Ценитель оперы

          Никола Епуряну раньше пел в Молдавском оперном театре. Однако за какие-то грехи его оттуда то ли попросили, то ли он сам, жаждая романтики, ушёл из театра и подался матросом в торговый флот. Невысокого роста с мешковатой фигурой и лысеющим черепом Никола был малоприметным человеком. Тяга к спиртному также не добавляла ему привлекательности, раскрасив лицо бордовым оттенком. Однако пел он замечательно, чем заслужил нашу всеобщую любовь.

          Судно, на котором мы ходили в моря, часто заходило в иностранные порты, где Никола своим профессиональным пением вызывал большой фурор среди местных докеров. Представьте снующих по палубе японских или йеменских грузчиков, которые, к своему удивлению, в самый разгар работы слышат от матроса в промасленной робе раскатистое: «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер в мае!»

          Моряки на судне любили послушать пение Николы. Особенно повезло нам, матросам. Когда Никола находился в приподнятом настроении, он, не прекращая заниматься работой, к великому нашему удовольствию, исполнял отрывок арии из какой-нибудь оперы. Когда Никола уволился и уехал в южные края, моряки сожалели об этом и часто вспоминали голосистого матроса. О том, что Николу помнят, говорит и позабавившая меня встреча с боцманом того судна, на котором мы вместе ходили в море.

          Максимыч, как уважительно называли нашего боцмана, сейчас на пенсии и подрабатывает сторожем на одной из автостоянок города. Нас было несколько человек в одной компании, и мы в непринуждённой обстановке вспоминали славные годы морской романтики. Зашёл разговор и о Николе.

         «Помните, матрос Епуряну у нас был?» – спросил кто-то, на что последовало многоголосное: «Конечно! Он до морей в театре работал». Стали вспоминать всё, что было связано с нашим оперным дарованием. Погрузился в воспоминания и Максимыч. «Николу помню. Я оперу сильно уважаю. Он об этом знал и часто пел для меня. Бывало, в порту на судне никого нет, вы все в город уйдёте, а Никола зайдёт в каюту, мы с ним посидим, выпьем, и он как затянет арию Мустафы – у меня даже сердце замирало!» «Может, Мефистофеля?» – уточняю я. «Может, – соглашается ценитель оперы Максимыч, – но вещь сильная – я её всё время слушал!»