Дунька

 

   Еще не утихла моя сердечная боль. Еще не могу поверить, что нет ее рядом и всякий раз оглядываюсь и ищу глазами моего серенького, с белым фартучком и в белых носочках, никогда не взрослеющего, но бесконечно преданного мне ребенка. Рухнул в одночасье мой счастливый мир.  Осыпалась система координат, в которой я и жена моя Лена жили последние пять лет. Вчера мы с дочей и моим старым другом Колей, похоронили в ближайшем лесу нашу девочку, еще три дня назад беззаботно резвившуюся на берегу озера, куда мы ездили с тем, чтобы проводить только что ушедшее лето и насладиться последним теплым осенним деньком. Земля ей досталась мягкая, можно сказать пушистая. С тяжелым сердцем засыпали мы ей ту могилку  на маленькой полянке, покрытой еще зеленой травкой, под желтеющими березками, раскачиваемыми осенним ветром...    

   Этот серенький и постоянно скулящий, с большими красивыми лапами, лохматый комочек нашего будущего счастья появился в доме таким же осенним сентябрьским днем восемнадцатого года. Его, втихаря от нас, принесла моя дочь Аня и тем поставила нас с женой перед фактом!   Я был категорически против того, потому как наша кошка Даша к тому времени, уже изрядно потрудившись за десять предыдущих лет, полностью уничтожила обои на стенах Анюткиной,  да и не только ее, комнаты, не побрезговав при этом нашим мягким уголком, да и много еще чем. Не было в квартире места куда бы она не приложила своих разрушительно острых когтей. Потому, перспектива появления в доме ее подельницы, с еще большим потенциалом, меня, мягко выражаясь, не порадовала.  Был большой, по этому случаю скандал, где в итоге вся женская часть моей семьи в едином порыве объединилась против меня и все мы пережили тогда долгий военный период. Но в конечном итоге, с большим скрежетом, этот мохнатый комочек остался жить у Анютки в комнате.   Я туда первое время и не заглядывал, неоспоримо уверовав в свою правоту. Думалось поиграет и забудет. Купила себе очередную игрушку... 

   В пригороде, на маршрутную остановку, ей привезли несколько таких комочков с одного выводка и они, с ее слов, сразу встретились глазами.  И тот комочек сам к ней подполз и ткнулся мокрым носом ей в ноги. Дочь моя, ни секунды не сомневаясь, отдала свои деньги и сунула щенка за пазуху.      

   Так и зажили. Щенок тот скулил всякий раз, как только дочь покидала свою комнату. Совершенно не выносил одиночества и все время Анютку звал на помощь.  Ну и сюрпризы, как мокрые, так и не очень, стали нашей домашней бытностью, что конечно было поводом для продолжения моего недовольства. Окрестила “Диной” моя дочь этот лохматый комочек.   

   Дина оказалась довольно активным щенком. Быстро она подружилась с кошкой Дашкой и уже вместе, они продолжили начатое той дело. 

    Как-то, придя домой, я с ужасом обнаружил перегрызанный жгут проводов домашнего видеонаблюдения, а две пары глаз ожидающе смотрели на меня из-под Анюткиного письменного стола. Чудом остался нетронутым силовой кабель на 380 в!  У меня тогда случился взрыв негодования! Отгребли обе: как исполнитель, так и духовный наставник!  Но, что меня тогда очень подкупило, так это то, что первая сразу все поняла, сделала вывод и не пошла дальше, путем хронического рецидива. Очень оказалась смышленой. Быстро вникала в суть и мотала себе на ус. И конечно не сразу, но гнев мой постепенно стал сменяться на милость...

   А потом Дина заболела. Несколько дней она лежала на своей подстилке и почти не реагировала на происходящее вокруг нее. Анютка тогда ревела навзрыд. Бегала с ней по ветлечебницам. Я не остался безучастным и имея некоторый опыт, помчался за лекарством и шприцами.  Засучив рукава, вооружился всем этим арсеналом и собравшись духом протянул руку к холке этого ребенка... И о чудо! Ребенок завилял хвостом и лизнул ее. Он уселся на подстилке и радостно посмотрел мне в глаза.  Тогда какой-то тумблер щелкнул в моей душе! Этот пушистый комочек заглянул в ее двери, и они перед ним распахнулись!  Навсегда!

   В моих устах, как-то с течением времени, Дина стала “Дунькой” и уже выросши, наша   девочка с охотой откликалась и на этот свой позывной.   

   У дочки к тому времени случилась своя жизнь и она теперь живет в другом месте. Дашка, та тоже покинула наш дом.  С нами осталась только Дунька. 

   Собака из нее получилась красивая, трехцветная, с тем же белым фартучком на груди и теми же белыми носочками на лапах. А главное, с ее неуемно позитивным характером. В нашей округе ее знали все собаководы, да и не собаководы тоже! Я просто удивляюсь откуда у нее было столько знакомых, знающих ее по имени и всегда радостно ее приветствовавших. Она им отвечала взаимностью, весело виляла хвостом и улыбалась во всю свою собачью морду! Среди соседей по подъезду Дунька вообще получила прозвище: “Собака улыбака”.  Я никогда не одевал на нее намордник и никогда не водил на поводке. Она всегда была рядом и при малейшем моем намеке оказывалась у меня под рукой или садилась у моих ног, тыкаясь мокрым носом мне в ладонь. Даже стоя на светофоре, послушно ждала пока я тронусь на ту сторону и шла рядом. В ближайших магазинах и рынках продавцы или торговцы, все знали мою Дуньку и приветливо ей подмигивали.  Всегда пытались ее угостить чем-то вкусненьким, но я всякий раз забирал у нее трофеи. Нельзя брать у чужих! Дунька все понимала, но украдкой забирала в рот что бог послал и тащилась с этим за мной следом.  Добрая половина прохожих, завидев ее, идущую поодаль от меня включали панику и начинали причитать, мол потерялась такая милая собака в кожаном ошейнике, но Дунька добродушно проходила мимо, обходя и уворачиваясь от их рук с гостинцами. Я так давно уже не обращал на то внимания. Она всегда тихо шла следом за мной и я ее чувствовал. Я и сейчас всякий раз чувствую, как она тихонько шагает у меня за спиной...

   В стране дураков случился ковид! Конечно все мы еще помним этот праздник шестой палаты. Маски, памперсы, кьюаркоды. Мир вокруг нас, он просто поехал мозгами. И нам, чудом в том миру не свихнувшимся, как-то надо было в нем жить. 

   Был день тринадцатое октября.  Мне нужно было сходить в казенный дом с тем, чтобы оформить какой-то лист, дающий мне право никого не трогая жить дальше. Подумалось что это будет недолго и я взял Дуньку с собой. Посидит и подождет, как это всегда бывало. Перед парадным входом, у высокого чугунного частокола какая-то женщина торговала шерстяными вещами и я, с ее согласия, привязал Дуньку рядом...

   В очередях время затянулось. А когда я вышел к месту, разорванный новый поводок болтался на чугунке, Дуньки на месте не было. Продавщица пыталась мне что-то объяснить, но меня окликнула молодая девушка и спросила не я ли хозяин только что сбитой машиной серой собаки?  У меня ноги подкосились. Случилась беда! Четко это осознал. 

   Девушка была на машине. Она предложила мне место и мы поехали с ней в ближайшую ветеринарную клинику, куда она по горячим следам доставила несчастную мою Дуньку. Ее сбила машина, мчавшаяся перед девушкой спасительницей на приличной скорости. Моя Дунька, кем-то напуганная, выскочила перед ней на дорогу и была откинута ударом на придорожный газон. Сбивший ее водитель не тормозил. Просто умчался. Девушка, та сама имела собаку и потому не осталась безучастной к моему горю. С кем-то из таких же неравнодушных попутчиков она уложила мою несчастную девочку на заднее сидение своей машины и повезла ее в ближайшую ветклинику, благо та оказалась в двухстах метрах от места происшествия. И теперь, каким-то образом найдя меня по горячим следам и ошарашив такой новостью, дворами повезла меня туда же   

   Свою собаку я увидел лежащей в углу приемного покоя. Как в летаргическом сне склонился над ее, казалось бездыханным телом с вывалившимся неестественно длинным языком. Но на мой голос она приоткрыла глаза и нашла меня взглядом. Подошел санитар и равнодушно спросил: “ Будем усыплять”? Какой-то эмоциональный толчок вдруг вывел меня из анабиоза, в котором я находился и не глядя на этого зомби, сквозь него рванул к дежурному врачу. Тот, очевидно имея немалый опыт, с ухмылкой начал загибать пальцы: “ Ампутация селезенки, если поможет; ремонт переднего плечевого сустава с установкой титановой пластины вместо раздробленной кости; реаним”... Я, громче нужного ему сказал: “Готовь к операции. Сейчас! Я за деньгами”!!! И более не глядя на их удивленные физиономии с той девушкой на ее же машине поехал домой. Они думали, что я погорячился. 

   Привез я им пятьдесят штук, что они мне зарядили и невзирая на протесты санитара проводил мою девочку до операционной. 

   Пусть правильно поймет меня мой читатель за мой неучтивый слог, но как только я   перешагнул порог той богадельни, то сразу осознал ее предназначение. Там не было и намека на любовь к братьям нашим меньшим, но там была безраздельная страсть к деньгам их несчастных хозяев.    Из одного попадалова я тут же угодил в другое...

   Ночь, она конечно же была бессонной, а к открытию ветклиники мы с моим другом Колей уже были на ее пороге. Моя собака лежала на принесенной вчера подстилке замотанная как мумия фараона. Мы, не особо церемонясь с так называемым медперсоналом, уложили ее на картонный щит и погрузили в Колин универсал. Дунька была в сознании и я видел, что она реагировала на мой голос. Попрощавшись с докторами, заручившись их телефоном и наслушавшись их советов, мы повезли мою девочку домой. 

   Трое суток мы с женой не спали. Дунька лежала на своем коврике и не шевелилась. Не ходила под себя. Печень ее размышляла как ей жить дальше и жить ли вообще?  Я так в истерике просил нашу собаку пустить под себя лужу, за что бы она еще совсем недавно поимела большие неприятности. 

   Он услышал - таки мои молитвы и та лужица под ней все-таки растеклась! Я тем тогда был просто счастлив и душа моя, до того вдоволь навывшись, потихонечку запела... 

   В то время пировавший в миру ковид нас заприметил и стороной не обошел. Дунька начала открывать глаза, а у нас с женой так они мечтали закрыться. Как два зомби, едва держась на ногах, мы выносили нашего ребенка на улицу и там помогали ему хоть как-то справить свою нужду, пытаясь усадить его на задние лапы, по совету тех ветеринаров. Но оно никак не получалось. Наша собака вообще не могла на них опираться. Такая для нее и нас пытка не могла продолжаться вечно и я, набравшись сил, отправился на поиск и нашел другого ветврача. Божьей милостью он оказался тем, кто тогда нам был нужен. 

   Юра, так звали доктора, профессионально дотошно осмотрел нашу собаку и отправил нас на рентген и по результату назначил ей операцию на переднюю правую лапу. Там была раздроблена плечевая кость. Через двое суток, как только Дунька начала приходить в себя, я ее привез в клинику. Есть бог на небесах! Юра оказался хорошим хирургом. Титановая пластина навечно поселилась в Дунькином плече. Но этим проблема не исчерпалась. Тут же нарисовалась не меньшая, с задним  коленным суставом, на который мне так настоятельно советовали ее садить те засранцы, что отрезали ей селезенку. Сустав был раздроблен и требовал не менее сложной операции. Сделать ее сейчас и здесь не представлялось возможным. Собачье ее сердечко не выдержало бы...

   Не стоит, наверное, в подробностях описывать здесь всю историю ее болезней и моих с ней мытарств. Ну в общем была потом и та операция, за ней следующая: деньги; моих девчонок слезы... 

   Но медленно, медленно и верно, Дунька наша - кряхтя, сопя и подвывая, пошла-таки на поправку. И по мере своего, хоть и трудного выздоровления, снова, каждый божий день вселяла радость в наши уставшие от боли за нее сердца, тем даря нам огромное житейское счастье своим позитивно неугомонным характером.  Мы опять обрели своего члена семьи!

   Так прошел год. А на дворе опять захозяйничал октябрь. Опять вовсю хозяйничала осень. Он уже был близок к концу и завывая холодными ветрами, поднимал в воздух осеннюю листву, яростно перемешивая ее с мокрым снегом. Страна наша, после летней передышки, снова была в опасности. Замороченный антиковидными экспериментами, с натянутыми на лица масками и исколотый всевозможными вакцинами народ угрюмо тянул свою лямку, чем полностью соответствовал описанию жителей блокадного Ленинграда. Кладбища разрастались быстрее чем Хрущевские когда-то новостройки и стали, наверно самой доходной, а от того и приоритетной отраслью народного хозяйства, после госразводилова конечно же... 

   В один и тот же октябрьский день, так случилось, умерли наши с Леной отцы. Оба в тот момент лежали в разных территориально, но одинаковых, по сути, больницах, переполненных несчастными ковидниками и оба не получили от нашей медицины ни должного внимания, ни какой-нибудь заботы. Каждый умер от своих болезней на фоне общероссийской борьбы с чумой двадцать первого века! 

   Что же. Такова наша жизнь. Отцов похоронили. Горе постепенно улеглось, а она, жизнь потекла дальше, как та река из песни о Волге. И в той жизни наша Дунька была нам незаменимой для сердца отрадой.

   Она всегда громко встречала нас дома, радостно гавкая во все свое собачье горло.  Отчаянно виляя хвостом, вставала на задние лапы и улыбалась во всю свою собачью морду, стремясь дотянуться ей до лица. Хватала наши тапки и носилась с ними по квартире. Это была такая неподдельно искренняя радость! Это было настоящее наше счастье, которое увы, по законам божьим, понимается лишь после, задним числом - когда перестает им быть...

   Жизнь между тем шла своим чередом. Случалась и в радость, и в тягость, но повзрослевшая наша Дунька в любой ее момент была рядом. С нами засыпала, с нами просыпалась, лежа на пороге спальни и бешено стучала по полу хвостом, как только мы открывали глаза. Терлась об наши ноги на кухне, получая свою утреннюю пайку масла и стакан молока. После того шла со мной на улицу, в то время как Лена собиралась на работу. В выходные утром ходили в лес. Он у нас рядом, и эти прогулки были для Дуньки настоящим счастьем! Надо было видеть ее необузданную радость, как только мы начинали туда собираться. Это метания по квартире и коридору с радостной улыбкой во всю морду и светящимися от собачьего счастья глазами. Это ее брезентовый поводок в зубах, который она хватала с коридорного диванчика с тем, чтобы мы его не забыли. Это десять ее собачьих сил, с которыми она нас тащила по известному нам всем маршруту. Наконец это лес, который она уже знала как пять когтей на своих собачьих, в белых носочках лапах. 

   Много раз, оторвавшись от нас, в своих устремлениях она в том лесу терялась, но всегда, наплутавшись, ждала нас или меня на условных точках годами нахоженных маршрутов. Случалось, что я, потеряв голову, носился по тому лесу, если она долго не объявлялась. Я звал ее, я ругался, удивляя тем случайных лесных ходоков с лыжными палками наперевес. Но всякий раз кто-то из лесных прохожих мне давал ее координаты. Уж больно приметной была наша собака. Бабушки и тетушки - те сразу говорили, что видели в лесу красивую серую собаку. Был случай, когда по наводке нескольких прохожих я нашел ее на  границе леса, возле граничащих с ним элитных многоэтажек, в окружении сердобольных женщин, склонившихся над Дунькой и поивших ее водичкой из принесенной кастрюли. Было жарко, но Дунька едва их и ту кастрюлю не опрокинула, увидев меня, уставшего и вспотевшего, выходящим из леса на асфальтированную дворовую площадку. 

   Иногда Дину забирала к себе Аня. Она со своим молодым человеком жила теперь на съемной квартире. Я много раз пересматривал их кинохроники, еще с щенячьего ее возраста, когда Аня только принесла Дину домой. Они частенько ездили с друзьями по озерам и другим лишь им одним известным местам. Гуляли по городу, бесились с ней в своей квартире. Наши дети, как и мы с Леной, души не чаяли в собаке и та, со всей своей собачьей преданностью, отвечала им тем же. Дунька в этой жизни безумно любила две вещи: это шоколад и машины. Кататься в ней она могла бесконечно долго и на любые расстояния. Если рядом с ней останавливалась какая-либо легковушка и у нее открывались окна, то она бесцеремонно вставала на задние лапы и заглядывала в машину, а то и гавкала, что бы ее туда впустили. Заднее сидение нашей машины безраздельно принадлежало ей! Оно всегда было застелено ее покрывалом. 

  Тот, еще по-летнему теплый октябрьский день мы решили провести на озере, где нравилось бывать нам, и где от счастья сходила с ума Дунька. Она как всегда радостно носилась с поводком в зубах по квартире, лишь только Лена начала укладывать сумки. Сидя в машине, на своем коричневом покрывале, смотрела на мелькающие городские картинки, плавно сменяющиеся пригородными пейзажами. Потом с радостью выскочила на пустынный пляж и рванула в засыхающие заросли прибрежной травы, на ходу подбрасывая и играя какой-то веточкой. Мы на песке расстелили наше покрывало, и Дунька тут же запрыгнула в него, перевернув все наше небогатое застолье и перемешав его с пляжным песком. Она резвилась и бесилась от своего собачьего счастья. Как будто чувствовала...

   Наотдыхавшись, мы с того пляжа тронулись домой, где я, как всегда после дальней прогулки, устроил Дуньке проверку на клеща. И я его, напившегося, нашел у нее под мышкой. Тогда не придал этому факту значения, потому как этот год выдался на них урожайный, столько уже из нее повытаскивал...

   Утром следующего дня наша девочка не съела свое масло, не выпила молоко и отказалась от куриного бульона, а к вечеру она слегла. Я забил тревогу, но был выходной и в Юриной клинике мне назначили прием на завтрашнее утро. Я, как и в прошлый раз, когда Дунька лежала пластом после наезда машины, сидел возле нее и шептал ей на ухо всякие ласковые слова. Клялся, что я ее вылечу. Говорил ей что и эта болячка пройдет. Она в ответ часто дыша, лизала мое лицо. Я знал, что собака моя понимала каждое мое слово. Она мне бесконечно верила и потому всякий раз безропотно ложилась под нож хирурга, но моя рука всегда чувствовала, как дрожало ее собачье тело, как она безумно боялась …

   К обозначенному времени я и Лена с Дунькой были в клинике.  Бедняжка еле добрела до ее дверей. Полдня уколы, катетеры, капельница. Я с ужасом увидел, как Дунька пожелтела за эти сутки...

   Дома она уже не вставала, не ела ни пила. Я так верил, что накупленные лекарства и Юрино мастерство ее вытащат и продолжал ей о том говорить. Вот просто сидел с ней рядом и разговаривал...

   На следующее утро до машины ее нес на руках и с большой надеждой смотрел на всю эту докторскую суету вокруг моей собаки.  Почему-то верилось, что они ее спасут. Дома я шприцом напоил ее куриным бульоном. Шел третий день, как она не пила и не ела. Через какое-то время, лежа на своей подушке и тяжело дыша, моя девочка вдруг закричала почти человеческим голосом! Я тут же подскочил к ней: “Я здесь моя хорошая! Я с тобой”! Я рядом”! Она с трудом приподняв морду и увидев меня уронила ее обратно на свой матрасик.  Прошло пять минут и все повторилось. Два громких всхлипа и ее последний на меня взгляд. Затем она перевернулась на спину, вздохнула и не выдохнула. Я, не поняв этой паузы, испуганно коснулся ее живота.  Она громко выдохнула. В последний раз...

   Не в силах осознать только-что случившегося, я схватил Дуньку на руки и не закрыв за собой дверей, помчался с ней к машине. Я с трудом удерживал в руках эти родные для меня двадцать пять килограмм. Руки мои не слушались и идущие навстречу молодые парни, оценив мое состояние, быстро смекнули суть дела и буквально поймали выпадающую из рук Дуньку. Они с пониманием уложили ее на заднее сиденье и поглядев на такого меня, сказали, что она не живая... 

   Я их уже не слышал. Не щадя машины, я, еще надеясь на чудо, не видя светофоров мчался в клинику, где меня ждал Юра, услышав мою телефонную истерику... 

   На железном медицинском столе, где еще два часа назад я шептал на ушко моей девочке, что я ничего не пожалею, чтобы снова поднять ее на лапы, он закрыл ей глаза и сказал мне что она умерла. Без помощи селезенки ее печень с бедой не справилась...

   Я теперь через день хожу к Дунькиному холмику и ложу на него маленькую шоколадку Аленка. Она так их любила. Вот и сейчас, закончу писать и снова туда схожу. А она, моя девочка, легкой рысцой будет бежать передо мной с радостно поднятым хвостом, сложив на серенькой своей головке два пельмешка уха и постоянно держа меня в поле зрения, с тем чтобы предугадать направление моих шагов. 

   Очень надеюсь, что есть он, Мост Радуги! И по его цветущим лугам, полянкам и зеленым зарослям, радостно гавкая, носится сейчас наша Дунька. МОЯ ЛАПА, МОЯ ДЕВОЧКА, МОЯ КРАСАВИЦА.