Друг мой - третье моё плечо

Скучно. Радостей никаких, только воспоминания….
Курносая, вся покрытая веснушками рыжая соседка Надюшка, напросившаяся с ним на крышу запускать голубей. Там же на крыше первый мужской опыт. За ним второй, пятый, десятый. Каждый раз почему-то хочется другую…      
По субботам ходили с ребятами на танцы. Приглянулась кудрявая светло-русая стройная девчушка, стреляющая по сторонам карими, как спелые вишни, глазами. Зазвучал вальс, он направился прямиком к ней:
- Разрешите пригласить.
Окинула  взглядом, скривила губки, отказала. Подруга с длинным носом, на которую не обратил ни малейшего внимания, посмотрела с жалостью и решительно произнесла:
- Пойдемте.
И он поплелся за длинноносой. Танцевать не умел, тем более вальс. Партнерша опустила голову, следя за его неуклюжими ногами. Пару раз наступил на узкую ступню, смолчала. После танца извинился за неловкость, посмотрела равнодушно. Попрощались, шел и думал, надо же, внешность никакая, а зацепила… Привык к победам, девчонки в техникуме крутились вокруг него. А эта? Чем зацепила? Равнодушием? Да, пожалуй.
Свадьбу сыграли через три года, в 27-ом.
Вот он уже  лейтенант - выпускник бронетанковой школы. Форма очень шла  - девушки провожали заинтересованными взглядами. Выделялся пышной темно-каштановой шевелюрой, четким овалом лица с высокими скулами, прямым носом, серыми глазами, задорно сверкающими из-под густых бровей, мужественным брутальным подбородком с ямочкой типа «берегись, девчонки».

На фронте привлекла внимание очаровательная блондинка с ладной фигуркой, певица - сопрано, приехавшая с агитбригадой. Как же с ней было интересно и хорошо! До сих пор слышится ее дивный голос: - На позицию девушка провожала бойца...
   
Романы.  В основном с медсестрами. Одну голубоглазую привез домой в надежде, что жена не станет возражать.  Ошибся, под ее грозным взглядом «походно-полевая» подруга, подхватив чемоданчик, в тот же день исчезла.

Молодость. Яркая, стремительная, наполненная любовными приключениями. Каждое отличалось от предыдущего, даря свежие ощущения, омолаживая, вливая новые силы в статное тело. Где бы ни был, куда бы ни забрасывала работа, всегда и везде возникала возбуждающая игра с очередной прелестницей.   
   
Карьера. Фортуна, между прочим, тоже женщина, одарила сполна. Взлет по служебной лестнице давался легко, его принимали за рубаху – парня, никто не видел в нем соперника, плетущего интриги.  Сразу же находил общий язык, как с подчиненными, так и с начальством.

Друзья. Позаботился обо всех, но постепенно начал терять интерес к ним, какими-то все стали пугливыми, подобострастными…
И только одного друга хотел бы всегда иметь рядом, иногда звонит ему. Познакомились за день до начала войны… Но он в другом городе, страшно увлечен работой и слишком занят.

Власть. Почему-то считается, что власть сладка и увлекательна. Какая глупость! Чем выше, тем тоскливее. А выше-то и некуда. Генеральный Секретарь!
Скучно.

***
         
Раздражение.
Зачем надо было закладывать город на болоте? Отойди в сторону, найди сухое место.  Нет. «Назло! надменному соседу». Вот и обернулось все злом.  Не зря же Толстой писал о Петре: «До сих пор не перестают восхвалять  это чудовище,  нет конца всякого рода памятников ему.  Все забыто, и выдуманы несуществующие доблести и заслуги». В итоге не город, а наказание. То наводнения, то плывуны  прорывают шахты метро,  все надо расхлебывать, разгребать последствия.

Никто не поблагодарит по - человечески за то, что Кировский район из дерьма вытащил, за  строительство жилья для миллиона ленинградцев, за птицефабрики…,за 19 станций метро, за 50 научных объединений,  за атомную станцию в Сосновом Бору... А лук пропал в городе,  кто уладил вопрос? Он, конечно. Позвонил Шеварднадзе и сказал, вроде бы шутя, но с металлом в голосе: мол, мы блокаду пережили, а ты нам лук не даешь. Сразу лук появился...   
И неприязнь Москвы, никак не смирятся с тем, что не они культурная столица.
 
Да где тут культура? Все эти актеришки, музыкантишки, поэты и прочая шушера постоянно норовят что-нибудь залепить со сцены. А кому отвечать? Ему, Романову, хозяину города и области. Жаль, прошли былые времена. Зато появились другие возможности - высылать этих тварей  ко всем чертям из страны, чтобы воздух стал чище.
И ведь в основном евреи, ну не живется им спокойно, лезут вон из кожи. Еле избавился от Бродского, Довлатова, Юрского. Бродский, тунеядец этот рыжий, сочиняет так, что ничего понять нельзя. Довлатов клевещет на страну, Юрский вроде осторожничает,  но какой-то он чужой, подозрительный.
А особенно бесит Райкин!
Почти все евреи - это граждане страны - потенциального противника.* Дай волю этим товстоноговым (наверняка тоже еврей), с шеи потом не сбросишь. Романов, мол, спектакли запрещает, кортеж его, видите ли, мешает. Они же волки - как ни корми, морды воротят. А то, что  «Орфей и Эвридика» в рок-клубе крутится уже столько лет, забыли. Ансамбль  Якобсона, балет Эйфмана,  Мюзик-холл Рахлина...С чьей подачи они появились?.. Сам себе на горло наступил, а сделал.

Со всеми ведет  себя  уважительно, но доверять нельзя никому. Дрянь народишко.  Сам Генсек прочил в преемники, но  развернулось закулисье, небылицы распустили, якобы справил свадьбу дочери в Таврическом дворце, для гостей выставил старинный сервиз из Эрмитажа на 114 персон, и половину его разбили. Би-би-си разнесла «утку»  по всей Европе. Пиотровский лично опроверг, а слухи все равно поползли... Как тут не озвереть?.. Но  должен  приветливо улыбаться этим ничтожествам, хоть через силу, если даже внутри все клокочет.

А дома? Родственников набежало, как блох у дворового пса. Прыгают, каждый норовит поближе устроиться. И всем что-то нужно… Где они были, когда он пацаном из деревни приехал? Никто не помог... Женат с 46-го года. Специально задерживается на работе, чтобы  пореже видеть и слышать её, раздражает облик обрюзгшей бабы, все время чем-то недовольной...

Мечтал о романе с актрисой Александринки, первой красавицей страны, ходил на ее спектакли, букеты посылал с визиткой. Ни разу не позвонила. А что он мог ей предложить? Ведь развод - черный крест на карьере.

Ходил на концерты очаровательной блондинки. Как поет! Голос нежный, свежий, как ручеек. А сама красотка, насмотреться не мог. Заходил к ней в гримерку, восхищался. Его шофер приносил  огромные корзины с цветами, улыбалась, благодарила, смотрела ласково, чуть наклонив белокурую головку. На щечках ямочки, от которых штормит... Треп пошел со всех сторон, будто катает ее на «Авроре». Так и хочется этих брехунов повесить за языки, крикнуть им в их ослиные уши: крейсер с 48-го года на вечной стоянке, болваны! От него остались-то только рубка да корма, двигаться  может только с буксирами...

Несвободна она, муж - известный рок-музыкант. Да и опасно, на огласку можно нарваться, а то и на скандал. Голова разламывается, контузия дает знать о себе. Тут еще Райкин, как прыщ на заднице! Со сцены несет антисоветчину.  Талантишко никакой, мизерный, только носы да парики меняет, вот и вся заслуга. А публика ржет, как лошади, аплодируют. Кому? Врагу советской власти, вот кому!
Ни разу  на его спектаклях не был, еще чего, пусть понимает, что не в чести у Градоначальника. Но ребята - чекисты  пасутся в его театре, следят за ним во все глаза и уши. Говорил с этим клоуном не раз, пытался образумить, замечания делал. Нельзя же позволять распускаться! Границ  эти евреи не знают.  С такой-то семитской рожей вел бы себя поскромнее. Нет, так и распирает его! Как бельмо на глазу со своими репризами. И ведь не подкопаешься, так интеллигентненько, вкрадчиво все преподносит. А с души воротит. Особенно после той премьеры. Это надо же так вывернуть слова Вождя.  Неслыханная наглость. Главу города и области поставить в двусмысленное положение! Вроде бы Ленина цитирует, но он это делает так, что сразу хочется разогнать его театр к чертовой матери. Слишком он, подлец, популярен, чуть тронешь его, тут же выставят палачом  кумира, врагом народа станешь. Понятно, зачем он рвется в Москву. Сын там у него, такой же шут, служит в престижном театре... Не отпускать ни в коем случае! Антипатия жизненно необходима, она увлекательней симпатии. Райкин нужен именно здесь, в Ленинграде. Нельзя допустить, чтоб хорошо ему было, лишить  себя возможности постоянно гнобить его, медленно растирать в порошок. Не выпускать из-под контроля… От самого ощущения власти над ним сладостно замирает сердце...
      
Никакой отдушины.
Как заноза торчит в памяти «ленинградское дело», подобное стихийному бедствию...  А вдруг повторится что-то в этом роде?.. А вдруг снизу подсидят?
Тревога… И раздражение, постоянное раздражение…
         
***

«Бывает все на свете хорошо», пел восемнадцатилетний Никита Михалков. Да, бывает.
А бывает и не очень...
В главном так оно и есть, все хорошо. Лучшая в мире профессия, о которой мечтал с детства, фантастическая популярность, обожание публики, любимая жена, замечательные дети. Жизнь удалась.
Но сердце подводит, с тринадцати лет после тяжелейшей ангины, от которой чуть не умер. А сейчас при каждой неприятности то острая боль, то  аритмия, то одышка …
Душно. Как будто на шее сжимается кольцо жестких пальцев. Расслабиться можно только на гастролях. Там все прекрасно, радостные лица зрителей, предсказуемая реакция на каждую репризу, слово, жест.
Дома публика тоже  принимает с восторгом, но городскому начальству его монологи поперек горла, да еще какой-то старый большевик открыл огонь по телевизору из именного пистолета во время показа концерта Театра миниатюр.  Романова просто распирает от ненависти. Вызывает на ковер после каждого спектакля, замучил нравоучениями, обвиняет в антисоветчине...Опротивели мрачные лица «оценщиков» в одинаковых серых костюмах, сидят на каждом спектакле, что-то постоянно строчат в блокнотах, ни тени улыбки, ни аплодисментов.
Добром это не кончится. Устал от  угнетающей обстановки. Что делать? Непонятно…Рыба с головы гниет, а голова здесь - Романов. Какой же он мерзкий!

***

- Алло, слушаю вас.
- Аркашечка, здравствуй дорогой… Аркаша, ты слышишь меня?.. Не узнал?
- Леонид Ильич?.. Доброе утро. Узнал, конечно. Как не узнать.               
- Какой я тебе Ильич, прекрати ради бога... А ты помнишь, какое число сегодня?
- Двадцать первое... июня.
- Ну вот! А познакомились мы когда?
- Ой, точно! Юбилей же у нас.
- Конечно. Сорок лет… Как мы тогда называли друг друга? Аркаша да Лёня. А ты все Ильич да Ильич… Ну, как поживаешь, как чувствуешь себя? Сердце в порядке?.. Как Ромочка, Катя, Костя?
- Да все хорошо, Лёня, спасибо, дорогой. Твои как? Вика, Галя, Юра?
- Всё в порядке... Галка чудит, вся в меня, ты же помнишь, какой я был. А Юрка в Вику пошел, серьезный малый, замминистра... Аркашенька,  позавчера видел тебя по телевизору, радовался, как ребенок, до слез хохотал… «Где вы были с восьми до одиннадцати?»… Уж сколько раз смотрел, а смешно безумно.
- Лёнь,  и я тебя частенько  вижу, радуюсь.
- Что, тоже смешно?.. Вот стоматологи напортачили, слышишь, как разговариваю…
- Не смешно вовсе,  жалко мне тебя, не бережешь ты себя совсем. Поди не высыпаешься…
- Да ерунда это все, рутина и скука. Чазов с Викой следят, как няньки, за режимом моим... Курить запретили, выпить не дают… Аркаша, что-то голос у тебя грустный, что-то случилось?
- Нет-нет, все в порядке.
- Знаю я твой порядок, доложили уже. Завтра позвоню часов в двенадцать. Новости для тебя будут. Сегодня еще нет, а завтра будут… Хорошие новости… Аркашенька, обнимаю. Привет семье.
- Будь здоров, дорогой! Всем поклон от меня.

***

Скучно.
Но не сегодня. Наконец-то можно развлечься.
Генсек положил перед собой чистый лист бумаги и крупными буквами написал заголовок сегодняшнего развлечения:
Вопрос о переводе Ленинградского театра миниатюр под управлением Народного артиста СССР Аркадия Райкина в Москву. Писал медленно, проговаривая вслух:
1. Брежнев Леонид Ильич - ЗА.
Снял трубку аппарата с государственным гербом  вместо диска:
- Соедините меня с Сусловым, пожалуйста... Михал Андреич, здравствуй, дорогой! Ну, как  там у тебя с марксизьмой-ленинизьмой, все в порядке?
- День добрый, Леонид Ильич! Сам знаешь, учение Маркса всесильно.
- Ну, слава богу. Слушай-ка, есть мнение - перевести театр Райкина в Москву. Я «за», а как ты?
- В Москву?.. Помню, что-то было у него с ленинскими цитатами, скандал какой-то? Докладывали мне, что он их как-то перекручивал.
- Это тебе кто докладывал, Гришка что ли Романов? Я в курсе, мне ведь тоже кое-что докладывают. А ты знаешь, что этот спектакль с цитатами показали в «Доме ветеранов», и старые большевики благодарили со слезами на глазах, спасибо,  мол, товарищ Райкин, что храните заветы Ильича.
- Ну, если так, то я за!
- Хорошо, так и запишем. Все, не задерживаю, привет Энгельсу с Марксом.
2. Суслов Михаил Андреевич - ЗА.
Кто дальше? Пельше, Комитет партийного контроля.
- Арвид Яныч, приветствую!
- Добрый день, Леонид Ильич!
- Как дела, компромата много нарыл на меня?
- Что за вопрос? Все шутишь?
- Ну, ладно. Ты мне вот что скажи, как относишься к переводу театра Райкина в Москву?
- Отличная идея! Воображают себя культурной столицей. А Москва тогда что? Не такая культурная, что ли? Или не столица?
- Записываю, ты «за»!.. Будь здоров, Лидии привет.
3. Пельше Арвид Янович - ЗА
Черненко, Устинов,Тихонов, Громыко, Кириленко, Андропов, Гришин, Романов...  Стоп, этого в самый конец, поставим на место наглеца! Распетушился больно. Огреть его как следует, чтоб Аркашу  до инфаркта не доводил ...
Щербицкий, Кунаев, Горбачев.
- Михал Сергеич, привет мой юный друг! Ну как там у тебя в сельской хозяйстве? Сорняков много?
- Здравствуйте, Леонид Ильич. Все бы хорошо, да борщевик замучил, надо бы строгача ему с занесением.
- Точно, пиши докладную.  Слушай, ты как к Райкину относишься?
- С восторгом, Леонид Ильич, гениальный артист. Мы с Раисой Максимовной большие его поклонники. А позавчера ходили на концерт Константина, сына его. Ну, я вам доложу...
- Потом доложишь. Михаил, есть мнение перевести его театр в Москву. Ты как считаешь?
- Обеими руками За. Пора уже нАчать развлекать москвичей на должном уровне. Я тут вот что подумал...
- Это в другой раз. Записываю - ты не против. Успехов тебе. Жене с дочкой привет от меня.  Борщевику тоже.
13. Горбачев Михаил Сергеевич - ЗА.
Потирая руки и  улыбаясь, попросил соединить с Романовым.
- Товарищ Романов Григорий Васильевич? Это Брежнев Леонид Ильич вас беспокоит.
- Здравствуйте, Леонид Ильич.
- Важнейший вопрос вынесен сегодня на Политбюро - перевод театра миниатюр под управлением Аркадия Райкина в Москву. Члены Политбюро выразили свое мнение следующим образом:
Брежнев Леонид Ильич - ЗА.
Суслов Михаил Андреевич - ЗА.
……………………………...
………………………………
Горбачев Михаил Сергеевич - ЗА.
Каково же ваше мнение, товарищ Романов? Вы за или против?
- За, конечно, Леонид Ильич, - поникшим голосом ответил Романов.- Окажу содействие в  переезде уважаемому Аркадию Исааковичу.
- Не беспокойтесь, Гришин обо всем позаботится, - Генсек положил трубку не прощаясь.

***

Романов застыл, слушая  гудки отбоя.
Почему мне последнему?..После этого колхозника из Ставрополя… И почему на «вы»?.. Он же сам говорил обо мне как о преемнике… Откуда такой лед в голосе?.. Зачем он всех перечислял по имени - отчеству?.. Похоже, издевался.
Мысли, как назойливые мухи, беспокойно шарахались в голове в поисках ответа. Тщетно. Без сил плюхнулся в кресло, положил уныло гудящую трубку на аппарат... Что произошло? По ничтожному вопросу полный состав Политбюро!... А в Афган впятером решали войти!.. Настучали, сволочи! Кто? Да, поди, сам Райкин, зараза! Но как он добрался до Генсека?..  Покровителей нашел, подлец. Все  они такие, без мыла  влезут!.. Голова разрывается…. Вытер ладонью испарину со лба. Несколько раз глубоко вдохнул и медленно выдохнул... Так, надо собраться.

***

- Аркашенька, привет!
- Здравствуйте… Ой, Леня, извини, день добрый.
- То-то же, молодец! Ну, что, дорогой, обещанная новость - Москва ждет тебя с театром твоим.
- Ты о гастролях?
- О гастролях, конечно, о гастролях. Только постоянных. Театр твой теперь московским будет. Гришин здание выделяет в Марьиной роще, обещает дворец из него сделать. Ну, как тебе новость?
- Я… я в шоке.
- Ты в каком шоке, положительном или отрицательном?
- Лёня, дорогой, в положительном, конечно!  Потрясен!
- Да знал я прекрасно, о чем ты мечтаешь…  Вот и славно, сообщи эту новость коллективу. Гришин позвонит тебе, все обсудите…  До скорой встречи.

***

Раздался еще один звонок. Райкин, не успев прийти в себя после услышанного, снял трубку.
- Здравствуйте, Аркадий Исаакович. Из обкома партии беспокоят. Григорий Васильевич будет у вас в театре через полчаса. Поторопитесь и вы. Паспорт не забудьте.
Вызвал служебную машину, быстро оделся. На вопрос жены, не случилось ли чего, ответил:
- Все хорошо, Ромочка. Вечером поговорим.
Как же стремительно все завертелось.

***

Кортеж члена Политбюро ЦК КПСС, Первого секретаря Ленинградского обкома партии товарища  Романова въехал на Большую Конюшенную улицу, которую сразу же с обеих сторон перегородили для машин и пешеходов.
ЗИЛ-115 остановился у дома 27. Романов степенно вышел из открытой охранником двери.
В подъезд служебного входа Театра миниатюр вошли два секьюрити, открыли дверь Хозяину, прошли в приемную художественного руководителя.
Секретарша уставилась на них в изумлении, переводя взгляд  с одного лица на другое, поднялась, опираясь руками о стол.
- Здравствуйте…, Григорий В-васильевич, - прошептала заикаясь.
Интересно, она всегда так говорит? Забавно!
- Райкин у себя?
- Он будет с минуты на минуту, - овладев собой, добавила.- Вы можете подождать в его кабинете, -  подбежала к двери, распахнула, приглашая войти.

***
   
Ну, что же, это даже к лучшему, есть время осмотреться в логове врага. С бежевой стены, сердито насупив брови, смотрел Генсек в золоченой раме... Почему он так наехал на меня? Это и надо выяснить. Под ним Чаплин в котелке со своей дурацкой улыбочкой. Понятно, кумир. Справа, вроде, Станиславский. Старинная фотография в бежево-коричневых тонах какого-то города с реки, здание с вывеской «ЦИРКЪ». На табличке, вмонтированной  в раму - «Рыбинскъ, 1916 г.».  Длинный стол для совещаний, непонятно как влезший в скромный по размерам кабинет. Бросился в глаза том Ленина с торчащими частоколом цветными  закладками. Полюбопытствовал: «Государство и революция», «Очередные задачи Советской власти». Да, подковался, голыми руками не возьмешь…  В небольшом шкафу темно-коричневого дерева  книги Станиславского, Михаила Чехова и прочая дребедень...
Из приемной послышались шаги, дверь распахнулась, вошел улыбающийся Райкин.
- Григорий Васильевич! Ну, наконец-то... Почтили присутствием. Давно жду, очень рад. Да что там рад - просто счастлив!   
Романов широко раскрыл руки и крепко обнял худую фигуру. С каким бы удовольствием он сжал бы это тщедушное тело так, чтобы кости хрустнули, чтоб оно обмякло в его руках... Сейчас не до заветных желаний, шкуру надо спасать, а то снимут ее да и повесят здесь  на потеху.
- Что же вы, Аркадий Исаакович, с ленинградцами так немилостиво поступаете? Покидаете нас, в Москву вдруг собрались. Чего ради? Чем мы вам не угодили? Если есть какие-то вопросы,  можно решить их полюбовно, да оставить все как есть, вы при нас, а мы при вас, - сладко улыбаясь, проворковал Романов. – Город осиротеет. Ваш театр – гордость ленинградцев. Вы нас лишаете удовольствия восхищаться уникальными талантами. И вашими, и ваших артистов. В чем причина, Аркадий Исаакович, если не секрет?
- Ну, вы же знаете, дорогой Григорий Васильевич, как  я к вам привязан всей душой, всем сердцем. И к вам, и к ленинградцам. Но обстоятельства, знаете ли… непреодолимой силы, - ответил Райкин.
- Так поделитесь, мигом все уладим.
- Обстоятельства такого свойства, что никак их кроме переезда в Москву уладить невозможно…
- Да не томите же, Аркадий Исаакович! Какие могут быть тайны между нами, добрыми товарищами? – настаивал Романов.
- Вот какая штука, отказать не могу близкому другу. Уж очень он просит, не могу не уважить, столько всего пережили вместе….
- Кто просит-то, кто? – от нетерпения голос Градоначальника сорвался на фальцет.
Райкин помолчал, как бы раздумывая, махнул рукой:
- Да ладно, все равно вам доложат, скрывать не имеет смысла. Вот он, мой дружок фронтовой, улыбается со стены.
- Кто улыбается?- подняв глаза на стену, озадаченно спросил Романов. И вдруг увидел, что Генсек действительно улыбается и даже как бы подмигивает, но не ему, а Райкину …. Чертовщина какая-то. А на меня смотрел сердито...
- Друг Лёня все затеял. Поверьте, инициатива исходила не от меня. Я бы никогда и ни за что вас не покинул. Сами понимаете, ему отказать невозможно.
- Где вы познакомились? - глухо спросил Романов.
- В Днепропетровске, за день до начала войны.
- Понятно... Простите, мне пора, - тихо сказал Романов, с усилием отклеив глаза от улыбающегося не ему Генсека. Вышел из кабинета, осторожно прикрыл за собой дверь, в сопровождении охранников начал медленно спускаться по лестнице к выходу. В голове гремел  язык колокола, от гула которого того гляди порвутся барабанные перепонки... Вот ведь, гнида, кому настучал, какого защитника себе нашел, тихоня, червь бледный. Завел дружбу  с самим Генсеком, не с простым работягой. Лидер страны, видите ли, для него Лёня… Еще сдуру обнял этого фигляра. А как заговорил-то: «я к вам привязан всей душой, всем сердцем…». Шут гороховый! Ненавидит же меня люто, а кривляется, лицемер хренов. Ну и пусть катится отсюда, исчезнет хотя бы один повод для раздражения. Была б моя воля, прихлопнул бы, как  муху, раздавил бы в лепешку, мерзавца...
Плюхнулся на сиденье машины и зло буркнул: - На работу, дел до хрена, а тут со всякой швалью приходиться время терять!
 
***

Сидя в кресле Райкин оглядывал  свой кабинет, в котором провел 39 лет.
Рыбинск. Пятилетним мальчишкой впервые попал в цирк и был поражен выступлением клоуна. Прибежал домой, стал копировать его мимику перед зеркалом, так увлекся, что не заметил вошедшего отца. Вздрогнул от возмущенного голоса: - Еврей - клоун?! Ни-ког-да!
Чаплин. Первый фильм, увиденный в девять лет. Какой восторг!
Драмкружок Ленинградской школы №206. Дядя Костя Станиславский. После спектакля каждому участнику пожал руку, а его погладил по голове и спросил имя. Солидно ответил: - Аркадий.
- Аркадий, мне абсолютно ясна ваша будущая профессия. Браво!
- Спасибо, дядя Костя!
Все захохотали, а он убежал смутившись. Сына назвал Костей.
Лёня, какое счастье, что ты избавляешь меня от этой мерзости... Надо же, примчался, как нашкодивший кот с прижатыми ушами к круглой башке. Видимо, здорово ты накрутил ему хвост... Боялся его столько лет, сердце колотилось, когда вызывал на ковер. А он – пустышка надутая с дешевыми понтами,  примчался на десятиметровом лимузине, перегородил все движение, ни пройти - ни проехать. Васька – гаишник, знает меня сто лет, завсегдатай  театра, паспорт потребовал,  работу боится потерять, тоже напуган этим чучелом...
Легче дышать стало, сердце отпустило.   
Москва… А что в Москве нет таких романовых? Пруд пруди,сожрать друг друга готовы. Ах, Лёня, Лёня, как же тебе должно быть тошно в твоем окружении… Тот же Гришин вряд ли другой... Позвонит, сюсюкать начнет, чтоб тебе угодить. Видал - перевидал таких начальников на своем веку.
Ты же не такой, уж сорок лет тебя знаю. Ты легкий, веселый, озорной. Тебе же смотреть на них противно. Льстят, воспевают, награды вешают, книжки за тебя пишут. А ты им подыгрываешь...
Лёнечка, дорогой мой, ты настоящий друг! Третье плечо мое.

***
         
Скучно.
Чем еще развлечься? Аркаше помог, это приятно. Замечательный он парень, очень люблю его… Счастливый человек, с детства прекрасным делом занимается. И каких высот достиг, вся страна от него в восторге! «Делай свое дело, и оно о тебе позаботится» - не помню кто сказал, но очень точно… Про Аркашу...
А про меня? В чем оно, дело мое? Кто я?.. Руководитель... И чего я наруководил? За что бы ни взялся, все по одному шаблону: увлечение - решение - выполнение…  А что в итоге? Тягучее разочарование… С арабами против евреев, Прага, теперь вот Афган ...Солженицина, Бродского, Растроповича с Вишневской гражданства лишил, Сахарова в ссылку загнал… Полмира против себя настроил…    Зачем все это?
С одной стороны, надо принимать решения.   Но наперекосяк же все   получается... И может ли вообще что-нибудь получиться? Никита вон, сколько всякой херни
нагородил, и кто его теперь  добрым словом помянет?  Страна, она ведь как река, течет себе и течет, сама себя регулирует. А перегороди ее - возмутится, запротестует, разгневается, деревни  затопит, леса погибнут, птицы  улетят... «Не ошибается тот, кто ничего не делает» - верная пословица. А еще верней - тот, кто ничего не делает, не ошибётся...
Миша Горбачев… Похож на меня, такой же весельчак и балагур, как я в молодости. Да, у него что-нибудь может получиться... Хотя вряд ли.
Скучно.            
               
* Апостол застоя | Новая Газета в Санкт-Петербурге, 2008 год, № 40.