МужИчки. Наблюдения

У меня с отрочества журналы были любимые – научные. И теперь -- те же телеканалы и сайты.
Это когда я -- воистину для отдыха -- отрываюсь от мучительного слежения за всем вокруг и, прежде всего, за самим собой.
Ведь если б я в ней, в науке, в её дотошности и в её дерзновенности, находил -- всё-таки! всё-таки! -- объяснения некоему неуловимому самому в жизни главному, то я бы -- не глазел по сторонам и не казнился за свою же, иной раз, обескураживающую догадку.
А мне -- подавай объяснения тому главному самому: страданиям человеческим.


Цветник в саду – яркий, утренний, драгоценный.
Аромат -- будущего солнечного дня! будущего несомненного счастья!
Скорого… сегодняшнего…
Ныне ведь -- свадьба!
Среди клумб – недвижных, влажных, стеклянно-прекрасных – всё-таки движение неспешное.
В платьях пёстрых праздничных – женщины церемонные.
Собирают букеты.
Для торжества грядущего.
Для молодых.


Я – рядом с ними: и вроде бы вместе, и где-то в сторонке, на краю цветника.
Как бы невидимый.
Ведь я – не они, не женщины.
Я с ними тут – лишь, как и все, по праву гостя.
Или, может быть, в чём-то помочь.
И участливый, и безмолвный.
Тем более, для меня цветы – вообще нечто заповедное, загадочное: красота – она от небес, а сюда, в сад-огород, она, красота, лишь благодарно заглянула.
Ведь цветы эти кто-то когда-то тут сажал, ухаживал за ними, ждал их…
Кто? -- Да вот эти же, что лишь сегодня в нарядных рукавах, руки женские.
Пред глазами моими они, женские руки, -- с рождения моего: материны, бабкины, прабабкины, тёткины, сестрины…
И вдруг…
Ловлю я себя на том, что смотрю на это всё, что сию минуту перед моими глазами, -- на цветное и для меня словно бы стороннее – с некоторым смущением…
Дальше – больше: смотрю -- прямо-таки со страхом!
Наконец – с печалью, с печалью горестной.
Они, женщины, -- сейчас и здесь, среди сказочных клумб -- иногда спорят между собой: какие цветы дарить… какие рано срезать… какой цветок в какой букет…
В самом деле – нужен и опыт, и вкус: георгины… хризантемы… лилии…
Вот мне и ужас.
А ведь они – все эти женщины – один и тот же сорт!
В том – тут грянувшим на меня – грубо-судьбоносном смысле.
Несмотря-то на все между ними различия.
Они все сами -- думается сумасбродно -- те же живые существа, но выросшие в условиях каких-то странных…
Все они – с одной особенностью.
Одинаковой для всех для них, вот этих.
Возраст, образование, место жительства – не суть.
Не суть – даже и поколения.


Знаю всех их.
Этих женщин.
В том и дело…
Родные.
Друзья родных.
Соседи.
Знакомые.
Живу с ними рядом годами…
Знаю их всех – не взирая на все и всяческие между ними различия – по одному, тут невзначай мною обнаруженному, признаку.
Вот именно – конкретно этих.
Нескольких.
Так уж они сами сегодня в одном месте сошлись.
Все они… родные!
Меж собой-то.
Но лучше бы им своё друг с другом родство – такое-этакое! – даже не замечать.
Родня они все, поимённо вот эти, -- своими судьбами.
Судьбами – случайными-неслучайными.
Явными-несказанными.
Они – в своих отцов.


…Красивая, стройная.
И волосы до плеч.
Аккуратная, прилежная.
Грамотная, даже строгая.
Растёт девочка, дочка, дочь.
Разве что -- иногда дома капризная.
И ещё – нет подруг: ни в садике, ни в школе, ни во дворе.
Так что вообще – своевольная.
Поступила, разумеется, в институт, окончила, разумеется, институт…
Стала где-то работать…
Или осталась на кафедре…
И везде она – не очень-то общительная.
Или, наоборот, -- инициативная: где бы ни была -- общественница, организатор разных проделок, компаний, корпоративов.
Но вот, среди всего и всех, идёт год за годом – и эти годы… выделяют, выдавливают её в какие-то, среди всех девиц, особенные.
Или она домоседка.
Или она – во всех, таких-сяких, мероприятиях.
Особенность же её проявившая и всё более и более сугубая: она – одинокая.
В том триумфальном или горестном – для каждой женщины – смысле.
Лицо её – маска. Маска серьёзного фото. Постоянная. Неизменная.
Она если улыбается – не сама. А будто её окликнули для такого.
Она не умеет молчать. Потому что она – не умеет смотреть. Потому что – не на кого. Потому что… незачем. И поэтому-то – чтоб никак не молчать и никак не смотреть – первая она заводила. Чтобы – двигаться. И этим – скрывать в себе… что скрывать нечего. Женского.
Если и бывают у неё, у такой, у особенной, встречи с мужчинами – то всё это между прочим.
Наконец – и дома, и с роднёй, и среди друзей-знакомых – мотивы разговоров назрели весьма определённые: намекающие, нацеленные.
Её эти разговоры уже не забавляют, а раздражают, прямо-таки пугают.
Тем более, года, и всё в этих годах, -- однообразнее и утомительнее.
У всех, слыхать, одноклассниц, и школьных, и вузовских, – уж дети.
Она, словно вдруг задохнувшись, стала, наконец, внимательна к своим родителям…
Но они, один за другим, ушли…
И теперь она, если домоседка, дома одна совершенно.
Разве что, может быть, с кошечкой.
А если с кем-то чуть общается – то уже неся на себе роль этакой непокорённой покорной. -- То ли со стыдом, то ли теперь привычно.
И однажды – в психушку.
Хорошо ещё, потом отпустили домой.
Или она, если активная, -- вся в путешествиях, вся в общениях с одной-двумя подругами, которых называет настоящими…
И она, если такая настырная, -- повсюду в роли воинственной: неунывающей, ждущей, рыскающей…
Иная даже – и родила: чтоб было, как сама заявила, для чего жить…
Она, когда-то особенная, -- теперь просто часто красится и коротко стрижётся.
Замуж если выходит такая редкая – хозяйственная и скромница, -- то в самой юности и, чаще всего, за своего же, по молодости, ухажёра. – Клюнувшего поначалу на её невинность и домовитость, а со временем, разумеется, глядящим по сторонам на весёлых – с неизбежной потом угрюмой, на всю жизнь, руганью и враждой…
Эти -- пока не в разводе – подруг так и не имеют, а свои покрашенные волосы завивают.
…О них, о всех таких – об одиноких, ходят легенды!
Устные и письменные.
И обывательские, и капитальные.
«Уж такая у неё судьба…», «Не встретился ей хороший человек...», «Нынче нет мужиков-то настоящих!..», «Время нынче такое неопределённое…», «Да такой уж неё характер!..»


И я тоже – люблю легенды.
Именно – за их легендарность: за их изящество, за их, легенд, изощрённость.
Тем более – о существах об этих: об иных -- и драгоценных, и никогда вполне доступных.
Девочки, девушки, женщины…
Вот однажды я, в саду-то, – промытыми откровением глазами – и увидел!
Очевидное.
Так что сделалось бы даже стыдно – до жути – за род людской промолвить: увидел -- то, что на самом виду.
Все они – такие, такие особенные, с такими так называемыми несчастливыми судьбами…
Все они, да, – в своих отцов.
И внешне.
И, вслед за этим, -- поведением.
Из родни, из друзей, из знакомых…
Изученные мною, волей-неволей, годами лицезрений.
…Вот ребёнок.
Девочка…
От рождения – вся в отца…
Внешностью…
Вот она растёт: в семье, рядом с родителями.
И – рядом с отцом!
Она – поскольку внешне вся по своей внешности в отца – и всеми другими своими признаками делается похожей на отца.
На мужчину!
Своей походкой, своим говорком, своей мимикой, своими ужимками – всеми своими повадками, замашками.
Своим, наконец, характером!
Она – от рождения вся в отца и рядом с отцом – зеркально копирует, хочет не хочет, его, отца.
Она, девочка, будущая девушка и женщина, -- срисовывает прямо на себя и на всё в себе его, мужчину.
Даже если с ним ссорится. Даже если его недолюбливает. Даже если вообще не часто его видит.
И с возрастом – когда она, определённого пола, женщина – оказывается…
Оказывается – и приходится сказать.
Через все можно и через все нельзя.
Что ж: так происходит естественно.
Она – мужчина.
Хотя и в теле женщины.
Хотя она, по телу, женщина.
Но по сути – мужчина.
А будничным житейским проявлением такого сочетания – она мужик.
Учёный она или дворник. Поэт она или политик.
Мужик и мужик.
Как было не мной сказано: мужИчка.


МужИчки – поведение у них, хотя во всём вроде бы правильное и разумное, всё-таки этакое грубоватое, угловатое: как бы мальчишеское… как бы даже чуточку шизоидное…
Иногда, да и чаще всего, да и в принципе – попросту мужицкое.
Эта не будет перед сильным полом делать глазки, тем более – вершить танец живота.
Если и допустят к себе ласки, то ласкам они предаются не как полноценные женщины – не самозабвенно, а относятся к ним как к чему-то нескромному, неестественному…
В ней – отрава или – как бы отрава.
Она всегда и во всём – с видом наставницы; притом – вечно чем-то ущемлённой.
Она – знает, что надо и как надо.
А что и как?
Ну знает и знает, у неё идеалы-принципы – и отвяжитесь все от неё!
Чаще всего о таких среди родных и знакомых, ещё с их молодости, в ходу молва: она – не такая, как все.
А какая?
Ну не такая и не такая – и отстаньте от человека с глупыми вопросами!
В лирической атмосфере юноши и мужчины – они, рядом с такими, инстинктивно чувствуют себя неловко… явно чего-то, исподволь, побаиваются…
Невольно сторонятся их, таких, – как бы брезгуют ими или как бы… не веря в то, что они, такие, действительно живые!..
И выбирают -- и катастрофически, и счастливо -- их подруг.
В братских же дружеских общениях они, такие, среди мужской компании – свои.
По-свойски знают все самые разные мужские дела.
Вникают во все их, мужчин, проблемы, дают им, мужикам, насущные советы.
Многоопытные.
Выносливые.
Иногда вдруг – ведь ни с того ни сего! -- заболевающие неизлечимо…
Никто ведь не знал об искусанных ими по ночам подушках…
И если и знал кто – то такая же и с которой она за чаепитиями сиживала полночи…
Не надо бы, мол, никакого и брака – был бы хоть кто-то постоянный…
Верные.
Преданные.
Не испытывающие – не умеющие всерьёз испытывать самого драгоценного женского чувства: ревности…
Как те маугли, что с рождения обитали среди волков или обезьян, никогда не станут человеками – так те рождённые женского пола, если они от рождения внешне в отца и с отцом же жили в детстве, не смогут стать органично и непринуждённо женственными.
Доктора они наук или уборщицы.


Недаром же в прошлые эпохи в жилищах всех сословий были две половины: мужская половина… женская половина…
Недаром же и обучение было – раздельное: гимназия – не просто гимназия, а – мужская, а -- женская.
Да и ныне: палаты в больницах – раздельные, туалеты всюду – раздельные…
И почему же не дико: девочка, будущая женщина, с рождения не рядом и не вместе только с девочками и только с женщинами… а буквально рядом с мужчиной, с мужиком?!..
Рушатся империи и мечты, идеалы и законы физики – только потому, что Волею Судеб иная женского обличия родилась внешностью в своего отца и с отцом же провела своё детство.
…Неизбежно!
Заведя речь о таком щепетильном…
Ощущаю в себе нагнетание недоговорённых смыслов…
Что ж: неизбежно – то же самое нельзя не заметить и за сочетанием противоположным.
Когда рождённые мужским полом -- и внешне похожие на мать, и с матерью проведшие детство – растут и вырастают, почему-то не почему-то, по сути бабами.


…О каждой если бы заговорить лично-индивидуально – вмиг обнаружится уникальность её, каждой: и найдётся миллион оправданий-объяснений её в жизни поведению и её, в итоге, так называемой несложившейся жизни.
Но мне бы всё – о жизни как о Жизни.
…Они – сию минуту вижу! – бродят, таинственно переговариваясь, среди цветов.
Готовя букеты, кстати сказать, для чужого счастья.
Оказывается – обречённые в будущем на свои одинокие судьбы: на не вполне исчерпанные жизни.
Зато – и на слёзы. Настоящие. Жизненные-безжизненные. Которых у других не бывает.
Ну и на какие-то… неисчислимые и необъяснимые причины.
Я же – кто отнюдь не между прочим весь в отца – смело молчу.
Обязанный молчать, как, опять же, не мною заведено, прилюдно.
Да и наблюдать – тоже обязанный: призванный.
Она, моя Муза, женского, небось, рода!
Смелых догадок в жизни нет – в жизни есть наличная и очевидная жизнь.

Ярославль, 9 и 10 марта 2023

(С) Кузнецов Евгений Владимирович