Извольте стать к барьеру, господа!..

«Под дуэлью разумеется установленный бой между двумя лицами, на смертоносном оружии, при соблюдении известных, освященных обычаем, правил и при свидетелях; цель его – восстановление поруганной чести».
                М. Э. «Дуэль и честь в истинном освещении» (1902 г.)

О дуэли как своеобразном социальном явлении написано немало. Влияние «дела чести» на общественные нравы и судьбы многих лучших людей своего времени исследовано тоже достаточно хорошо – достаточно вспомнить трагическую гибель Пушкина и Лермонтова. И все же тема дуэли вновь и вновь привлекает к себе внимание публики. Одна из причин такого интереса заключается в том, что в свое время поединок как способ защиты чести и достоинства с помощью оружия стала переходным этапом к такому понятию как «правовое государство», обеспечивающее своим гражданам защиту от любых посягательств на личность. Когда государственная власть бездействует, человек вынужден защищать свою жизнь и честь самостоятельно. В России, к сожалению, этот вопрос не окончательно решен до сих пор…
Но – обо всем по порядку.
Само слово «дуэль» происходит либо от латинского «дуэллум» (война), либо от испанского «дуэло» (жалоба). По своей форме дуэль служит продолжением и развитием так называемого «Суда Божия» - судебного поединка, существовавшего с VIII века. Отсюда дуэль унаследовала свои основные понятия – уравнение шансов обеих сражающихся сторон, известную торжественность и официальность.
Дуэль в том виде, как мы привыкли себе представлять благодаря многочисленным историческим романам, появились в конце XIV века в среде западноевропейского феодального дворянства. Именно к этому времени гордое и самолюбивое рыцарство выработало неизвестные раньше понятия –достоинство, благородство и личную честь. Феномен рыцарства – тема для отдельного большого разговора: до сих пор многие историки не могут объяснить, как на фоне всеобщего духовного обнищания, фанатизма и жестокости, характерных для Средневековья, возник вдруг образ благородного воина «без страха и упрека». Паж-оруженосец, посвящаемый в рыцари, давал обет благочестия, справедливости и великодушия, обязался защищать веру и всех угнетенных, уважать женщину, а для защиты всех этих высоких принципов – быть неустрашимым и выходить на поединок «хотя бы с самим дьяволом». Рыцарь гордился своим привилегированным положением и дорожил им больше, чем жизнью. Во имя своей славы рыцарь был готов на любые жертвы, отсюда и пошла удивительная щепетильность дворян в «делах чести».
Справедливости ради нужно отметить, что высокие идеалы рыцарства привились в среде военной аристократии больше по форме, чем по духу, и это наложило свой отпечаток на взаимоотношения внутри этого сословия. Некоторые рыцари не считали ниже своего достоинства сделать тайком какую-либо подлость (вспомним хотя бы барона фрон де Беф из романа Вальтера Скотта «Айвенго»), но дать при этом задеть свою честь – этого ни один рыцарь не мог спустить безнаказанно. Естественно, что расплатой должен был быть не обычный суд, а опасный бой с противником.
К XVII веку дуэли в Европе достигли угрожающего размаха. По свидетельству некоторых историков, во Франции и Италии уже в XVI столетии за один год происходило до тысячи дуэлей только со смертельным исходом.
Впрочем, уже в Средние века короли и духовные власти издавали суровые эдикты о запрете поединков среди дворянства – например, хорошо известный всем поклонникам романа «Три мушкетера» Александра Дюма приказ кардинала Ришелье. Но преследования и проклятия только ожесточали поединки, делая их более тайными, мрачными и кровопролитными. Даже ожидаемая суровая кара не останавливала дуэлянтов. По выражению одного историка, дворяне «дрались под виселицей, дрались у входа на эшафот!». И это при том, что все это был «высший класс» общества, наиболее интеллигентный и благородный.
Естественно, что наказания за поединки были чисто формальными – иначе пришлось бы казнить в несколько лет все то лучшее, что имелось в стране. Правительства, несмотря на внешнюю твердость, вынуждены были уступать общественному предрассудку, пользуясь малейшим поводом, чтобы снисходить, прощать и миловать, пропускать мимо ушей. Доходило до того, что официально запрещалось делать доносы о готовящихся или уже состоявшихся дуэлях. Хотя вряд ли королевские власти стоит упрекать в попустительстве: их снисходительность была не причиной, а лишь следствием упорной живучести поединков как обычая, явное сочувствие которому сообщалось и самим королям.
И все же во времена Средневековья «дело чести» имело и положительную сторону: под влиянием «дуэльного террора» дворяне научились уважать друг друга как человек – человека, а не только как менее знатный – более знатного. Вежливость, утонченность в обращении, взаимная поддержка – все это черты, которыми по праву гордится рыцарство и которые необходимы во всяком обществе, где каждый дорожит уважением всех и все – уважением каждого. В те времена это было большим успехом и в значительной степени составляло результат постоянной готовности каждого дворянина постоять ценой жизни за малейшее неосторожное прикосновение к своему доброму имени.
Впрочем, не все «лучшие умы» видели смысл дуэли под таким углом зрения. Выдающийся немецкий философ Артур Шопенгауэр (1786-1861) в своем главном труде «Мир как воля и представление» посвятил критике дворянских поединков довольно много места. Он считал, что «рыцарская честь – порождение высокомерия и глупости… Происхождение его надо приписать не религии, а скорее феодальному строю, при котором каждый благороднорожденный смотрел на себя как на маленького государя, не признавая над собою никакого человеческого судьи, и потому привыкал считать свою личность совершенно неприкосновенной и священной, так что всякое посягательство на нее, следовательно всякий удар и всякое ругательство, представлялось ему как заслуживающее смерти преступление».
О том, как проходили поединки в среде французского дворянства XVI века с использованием шпаги и кинжала (даги), можно судить по великолепному роману Проспера Мериме «Хроники времен Карла IX»: «Мержи был храбр и владел собою. Он обладал достаточными познаниями в фехтовальном искусстве, и физические его силы превосходили силы Коменжа… В течение некоторого времени Мержи ограничивался тем, что с крайней осторожностью парировал удары, отступая, когда Коменж слишком приближался, и не переставая направлять ему в лицо острие своей шпаги, меж тем как кинжалом он прикрывал себе грудь. Это неожиданное сопротивление раздражило Коменжа…   Он с удвоенной яростью продолжал нападать. Во время одной из схваток он с большой ловкостью отбросил вверх шпагу Мержи и, сделав стремительный выпад, неминуемо пронзил бы его насквозь, если бы не одно обстоятельство, которое отвело удар: острие рапиры встретило ладанку из гладкого золота и, скользнув по ней, приняло несколько наклонное направление.
…Не успел Коменж извлечь обратно свое оружие, как Мержи нанес ему в голову удар кинжалом с такой силой, что сам потерял равновесие и упал на землю. …Лицо его (Коменжа) было покрыто кровью; вытерев кровь платком, Бевиль увидел, что удар кинжала попал в глаз и что друг его убит наповал, так как, по-видимому, клинок дошел до самого мозга».
Интересно, что само слово «бретер», обозначавшее записного дуэлянта, произошло от названия одной из разновидности шпаги – bretta, которой чаще всего пользовались на поединках.
Постепенно, по мере совершенствования огнестрельного оружия, «дела чести» начинают вести с его помощью. Использование пистолетов уравнивало шансы соперников разного возраста и с различной физической подготовкой.
Спрос, как известно, рождает предложение, поэтому многие мастера-оружейники начали активно производить дуэльные пистолеты. К началу XIX века  сложился классический облик дуэльного оружия: два абсолютно одинаковых пистолета, помещенных в специальном ящике вместе с принадлежностями для чистки и заряжания. В комплект обычно входили: пулелейка, пороховница с меркой для зарядов, маленькая пороховница с меркой для затравочного пороха, шомпол для заражания, прибойник, шомпол для чистки, щеточки для ствола и для замков, шило для прочистки затравочного отверстия, отвертка для винтов, неволька для пружин, костяное масло для замков и обычное масло для чистки ствола, запасные кремни, замша (в нее заворачивали пулю при заряжании), пакля для чистки.
Заряжание пистолетов перед поединком обычно производилось секундантами. Процесс подготовки к дуэли на пистолетах прекрасно изображен в повести Александра Бестужева-Марлинского «Испытание». Нужно отметить, что автор был участником множества поединков и, естественно, прекрасно знал все то, о чем писал. «…Эти проклятые шнеллеры вечно сбивают мой ум с прицела, и не одного доброго человека уложили в долгий ящик. Бедняга Л-й погиб от шнеллера в глазах моих: у него пистолет выстрелил в землю, и соперник положил его, как рябчика, на барьер. Видел я, как и другой нехотя выстрелил на воздух, когда он мог достать дулом в грудь противника. Не позволять взводить шнеллеров – почти невозможно и всегда бесполезно, потому что неприметное, даже невольное движение пальца может взвести его – и тогда хладнокровный стрелок имеет все выгоды. Позволить же – долго ли потерять выстрел! шельмы  эти оружейники: они, кажется, воображают, что пистолеты выдуманы только для стрелецкого клоба!»  Пассаж относительно «проклятых шнеллеров» характерен для того времени: одни и те же пистолеты тогда использовались и для целевой стрельбы, и для поединков; но если для спорта шнеллер (ускоритель спуска), безусловно, полезен, то для дуэли, как видим, может стать причиной гибели.

В России дуэль приобрела свои «национальные» черты. Прежде всего, нужно помнить, что у нас не было традиций рыцарства. Как следствие, вплоть до конца XVII века не было и обостренного понятия индивидуальной чести, присущего западноевропейскому дворянству. Характерной чертой той эпохи служит стиль прошений, подаваемых на имя царя: проситель обязательно уничижительно именовал себя «холопом», свое имя также трансформировалось. Поданная царю в 1650 г. жалоба  сына царского казначея начинается так: «Бьет челом холоп твой Алешка, казначея Богдана Дубровскаго сынишко…» Подобное самоунижение (пусть только на словах) было немыслимо для европейской придворной знати.
С началом Петровской эпохи в российский быт начинают входить неведомые доселе западные новшества; среди них оказывается и дуэль.  Петр Первый быстро смог увидеть за обычным поединком внутреннюю угрозу: жизнь всех подданных принадлежит только государю, а это значит, что все попытки их самостоятельно распорядиться своей жизнью и смертью нужно расценивать как вызов верховной государственной власти. В связи с этим «Краткий артикул» (1706 г.) строжайше запрещал любые поединки и вызовы, угрожая всем участникам дуэли смертной казнью. Тем не менее, история не сохранила ни одного факта казни за нарушение этого закона. Как и в культурной Европе, дело было пущено на самотек. Кроме того, всем нам известна фраза о том, что строгость российских законов компенсируется необязательностью их выполнения.
К концу XVIII века дуэль прочно вошла в быт российского дворянства, постепенно став частью необходимого придворного ритуала. Литератор того времени Н. И. Страхов сочинил на эту тему фельетон «Письмо от Дуэлей к Моде», где иронически изобразил бытовавшие тогда нравы: «Бывало посидишь хоть часок в гостях, того и гляди, что за собою ничего не знавши не ведавши, поутру мальчик бряк на двор с письмецом, в котором тот, кого один раз от роду увидел и едва в лицо помнишь, ругает тебя наповал и во всю Ивановскую, да еще сулит пощечины и палочные удары, так что хоть и не рад, да готов будешь резаться…  Бывало хоть чуть-чуть кто-либо кого по нечаянности зацепит шпагою или шляпою, …так милости просим в поле».
Говоря о нравах екатерининского времени, нельзя обойти молчанием удивительное несовпадение слова и дела самой Екатерины Великой. Подписав в 1787 году «Манифест о поединках», императрица внешне проявила строгость к участникам дуэлей, обещая им уголовное преследование. Но в душе она понимала, что поединок есть один из способов борьбы образованного человека за свою честь. В своем дневнике Екатерина писала: «Свобода, душа всего, без тебя все мертво. …Рабство есть политическая ошибка, которая убивает соревнование, промышленность, искусства и науки, честь и благоденствие». Удивительные слова для правительницы великой империи рабов!
Молодые офицеры, побывавшие в заграничных походах русской армии, принесли  с собой в Россию не только запретные идеалы свободы, равенства и братства, но и новый образ «благородной» дуэли. Следствием стало то, что 1-я половина XIX века  в России ознаменована апогеем дуэлей, что нашло свое богатое отражение в художественной литературе этого периода. Пушкин, Лермонтов, Бестужев-Марлинский, Тургенев, Достоевский – в творчестве каждого из них так или иначе нашла свое отражение тема «поединка чести».
Дуэль на холодном оружии в России как-то не прижилась. Причиной этого было, возможно, то, что для употребления клинка требовалось примерно равное искусство противников в фехтовании. Нарушение же этого равенства не слишком способствовало целям дуэли. Пистолеты же устраняли именно тот математический расчет, который, по мнению записных бретеров, совсем не представлял доблести в поединке. Так или иначе, но большинство «картелей» происходило именно на пистолетах.
Романтическая и одновременно кровавая развязка произошла во время одной из многочисленных дуэлей. Стрелялись два провинциальных бретера. Причина была банальной: один из соперников, гусар, случайно стал свидетелем того, как его любовница, актриса местного театра, признавалась в нежных чувствах некоему Дульчевскому. Взбешенный гусар отвесил счастливому ловеласу пощечину, прилюдно обозвав его при этом подлецом. Естественно, последовал вызов. Кинули жребий; первый выстрел достался Дульчевскому. Тот уже поднимал пистолет, как вдруг между соперниками бросилась та самая актриса, только что узнавшая о поединке. Это был совершенно романтический поступок, совершенно в духе тогдашних романов. Но произошло ужасное – Дульчевский выстрелил, и пуля досталась несчастной девице. Поняв, что возлюбленной помочь уже невозможно, гусар сделал свой выстрел – и его соперник упал замертво. Пока ошеломленные секунданты приходили в себя, офицер перезарядил пистолет и застрелился.
Практически все известные люди того времени так или иначе «отметились» в истории дуэлей. Например, будущий декабрист Михаил Лунин выходил к барьеру просто «из спортивного интереса». Один из современников рассказывал: «Однажды кто-то напомнил Лунину, что он никогда не дрался с Алексеем Орловым. Он подошел к нему и попросил сделать честь променять с ним пару пуль. Орлов принял вызов. Первый выстрел был Орлова, который сорвал у Лунина левый эполет. Лунин хотел было тоже целить не для шутки, но потом сказал: «Ведь Алексей Федорович такой добрый человек, что жаль его», - и выстрелил на воздух. Орлов обиделся и снова стал целить; Лунин кричал ему: «Вы опять не попадете в меня, если будете так целиться. Правее, немного пониже! Право, дадите промах! Не так!» Орлов выстрелил, пуля пробила шляпу Лунина. «Ведь я говорил вам, - воскликнул Лунин смеясь, - что вы промахнетесь! А я все-таки не хочу стрелять в вас!» И он выстрелил на воздух. Орлов, рассерженный, хотел, чтобы снова заряжали, но их разняли».
Необходимое уточнение. Согласно «правилам чести», тот участник дуэли, которому по жребию выпало стрелять первым, не имел права стрелять в воздух – напрашиваясь на ответное великодушие, он как бы уклонялся от борьбы. Наоборот, тот, кто стреляет вторым, выдержав выстрел своего противника, направлял пулю в сторону, общественным мнением воспринимался как смелый и благородный человек.
Одним из самых известных дуэлянтов в 20-х годах XIX века был Ф. А. Уваров, про которого Денис Давыдов, сам известный забияка, писал: «Бедовый человек с приглашениями своими. Так и слышишь в приглашениях его: «покорнейше прошу вас пожаловать ко мне пообедать, а не то извольте драться со мною на шести шагах расстояния».
Иногда на поединках случались совершенно удивительные вещи, заставлявшие участников поверить в «силу Рока». В 1824 году поэт Кондратий Рылеев дрался с князем Шаховским, за то, что тот  «имел связь» с побочной сестрой Рылеева. Бестужев-Марлинский так описывал эту дуэль: «Стрелялись без барьера. С первого выстрела Рылееву пробило ж.. навылет, но  он хотел драться до повалу, и поверите ли, что на трех шагах оба раза пули встречали пистолет противника. Мы развели их».
Боевые свойства хороших дуэльных пистолетов были весьма высоки - вопреки бытующему ныне мнению о их крайне низкой точности. Известная пушкинская фраза «он, правда, в туз из пистолета в пяти саженях попадал» означает, между прочим, что стрелок мог попасть с  расстояния 10,6 метра не просто в карту, а в каждое изображение туза на ней. Не всякий спортсмен-пистолетчик из современного оружия покажет такой результат. Одним из самых известных оружейников начала XIX века был парижский мастер Гастин-Ране. Его нарезные пистолеты обладали замечательной кучностью и точностью боя. Профессиональный американский  стрелок Эйра-Пен, стреляя из дуэльного пистолета, клал десять пуль подряд со средним отклонением в 0,39 дюйма, т.е. чуть меньше 10 мм от центра мишени.
Записные бретеры  XIX века пользовались двумя дуэльными кодексами – 1836 года, составленным графом Шатовилларом, и 1881 года, разработанным графом де Сен-Томасом. Признавались три разновидности дуэли на пистолетах – с неподвижными стрелками, с барьерами и на параллельных линиях. В первом случае противники просто обменивались выстрелами, очередность при этом определялась жребием или тяжестью обиды. Иногда дуэлянты поворачивались спиной друг к другу, а после команды секундантов разворачивались, взводили курки и стреляли. Дистанция между противниками обычно составляла от 15 до 35 шагов.
При дуэли с барьерами стрелков разделяло 35-40 шагов; перед каждым из них рисовалась черта на расстоянии в десять шагов, в итоге дистанция уже уменьшалась до 15-20 шагов. По сигналу секундантов противники взводили курки и шли навстречу друг другу, держа пистолеты стволом вверх. Допускалась любая скорость движения, а также остановки без выстрела. Каждый мог открывать огонь с любого расстояния, но если один уже доходил до барьера, а другой останавливался, то он мог оставаться на этом месте. Первый, кто выстрелит, был обязан ждать ответной пули в течение минуты; его соперник при этом имел право подойти к барьеру вплотную.
В случае с параллельными линиями стрелки произвольно двигались навстречу друг другу, каждый по своей черте, расстояние между которыми составляло 15 шагов.
Помимо «классических» видов поединка кодексы предусматривали еще стрельбу на укороченной дистанции, дуэль на одном пистолете, дуэль на ружьях, карабинах и револьверах. Существовала и так называемая «американская дуэль», которая больше походила на поединок снайперов: враги уходили в лес и там выслеживали друг друга с карабинами в руках, при этом допускались любые военные хитрости типа засад, стрельбы с дерева т.д. Такую дуэль описал Жюль Верн в романе «Из пушки на Луну».
Здесь уместно еще раз сослаться на мнение Шопенгауэра, который не видел разницы между поединком и обычным убийством. Почтенный философ утверждал, что «убив врага на поединке, мы собственно докажем только, что обладаем большею сравнительно с ним силою или ловкостью. …Если я признаю за собою нравственное право отнять у какого-нибудь человека жизнь, то глупо будет сначала еще испытать на себе, не стреляет ли он или фехтует лучше меня: в таком случае произойдет обратное, и тот, кто уже причинил мне вред, сверх того отнимет у меня еще и жизнь».
В мировой истории дуэлей бывали и очень экстравагантные условия  поединка. В частности, во время войны за независимость  в США генерал Путнам, получив вызов, предложил поставить на бочку с порохом горящую свечу, а противникам сесть рядом; тот, кто хоть немного приподнимется со стула, будет считаться трусом. Генерал уже сидел возле бочки с зажженной сигарой в зубах, когда к нему явился посыльный с известием, что поединок отменяется.
Не менее оригинальным было предложение другого генерала – некоего Цасса. Когда он в 1808 году получил вызов на дуэль, то предложил своему противнику просто погулять на глазах у осаждавших город наполеоновских войск. Тот, кого убивали первым, естественно, проигрывал; зато другой имел возможность лечь на землю. К сожалению, с этой опасной прогулки не вернулся ни один из дуэлянтов.
Со временем нравы, к счастью, начинают меняться, и дуэли в Европе практически сходят на нет уже к началу первой мировой войны. Последним прибежищем «поединков чести» долго оставались германские университеты, гордящиеся своими студенческими традициями. Здесь схватки студентов на холодном оружии («мензур») официально были запрещены только после 1945 года. Но это уже, скорее, спортивные поединки: противники были тщательно защищены специальными ватными одеждами, поэтому среди огромного количества таких «картелей» практически не было даже серьезных ранений, не говоря уже о смертных случаях.