать прошлое;
истина затерялась, запуталась в паутине словес, а за этой паутиной или, точнее, в центре её, корыстный расчёт – как всегда, как во все времена;
но сейчас, когда погашены свечи, на каменистой равнине безверия такая сильная жажда человеческого слова, жажда чистой родниковой воды…
иду в Широкий дол, поднимаюсь по ручью, пью ледяную воду и долго созерцаю снежные валуны, которые собрались у ручья…
листаю старые книги, проверенные временем, смотрю в небо, на дальний лес - обрести гармонию, определить себя во вселенной…

побелка…очень понимаю Илью Ильича насчёт этой самой побелки; но в тоже время и прибраться хочется; выгнать пыль, перебрать-протереть книжки, леших, всю лесную братию искупать в ванной, убрать лишнее,
и вообще, чтобы порядок, чистота и уют…
началась война в Персидском заливе, естественно, американцы везде свой нос суют; наши СМИ как-то ни то ни сё; во всём этом есть ложь и ложь;
в Литве национализм расцветает; листал альбом Чюрлёниса, там такая высокая гармония живописная ( не во всех работах, а в циклах); вот что бы надо проповедовать, а не впадать в безумие; есть ощущение, что человеки постепенно сходят с ума, мы идём дружно и за компанию в сумасшедший дом…
два дня морозы, а вчера и сегодня – ноль градусов, идёт снег…тяжкое время, смутное время, время без времени, умопомрачение;
а всё же надежда-чувство, даже вера, что у человечества есть высокая цель, что все люди – братья, что на само деле так, а не просто красивость; что соборность – не эфемерная мечта, не благое пожелание, а есть благо и необходимость, иначе человечество перестанет быть, выродится в каких-нибудь недотыкомок, что ограничение своих материальных запросов даст возможность приобрести что-то более значимое, может быть даже и смысл своего существования;
есть в этом мире духовное, иначе очень уж грустно осознавать, что все неисчислимые жертвы – зряшные…
трогаю кору деревьев, слушаю и ощущаю связь всего сущего, явленного и неявленного…

быстро перекроились, перекрасились те, кто вчера нас звал к победе коммунизма, кто вчера провозглашал: да здравствует! сегодня кричит: долой! остались, конечно, и приверженцы старины, приверженцы идеи, - и они достойны уважения; я не говорю о тех, кто бьётся за своё кресло и за сытый паёк, я о тех, кто верит в идею, ну а большая часть ратует за рынок, как когда-то выступали против, как боролись за трезвый быт, за БАМ,
да мало ли за что боролись…большая часть какая? это из руководящих и направляющих – а у простых человеков заботы, как всегда, обычные, только добавились новые – талоны, громадные очереди и совсем пустые полки;
просто бы жить; устали от всяческих передряг, а по ТВ, в журналах и газетах – рынок, успех, бизнес – назойливо жужжащая муха; рынок – панацея от всех бед, и как коммунисты обещали коммунизм, так и новоявленные деятели обязательно обещают: будет рынок, будет счастье; рынок стал богом и всё это похоже на очередную компанию борьбы за что-то; не знаю, может и на самом деле, что в материальном плане станет когда-нибудь лучше, если будем жить по законам рынка, но гуманизм, высокий смысл, одухотворённость, идея братства – будет ли это когда-нибудь? кто скажет, во имя чего надо добиваться материального сверхблагополучия? если смысл тратить всю жизнь на то, что станет прахом?

не выйти из границ очерченного бытия;
разум изнемогает в попытке, обречённой на провал, объять всю вселенную и выйти за её пределы;
смотрю, как над Липовой мерцают миры; слышу, понять – не понимаю… замереть… мгновение пройдёт через тебя, и откроется самая большая тайна мира…

философы, мудрецы и пророки…откуда это постоянное стремление объяснить мир и смысл его, откуда эта жажда идеального устройства?
сколько красивейших изящных философских систем и объяснений! выбирай на любой вкус; может во всём этом и есть прозрения и блёстки истины, но больше – игра гениального ума…
а мечта о рае, вечном блаженстве, о воздаянии и искуплении?
через века – надежда…

ночи бессонные, опустошённость души, пепельный ветер, нет никакого желания творить; превозмогаю себя, заставляю; делаю кое-что в дереве,
да вот листья пишу, а взяться за кисти краски – нет сил…

актёры перевоплощаются в других? да, перевоплощаются, а играют самих себя; есть искус сыграть злодея, поиграть в злодейство или проявить в себе злодейское начало? в самоё глубину души заглянуть – своей или чужой?

городок… в нём много поэтического, а ещё больше того, на что глаза не глядели бы; и всё же городок, как и каждый человек, – уникальный, а чтобы прочувствовать это, надо в нём много жить…
живут люди, у них свои радости, огорчения, заботы, печали; но иногда бывает так тоскливо, хоть волком вой от пустых разговоров: что, где и почём; от сплетен; отряхнуть прах городской и туда, где белые снеги, где дожди, где старые леса; но ведь приходится возвращаться;
не проживёшь, не касаясь земли…
хочется, чтобы заходились сердца человеческие от звенящей ветки в мартовском небе, от пылающих закатов, от тёплых летних вечеров…

ходил на Дубовую горку;
вчера и всю ночь шёл снег, сильный; кружило и вертело; сегодня немного успокоилось; взял санки деревянные и пошёл тихонько…
дороги на Горке не расчищены; пробирался козьими тропками; на крышах снегу намело и дома засыпало; окошки чуть выглядывают; а посмотреть – не дома, а сугробы сугробами;
мама убирала в доме, папа готовил курам, а я полез на крышу снег скидывать; снег ещё не слежался, лёгкий, быстро с ним расправился;
мама позвала в дом; пили чай и больше говорили за политику и не от пустого суесловия, а потому как всех она, политика, касается: куда пойдём?
азбучная истина: дети наследуют родительские основные и характерные черты; но почему дети вырастают разными? да, ещё среда влияет, самовоспитание …
среда много значит, но внутри нас – память поколений, это по сути и есть карма;
с кем поведёшься, того и наберёшься, - согласен, что внешнее во многом формирует характер; но память поколений неуничтожима, и она себя проявляет, являет в человеке, и вопрос, что же всё-таки определяет человека, его внутреннюю суть? – его наследственная память, его карма, или течение жизни, в которую он пришёл?
это взаимовлияние, но какое?
не на равных же…
брат, сестрёнка и я – мы так непохожи друг на друга при почти полной сходности в активном жизненном проживании…
жить…
да просто жить, копаться в огороде. уют в доме хранить, гостей привечать,
с природой вести диалоги…
да, ещё бы вот научиться мелочи не замечать, или относиться к ним снисходительно; не получается; из-за какой-нибудь ерунды такой сыр-бор…
а потом смешно: из-за чего ссорились!
научиться терпению – благое пожелание, очень правильное; но свойство благих пожеланий и правильных мыслей таково, что очень трудно они воплощаются в жизни…
январь, снега, которые быстро покрываются заводской копотью; на улицах бульдозеры чистят дороги; Людмила и Даша в школе, а я скоро пойду за Ксюшей с детсад;

Людмила в доме развесила салфетки, расстелила скатерти…домашность  и уютность; чисто, бело и тихо; Людмила стряпает пироги…сыплет и сыплет снег, Липовая гора скрылась в круженьях белого дождя…

в эти дни лихорадка в сбербанках, почте и в кассах предприятий – меняют купюры в пятьдесят и сто рублей; у нас их никогда не было, а тут набралось две бумажки; Людмила ходила вчера в гороно, сдала купюры, а когда деньги вернут, - неизвестно;
выкупил в магазине на Горке ещё водку; теперь у нас её запасы, потому как никто в нашей семье водку не пьёт; один водочный талон остался; выкупил маргарин, кг четыре; картошки осенью накопали много, но сильно гнила; в ноябре перебирал, выкинул много, сейчас осталось до весны при очень большой экономии; ладно, хоть сало есть; Андрей Иванович с Марией Матвеевной шлют посылки; город выживает за счёт деревни; проживём, дойдём до тёплых дней и всякой зелени; а по календарю ещё январь всё никак не кончается;
хлеб да соль…
Людмила ходила с Ксюшей в пельменную, купили там конфет, пельменей поели и домой принесли; порция – рубль восемьдесят семь копеек;
сегодня варил остатки – сорок штук; разделили на всех поровну, по десять штук…
снега одолевают; тротуары в снегу, двоим не разойтись; немного прочистили, вдвоём можно пройти, а втроём уже нет;
снежность придаёт домам мягкость очертаний; дерева – в пушистости таких же мягких расплывчатых форм, тропинки узкие; наверное поэтому люди очень неторопливы, тихонько идут, о чём-то переговариваются негромко;
снег как божье благословение утишает и лечит души, творит, пусть и ненадолго, – доброе…

литься пишу сразу набело; мне в них слышна мелодия, и чтобы не прерывать её движение, пишу без черновиков;
шероховатости, неровности; река течёт, - разве возможно пригладить?
а начнёшь выравнивать, то это будет уже и сочинённость, а у нас столько всего насочиняли, что добавлять к сочинённому же ничего не хочется;
здесь, в неприглаженных строчках, - искренне, здесь – дыхание…
вечером перед каждым – чистый белый лист бумаги: что сделал, зачем…
идеальное общество такое, в котором движущей силой будет потребность мыслить…мыслить, задавать себе самому простые вопросы…

вчера легли спать уже за полночь: смотрели по ТВ про инопланетян; везде они у нас тут обитаются; пишут, говорят про инопланетян очень много; очень много людей с ними лично встречались и побывали у них в гостях;
параллельные миры, светящиеся объекты, входы-выходы, порталы, энергетические поля, ауры, чакры, акупунктура, кришнаиты, свидетели Иеговы, мунисты, разнообразие входов и существования в изменённом сознании… всё это лавиной обрушилось на людей; многие слегка или сильно тронулись умом;
конечно, мир – тайна, но столько вокруг этого шарлатанов, так примитивно подносится и излагается – любопытно смотреть  и смешно;
ещё вера, что кто-то придёт и поможет, и разгребёт все то, что люди натворили, или что мы представляем угрозу всей вселенной, или что мы просто чей-то эксперимент – всё это от антропоцентризма, от самообожествления, от тщеславия; а на самом деле – песчинки мы и меньше, и наша  Земля такова, и вся Солнечная Система, и Галактика, в которой мы пребываем, да и сама вселенная в ряду прошедших и будущих, менее песчинки, меньше ничего…
перебирая травинки, слушая шум леса, собирая ягоды, чувствуя прохладу древних валунов, что есть мы?

ветер завивает, кружит бельё на балконе, небо серое и бесснежное…

воскресенье, которое уже кончается;
Людмила стирала; Даша с Ксюшей ходили к бабушке; катались на санках; после обеда Даша ушла на каток, а Ксюша была дома; варили холодец, пили чай, смотрели ТВ, я писал гуашь: дерево и домишки-сугробы;
иногда хочется простого человеческого участия, внимания…

ночь…тихи улицы и снега…
тёмно-серые дымчатые небеса и серые снега…ночь…
Липовая – тёмным сугробом, громадным спящим зверем;
весь мой мир сейчас в этом: Липовая гора, дымчатые небеса и снеги, и больше – ничего…

пассионарность по Льву Гумилёву…
народности, нации, империи, как и всё остальное, переживают пору своей молодости, расцвета и гибели: Шумер и Аккад, Египет, Ассирия, Великая Персия, Рим, инки, цивилизация майя; но есть Индия и Китай, которые при всех перипетиях здравствуют и развиваются; значит это – рождение, расцвет, гибель – не так уж закономерно? скорее всего – более долгий путь жизни, а может, до скончания человечества; хотя историки и объясняют, например, гибель Древнего Рима; объясняют очень доказательно, причины – убедительные: социальные, экономические, политические, но всё же… 
мне ещё видится какая-то из поколения в поколения накапливающаяся наследственная усталость, пресыщенность самой жизнью; усталость от чрезмерных усилий, развенчание ценностей, потеря смысла активной жизненной деятельности…
пресыщения не будет, если трудиться и мыслить…
а мы сейчас дружно, всем человечеством, бодро шагаем в сумасшедший дом…

морозит; к полудню уже за 20 градусов, а небо серое, и солнышко совсем неяркое; утром лишь слегка порозовели края облаков, в мороз явственно слышно, как звенят тончайшие паутинки-веточки берёз; ажурные
нити-льдинки в стылом небе…

неужели они не слышат?
неужели они не слышат? те, кто имеют возможность снимать, говорить по ТВ, делать программы и фильмы, издавать книги, неужели они не слышат, как людям сейчас нужно, по крайней мере большинству, людям, уставшим от мороки сегодняшних дней, что-то доброе и возвышенное, какой-то огонёк человечности, духовное…объявили посадку на поезд в мир благополучия и комфорта и все ринулись; а двери-то одни; толкотня, давка, гляди, а то вмиг затопчут; нормальные обычные люди; но что-то случилось, поманили колбасой и машиной; толкучка и давка, боязнь, что не успеют;
как нужен сейчас голос добрый и рассудительный. чтобы остановить обезумивших, чтобы вернуть человеческий облик, чтобы не стадо – люди…
что же они не слышат? слышат, но у них, видимо, как сейчас стало модно говорить, другие приоритеты, а всё иное – не формат…
нельзя разрушать старое во имя чего-то ни было; мы это уже проходили; но история учит тому, что ничему не учит;
люди истосковались, истосковались о простых, обыденных человеческих днях, заботах, печалях и радостях…

часто, или всегда,  между мыслью и её оформлением стоит непреодолимая преграда; вселенную можно исчислить, но не выразить в математических формулах; это есть всегда – приближение; и слово – тоже приближение;
иероглифы в этом отношении гораздо выразительнее и более ёмкие:
написание, звучание, расположение среди других уже есть картина; сам иероглиф – картина; звучание дополняет рисунок, добавляет понятию и многосмысленность и глубину; иероглиф – однозначно неоднозначен;
да, его многозначность не очень или совсем неудобна в точных науках, зато какой богатый ассоциативный ряд, здесь знание – во многом интуитивное;
впрочем, это всё измышления в этом отношении человека очень неграмотного; но мне нравится ход моих мыслей…

слушали переборы гитарных струн и голос…

Ксюше на подготовку в первый класс; переживает, волнуется: как там в школе учиться? расспрашивает, во сколько приходить в школу, какие тетради брать, что они там будут делать; переживает, вдруг она там что-то не сможет;
мы её уговариваем, чтобы она так не волновалась, но разве уговоришь…
одни больше, другие меньше, все переживают;
куда, каким образом, почему, что-то впереди такое необычное, интересное, хотя и трудное,  – у многих это быстро выветривается, интерес гаснет, остаётся скука и рутина – это такая никакая учёба; приходят в школу развлекаться, а не трудиться,  а в крестьянской семье ребёнка с пяти-шести лет начинали приучать к труду – да, смешной пример; но если человек не умеет трудиться, что из него получится? учёба – труд; не то, что ученики, это даже многие родители не понимают:
Даша с Ксюшей вчера рисовали микки маусов; очень он им понравился; рисовали долго, радовались; такая задача перед взрослыми, простая и сложная: научить ребёнка трудиться с радостью, иметь вкус к труду…

мороз свирепеет, ветер жжёт лицо; вечер, на улицах малолюдно; в дрожащем свете фонарей чернеют ветви лип; луна, стылая, с размытыми краями…

благо тому, кто верует искренне,
благо тому, кто верует истово,
благо тому, кто верит, что хранит его рука Всевышнего;
но разуму нужны доказательства, а иначе зачем разум?
нет, какие бы доводы не приводили, всё же почему? почему зло царствует в мире; в мире растений и животных выживает сильнейший; слабый должен погибнуть и гибнет; только за счёт борьбы продолжается жизнь на земле;
а разве не так, пусть в немного завуалированной форме, среди отдельных людей, среди народов, среди государств;
всем же понятно и видно: мы сами себе создаём глобальные проблемы;
сколько прекрасных помощников у человека, а куда он тратит своё свободное время? болезни множатся; счастливых людей - больше? больше тревожностей, зыбкостей; куда посмотреть, на что опереться? – вот это  - незыблемо;
жизни – случайности существования…
это неуёмное, безумное стремление всё, весь мир переделать под себя;
но ведь такое переделывание есть умаление человеческого;
что человек без родниковой воды, лесного шума, запаха луговых трав, без звёздного неба…
Бог…Высшая Сила как духовная опора, категорический императив и выбор в пользу жизни-труда, жизни-размышления, жизни –постижении Духа…

Людмила – в школе; сколько надо сил: уроки, подготовка, тетради;
никому не нужные – а требуют - планы и всяческие списки, классное руководство, классные часы, классные и общешкольные мероприятия, подготовка праздников, всякие многочисленные бестолковые совещания и педсоветы, дежурство, проверки и проверяющие, дети и родители… ;  получается, что все двадцать четыре часа в сутки – школе;
семинар районный, Людмила готовит газету и методички;  помогаю; приедет какое-то начальство из области; в школе маленький бедлам: моют стены, парты, кое-что кое-где подбеливают; семинар уже начался, но проводят его в профилактории; а как же – областной и начальство областное; от нашей школы там был Гена – организатор по воспитательной работе; говорит, что попал прямо из перестройки в коммунизм: кормят три раза и исключительно хорошо, продают очень хорошие книги, что-то обсуждают и вообще никто не заморачивается; а в школе свистопляска, склоки сплетни, делёжка всего и вся…
с малышами душой отдыхаешь: они такие открытые, верят в добро,  друг другу помогают, делятся красками, бумагой, делятся радостью…

неделя морозная, доходило почти до тридцати;
ледяной ветер выл-завывал; вечер, высокое небо, звездное,
луна блещет, у горизонта небесный склон светлее; льдистое, изумрудно-синее, а выше – глубокий сине-фиолетовый тон, мерцают звёзды…
всё такое обычное, всё такое необычное…

девчонки сегодня дома; в школе, в связи с семинаром, занятия отменили;
у Даши уроков нет, а Ксюша не пошла на подготовку с Дашей за компанию;
девять утра; снеги за окном в сквере светло-голубые; Дашунька ещё спит, а Ксюша листает книжку; встала рано; пила чай с мамой, проводила её на работу;
Дашунька сильно кашляет, простыла, натёрли вчера спиртом, прогрелась, но ещё надо прогревать;
слухом земля полнится, что скоро подорожают продукты, впрочем, это и без слухов понятно; продукты подорожают, хоть кур на балконе заводи;
что весной будем есть?
Людмила собирается в Нагорный к родителям за продуктами;
да, сейчас, кто умный, в деревне живёт, живность растит, печку топит, дорожки чистит, воду родниковую, а не хлорную пьёт, да в баньке парится…

сегодня у папы День рождения; вечером пойдём поздравлять;
папа каждый день ходит на Дубовую горку, печку подтопить, покормить курочек; я когда к папе прихожу на Дубовую снег убрать, обязательно с папой чаёвничаем, а папа рассказывает об Украине, как жили;
был устоявшийся ритм, уклад, цельность, общность жизни, со своей философией, ценностями, мечтами и радостями; трудная была жизнь; зато – жизнь…
у папы осталось несколько ярких воспоминаний, к которым он постоянно возвращается:
плохо ему давалось учёба, было голодно и холодно, не было настоящей обувки; какая уж тут учёба; мать говорит Ивану:
молись, сынку, молись, Бог поможет!
да как-то не очень он в учёбе помогал…
в преддверии Пасхи, мужики собирались на спевки; месяц готовились;
пасхальная служба запечатлелась: в самой церкви торжественно и красиво, и поют очень красиво;
Пасха – Великий Праздник, торжественный, красивый и много радостный…
хлеб повседневный  – ржаной, белый - на Пасху; на Пасху святили куличи и всю еду; папа рассказывает:
иду мимо поповской усадьбы, через плетень вижу, как поп скармливает
белый хлеб свиньям; а мы белый хлеб только по праздникам ели…
лето, чуть светает, мать будит Ивана:
Иван, вставай, сосидски диты уже вси давно увстали;
спать хочется, а надо вставать, ведь из работников в семье  – один Иван;
подросток за мужика ворочал;
труд крестьянский – тяжёлый, все соки вытягивает, какая уж там учёба;
при том при всём были труды и были праздники…
Великий пост; каши на постном масле; накануне Пасхи матушка красит яйца,
складывает их горочкой; есть хочется; Иван берёт одно яичко и бежит в сад, чтобы съесть, а есть – страшно, не освящено; нет, не стал есть, так и закопал его в землю…
убраны хлеба; Иван пасёт корову; босыми ногами по стерне, колючей, злой;
стопы исколоты, в множественных ранках;
навсегда осталось в памяти: стерня и по ней босыми ногами…

странно встречаются книги и люди;
взял случайно почитать «Четыре года на Самоа» Р. Л. Стивенсона и опахнуло чем-то светлым и добрым: настоящая жизнь, словно дышишь чистым –чистым воздухом;
читаю, словно сам всё это вижу; каким добрым человеческим отношением пронизан дневник и письма, сколько в них доброй улыбки, иронии, радости;
скептик может сказать, что всё это хорошо написано, а как было на самом деле?
да вот так вот и было; думаю, что невозможно подделать; так искренне, так чисто; жизнь, которая не прошла, которая – есть…
читаю – и на сердце легче…

звёзды мерцают в стылой ночи…

надо много сил, надо много знания, а из многого знания – много веры,
чтобы слышать Путь…
не может жить человек без стремления ввысь…
на развалинах догм и идеологий, при всём том низменном, что сейчас цветёт и пышет цветом, есть, есть вечно живое; есть стремление выйти за рамки обыденности;

завивало и кружило;
леденел ветер, а сегодня стихло;
солнышко засветлило;
девчонки играли на улице, пришли как снеговики;
Людмила пришла с работы в думах и заботах: было родительское собрание; ей передали пятый класс в классное руководство; ребята очень подвижные, несобранные, родители нервные; как-то это надо всё собирать, приводить в человеческое состояние;

дни белее белого; под вечер облака, краешки тронут пастельные цвета – осторожно и бережно; Липовая гора в верхах серебрится
и снеги, снеги, снеги…

несколько февральских дней были такими весенними;
услышали капель с крыши;
белые облака с размытыми, тающими краями плыли в небесном океане;
звенели голубые снега в тени и блистали на солнце;
дышалось легко, легко;
слышали мы…
слушали мы маленькое слово любви в февральские весенние дни…

голубой рассвет;
старый сад и крыши в голубом, и дорога, и мост, и Липовая гора, и небо –
тихое-тихое…

пахнет весной;
утром небо на востоке нежно дымчатое, в светло-лиловых, серебристо-голубых тонах, тепло; воздух влажный и сырой;
вдыхаешь и хочется вдохнуть ещё больше; дышать и бродить по тихому городу, и чтобы не было этому конца;
поют синички, звонко и просто, пахнет весной, хотя февраль, и будут ещё снега, а ветви уже весенние, уже слышно, как начинают движение дремлющие жизненные силы;
впервые – и пастельные тона утренней зари, и впервые запели птицы;
воздух влажный и лёгкий, тает…
оживает застывшее, течёт река…

ездили в Город, в Челябинск и в Нагорный;
город в коробках, промёрзший, серый, голодный и дорогой, а в Нагорном есть что поесть, живут не торопясь;
или мы так попали, или люди уже притёрлись, но в очередях спокойствие и терпеливое ожидание; приехали в самый мороз, снега в городе почти нет; калит от каменных домов, от асфальта, и ветер ледяной гуляет по площадям и улицам; политические страсти немного притихли, а радио, ТВ и газеты говорят о повышении цен, которое вот-вот грядёт, словно этого повышения цен сейчас нет;
зайдём в магазин – какие мы нищие;
цены ещё немного придерживают, но мясо на рынке уже четырнадцать рублей, а колбаса – двадцать восемь за килограмм; много очередей, что-нибудь да «выбрасывают», но в очередях спокойно…
мягкий серый день, поёт в старом саду синичка, пахнет весной…

почему утверждение своего должно происходить за счёт ниспровержения прежнего? неужели для выражения взглядов, идей, для творчества не хватит места? откуда такая нетерпимость к инакомыслию? откуда лишённая всяких сомнений уверенность, что вот-де только моя истина – Истина?
да, конечно, чтобы утвердиться в  своём пути, надо критически подходить ко всему; но как важно сохранить чувство-мысль, что у каждой явленной сущности, свой Путь; каждая капля вселенского океана неповторима, и глупо думать, что кто-то один может раскрыть Абсолют, понять Абсолют;
только в соборности, только в братстве мы можем обрести смысл;
Запад преуспел в разрушении идолов, в сокрушении догматов, но в своём отрицании разрушил и духовные символы, погасил свечи, провозгласив свободу от всего и вся, провозгласив, что только желания моего «Я»,  успех, комфорт имеют практический смысл; и это для них абсолютно;
и нетерпимость, и отрицание всего тоже претендует на абсолютность;
будет ли воспринята, осознана мысль, что капли вселенского океана неповторимы, что жизнь есть утверждение добра и человечности;
неповторимость и человечность как связаны, как соотносятся?
да пожалеть всякое живое как единственное, как уникальное, как преходящее
когда же люди будут друг другу – цветы?...
ответ ясен, но может быть есть другой ответ?

мысль моя проста и обыкновенна, и она даже и не моя;
что я хочу?
в моих листьях без числа – одно:
если слушать, если слышать, ощущать всем собой природу-мир;
в чистых водах вселенского бытия очистится душа, будет добро, будет братство, будет жизнь…
если дышать, если приходить в лес для того, чтобы посидеть у ручья, испить воды, разжечь костёр и смотреть на огонь, -
Боже, как захочется, чтобы не делили, на рвали куски, чтобы жили не торопясь;
мысль моя обыкновенная:
разве мы, в этом обличье, вечны? и разве вечно то, что многие с таким великим тщанием хотят устроить?
вечен вселенский океан в бесчисленных ликах…
трудно не поддаться сиюминутному;
да, нужно, многое что нужно, в том числе и материальное благополучие, но выше всего этого – тропинка в лесу, родник, костёр, купол небесный…
в достижении материального благополучия есть тонкость, нюанс: как определить, что уже хватит? – надо, надо, надо…что - надо…
услышать вечность…

после полудня полетел снег большими хлопьями и так до самого вечера;
и неслышны шаги на заснеженной дорожке, и призрачным светом мерцает купол неба над головой…

опушённые белым мягким снегом деревья, изгороди, дороги и дома;
в белом и умиротворённом мире люди так много лгут; а больше всего лгут те, кто рвётся к власти, и те, кто эту власть не хочет отдавать;
слова потеряли всякую цену; словами прикрывают мелкие желания и страстишки; говорят, что пекутся о народе, но что им народ? всего лишь средство; стадо, пешки, которыми можно манипулировать, передвигать туда-сюда; научатся ли люди когда-нибудь думать?
люди хотят просто жить, но сейчас это как-то выворачивается, извращается, это что-то выморочное;
неужели жить можно обязательно за счёт других?
пожалеть друг друга и понять…

февраль…
птицы поют по-весеннему;
трудно найти слова, трудно высказать, но пахнет весной;
будут ещё мартовские снега, до первых проталинок ещё так далеко.
но пахнет весной;
волглыми становятся ветви, по-весеннему лёгкими и свободными облака; снег ещё белый, но уже и не зимний; в этом году его немного и он – весенний, рыхлый, водяной, подтаявший…
в Точильном снега до самых крыш…

проглянет солнышко; небо – бездна;
дышать и дышать, дышать весенним, пахнущим весенним талым снегом, воздухом; вдруг пойдёт снег большими белыми хлопьями – в сером небе пушистые бабочки; всё это так необыкновенно хорошо, грустно и ласково,
кажется, свершится чудо, отеплят души людей…

нет сомнений в том, что на место старых, разрушенных мифов и идолов готовятся уже новые; да они уже есть, новые; такие же лживые, как и прежние…переворачивается огромный пласт жизни; то, что было глухой тёмной водой, разлилось бурными водами; в этом потоке очень много пены и очень много веры, утопической, наивной и глупой, что вот теперь, когда всё прежнее низвергнуто, то «мы наш, мы новый мир построим»; да, некоторые станут всем, а остальные?
листаю книги по истории и мне думается, что природа человеческая за те несколько тысячелетий, которые мы себя знаем, не изменилась, и уповать на то, что какое-то чудодейственное средство нас изменит к лучшему – не очень умно;
при всех громадных внешних изменениях в обычаях, взглядах, образе жизни наше внутреннее «я» по сути такое же, как у первобытного охотника периода разложения родового строя;

каждый расцветший цветок – это радость и добро тому, кто эту радость творит, и кто эту радость воспринимает;
всем нам – радость, будь это Природа или Бог;
всем нам – радость, если это поклонение искреннее, то есть не за что-то: дай мне! а поклонение-восхищение:
цветок – жизнь…

ещё несколько десятков белых листьев,
ещё несколько прошедших дней-годов;
может быть и нет в этом никакого смысла, но когда спросит Господь:
где ты был?
вот мои листья и гуаши…
говорю, потому что болит,
потому что каждую частичку мира слышу живой;
а на пороге – весна;
синички звенят под окнами,
и под окнами снег, уставший и пахнущий дождём…

тает, хмуро, сыро;
дни серенькие, пасмурные, март за горы провожаем;
в магазинах очереди за хлебом и молоком, больше раздражения и злобы,
но снега и серое небо – раздымчивые и туманные –
талая вода в моих ладонях…

пьём чай да говорим о житье-бытье;
аромат тающих снегов,
аромат изморосных дождей,
вишни в саду наги и волглы;
капель с крыш;
где-то или совсем рядом мир – человеческий, мир человечный, мир истинный;
его мелодия в проникновенном, печально-вдохновенном,
как в мартовские дни и дни другие – капель и талый снег…
грустное, светлое, трогательное, вдохновенное…

гора Липовая, она всегда, как и вечерние зори, разная…
не знаю, смогу ли, но храню мысль
написать сто видов горы Липовой;
Хокусай сотворил Вечное,
а мне  - высказаться, с кем-нибудь разделить радость, восторг;
Гора – она как вселенная…
Липовая гора мне – Врата, Икона, Молитва…

***
пробовал рисовать карандашом графитным, акварелью;
странно, при необычайно богатой гамме впечатлений-образов я не знал, что рисовать; желание, жажда творчества была, а как это реализовать , не знал;
очень огромная разница между тем, что  чувствовал, и что мог воплотить;
была стена, которую я даже не пытался преодолеть – всё равно не получится;
пробовал что-то взять у других за основу и преобразить в своё;
но это тоже было поперёк меня – не я же это сделал;
легче было писать, чем рисовать,  да и то, если в школе зададут сочинение на свободную тему,– это было моё, тут я мог развернуться;

***
…Германия, магдебургский полигон, июнь-июль месяц,  мы заехали куда-то в сторону, не помню, почему, но нам целый день здесь чего-то дожидаться,
связь не надо устанавливать, - отдыхаем;
за небольшим холмом поле ржи и к нему дорожка-тропинка, поросшая травой; везде, кроме полигонов, у немцев чистенько, аккуратненько,
под машинку, под гребёночку, деревню и деревней не назовёшь – такие маленькие сказочные городки, дороги – везде дороги, асфальт, булыжник;
всё такое прибранное, причёсанное; и вдруг – тропинка-дорожка, ну до чего наша – и извилистая, и еле сквозь травку проглядывает, и никто её не гладит, не косит, не правит, сама собой разлеглась, сама по себе живёт;
иду я по тропинке, а небо высокое, голубое, в самом куполе лёгкие, лёгкие размытые облачка, ну до того просторно;
тропинка меня дальше ведёт и идти хочется, бежать, лететь, и предчувствие чего-то необычайного в моем сердце; и вдруг в самой ржи и около – маки, немного их, алые, не то, что горят или сверкают, но необычайной светоносности, да на фоне чистой, омытой зелени, -
 как удар по голове, я – как статуя замер, мне чудится – подошло такое мгновение, сейчас небеса, нет, не разверзнутся, а раскроются, распахнутся,
Чудо явит себя, Небеса явят Истину, всё, весь мир преобразится, переосмыслится, и будет – навсегда  - Счастье – всем, каждому и сколько хочешь и даже через край, без меры…
долго я стоял, да, и ветерок пробегал по полю ржи, и волны хлебных колосьев  одна за одной набегали, и светоносные маки качались в ритм волнам, долго я стоял, долго лелеял Чудо…

опять учения, едем на полигон, куда-то далеко,
Лейпциг, Дрезден, деревушки,
проезжаем мимо озера, уже вечереет,
по бережку – домики ухоженные, цветнички,  занавесочки на окнах, несколько прогуливающихся пар,
а чуть дальше – выступ-дорога в озеро, мощёная булыжником,
а в конце дороги – башня замок с арочным узкими оконками
и зубчиками на верху –
притча, легенда, сказка;
верю и не верю – неужели такое может быть:
вечер, тихий закат в пастельных тонах, озеро, старый замок –
такой старинный сон о несбыточном, невозможном…

прошлое тоже своего рода иллюзия и – миф;
ведь проживаешь прошлое сегодня, вот в этот единый миг, проживаешь с сегодняшним настроением, чувством, с сегодняшними мыслями-размышлениями, а то, что было, ушло навсегда…
а если запечатлеть – останется, но – опять же – в сегодняшнем…

***
первый год в институте был очень значимым; много рисовал, много писал акварелью; успехи мои были незначительны или вообще не было; больше, как я себе объяснял, делал эскизы –наброски; мыслей и впечатлений  в голове рой, мне их хотелось  и запечатлеть, и освободиться: потом вернусь и тщательно отделаю;
да, по прошествии времени, ко многим замыслам вернулся, писал циклы-серии на акварельные темы, переделывал, искал…
так что те акварели первого года учёбы в институте были своего рода заготовками; никогда проблемы не было что писать, а вот как мысль в образ перевести…
писал в какой-то горячечной лихорадке, можно сказать и в бреду:
сейчас, это мгновение запечатлеть, впечатление-переживание на лист прозрачной краской выложить и – освободиться; а в каждом таком листке мне виделись циклы, грандиозные циклы работ; мне хотелось, и сейчас такая же жажда, объять – всё… 

 «Знаешь ли ты зарубежное искусство?» - был такой набор открыток по искусству в вопросах и ответах, очень интересный;
главным для меня в нём было: сколько ещё надо знать и куда мне до них, до великих? расстояние это – огромное, я всегда ощущал и ощущаю;
вопрос такой: понимая,  что мне до них далеко, что же не бросил и не бросаю заниматься делом весьма нематериальным и весьма затратным?
может быть всё уже определено и только кажется, что мы что-то выбираем…

Анри Перрюшо «Жизнь Ван Гога»; приобретение книги – роман-эпопея, а книга – всегда со мной, как заповедь, как наставление…

***
меня восхитила  выставка работ первокурсников художественного училища в фойе кинотеатра «Урал», учебных работ было очень мало, большая часть – зарисовки, эскизы композиций, декоративные работы, рисунки к произведениям русских и зарубежных писателей;
особенно классные были иллюстрации к рассказам Джека Лондона,
на самым ударным впечатлением – небольшая композиция «Творчество»:
окно с выразительно деформированной оконной рамой – створки распахнуты, в комнате – пианино, на пианино – ноты к «Пер Гюнту»,
и пианист – юноша, весь под стать драматической атмосфере, особенно руки у него притягивают взгляд – нервические, говорящие;
композиция в красно-оранжевой гамме, угловатые, пронзающие, скрежещущие, ломаные линии – трагична-драматична –
как она мне близка и созвучна – творчество…

летом в Челябинске остался работать в стройотряде;
в общаге, в комнате живу один; днём работа, а вечером – что?
много читаю; случайно зашёл в универмаг и увидел набор художественной гуаши; Алёна о такой технике рассказывала и настоятельно советовала попробовать писать гуашью, а я в руках такие краски не держал;
купил, на краски полюбовался, а вечером попробовал писать:
у всех на слуху были бардовские песни, и особенно про свечи,  что «тают за людей»; ничтоже сумняшеся я карандашом набросал стол, на нём подсвечник с тремя свечами, остальное – звёздное небо;
да, это не то, что акварель, краска ложится плотно,  да ещё интересно так высыхает, небо получилось бархатное, с переливами, свечи тают – получилось здорово,   как мне тогда казалось; навсегда моя душа прильнула к гуаши: краски относительно недорогие, бумага под рукой,
каких-то особенных кисточек не надо; пиши да в папочки складывай;
…и пошла писать губерния;
каждый вечер я рисовал-писал несколько работ:
всячески варьировал тему свечей, сочинял всяческие замки, а больше всего изображал корабли – парусники; неслись они у меня по океану, или дремали в дремучих лесах, или, переделанные в таверны, мирно доживали свой век на перекрёстке дорог;
писал пылающие небеса, безумное солнце, кричащие от боли деревья,
писал человеков, которые несли в себе вселенскую муку-боль…

утром вышел из общаги – на всём изморось, кружевная, тончайшая – как её изобразить;
вечерний город, мерцающие огни, шум троллейбусов, трамваев, авто, вечно спешащие прохожие, синие сумерки, песни Булата Окуджавы…
взял да и написал «Синий троллейбус»;
у меня никаких сомнений не было, получилось или не получилось;
важно было то, что счастливо соединились, так я в то время воспринимал,
и синие сумерки, и песня Окуджавы, и мой синий троллейбус;
и вот  это мгновение, когда писал "Синий троллейбус", и было мгновением счастья, можно сказать, возможного для меня, может быть даже наивысшего; 
вышел я на улицу и был я в восторге;
кому бы показать, поделиться…

***
во второй год студенческой жизни я продолжал много  рисовать; гуашь меня покорила; это не то, что акварель; и рисовал бури, драмы, слепящее солнце, дикий изломанный лес, человеков, сгорающих в пламени
вселенском; отчаяние, надрыв, буря – время от времени я к таким темам возвращаюсь; грандиозность во мне осталась, но где хранить?
как-то написал почти в лист двп горящий закат, лес и солнце, дорога трагедийная, в колеях, напрочь разбитая; у меня мощь получилась и драма;
удалось; а где хранить? пришлось распилить на отдельные куски; на обратной стороне написал этюды, а о горящем закате  на память кусочки остались;
страсть к грандиозности, масштабности осталась, но где развернуться?
в саду – сад, а дома места нет; несколько набросков делал  на тему «Дремучий лес и лесная братия»; стену бы надо метров пять на три, вот бы всласть поработать;

***
почему лес такой близкий и родной? горы-воды, леса-воды; ничего больше так не впечатляет сильно, как лес;
в Миньяре с ребятами лесные вылазки, на покосе, на картошке, с папой по малину или грибы – лес такое царство-государство, да, такое сказочное, заманивает своей таинственностью, всегда хочется пройти дальше, чем прошел, и уже пора возвращаться, а манит – дальше, вглубь, там столько таинственного;
зимой, весной, летом, а более всего – осенью; всё – одно сплошное любование: мох на полусгнивших упавших елях, лишайники на берёзах, чёрные влажные стволы лип, нехоженые тропки и дорожки, извилистые ветви и сучья, небо в просвет над головой, моросящий дождь или робкое солнышко сквозь дымку-пелену…
когда картошку копаем или на покосе, мне все необходимые дела побыстрее закончить и с топориком в лес, к роднику, слушать, как бежит-плещет, смотреть, как выкарабкивается-бьётся из-под мха или камней; или из упавших стволов соорудить скамейку, просто какую-нибудь гнилушку порубить-потюкать;
а самое главное – костёр; как же в лесу без костра;
лес уютнее всего и всего слышнее в дождь, мелкий, моросящий…

***
работа с деревом…
в Миньяре ребята научили делать свистульку;
надо взять ветку примерно в палец толщиной, срезать заготовку длиной в указательный палец; с одной стороны срезать торец перпендикулярно, а с другой с наклоном, наискось; самое трудное, теперь надо, не повреждая кору, сбить её с заготовки, а на черенке, чуть отступая от края, сантиметра полтора сделать надрез в угол полочку – снять немного древесного слоя, чтобы образовалась плоская неширокая поверхность; теперь кору обратно на заготовку надеть; между корой и стволом есть пространство; изделие в губы, подул – свисток готов;

***
не знаю, куда такая дороженька могла меня вывести, какие на счёт меня в Небесной канцелярии были планы, скорее всего никаких, но так получилось, что вывела меня дороженька на Юрия Матвеевича Севостьянова;
провидение взяло меня за шиворот и поставило под ясные очи Юрия Матвеевича;
да, это мой Учитель, я учился у него;
но моё учение было очень своеобразным
и, как мне думается, для меня – самым благоприятным:
я привозил Юрию Матвеевичу свои работы, он их очень внимательно и подробно анализировал, а потом мы вместе смотрели очень много детских работ и на очередной выставке во Дворце пионеров, и в десятках папок;
и уже далеко за полночь беседовали-размышляли, и все беседы наши были  очень философические; я, конечно, больше слушал, внимал…
суть бесед я помню хорошо, а вот конкретность – забылась;
сожалею, что не записывал вслед, сожалею, что не записывал речения Юрия Матвеевича; мыслитель он был оригинальный, и если, не как комментарий, а как словесные образы, ракурс видения, соединить с его живописью и графикой – было бы для зрителей очень полезно; - это что-то, близкое к концептуальному подходу;
 
китайские художники были поэтами; китайскую живопись без поэзии не постигнуть; мне всегда человека хочется видеть наиболее полно; жизнь есть творчество; поэтому, что может сказать одно творение о самом человеке, ведь в конце концов интересен сам человек во всей его целостности; для любого творения нужна соответствующая аура; в этом отношении выставки, например, живописных произведений, оставляют некое чувство досады:
картины – речи без начала и конца, хотелось бы послушать и узнать побольше…

потому так значимы для меня были встречи с Юрием Матвеевичем: мы совершали кругосветные путешествия не только по детскому изобразительному творчеству как таковому, но жили внутри детского восприятия, детского мира – очень разнообразного, очень многоцветного, но обладающего величайшим эстетическим этическим качеством – цельностью…
потому  я и думаю о своих работах  так, что если и организовать-провести настоящую встречу художник и зритель то –в Точильном, в саду: живопись, графику, поэзию развесить-разбросать в саду и до самого леса, а сад и лесные жители, каковых, деревянных,  набежит великое множество, будет всему этому сопутствовать и сопереживать…

а может быть, как говорит Людмила, у меня «мания величия»…странно,
но великие, значимые, самобытные творцы, – я себя с ними никак не соотношу, я где-то на другой дороге, другой путь – мой…
я художник и поэт, но с другой стороны, какой я художник и поэт; - житель маленького провинциального городка, который – что?...
впечатлён бытием и пытается это сказать, сказать – дышу, люблю…
давно ещё, для прикола, заказал себе визитку:
«человек, который размышляет»…

а живописцы? это же какое-то умопромачительное  владение линией и цветом! Рембрандт, Врубель, Рерих, китайская живопись, японская гравюра…

мне тесно было в малых форматах и стал я брать ватманские листы и на них выплёскивал пылающие небеса и землю, печальные снега на камнях и деревьях, звёздные пространства и одиноких странников, осенние пейзажи и ледяные замки;
ватманских листов было мало, но других возможностей не было, площади и стены расписывать меня не приглашали, хочешь не хочешь. а пришлось остановиться на изображениях в лист ватмана;
листы накапливались, я их привозил домой, и дома их скопилась большая стопка; пришлось постепенно от них освобождаться;
от того времени больших работ сохранилось около десятка, не больше – хранить негде; для меня они дороги, памятны, как дни, в которые я над ними корпел, но слишком их было много…
в те времена стал я обращаться к временам древним языческим, стал интересоваться мифологией, и это одна из моих тем на всю жизнь…
ещё в начальной школе на уроках рисования озадачился я мостами; пробовал рисовать мосты железнодорожные через реку Сим; потом эта тема ушла в глубь, а в студенческие годы, года в руках у меня была гуашь и  более-менее приличные кисти; опять я занялся мостами: звёздными, небесными, обыденными и земными;
что в мостах?
одиночество и жажда содружества, соединения;
мосты как драма жизни: монументальные и лиричные видения, хрупкие и мощные, мосты миньярские и ашинские, мосты фантазийные и древние…

читал письма Крамского Васильеву, Третьякову, Репину, Стасову…
тонкий художественный критик, строгий и добросовестный, для которого
нет чинов и званий, а есть живописное произведение, которое он оценивает с точки зрения художественного совершенства  (единство содержания и формы, большая глубокая идея, национальная, народная, выраженная живописными средствами так, что больше и по-иному и не выразишь);
самому Репину замечания делает! а нас в благословенное советское время учили теми, кто за народ (так представляли), только восхищаться;
это же надо Репину – замечание, Васильеву – двигаться, не останавливаться, дальше совершенствоваться;
«Я его (Репина) знаю или думаю, что знаю. По-моему он сын своего времени в обыкновенном смысле этого слова – ни больше, но и не меньше. Загореться могучим лучом вдохновения и творчества может только художник, стоящий скорее выше, чем в уровень с обществом. Мы же, русские художники, едва-едва дотягиваем только до того, чтобы не быть невежами в глазах просто общеобразованных людей. Талант, даже гениальный ( а Репин не гениальный талант), в настоящее время не всё».
строгая оценка, но глубоко продуманная, выверенная и не за ради красного словца, а ради высокого искусства; а чтобы сказал Иван Николаевич  о современной живописи? лучше не слышать!
а его размышления о судьбах русского искусства, разве они устарели;
Крамской говорит о проблемах обучения и становления художника, изначально, природно одарённого, богато одарённого изобразительными способностями: «Можно усвоить размеры, пропорции, механику движений, и то до известной степени; но нельзя ни научить, ни  научиться чувствовать форму, то есть то, что составляет душу рисунка…с этим чудесным чувством художник прямо родится. У кого есть это чувство, тому дайте только условия: натуру, свет и тишину, и он без учителя найдёт дорогу. При хорошем мастере своего дела скорее, а при его отсутствии – медленнее, но и в том, и в другом случае всё равно поймёт и сделает»;
а куда же остальным деваться?
это как в музыке: есть Шостакович, Шёнберг, Бриттен, Прокофьев, а есть дворовая песня; и там, и там – музыка, только разная, а человеческие чувства,
мысли, переживания и «заумная» и «простая» выражает;
есть много путей, но пока так в обществе сложилось, что определённое время преобладает какой-то один, претендующий на абсолютное совершенство и истину, или открытие каких-то новых дорог, а всё что было раньше и сейчас, но – иное, - устарело и его – на свалку;
сейчас картинка несколько иная: многообразия через край, что ни творец, тот и всякий другой, кто во что горазд; кто творит с любовью, кто денег хочет на провокации заработать; гул, смешение языков вавилонское, как разобраться. найти своё? из одной крайности бросились в другую; слышать друг друга не хочется, желания нет…теперь многообразия сколько хочешь, да что толку,
стержень потерян, базы нет; на чем стоять? сделайте красиво, сделайте что-нибудь этакое,  сделайте такое, чего ещё не было…творчество как игра, творчество ради творчества, забава, игра; растление, расчеловечивание человека продолжается…куда идём?...
когда что-то получается, сомнения уходят на второй план, а когда пустота, сомнения терзают: зачем я трачу время на такую безделицу, всё же надо более земным и материальным заниматься;
у меня несколько папок с набросками-эскизами, много тем и задумок; многие темы со мной всю жизнь; я пытался как-то их претворить, нет, не получается;
делаешь десятки работ, а потом всё это приходится уничтожать, оно никуда не годно; продолжать трудиться? да тружусь я всю жизнь, да не всё трудом постигнешь…
здесь дело не в умении; научиться уметь, в чём проблема? мыслить живописно, вот задача, научиться этому невозможно, надо родиться таким,
надо – быть, как были и остались Тициан, Веронезе, Боттичелли …
да, когда что-то получается, думаешь: вот и ладно, вот и хорошо; а потом – спад, общий упадок сил, и сколько карандашом или кисточкой не води, а выходит одна ерунда;


сине-голубой период; и летом, и в общежитии во время учёбы  на втором-третьем курсах большая часть гуашей у меня были в холодной гамме, ночные и звёздные; сумерки, вечерний мерцающий город, огни авто, светофоров и окон, в этом, при всей шумоте и звяканье была уютность и тихость; я любил бродить по улицам, вглядываться в лица прохожих, словно кто-то сопровождал меня, нашёптывал сюжеты; приходил в общагу, садился в комнате за стол и делал наброски – потом когда-нибудь напишу;
и всегда странно мне было видеть ребят, сокурсников, студентов с других факультетов, которые несомненно были талантливы, а душа – не болит; то есть вот от нечего делать могу картинку нарисовать. могу спеть, могу станцевать, а могу и просто пивка попить;
странно мне это; у меня бумага и краски кончались быстро, я опять покупал или доставал краски. бумагу, кисти и писал, писал, писал;
был такой восторженный «упоительный сине-голубой период», который затем сменился мечтой о кораблях…

корабли-парусники, как мечта о несбыточном, о настоящем мире, мире высоких чувств и устремлений; плыли мои корабли в небесах, плыли в океанах, боролись с ураганами и штормами, гибли, но не сдавались и воскрешали вновь; мне по сердцу была работа где корабль в горах, среди скал; осень, на камнях листья и небо – вечерняя заря;
а была ещё звёздная тема; иная, чем сине-голубая рапсодия: звезда и земля, ледяная звезда, звезда-свеча, звёздные дорожки-тропинки…
Врата; ещё в институте сделал множество гуашей на тему «Врата», как Таинство и Истина; как дойти, как открыть?
получается своего рода живописный лиро-эпический дневник; что-то осталось от тех лет; художественные достоинства? – вряд ли, но всё же мне жаль их, утраченных, ведь это были мои дни…

Небесные Высшие Силы как-то очень зло пошутили, посмеялись:
душа моя распахнута настежь, нервы обнажены,  я пронзительно чувствую каждую каплю вселенной, а сказать, сказать так, как чувствую, переживаю,
слышу, вижу – не умею…

ночные фиалки…помнишь…
июль, жара,
к железу не притронешься –
обжигает…
в тенёк пристроиться,
лесную братию из чурбаков вытаскивать на свет божий,
вырезать всяческие весёлые мордахи
для собственного удовольствия
и наслаждения жизнью;
в тенёчке сидеть,
стамеской потихоньку работАть;
да пока некогда;
надо кусты обкосить,
траву, где косой не возьмёшь, выполоть,
плитняк с речки на пруд возить;
всякого хламу дровяного набралось, -
пилить, колоть, рубить
да в поленицу сложить;
забор поправить,
мостик доделать,
цветы подвязать…
на берёгу сучкастое, омытое, обветренное брёвнышко-ель;
где-то эту ёлку помотало, побило, потрепало,
а теперь прибило к берегу,
и вся она – серебристая, словно изнутри светится,
а вверху сучок-ветка, что-то вроде носа,
такая вот живая задоринка;
поставлю около столика,
пусть самовар охраняет;
такая вот ёлка-моталка,
птица дремучая…

пить…пить…пить…
чай – хорошо, а если родниковой воды да с калиной или клюквой,
лучше и не надо,
или квасу холодненького, с хлебным духом и кислинкой,
и опять за работу;
лето – коротковатое,
не успеешь оглянуться,
как листья с деревов посыплются;
руки-ноги трясутся,
грязный, потный, а окупнёшься –
Господи, воля Твоя, -
опять воскресший и живой
и такое благо вокруг:
речка с прозрачной водой течёт-плещет,
кузнечики по наковаленкам молотят,
таволга цветёт –
молочно-кремовый луг,
бабочки переливчатые,
тропинка спорышем зарастает,
а по краю – клевер, зверобой, душица –
сами в чай просятся…
пью чай под елью.
солнышко вот-вот за горой скроется,
сад в фиолетово-синих тенях.
а верхушка горы – рыжевато-золотистая;
пора  в избушку.
завтра рано вставать…
ночь…
поспал сколько-то.
не спится больше;
вышел в сад…
Млечный Путь через всё небо
светит, мерцает…
кузнечики стрекочут,
коростель какой-то запоздалый
время от времени поскрипывает,
будто гвозди ржавые из доски вытаскивает,
месяц молоденький на тополями-громадами
и аромат…
Ты помнишь этот аромат –
ночные фиалки проснулись…

по саду идёшь – весь сад пахнет,
весь сад – фиалковый,
на дорогу на улицу вышел –
и там фиалки цветут;
днём что это за цветы,
так себе –
одна невзрачность,
мелочность,
трава травой,
а ночью вроде они и совсем пропали,
а ночью они – живут,
мерцают ночные фиалки,
все запахи победили…
Ты знаешь, Ты помнишь –
Млечный Путь пахнет ночными фиалками…

***
конечно, что кивать на время, глупо;
но, каково время, такова и культура. таково и искусство.
распалась связь времён…
сломанное время…
где-то и что-то  удалось, но этого так мало, по сравнению с горами усилий-трудов…
почему же оно так, с зубовным скрежетом, с содроганием, мучительно,
от этого можно сойти с ума – быть немым…
никого никогда на эту стезю не приглашал – сам для себя решай,
а уж если пошёл – не ищи виноватых…

там, где всегда цветут ирисы;
ищу я такие леса-горы, луга, родники и ручьи, травы вековечные. деревья нескончаемые, там, где всегда цветут ирисы…

после горячечного бреда писания наступает равнодушие, усталость,
душа пустее пустого;
страх ласково обнимает и душит в объятьях –
не болит, не рвёт на части,
и жить не за чем,
так, перемогаешься изо дня в день,
не живёшь, а существуешь…

писать удивительное…
снять пелену серости с самого обыкновенного и надоевшего и тысячу раз насмотренного, омыть глаза в чистых цветах, омыть глаза радугой...
снять пелену серости и привычки;
травинка на камешком наклонилась: арка прихотливая, поверхность бархатистая, цвет ласковый;

печаль от того, что всё преходяще, что каждое мгновение так прекрасно,
и вот это преходящее-прекрасное – моно-но аварэ, печальное очарование…
осень настолько пронзительна, настолько впечатлительна,
такое ощущение, если не выскажусь – сойду с ума,
а что бы с ума не сойти, как только выкрадется свободная минутка:
картон расстелил, листы в четверть ватмана, в полватмана, в ватманский лист; кисти приготовил, краски открыл.
вода, палитра – и покатилась душа, понеслась;
не столько какой-то реальный образ, сколько настроение-ощущение, но настолько сильное, что само подсказывает, что и как делать…
нет, я списочек составил примерный: миньярская скала, ручей под елью, горы-воды, туман по-над рекой, гора Липовая…
но главное всё же не это, не список-набросок тем,
главное – чувство,
оно – элегическое и очень сильное,
настолько сильное, что нет смысла задумываться, как сделать, -
само всё получается: получаются нужные оттенки, и нужные переливы, и всякие туманные видения в такие мгновения я могу запечатлеть наиболее полно…и в тоже время – знаю, что спешу…
запечатлеть сейчас – основательно сделать потом;
просто сейчас хотя бы немного выдохнуть-передохнуть …
пишу «Сто маленьких элегий», а потом пишу ещё и ещё, и уже молю: ну хватит, хватит, не хочу ничего чувствовать, всё равно так как слышу – не скажу, нет, не достучаться…

***
в Точильный переехали в школу работать…
в Точильном – ели,
дружно, друг за дружкой в гору идут,
а под ними – большой луг,
на лугу – избы в ряд и не в ряд,
дорога в Решетово и дальше, ручей с ледяной водой
школа, интернат, мастерская,
за школьным городком – опять улочки-переулочки,
за ними речка, за речкой – гора Школьная и небеса, и необъятный мир;
при въезде в Точильный тоже луг, на который свален всякий дровяной хлам;
и зиму , и лето я на него смотрел, жалко было, что всё так и сгниёт;
потом осенило – надо построить деревянный сказочный городок,
зароились мысли в голове всяческие:
так приглядно будет на въезде всех встречать – «Милости просим»;
душа горит, и сердце плачет, но ведь резьбой я не занимался,
в детстве кораблики мастерил;
лиха беда начало, попробую;
Ануза, завхоз, даже и обрадовалась, что луг в порядок приведу;
пришла зима, надо поторапливаться,
пилу наточил, топор навострил,
Валера, светлая ему память, привёз осиннику,
привёз с луга липовые колоды и всякий хлам;
душа поёт и веселится – есть где разгуляться;
стал я пробовать вырезать, богатырей из толщи древесной освобождать,
избушки рубить, больше наугад, по наитию;
ребята, уже в мае, когда городок устанавливал, помогали;
сначала отношение жителей было настороженное,
некоторые говорили, что всё зря, что поломают и сожгут –
нет, не поломали и не сожгли, ребятишки играли, праздники проводили;
за ветхостью прожитых лет стал городок невидим, а память осталась,
да ещё какая:
уже почти сорок лет прошло, а нет-нет да кто-нибудь и вспомнит:
- Олег, какой ты городок с ребятами смастерил, долго он простоял, долго мы там собирались, только вот состарился…
роскошные луговые травы теперь там, где был когда-то сказочный городок
«Милости просим»;


***
в поисках абсолюта; попытка вычленить из живой, вечно движущейся, вечно изменяющейся вселенской  ткани   основу, очистить от всего случайного и лишнего; но Абсолют и есть эта самая вселенская ткань со всеми случайностями, со всеми, как кажется на первый взгляд, излишествами;
и мир, и человек и есть абсолют…

***
дом в Точильном был на трёх хозяев и наша  «квартирка» была маленькой, но уютной; такой же уютной была и перед домом лужайка;
за огородом – ручей,
какая там была благодатная вода…

***
мы все любим рассказывать, мы все – поговорить…
а кто слушать будет?
диалог со стороны слушать, если вслушаться серьёзно, по большей части двое глухих разговаривают:
ты на рынок идёшь?
нет, я на рынок иду!
а я думала, ты на рынок идёшь!
это очень редко, когда люди слышат друг друга;
потому я и говорю:
что может быть лучше в нашем бессмысленном существовании
лучше задушевной беседы;
а учиться этому надо во все дни;
и мне хочется сказать, а кто слушать будет?
пишу листья, никому не надоедаю…
кто захочет поразмыслить …

Точильный настолько пришёлся по душе, настолько ошеломил свое природностью, что  я, хотя и брался за гуашь, - ничего толкового не сделал, ходил-бродил, смотрел и слушал…

ещё один родник-ручей с благодатной водой – Ерыклинский;
сейчас он густо зарос кустарниками и травами, а тогда недалеко от дороги была полянка; там никак не устанешь слушать шум ручья немолчный…

зимой снега по самые и выше окон; ветер в трубе завывает;
а в домике тепло, печь пышет жаром,
мы втроём ложимся на пол, на потолок настраиваем фильмоскоп и смотрим диафильмы – сколько интереснейших художников их создавали…


***
деньги никогда не бывают лишними, и при нашем скромном бытии тоже;
занятия живописью – удовольствие дорогое, а деньги нужны в первую очередь на самые насущные потребности: дом, еда, одежда, бытовые предметы…деньги надо зарабатывать; и здесь вырисовывается такая особенность: чем больше зарабатываешь, тем больше денег нужно, трудно остановиться; творчество, что там не измысливай, в сугубо земном исчислении, - развлечение, забава, игрушка, жизнь для себя, игра в бирюльки, - я имею ввиду творчество в любых видах, не приносящее дохода; что будет потом, никто не знает и не предскажет, а пить-есть сегодня хочется; как быть?...
все домашние заботы и работы – вдвоём, а личное время и личное пространство – в личных целях, которые согласованы с семейным ладом;
и всё же здесь есть неравноправие: в домашней уютности очень много женской заботы, много женской хозяйственной «мелочёвки», которая мало заметна или вообще не заметна, а если ещё добавляется работа в школе – школа приходит домой…
больше всего времени и сил забирает проверка тетрадей:
Людмила, пойдём в лес!
да нет, мне ещё пару пачек тетрадей проверить;
иду в лес…
дома – больше женского труда, в Точильном мне – безбрежное поле деятельности…
мы всё делаем вдвоём, при этом каждый – своё, а в школьных делах у нас полное содружество: подготовка уроков, обычных и открытых, методические поиски, школьные коллизии, всяческие мероприятия, но проверка тетрадей –
это категорически не моё; как у Людмилы только терпения хватает, но ведь она – Системно-систематический Учитель; её кредо: системно, строго последовательно и терпеливо двигаться к цели: учить и воспитывать…
признаёт значимость для меня того, чем занимаюсь, но восторгов не выказывает, не охает и вздыхает, в оценках весьма сдержана, а иногда и прикалывается, что у меня – «мания величия», хотя веду я себя скромно,
а всё остальное – от больших внутренних и довольно тягостных сомнений:
на что положил часть, большую или меньшую, своих жизненных сил…
в РСУ, когда будни, когда праздники далеко, работы оформительской  было не так много;
я мог выкроить время для себя; можно было делать всякую халтурку, что я иногда и выполнял; прояви я больше рвения, работу на стороне можно было найти и подзаработать; а мне было недосуг, и дело не в моей лени, я – трудяга, да только труд мой какой-то безденежный: я хотел и делал своё;
а на сторону что-то оформить ещё туда-сюда сделаю, а если что-то творческое, то впадаю в ступор: надо угодить; вот и начинаю трепыхаться, а что да как; да надо, чтобы понравилось, да чтоб денег лишнего не запросить; одна морока и головная боль; делал иногда, но на это уходило столько сил, что большей частью старался вежливо отказаться: могу сделать, но в леспромхозе такие художники работают, они вам гораздо лучше сделают;
что и было на самом деле правдой; мне хотелось, я делал своё и многое мне мечталось…но одну из заказных работ я выполнил с воодушевлением;
приехала какая-то проверяющая из Челябинска; что-то проверяла, а потом вместе с начальником РСУ Борисом Григорьевичем зашли они в мою каморку: нужны ей были резные наличники на окна дачного домика;
дама приятная во всех отношениях, понимающая; я ей обрисовал, какие это будут наличники; не просто украшение, а с большим философско-символическом смыслом; ей это всё по душе, а я принялся за дело; столяр, мастер «Золотые руки» Андрей Егорович собрал наличники, напилил мне тонких дощечек для пропильной резьбы, а я принялся за узорочье;
хорошо получилось; заказчице понравилось и мне тоже; она даже пыталась со мной расплатиться, но как с неё деньги брать: ещё приедет, опять что-нибудь проверять будет; да и в рабочее время я ей всё оформлял; деньги деньгами, важнее хорошее отношение;
но всё же она к спасибо ещё и бутылку шампанского, и коробку конфет приложила; но подобные заказы были редки, а лозунги, призывы, оформление Ленинских комнат, наглядная агитация – сколько хочешь и со временем это сильно надоело: пора менять обстановку…

***
знаю я совсем немного, или совсем ничего не знаю;
знаю: надо трудиться;
трудиться как трудится цветок, бабочка, муравей, река, облако, звезда,  былинка, капля дождя, ручейный камень, мох…
трудиться, совершая, по крайней мере стараясь совершить что-то благое…
а не будешь трудиться, будешь протоплазмой, что тоже полезно, но уж очень скучно…

***
случайно попался в «1000 мелочах» набор инструментов для резьбы по дереву; не сразу мы друг к другу приноровились, а получилось так, что дружим мы теперь всю оставшуюся жизнь; небольшой набор разных резцов и стамесок, которые для меня теперь совсем – «ручные»…
после деревянного городка в Точильном, мне хотелось сотворить что-то подобное в Аше, при том что в Уфе таких городков, непохожих друг на друга, оригинальных и великолепно-сказочных, было великое множество;
власти сначала загорелись идеей; директор метзавода Соловков даже замыслил по поводу этого художественную группу на заводе создать; я сделал эскизы, тушью и пером разрисовал всё и вся, но идея как-то сама собой притихла и погасла;
а  мне хотелось и хочется сотворить где-то, может быть, на Острове, - Мировое Древо:
поляна, в центре – Древо, а вкруг поляны соразмерно Древу, такие же могучие – Древние Силы и Лесные Сказочные существа…

босиком по траве да под дождём, вот и творчество,
вот и любовь, вот и признание…

бессюжетность, кажущаяся случайность фрагментов, –
намёк, даже не через значение – каждый поймёт по своему – через ритмику,
не строго выверенную; нечто еле ощущаемое;
ассоциация – только так можно попробовать передать, запечатлеть невыразимое;
«мысль изречённая есть ложь»;
ложь потому, что это уже статика, а изменчивый мир уже опять изменился
и прежнее утверждение не соответствует новому состоянию мира…

писать прозу я пытался много раз; пытался писать письма-размышления, как мне тогда казалось – получается, но прошло время, оказалось, - не то;
жили мы на Толстого, составил я каталог-летопись «Пути», всё расписал. задумал такую грандиозную эпопею и начал с «Белых листьев»;
писать многостраничные пейзажные этюды – самому их потом читать скучно было; случайно набрёл на удобную для меня форму – писать маленькие элегии, миниатюры; ещё в институте познакомился, весьма поверхностно, с японской поэзией; хорошо уяснил одно, писать надо точно и кратко;
эмоции меня переполняли, я не успевал их втиснуть в лист прозаический, стихи не получались, не мог точно воплотить в  гуашах; а когда кратко пишешь, а основное оставляешь на размышление, то, по крайней мере, можно многое успеть запечатлеть;
первые мои миниатюры «Белые листья», о, это был восторг и упоение;
сначала написал несколько черновиков, потом ещё переписывал и исправлял; где-то раздобыли печатную машинку, Людмила вспомнила свою «добавочную» специальность – машинистка-секретарь -  и напечатала рукопись; каждая миниатюра в несколько строчек на отдельном белом листке; наверное что-то получилось, потому что исправленный и отредактированный вариант я предоставил Юрию Матвеевичу и он загорелся идеей сопроводить мой текст рисунками; это было бы очень здорово, но не случилось…
так рассуждаю, словно это что-то значимое,
а по сути – письма в никуда…


мысли художников о целях и задачах искусства, размышления русских художников; оценки нелицеприятны и друг друга они не жалеют и слова не подбирают; можно и помягче; как говорил герой замечательной комедии:
на вопросы надо смотреть поширше, а к людям относиться помягче;
наверное так, но такая добросовестность, строгость в оценках не ради самой критики, а во имя высоких целей; по прошествии столетия видно, как изменились художественные установки, принципы, подход к изображению;
что-то в воззрениях старых мастеров нет, не устарело, а осталось верным в том времени, но многое актуально и сейчас и во все времена; я здесь разделяю, хотя это и неправильно, мастерство и содержательную сторону;
вопрос не в том, что повысился или понизился уровень мастерства, дело в том, что он иной; не всё так плохо в современном мире, есть на что опираться, уповать: сегодня – многообразие подходов, видений, ракурсов,
приёмов, многоразличие техник; но во имя чего?
«человек играющий», творчество как забава, провокация, эффект, кунштюк, «выёживание» или повторение пройденного…что-то есть и человеческое среди засилья массовой культуры и высокомерия культуры элитарной, но этого так мало…
ищу в искусстве человечность;
и в дворовой песне может быть столько же смысла, как и в фугах Баха…

***
лес; вырезал из дуба, тополя, вишни, сосны, елки, ивы, но самые дерева для резьбы липа и ольха: женственные, руками тронешь ствол, сразу ощущаются все изгибы и извивы, само дерево подсказывает, кто и что в нём живёт;
липа на первый взгляд дерево простенькое, в наших лесах широко распространённое; но вырастить настоящим деревьям люди не дают возможности; у меня с детских лет сохранялось представление, что липа – небольшие деревца, редко – в обхват руками и ни на что серьёзное не годные; но осталось впечатление от тех же детских лет – липа цветёт, этот медовый аромат так и запал в душу; «Цветёт липа-медонос, в разгаре сенокос»; цветёт липа, пчёлы гудут с утра до вечера; цветёт липа недолго; недели полторы, но какие это медовые дни! а мёд, золотистый и душистый;
липа теневыносливая, среди других деревьев она тянется и тянется вверх, а где-нибудь на опушке, на лесной поляне, в одиночестве, она широко раскидывает свои ветви,  сама вся коренастая и мощная; листва её густая и вполне может укрыть от небольшого дождя; первые года липа растёт очень медленно, а по прошествии времени начинает набирать рост и величественность; живёт в среднем 350-400 лет, а при благоприятных условиях и того больше, - обязательно эту долгоживучесть надо проверить; высоты может достигать в тридцать метров; вот это липа так липа!
хороши для  травного заваривания ветки липы с цветом, от них вода становится мягкой и душистой; молодые листочки годны для салатов; опавшие листья быстро перегнивают, самое удобрение для грядок;
любит полакомиться молоденькой сладкой корой заяц, а белки, вороны и грачи заготавливают с засохших лип лыко: верхний слой отваливается, а луб
пойдёт на строительство гнезда;
помню я ещё с Миньяра банные мочалки, сделанные из луба; новая мочалка – жёсткая, дерёт кожу, а потом оботрётся, - становится мягкой;
белили до недавнего времени мочальными кистями, которые тоже были хороши. но сначала их надо было несколько «потрепать», то есть побелить что-то, чтобы они стали помягче;
для мочального промысла снимали кору с деревьев; делали два продольных надреза и снимали два жёлоба, которые вкладывали один в другой; это был луб; его применяли как кровельный материал и изготовляли посуду для сухих продуктов;
на Дубовой горке, у бабушки с дедушкой сени были крыты лубом; крыша не текла; мы уже с папой перекрывали её железом;
чтобы получить мочало, луб вымачивали в мочилах, потом сушили; у нас в Миньяре такое мочило было напротив нашего покоса; вода чёрная и сильным запахом гниения и затхлости;
в Миньяре из мочала были кроме упоминаемых мочалок и мочальных кистей ещё несколько коротких верёвок, очень прочных и пара кнутов;
из лубяных волокон плели: по бедности – лошадиную сбрую; рогожные кули, накидки для лошадей, а самое  известное – лапти; плели ещё ступни, бахилы, сапоги, шлёпанцы;
для лаптей кору снимают с молодых деревьев, не старше десятилетнего возраста, дают ей немного подопреть: присыпать-накрыть скошенной свежей травой на неделю-две; потом кору – верхний слой снимают, луб режут на узкие полоски-ленты; можно положить на хранение; если надо плести, ленты размачивают и приступают к плетению;
у нас лапоточки есть; мы даже в Точильном по саду в них ходили, но как-то жалко расходовать такую древнюю обувь, а плести лапти, я, к сожалению. не умею; ходить в них – легко и свободно, нога поёт;
на Урале старообрядцы хоронили умерших в лаптях, считая, что это достойная обувь, чтобы предстать перед Богом;
на воздухе липа. очищенная от коры – чернеет, а когда начинаешь резать. открывается белый слой; в старину зимой из липы резали игрушки, посуду и другую хозяйственную утварь; в те времена родилась загадка: в избу – вороном, оттуда – белым лебедем; это, как говорят и до сих пор в посёлке, лутошка – липовое поленце;
цвет древесины белый с лёгким розоватым оттенком; текстура её почти не выражена; она теряется при резьбе, и только при тщательной шлифовке текстура может проявиться;
древесина липы мягкая, особенно свежесрубленная или распаренная, но высохнув, становится достаточно твёрдой; поэтому из древесины мастера резали столовую утварь: ковши, черпаки, братины, миски да ложки;
я, когда работал в РСУ сделал вручную, не точил, набор ложек; не знал, что для крепости древесины и удобства работы, чтобы легче резать, лучше всего липу проварить, распарить…
древесина липы пахнет мочалом и немного липовым цветом;
лучшая баня, баня, рубленная из липы; в этом случае можно дойти до идеала; всё банное – полок, пол, скамейки, шайки, ковши сделать из липы;
а есть ещё лубочные картинки; одно из объяснений такое, что их печатали с деревянные липовых досок; а липовые доски так и назывались – луб;
я липой проникся, когда в РСУ начал работать; как-то напилил небольших чурочек в лесу около Липовой горы, принёс их домой, потом отнёс на работу, а там между делом принялся точильненских мужичков вырезать, целая серия получилось; в Копейск возил на выставку, Юрию Матвеевичу очень понравились мои мужички; это по сути был мой первый опыт круглой скульптуры; а до этого осваивал на липовых досках рельефную резьбу;
липа пришлась мне очень по душе…

***
как я открыл Широкий дол…
жили мы на улице Толстого, хорошо жили,
ходил я через речку на гору Липовую, ходил за бензозаправку, на Кленовую, по Мань-елге прошёлся, в Миньяр каждую осень – по улочкам, на Второй Каменный, на покос, уже давно заброшенный, на Казарменный гребень,
и случайно, в конце октября забрёл на окраину, что к Широкому долу:
ручей по камня и через камни пробирается, у самого начала леса – несколько деревянных обветшалых строений, а дорожка заманивает,
уже и помыслить нельзя назад вернуться,
иду-иду и, как всегда, когда по лесу бродишь, – а что там дальше?
слева – ручей, справа – ручей, и по дороге водица плещет,
ели – в два обхвата, голову вверх закинешь, а вершинки и не видать,
а корни – узлы, переплелись с мхами-камнями в нерасторжимые объятья,
а мхи – и ступать боязно и жалко, ну до того мягкие-ласковые…
шёл и шёл, как будто тридевятое царство открыл;
повалил снег, пора возвращаться, повернул я на дорогу, что на Снеговые, и по верхней дороге – домой;
а тут уже иное; справа – берёзовая роща, а слева – луг большой и кое-где кустарник, а дольше, внизу,  – Широкий дол и опять горы, и снег сыпет,
иду, а навстречу - дубы, да такие великанистые, такие могучие,  за ними лиственниц строй, и снег сыплет на траву, на листья, на ветви; небо в снегу, горы в снегу, луг в снегу, лиственницы и дубы в снегу – такое, ну какое такое? – разве скажешь?
домой пришёл, в лист ватмана в один дых всё сотворил: дорожка, луг, дубы, лиственница, листья-травы  и снег, снег, снег…
а когда написал, сама себе радовался –получилось, что хотел сказать, сказал, даже то, что не выскажешь …


Юрий Матвеевич устраивал выставку работ своих учеников в Челябинской картинной галерее, отобрал и часть моих работ, в том числе и «Снегопад в Широком долу»; и даже кто-то хотел купить её; чувствую, крылышки под лопатками начинают суетиться, но…пропала работа, как-то совсем мистически она вдруг и сразу исчезла, и кончиков не оставила; Юрий Матвеевич сильно переживал, он человек очень ответственный, а я  - я тоже переживал, но как-то лестно было, что кто-то на неё позарился…
но я больше не смог такой «Снег в Широком долу» написать - ушло настроение-чувство; пишу гуаши, а а такой работы больше нет…
Широкий дол…вот уже больше сорока лет
мы с ним заодно…

***
лес – живой, это сообщество, это и единство, цельность, цельный организм; гармония? есть ли там гармония, как созвучность, соразмерность, соотнесённость друг с другом? есть, но это гармония, в которой идёт постоянная борьба за свет, за воду, за питание; выживает наиболее приспособленный, сильнейший и удачливый, будь то трава, кустарник, дерево; и всё же гармония есть;  есть возвышенное, есть умиротворение и покой, есть созерцание; лес – облагораживает, утихомиривает человеческие души и многое может рассказать; и каждая былинка, кустик, каждое дерево, будь то клён, ель, берёза, сосна - человек; стоит слушать и отрешиться от каждодневного;
в лесу, независимо от  настроя, становишься язычником; наш уральский лес, порядком урезанный  и искалеченный, который порядком и сильно обкорнали,  жив своею дремучестью; могуч и поражает растительным богатством, а животный мир весьма беден; увидеть зайца, лося, кабана да и маленькую зверушку, вроде бурундучка, большая удача;
но даже в таком виде он – живой; в дремучести, в нехоженых тропинках, в родниках-ручьях – слышатся речи, причитания, вздохи, шелест-шёпот,  видится улыбка;
само собой разумеется, что там живёт лесная братия, невидимая и неслышимая закрытому  глазу и забитому уху городского жителя; надо скинуть городское обличье, очиститься, спросить себя, о многом спросить и о главном и – в лес…
лес – живой, поэтому лесная тема для меня – неисчерпаема; поэтому и лесная братия, живущая там, как некие лесные сущности, - множественны, нет им начала и конца; я пытаюсь их воплотить в живописи, особенно в живописи маслом, а ещё больше – в скульптуре;
дерево само подсказывает кто там есть;

во времена работы в РСУ зашёл я в столярку, там увидел липовую доску широкую, пятидесятку, выпросил у столяров и набросал карандашом лесной лик – Улыбку; душа горит, как оно получится? принялся вырезать, дня три-четыре корпел, вырезал и был очень доволен, улыбка получилась, лесная улыбка; работа долго была с нами, уже когда переехали в квартиру, висела у нас в прихожкке, лет семь-восемь назад подарил я её в Точильный, сельскому дому культуры; жива ли она, не знаю и спрашивать даже не хочется;
с этой работы – дальше; конечно, листал альбомы по народному искусству,
но больше налегал на мифологию и фольклор; не хотелось по накатанным рельсам шагать, надо своё, глубинное представление; временами что-то и получается; бабу-ягу и кощея не вырезал, - затаскали их, но что-то близкое, намёки, как представители древнего тайного мира – вырезал;
и как в графике, живописи не было даже и малейшего желания вырезать что-то вполне реальное, знакомое: белочку, зайца-побегайца,  лису и т.д.;
нет, я совсем не против таких образов, такой скульптуры; у меня другой настрой: лесные жители, знакомые, на самом деле большие незнакомцы, и такими, какими они перед нами предстают, они в своёй сущности не являются: они похожие на знакомых животных и человеков и совсем непохожие; вот такие сущности я и пробую воплотить;
кто у меня? то ли звери, то ли человеки, то ли растения;
нет, не сразу дошёл, много чего пробовал вырезать, но без всякого натурализма, который мне очень не по душе, наверное и потому, что насмотрелся я на такую скульптуру в художественных салонах и сувенирных лавках;
дерево, живое дерево; не знаю, как сейчас, а в восьмидесятые годы в Уфе резьба по дереву была в фаворе; сколько мы там с Людмилой увидели великолепных деревянных сказочных городков, а в магазинах и кафе какие были классные резные панно; в путешествиях по Уфе мы специально часть времени уделяли смотрению деревянных городков и внутреннему оформлению магазинов; такие впечатления тоже оказали на меня влияние: мастерски сделано, было чему поучиться;
была и счастливая возможность в РСУ заниматься резьбой  между написаниями всяческих лозунгов и рисованием портретов классиков марксизма-ленинизма;
особенно много образов я почерпнул из сборника А. Н. Афанасьева «Древо жизни» («Поэтические воззрения славян на природу»); вот эти самые поэтические воззрения меня особенно и впечатлили; я нарезал сотни две листочков приятного светлого розовато-коричневого оттенка и стал делать выписки в качестве тем для живописных работ, но многое взял и для скульптуры;
Андрей Егорович, столяр, «подгонял» мне липовые доски, а с азартом и большим воодушевлением вырезал;
вырезал дожденосные тучи,  небесных драконов и небесные водяные потоки в разных вариантах, водяных, леших, лесные солнца, лесные часы, несколько композиций на тему совушки - мудрые головушки, Небо, Солнце,
Звёздная Ночь, Облако…

виноградьё моё, виноградьё…
мечта о счастливой жизни…
выбрал в столярке шесть липовых досок; пятидесятка, высотой каждая более метра. шириной сантиметров в тридцать; доски сдвоенные, одна над другой закрывали в доме на Толстого стойки стеллажа, в котором я развесил живописные картоны;
среди виноградных лоз и кистей поют у меня райские птицы, а внизу, опять же среди винограда – добрые львы-охранители; львы – существа добрейшие, которые я увидел в образцах народной резьбы, очень они уж чудные, преобразованные народной фантазией, необыкновенные, то есть к чему я и сам стремился, а  вот «фараонками», то есть девками-русалками, не увлёкся, боялся, что выйдет одна пошлость. которой и так всегда и везде хватает;
одну композицию подарил Борису Григорьевичу, а четыре «райские» мечты у нас в прихожке, только я к ним ещё доброе чудоковатое старенькое солнышко поселил: пусть «виноградьё» освещает;
была возможность, был материал; смастерил я разборную деревянную кровать, резную, тоже на тему «Виноградьё» и диван «Ветр-ветрило»;
главное их достоинство и исключительность, разбираются они за пару минут;
клинышки из брусков продольных выбил и всё: одни дощечки в стопочку можно складывать; диван хоть и «Ветр-ветрило», но очень основательный и тяжеловатый; доски лиственничные, тяжеленные, но зато вековечные;
кровать и диван у нас дома и в полном здравии, а множество работ, которые я делал на Толстого и в РСУ разошлись неизвестно куда, часть раздарил. часть – в Точильном,  ещё где-то обитаются…
в доме от дерева, от книг тепло и уютно…

***
зимой, когда за окном ветер завывает или мороз леденит, так уютно и сладко чай с травами, с липовым цветом  заварить, пить втихомолку и очень замедленно, говорить без слов и мечтать о весне и лете, а осень сама придёт;
липа – дерево для резьбы самое пригодное;
заготавливаю липу в конце июня, когда кора сама от ствола отскакивает, стоит только обухом по коре стукнуть;
попрошу прощения у дерева;  липа обычно кучно растёт, из одного корня ростки; то есть когда-то срубили липу вековечную, а она дала множество отростков; выбираю так, чтобы оставшимся было привольно расти, попрошу прощения у дерева;
валится с шумом-плачем;
кору – луб – снял, белее белого ствол …

в Точильном в саду две липы у нас в полную силу входят, дай бог не сглазить, а чтобы и расти им и расти, ещё одна на Мокром лугу вымерзла-вымокла; есть ещё две-три липки, но они пока махонькие; медленно растут первые года;
дерево сгубить легко и просто, вырастить – вот радость…


***
чтобы открыть другие миры, надо просто отправиться в путь, но
совсем не обязательно куда-то идти, и даже выходить из ворот своей усадьбы; ведь путь совсем не покорение пространства, путь – движение вглубь; загляни в цветок…
созерцать звёзды можно и из своего сада;

***
знание утомляет и рождает много вопросов; пока человек живёт себе да живёт, где  - хорошо, а где и перемогается, то и ладно, а вот как узнал, что можно жить счастливо, так всё - пропал духом, осознал, что счастье даже в «руценьке» не подержал, затосковал, загорюнился;
зачем – знать?

***
Миньяр, Аша, Широкий дол, Точильный – это настолько много, что у меня нет потребности в лицезрении других земель, хотя, конечно, заманчиво пройти по улочке какого-нибудь далёкого от нас городка…

***
чего я в лес ушёл? там – настоящее…
но в лесу – не проживёшь, а одичать – проще простого, надо – возвращаться…ушёл в осенний лес…

***
Василий Фёдорович, учитель по труду в Первомайской школе, как-то в беседе рассказал мне о замечательном дереве, которое я раньше ни за что считал – об ольхе;
дерево скромное и весьма; весной листва очень быстро темнеет, становится серо-зелёной, почти чёрной, и так стоит до листопада; листья почернеют. скрючатся и наземь летят; там, где она растёт, всегда сыро и сумрачно; в детстве я ольховник не любил; его много росло на стадионе, но в зарослях всегда сыро и неуютно, да и сам по себе деревца так себе – название одно;
а ведь ольха укрепляет плывучие почвы, поддерживает в реках нужный уровень воды; в ольховнике всегда вода есть; если ольху вырубить, то земля, влажная, болотистая, быстро пересыхает;
на ольхах гнездятся сороки, в старых ольхах дятел ловко  быстро выдалбливает себе дупло; в смешанном лесу, где много ольхи, по низинным берегам Ашинки осенью вырастают опята, и не обязательно на пеньках, просто идут друг за другом по земле, вышагивают на все на четыре стороны;
растёртыми листьями ольхи лечат раны и ссадины;
в ольховнике в полтени растут малина и смородина;
лечебными свойствами обладают и соплодия, - шишечки ольхи;
отваром коры с добалением уксуса можно окрасить ольховую древесину под орех;
ольха – замечательный поделочный материал; свежесрубленная ольха – белая, но быстро становится розовой, а потом насыщенно-оранжевой; со временем поверхность становится коричневой; но это только поверхность. если сделать срез, то увидишь светло-розовую древесину с приятным, еле уловимым запахом;
древесина очень лёгкая, вот только сушить её правильно я так и не научился:
всё-то у меня заготовки трескаются;
ольха легко режется и обрабатывается; рез чёткий, чистый, слегка бархатистой поверхностью;
хорошо окрашивается, протравливается и полируется;
распаренная ольха идёт на изготовление гнутой мебели;
ольховые дрова так же хороши как и берёзовые; в старину их называли «господскими» или «царскими»;
древесина чёрной ольхи устойчива к воздействию влаги; раньше из чёрной ольхи рубили сваи мостов, долбили водосточные желоба;
если ольха сколько-то пробыла в воде – затонувшая ольха находка для резьбы; древесина такой ольхи приобретает красивый серо-серебристый цвет;
пишут, что ольха живёт 200-300 лет; не уточняется, но это про ольху чёрную (клейкую) а серая ольха, которая  по размерам поменьше (или кустарник. или дерево 5-20 м высотой), живёт лет 50-60;
в Точильном по руслу заросшего ручья ольха растёт не больше 20-30 лет; ровная и стройная, но – что на неё так действует – засыхает;
она красиво цветёт-пылит…
длинные золотистые коричнево-розовые серёжки – чудное произведение природы – не налюбуешься…
по сравнению с липой ствол и ветви ольхи более извилисты и часто бывают очень прихотливых форм, она более «живая», в ней много мудреностей и всякой хитрованской лесной чуди, стоит только рукой погладить, - сразу отзовётся; не надо спрашивать: кто там живёт? сама скажет…

***
сад - молитва…
не за-ради красного словца –
молитва, моление, поклонение Природе, Силам Вселенским;
сад – диалог, беседа; учимся понимать, разуметь друг друга;
сад всё время меняется, и уже многое стало прошлым и жаль его, прошлое,
а вот чего всегда желается, так это чтобы дерева росли и росли;
сад как частичка земли обетованной…

***
изморось и стылость,
приглушённость тонов,
и всего – обманчивая явность;
ветви тополей тают в небе,
лес чуть проступает в молочной реке;
крыши домов плывут в туманной дымке…
и сад, в котором всё замерло,
затаилась каждая веточка,
дышит…

и следующий вздох  сменяет прежний,
меняя облик сада, волнистых гор и неба…

***
мы есть одно –
всплеск воды в реке,
бусинка-капля измороси,
аромат цветка,
осенний луг,
травы-дерева,
небеса-горы…
в сей миг мы слушаем и внимаем друг другу…


***
ручей в Широком долу;
всякие в нём закуточки и загогулины, заводи малые, водопады, и стремительность движения, и успокоенность;
только зашёл в лес, немного прошагал рядом с ручьём – развилка, распался ручей на несколько рукавов;
чуть в сторону от тропы уже и глухомань, и дикость, и уютность:
надо нам всем вместе прийти; здесь так чудно:
ручей шумит успокоительно, мох, камни, ели-колоды и небольшая полянка;
сухостоя и валежника – много; тут и костерок, и картошку испечь, и чай пить, и шум ручья слушать, и  лесную чудодейственность вдыхать;
дома стали готовиться к походу;
июль, молодую картошку накопали, луку и всякой иной зелени набрали; заветная банка тушёнки у нас была, и её в лес;
набрали того-сего, чайник-котелок, еды рюкзак;
у нас с Людмилой рюкзаки большие, у девчонок поменьше, но тоже вместительные;
встали пораньше, чаю попили и в путь;

утро доброе, туман быстро разошёлся, а мы по солнышку, ещё нежаркому шагаем;
и Людмила, и девчонки первый раз в Широком долу: небо, ели и берёзы. камни, ручей, мосток, дорога –тропинка – какой восторг!
пришли на место, плащ-палатку расстелили, Людмила с Ксюшей принялись картошку чистить, суп варить, а мы с Дашей костёр разожгли и пустились склоны и русла ручейные изучать;
костёр пылает, Людмила с Ксюшей суп приготовили; чай вскипел, травы заварили, расселись за лесной праздничный стол: при таком природном окружении хлеб с солью  уже царская еда, а у нас тут такое изобилие: суп с молодой картошкой и тушёнкой, отварное мясо, курочка зажаренная, сало, картошка варёная, а будет ещё и печёная, сало, лук. огурцы, зелень молоденькая, сладкие пирожки!
попили-поели, кому посуду мыть и потом в небе облака разглядывать, а мы с Дашей неизведанные места открывать; вдоль по ручью прошли и много чего удивительного открыли, одних водопадов маленьких неисчислимое множество; солнышко высоко, а в лесу и на полянке прохладно, дымком от костра тянет, никакая насекомая нас не трогает, муравьишки только по своим делам и по своим тропкам бегают, но ни мы им, ни они нам не докучают;
чай-чаище сколько душе угодно; всё же малость приморились, под шум ручья задремали, а я пошел набросок развилки делать;
набросок так себе, пустяковый, а очень памятный? смотрю и день тот, прошедший, как день сегодняшний…
чего в лес ходили? – поесть…

***
человек, несомненно, из царства животного; и повадки, и ухватки и устремления – оттуда…

искренность и наивность - меня в работах художников всегда это подкупает;

метафора прошлого - день сегодняшний;

***
ходил по миньярским скалам и вышел случайно на скальный выступ, небольшую открытую площадку из плитняка, а ближе к лесу – полянка в мелкой горной травке; место – обозревать уральские дали;
надо всем вместе сюда приехать –прийти;
сколько лет мы в конце августа сюда приезжали; а почему в конце августа? день семейный отметить и сил природных для нового учебного года набраться;
а если с точки зрения материальной и земной, то ехали мы туда – поесть!
загодя наготовили вкусностей; взяли с собой, ничего не забыли хозяйственно-лесную утварь: пару котелков, фляжку, посуда для воды, - на горе её нет; пилу-ножовку, топор, пару ножей, плащ-палатку; одёжку подбирали под погоду; с погодой нам обычно везло; с утра был сильный туман; мы по этому туману чуть ли не вплавь, а чем выше, тем туман всё больше и больше вниз сползал; как вышли, так уже за лесом начинает солнышко просвечивать;
уже на всём – дыхание осени; пока идём и трав к чаю наберём, и грибы кое-какие попадутся; идём медленно; окраину проходим, на Чёрную речку любуемся, на мостки старенькие, на дома ухоженные и палисадники;
идём по дороге, по которой мы с папой на телеге ездили на картошку и за дровами; медленно идём, медленно поднимаемся,  с отдохновением;
Людмила быстро идти не может и вообще ей тяжело, мы её от всех грузов освобождаем, только бы сама шла; у родничка воды набираем, родник слушаем;
поднялись, вышли на наше местечко, на плитняк вступили: под нами – верхушки берёз и елей; берёзки уже в золотых листьях, робко шелестят, дальше – змейкой – дорога на Волково, за дорогой, в лугах – покосы и дальше – синие Снеговые горы и дальние горы, и дали необозримые;
стоишь на скале, ветер обдувает, ласковый да приятственный,  такое чувство полётности, словно и вправду за спиной – крылья…
сначала разбредаемся кто куда; Людмила с Ксюшей по грибы и ягоды, а мы с Дашей исследовать скалы, обрывы и спуски и рост разнообразных деревьев;
там в миньярских скалах впервые мы нашли заросли богородской травы, чему были несказанно рады; а ещё в разломах плитняка там растёт много «китайских» сосен, таких же скрученных и извилистых, таких же выразительных причудливых форм, как в китайской пейзажной живописи;
разводим костёр, готовим праздничный обед,  пиршество, роскошное чаепитие, валяние на траве и – делай что хочешь; девчонки немного дремали, а я зарисовки небольшие делал, а больше любовался – дыхание осени вокруг;
мне не под силу описать эту умиротворённость, покойственность и тихую раздумчивость,  разлитую и в белых ленивых облаках, и в горах-лесах, таких трогательно-щемящих: тёмные пики-шлемы елей и пихт, и капли, золотые пятнышки берёз, голубовато-белесая дымка…
чтобы нам сюда возвращаться…
так зачем в Миньяр, на скалы? поесть? нет, конечно; праздник –приготовление к нему и обряд исполнения – суть его; самый, наверно, волнительный, переживательный момент, когда «полянка» накрыта, все вкусности разложены, чай в котелке около костра шумит, солнышко над нами ласковое, ветерок нас так же ласково обнимает, лёгкий шум листвы на липах и берёзках, травка, похожая на мелкую, меленькую осочку, а к самому краю скального плитняка разрослась серебристо-голубая метельчатая горная полынка и между ней небольшие кустики мордовника… мы, не договариваемся, враз притихнем и сколько-то времени молчим, каждый о своём, но – вместе…придут другие дни и на прежние впечатления будут наслаиваться новые, будут меняться, будут обогащаться знания о мире и отношение к нему; останется ли такой момент, волнительный, сильно переживательный момент соборности, духовного единения человеков и природы, будет ли он опорой, стержнем, будет ли он главенствующим в жизни…

на маленьких торцевых липовых срезах написал несколько миниатюр нашего чудного осеннего миньярского местечка;
хорошие миниатюры получились, в них почти все сказал  и так сказал, как хотел…
прошли дни, благо – осталось…

***
на Толстого очень много писал стогов; сильно они меня занимали;
стога как душевный, сердечный труд человека и природы…
мне и сейчас покос, миньярский покос, как недостижимая эдемская жизнь,
как счастье, запах, душный, пыльный, пряный запах скошенных трав, палящее солнце, тележный запах дёгтя, скрип телеги, фырканье Орлика, костёр, чаепитие и рассудительные мужичье разговоры; говор косы, скошенные ряды, вечернее солнце, дым костра; золотистое утро;

как всегда, как все: редко когда удаётся осознать значимость настоящего; все мы живём в завтра; завтра будет лучше;
а пройдёт сегодняшнее и понимаешь, что лучшее – осталось там, во вчера…
покос как одна из вершин бытия, лада-гармонии человека и природы…
миньярский покос как реквием уходящему…
пишу стога…

спрошу себя: кто я?
крестьянин…не по физическому состоянию, по нутру, по мировоззрению…

***
как в графике, в живописи, так и в прозе записки и наброски объединяю в листья-записки, в альбомы; при всей кажущейся случайности они есть звенья мыслей и дней, они есть цельность впечатления;

поэтические воззрения славян на природу: всё – живое;
у человека, связанного с природой. эмоциональная жизнь богаче и ярче, чем у того, кто этого лишён,
а закладывается это всё и через наследственность и в детстве:
в лес надо ходить ни за чем и просто так…

что и как тебе рассказать, если ты не видел, как расцветает папоротник…


давай поговорим…
давай поговорим о манящей таинственности звёздного неба,
о капле воды,
о цивилизационных и культурных проблемах,
о человеческом бытии;
давай поговорим о человеках и птицах, о садах и океанах,
давай поговорим…
что значит – быть?...

сновидения – тоже реальность; вполне реальность для спящего и странные видения для того, кто не спит…

***
детский рисунок – эмоциональный отклик на увиденное, пережитое. переживаемое; детский рисунок – запечатленное эмоциональное переживание; запечатление как таковое; сходство менее важно или совсем не важно; есть некая знаковая предметность или правильнее, -   междометие; ребёнок – он по-другому ещё не может и не умеет, а взрослый уже не может; а вернуться взрослому туда, в тот мир, - жаждется, нет, не превратиться в ребёнка и вновь переживать все горести-печали, восторги и восхищения, а именно – вернуться; вернуться таким, каким стал, но в тот мир…

чтобы глаз «не замыливался», надо взглянуть на мир остранённо, сделать мир странным, - вот это и будет правильное зрение…

странник по дороге по вселенной; хлебушко – от звёзд, вода – галактические потоки, соль – межзвёздная пыль;
и торопиться никуда не надо, и дорога никогда не кончится…

Поль Гоген: «Ты всегда можешь найти утешение в примитиве»;
а что там, в примитиве? незамутнённая мастерством чистая радость, чистое переживание, искренняя безыскусность…

творчество как вочеловечивание, как созидание человека в человеке…
космизм – сотворчество человека и космоса…

буддисты правы в том, что весь мир – иллюзия;
иллюзия, потому что всё – преходящее;
дхармы зацепились, слились и – разлетелись…что мы помним?
усилия наши тщетны, и бытие всего человечества – всего лишь мгновение, которое  меньше планковского времени…

актуальное искусство ( современное, сегодняшнее, постмодернистское или как там ещё) очень схоже с детским творчеством: та же игра, те же потешки и громадная жажда, потребность в одобрении и поддержке окружающих:  посмотрите я какой! посмотрите! это – игра; потребность в общении; я – есть, а кто услышит? это и реакция на беличье колесо  жизни, на прямолинейность и вычерченность жизни: не хочу быть со всеми и в одной колее; но эта позиция приводит к тому, что колея-то остаётся, только слегка фасад приукрашен; большинство стремится быть не как все, чуточку  вылезти вперёд, или чуточку а то и больше – в сторону; ну вот колея и готова; в ней все, то есть абсолютное большинство, которые не хотят быть как все; то есть  опять «всехная» колея, которые не хотят быть как все…
что делать? да просто жить…

резьба, скульптура малых форм, лес, сад – поклонение Мировому Древу, как древнему символу вселенной, как символической космической структуре;
резьба, как и иное человечное деяние, - общение с природой; диалог;
работа – посредник между миром и человеком;

чайная церемония – это эпопея…

что видишь, как понимаешь (анализ), что чувствуешь, что и как мыслишь (синтез) – такая она разная, живопись; нет одинаковых людей и художники потому разные; что общее? – познание и накопление, и утверждение человечности – духовности, душевности отношения к миру, обретение естественности существования; иное – суета сует и всяческая суета…

что там, за планковскими величинами? совсем другой мир; классический пример закона о переходе количественных изменений в качественные; или как попроще сказать: всё определяет мера…
что же там, за квантовым горизонтом событий; мы, человеки, здесь, где время и пространство, а там может быть совершенно иное…

русский космизм: жизнь в форме светоносных сущностей; такая  форма не только человека, но и для растений и животных, и самой планеты; ведь человечеству, если доживёт, придётся отправиться в дальний путь, чтобы сохранить себя; солнышко наше стареет; так может не надо под себя всё кругом преобразовывать, а преобразовать себя в светоносный эфир да и гуляй себе по вселенной, разгадывай загадки бытия…

представления наши о мире весьма отрывочные и дробные, а мир это цельность, иначе он бы и не существовал;
цельность…а как обрести цельность знания, цельность чувства?
ритм – вот что пронизывает всё и вся; ритм являет себя в мерности, в мере; мера – число; математика не только царица наук, математика – царица всех знаний; любое природное явление, любое произведение искусства – есть поиски ритма; ритмы налагаются, сливаются, образуют новые ритмы, в ритмах нет остановки и повторения, это всегда изменение по отношению к предыдущему; ритм – атрибут, качество бытийности; нет ничего вне ритма…

Бог как высший нравственный принцип, который может реализоваться в деяниях людей; если так, то нет необходимости в поисках доказательства его существования; принять как данность, как аксиому, или не принимать, или оставить как неразрешимую проблему… Бог как смысл бытия человечества, то есть путь, поиск этого смысла…

сад не как средство, а как цель…
переставить акценты…
сад – молитва…

иллюзии и мифы довлеют над нами, правят нами;
но почему и зачем мы их сами творим?

камертон всего и вся – человечность; не антропоцентризм, а человечность как высшая степень любви ко всему существующему, как осознание, что и малая былинка и жучок-паучок, и листок на ветру, то же своего рода – человеки…

костёр как ритуал, как созерцание…

ау! человек одинок во вселенной, очень одинок; где-то на задворках вселенной встретишь земное, вот радость так радость;
а что же так далеко? научиться бы здесь, на земле беречь друг друга…

бессмертие; а тяготы бессмертия?
потеря индивидуальности, потеря личности; человек в земной жизни может поменяться (и психологически тоже) до неузнаваемости; а уже если в запасе пара-тройка тысячелетий, то что же будет с личностью? переход в другое состояние, но это будет уже иное существо;
а потом могут наступить элементарная пресыщенность, усталость;
да, это всё о человеке естественном, не киборге,
а если человек за-ради бессмертия поступится частью своей сущности, то это будет уже не человек, и мне с ним не по пути…
впрочем, ни моё мнение, ни моё существование ничего не значат в этом мире…

очень трудное занятие – учиться слушать и слышать друг друга…

жили-были…особенно по окраинам пройти – жили-были, как будто и не были…

звёздное небо;
мечтается: собрать котомочку, подожок в руку и от звезды к звезде шагать…
может быть вселенная есть живой разумный организм…
мир –майя, творчестве –пробуждение…

листья быстротечной жизни…

мама, уже в годах, часто говорила:
жизнь с одного краешка такая долгая, а с другого – такая короткая, короче и не найдёшь…

прекрасное; чувство сопричастности к прекрасному бытию в природе и искусстве – возвышает, высветляет, облагораживает…
морские волны, водопад, бабочка, яблони в цвету…
а лягушка? симпатичная и очень…

и зачем бессмертие? свою жизнь разумно бы прожить…

камень думает? а как же! сколько на нём отпечатков, погод и непогод, жары и холода, ветра и тиши, вёсен и осеней – всё отпечаталось; всё камень помнит;

через созерцание – постижение; интуитивное осознание взаимосвязи всего и вся… как выразить то,  для чего нет слов …


Поль Гоген: «Единственный способ стать Богом – это поступать как он, творить.»

творчество как потребность общения; да, жажда разделить своё чувство-мысль с близким тебе по духу человеком…
признание как понимание, тебя услышали; но очень часто это оказывается иллюзией; пристрастия вспыхивают и быстро гаснут…

история водочной России, тоже своего рода эпопея; сколько человеческих судеб сгубила водка…

поэзия, это когда слова теряют своё значение, это создание иной реальности, в которой нет ничего определённого, и всё в дымке;
поэзия – музыка, мелодия, ритм, интонация, дыхание;

дубовый столбик вкапываю, траву кошу, ношу воду в баню, камни вожу – размышляю…

самое совершенное, духовная вершина человечества – «Троица» Андрея Рублёва;
самое задушевное произведение живописи: Григорий Сорока «Рыбаки»;
живописное произведение, как и всякое другое: чем богаче ассоциации, тем полнокровнее образ, чем выразительнее, тем более она «заразительна»;
художественность и в том, чтобы в наиболее полной мере, в наиболее совершенной форме отвечать надеждам и чаяниям человеческого сердца;

творчество – молитва, признание в любви;

сюжет для фантастического рассказа:
инопланетяне, такие развитые, никакими руками не достать, на Землю прибыли;
человеки в ужасе:
вы что, нас завоевать хотите?
а зачем? малость подождём, вы сами себя изведёте;

русский хлеб…

дерева, в них уже всё есть…
руками только услышать…
домовые, лешие, кикиморы и прочая всякая лесная братия и живность,
красотой не блещут, а изяществом тем более;
грубоватые-диковатые, головастые, носатые, губастые, рукастые,
и очень добродушные, весьма, сверх всего…
мне с ними весело беседовать…
они в доме – на книжных полках, на подоконниках, на полу, на столиках в уголочках, на балконе их целое семейство…

во дни тягостных сомнений и упадка физических и душевных сил похвалюсь самому себе, лелею своё тщеславие:
где она, моя лесная братия? при отсутствии большого интереса и спроса, всё же разошлись мои работы по миру:  Челябинск и Челябинская область, Екатеринбург, Тобольск, Тюмень, Владивосток, Уфа, Москва, Германия, Словакия, Израиль, Италия, Америка…
из деревянной скульптуры что-то за деньги ушло, но ещё больше  раздарил:
знакомым, на память, в МВЦ города  Аши, в краеведческий музей города Миньяра, в краеведческий музей Челябинска, на кафедру русского языка в ЧГПИ, в Областной Центр народного творчества, в Копейск, во Дворец
детского творчества(бывший Дворец пионеров)…
а когда совсем уже невмоготу, вверну при разговоре с кем-нибудь, что про меня в пяти энциклопедиях написано (что соответствует действительности),
но глупо и смешно этим хвалиться…
ещё глупее стараться  всегда быть умным…

на Дубовой горке работы полно; всякого хлама набралось, надо перепилить, переколоть, сложить, «вечный забор» поправить, белить, красить, поливать…
жара сильно донимает и бесчисленность слепней;
дни на убыль, жара спала, а работ домашних добавилось…

не стало бабушки…

первый снег…сколько в нём пронзительной, насквозь сердца, печали;
в Широкий дол ходил, всю неделю лист за листом писал гуаши-элегии...

снега, морозы, оттепели, весна, расцветшее, растущее, урожай, уборка,
осенние задумчивые дни…
гуаши, рисунки и постоянный вопрос – мой путь? 

перешёл работать в общеобразовательную школу; это – отдельная большая история…

дождь и тепло, желтеют леса-горы;
были дожди, но вот уже три-четыре денька по утрам холодно, а днём тепло и тихо, дымка, трепетная мягкость;
осень, которую пить и пить. и не напиться…в голубой дымке, необыкновенно  бережно, чуть касаясь – тихое звенящее…
дожди, сырые облака, мокрые крыши, Липовая  - нагая и размывчатых дождях…
моросящий дождь,
выпал снег – скромный, чуть прикрыл листву и травы…
Липовая – тёмная, почти чёрная с глубокими синими тонами,
на берегу и в сквере – всплески жёлтого, обсыпанного серо-голубой капелью;
белый сад, листья ещё не облетели;
особенно выделяются вишни  изжелта-оранжевые и густо-красные, почти малиновые,
и снова снега, снега, снега…
в Широкий дол…
поднялся в гору,
тишина – живая;
небо – серое, снег – белый…

девяностые годы…
боль, печаль, листья, гуаши – наверно, ни к чему;
сытость и довольство и без этого;
чем жить?
неужели, что сейчас выливается в СМИ, - весь смысл смыслов,
итог всех человеческих исканий;
или я здесь, в захолустье, просто растерялся…
поговорить, с кем поговорить, с кем разделить свои мучительные размышления;
насмешка и самодовольство, одиночество и поиски смыслов…

предновогоднее утро;
мои спят, а я собираюсь в Широкий дол за родниковой водой;
вечером отеплило, снег большими хлопьями падал, лениво, сонно, нехотя;
сегодня – бесснежно;
вчера уже ночью, за полночь, небо вдруг сильно посветлело на северо-западе, а на юго-востоке – желтоватый рассеянный свет сквозь ватные облака…
сумерки вчера – кобальт синий – всего несколько минуть и – темнеет…

перечитываю Стивенсона «Четыре года на Самоа»;
да, куда удалиться, хотя бы на время от всякой чертовщины современного жития…
перечитываю Гофмана: «Золотой горшок», «Крошка Цахес», «Повелитель блох» - как это поразительно: под флёром серой суеты – волшебство истины…

в Широком долу ручьи бурливые, пенистые, мощные, белые, мутные, серо-зелёные…
птицы поют в сером небе, звонко поют; огарышек солнца пробивается сквозь тучи…

поэзия, стихи…есть высокая поэзия, её не так уж и много, а может быть даже и мало, или совсем ничего; а остальную куда девать? да никуда, сама собой пропадёт; после «золотого века» русской литературы, после Блока и Есенина, после Высоцкого браться за стихи – может быть более полезным чем-нибудь заняться?
а настроения-чувства на мелодической основе сами по себе в голове роятся,
надо их куда-то деть – в белые листья…
освобождение, иначе не снести бы груз…
да, кое-что, немного, выкладываю на всеобщее обозрение, но стараюсь не надоедать, никого своим «творечеством» не мучаю, особенно родных, которые знают: что-то пишу, а что – не важно; важное мы «вручную» обговариваем; да, бывает, что и хочется доброе душевное слово услышать;
что-то получится сказать: душевный подъём и доброе волнение – радость!
а в целом – письма в никуда…
рифмы, строчки всё время в голове; записная книжка – в нагрудном кармане,
мелькнувшее – записываю; таких записок набросков набирается много и много; а потом сажусь за стол и в тихой тишине привожу их в порядок;
сколько-то – а можно и больше – но хотя бы часть волнительностей-переживаний переложить в белые листья;
вот за более чем тридцать лет и набралось их много-много;
неявность образа, неточность слова,
ритм-настрой, тембр-интонация – в этом суть, рифма как таковая мало что значит; в поэзии слова «туманятся», теряют свой затасканный и видимый облик; если такое получилось – значит есть и поэзия, значит к несказанному подошёл;
поэзия, когда за словом, - иное…
один из «моих» поэтов – Рубцов:
тихая моя родина…

***
дни весенние, дни солнечные. снег в городе грязный и дороги в буйных ручьях; на Дубовую ходил, рубил срезки; всё это хорошо, а вот в школе – тяжко…

6 июня; заморозки ударили, все наши помидоры пропали, и перцы, и картошку; картошка отойдёт, а перцы – напрочь; жалко…

ноябрь; ездил в Точильный, закрыл грядки с морковью на зиму, ошкурил несколько жердей-прожилин, закрыл окно в бане на зиму и во фронтоне дверку; забрал свёклу; поехал обратно – снег закружил, заметелил;
дома вырезал точильненских мужичков и бабушек;

7 ноября, суббота; обычный день; по радио язвят насчёт Октября и пытаются доказать, как всё было плохо, как будто сейчас – каждодневное улучшение…

были у мамы на Дне рождения; мама, как всегда, накрыла праздничный стол,
наготовила всего; получается, что у мамы День рождения, мы – празднуем, а у мамы хлопоты; немного Галина с Людмилой помогали;
горбуша запеченная, голубцы, пельмени и бульон к нему вкуснейший, курица, мясо с грибами, пироги, два торта – Галина испекла, приправы всякие, компоты и чаи;
пап сокрушался, что песен не поём; так в детстве надо было не отправлять спать, а рядом с собой сажать, вот бы и подпевали; шучу, конечно; да, что-то мы не певучие, танцы-пляски – пожалуйста, а вот петь – в лесу пою или на велосипеде еду; всё же наш «репертуар» и песни родителей – разнятся…надо песни учить…

снег как добрые лапы пушистые, мелодия тишайшая и самая задушевная;
добрая душа, добрые слова…
снег – утешает…

Борис Григорьевич теперь начальник управления культурой; зашёл нам  в школу, предложил на площади лепить к Новому году снежный городок;
условия подходящие: на месяц от работы в школе освобождают с сохранением заработной платы, водой и снегом для лепки обеспечат, подручных дадут, спецодежду тоже и заплатят – хорошо;
и сомнительно и завлекательно, соблазн – попробовать и от уроков отдохнуть; и денежки нужны – вся наша семейка поизносилась, одёжка поистрепалась; Борис Григорьевич – человек слова, как сказал, так и будет, ему верить можно;
поговорил ещё с Володей Харжавиным, тоже самодеятельным художником,
чтобы вдвоём сотворить такое, чего в Аше никогда не было;
Володя согласился, его т с метзавода от работы освободили;
начали мы с первого декабря;
снега нет; снег нам на камазах завозят; воду подключили; погода теплая, около нуля градусов; надо начинать; набросок я сделал, но больше полагались, как бог на душу положит, как пойдёт; условились, что для ребятишек надо больше самых разных горок сделать и всяких игровых площадок, чтобы было где покувыркаться и полазать – вспомнили своё детство, что нам тогда нравилось; начали с лабиринта-дракона; вход в виде пасти и потом всякие извилистости и переходы; лепить – одно удовольствие; это не то, что с деревом; снегом лепить, из снега лепить – и быстро, и чего душа пожелает;
снег и завозили, и  снегопады пришли, морозов весь месяц сильных не было, только уже в конце декабря – под тридцать; всё у нам получалось и работали мы с утра до вечера без всяких выходных; был задор и энтузиазм, хотелось сделать как можно лучше; сильно вымотались, но – сделали;
было с кем соревноваться и куда стремиться: в Миньяре такие мастера работали во главе с Мызгиным; такие у них каждый Новый год снежные городки; хотелось сделать не хуже; лепили и коней крылатых в рельефе, и богатырей – снежные горы Урала,  и сов, и бабу-ягу, и Кощея и всякое такое;
а у входа – охранителей – львов-грифонов, монументальных; около двух метров в высоту и более четырёх в длину, да ещё их раскрасили;
и, конечно, «настоящих», то есть больших, соразмерных новогодней ёлке Деда Мороза и Снегурочку; хорошо сделали и народ дивовался и для ребят – праздник; после нас никто больше такой городок не лепил, больше такого не было; в последние годы Саша Романюк, преподаватель из миньярской художественной школы, изо льда украшения и фигуры вырезает новогодние,
очень у него толково и быстро получается, и с каждым разом всё интереснее;
но платят – немного – потому и фигур – немного;
наверное, сейчас из снега и не лепят; технология простая, но возни – много;
снег, вода горячая, ОЗК (общевойсковой защитный костюм), тёплая одежда – фуфайка, штаны-ватники и валенки крепкие; хоть и в ОЗК, а к вечеру фуфайка – мокрая и валенки, всё равно вода попадает, - мокрые; надо всё за ночь высушить, а с утра – по новой;
подручные снега накидали, а лепить пробовали сначала в перчатках – никуда не годиться, поэтому лепить, отделывать детали приходится голыми руками;
вода горячая, а со снегом смешаешь – ледяная, если мороз до десяти градусов,  лепить – одно удовольствие, а если под двадцать, руки быстро коченеют, а дни идут, Новый год приближается, работу нельзя останавливать;
заплатили нам хорошо, я таких денег никогда в руках не держал; поехали в Уфу, купили девчонкам и Людмиле шубы, накупили кое-какие бытовые предметы и нужности,  накупили фруктов, мяса и всякой другой вкусной еды; а я – дождался-таки; когда домой денежки принёс, разделили по стопочкам на общесемейные расходы и каждому; я свою долю сразу в карман и в книжный магазин; там ещё с начала декабря целую серию «фэнтези» привезли; всё переживал, как бы не раскупили; Галина, продавец-кассир, предлагала даже мне книги в долг, но в долг мы никогда не жили и не занимали, это не по нам; дождался – пошагал-полетел в книжный магазин и фэнтези, книг двадцать, целую пачку набрал;
хотя и на бумаге не очень хорошего качества, но оформлены книги были прекрасно: в суперобложке, с добротным рисунком, с картами фантазийных стран, расположенных на форзаце; оформленный рисунком титульный лист, орнаменты и заставки к главам; и самое главное – я до этого о таком жанре и слыхом не слыхивал; да, Толкиена, мы с Людмилой уже прочитали, но было даже и невдомёк, что существует по сути целая вселенная сказок для взрослых; конечно, как и везде, там много макулатуры, много примитивного,
но и интересного и увлекательного тоже много; открыл для себя имена: Фриц Лейбер, Пирс Энтони, Майкл Муркок, Андре Нортон;
конечно, такая литература где-то на грани литературы и псевдо, но какова фантазия! купил и несколько альбомов по искусству;
а мы с Володей говорили: нам бы такую работу да на всю жизнь!

скоро весна; небо вызвончается, вечерние зори напоены влагой и ароматом тающего снега, ветви яблонь истончились, хрупкие в леденистой игольчатой корочке, утром морозы за двадцать, а днём уже и ручейки…
цены начала девяностых: банка сгущенного молока – 170 рублей, десяток яиц – 150;

весенние каникулы; ходил в Широкий дол, собирал шишки, веточки ольхи в букет; поставить в воду – расцветут, распустят серёжки;
ездили в Точильный вдвоём, девчонки дома хозяйничали;
день был солнечный, немного в облаках; снег убирал с крыши, Людмила печку в избушке топила, мыла и перемывала всё; тает; хотели даже баньку истопить в эту субботу, да погода нам не улыбнулась…

в школе – фестиваль; оформлял выставку детских рисунков; целый день ушёл на оформление; сам праздник – часа на полтора; пришли, посмотрели и ушли, а я на что рассчитывал?

***
лето облаков; август, тысяча девятьсот девяносто третий год;
летние дни на исходе, устали…в огороде убрали лук с грядок, а лук с грядок уберёшь, то будто кто-то тронет в душе струнку: вот и лето кончается и видны в лесах предвестники иных дней: ветка липы в жёлтых листьях, на черёмухе знаками-символами красновато-коричневые листья; ветер прикоснётся – упали листья на высохшую, покрытую пыльным налётом, траву;
в лугах притулились у молоденького ольховника копны, а в центре луга большого – стог, который на солнце уже сильно выцвел;
облака разойдутся – в небе звон – прозрачный, высокий…август…

по утру туманы соберутся в долах и ущельях, а потом ползут в горы…тает…
ветер раздёргает туман в клочья, выбросит лучи солнца, и оно, ещё только пробудившиеся, пройдётся золотистым светом по краям лохматых белых снов, а дома, сады и дороги ещё сырые, холодные, в застени;
только там, над горами – золотистый цвет…

лохматые и клочковатые облака,
ветер играется листьями клёна…

ранним утром, когда, наконец, все угомонятся, когда в туманах и росах не слышны шаги, когда ещё многое в сне, когда ещё не задышали ядовитыми парами чудовища-авто, по молчаливым улицам и переулкам через переезд
железной дороги – на Лысые горы, на Казарменный гребень…
тропинка вверх манит, а склон горы в пахучих травах, напоенных солнцем…
цветут фиалки-колокольчики, добрые листочки горной полынки, узорчатые, матово-зелёные, касаются рук и что-то шепчут; что?...
а внизу, в тумане – улицы, не просматриваются дома и деревья, и Липовой горы не видно – белая тишина, молочная вода;
склон горы – известняковые остовы прошедших дней, могучие каменные глыбы, источённые ветрами и водами – являются. проступают всё явственней, и вдруг нависнут; ладони прижать к очень древнему, мудрому – слушать…

середина августа, а картофельная ботва уже пожухла; сначала сохнут, становятся коричневыми листья и превращаются в труху, а потом высыхает и стебель; и на лук такая же напасть; ему бы ещё расти, но уже в конце июля перья лука посохли и легли; может и ладно, что не знаем, отчего; на еду наберём; хотя такая картина наводит на грустные размышления; а помидоры, наверное, и не попробуем: собрали много, но уже на корню начинают чернеть; и лежат – чернеют; столько всего люди наворочали, что и пища становится ядом; и растения болеют, и животные, и человеки…

всё повторяющееся – неповторимое; вот цветок расцветёт; сколько раз ты же это видел, и помнишь, а расцветёт – и в первый раз вдохнул, увидел…

лето – палящее солнце или всё мокнущее в дождях; мошка, мухи да комары, пыль и работы через край; трудишься в жаркий день, весь липкий. пот застилает глаза, слепни вьются кругами, а кусают стаей; работе конца-краю не видно; разогнёшься, чтобы передохнуть, смахнёшь пыль-пот с лица, оглянешься: мило как, дорого как всё, что слышишь и чувствуешь каждой клеточкой своего тела; густая насыщенная зелень лесов мощно лепит хребты ближних гор, а дальше – в синем мареве – волны; под горой, в зарослях ольхи река с прозрачной и холодной водой; и сил уже нет работать, а окупнёшься, на мгновение зажмёт сердце, и весь как будто окаменеешь. выскочишь на берег – в живой воде искупался, можно опять ворочать работу; небо голубое-звонкое с расплывчатыми тающими облаками, и кузнечики молоточками стучат…

власть…кто её избирает, выбирает, назначает? только не мы, люди, живущие на земле; какими-то тайными ходами и тропами. помимо нас, из каких-то бредовых миров приходят к нам нелюди в человечьем обличье и всё за нас хотят решить, указуют нам, где наше счастье, что есть наши цели; невесть откуда возникают политические деляги и их прислужники, хамливые и самодовольные, высокомерные; и вся эта нечисть вещает нам с ТВ, радио, газетных полос, какие мы есть недотыкомки, какие мы есть ограниченные. куда и на кого нам надо молиться; они, не умеющие изготовить простого черенка для лопаты,  поучают нас, людей, живущих на земле…
власть, такую, я не выбирал…

а мы, люди земли, - разные; это в толпе и на каких-нибудь массовых столпотворениях все лица на одно лицо, а я еду по Точильному на велосипеде – дома – разные, и палисадники у домов – нет двух одинаковых; люди – похожие, а всё ж таки разные; у кого дрова не колоты, у кого печаль, а кто на покос пошёл, да и косит как все да по-своему;
и лица, и одежда, и образ жизни, и мысли, и душа, где же одинаковые…

ночной ветер тёплый да ласковый, поиграет тюлем, пройдётся по комнате и опять перебирает листья клёна да гонит за Липовую гору облака…

погода всякая и неустойчивая, и всё лето плыли над горами облака; то росли белые огромные горы, то огромные покрывала пепельно-серых закрывали полнеба  и в их водах плыли светло-фиолетовые тучи, то где-то высоко-высоко снежные птицы прочерчивали небеса и оставляли свои перья, которые в лучах вечернего солнца становились туманно-жемчужными, то мчались тучи, лохмотья рваные, гудел ветер в рваных парусах, то медленно плыли снежные вершины, ослепительно белого цвета, что казалось и глазам верить невозможно…
жить – трудно, но когда видишь плывущие облака, когда засыпаешь и знаешь, что и завтра – облака в небе - мир таинственный, недоступный и человечный – легче;
пронзи их на самолёте, пройди сквозь них в горах – нет, не поймёшь их очарование; только так – смотреть и слушать; их движение, их плавный ход и текучий ход завораживает; они плывут и раскрывают другие миры…

недвижно облако над лесом, медленно плывёт огромная белая скала, и так хочется найти к ней тропинку, побродить, полазать по её уступам-выступам, поставить там маленькую избушку да и жить тысячелетия…

сладкое житьё – сахарное житьё, только где он, сахар? жизнь обыденная давно уже приучила, что надо всё заготавливать впрок; вот и тянут люди мешки в квартиры-соты, и у иных не дом, а кладовка; и чего там только нет;
соседка попросила помочь мешок сахара довезти; дают на метзаводе по сходной цене только своим, а соседка пенсинерка, на пенсию ушла с метзавода; иду по улице с велосипедом, духота, пыль, люди навстречу все усталые; у магазина маленький водоворот, но тихий; многие сидят на своих мешках, многие ждут; в самом магазине – «выдаваловке» - мешки мелькают, гомон; пенсионеры, старики да старушки; радость? конечно, радость; вот теперь и с сахаром, жить можно;
 сладкое житьё…

тычут Западом: у них так, а у нас совсем наоборот; до того надоело, что тошнит, что уже хочется абы как, но только не так, как у них; ну что они, святые? идеал для подражания? почему   нас так активно увещевают – мы должны следовать им? в чём следовать? по-детски получается: у них ходят ногами, а у нас ходят на голове; есть хорошее и доброе, но сколько яда льётся на нашу иссохшую землю; а ведь всходы – не сегодня и даже не завтра;
в гору идти, совершенствовать себя, - тяжко, а под гору – легко; сорняки растут сами по себе, и сколько труда надо, чтобы вырастить цветок;
вроде просто, но самое простое и оказывается самым сложным;
почему-то находится много таких, для которых очень важно доказать, что чёрное –это белое; люди сами творят Добро и Зло, никто ими не правит;
это мы, люди, призываем силы, с которыми потом не можем справиться;
и в каждом новом поколении это повторяется вновь и вновь…

простое всегда очень сложно, а сложное, там, в глубине, оказывается очень простым…
понять, объять вселенную в одном дыхании, но для этого надо учиться дышать всю жизнь и во всю силу…

утро, приехал на автобусе в Миньяр, с площади пошёл по дороге на пруд, над городом были слоистые облака, а пруд – в тумане; и противоположный берег, и церковь, и Романова гора – чуть проступали и опять таяли;
было тихо, так тихо, как бывает у большой воды ранним туманным утром, только тихо выплёскивали вёсла: кто-то правил к берегу на лодке; не надо никуда спешить за тридевять земель, вот только здесь замереть, и меня нет, я сам – вода-туман…

бродил по улочкам, что у самой горы; дома уступами и в особинку: вот дом старинный, большой, с чёрными брёвнами на высоком каменном белёном фундаменте; а ворота – солнечные: солнечные знаки-розетки, старые. но крепкие; такие в деревнях старики бывают: прокалённые солнцем, худощавые, крепкие и жилистые;
в старом Миньяре дома ставили на высокий фундамент – смотрятся они весело и вокруг огляд просторный; вот ещё такой дом с голубыми наличниками, а стёкол будто и нет, так чисто вымыты; на подоконниках – цветы - герань, белая и красная; белейшие с голубизной занавески; сам домик такой уютный, ухоженный, зайти бы чайку попить, да жаль, у двора нет никого и в дом никто не приглашает; в палисаднике цветут флоксы и георгины; по улице ручей бежит-журчит, чистый, такой же ухоженный; огороды в гору лезут, за горушкой солнце встаёт, золотом обвесило верхушки елей, я по улочке дальше иду…

что же так болит, когда приезжаю в Миньяр? так бы вот и ходил по улицам-улочкам, да босиком по тропинке, по которой ходили на картошку;
сосны с вершинкам-колокольчиками те же, что и тридцать лет назад, и тропинка та же: Первый Каменный дол, Второй Каменный, Третий…
помню, помню, как пахло липой цветущей, помню родник и старую разбитую дорогу в больших колеях-каменьях;
где то слово, цветок, мгновение, место – найду, скажу, увижу – и возвратится ушедшее; а там, где старый мост, мост строят новый, он совеем чужой и бетонный; рядом с ним совсем уж старенький, совсем уж плохонький, но такой родной, и к нему – истомлённая тропинка…

день тает, и растаяли облака, цветы закаты покойны и умиротворённы; Липовая в фиолетовых и синих тенях, а купол неба – чистый – летит куда-то в бездну,  - и взглядом не достанешь…

в белом читай письмена…
читай – ненаписанное…

было жарко, душно, солнце пекло и жгло, а теперь – август:
холодные росы и холодные ночи; облака не плывут, а замерли гад горами…
слышишь что-то осеннее, непередаваемое словами-знаками, чувство успокоенности-тишины, осенней тишины, которая тронет за локоть и говорит: слушай…

в Точильном ночуем…
работы много, и всё лето мечтали, что выберем день, делать ничего не будем, а станем топить баньку да распивать чаи…
но ничего не делать мы не привыкли, пока банька топится, что-то можно и поработать;
потрудились – и в баньку;
паримся, купаемся в реке, опять паримся, пьём чай;
хорош веник дубовый, пахнет в бане травами и горячим прокопченным деревом – после бани хорошо сидеть на крылечке, смотреть на розовые облака за горой и слушать стрёкот кузнечиков…то и радость…

в реке окунуться…в баньке попариться…
радость высокая, одухотворённая;
чист душой и телом, невозможно быть недобрым и корыстным, суетливым;
просто и буднично – окунуться в реке, в бане париться – но – священнодействие, очищение;
корку снимаешь, искусственную плёнку снимаешь, смываешь с себя, ты открыт, и, омытый, жадно впитываешь в себя мягких пастельных тонов вечернюю зарю и первых звёзд огоньки, и чуть слышимый шелест воды речной, и запах левкоев, и тепло нагретых за день камней…
после бани, после реки легко телу и душе, дышится и всем собой слышишь много…

в облаках и лесах – осень;
слоистые нависли над Липовой горой,
а по её склонам вверх ползёт туман;
ночью шёл дождь, и утро пахнет сыростью…

цвели ирисы в Точильном…
в этом году они хорошо разрослись;
ухаживали, как за малыми детьми,
подкармливали, рыхлили, солнышка и тепла им хватало;
цвели так, как давным-давно в Миньяре;
даже и не верится, что такое может рождать земля, -
такие божественные цветы,
такое ажурное строение, такой аромат…

у избушки рядом с каменной дорожкой цвели ирисы…
иберис белый – белый снег у дорожки,
выложенной речными камнями;
а за белым снегом жёлтые и оранжевые огоньки ноготков;
у ноготков запах пряный, терпкий,
а иберис пахнет снегом…

выкошенные луга в августе похожи на луга весенние:
в свежей зелени, мягкой и чуть влажной,
и только тёмно-жёлтые охристые стога – осенние…

или привычка, или на самом деле соответствие души человека и места в природе;
это соответствие, эту созвучность, содружественность не высказать словами;
словами её можно только обозначить, а сама эта созвучность, соответствие останется Тайной…
в Точильном всё чудно, но вот тропинка меж двух заборов и трёхствольная ива у реки, где мы берём воду для бани – Тайна…
иду по тропинке и без всяких усилий, само собой, осознанно-неосознанно вглядываюсь, впитываю, вдыхаю голубовато-серебристые потоки ивовых веток-листьев,
старые покорёженные стволы, пепельно-серебристые доски заборов, заросли конского щавеля, мягкая, пружинящая тропинка, блики солнца на текучей воде – Тайна…

цветут левкои…

Людмила с Дашунькой обрабатывают грядки виктории,
Ксюша выпалывает цветы,
я копаю землю под картошку,
вдруг кто-нибудь из нас скажет:
смотрите, облака плывут…

космея, ноготки, васильки, гелихризум, иберис, турецкая гвоздка, душица, зверобой, чистотел, ирисы, левкои, маргаритки, купавки, мальвы, флоксы, колокольчики, амарант, подсолнухи, портулак, ленок, садовые маки, ромашки, бархатцы, незабудки, анютины глазки – точильненские цветы…

облака…такие же, как и двадцать четыре года назад; тогда было первое лето, как мы переехали в Ашу; жили мы в доме у бабушки на Дубовой горке;
лето было долгим, друзей у меня не стало, я мастерил что-то во дворе, помогал бабушке по огороду, а надо мною плыли облака, разнообразные  в своих формах и очертаниях, дымчатые, мягкие и могучие, таинственные стихии…

картошку выкопали, в основном всё убрали, остались морковь, капуста, свёкла; перекопать, подвязать деревья, посадить чеснок…
день ненастный, промозглый, над Липовой и по самой Липовой – туман и моросит дождь…

29 сентября 1993 года; девятый час утра;
по ТВ, по радио и в газетах ельцинские прихвостни одобряют его указ от 21 сентября, когда он разогнал Верховный Совет; дураков и сволочей везде хватает, но тошно и гадко от всей этой моральной и политической беспринципности; впрямую дают взятки, подкупают депутатов, чтобы они покинули Белый дом; не дают слова другой стороне; цель оправдывает средства – во имя, как и в благословенное советское время, светлого будущего; а чем это будущее ближе, тем оно от нас дальше; обличали и обличают прошлые времена, а нынешние – такие же, если не хуже;
весь сентябрь – дожди и мокрый снег; в воскресенье ходил в лес по горушкам
за Аминовским посёлком, по Аминовке прошел улицами старыми; снег – падал, листья, жёлтые, вместе со снегом летели, травка малая под листьями и снегом клонится низ; сегодня выглянуло солнышко, тучки засветились, а я за акварели осенние…

3 ноября 1993 года; воскресенье; 22 час. 40 мин.; по ТВ фильм французский
«Френч Канкан»; в 21 час. 35 мин. фильм прервали и диктор с бегающими глазками и сильно испуганный сообщил, что в связи с вооружённым  нападением на Останкино передачи прекращаются;  и всё; ТВ молчит; показывают рамку; по радио в 22 час, кто-то с середины начал говорить и через две-три минуты замолк; по «Маяку» журналистка сообщила, что льётся кровь, и опять крутят эстраду; больше новостей нет, телевизор молчит;
17 ноября 1993 года; новоявленные победители трубили о победе, сейчас немного притихли, но лгут всё также, всё в том же ключе, нагло и напористо; как всегда, кто наверху, то и прав, а что на самом деле, кого спросить?...
вчера с утра в Точильный, а Людмила с девчонками не успели в обед; приехали в 5; вымылись в бане; вечером ехать – нет автобуса; пошли пешком; около Трёхгранного мужики подобрали, довезли до вокзала; спасибо и здоровья им;
вчера день почти летний, сегодня – похолоднее; небо – в перистых облаках,
летят птицы белоснежные, лес – нагой и прозрачный; берёзки светятся, на липках почки кофейно-розовые, осинки – тонкие, худенькие, покойного серо-зелёного тона;

аттестация в школе; надо готовиться, а у нас руки не доходят;
в городе снег и в горах снег;

получили деньги; закупили продуктов; купил несколько книг; деньги только на еду и на книги – немного; больше ничего не покупаем;
в лист ватмана хотел гуаши писать, серию; эскизы есть, а бумаги нет…

под Новый год – сильные морозы; 31 декабря, как обычно, ходил в лес, в Широкий дол; шёл по городу – ветер с ног сносит;

зарплату ждём, давно уже должны были выплатить, а её днём с огнём не найдёшь…

семинар в музыкалке для работников культуры;
выставку детских работ оформил; рассказал немного о детском творчестве,
о том, в чём ценность детского иозбразительного искусства;
детские рисунки склеил в длинные цветные дорожки, развернул – так солнечно сразу стало – на всех впечатление произвели детские работы;
нам, взрослым, есть куда расти…

***
февраль 1994 года; цены: хлеб белый – 540 руб., сметана, творог за 1000; -
мы такие все богачи… свинина – 2500 за кг, говядина – 3000, какао растворимый – 3500, шоколад – 3500; вот это мы богачи…

скоро женский праздник; ездили в Точильный; Людмила разнесла гостинцы – пирожки и конфеты – нашим соседкам: тёте Фае, тёте Рае, бабушке Нюре;
день радостно-солнечный, облака – пашня небесная, а за пашней бездонно-голубое и звонкое; от снега – ослепительно-белого болят глаза;
лес начинает «зацветать», почки набухают и приобретают различные оттенки от красноватого до сине-зелёного в зависимости от породы деревьев, от того лес в весенней разноцветной дымке; и опять в просветы облаков – голубые колодцы…

точно по народному календарю прилетели грачи; чёрные, важные, о чём-то между собой переговариваются и в снегу что-то клюют…

апрель месяц, деньги полностью выплатили за февраль;
после уроков ходил в Широкий дол, поднялся на Аджигардак; снег на склонах ещё только начинает стаивать; снег рыхлый, шёл и проваливался постоянно, но добрался до оттаявших полянок, только ноги промочил основательно; конечно костерок развёл, берёзовых веточек с почками набрал, по плато бродил; далеко-далеко близлежащий мир оглядывал; за Воробьиными горами – ещё горы и во всю – снежные, друг за другом, ряд в ряд, похожие на болотные заснеженные кочки….

ездили на конкурс работ учащихся, занимающихся в НОУ (научное общество учащихся); Челябинск – грязный, институт – неумытый и неприбранный; на вокзале – беспризорники, какие-то тёмные личности, какие-то призывы, наклейки…

в Точильном снега почти нет, и воды по сравнению с прошлым годом – мало;
посадили редиску, выкопали морковь, что под зиму оставляли; убирали прошлогодний хлам; ходил в лес за берёзовым соком, собрал небольшой букетик хохлаток – чудные цветы;
Людмила в избушке натопила; ели яичницу с салом, пили чай;
в реке вода – шумная, бурливая, охристо-зелёная, на берегу – прошлогодние листья, подснежники и хохлатки; мать-и-мачеха расцвела, скоро листочки выпустит…

ездили в Челябинск, были у Лидии Андреевны и в отделе культуры, потом Людмила поехала в Нагорный, а я к Юрию Матвеевичу;
я плохо понял, а прямо сказать, вообще не понял, что случилось и почему Юра из Дворца пионеров ушёл в железнодорожную школу; Юрий Матвеевич говорит об этом туманно и не мне его расспрашивать; часть работ своих учеников он из Дворца забрал, сложил в мастерской, там теперь ноги некуда поставить; очень хочется, чтобы у Юры дела направились, надеемся все, что – уладится; я несколько работ своих взял с собой, что-то мне без них скучно;

в Точильном; небо удивительно чистое, звонче звонкого, может быть потому, что заводы встали, а зимой северные ветра через день дули;
копал, сажали картошку, всё остальное высадили, остались помидоры;
сильнейше цветут ирисы, цветут тюльпаны, отцвёл горицвет и нарциссы;
ненастно, холодно, а надо бы тепла…

июнь, июль – дожди; а сейчас дня три-четыре сухо, дожди сделали перерыв; ездил на велосипеде в Точильный; дорогу посыпали, ехать плохо – камень на камне, машин много и ещё больше пылищи;
косил, собирал ягоды, огурцы; поспевает красная смородина, ноготки начинают цвести, иберис зацветает;
рисую – цикл, серия – «Тотемы», «Берегини»; раздобыл ватман, душа поёт и пляшет: есть на чём писать;
вечер хорош; наверно, за лето первый настоящий летний вечер;
закат в пастельных мягких сближенный и высветленных тонах, такая гамма покоя, воздух пахнет сырой водой, немного болотистой; травы – чуть слышны; облака высокие, редкие перистые, песчаного оттенка с белыми краешками; лучи солнца скользят по верхушкам берёзок и тополей, а ивы полощут руки-ветви в воде; а за горой – розовое блеклое, Липовая уже в фиолетовых тенях…

из дневниковых записей…
16 августа 1994г. на той неделе хоронили дядю Славу; сначала был дождь, а потом выглянуло солнышко; в пятницу проводили в последний путь тётю Таню Горшкову; вчера был в Миньяре; ходил по лесам-горам; дышал, смотрел; приеду – там живу; прошёл по улице; дом не тот, серый какой-то; я помню его солнечным; в палисаднике нет ничего, а раньше там росли черёмуха, рябина, шиповник; поднялся на скалу, под которой внизу на склоне сажали картошку; вид со скалы – чудный, и на самом местечке светло и просторно; берёзки и мелкая трава, похожая на молоденькую осоку, только она мягкая, не режется, а ласковая; костёр разжёг, испёк картошку; прошёл через дорогу на покос, через лес вышел на Лабутино, спустился в Мокрый дол, ручей там такой своеобычный, по ручью, по дороге вышел на окраину, Чёрную речку; набрал рябины и мха – такой он весь пушистый, мягче мягкого, руку положишь, рука утопает;

21 августа; собрались в путешествие, съездили вчетвером в Миньяр; электричка в 7. 30. утра; туман и холодно, почти заморозки; пошли по верхней тропинке. где сосны с верхушками колокольчиками, а потом по дороге, по которой возили картошку, стали подниматься вверх, а потом в гору направо через лес, вышли на местечко, которое я нашёл, - «наше» местечко»;
всем понравилось; вид открытый, и много разных чудностей; здесь и скальные выступы, сосны по самому краю скал, берёзы, лес дикий, полянка – очень уютная;
конечно, костёр, разогрели всё то, что из дома привезли, пекли картошку, кипятили чай и заваривали горной травой; был сильный туман внизу по долу, а у нас сверху – дали неоглядные; лазали по скалам, собрали богородской травы, перешли по хребту на Пожарную гору; погодка разгулялась, солнышко пригрело, вышли на край, где сосны над скалами; там тоже травка мелкая и мягкая, обувку сняли и босиком долго ходили, собрали горной душицы, - она сильно пахучая, пряная;

полетели листья, в лесах светлеет…

тёплые сухие дни; листья почти облетели, только на берёзках – жёлтые маленькие солнышки; в садах вишни – красно-оранжевые, пылают;
синички в листьях шуршат, что-то ищут;
на Дубовой закопал флягу для хранения овощей; запор сделал на ворота, в огороде хлам прибрал;
дни тихие, а зори вечерние очень душевные;

22 октября; снеги белые пришли; вчера после уроков ездил в Точильный на велосипеде; по белой дороге, снега мели; убрал свёклу, морковь; тетю Нюру проведал; обратно ехать было тяжело – рюкзак с морковью и свёклой, топоры, капуста; доехал;

гуаши писал в а3 почти каждый день, а в воскресенье или в субботу в лист ватмана; напишу, вроде что-то получится, - доволен, день не зря прошёл, можно и другими делами заняться;
темы – язычество и пейзажи родной стороны; что важно в пейзаже – чувство, настроение; пейзаж – поэзия;

1января 1995г. вчера ходил в лес, в Широкий дол, со старым годом прощался; день хмурый, сырой, снег подтаивает, плюс три градуса; сегодня днём ходили к маме с папой; там были Галина с Ольгой и Володей; опять оттепель; тает снег, облака разбежались, уплыли, и приглядывает солнышко, шесть градусов тепла; словно весна и весеннее во всём…

30 марта в субботу ездили вчетвером в Точильный, снег раскидывали и чаёвничали; Людмила с Дашей ходили по бабкам, разносили гостинцы;
сиренево-розовый снег и сиреневые облака…

2 апреля, воскресенье; вчера был в Точильном; с утра приехал – было морозно и немного хмуро; достал из бака, который закопал в огороде, морковь, хорошо сохранилась; затопил баню, затопил печку; за неделю хорошо подтаяло. но снега ещё много; белый-белый, если солнышко, - слепит глаза; проведал бабушку Нюру;
мылся в бане, чай пил;

писал маслом по дереву «Свеча», «Дух дерева», «Старенький старичок»;
купил набор масляных красок; две книги по МХК;

16 апреля, воскресенье;
вчера был в Точильном; возил навоз, развязал смородину и вишню;
открыл копец и перенёс картошку в избушку; ходил в лес за берёзовым соком; ездил на велосипеде;
гуаши весенние;
вечера – сиреневые, алый шар солнца…

25 апреля; приехали из Челябинска, ездили на НОУ; 1 место на искусствоведении; у Юры к 60-летию будет персональная выставка в картинной галерее; мы за него очень рады; в понедельник были у проректора ЧГТУ  Г. Михайлова; он одну нашу книгу – «Авторские считалки» - взял для печати, а одну – показать кому-то из администрации;
весна, травы – большие, цветут одуванчики;

1 мая; цветёт черёмуха, сильно; в Точильном всё пропахло черёмухой, цветут нарциссы; возил навоз, сделал парник и грядку; посадили лук, морковь, цветы; тепло, днём жарко; топили баню; вечер; розовое, пепельно-дымчатое, голубоватое; зелень – свежайшая, цвета чистейшего…

15 мая; 8 мая были у мамы с папой, были Зина с Михаилом; я приносил баян, папа расстраивался, что из военкомата забыли поздравить; Людмила накануне звонила в военкомат, ругалась с ними; принесли медаль и подарок;

11 мая; в субботу – в Точильном; Ксюша около домика корчевала сорняки, я копал землю под картошку; Людмила досадила лук и начала обрабатывать викторию; в воскресенье – в Точильный, с нами поехала Любовь Александровна, наша коллега из начальных классов, собирать подорожник; ненастный день, а к полудню и вовсе дождь разошёлся, но картошку я всё-таки досадил;
зелень в Точильном нежная, молоденькая и тихая;
около избушки цветут ирисы; в белых снегах цветут нарциссы;

27 мая; в Точильном всё посадили; цветёт виктория, взошла ранняя картошка, редиска поспела; ирисы отцветают, цветут тюльпаны; с утра дождливо, но сильно парит, после обеда – солнышко;

время как нечто материальное, абсолютное, отдельное, хотя как такового времени нет, есть изменения, которые мы сравниваем друг с другом, и это называем временем; но есть и ощущение времени как потока воды; многие года и дни ухнули в бездну, как их и не было, а многое – сейчас, рядом, вокруг: Миньяр, улица Толстого, река, звёзды, школа, книги, а мне уже –лучше не считать – много лет;
все мы и каждый из нас проживает одну единственную – свою жизнь;
раньше воспринимал время как циклическое, а сейчас – спираль, линия, круги рассыпались; от этого не по себе…
стареют родители; папа на Дубовой горке, мама ходит туда через день;

зелёная молодая поросль, травы и кустики, мягкая, немного даже пушистая и пахучая – волглостью, парной землёй, холодной свежестью…
Ашинка – прозрачнейшая, во всём – птичьи голоса, пенье и щебетанье;
скорей за кисти и краски…

в этом году поспевает всё очень рано; уже окучил картошку; поспевает виктория, набрали ведро виктории; тёте Нюре за молоко отнесли трёхлитровую банку ягод;
на Дубовой поправлял сени; тумбы под переводами поменял, воду возил для поливки с дальней колонки;
ещё только последняя декада июня, а на Дубовой уже поспевают вишня, малина; начинают цвести помидоры;

июль, начало; в воскресенье ездили в Миньяр, лазали по горам; сегодня вторник – в Точильный; первый огурец сорвали, картошка молоденькая уже неплохая; заменил столбы и звено забора от Олега; купался в реке; пилил дрова;
на днях ездили в Точильном за травой; собрали душицу, зверобой, тысячелистник, кипрей…

август; Даша поступила в пединститут; отметили бутылкой шампанского и сладостями;
июль, август – жара за тридцать градусов; трава в лугах жёлтая, в огородах сушь, взглянешь – осень наступает; солнце палит днём нещадно, а на душе – умиротворение;
ездили в Миньяр на наше местечко на скале среди леса; ели-пили, любовались голубым небом с белоснежными облаками;
просторы; темные ели, желтеющие берёзки…
в Миньяр на велосипеде по нашим местам, на покос, в Завьяловку;
туман, низкие слоистые облака, лохматые;
у пруда, пол скалами собрал полынку;  ручей слушал …

солнце на закате пылающее, жёлто-оранжевое; дымчатое, голубое, серое;
дни – сухие и жаркие; выкопали картошку; вчера убрал семенную и на весеннюю еду в копец; топили баню; сухо, ясно; с понедельника вышли на работу; Дашу проводили в Челябинск;

9 сентября; в Точильном ходил за опятами, набрал рюкзак, затопил баню, посеял люпин; в лесу выкопал рябинки и два дубка, посадил;
дни очень жарке и благодатные; Людмила собирает помидоры, некоторые краснеют на корню, жалко, что часть огурцов и помидоров убрали, - могли бы ещё расти; лес опять зазеленел и трава в рост пошла; свет солнечный – золотистый, блестит, сверкает на листьях; небо – голубая чаша;
в саду цветут бархатцы, амарант, иберис, гелихризум, гофрения сентябрики…

потемнели стога, оранжевые осинки, золотые берёзки…

***
по ТВ убедительно и доказательно призывают голосовать за Ельцина; зарплату не выплатил за март, апрель, май и неизвестно когда заплатят; обещают заплатить отпускные, а у нас отпуск с 1 июня; едим хлеб и картошку: и в саду не очень хорошо всё растёт; после жары – холод, дожди…

тысячу лет бы бродить по лесам…

25 сентября; на улице холодно, плюс 3, плюс 4 градуса, и дома холодно, одеваемся во всё, и в школе холодина; о зарплате за май молчат; по ТВ только и проблем: готовят президента к операции на сердце;
его показывают: в каком-то мало вменяемом состоянии судорожно хватается за власть, а вокруг его кружат стервятники, падальщики и хищники…
лес тихий, листва опадает, неярко, туманно-лохматое небо…

в Точильном мост собрали, хоть и плохонький, но ходить можно;
подвязывал саженцы, посадил чеснок. лука немного: уже и снег на крышах и тропах…

27октября на велосипеде в Миньяр, поднялся по Первому Каменному долу, где берёзы и камни; странное чувство – таинственное и магическое; на пенёк присел – вот мгновение и всё пойму и объемлю весь мир; но нет слов, понятий, образов, чтобы выразить это понимание…

в Широкий дол за водой под вечер; в лесу – сушь и шорох, подмороженная земля, тёмные деревья…

1 декабря. Людмила ходила на базар, купила Ксюше ботиночке за 37000; пишу языческие акварели…

15 декабря; в лес на лыжах, в Широкий дол; дошёл до подножия Аджигардака; снега мало; камни выглядывают, чуть прикрыты; остановился, несколько времени дышал-смотрел; тёмные ели чуть опушенные в снеге и инее, липы и клёны; небо серое; на мгновение словно растворился, соединился с белым снегом и туманным небом. и лесом и только чуть-чуть почти прозрачная стена осталась – как её преодолеть и всё откроется…
по радио и ТВ всё врут и врут, проельцинские программы;
денег за сентябрь, октябрь, ноябрь не выплатили…
сделал две большие акварели «Травяные коты» и «Петух»;
гуашью работать – нет белил; маслом – нет разбавителя;

28 декабря; на улице ниже тридцати, дома – холодина, одеваем всё подряд; зарплату ещё за октябрь не выплатили;
табуретку-сундучок сделал для прихожки; начал домовёнка;

1 января 1997 года; на лыжах на Аджигардак небо синее, берёзы в снегах – причудливые…
по ТВ «Поле чудес»; роскошные призы, денег невпроворот, все довольные и счастливые, а у нас, по Высоцкому, зарплату ещё за октябрь не выплатили, хотя обещали; отапливают чуть-чуть;
Е.Б.Н., как и в прошлом году, обещает, что в этом году всё направится;
на лыжах в лесу: белое, тишайшее, на вершине – ослепительное небо…

одна ложь громоздится на другую; зарплату даже и  не обещают выплатить;
акварель «Ворон»;

папин День рождения; мама экономила, выкраивала, всего наготовила…
не платят с 22 ноября, за октябрь не выплатили детские и методические;
по радио и ТВ – тишь и гладь и божья благодать;
акварель «Чаронда;
Людмила написала заявление в гороно, выбила деньги; покупаем хлеб, свои – картошка, капуста; соль, сахар, муку ещё с осени закупили;

16 февраля; открытый урок «Свеча негасимая»
в марте приедет Даша, надо ей денег на еду и жизнь студенческую; где взять?
мы и так на всём экономим; покупаем, редко, молоко, ещё реже – мясо; растягиваем как можем; в школе работаем не покладая рук с утра до вечера;
ведём в ребятам всякую творческую работу;
надо Даше что-нибудь из одежды, Людмиле и Ксюше; если бы не Марк, и мне ходить не в чем; чашку-плошку не имеем возможности купить; а наверху – на нас глубоко плевать и тащат страну в пропасть;
тошно и тоска, более всего от лжи, от хамства новой власти; когда рвались к вожделенному, кричали о гласности, демократии, социальных гарантиях, а теперь всё похерено и втихаря и в открытую – грабят, грабят и грабят, рвут всё, что можно; в школе все столы и парты требуют ремонта, нет хорошего мела, нет лампочек, нет учебников, в больнице – развал, культура еле теплится; и в тоже время летят десятки миллионов только в районе в дым;

Людмила с Ксюшей ходили на базар; купили семян свёклы, капусты, лука, моркови на точильненские посадки; Людмила утром винегрет сделала, картошка с селёдкой на обед;

10марта;Даша приезжала, заняли у папы с мамой 500 тысяч;
со слезами и скандалом Хамутцких  подписала заявление – выдали 1000000р.
а жить будем на 50тысяч в неделю; покупать хлеб – 38 тысяч, и молоко через день для Ксюши; паста, мыло, чай – надо выкраивать;
на лыжах на Аджигардак; солнечный ослепительный снег, на деревьях – цветы морозные, необъятность, снежные горы, снежные долины…

16 марта; остатки зарплаты за октябрь выплатили; Людмила ходила на базар, купили масло подсолнечное, семена редиски и иссопа, пасту зубную, горбушу; Людмила запекла горбушу в духовке…

30 марта; в Точильном в прошлое воскресенье убрали снег с крыш; в воскресенье Алёша с Маринкой заехали по пути из Германии; Алексей купил «ауди»; приятно из Точильного домой прикатили;
в счёт зарплаты привезли мешок сахара; купили негашёную известь, загасили, слили в банки; будет чем дома белить;
Липовая днём хороша – туманная и дымчатая, охристые ветви тополей и ив…

6 апреля; обещали зарплату за ноябрь, но как всегда обманули;
на балконе вымыл; Людмила вымыла окна;
на 8 км за берёзовым соком; верба цветёт, небо – голубо, берёзки – белые, лес – прозрачный; горы-волны; ехать легко…ехай себе да ехай…
на Дубовой картошкой занимался, от Анны Николаевны принёс; на хранении была;

18 октября;Людмила с Ксюшей сходили на базар, купили мяса – давно не покупали; я пропустил через мясорубку;
по миньярской дороге на 8 км; зашёл в лес;
господи, как там душевно, чудно; ехал обратно, заморосил дождь и туманными стали горы – так всё душевно, и не грустно, а так очень по человечески участливо;
акварель «Волк-оборотень»;


белым-бело и ночь светла;
акварель «Папоротников цвет», «Город», «Древо»;

31 декабря; каждую неделю – на Аджигардак; народу мало ходит, приходится торить лыжню, морозы за тридцать градусов;
на Новый год дали зарплату за ноябрь; мясо закупили домашнего; Даша приехала, помогает Людмиле; пекла хворост; Людмила печёт коржи для торта, пельмени настряпала, салаты готовит, рыбу запечёт;
на прошлой неделе закончили побелку; выбелил, чисто;
таскал во двор, усиленно выбивал одеяла, ковры, Паллас, матрасы; снег пошёл, в снегу всё барахло вывалял; книги все протёр на всех полках для уничтожения пыли;
белили почти месяц, потому что много надо освобождать и передвигать; начали с кухни и туалета; потом туда всё устанавливаем, дальше белим, предварительно все деревяшки и остальное вытаскиваем; в комнате – особо длительная побелка; с книжных полок книги снять, книги протереть и обратно поставить;
хотя и месяц, зато последовательно, тщательно и размеренно; меньше пыли, а убранности больше;

конец января, деньги за декабрь ещё не отдали, перебиваемся;
ходили на родник за водой, маме с папой принесли родниковой воды чай пить;
пишу маслом пейзажи и всякий символизм;

в школе обстановка сволочная; дома кроме картошки. крупы и капусты поесть нечего;
закончил «Святилище»;
деньги за декабрь так и не выдают;
наверху – жирные и самодовольные, пируют, наловчились слова красивые говорить; пришлось занять у родителей  под всю мою декабрьскую зарплату – 600000руб.; муки нет, мясо съели, сало кончилось, картошка – есть;

26 марта 1998 года; зарплату не платят; перебиваемся как можем; настроения никакого;  в феврале художка пригласила участвовать в областной выставке художников-педагогов; ходят слухи, что в Аще к 100-летию города откроют выставочный зал; первая выставка – художников-педагогов из ДХШ; ещё намечается выставка детских работ;

у мамы с папой белили в комнате;
получили приглашение в Москву на чтения имени Вернадского; своих денег на поездку нет, а у гороно другие приоритеты; Шапошникова и директриса обсуждают, но навряд ли нам будет зелёный свет: рылом мы не вышли; мы почему-то всякому начальству образовательному как кость в горле; кого другого бы пригласили, сколько бы шуму было по району, а Бондари своей независимостью очень раздражают и совсем не ко двору, и работу нашу замолчать никак не удаётся…
купили на последние деньги буханку хлеба, надеемся, что заплату за январь выплатят; был у мамы с папой; мама положила домой рыбные консервы и кусок копчёного лосося;
дома не голодаем, но и не сыты; мы-то с Людмилой ладно, а Ксюше расти надо; сходил к родителям, и неудобно, а пришлось рассказать что и как, мама обещала снять деньги с книжки во вторник;
у нас нищета, живём впроголодь, а иные - воруют да ещё гордятся, что так ловко устроились руками разводить: денег нет;

15 апреля ходили с Галиной на Дубовую, картошку вытащил, перебрали;
Даша прислала письмо, что кончились деньги, а мы ей ничего не можем выслать, не через кого передать;
деньги дают частями; отдаём долги родителям, отдаём долги за квартиру, свет;

акварель «Древо. Котлы кипучие».

26 апреля; у мамы побелка закончена; на Дубовой снег в котёл накидал, от дома снег откидал; в пятницу выплатили ещё 200000р. за январь; Людмила купила кое-что, а деньги расходятся, потратила 50000р.;
Людмила пекла пироги с рисом и рыбными консервами, с ягодами и яблочным вареньем;
акварель «Лес. Танец»;

4 мая; в Точильном; Людмила убирала в домике, я открыл копец; домой ради экономии денег шли пешком; вода вровень с дорогой; за Трёхгранным зашли в лес, картошку пекли; домой еле дотащились – дорога-распутица, снег-вода…

4 июня; весна поздняя; самая большая теперь забота – огород; мой старенький велосипед совсем отказал, развалился; ездить на автобусе накладно; каждую копеечку считаем да и надо под расписание подлаживаться;
22 мая я ещё под картошку копал;
по обочинам на дороге снег; сегодня вчетвером приехали; девчонки пололи дорожки, Людмила – вот как поздно – сажала лук;
за февраль и март получили деньги по суду; мороки было; Ольга Петрова, учитель математики,  тихонько подсказала, что надо написать заявление в суд и они сразу выносят решение; дальше бумагу – в банк – и сразу выплатят; только надо всё сделать  тайно и скрытно – на всех не хватит; а мы семья – учительская, нам вообще неоткуда деньги  получить;
пошли в суд, бумагу написали, судья решение вынес, бумагу получили, пошли в банк: двери парадные, как нам тогда казалось, мрамор или под мрамор, позолота или под золото отделка, охранники, тишина, тепло, никто никуда не спешит, всё культурненько и пристойненько, ну и мы тут – нищета, свои денежки выцарапываем; унизительное положение; мы же – честно – работаем,  не часы отрабатываем, работаем творчески, не за страх а за совесть; а здесь на стуле охранник развалился, вату катает, от скуки пухнет;
и зарплата у него не нашенская; а с другой стороны - сидеть сиднем
день-деньской ничем не занятый, сидишь – тупее тупого и ещё больше тупеешь;


30 декабря; со 2 декабря моя персональная выставка и выставка работ моих учеников в выставочном зале; на открытии было много народу, давал открытый урок;…

всё же – почему яблоко падает?;
ярлыки-слова ничего не объясняют; это просто фиксация того, что видишь;
что всем движет? что есть причина всех изменений?
есть закон всемирного тяготения, но что является причиной такого закона?

2 февраля 1999 года; писал работу к аттестации; ездил в Челябинск защищать; был у Юры; он сильно изменился; весь в биокосмосе; нет, я не иронизирую, просто я во многом скептик; мысли Юрия Матвеевича я уважаю, и хотя я и сам – символист, но я такой, земной символист, с крестьянской земной философией: чтобы жить, надо есть, всё остальное – после; а Юрий Матвеевич витает в высших сферах; такое видение – основа его работ; а они – очень глубоки…
Лидия Андреевна – доктор наук, мы за неё очень рады; а она нашими работами педагогическими восхищалась; а так как Лидия Андреевна человек 
науки, здесь для неё нет близких и далёких, все равны, главное – что делаешь, то добрые слова Лидии Андреевны очень для нас важны, понимаем, что это и аванс некий – надо и дальше работать, стараться;

27 марта; третий день НАТО бомбит Югославию;
в Точильном топили печь, Людмила убиралась, проведала тётю Нюру;
я убирал снег;
написал три небольшие работы маслом;

был у мамы с папой; папа чувствует себя плохо, а мама очень устала;
папа ночью спит, а днём то лежит, то встаёт и пытается ходить;

через день через два к маме с папой; папе немного получше и маме легче;
то ли весна поздняя, то ли зима продолжается;

19 апреля; день блеклый, то теплее, то холодно;
в пятницу был на Дубовой; снег в кадушку набросал;
в четверг – в Челябинске, работы забрал с выставки, в пятницу помог Лидии Яковлевне, нашей доброй соседке, вытащить картошку из кессона в гараже, в субботу занёс рамы  балконные в лоджию, будем балкон стеклить, только рамы надо подгонять; рамы Лидия Яковлевна отдала; вчера, в воскресенье, ездил в Точильный, возил навоз; снег тает; прибывает вода в реке;
около ремстройуправления вода уже к конторе подошла и у нас вода в подвале;
дни светлые, лёгкие весенние; на пригорках – подснежники;
сегодня ездил к 8 км за берёзовым соком; день светлый, лёгкий, хотя и облачный; облака – воздушные;

23 марта; возил навоз от Олега; 2000 отдал, ещё в мае обещал 2000 отдать;
тёте Нюре привёз буханку хлеба; здоровье – никакое; болеет, давление, голова кружится, ходит на уколы;
цветёт ольха…
балкон стеклю…
26 мая не стало папы…

с 17 по 20 июня был на Бажовском фестивале;
выехали утром в четверг, 17; к обеду приехали на место; двух нас ашинских мастеров пригласили: Маслова Наталья - вологодское кружево, и я – резьба по дереву, скульптура малых форм;
Маслова, я и Гусенкова Неля Михайловна, директор выставочного зала, жили в гостинице, а отдел культуры в палатках; как-то нас разделили, но Неля Михайловна объяснила, что этот фестиваль посвящён народным мастерам, так что мы – самые главные;;
ночь у костра просидели, слушали песни – пел хор из Верхнего Уфалея; на следующий день работал в городе мастеров, выставлял-продавал свою продукцию, здесь же и вырезал очередного лешего; немного работ продал: леших и домовых и одного монаха, пустынника-отшельника; волновался, переживал, вдруг это никому не нужно; но отнеслись нормально, даже было понимание, что делаю; в гостинице жил с мастером из Южноуральска – плетение из ивы; кое-что показал, подарил пучок лозы и приспособы ддля плетения донышек корзин; дело теперь за мной; погода – сырость и дождь; второй вечер – выступали народные  хоры и танцевальные ансамбли; потом была дискотека, площадка – грязь, подпитые рожи, перегар, веселуха и жизнь бьёт ключом и всё это интересно; на следующий вечер учился у мастера плести; вечером у костра шатались; утром позавтракали и домой; вручили две бумаги-диплома: художнику и мастеру народному; хоть и формальность, а приятно;
продал леших и домовых, двух монахов, «Папоротников Цвет», три небольших живописных работы;
со мной рядом работал и выставлял свои поделки мастер миниатюрной резьбы Сергей  из Копейска, талантливый, своеобразный  мастер…

мама переживает; без папы, без поддержки, ей очень тяжело и теперь у неё такие думы – очень неправильные, что она никому не нужна…как переубедить, только практически, изо дня в день; всё уладится, но тяжело это в данный момент переживать…
акварель «Мост»

11 августа было затмение, смотрели;
вчера были в Точильном; мылись в бане; день – солнечно-чудный;
вода – прозрачная, очень свежая и молодая, хрустальная;
сегодня дома занимаемся – консервируем;

***
на Дубовой хлам разбирал;
вчера втроём, я, Людмила, Ксюша, были на кладбище у бабушки, папы, дяди Юры, дедушки, туда Алёша Фролов увёз, а обратно шли пешком;
вечером был у мамы;
дома взялся за «Ночь»;
Людмила с Ксюшей сегодня ездили в Точильный – полоть;

воскресенье, 11 вечера;
небо светлое; без облаков; жарко; Людмила с Ксюшей дома, ходили на базар, купили куртку, а я на велосипеде в Точильный;
марит-парит, душно, что-то начнёшь делать – липкий пот течёт;
окучивал картошку; на большом поле ещё немного осталось; рыхлил фасоль, вырезал ветви бестолковые;
небо высокое, безоблачное, звонкое, бездонное;
сочная зелень;
купался в реке; лес – омытый, в переливах-дыханиях оттенков зеленого;
дорога, выбеленная дождями и солнцем, - остановиться и писать, наброски-зарисовки делать;
в огороде трава сильно в рост пошла надо косить, полоть, работы много, а так бы просто походить, полюбоваться;
вечер, прохлада дуновение; пахучее разнотравье, ещё светлости в лесу и в горах много, ещё небо – высокое, не достанешь, а тени голубовато-синие;
за Горой – розовый всплеск…

пригласили на работу в ДХШ…

и – нет, не в завершение,  а в продолжение, цитата из статьи Марка Антокольского «По поводу книги графа Л. Н. Толстого об искусстве», опубликованной в 1898 году:
«И если чувство у художника берёт верх, если он хоть на волос поднимает голос во имя человечности, то будьте уверены, что его произведение останется непроданным. Такие произведения никому не нужны»…
сам Марк Матвеевич скульптор выдающийся, признанный современниками,
очень даже не бедный, заказов у него было великое множество, при том его скульптуры и есть «голос во имя человечности»: «Христос перед судом народа», «Не от мира сего»…почему он так сказал…

*на фото - работа автора