Хепенинг на улице Магнолий

Солнечные лучи канонадой света разворотили холмистые равнины моего сна. Сначала иссиня-чёрные длинные волнистые линии, гуляющие под моими веками, озарились тысячами оттенками красного. Это напоминало пожар в прериях, вызванный случайно выброшенной из трубы паровоза искрой. Я даже смог в точности визуализировать локомотив и пассажирские вагоны, из которых удивлённо глазела публика: господа в сюртуках, цилиндрах, некоторые же были одеты в просторные клетчатые норфолки и охотничьи кепи; дамы сверкали своими туго затянутыми корсетами, накрахмаленными платьями и соломенными шляпками. Но разглядеть остальных пассажиров я не успел – поезд с грохотом пронёсся рядом, пол задрожал. И я окончательно проснулся.

Проехал, как обычно, беспилотный рельсовый омнибус. Два месяца жизни в этой тесной квартирке так и не приучили меня игнорировать шум улиц. Вытряхнув из лохматых волос остатки сна, я оглядел комнату. Ничего не изменилось. Стол, заваленный книгами, бумагами, револьверными патронами, окурками, заляпанный чернилами вперемешку с пеплом, был на своём месте. Под ним ютилась початая бутылка портвейна и печатная машинка в чехле чёрного бархата. На тумбочке рядом с диваном, на котором ещё недавно я видел цветные сны, я приметил свою тетрадь в кожаном переплёте. Там на всю страницу химическим карандашом было выведено рукой Вивиан: «Важно! Улица Магнолий, дом 12. Быть на месте примерно в половине первого». Я, наконец, вспомнил. Сегодня мы с Вивиан договаривались встретиться и сходить в одно из тайных мест покурить гашиш и хорошо отдохнуть. Но сказала она это крайне загадочным тоном, что наводило на мысли о подвохе. Впрочем, с ней эти подвохи как правило были приятными.

Накинув халат, я вышел на балкон. Город всё ещё утопал в утренней голубой дымке, на цветах ещё лежала роса, а пальмы шумели под лёгким речным ветром. Прикинул количество папирос в пачке. Должно было хватить до обеда, что меня вполне устраивало. Среди белых бумажных цилиндриков я приметил один с завёрнутым концом. Недавний подарок Вивиан на прощание. Решив оставить сигарету с чаррасом на потом, достал папиросу и закурил. Всегда любил крепкий хороший табак. Благодаря добрым и обеспеченным родителям, что оплатили мне квартиру и обучение в Императорском Университете, я мог не беспокоиться о деньгах. Пока что...

Вдыхая горький дым, я провёл пальцем по гравировке на зажигалке. AW. Мои инициалы. Внизу, на остановке, трое нацгвардейцев пристали к чернокожему рабочему в джинсах и жилетке на голое тело. Судя по долетавшим до меня репликам, требовали взятку. Ничего необычного. Конечно, социал-демократ Корво и анархистка Вивиан куда более бурно реагировали на такие вещи, но, как и я, только возмущались. Мы слишком маленькие люди, чтобы хоть как-то повлиять на ситуацию. Тяжело вздохнув, я вернулся в квартиру, переоделся и, взяв велосипед с утренней газетой, поехал в отчий дом прихватить парочку нужных вещей.

Велосипед, на самом деле, очень удобное средство передвижения в шумном городе. И ладно бы, будь в столице, в Генте, метро, как в том же Арборе или Кингпорте. Но его у нас нет. Город с населением более двух миллионов человек утопал в транспорте. Особенно в часы-пик. Рельсовые омнибусы и трамваи не сильно спасали положение. Дизельные автобусы, бензиновые такси, стремительно устаревающие паровые автомобили и гужевые повозки на узких улочках зачастую не могли разъехаться. Каждый день в морги доставляли парочку раздавленных и сломанных до неузнаваемости тел, но на их место вставали новые жители крупнейшего города на континенте. Большинство из них ютилось в небольших многоквартирных домах спальных районов на границе с Доками или Новой Промзоной. Остальные, обездоленные и не имеющие средств на существование, оказывались в многочисленных трущобах, некогда бывших богатыми кварталами, чудом не задетых страшным пожаром в 1777 году в разгар Чумы. Кто побогаче, селился в доходных домах в Старом Городе или в Новом Деловом квартале. Последний как раз занимал площадь от правого берега реки Претори и тянулся до Старого Города вдоль набережной Хоукс-ривер. Здесь я и жил всю свою жизнь.

В просветах улиц и проспектов виднелась гладь реки, по которой сновали красавцы-клиперы, пароходы, сухогрузы, а на рейде около Адмиралтейства стоял флагман одного из наших флотов – дредноут «Аякс». Он не участвовал в бессмысленной бойне на Летнем архипелаге, где наша морская пехота при поддержке москитного флота и палубной авиации изничтожала «пиратов», обосновавшихся на атоллах и коралловых островах вокруг самого свободного, по заверениям Вивиан, города – Сарканы. Сам «Аякс», как и многие свободные от боевых действий корабли, был модернизирован установками с тактическими ракетами. Вздохнув от непонятной грусти, я покатил дальше.

Вот показался треугольный кусок земли, утопающий в зелени, треске цикад и шелесте колибри. Некогда этот участок полностью принадлежал роду Прайсов. Корво, мой друг детства, был наследником этой обедневшей фамилии, последним баронетом, в наследстве которого был лишь скромный дом и кусок сада. Остальное зелёное пространство было превращено в тихий сквер. Повернув направо, в сторону набережной, я двинулся вдоль неприметного переулка, где у каскада прудов стоял многоквартирный исполин. В нём на первом этаже пристроились лавочники, в том числе и наш книжный магазинчик, над которым в пятикомнатной квартире проживала моя семья.

Был праздник. Айрис, моя сестра, праздновала успешную сдачу экзаменов в Университет. Отец был занят на работе, поэтому в скромном кругу матери, служанки и сидевшего тут как тут Корво, давнего воздыхателя Айрис, проходил завтрак.

- Привет, - тихо поздоровался я, сев за стол. – Поздравляю, сестричка.

- И тебе не хворать, - Корво улыбнулся, протянув руку. – Надолго?

- Немного тут посижу, - после недолгих поисков нужных слов ответил я. – У меня кое-какие дела ещё в городе. Хотел бы взять что-нибудь из своего гардероба. Вечером, может быть, ещё заеду.

- Не хочешь остаться чаю выпить? – спросила обеспокоенная мать.

- Благодарю, но вынужден спешить. Дела не ждут.

В своей комнате я взял хороший, но довольно неприметный по покрою жакет, фетровый котелок и парочку книг по истории и географии. Хотел взять атлас, но передумал. Успею ещё тут побывать, рассуждал я, складывая всё в корзинку своего велосипеда. Теперь тем же путём нужно было добраться в свою квартиру, умыться и двигаться по указанному в тетради адресу.

Город, окончательно проснувшийся, разогнал дымку, заменив её пылевой завесой. Солнце, катясь всё ближе к зениту, жарило, испепеляло. Здесь, в субтропиках, погода летом, особенно на исходе сезона, редко радовала спасительным дождичком. Вместо него проносились опустошающие ураганы и бури, выворачивая даже величественные секвойи у подножия горы Редвуд. Что уж говорить о виноградниках и лесной живности. Одним аллигаторам в мангровых болотах на окраине хорошо...

Улица Магнолий располагалась в Старом Городе, среди узеньких переулков и средневекового фахверка. Из-за нависающих фасадов и натянутых тентов Старый Город тонул в полумраке, где единственным источником света были гудящие электрические лампы, тускло освещая своим белым, мертвенным светом покосившиеся парадные. Некоторые дома, в моду современным зданиям в Новом Деловом квартале, украшались ажурными ветроломами, похожими на скелеты китов-левиафанов из глубин Океана. Единственным зданием, более современным на фоне всего прочего, был куполообразный павильон с пристройкой, над которой возвышалась кирпичная труба. Здание само стояло глубоко на территории одного из старейших сохранившихся кладбищ Гента. Это был крематорий святого Мартина, окружённый с трёх сторон аллеями колумбария.

Вивиан ждала недалеко от ворот кладбища, на уютной террасе закусочной, попивая кофе и дымя трубкой. Антрацитовые, слегка лохматые волосы спадали на узкие плечи волнистой шалью. Она была одета в лёгкий парусиновый плащ поверх кремовой блузки; просторные мужские брюки были заправлены в высокие кавалерийские сапоги с тугой шнуровкой, а чёрный шёлковый платок с золотым тиснением на шее придавал ей элегантный оттенок, на который способны лишь редкие столичные модники.
Я сдержанно пожал ей руку, заказал два мороженого и сел рядом. Мы молчали. А я тонул в её бездонных голубых, с серым отливом, так похожих на гладь реки перед осенним ливнем, глазах. Девушка склонила голову на бок, хитрая полуулыбка в один момент переросла в искренний, но всё же сдавленный смешок. Я ей ответил тем же. Терраса была пуста в столь ранний час, как и улица Магнолий. Я взял её руку в свою, мы сплелись пальцами. Едва заметные жесты, улыбка, разговор взглядами – всё это части одного и того же ритуала любви. Необходимые ингредиенты для алхимической реакции. Но нам принесли заказ. Магия была нарушена, с хладнокровной жестокостью порвались тончайшие нити духовных взаимодействий. Вивиан потупила взгляд, пряча глаза-озёра под длинными ресницами.

Какое-то время она безэмоционально ковыряла десертной ложкой мороженое. Я тоже не решался нарушать тишину, звоном в ушах утверждающую свою абсолютность. А после девушка заговорила:

- Знаешь, Алексис, ты хороший парень, правда. Но зачем ты это сделал?

- Что сделал? – не понял я.

- Угостил меня, - пояснила Вивиан. – Я... Не думала, что ты так сделаешь...

- В каком смысле? – я перебирал возможные варианты, но они никак не шли к характеру прямолинейной девушки.

- Это мило, но... – она откинула волнистый локон за ухо, в котором красовался ряд из трёх серебряных колец. – Но я сама могла себе заказать...

- Таковы правила этикета, - снисходительно проговорил я, не в силах оторвать взгляд.

- Да чхать я хотела на правила этикета! – фыркнула девушка, а после рассмеялась: - Какой ты всё же обаятельный. Это подкупает.

- Правда? – удивился я, потому что редко от Вивиан услышишь доброго словца в свой адрес. И всё равно я любил эту невероятную девушку. Странную, алогичную, но такую... Живую что ли...

- Конечно! – ещё шире улыбнулась она. – Доедай свою порцию и пошли. Надо будет занять место поближе к сцене.

- А что там будет? Концерт?

- Почти. Всё сам увидишь.

Пройдя пару десятков метров вниз по улице, мы нырнули в узкий двор-колодец. Постучав в деревянную дверь с окошком, из полутьмы послышались какие-то стихи. Вивиан подхватила их, после чего нас впустили. Привратником был парень лет двадцати пяти, одетый в красный балахон и разукрашенную алюминиевую маску. Коридор вывел нас в огромное пустое помещение, обитое войлоком для звукоизоляции, с затянутым тканью потолком. Он был похож на чистое, с редкими облаками, небо. Людей было мало, но уже стоял терпкий аромат гашиша, специй и благовоний.

Как только мы сели за круглый столик, к нам подошёл кто-то, одетый, как и привратник. По голосу это была женщина около сорока лет. Та стихами нараспев спросила, что нам угодно. Вивиан заказала кальян со смесью гашиша и марихуаны. Тоже в стихах. Я удивлённо глазел по сторонам, не в силах понять, как такое возможно под носом у властей? Увидев моё беспокойство, девушка рассмеялась и, закинув ноги на стол, проговорила:

- Говорят, что в этот вечер Шива зажигает свечи. Все приходят покурить гашиш, траву, выпить рюмку не одну. Спеть песню о любви, нырнуть в купель святой воды и уйти свободно в пляс, ведь вечер сей – для нас.

Говорила она медленно, подбирая рифмы и темп. А я сидел с открытым ртом, понятия не имея, что происходит.

- Обязательно стихами говорить? – тихо уточнил я.

- На самом деле нет, - ответила Вивиан. - Просто так заведено. Если тематика хепенинга предполагает, что говорят стихами, при взаимодействии с актёрами нужно говорить в стихах. Как умеешь. Это не сложно, просто нужно немного потренироваться.

- Ага, - кивнул я. – А что это за место?

- Что-то вроде кружка по интересам для авангардистов. Они ставят пьесы, играют музыку, читают стихи и рассказы. Тут проводятся художественные и скульптурные выставки. И никакой ханжа из министерства культуры не будет ходить вдоль полотен и утверждать, дескать, картины – говно, а художники – пидорасы. Эдакий островок свободы в имперской несвободе. Я частенько тут бываю.

- А есть ещё места в городе, вроде этого?

- Хватает, если знаешь, где искать. Может быть, я покажу тебе их. А вот и кальян.

Женщина в балахоне первой раскурила его, после уже начали затягиваться мы. Смесь была куда крепче того, что мы с Вивиан курили раньше. Глупая улыбка от уха до уха вместе с блаженной тяжестью навалилась на меня. Окружение перестало быть загадочным, став вполне естественным. Вивиан тоже потеряла самообладание. Явственная мысль промелькнула в голове. А вместе с ней и моя тяжесть, оказавшаяся лишь иной точной зрения на лёгкость, придала уверенность в себе. Мы поцеловались. Губы Вивиан, тёплые и нежные, сплетались с моими, образуя мост между желанием и былью, сказкой и мифом. Эти пару секунд тянулись вечность. Даже нет – полторы вечности.

- Ты говорила что-то про рюмки... –  сказал я, когда лёгкая дрожь ушла. – Здесь наливают виски или эруканскую водку?

- Лучше, - ответила девушка. – Иногда для выступлений фокусников или ещё кого могут наливать сок такого кактуса, как пейотль. Он растёт в пустынях на Юге, но некоторые умельцы научились его выращивать дома.

Перебрав в уме свой внутренний ботанический справочник, меня осенило:

- То есть, иногда тут, извиняюсь за выражение, обдалбываются мескалином?

- Да. Увы, я тут недавно и таких выступлений при мне не было. Но то, что описывают очевидцы, завораживает. По их словам, мескалин может открыть двери восприятия.

Откуда-то заиграла музыка. Она была ритмичная, но и в то же время благозвучная. Невидимые музыканты что-то напевали в такт мелодии, но голоса были искажены до неузнаваемости. Вкупе с действием чарраса с сативой, а также причудливым движениям людей вокруг, создавалась атмосфера фантасмагории, гротескной игры в жизнь. Простое понимание ситуации говорило, что это и есть наша жизнь. Но в движениях актёров и зрителей, даже тех, что, как и мы, отсиживались в стороне, можно было прочувствовать переполняющую эту жизнь любовь.

- Хочу когда-нибудь посетить Каши, - внезапно бросила Вивиан. – И не потому, что это единственное место в Теандорской империи, где можно законно приобрести травку. Это место священное. Я на самом деле не атеистка, как могу показаться некоторым. Я вольный философ, для которого нет большой разницы между коммунистической общиной и религиозной. Одна проблема – вместо одухотворения Идеи, клерики стремятся изувечить веру призывами к геноциду и стремлением к роскоши. По легенде, Шива преподнёс этот город в качестве свадебного подарка своей невесте Парвати. По крайней мере в это верят местные. Колониальные власти хоть и борются с этим, но Каши не трогают – запрет на местные религиозные ритуалы и жертвы действует лишь в Даунтауне – районе, где живут белые колонизаторы.

Я молчал. Просто не знал, что ответить. А вокруг бурлило и клокотало неистовство первозданного экстаза. Я покачивался в ритм музыке, чувства ширились, нарастали чудесной волной.

- Надо повидать мир, Алексис...

Её слова прозвучали упрёком. А я всё молчал, не в силах ответить.

- Что это за место? В смысле, что тут было до того, как сюда въехали эти авангардисты?

Моя попытка сменить тему немного смутила Вивиан. Девушка внимательно смотрела на меня, а после непринуждённо ответила:

- До недавнего времени этот пакгауз был заброшен. Во время эпидемии Чумы в нём был организован один из полевых моргов, куда доставляли умерших с окрестных улиц, а после, погрузив на труповозки, увозили за город, где захоранивали в длинных траншеях или ямах Беккари. В те времена Церковь скептически относилась к кремации, дескать, это против воли богов. Когда ровными штабелями, завёрнутые в саваны тела, когда просто так, их скидывали в эти траншеи, засыпали сверху гашённой известью и закапывали. Не волнуйся, те районы, которые не обеззаразил пожар, обеззаразили специальные люди. Но согласна – даже спустя десятки лет, это место носило отпечаток тех далёких событий. Наверное, поэтому его и выбрали для проведения подпольных выставок и перформансов. Посторонние даже не додумаются, что тут что-то может быть.

- Наверное, - кивнул я. – Кстати, скоро начало?

- Скоро всё закончится, - улыбнулась она, затягиваясь в последний раз.

- Как? – поразился я. – Уже?

- Когда я впервые попала на подобное мероприятие, мне тоже казалось, что ничего не началось, в то время как пик прошёл, - девушка улыбнулась глазами. – Ещё хочешь?

- Да, мне тут понравилось... – сказал я.

- Никто не запрещает тут сидеть сколько угодно. Но я хотела бы прогуляться после.

Я откинулся в своём мягком кресле. И бесконечно тонул в нём, погружаясь всё глубже в тёплые объятия чаррасового трипа. Только сильно позже я понял, что это было на самом деле. Тогда же я просто тонул в океане эмоций, что бурлил и пенился, как перед штормом. Это можно было сравнить со сплавом по бурной горной реке, когда волны одна за другой накрывали лёгкое каноэ, грозясь перевернуть, утопить, размолоть о камни. Но этого не случалось. Напряжение сменялось ликованием, а ликование – напряжением.

- Что ты чувствуешь? – спросила Вивиан, внимательно меня оглядывая. – Блаженство?

- Наверное, оно так и есть, - лениво ответил я, наслаждаясь пляской световых пятен под веками, что были лишь остаточным раздражением сетчатки; они сплетались воедино, образуя картинки, силуэты, смутно знакомые образы. – Но не совсем. Наверное...

- Этот кайф не похож на опиумного демона, - заявила девушка. – Он не отупляет, да и природа иная. Подобное ощущение возникает после долгой практики медитации. Про всю глубину и порочность опиумного кайфа я узнала со слов парочки героиновых наркоманов и нюхачей лауданума. Я была волонтёром в группе поддержки. Жуткое зрелище...

Мы уже собрались уходить. Моя походка была лёгкой и непринуждённой, и только мысль о скорой осени омрачала моё восприятие окружающего мира. Здесь, в субтропиках, поздняя осень приносит туманы и дожди, а зимой температура иногда опускается ниже нуля, принося с собой снежные наносы. Никогда не любил зиму.
За столиком у входа сидело трое парней в чёрных кожаных куртках и что-то обсуждали на певучем южном языке. У самого старшего из них, по крайней мере по рангу в компании, были ярко выраженные черты креола, спутанная короткая борода и берет с красной звездой. Вивиан поприветствовала его на том же певучем языке. Тот улыбнулся, кивнув нам вдвоём.

- Кто это? – спросил я, когда мы вышли. – И что это за язык такой?

- Мы говорили на эсперанто, - прощебетала Вивиан. – А парня зовут Густаво. Он, как и я, как и его спутники – анархист. Что-то вроде лидера, хотя мы против централизации. Но он не диктатор. Просто так вышло, что он смог объединить разрозненные ячейки. Сам он гениальный врач. Боролся с малярией в Батисте, Саркане и в родном Тельхио. Он вырос в зажиточной креольской семье, но решил посвятить жизнь служению людям. Восхищаюсь им...

Меня кольнуло острым кинжалом ревности. Густаво с большой нежностью смотрел на Вивиан. МОЮ Вивиан! Стараясь не думать о произошедшем, я молча шёл рядом с той, которой я был готов посвятить себя от начала и до конца. Мы вышли из Старого Города и двинулись вдоль набережной. Закат раскрасил в розовый фасады офисов, магазинов, театров и синематографов, блестел стеклянный свод вокзала Бридж, шумели фонтаны в парке Семи Святителей, где шелестели на ветру финиковые пальмы, белые кипарисы, завезённые с Муллерты радужные эвкалипты. С Западного Рынка долетали ароматы специй и солений, сладковатые дурманы вина и мёда. Доносились и крики лоточников: шла бойкая торговля. Характерный звон оповестил о прибытии на ближайшую остановку трамвая.

На прощание Вивиан меня поцеловала, вложив в этот акт привязанности столько нежности и любви, что я вновь растаял. Дурные мысли о Густаво улетучились, как пары ацетона с нагретой металлической поверхности. Перед тем, как она исчезла в тёмном переулке, где находилась калитка во двор особняка Томпсонов, девушка позволила потрепать себя по тёплой бархатной щеке. Обнявшись напоследок, она нырнула в ароматную темноту, оставив лишь тень воспоминаний о прекрасном дне, очередном дне, что мы провели вместе. Опечаленный таким концом, я напялил свой котелок и побрёл в сторону остановки рельсового омнибуса.