Конец високосного года 36

(чей арт на картинке, не знаю, но хорош)

-Здорово заметно, да?
-Не очень. У тебя там ещё  корочка не отпала, заметно только, если приглядываться, - она протягивает руку и касается всё ещё горящей щеки  прохладными пальцами. Соображаю, что это, действительно, та щека, которую я осаднил, свалившись с мотоцикла, и вспоминаю, как бережно касался её тампоном со жгучей бактерицидной Хаус.
- Злишься  на него?
Я снова отрицательно качаю головой:
- Нет. Он всё правильно сделал. Эту оплеуху я сам себе был готов дать. Наоборот, стало легче. Пальцы всё ещё касаются моего лица
- Марта... Прости меня.
- Мне нечего тебе прощать. Быть собой-не вина.
- То есть, в моём случае "быть собой" - это быть сволочью?-безжалостно уточняю я.
- Ты не сволочь, - на этот раз головой качает она. - Ты... ты-ловец бабочек, каждая из которых не по тебе.
Несколько мгновений я молчу, обдумывая её слова
- Значит, скворца придумала тоже ты? А хорошо ли это, мисс Бескомпромисс, сочинять карикатуры на коллег, а сваливать на дочь?
 - Хорошо,-отрезает она и переходит на деловитый тон:
- Пойдём, надо сделать примочку, не то это украшение будет две  недели цвести.
Но я не унимаюсь - развиваю тему:
- Надо нам было сразу догадаться. Все эти шаржи - ну, явно, что не плод детского ума.
Марта смотрит на меня как-то странно, а потом говорит - веско и  раздельно:
- Все эти шаржи, Джеймс, именно, что плод детского ума. Кроме козы и скворца. Сначала там был только пес, и пса придумала Рики. А тебя она хотела сделать... ну?
Смешинка в уголках глаз - ей нравится загадывать загадки.
Я вспоминаю про шакала, но говорю:
- Пандой?
Марта улыбается:
- Не угадал. Котом. И получилось бы похоже. Но только на того, каким  ты был до первой своей цитологии, до первого сканирования средостения. Твой кот удрал от тебя прямо там, в сканерной.
И тогда я ответно улыбаюсь той самой улыбкой, о которой Хаус говорит: "Можно порезаться"— и иду делать примочку. Потому что, действительно, не ходить же  две недели с лиловой щекой.
- Ты в порядке? - он заглядывает в мой офис, как кукушка из часов - одна голова в  приоткрывшуюся щель.
- Твоими молитвами, - огрызаюсь беззлобно, потому что ловлю себя на том, что да, почти в порядке. Не смотря на украшающую щёку блямбу примочки. - Давай, заходи, не торчи в дверях. Как твоя нога?
- Это ты проявляешь любезность или хочешь меня позлить?-уточняет.
- Это я вижу, что собирается приличный снегопад, и думаю, что тебе должно быть... Да, - обрываю сам себя. - Проявляю любезность. Сядь, посиди. Хочу поговорить с тобой
- А спать ещё не хочешь? - спрашивает - Кто из нас жаворонок?
- Я-скворец, -вспоминаю с улыбкой.
- Скворцы по ночам не спят?
-Скворцы ловят бабочек.
-Ночью бабочки не летают.
- Ночных бабочек .
- О, ну, это да, по ночным бабочкам ты спец.
Привычная лёгкая пикировка, как глоток воздуха выныривающему из омута.
- Хаус, Марта уже успела покаяться. Ты сам, между прочим, виноват - зачем отправил её в перевязочную ставить этот дурацкий катетер? Послал бы на пульт или в смотровую - и я бы успел первым.
- То есть, теперь с тобой в ссоре и Марта, и её муж?-изгибает бровь своим особым иезуитским способом.
- Да нет,  может быть, лёгкое напряжение. Пройдёт за два  дня. Синяк на дольше останется.
- Никто не заметит. Синяк у тебя ещё после моторалли с Малером не сошёл.
-  Постой! Так ты нарочно целился?
—Извини. Хотел водой тебя облить, но за ней идти было далеко, а у меня нога болит.
Значит, всё-таки, хуже, чем обычно - завуалированный ответ на мой вопрос.
- Я пока ещё не могу уйти - дела остались. Ты слышал, у Харта температура - его надо посмотреть. И Рубинштейн брать на энокуляцию  прямо завтра. Не знаешь, Варга уже ушла?
- Думаешь, Харт мог подцепить вирус от покойника? Если так, у тебя неприятности, босс. Ты нарушил правила.
- Он мог заразиться и от Айо, и от Тауба, и вообще это вполне  может быть банальная простуда, - вяло сопротивляюсь я.
- "Известный артист жертвует собой на волонтерской работе в печально известной клинике " Двадцать девятое февраля ", -  воодушевленно декламирует Хаус.
- Во-первых, официально клиника не называется "Двадцать девятое  февраля", а во-вторых, с чего это мы печально известные?
- А эпидемия "А-гриппа"? А убийства? А история с аптечной недостачей?
- Ну, аптечные недостачи случаются у всех, - пытаюсь я вяло сопротивляться.
- Но  не у всех очередные "волонтёры" оказываются утопленными в ближайшем овраге, - резонно замечает Хаус.
Случай, что и говорить, был примечательный. Но, между прочим, в первую очередь виноваты тюремные знакомства самого Хауса. Шайка наркодилеров, зная о его доступе к больничным препаратам, организовала жестокий прессинг: шантаж, с запугиванием и угрозами и даже непонятной смертью матери Хауса в психиатрической клинике для дементных стариков.
В конце концов я решился на опасную провокацию -  и выиграл. Остался жив, когда негодяи, среди которых один - не последняя гирька на чашу весов моей решимости - оказался паршивой овцой моего собственного родового клана, увлекшись погоней на своём джипе, потеряли управление и, проломив ограждение моста, слетели прямо в жидкую грязь на дне оврага неподалеку от "Принстон-Плейнсборо".
Машина погрузилась целиком, все четверо погибли. Я предвидел такой исход, и считаю, что поступил правильно, но всё-равно не могу отделаться от чувства вины и уверенности в том, что на страшном суде мне этот эпизод попомнят
До сих пор не могу спокойно проезжать мимо этого оврага - даже когда мне не вылетает навстречу долбаный монте-кристо Малер.
- Они хотели меня убить, - говорю.- и убили бы, если бы я их не переиграл. Но в овраг я их не толкал - сами свалились.
- В первый раз слышу от тебя разумную оценку этого случая, - говорит.
Хаус и прежде излагал мне такую свою теорию , касающуюся прикладного Уилсоноведения. Что, мол, триста шестьдесят пять дней в году я -  законопослушный зануда, нытик и мямля, не умеющий ни сделать выбор, ни ответить за него, ни понять, чего в самом деле хочу. Но однажды наступает високосный год, в котором есть триста шестьдесят шестой  день, и вот в этот лишний день я вроде как с избытком воздаю миру за всё.
Забавно, кстати, что я и родился двадцать девятого февраля, и конец високосного года для меня означает завершение круга другого летосчисления - в системе координат четырехпалого первобытного математика.
В честь этого самого дня называется и наша больница. Неофициально. Официально она "Принстонский научно-исследовательский клинический центр фармацевтической поддержки онкологии, трансплантологии при медицинском факультете университета" О, как длинно! "Двадцать девятое февраля" куда короче. А с владением вообще полная неразбериха. Триумвират частного правления, университетского муниципального патронажа и аббревиатур вроде Эй-Си-Эс, Эй-Эй-Ти-Би и АОТА.
Впрочем, Хаус подхватил у своей русской фиктивной жены на этот счёт поговорку: «Хоть чёрт, хоть бис, або яйца нис», что , по сути, означает «лишь бы финансировали наши исследования», хотя контрольный пакет и вето владельца по-прежнему у Хауса.
Ну, в общем, так и получается «печально известной». Печаль сомнительная, но знать нас знают. И, возвращаясь к предмету разговора, тут он абсолютно прав: сажать постороннего человека за руль перевозки инфицированного трупа я никакого права не имел.