Письмо в степь

Колокола пробили в третий раз за сегодняшнее утро. Я смотрела, как на фасаде соседнего здания являлась тень купола, и чем дольше я на неё смотрела, тем больше замечала, что она движется. Она превращалась то в девушку, поправляющую свои волосы, то в крону дерева, покачивающегося от сильного ветра. Мне хотелось верить, что свет, свободно гуляющий по улицам самым ярким, но незаметным прохожим, или солнечные лучи, проникающие одновременно во все квартиры нашей стороны, таили в себе нечто большее нежели скопление взрывающихся в космосе ядерных частиц.

Мне было страшно отводить взгляд, тень могла исчезнуть. Как мне тогда верить, что она существовала? Я беспрерывно смотрела на сгусток солнечного пятна на фасаде, напоминающего по своей форме желток с кляксой посередине, и думала о том, что где-то в мире звонят колокола, а тень от них шевелится так же, как та, что передо мной. Думала о том, как по-разному звучат города - но колокола, где бы они не находились, всегда одинаково.

В последний раз Вы писали мне из Берлина. После этого впали в Стамбульский запой, и Ваше следующее письмо я получила, когда вы вернулись в аул. Уйгурская земля Вас не отпускала, Вы всегда возвращались на одно и то же место. Иногда мне казалось, что Вы и вовсе не знаете, где находится Ваш дом: Вы разбрасывали свои время и ядовитые слова на окружающие, быстро сменяющиеся пространства, окутывали лёгкие местными сигаретами, отдавали свои украшения разговорчивым таксистам, от которых пахло дешёвым каирским парфюмом, и каждый раз возвращались на одно и то же место. Оттуда Вы мне и писали.

Сегодня же во мне было мало сил. Я снимала с себя кожу и осматривала в зеркале ту желчь, которая перетекала по венам, и мне становилось страшно, что мне не хватит времени от неё избавиться - но сейчас не об этом. Я смотрела, как на фасаде соседнего здания являет себя тень церковного купола.

По мостовым неподалёку проходили процессии, выглядевшие как процессии Исхода (я пишу это так, будто бы знаю, как на самом деле выглядели процессии Исхода. Прошу меня простить за такую наивность). Я всё больше верила священным писаниям, когда наблюдала как история сама себя повторяет - надменная и строгая история. Мне представлялось, что история - это колея на хребте бессмертной женщины.

Я заметила, что Вы стали смелее. Вы перестали бояться разговаривать со мной, и каждое Ваше письмо начиналось со слов, от которых у меня сводило живот. Ваша смелость. Была ли она вызвана отчаянием перед невыносимостью жизни? Каким бы ни был ответ, но в Вашей смелости я видела уязвимость и искренность - я впервые начинала Вам верить.

Желток с кляксой посередине начинал сползать с фасада здания. Купол в нём уже был неразличим, и от силуэта оставались только дугообразные линии. Опускающаяся на город ночь, означала что где-то восходило Солнце. Может быть, однажды, благодаря этому Солнцу произрастут новые цветы на земле нашей, цветы, пока ещё спящие под почвой нового Гефсиманского Сада.