Семейные хроники. Юрий. Энерготехникум 1963-67гг

               

                Семейные хроники. Юрий. Энерготехникум 1963-67гг

     В общежитии  меня поселили в шестиместную комнату на втором этаже. Здание  общаги трёхэтажное.  Система планировки  коридорная. Вдоль всего здания проходит довольно широкий коридор, по сторонам  комнаты. Посередине  с одной стороны коридора комнат нет, там расположен  холл, из которого выход на  большой по длине холла  балкон. На втором этаже холл  совершенно пустой, хотя предполагаю, что по задумке  архитектора там должны быть кресла, диван, столики  для отдыха и встреч, На третьем этаже  в холле стоял  стол для настольного  тенниса. Там играли на «высадку», то есть человек играет, пока кому –то  не проиграет.   В правой торцовой части здания    на всех трёх этажах располагались санузлы, состоящие из  туалета,  в которых   были не кабинки , а  два рядом расположенных чугунных толчка вокзального типа,  и умывальной комнаты на  четыре рукомойника. Как видите,  условия проживания  были спартанские..
     Когда я впервые оказался в здании общежития, то вспомнил кое-что, связанное с этим зданием.  Видно, в середине 50-х годов техникум не работал,  и  общежитие  использовали, вы не догадаетесь, в качестве птичника!  Таково было политическое поветрие тех лет - увеличить производства мяса птицы  усилиями непрофильных предприятий. Я лично видел множество цыплят в студенческих комнатах.  Как я там оказался не припоминаю.  Как-то наш сосед дядя Станислав предложил пойти с ним смотреть кино. Мы пришли в это общежитие. Там в красном  уголке  я впервые посмотрел мультфильм(а может это был игровой фильм, точно не помню)  «Каштанка».  И ещё. Под этим зданием имелось подвальное помещение. С  улицы лестница вела вниз.  Там одно время, где-то 1955-57гг располагался хозмагазин, где отец как-то купил для меня взрослую кровать на вырост, когда я не стал помещаться в детской кроватке. А потом, а может быть ещё до магазина, там был «гадюшник» -  ресторан не ресторан, что-то типа рюмочной забегаловки. Женщины  ненавидели это заведение, так как их мужья там частенько «культурно» напивались и видимо его вскоре закрыли.
 

 В комнате кроме меня  были ещё 5 первокурсников, причём двое из группы  котельщиков - Коля Коршунов, мой земляк и Саша Капишников из Краснодарского края.  Остальные четверо были из группы электриков – Саша Кащеев с Краснодона, Коля Беланов и Петя Глушко, двоюродные братья из станицы Мелеховской ну и ваш покорный слуга Юрий Петрович Линник.   Все ребята добропорядочные, но шесть человек в одной комнате…   Это явный перебор, прикиньте!
     Самый близкий  мне в комнате человек конечно  был Коршунов, ведь получалось, что мы с ним были земляки, да ещё в одном классе учились. Он маленький, щупленький, и учился так себе. Но в седьмом классе стал быстро прогрессировать и в росте, и в учёбе. В росте до меня ему было ещё  далеко, а в учебе он меня быстро наверстал и даже начал обходить. Отвечал хорошо и контрольные писал на отлично.  Он был одним из моих ниспровергателей с постамента лучшего ученика в классе, а кому это понравится. Поэтому отношения у меня с ним   были с виду приятельские, но по сути прохладные. Я был рад, что он поступил на котельщиков и будет учиться в другой группе.    Кстати, он меня догнал и на поприще футбола, от которого все в техникуме были без ума. И когда после бесконечных «дыр-дыров»  на второй год учёбы трёх студентов ШЭТа пригласили играть за станционную команду, что было очень почётно, так как команда выступала в первой группе первенства  города Шахты и принимала участие в  областных соревнованиях на кубок газеты «Молот», то это были Володя Умрихин, Коршунов и я.   Правда он играл в полузащите, а я правым крайним в нападении.  В команде он и получил кличку «Шкапа», что означало худой маленький пацан. Вообще «шкапа» – это термин  из игры в кости, айданы, которая была  популярна среди поселковой пацанвы в пятидесятых годах. Означало это слово маленькую дохлую кость, которая ценилась меньше всего, самая хорошая  и дорогая  кость называлась  «курбан», была и средняя, но название её я забыл. Но играл  Коршунов в футбол, вопреки своей кликухе, хорошо. То есть Коля Коршунов был разносторонне   способным парнем. Не могу не вспомнить один футбольный матч на первенство города с командой шахты им. Красина , одним из лидеров первенства города. Играли на нашем поселковом  стадионе. Я в тот раз, как обычно, бегал по правому краю. Перед игрой я зашёл в столовую и  взял двести грамм сметаны  с сахаром для поднятия физического тонуса, чего мне частенько не хватало в играх. Столовская диета и вообще питание не способствовали развитию моей   игровой выносливости. Играл я в тот раз, как зверь, всё у меня получалось.  Я истерзал левого защитника, оставляя его постоянно за спиной.  Три раза за первый тайм после блестящего дриблинга я врывался  справа  в штрафную площадку, и когда смотрел на кого выдать пас для удара по воротам, то все три раза я видел Коршунова в самом выгодном положении и выкладывал мяч ему.  Все три раза  он забил гол. В перерыве  он ходил королём  хет-трика и ни разу не поблагодарил меня за такие пасы, и никто мне этого не сказал. Я разозлился на него, дескать, на моей спине в рай заехал. Во втором тайме я не сделал ни одной передачи в штрафную, естественно, голов мы больше не забили, зато пропустили три и сыграли в ничью, хотя могли бы выиграть   эту важную для нас игру.  Но это произойдёт потом, через два года.
      Группа  электриков подобралась крепкая, недаром из 11 абитуриентов на место выбирались. Все были  сильными  учениками в своих школах. Две третьих группы были ребята, одна треть –  девочки. Причём с некоторыми из них я учился в поселковой школе с первого по четвёртый  класс. Это Таня Кардонская,  Люба Горбушина. На первой встрече мы познакомились и с нашим руководителем группы - Тамарой Павловной Акуловой, родом из Вёшенской, приходившейся какой-то дальней  родственницей Михаилу Шолохову. Небольшого росточка, черноглазая, немного полноватая, она оставила после первой встречи приятное впечатление. Она была замужем и имела трёхлетнего  сынишку. Было ей тогда не больше тридцати. Преподавала литературу. 
Предметы с первого курса были серьёзные – высшая математика, технология металлов, начертательная геометрия. Вот это настоящая учёба.  Учиться стало интереснее, и я взялся с самого начала за учёбу. Тем более,  ни я сам и никто вокруг не считал меня сильным студентом. Это было хорошо, как я того  и  хотел. Теперь главное в этом сильном и равном  коллективе  не быть последним, а первым быть и не обязательно.
От общаги до здания техникума 5 минут хода, потому  верхнюю одежду не надевали в любую погоду, что нам экономило время на одевание и раздевание.  В  сильный мороз надевали наши знаменитые  всесезонные кепки и бегом в техникум. Занятия начинались в 8 утра. Если в 7 подняться, то если поторопиться, можно было всё успеть и не опоздать на первую пару. Даже позавтракать можно, столовая как раз по пути в техникум. Проблема была  в другом и это было первое, что мне жившему  до этого   в квартире со всеми городскими удобствами было в тягость.  Утром туалет и умывальная комната была забита, особенно,  туалет.  Туалет для меня был  вообще непреодолимым препятствием. Представьте картину маслом, ты заходишь утром в туалет отлить, как полагается по утрам. А там в самый что ни на есть «час пик» на   двух  единственных на этаже человеко-местах  «восседают над пропастью два невозмутимых горных орла», им, видите ли,  приспичило по-большому. Вонь стоит, хоть одевай противогаз и топор вешай. В один писюар выстроилась очередь. Кто спешит, а спешат все,  и кто  понаглее отливают прямо под сидельцев. А им куда деваться - терпят брызги на своей  заднице.  Чтобы не видеть этого советского цирка  образца 1963 года и не участвовать в нём, я вставал раньше, одевал трико, так в те времена   назывался х/бышный спортивный костюм, сейчас это «треники»   и бежал в парк,  что находился в метрах двухстах от общаги. Парк  большой - квадрат со стороной  больше трёхсот метров. Весь парк обежать, конечно времени не хватало, но по  одной, а то и по двум  сторонам  пробегал, заодно свои дела делал где-нибудь под кустиком.  Так что бегать я начал с 1963 года, когда это ещё не вошло в моду  и у нас, и за границей. Жизнь заставила, разве мог  бы я додуматься до этого, проживая у себя в квартире.
Большинство ребят в группе были фанатами футбола, а кто не был, куда им деваться, стали.   С первых же дней учёбы после окончания занятии я возвращался в общагу, по дороге обедал в столовой, переодевался и на стадион. Там постоянно и местные ребята, и наши техникумовские играли в футбол.  Играл в футбол до темна, до изнеможения, возвращался и, помывшись, ложился сразу спать.  Я видел, что мои соседи  сидят за учебниками, но у меня сил  ни на что больше не было. И здесь  крылась для меня вторая проблема. Я рано ложился спать, а были полуночники, которые сидели до двенадцати. Они  особо не заботились об охране моего сна. Зато утром я поднимался в шесть , а то и раньше и садился за домашнее задание. Утром   в свежую голову всё залетало так быстро и письменные работы делались  так легко, что мне хватало на всё это одного часа.  На занятиях я отвечал хорошо, и все удивлялись, мол, когда он учится – весь день играет в футбол.
       Потом  так стали делать и другие ребята нашей группы – Володя Умрихин, Паша Першиков, Женя Нефёдов.  Коля Коршунов также постоянно  был на стадионе. Городские ребята тоже со временем  пристрастились  к этому.  Оставались после занятий, переодевались у нас в комнатах и все гурьбой отправлялись   на стадион.  Очень хорошо играли в футбол  Толя Макушин (Макуха), Сергей Привалов (Прил),  Саша Янушкевич  (Януш). Причём Янушкевич даже тренировался в группе подготовки шахтинского «Шахтёра». Постепенно стали ходить даже те, кто не особо любил играть. Пришла снежная зима 1963 года, так мы играли по снегу. Более того, мы скинулись деньгами и закупили пластиковые тренировочные   мячи  и одинаковые футболки жёлтого цвета.
Ну и конечно все мы были  болельщиками. Болели за местный  «Шахтёр, который был в то время  очень сильной командой, хотя играл в классе «Б». Но дело в том, что в то время   победители первенства в классе  «Б»  играли переходные игры на выход в класс «А». В «Шахтере» играли выходцы из  СКА, помню такого Норакидзе, а также молодёжь «Шахтёра» постоянно просматривали  в Ростове.  Ходили на стадион болеть за «Шахтёр». Стадион там был по тем временам классный. Высокие трибуны тысяч  на десять зрителей. Вообще, город Шахты был футбольным городом. Была команда, которая  выступала на первенство РСФСР среди коллективов физкультуры.  Там играли очень хорошие футболисты, и были даже студенты нашего техникума. Был такой парень, он учился на спекурсе техникума, по кличке Цыган.   Он и вправду был похож на цыгана. Он тоже по вечерам ходил поиграть на стадион. Конечно, он был на голову лучше нас в игре, но а мы у него учились. Были там и другие «технари»  владеющие мячом как циркачи. Помню такого парня по кличке Цека, фамилия, по-моему, Цекин. Он нам показывал чудеса владения мячом. Он жонглировал ногами, перебрасывал на голову, жонглировал на голове, останавливал мяч на голове и потом всё в обратном порядке. Мы тренировались  и старались повторить. И могу здесь похвастаться, что я его почти догнал, но это произошло много позже. Он к тому времени уже закончил техникум.  Причём я учился жонглировать  теннисным мячом.
Ну и ,разумеется, мы болели за ростовский СКА и сборную СССР. Еженедельник «Футбол» читали что называется от «корки до корки», не пропуская ни одной статьи про наш и зарубежный футбол.
Были у нас уроки физкультуры.  Вела занятия молодая женщина спортивного вида  Людмила Михайловна.  Вначале  она проводила контрольные тесты по всем видам лёгкой атлетики. Сейчас  я понимаю, что проверяла нас на наличие способностей к каким-то видам лёгкой атлетики. У меня по всем беговым видам были неплохие  результаты, но выдающихся способностей у меня замечено не было. Впрочем, как-то уже в  середине октября   она назначила нам кросс на дистанцию один километр. Трасса была отмаркирована в парке. Я пробежал с лучшим временем группы. На следующий день Людмила Михайловна объявила, что включила меня в сборную техникума по кроссу, и что первенство города состоится в ближайшее воскресенье. Поначалу я был горд, только начал учиться и уже в сборной техникума. Однако, чем ближе становилось воскресенье, тем больше я волновался, а в субботу уже был не рад, что меня включили в команду.  Что тут говорить, я этот кросс всего лишь один раз и бегал.  Опозорюсь там, но делать нечего, надо было сразу отказываться, ведь меня подали в заявку. Приезжаем в городской парк, там толпа, все разминаются, одеты по – спортивному, а у меня «треники», но номер на груди и спине как у всех настоящих спортсменов. Бежал во втором забеге. Пока ждал  окончания первого, меня даже мандраж пробил от волнения.   В забеге человек сорок.  Побежали. Все рванули вперёд, я последний.  Чуть впереди бежит  ещё такой же доходяга. Думаю, дай, мол, хоть этого обойду, по крайней мере не последний буду. Обошёл. Ещё один впереди, дай и этого. Обошёл. И тут у меня открылось второе дыхание – бежать стало легко, и дыхалка стабилизировалась. И начал я впереди бегущих щёлкать по одному, а то и по двое. А вот и финишная прямая, метрах в ста пятидесяти толпа орёт , нас подбадривает. Я как раз очередного щёлкнул, и остался у меня один, но сильно оторвавшийся. Я бросился его догонять, дистанция между нами начала резко сокращаться.  Его начали предупреждать, он оглянулся и прибавил, но я всё равно его догонял.  Не хватило  мне  с десяток метров, чтобы его обойти. Он сорвал   финишную ленту, я отстал  метра на три-четыре.  А по итогам соревнований  я занял 4 место, первый забег был сильнее нашего. Но там бежали  ребята  с политехнического и педагогического институтов, которых наш ШЭТ никогда не обыгрывал. Людмила Михайловна  была в восторге, порадовал, говорит. А я то как гордился, любил я славу.  На всю жизнь   запомнился этот кросс.
Закрутился я  с учёбой, футболом, с новыми впечатлениями так, что не заметил  как сентябрь пролетел и октябрь начался. А я так и не навестил дедушку и бабушку. Как-то я, как всегда, после занятий  играл на стадионе в футбол, а мне кричат с бровки, мол, дуй Линник быстро в общагу, там тебя дедушка ждёт. Вот, думаю, дотянул резину – заставил деда самому пожаловать.  Словом, чувствовал себя виноватым. А деду моему Парфентию Захаровичу   было тогда,  дай бог и нам  так, уже почти 77(19 декабря 1886 г.). Дед сидел в моей комнате и терпеливо дожидался меня. Я, конечно, обрадовался,   типа ничего такого не произошло.  Он принёс с собой большую сумку розового и белого винограда. У него на участке небольшой виноградник начал вступать   в пору плодоношения. Взял с меня слово, что в ближайшее воскресенье приду к ним. С того  дня я почти каждое воскресенье навещал родных в Первомайском. Приезжал в субботу сразу после занятий.  И, кстати, это мне было хорошим подспорьем. Я отдыхал от шумной общаги, отсыпался утром,  бабушка  моя Елизавета Семёновна меня кормила, дед наливал стакан доброго вина, которого он сам делал из своего винограда.  Да я и сам иногда наливал, ведь бутыли с вином стояли  в моей комнате. Комната эта была залом. Всё чистое, новое, ведь это был наш дом, который мы строили для себя, да пришлось уезжать. Дед в новый дом не пожалел денег и купил отличный диван, новые стулья, стол, а, самое главное,  - отличный радиоприёмник, который ловил всё.   По  субботним вечерам я наслаждался   западной музыкой  на средних и коротких волнах.  Никто мне не мешал, не тревожил. В воскресенье я занимался, готовился к понедельнику  Возвращался в общагу обычно вечером  в воскресенье. Я, часто  вспоминая об этих днях проведённых у дедушки,   с угрызениями совести думал  том, что я там отдыхал , занимался своими делами, готовился к занятиям, а они возились  весь день с чем-то своим и на огороде и во дворе и ни разу меня не просили помочь им, а у меня  самого  не хватало чего-то – ума ли, милосердия  или чего ещё, чтобы предложить свою помощь. Только  однажды  я  помогал заносить   в сарай  привезённый уголь и то дядя Ваня попросил меня помочь.   
За два месяца  бурной студенческой жизни ( это мы ещё по «малости» лет стеснялись устраивать вечеринки)  я , конечно, соскучился по дому, по родителям, по сестрёнке и друзьям.  И вот наступили  долгожданные ноябрьские праздники, целых 4 дня. Но я  уже не просто Юрка Линник, теперь я студент энергетического техникума. А как сделать, чтобы все поняли, что я уже не местный,  а приезжий из  другого города. Любил я пыль в глаза пустить. Ещё раньше заприметил я в шахтинском ЦУМе спортивную сумку  и перед отъездом домой прибрёл её. Не пожалел 9 рублей, почти половину моей стипендии. Сейчас  модны рюкзачки. Тогда бы вас с рюкзачком засмеяли, типа, ты что, кент, на рыбалку собрался, червей то не забыл накопать?  А вот моя сумочка была, что называется последним  писком  спортивной моды.  С твёрдым круглым донышком она была довольно высокой. Сумка была вместительной и прекрасно смотрелась как полупустая, так и набитая битком. Верх стягивался красивым  крепким шнуром и был у неё широкий ремень, чтобы  накидывать на плечо, как ружьё. На сумке был красивый карман для мелких вещей. А чтобы все видели какая у меня классная сумка и каков её хозяин, я купил её яркого  красного цвета. Вот с таким красным флагом на плече я  и  заявился на праздники домой. А ещё я купил сестре подарок -  виниловую пластинку  , один из первых  «Музыкальных  калейдоскопов». На ней была любимая моя запись  твист «На мосту». Все дни, пока я был дома мы крутили эту пластинку. Эта пластинка и сейчас хранится среди  никому не нужных пластинок   пятидесятых годов, а выбросить жалко.  А вообще среди неискушённой  западной музыкой публики тогда  хитом сезона была песенка «Топает малыш» с въедливым напевчиком.  К новому году топающего малыша сменила песенка с не менее прилипчивым мотивом   «Любовь  кольцо».
      А деньки эти пролетели быстро, я нежился в домашнем уюте и комфорте, которых лишился по своей воле.  Раскаивался ли я в содеянном мною, не помню. Уезжать  обратно в техникум не хотелось, но это лишь до момента, пока я не занял место в автобусе. 
Постепенно я втягивался в   суровую, но весёлую студенческую жизнь. А главное, я был самостоятельным, сам принимал какие-то решения   и сам перед собой отвечал за них. Сам распоряжался небольшими финансами, которыми  располагал. Они состояли из стипендии 20 руб. и денег из дома 30 руб. В ту пору эти  небольшие средства, были вполне достаточны для удовлетворения всех моих потребностей, за исключением, конечно, одежды. Питание в столовой обходилось мне  в 1 - 1.2 руб. Проживание в общежитие было бесплатным.   Хватало на кино в местном доме культуры, в  400 местном кинозале которого я смотрел кино  с шестилетнего возраста. Изредка ездил в город, ходил в кино, по магазинам, иногда заходил в маленькое кафе на главной площади и лакомился моим любимым  молочным коктейлем. 
Группа наша ещё не стала сплочённым  коллективом. Поддерживались дружеские отношения на уровне комнаты, настоящих друзей у меня пока не появилось. Конечно, мы были ещё в какой-то степени дети. Были по-детски наивны и пугливы, на техникумовские вечера не ходили, танцевать не умели.
  Хотя этого не скажешь про жителя нашей комнаты Кащеева Саши. Он был старше нас на год и сразу завёл дружбу с какой-то девчонкой из нашего общежития, которая была старше нас на курс.
 Мне так-то и ходить на вечера было не в чем. Брюки и пиджак свои, в которых ходил на занятия  я затаскал до дыр. Не мог я тогда ещё следить за собой. Но вот приехала мама. Посмотрела на меня и ужаснулась. Сразу поехали в магазин  и купили мне брюки, рубашку и туфли. И только тогда я первый раз пошёл на вечер в техникуме, но не танцевал  а стоял и смотрел. Танцевать с девушками я не умел. По вечерам обычно ходил в комнату отдыха, где был телевизор, стояли стулья и студенты смотрели телепередачи.   Как-то я попал   на большой концерт Эдиты Пьехи, которая поразила меня своим задорным пением и поведением на сцене. До этого я и духом не ведал ничего об этой певице, да что там я - с этого концерта по телевидению  началась всесоюзная слава молодой талантливой певицы Все песни её были замечательные.  Особенно песня «Руди, руди рыж, а по русски – рыжик» И не только мне она понравилась. Комната набилась студентами, все побросали   свои дела и пришли смотреть на новую звезду советской эстрады. Это была осень 1963 года.

     Весной следующего года в моду стремительно ворвался новый танец, пришедший с запада –твист.  К нам в комнату часто заходили старшие ребята  посмотреть на мелюзгу, то бишь на нас. Они, будучи старше нас на два три года, были уже тёртые калачи и просвещали нас сирых.  Часто приходил стимпатичный высокий парень Юра Загорулько. Он мне понравился за спокойствие,  за какую-то мальчишескую мудрость и доброту.  Он много чего нам рассказывал и даже давал вполне нормальные советы. И учился он хорошо и в футбол играл отменно. Кстати, много лет спустя в годах 90-х он станет мэром города Шахты.  Рассказал он нам и про твист, показал, как его танцевать и даже потренировал нас. Вспомните  урок танца из «Кавказской пленницы, нечто похожее тогда имело место в нашей комнате.  Мы начали усиленно тренироваться и постепенно добились свободного его исполнения. Нам нравилась зажигательная твистовая музыка, а танцуя твист мы, как бы, сбрасывали с себя невидимые оковы и становились свободными, становились сами собой. Правда модным он был не долго, через года полтора его сменил шейк, который покорил танцевальные площадки надолго.  Кстати, перед твистом на всех вечерах танцевали возвратившийся из 20-30 годов чарльстон,  изображать который я так и не  научился.  Все готовились встречать Новый 1964 год. Мы в комнате решили не отставать, ведь мы уже взрослые и должны вести себя как взрослые. Скинулись  и купили бутылку «Шампанского» и ещё бутылку какого-то вина.  Еле - еле, как дети, дождались 12 часов, открыли бутылку  и выпили по полстакана  шампанского. Мы не почувствовали никакого счастья. Больше пить никто не захотел. Поскучали и легли спать. Мы ещё не были готовы к новой для себя жизни, но мы росли не по дням, а по часам.

     Система обучения в техникуме была семестровая как в институте. После первого семестра экзамены, и которые я сдал на пятёрки. Постепенно наша группа начала расслаиваться , как первобытное общество.  Поначалу вроде бы все были равные по учёбе. Но после  первого семестра  из общей массы выделилась группа лидеров,  образовалась группа середняков и отстающих.  Я тяготел больше к  лидерам, но особо выделяться у меня желания не было, памятуя о печальном школьном опыте. Зимние каникулы  провёл дома. Но возвращался  в техникум уже легко, втянулся. Окружающая обстановка в техникуме, хоть и была нелегка в бытовом отношении, но  мне благоволила. Я с интересом  учился по всем предметам, за исключением литературы, как и в школе. Правда, была у меня ещё одна проблема - с иностранным языком. Дело  в том, что в техникуме не было  немецкого языка, который я, худо-бедно, но  изучал  в школе 4 года. Выше я писал, что  в школе  меня не пустили  на изучение английского. Вот как раз впервые  об этом  с  большим сожалением я вспомнил в техникуме.  Иностранный язык в техникуме  изучался  два семестра. Вот за два семестра мне пришлось как бы выучить английский с нуля. Правда таких, как я горемык была почти половина группы. А вот уже в институте  таким динозавром  оказался я один. 
Первый курс я закончил успешно, экзамены сдал на пятерки. После первого курса – месячная  производственная  практика.  Отец договорился, чтобы я практиковался  в Волгодонске в элетроцеху химкомбината.  Вначале меня приставили к пожилому электрослесарю по фамилии Беликов, возможно,  уже пенсионеру. Он занимался ремонтом обмоток электродвигателей. Меня Беликов научил  многому тому, что потом пригодилось в жизни.  Я усвоил от него, что прежде, чем начать любую работу, нужно подготовить рабочее место. Оно должно быть чистое, просторное с достаточным светом и удобное. Инструмент должен быть исправный, чистый  и находиться на виду. Работу выполнять надо таким образом, чтобы тебе было удобно.  Ну и конечно он научил меня довольно сложному делу – перематывать электрообмотки  двигателей. Я был горд, когда самостоятельно сменил обмотку электродвигателя и он прекрасно работал. Мне было приятно, когда  Беликов меня похвалил. Потом меня направили в бригаду кабельщиков.  Мы прокладывали тяжеленные  бронированные  высоковольтные кабели в строящийся  цех. Вот это я вам скажу работка! Там и люди особой  закваски –кабельщики. Среди них есть вообще уникумы – те, кто  распаивает концы кабелей и делает межкабельные соединения – муфты.  Практика на химзаводе меня многому научила, а главное я впервые работал в рабочем коллективе.   
      Приехал домой на каникулы  я  совсем другим человеком. У меня уже не было тех проблем, которые меня одолевали в 7-8 классе. Я по праву входил в элиту очень сильной группы, был самостоятельным, отлично играл в футбол. Я был уверен в себе, понял, что я не хуже других ребят, и меня уважают. Потому настроение моё было хорошее, тем более,  впереди у меня было целое лето, и я мог , как бы вернуться в моё незавершённое детство, которое я сам прервал поступлением в техникум.   Весна 1964 года была многоводной.  Пляж, где я с друзьями проводил лето предыдущих лет, оказался почти полностью под водой.  Остался только маленький   пятачок земли. А нам ещё лучше, никто нам не мешает. Мы, старые друзья по дому и братья Сеничевы перебирались на пятачёк и там проводили  время - купались,  загорали, общались. А когда пятачёк увеличился, ведь вода постепенно уходила,  играли в футбол. Чуть позже, когда  заработал прокат лодок, брали лодку и уплывали из залива в бухту подальше от берега – также  купались и гребли на скорость. Если брали две лодки, то гонялись  на перегонки. Лето 1964 года пролетело как один солнечный  день. Золотое времечко прощания с детством! Осенью 1964 года родители с сестрой переехали в более просторную трёхкомнатную квартиру квартиру трёхэтажного дома  так называемой «сталинской планировки». Высокие потолки, большие комнаты и кухня, широкий коридор, громадные окна и двери. Но, что хорошо, дом находился в нашем старом дворе, хотя имел совсем другой адрес: Пер. Лермонтова  дом 11, кв. 9. Но это произошло уже в моё отсутствие, каникулы пролетели и я уехал В Шахты. Так что моё детство осталось в маленькой квартире на улице Ленина , куда мы заселились,  приехав    из Шахт , в июне  1959 года. А в новой квартире я жил наездами. Правда,  так получилось, что  я оказался последним и единственным   жителем этой квартиры, прожив в ней постоянно с  августа 2008 года по сентябрь 2018 года – 10 лет. Жить одному в громадной квартире, которая, к тому же, требовала содержания и дорогостоящего ремонта  вещь не очень приятная. Поэтому,  в октябре 2018 года она была продана за небольшие деньги, как и наш дом в Шахтах.
      На второй курс после каникул я уехал с лёгкой душой, там было веселей и интересней, там были мои новые друзья. Тем более, теперь там будет учиться и мой друг детства  Алексей Сеничев, правда, на первом курсе, а я уже на втором. Этот факт  будет нас немного разъединять.  А в своей группе мы уже сплотились и начали становится родными.  На втором курсе меня начала интересовать моя одежда, я становился привередлив  к своему  внешнему виду.  У меня было старенькое  демисезонноё бобриковое пальтишко, которое мне уже маловато. Осенью 1964 года приехал отец и мы поехали в  с ним  ЦУМ покупать мне пальто.  Ничего  не нравилось, но мне повезло,  всё таки мы нашли прекрасное модное  немецкое пальто. После примерки отец его мне купил. Это была поистине удачная покупка. В общежитие все восхищались. А потом стали просить  надеть его, когда нужно было куда- то идти и хорошо выглядеть. Я разрешал.   Долго оно у меня продержалось, даже я его одевал в Москве, когда учился МЭИ. Там оно у меня и пропало. В Москве опять же мы с отцом  купили в магазине на ВДНХ новое польское  пальто- реглан. Оно было добротно и грело хорошо, но реглан я не любил.
 В техникуме, как у большинства студентом, шапки у меня не было. Все носили тёплые серые кепки. Была и у меня такая. В сильный  мороз в такой не походишь.   Ещё большой проблемой для нас в то время были носки.   Во всех  магазинах продавались носки одного типа и одной расцветки – простые х\б , коричневые. Возможно, в  крупных городах были другие расцветки, у нас только такие. Чтобы они не спускались на обувь, а резинок у них не было   по определению, продавались довольно дорогие специальные устройства – подтяжки для носков. Каждый уважающий себя молодой человек должен был иметь такие подтяжки. Впрочем, иногда  носок  норовил соскочить с подтяжки, и тогда нужно было срочно искать укромное место и восстанавливать статус -кво. Сейчас без смеха это не вспомнишь, но тогда носки с подтяжками были большим неудобством. И вот мы узнаём, что появились японские носки, которым подтяжки были не нужны.   Где их достать? На «толкучке» в Новочеркасске. В ближайшее воскресенье поехали. В Новочеркасске в те времена  возникла гигантская «толкучка», где купить можно было всё – обувь, импортную  нижнюю, верхнюю и тёплую  одежду, всякие «болоньи», «джерси», «бобочки», входившие в моду  нейлоновые сорочки. Откуда там всё бралось – неизвестно.  Цены были высокие, но не баснословные.   Тогда я  впервые   обзавёлся безразмерными  нейлоновыми носками умопомрачительной расцветки – поперечные полоски с чередованием  сочных жёлтого, зелёного и коричневого цветов.  Если наши простые носки стоили где-то пятьдесят копеек, то это чудо обошлось мне в два рубля (стипендия -20 руб.) Но  удовольствие одевать и носить эти  носки  стоило того. Одел и пошёл – никаких проблем, никаких подтяжек. Зато такие носки уже можно было демонстрировать, мол, полюбуйтесь,  что у меня на ногах. Да, но теперь встаёт вопрос  обуви.  Неизвестно, какая мода в те времена была на мужскую обувь в столицах, у нас она была предельно агрессивна.  Туфли, на жаргоне «коры» имели суперострые длинные носы, высокий  фасонный каблук с мощными металлическими набойками. Откуда она пришла, кто её диктовал – неизвестно.  Впрочем, за границей такие туфли назывались  «мокасины». Армяне шили их в массовом порядке и продавали там же, на новочеркасской «толкучке», а  мы брали. Почти у всех были такие, у одних, правда, носики были поскромнее, у других наоборот. У меня были очень длинные. Стоили они от 20 до 40 рублей в зависимости от длины носика.  Вот теперь да! Нога на ногу, а на ней и туфель, и носок на загляденье.  Брюки носили узкие, шили в ателье, в магазинах таких не купишь, но мода на них проходила. В моду входили «колокола», но они быстро уступили  брюкам расклешенным от колена.  И здесь уже я включился на полную. Летом 1965 года мы, я,  Леша  и Володя Сеничевы, поехали в Лазаревское к их родной тётке. Об этой поездке  будет отдельное повествование, она того стоит. Но во время нашей экскурсии в Сочи я увидел блестяще одетых  ребят, на которых были необычные брюки, расклешённые от колена. Я понял, что это последний писк.  Приехав домой, я, не мешкая, купил ткань, как у сочинских ребят, и направился в ателье. В ателье шить такие брюки не взялись, но посоветовали старого портного, который, якобы, умеет шить такие вещи, дали адрес.  Портной, дед около семидесяти, сразу понял , что мне нужно, дескать такая мода уже была до войны   и он уже шил такие брюки.  Словом, в техникуме я поверг всех в изумление своими брюками. Ребята бросились себе шить такие. Но это было уже в начале третьего курса. Мода на такие брюки продержалась долго  с различными вариациями. 
    На втором курсе я купил себе светлый пиджак   из неплотной ткани.  Бабушка Елизавета Семёновна, приметила на мне новый пиджак и полюбовавшись  на мою обнову, вспомнила, что Петру, её сыну, моему отцу,  по заказу сшили  такой же   пиджак как раз перед началом  войны, и поносить его он    не успел, война не дала.  Бабушка предложила примерить пиджак отца.   Понятие «довоенный» для меня было столь отдалённым, что я весьма скептически отнёсся к предложению   бабушки. Тем не менее, она покопалась в шкафу  и достала пиджак Петра, который провисел там без дела почти четверть века. Я надел пиджак и как влился в него, словно он был сшит по моим меркам.  Я подошёл к зеркалу.  Пиджак оказался просто великолепным, прекрасно сшитый из  твида - мягкой, но держащей форму  шерстяной ткани цвета светлой охры, в мелкую 2-х миллиметровую чёрную клеточку. Чуть приталенный, он сидел  на мне лучше некуда.  Я  с удовольствием носил пиджак отца   до призыва  на военную службу в 1967 году.

     Приведя свой внешний вид в некоторое соответствие времени  и молодёжной моде, на втором  курсе весной 1965 года, я начал с ребятами посещать вечера  в техникуме. Танцевать с девочками  я ещё  не умел, зато твист  отплясывал лихо. Мы взрослели и в летнюю экзаменационную сессию 1965 года мы  начали отмечать  сдачу каждого экзамена на вечеринках  вскладчину. Там я и освоил нехитрое искусство танцевать медленные танцы с девочками, как и почти все ребята группы.
Второй курс я закончил неплохо на пятёрки,  но и были четвёрки . В отличники я не стремился , потому  был доволен своими результатами учёбы.  Летом 1965 года нашу   группу в добровольно-принудительном порядке отправили в оздоровительно-трудовой лагерь  техникума в  Апаренке. Мы так сплотились на почве учёбы и футбола, что были готовы  вместе ехать куда угодно. Перед  отправкой в лагерь оставалось несколько дней, которые я решил провести дома в Волгодонске.   А дома меня ожидало приятная новость, вернее, предложение.  Мои друзья  Леша и Вова Сеничевы собирались ехать в Лазаревское  к своей тётке, сестре отца.  Они, по согласованию со своими родителями,  предложили мне ехать с ними. Более того их мать переговорила с моей на предмет того, что всё договорено с  тёткой, и всё будет хорошо.  Якобы,  большой дом в Лазаревском  строили они совместно, причём  деньги  на строительство вкладывал отец моих друзей, который занимал довольно высокий и, видимо, денежный   пост (директор конторы «Заготскот») в Молдавии,  и по договору  они должны были на пенсии переехать туда жить.   Но спустя некоторое время их тётка, которая записала дом на себя, деньги им вернула с тем чтобы они не имели никаких прав на часть дома. Но договорились, что они могут приезжать на отдых.  Обиженные родители моих друзей долго туда не ездили, и вот решили отправить детей погостить у тётки.  С раннего детства   мечтал я хотя бы одним глазком  увидеть   Черное море, ибо  наслышан был о нём всякого прекрасного, но дожив до семнадцати лет  так и не побывал на его вожделенных берегах, хотя оно не раз во всей красе приходило в мои сны.  Разумеется, долго упрашивать меня не пришлось,  ведь впервые мне представилась возможность не только увидеть Черное море, но и покупаться в нём. Оговорённая дата приезда  в Лазаревское на несколько дней попадала на   конец   лагерной смены.  «Отпрошусь,- думал,- причина уважительная и отправился в лагерь».
Я представлял себе этот лагерь  таким же, как и  пионерлагерь на Каргальской даче, где отдыхал два лета подряд – палатки, в палатках кровати, оборудованные туалеты, умывальники , столовая.   В Апаренке оказалось слабое подобие моего пионерлагеря. Ничего не оборудовано, кроватей в палатках не было, спали вповалку.  Вначале было  даже интересно, но наскучило быстро. В таком «диком» лагере  юношеского  энтузиазма хватило на неделю. Но жить там нам предстояло три недели.  Правда, всё равно было весело, особенно по вечерам, тем более лагерь располагался  в живописном месте на правом берегу Северского Донца  у впадения его в Дон.  Места там очень красивые и плодородные. Запомнился   один вечер, когда мы на каких-то лодках переправились  на другой берег и пришли на танцплощадку хутора  Медведев.  Отчаянно танцевали   твист под популярною тогда твистовую  мелодию «На мосту».  Переправлялись обратно поздней ночью  с приключениями, и чудом тогда  никто не утонул. Работали на огуречных  плантациях, пару дней я скирдовал сено. Были проблемы с питанием  и ещё что-то.    Словом, через пару недель мне это так надоело, тем более мне предстояла поездка на Чёрное море. Отпроситься не удалось.    Начальник лагеря, преподаватель техникума,  не разрешал и даже обещал в техникуме принять меры. Пришлось уйти самовольно, ведь билеты из Ростова  до Лазаревской были куплены.  Я, собрав сумку, ушёл  на паромную  переправу  в  Бронницах, что километров в четырёх от лагеря и на попутке уехал в Шахты, к  дедушке.    Там я  помылся,  немного очухался  и сразу в Волгодонск.
 И вот мы в плацкарте  из  Ростова в нетерпеливом ожидании  моря. Уже стемнело, поезд идёт, как назло,  медленно. Проехали Туапсе, ну где оно, наконец-то? И вот оно, моё любимое, ни разу не виданное  Черное море! Поезд вышел на низкий  берег  у края   просторного галечного пляжа,  упирающегося в иссиня- тёмную мглу.  Поезд вдруг остановился. Стало тихо, и я услышал  завораживающий шёпот моря. Волн на море было.  Видно остановка ожидалось  продолжительной, и проводники открыли  двери. В вагон влился свежий воздух, напоённый ароматами цветов,  моря и бог знает чего ещё приятного и волнующего. В вагоне поднялся  взволнованный шум. Море! Море! Видимо,  много нас было  таких, впервые встретившихся с морем.  Какой-то парень не выдержал и, рванув к берегу, бросился в воду. Я и сам был бы готов сделать это, боязнь остаться меня сдерживала. Парень , видимо, любил риск и пошёл на это. Все переживали за него, и он успел. Прибежал мокрый с одеждой под мышкой, но вдвойне счастливый. Говорил, что с севера он, ни разу в жизни   не купался в море. Первая встреча с  Черным   морем  в начале июля 1965 года оправдала мои высокие ожидания. 
    Двухэтажный дом тётки Сеничевых находился недалеко от моря на довольно крутом горном склоне. Участок  уходил вверх, а дом располагался в нижней части участка.   Дом был отличный – просторный, светлый   с большим балконом на втором этаже, смотрящим в сторону моря. Внизу под балконом   был подъезд к входной двери, по сторонам  которого произрастал сад  с уже плодоносящими деревьями.   Встретили нас хорошо, даже слишком, но уже утром я почувствовал  явную  смену  настроения   хозяев. Нас переселили из чистенькой комнаты на втором этаже в сарай, который находился  в метрах пятнадцати  выше дома. Там были топчаны, на которых м ы спали, причём один топчан был просто под навесом.  А нам какая разница, даже лучше - с глаз долой. Дальше – больше, не стали кормить, намекали , что за еду надо платить. На следующий день поправка - братьев кормят, меня нет. И всё это крутила тётка, потому, что её муж очень спокойный положительный мужик- железнодорожник не был способен на это. Был у них ещё сын, как раз  уходил в армию. Хороший, добрый парень, весь в отца. Играл в футбол за Лазаревское. Владел мячом великолепно. Я как бы тоже считался неплохим футболистом, но мне до него было далеко.  Словом, ни я, ни братья ничего не понимали, причём Володя  и Лёша обижались, я же, понимая своё положение чужого человека,  на всё соглашался. Главное море рядом. С утра мы уходили на «дикий» пляж, где было очень мало отдыхающих. Вечером ходили на танцы, гуляли по городу.  Ходили в горы по долине реки Псезуапсе. Я от всего был в восторге. Словом, время не теряли.  На третий день на море начинался  шторм. С утра мы об этом ещё не знали. Пришли на пляж, а там большие волны. Мы искупались на волнах и легли загорать, а волны становились больше и больше. Идти в воду уже становилось опасно.  Мы бы и не пошли, но,  вдруг, группа девчат  загоравших  недалеко  от нас упускает в воду надутую автомобильную камеру. Её сразу же уносит от берега. Ну кто же, как не мы,  «герои с Цимлянского моря»,   сможет достать и вернуть камеру пляжным красавицам?  Английский писатель  17  века Джордж Сэвил однажды мудро  заметил, что кто умён слишком поздно, тот смел с лишком рано. Это он  точно про нас написал, излишне смелых, но недостаточно умных.  Ведь мы с дури бросились в бушующую воду  спасать чужую камеру, подвергая риску свои жизни.   Это  и была как раз  моя первая в жизни  ошибка, которая могла привести   гибели.  Я   сразу поумнел, когда меня накрыло волной и долго не выпускало на воздух. При этом тяжёлые камни, поднятые водой со дна, старались угодить прямо в меня.  Но даже, когда я встал на ноги и хлебнул воздуха, то рано обрадовался.  Поток воды, толщиной мне почти  по пояс,   вперемежку с песком и камнями хлынул обратно в море и снёс меня под следующую волну. Всё повторилось, и если бы я не сопротивлялся меня бы  быстро утащило  от берега. Я забыв про камеру, все усилия прилагал , что бы вылезти на берег.  На третий раз мне , слава богу, это удалось. Вылез и Лёша,  Володи  среди высоких волн даже не было видно. Мы с Лешей  испугались, но вот показалась его голова. Вот и он, обессиленный,  слава богу, вылез на берег. Кстати, Алексей, самый сильный из нас, всё-таки успел схватить и вытащить    на берег  эту злополучную камеру.   Девчата притихли, камеру взяли, но даже не поблагодарили, поняли что бы могло произойти из-за их камеры. Мы тоже долго приходили в себя.  Этот случай я помню всю жизнь и понимаю, что если бы волна была буквально чуточку сильнее, то  нас бы унесло в море и никто бы нам не помог. Пляж был «дикий» и никакой службы спасения там не было.    То  давнее черноморское происшествие я с содроганием вспомнил, когда   читал  повесть «Беглец» моего любимого с детства  писателя Николая Дубова. В ней он описал гибель человека на песчаном пляже в Крыму. Во время шторма его фактически  с берега утащило в море мощным потоком спадающей с берега воды.   Ласковое с виду море может быть коварно и гибельно даже у берега, и с ним  всегда нужно быть на «вы». Следующая смертельная  стычка с морем, в которой я всё-таки, слава богу, выстоял,  произойдёт со мной  в Мексиканском заливе  в сентябре 1977 года на Кубе.
       Но вернёмся в  июль 1965 года в Лазаревское. Шторм усилился, и оставшуюся часть дня мы провели в центре  посёлка на набережной.  Там  народ  любовался громадными волнами, накатывающими на набережную – захватывающее зрелище. На следующее утро мы в битком набитой электричке отправились на прогулку или, если угодно, экскурсию в Сочи.  Это было единственное в моей жизни посещение Сочи, если не считать  проезда через город в августе  1981 года на моих «Жигулях» из Абхазии. Но на этом наши приключения не закончились.  На следующий день сын хозяев пригласил нас на его проводы в армию. Всё бы ничего, но к нему на проводы пришли   пяток студенток из пятигорского иняза, одна другой краше, но старше нас года на три.  Чтобы зафиксировать их внимание на наших никчемных персонах, нам  оставалось  только напиться, что мы и учинили,  тем более, что много ума для этого  не потребовалось, а вина то как раз было вдосталь. Так напиться я умудрился первый раз в жизни, да, фактически, я до этого и не пил. Всю ночь нас тошнило, благо, что    в нашем  сарайчике наши неестественные отправления   прошли без  лишних свидетелей. На следующий день мы, едва пришедшие в себя после проводов в армию, собирались на пляж, как Алексей  принёс из «дворца» новую вводную от тётки, по которой  «ваш друг» то бишь я должен заплатить за  время пребывания в сарае такую-то сумму.   Деньгами то меня родители снабдили, потому я сразу согласился  заплатить без вопросов. Но братья были в ярости, ведь это они меня пригласили,  и с тёткой заранее всё было оговорено через родителей. К тому переломному моменту мы провели в Лазаревском уже  неделю – накупались, правда, с приключениями, нагулялись по городу, походили по горам ,  побывали в Сочи и, наконец,  испытали  действие на наши организмы большого количества спиртного. Словом , мы решили бежать. Собрали сумки и задами – огородами вышли на дорогу и на вокзал.  Как мы узнали потом, к тётке должны были приехать ещё трое родственников, которые по статусу были выше , чем мы. Вот она нас и выводила из дома, как тараканов, и добилась своего.
  С самого начала занятий на третьем курсе  в общежитии состоялась великая перегруппировка. Если до этого  мы жили  в комнатах вперемежку электрики и котельщики, то теперь всё поляризовалось  по  специальности. Кроме того, состав комнат определялся   по взаимным дружественным  симпатиям, которые сложились за два года учёбы и жизни в общежитии.  Было ещё одно приятное новшество - из шестиместных комнат мы вселялись в четырёхместные. В нашей  новой   комнате   поселились  трое из старой шестиместной – я, Петя Глушко и Коля Беланов. Добавился к нам Сергей Рубцов, давно к нам  тяготевший. Тем не менее все комнаты дружили, свободно приходили    друг к другу. Сергей Рубцов физически очень крепкий, симпатичный и энергичный парень, посещал  секцию бокса, в отличии от нас вовсю гулявший с девчатами, в группе был крепким середняком, на экзаменах мастерски пользовался шпаргалками в  виде аккуратно   исписанных бумажных гармошек , которые заготавливал во время подготовки к экзаменам. Он разработал целую систему  их незаметного пользования. У него был даже заготовлен «путеводитель» по шпаргалкам .  Шпаргалки он как-то  крепил на резинках в рукавах пиджака.  Возможно, он мог  сдавать экзамены без шпаргалок, пусть с более низкими оценками, но любил авантюризм. Так он , после просмотра нового кинофильма Гайдая «Операция «Ы» и  другие приключения Шурика» отважился  сдавать экзамен по «Электрическим машинам» с помощью радиопередатчика и  приёмника с микронаушником.  Приёмником,  кстати, служил ему  мой транзистор «Сокол», подаренный мне родителями на шестнадцатилетие.  Вёл он себя с другими вполне нормально, ничем себя не выделяя, хотя был гораздо опытнее нас во многих вопросах. Никогда никому не отказывал в помощи.  Футбол его не интересовал, в отличии большинства ребят в группе, но, если все шли играть на стадион, он шёл и играл, чтобы  не отделяться от коллектива.   С его приходом в нашу комнату, правда, у нас начались по вечерам карты, любил он расписать пулю в покер. Я  терпеть не мог любые картёжные игры, пусть даже они будут, как говорят, самые интеллектуальные.  Кроме того, картёжники заканчивая игру далеко за полночь, мешали мне спать, и это, естественно, мне не нравилось.  В дальнейшем мы с Рубцовым дружили и дружили долго, правда дружба эта ни к чему хорошему не привела как для него, так и для моей семьи. Как троянского коня в Трою, я, сам того не желая и не подозревая о последствиях,  с этой дружбой привнёс в нашу семью много проблем и даже горя.  Воообще, дружба, какова бы она была бескорыстной,  дело молодое, что называется до поры до времени полезна. Каждый  человек  должен самостоятельно строить свою жизнь, не оглядываясь на друзей. Почти любая дружба в конце концов вырождается в попытки её  как-то использовать  в личных целях.

  Третий курс начался с месячной производственной практики на предприятиях города.   Было одно  место  на Артёмовский  рудоремонтный завод, где работал  мой дядька Иван  Парфентьевич Линник. Туда я и записался.   Меня направили в  ремонтный цех, где вместе   с дежурным электриком ходил по вызовам.  Кое – чему научился и написал неплохой отчёт по практике, за что получил «отлично».  Третий  курс!  Группа сплочённая, словно,  братья и сёстры, внутри никаких противоречий, хотя разумеется внутри образовались, как бы, ядра более тесных дружественных отношений. Но это только среди ребят, девочки в эти подгруппы не входили.   Иерархия сложилась   по справедливости и каждый это признал, но никакого диктата одних в отношении других не было. Начали совместно  отмечать дни рождения, вечеринки по праздникам, при этом  никаких пар  не образовалось. Впрочем, одна всё –таки наметилась.
     Был в группе один парень, который  нет умаляя  сказанного выше,  всё-таки  стоял в группе особо. Нет, учился он средне, не хуже и не лучше других , правда, рисовал превосходно. Но как-то стоял отдельно и выглядел, и вёл себя по-взрослому.  Я заметил, что он постоянно крутится вокруг одной девочки.   Уже в конце учёбы он почему-то пару раз на меня «наехал»   словами. Я ничего не понял, ведь никаких отношений  я с ним не поддерживал, похоже, я чем-то, внешним видом или поведением, вызывал в нём отрицательные эмоции. Надо признать, что на последнем году учёбы в техникуме я «забронзовел». Я был футбольной «звездой» команды  элетростанции,  мне предлагали какие-то футбольные дельцы освободить от армии, чтобы я где-то играл, потому в посёлке меня  все знали. И учился я хорошо. Ох, какой же я   был тщеславный! Признаю, водится у меня  грешок  этот смертный грешок, признаю и каюсь, Господи! Видимо это всё- таки как-то сказывалось на моём поведении, и   парню, видимо, это не нравилось.   Потом узнали, что у него, якобы, язва желудка.  После техникума  почти все ребята пошли служить. Парня этого по болезни  освободили  от воинской обязанности, и  он уехал по распределению работать в Нальчик вместе с той девушкой. Как я понял, они намеревались там пожениться.  Спустя месяца два к нам  на  флот приходит печальное известие. Этот парень  трагически погиб, упав с  автовышки   во время осмотра  ЛЭП.  И потом, гораздо позже  я узнал, что, якобы, его гибель была подстроена  местными.