Фрагмент конца времени

Пошла восьмая неделя мирового сна. Коронавирус, или бананофикус, или же баранофокус, — у этой хвори много имён, — стала гангреной лёгких. Средний и низший класс общества не обладали достоверными данными о распространении болезни, хотя смерти, бесспорно, были. Эта тёмная история держала в страхе своей неопределённостью и навела свои порядки. Только самые разумные из людей сохранили самообладание. Думаю, правильно считать таким образом: если ваша жизнь не поменялась с приходом карантина, то вы её проживали правильно, потому что независимо.

Всех остальных ждали поправки разной степени тяжести:
• Курьерские службы обрели вторую жизнь. Только им, врачам и ещё кому-то позволялось передвигаться по городу во время карантина. Некоторые хитрецы, кстати, ходили с ярко-зелёной или ярко-жёлтой коробкой курьера, хотя не работали в доставке.
• Природа вздохнула свободно. Карбоновая лихорадка ушла, автомобили молчали… Было хорошо.
• Остальные заперли двери. Кому-то везло больше, и они проводили время в своих садах; кому-то — меньше, и они сидели в мрачном бетоне квартир.

Когда прогремела новость по всей стране, что 16, кажется, марта начинается локдаун, я ощутил всеми фибрами души: дело дрянь и дороги назад нет. Никто не знал, что делать, но моя семья… мы просто копали. По плану нам следовало соорудить теплицу. Большие деньги так и не пришли, зато мы шествовали сквозь пандемию с гордо поднятой головой. Питались мы однообразно, но ежедневно: что-то поймает отец в реке, что-то вырастет в огороде. Каждый день редис и рыба. Рыба и редис каждый день!

В остальном, всё было по-прежнему, только на учёбу ходить не надо. Свободное время позволяло, чтобы, достав бинокль на чердаке, наблюдать птиц. Один окуляр действовал неисправно. По сути, я орудовал подзорной трубой. Прикладывая объектив мобильной камеры к стеклу, я снимал таких пернатых существ, как воробьи, вороны, горлицы, сороки. Сквозь бинокль-монокль фотографии получались смазанными, но почему-то тёплыми и очень личными. Даже интимными. Ты словно прикасаешься к тому священнодействию, которое представляет из себя природа, находишься поблизости того, чего не должен находиться, и там, куда тебя никто не звал.

После бестолковых онлайн-занятий по курсу старинной музыки я пошёл дальше. Тот апрель выдался дождливым. Воды скопились в низинах села и образовали небольшие озёрца. Наше тоскливое пространство состояло из грязи, каких-то колючих кустов, каких-то засохших кустов и сора. Только сейчас подумал о том, что так делать не следовало бы: люди просто выходили с вёдрами и сваливали мусор на отшибе. Я прошёлся мимо свалки по протянутым к промзоне на многие километры рельсам. Вытоптанные тропинки, идущие по сторонам от шпал, выходили много куда: одна из них вела в рощицу, за которой продолжались дома; вторая — в Мостотряд, который в конце концов назвали Долиной Нищих за убогость по сравнению с новым частным жиль;м. Как построили в СССР, так и стоят эти пятиэтажки, возведённые для работников ближайшего порта.

В одной из низин две маленькие птицы шагали ярко-красными ногами по воде и тонким, как шило, клювом погружались в воду. Ходулочники. Как всегда, я приставил камеру к моноклю, а после сь;мки напряжённо закрывал правый глаз, чтобы левый как можно вкуснее запомнил птиц. Место кормёжки прикрыто камышом, поэтому заметить птиц можно было только с того места, где я находился. Рельсовый путь расположена на пересыпи, выше, чем остальная земля.

Соблазнившись, я подходил к ходулочникам всё ближе и ближе. Но вот, они засекли меня. Не теряя ни минуты, птицы улетели, выпрямив свои красные лапы. Сначала первая, а потом вторая. Проводив их взглядом из монокля, больше я их не встречал.

Зачем же я согнал ходулочников? Получить кадр. Но разве не тем же образом думают и те, кто беспокоит птиц иначе? Ходулочники занесены в российскую Красную книгу, потому что им почти негде жить, а людей они не любят. На самом деле, я не должен был видеть ходулочников здесь, чуть ли не в отхожем месте: подобные птицы питаются только в чистых водоёмах. Выходит, что замусоренная низина, наполнившись дождевой водой, стала местом для корм;жки. O tempora, o mores! Сколько бы я мог смотреть на них, если бы не моё вторжение? Бывает и такое: поймать момент — значит отпустить его... Думаю, на месте этой пары я улетел бы ещё быстрее.