Работа над ошибками. Продолжение. Зрелость

                Исповедь Н.Н.

                Зрелость

Диплом я защитил благополучно, а вот с распределением возникли проблемы. Радиоэлектроника включала оборонную тематику, то есть принадлежала к секретному ведомству, и людей с моей национальностью туда не принимали. В итоге, меня отправили на работу в НИИ социально-экономических исследований. Программистом. Это был полный тупик. Я не имел ни малейшего представления ни о программировании, и ни о вычислительных машинах. Но делать было нечего, ведь работать в нашей стране обязан каждый. Руководитель группы, куда я был направлен, пожал плечами и с сожалением молвил:
 – Ума не приложу, к чему тебя приспособить. Ну да ладно. Дурное дело, не хитрое. Научишься. Вот твой стол, а книги найдёшь в шкафу.
Так начались мои новые «университеты». Месяца через три пришла разнарядка на обучение пятерых сотрудников работе с персональными компьютерами. Я был включён в список счастливчиков. «Дурное дело» оказалось весьма хитрым, но увлекательным.
Все эти месяцы я общался только с Борькой. Он относился к моему фиаско с большим сочувствием, хотя и напоминал время от времени, что во всём виновато моё упрямство. Когда мы собрались в институт, Борин папа сказал, что неразумно выбирать профессию, связанную с секретностью. Боря принял во внимание папину мудрость и подал документы на машиностроительный, а я упёрся. Теперь за это и расплачиваюсь. 
Время от времени, слегка смущаясь, приятель рассказывал о своей удаче. Его отдел конструировал сверхновое поколение   техники для строительства мостов. Одним словом, ощущал себя на передовом фронте. Мои курсы программирования встретил с энтузиазмом. В его НИИ имелся мощный вычислительный центр, а значит, со временем ему удастся перетащить меня к себе. Даже приволок стопку книг по машиностроению, заявив, что двойная квалификация повысит мои шансы. Я кивал головой и отмалчивался. Моя кивающая голова едва справлялась с программными языками. Вместить туда ещё и машиностроение было нереально.
После окончания курсов меня прикрепили к социологу, выполнявшему заказы предприятий. Специалистов звали на помощь в случаях, когда обстановка в коллективе снижала продуктивность работы, хотя сотрудники сами по себе обладали высокой профессиональной квалификацией.
Новый шеф вручил мне толстую пачку листов бумаги с результатами анкетирования и попросил обработать. Принцип анализа требовал анонимности. Испытуемые оценивали друг друга по пятнадцати шкалам, а потом, по тем же шкалам, оценивали себя. Обозначались все не именами, а номерами. 
Я написал несложную программку обсчёта данных, запустил в машину и получил результат в виде массы цифр. В таком виде показывать первую самостоятельную работу постыдился и решил воспользоваться имеющимся опытом.
Начертил на листе ватмана систему координат, расположив по горизонтали номера испытуемых, а по вертикали – оценочные усреднённые баллы, и перенёс туда полученные результаты. Минуту поразмыслив, чёрным цветом закрасил усреднённые «оценки коллектива», а красным – самооценки. Получившаяся картинка показалась до боли знакомой. Новая «Туманность Андромеды». Положил в папочку комичный листок и пошёл на приём к социологу, заранее посмеиваясь над тем, как он будет прочерчивать между точками лихие траектории полёта. К моему удивлению, он не стал ничего дорисовывать. Вместо этого изучил рисунок, и только потом поинтересовался, почему точки разного цвета.
Я пояснил свою задумку: свёл данные двух таблиц в один график. Думал, так будет легче анализировать. Социолог хмыкнул, соединил чёрные точки чёрным карандашом, а красные – красным, довольно потёр руки и согласился:
 – Чувствуется хорошая математическая подготовка. Так действительно получается наглядней.
Покрутил в руках график, пометил номера испытуемых, у которых красная и чёрная точки расположились далеко друг от друга, и спросил, понимаю ли я, о чём идёт речь.
Не знаю, насколько правильно я тогда это понимал, но некоторые догадки всё же имелись. Ещё нанося эти точки, задумался о том, что добрая половина сотрудников оценивала себя выше, чем остальной коллектив. Недооценившие себя оказались в меньшинстве. Но самым забавным было другое: только у двух испытуемых самооценка практически совпадала с общественным мнением.
Социолог ещё раз внимательно изучил графики, покачал головой и обратился с неожиданной просьбой:
– Слушай, парень, а ты мог бы начертить такие же графики на каждого из испытуемых отдельно? По горизонтали расположить номера качеств, по которым проводилась оценка, а по вертикали полученные им баллы. Так, действительно, получается наглядней. Легче, чем ползать по таблицам.
Признаюсь, просьба меня порадовала. Значит, не зря старался. Собрал в папку свои бумажки и отправился на рабочее место. На следующий день положил заказчику на стол целую кипу новых графиков, выполненных по его задумке. Он изучил бумажки, обвёл в кружочек номер одного из испытуемых, поднял на меня глаза и полюбопытствовал:
– Знакомая работа? Много таких картинок построил за время учёбы?
Скрывать было нечего. Да, принимал участие в исследовании движения микрочастиц в различных электрических полях, начертил около сотни графиков и что с того? Но социолог не унимался. Разглядывая точки и линии, задумчиво произнёс:
– Внешне все графики… будь то физика, или социология, между собой похожи, только суть разная. У нас, в социологии, за каждой точкой стоит человеческая трагедия. С одной стороны, частицы, как и люди, сталкиваются друг с другом, вышибают с намеченного пути, бегут за лидером к кем-то поставленной цели, или просто исчезают в пространстве, но им не больно. Они не страдают. С людьми – по-другому. Представь себе жизнь изгоя, которого я обвёл в кружочек. Весь коллектив оценил его по нулям, а он считает себя талантливым, знающим специалистом? Сколько тоски и горя испытывает этот человек, когда остаётся один на один с собой. Чувствуешь разницу между физикой и психологией?
Я узнал лексику Инны. «Чувствуешь», и «воспринимаешь», и устыдился за свои аккуратные графики. Я лепил их правым полушарием, как привык в институте, не подумав, что, на этот раз, за ними стоят не бездушные частицы, а живые люди.
Вспомнил, как захлёбывался от восторга, представляя себя гениальным физиком, и жуткое унижение, когда обнаружил, что держали меня за полного дурака. Представляю, какие баллы вляпали бы мне аспирант и профессор, если бы стали оценивать по нашей шкале! Мысленно произнёс «нашей» и удивился. Неужели уже причислил себя к клану психологов?
Думать об этом ещё рановато, но судьба изгоя меня взволновала. Умолчав обо всём остальном, поинтересовался, можно ли этому человеку помочь. Социолог пожал плечами и обещал ответить на вопрос несколько позже. Когда будет время.
Время у него нашлось дня через три. Но не для объяснений. Он заглянул в нашу рабочую комнату, положил мне на стол две книги и коротко произнёс:
– Почитайте. Прежде, чем я смогу что-то объяснить, Вам нужно приобрести элементарные знания психологии. Можно было бы начать с Фрейда, или с Юнга, но я принёс нечто попроще. Решил  начать Ваше образование с более простого. Основная структура личности и мотивы поведения. Когда прочтёте, поговорим.
Я прорабатывал эту литературу недели две. С основными свойствами личности разобрался довольно быстро, но в мотивах человеческого поведения запутался. Вернее, в их количестве. Сколько же разных, подчас противоречивых, мотивов могут являться причиной одного единственного действия! Сознательные, подсознательные, истинные и придуманные… придуманные для оправдания перед другими, или перед самим собой. А ещё необычным оказался сам подход. В физике и математике я привык к точности и доказуемости. Или гипотеза подтверждена экспериментом, или нет. Если нет, исследователю приходится искать новую гипотезу. А в психологии все объяснения казались зыбкими и ненадёжным.
 Автор книги подробно описывал всевозможные «истории болезни». Беседы с пациентами, обратившимися к нему за помощью. Они рассказывали о детстве, о среде, в которой выросли, о слабостях, которые стремились скрыть от окружающих, а иногда и от себя. Описывали образ своего идеального «Я» и стратегию поведения, которой надеялись «запудрить» мозги окружающим.
На бумаге всё выглядело весьма убедительным, но, как только я пытался проанализировать кого-нибудь из близких, картинка разваливалась, подобно карточному домику. Мне однозначно не хватало о них информации. Я видел лишь ту малую толику их личностей, которой они «пудрили» мои мозги. Практически, знал такими, какими они хотели казаться.
Потом поставил перед собой новую задачу. Мне не давал покоя человек, которому сотрудники по всем показателям поставили столь низкие оценки. Представил себе мою семью. Как они оценили бы мой интеллект и человеческие качества, доведись им заполнять подобную таблицу? Отец, всю жизнь называвший меня ничтожеством, ограничился бы цифрами, близкими к нулю. А бабушка?
Как она оценивала мои способности? Застав очередной раз за решением какой-то задачки, она, проходя мимо, бубнила себе поднос:
– Петушок высиживает очередное яичко! Что поделаешь, если ум не в голове, а в попе. Упёртый тугодум, как его отец.
Речь шла о том, что ей самой и её дочери не нужно было часами сидеть за уроками. Они схватывали знания на лету. А я из другой породы. Из этого следует, что и её оценки не превысили бы нуля. В лучшем случае единицы. А что написала бы в опросном листе мама? Учитывая, что собственного мнения у неё не имелось, просто списала бы с авторитетных товарищей.
Что касается самооценки… Наверняка поставил бы баллы, значительно превышающие средний уровень. Думаю, так же оценили бы меня и однокурсники.
Значит, все эти таблицы абсолютно субъективны. Они говорят, скорее, не о человеке, а об отношениях со средой обитания. И эти отношения у испытуемого, привлёкшего моё внимание, явно не складывались.
Все эти соображения я высказал социологу, когда он, наконец, пригласил меня на беседу. Его реакция оказалась весьма приятной. Он удовлетворённо покачал головой и пояснил смысл, проводимой работы:
– Дело в том, что ко мне обращаются руководители коллективов, отношения в которых зашли в тупик. Сперва, естественно, применяют уговоры, потом административные меры, но, если это не помогает, и переругавшаяся группа становится неработоспособной, они обращаются за помощью к нам. То, что Вы видели, – это только первый этап. Выяснение очагов конфликта. Явно заниженные оценки трёх сотрудников говорят о том, что они находятся в эпицентре противоречий. На втором этапе обследования мы обычно тестируем всех членов группы по специальным методикам. Важно определить интеллектуальные и личностные качества каждого в отдельности. Какие проблемы, какие амбиции бушуют в этой группе? На чём столкнулись интересы? А потом, в заключительной части, мы выводим группу на тренинг, на деловые игры, где каждый проявляет себя так, как на работе. Игры снимаются на видеоплёнку, так что при разборе полёта каждый имеет возможность посмотреть на себя со стороны. Для многих это оказывается настоящим шоком. Так что, если интересно, могу взять Вас в качестве ассистента. С начальством договорюсь. Но прежде, чем перейдём к третьему этапу, хочу получить от Вас программу для обработки тестовых результатов. До сих пор обсчитывал всё вручную, в это очень долго и муторно.
Так началось моё восхождение в психологию. В тот же период произошло ещё одно важное событие. Наш дом начали расселять под капитальный ремонт. Уж не знаю, как это родителям удалось, но они выхлопотали маленькую отдельную квартирку в новостройках и двенадцатиметровую комнату в коммунальной квартире на четвёртом этаже для бабушки. Естественно, она уже слишком стара, чтобы карабкаться на четвёртый этаж без лифта. Практически, комната предназначалась мне. Таким образом я, наконец то, получил вожделенную свободу.
 Комната в небольшой коммунальной квартире показалась мне настоящим дворцом. Хотя до дворца ей было очень далеко. Как все подобные комнаты, нарезанные из когда-то больших, красиво спланированных барских квартир, она была длинной и узкой. Хотя, по странной прихоти архитектора, ей достался полукруглый эркер и ниша рядом с входной дверью. Естественно, все эти кусочки учитывались при подсчёте квадратных метров. Я не взял из родительской квартиры ни одной вещи. Всё должно было быть новым и только моим. Прочь старые запахи и ненужные воспоминания.
Я оборудовал своё жилище постепенно, продумывая каждую мелочь. Не хотелось грязи и тесноты, как у родителей. В комиссионном магазине удалось раздобыть шкаф, подходящий по размеру к нише. Отмыл, отполировал, и подмазал лаком облупившиеся дверцы. Получился настоящий красавец. Вскоре удалось прикупить подержанный раскладной диван с ящиком для белья. Настоящая удача! А потом пошла полоса везения. Один из сотрудников переезжал в новую квартиру и раздавал бесплатно ненужную мебель. У него разжился на книжные полки, письменный стол, пару кресел и полку со стеклянными дверцами для посуды. Мама с сестрой подарили к новоселью постельное бельё, а Борька две великолепные кофейные чашки из костяного фарфора. Один раз меня навестил отец.  К тому времени наши отношения вышли на дипломатический уровень. Разговаривали о политике, о работе, и о его новых увлечениях – подлёдной рыбной ловле и шахматных партиях с соседом по площадке. Мою осечку с распределением он обходил стороной, Правда, пару раз упомянул, что вычислительные машины – наше будущее, а, значит, на кусок хлеба всегда заработаю.
О психологии не разговаривал даже с Борькой. В то время эта наука не была в почёте. Часто путали с психиатрией. Считали, обращаться к психологам, всё равно, что добровольно признать себя сумасшедшим. Моё отношение к этой науке тоже было двояким. С одной стороны вызывала любопытство, с другой, казалась зыбкой и несерьёзной.
Отношение изменилось после поездки на трёхдневный тренинг в качестве ассистента. Группу вывозили на турбазу с ночёвкой и кормёжкой. Этот момент считался необходимым условием: замкнутое пространство и отсутствие контактов с привычной средой обитания: семьёй, бытом и знакомыми, которым можно излить душу. Социолог провёл со мной предварительный инструктаж: мне не следовало вмешиваться в происходящее. Лишь внимательно наблюдать и, при желании, делать пометки в блокноте. Пометки были даже желательны: человек занят делом. Иначе его присутствие вызовет у группы беспокойство. Свою роль он обозначил, как «Модератор». То есть человек, направляющий ход беседы, но не принимающий в ней активное участие. 
Тренинг начался со знакомства. Хотя участники были между собой знакомы, ритуал считался обязательным. По тому, как человек представляется, уже можно составить о нём некоторое впечатление. После представления группа получила первое задание. Задачка, с небольшой ловушкой. Мужчина отправился на автомобильный рынок. Приглядел подержанную машину и купил её за условные 6 тысяч рублей. Погулял немного по рынку, решил, что покупка не совсем удачна, и продал её за 7 тысяч. Через час, не найдя ничего лучшего, купил её снова за 8 тысяч. Вскоре обнаружил, что цены за последние пару часов возросли, продал машину за 9 тысяч. Вопрос к публике был очень простым: заработал ли мужчина на этих сделках, и, если «да», то сколько. Каждый участник должен был написать ответ на бумажке и отдать ассистенту, то есть мне.
Я решил эту задачку моментально, поэтому очень удивился, обнаружив на бумажках три разных ответа. Модератор попросил участников разделиться на три группы. Те, кто дал ответ номер 1, садились справа, авторы ответа номер 2 – слева, а номер 3 – по седине. Дальше предполагалась дискуссия до тех пор, пока все не соберутся в одном месте.
В ответе (условно назову его номер2) сидело всего три человека. Две молодые женщины и мужчина. Все остальные распределились между 1 и 3. Дискуссия началась. Особую активность развила породистая девица с низким, авторитетным голосом из группы 3. Через пару минут двое из группы 2 быстренько поднялись со стульев и перескочили в третью группу. Молодая девушка, давшая правильный ответ, осталась одна. Породистая активистка настырно проталкивала своё решение, применяя время от времени методы грубого давления. Типа: «Что ты, как козёл, уперся рогами с забор», или «Ну ты и тормоз! Мы уже всё пять раз разжевали и в рот положили, а ты никак проглотить не можешь!» Несколько человек из первой группы пытались доказывать правоту своего решения, но были закрыты очень быстро. Всё это время девушка номер 2 одиноко сидела на стуле, не вмешиваясь в общее побоище. Меня удивила её поза.  Пыталась сохранить достоинство и изобразить равнодушие, но в руках и положении ног чувствовалось сильное напряжение. Я понял, что ситуация была для неё привычна и очень неприятна. Скорее всего, она и была тем изгоем, которого группа дружно оценила нулевыми баллами.
Дискуссия набирала обороты. Участники яростно доказывали друг другу свою правоту и флуктуировали между позицией 1 и 3. Решение 2 даже не рассматривалось. 
Минут через сорок армия сгруппировалась на позиции 3. Зрелище было впечатляющим. Посередине восседала атаманша – девица с зычным голосом. По правую и левую руку от неё – два оруженосца. Дамы, преданно подпевавшие ей в ходе дискуссии. Далее расположилась остальная банда. Напротив, на месте 2, сцепив на коленях кисти рук, сидела одинокая девица. Противостояние началось.
Я представил себя в этой ситуации. Остался бы сидеть на месте, или оторвал зад от стула и поплёлся на воссоединение с большинством? Оценил расстояние и смутился. Это были бы самые отвратительные метры в моей жизни, которые никогда бы себе не простил. Хотя нет. Зная свою вспыльчивость в критические моменты, когда зажимают в угол, не давая выбора, уверен, что в ярости выскочил бы из зала, громко шарахнув дверью.
Пока я размышлял о себе, Модератор напомнил условие. Игра продолжается до тех пор, пока вся группа без исключения не займёт общую позицию. В банде поднялся ропот:
 – Мы напрасно теряем время. Оно не резиновое. Давно могли перейти к следующему заданию, а вместо этого, тратим время на уговоры.
Атаманша (простите за непрофессиональную лексику, но сложившаяся картина вызывала у меня приступ бешенства. Уж очень знакомы подобные фигуры на трибунах и трескучие дискуссии о врагах народа, которые мешают нам жить). И так, атаманша ласково улыбнулась и приторным голосом промурлыкала:
 – Ладно уж. Хватит мёрзнуть в одиночестве. Присоединяйся к нашему костерку. Отогреем.
Девица одарила притворщицу столь же ласковой улыбкой и пропела в унисон:
– Ладно уж, Сусанин. Затащил народ в болото. Сиди там и грейся, пока не потонешь.
Модератор поднял вверх руки и прекратил спор:
–Уважаемые дамы и господа, наше время истекает. Осталось достойно завершить игру. Мне потребуется два помощника.
Вызвал на середину зала зычную девицу и поручил ей роль покупателя автомобилей. Затем попросил ассистента, то есть меня, сыграть продавца. Самого себя объявил банком, выдающим беспроцентные кредиты. При этом указал на кучку бумажных прямоугольников, на которых было крупно написано «одна тысяча». Подумал и ввёл в игру четвёртого участника – бутылку пепси-колы, исполняющую роль автомобиля.
Игра началась. Девица вела себя вполне артистично: сделала пару кругов вокруг поставленных на середину зала стульев, изображая поиск подходящей машины, остановилась напротив меня, ткнула пальцем в бутылку и спросила: – «почём». Я назвал начальную цену в 6 тысяч. Покупательница резво развернулась, подскочила к банку и взяла шесть бумажных денег. Модератор протянул ей ведомость, в которой ей пришлось расписаться. Девица отдала мне деньги и забрала бутылку. Потом сделала ещё два круга по залу, вернулась ко мне и предложила купить бутылку за 7 тысяч. На этот раз мне пришлось бежать в банк за кредитом. На следующем этапе, покупая товар за восемь тысяч, девица вновь побежала в банк и заняла под расписку ещё тысячу. После последней продажи у неё на руках скопилось 9 тысяч. Она гордо подняла руку с деньгами и продемонстрировала добычу. Модератор поманил её пальцем и попросил вернуть кредит. Девица весело прощебетала:
– И сколько же я вам задолжала, любезный?
Модератор протянул её расписку на 7 тысяч. Она лихо отсчитала указанную сумму и удивлённо уставилась на остаток. На руках оставалось две бумажки. Она изумлённо оглянулась по сторонам, поискала на полу, под стулом, ещё раз перебрала бумажки на случай, если они слиплись, и только потом удивлённо протянула:
  – Чушь какая-то. Их всего две. А где третья?
Оглянулась на группу, но не встретила сочувствия. Толпа не поддерживает падающих героев.
В довершение мужчина, которого девица сравнила с упёртым козлом, демонстративно поднялся, пересёк зал и опустился на стул рядом с девушкой, первоначально оценившей прибыль в две тысячи. Вслед за ним потянулись остальные. На последний пустой стул в конце ряда присела посрамлённая атаманша. Игра была закончена.
Н.Н. вздохнул, посмотрел на часы и закончил рассказ:
– На сегодня хватит. Уже поздно. Вам пора домой.


                Заметки Редактора

                Патриции и плебеи

 На улице было темно и сыро. Троллейбуса ждать не хотелось, и я поймала такси. За окнами мелькали знакомые улицы и дома, а перед глазами маячила фигурка девушки, восставшей против авторитарной клики. Нечто подобное мне пришлось пережить лет десять назад.
Школу я закончила вполне успешно и подала документы в Университет на журналистику. Выбор был обоснован частично престижностью профессии, частично некоторым литературным успехом. В десятом классе мой рассказ, представленный на молодёжном литературном конкурсе, занял второе призовое место и, по рекомендации жюри, был опубликован в толстом, серьёзном журнале.
К сожалению, на вступительных экзаменах недобрала одного балла, и деканат предложил подать документы на коммерческий факультет. Там ещё оставались свободные места. Но с платой за обучение возникли проблемы.
У отца была другая семья. Мы с мамой жили вдвоём на её учительскую зарплату и мои мизерные подработки. Конечно, он помогал, как мог, но вторую семью с молодой женой и ребёнком тоже приходилось финансировать, а он зарабатывал не миллионы.  Отцу с самого начала не понравился мой выбор. Свои мысли он сформулировал приблизительно так:
– Для того, чтобы там пробиться, умения связывать слова в красивые фразы недостаточно. Необходим запас прочности и наглости. И, конечно, некоторого везение. Насчёт последнего предсказывать не берусь, но первое в тебе напрочь отсутствует. Не стоит туда лезть. Будет жаль, если постигнет неудача, и ты, как твоя мать, превратишься в вечную страдалицу.
Тогда я ему, естественно, не поверила. Причём тут наглость? Важны талант и порядочность, подумала я. И обиделась.
Неделю спустя он снова появился у нас дома и сообщил, что готов оплачивать моё обучение, но с условием: в моей зачётке должны красоваться только «отлично» и «хорошо». Если буду учиться на тройки, перекроет финансовый поток.
Так я оказалась группе, которая оказала огромное влияние на моё социальное мировоззрение.
С первых же дней привлекла внимание шумная клика. Две девицы и три парня. Девушки отзывались на имена Аллочка и Галочка. Аллочка получила от природы красок и темперамента немерено. К ним в придачу ей достался малиновый рот, карие глаза и длинные, накрашенные ногти. Всё это дополнялось сочными, женскими округлостями и низким, грудным голосом. Галочку природа создавала по иному шаблону. По-видимому, захотелось чего-то нежного и невесомого. И получилась у неё хрупкая девочка с аккуратными чертами лица и светлыми волосами. Сама по себе эта девочка могла бы показаться блеклой, но в паре с подругой смотрелась, как нежная лилия рядом с пунцовой розой. В каждой из них придирчивый критик обнаружил бы множество недостатков, но вместе девушки составляли идеальный дуэт.
Мужское трио было не менее колоритным. Первый мог бы сойти за стандартный секс символ нашего времени. Шикарные белые зубы, причёска, прикрывающая уши, дорогие джинсы, обтягивающие длинные ноги и вылепленный в фитнес клубе задний фасад.
Второй юноша привлекал внимание окружающих рыжей шевелюрой, самоуверенной походкой и хрипловатым голосом с раскатистым «Р» под Высоцкого. Описать третьего тоже не составляет труда. Знакомый по рассказам Н.Н. тип Лёвушек. Коренастый, некрасивый с постоянной иронической усмешкой на губах и ядовитыми замечаниями в адрес окружающих. В клике он исполнял роль отбойного молотка. Одной острой фразой отбивал все покушения на авторитет команды.
Компания постоянно давала понять, что давно друг с другом знакома, принадлежат к избранному кругу, который обеспечит им в будущем быстрый профессиональный взлёт. Они громко обсуждали знаменитостей, с которыми успешно пообщались на очередной тусовке. Переглядывались и хихикали, повторяя шутки знаменитого режиссёра, панибратски называя его при этом по имени. Намекали, будто дамам он весь вечер уделял персональное внимание, а с молодыми людьми более часа беседовал об искусстве, а в конце разговора похвалил глубину и оригинальность мышления собеседников.
Со временем выяснилось, что подобные спектакли являлись лишь увертюрой.  Однокурсники должны были проникнуться пониманием их исключительности. Затем клика принялась внедрять в головы соучеников основополагающий жизненный принцип: значимость школьных и институтских дружб. Самых надёжных связей, которые в будущем обеспечат успех. Яко бы, в последующей жизни, друзей уже не будет. Будут только враги и конкуренты. Удачу нужно ловить сейчас.
 Разумеется, эта пятёрка втащит друг друга на самую вершину, а вот шансы остальных очень сомнительны. Отсюда напрашивался простой вывод: завязывать дружбу надо именно с ними. И делать это, пока не поздно.
Сейчас подобные сказки кажутся наивной манипуляцией, но тогда восемнадцатилетняя незрелая молодёжь в них верила. Собственного опыта ещё не было, но имелся родительский. Каждому довелось быть свидетелем рассказов об институтских друзьях, устроивших на престижную должность, пригласивших в совместный бизнес, или замолвивших слово в высших кругах. Случался, конечно, и негативный опыт, но о нём вспоминали лишь неудачники.
В итоге, план сработал. Группа сообразила, с кем полезно дружить, или, как минимум, не конфликтовать. Некоторые, наиболее пронырливые, ринулись на сближение. В друзья их, понятно, не приняли, но услугами пользовались благосклонно. Остальные понуро признали авторитет мафии. А это означало, право голоса на семинарах имеет исключительно правящая верхушка. Попытки других учеников завязать дискуссию, или задать вопрос, высмеивались и пресекались.
Какую позицию занимала в этой игре я? Весьма постыдную. Слава богу, хватило разума не лезть в дружбу. Вовремя поняла, что такие никогда и никому не станут протежировать. Более того, лет через пять, случайно встретив на улице, сделают вид, что не заметили, или не узнали. Но подставлять голову под их насмешки и издевательства тоже не хотелось.
Характеристика, данная папой, была справедлива, но не полна. Он упустил ещё две слабости: ранимость и замедленную реакцию. Остроумие догоняло меня только на лестнице, когда дверь в квартиру обидчика была уже заперта. В стрессовой ситуации я не умела достойно обороняться.  Поэтому, заняла в группе стандартную позицию русского интеллигента. Пусть, кому надо, лезут на баррикады, а я отсижусь в окопе. Там весь первый курс благополучно и просидела.
А мафия, не встречая сопротивления, продолжила победное шествие. Подмяв соучеников, принялась за преподавателей. У тех тоже обнаружились некоторые слабости, а именно, желание жить безбедно. Преподавательские ставки на коммерческом факультете были почти вдвое выше, чем на обычном, поэтому жалобы студентов грозили большими финансовыми потерями. Атаку обнаглевшая клика начала с аргумента:
– Мы платим за обучение немалые деньги и хотим иметь доброкачественный товар. Но имеются тугодумы, которые задают бездарные вопросы и затягивают в дурацкие дискуссии. Эти люди транжирят наше время, а значит, наши деньги.
За этим аргументом последовало конкретное требование: «Если им нужны особые объяснения, пусть из собственного кошелька оплачивают дополнительные часы»
Преподаватели конфузились, но молчали. Чем чёрт не шутит. А вдруг, в самом деле повезёт, и в карман потечёт ещё один ручеёк. Денежки за дополнительные занятия.
 Тугодум, которого они имели в виду, попытался защитить свои права, напомнив, что, как и все, платит за обучение, но тут же был высмеян правящей партией. Первым ринулся в бой Лёвушка. Изобразил нарочито ласковый голос и протянул:
– Вот и умница! Дошло, наконец, что дурацкими вопросами пускаешь на ветер собственные бабки. А это – глупо. Уж лучше в Казино спустить. Хоть кайф словишь.
Рыжеволосый подхватил лихую подачу и пропел хрипловатым голосом:
– Ах, схожу ка в Казино!  Куплю булку и вино. Там сыграю я в рулетку, а потом сгрызу конфетку.
Группа подавилась хохотом, а парень окончательно скис.
К сожалению, прозвище «Казино» прилипло к нему надолго, хотя потом его сократили до «Кузи». Кликали, как собачку.
На втором курсе правящая партия окончательно обнаглела. На одном из занятий молодой доцент предложил групповой проект, материалы которого пригодятся для курсовой работы в следующем полугодии. Тема состояла из трёх частей, каждая из которых была поручена отдельной команде. Команды он составлял произвольно. Указал на начало ряда, отсчитал шесть человек и назвал это группой один. По тому же принципу наметил группу два и три. В первую попала шумная клика и девочка, случайно оказавшаяся рядом.
Через неделю состоялась защита. Первой выступала команда один. Открыл заседание секс символ. Он выступал деловито и с апломбом, будто открывал Америку. Затем его сменила Аллочка. Томный голос и кокетливые ужимки докладчицы не соответствовали содержанию, но смотрелись очень эффектно.
Галочка, в отличие от неё, была мила и старательна. Далее следовали «Рыжий» и «Лёвушка». Заключительные пять фраз команда доверила случайно затесавшейся девочке.
Должна сказать несколько слов о ней. Девушка занимала в группе нейтральную позицию. Противостояние между народом и правящей партии её не интересовало. Как-то рассказала мне, что они с другом снимают на двоих небольшую квартиру, а летом собираются взять на прокат машину и отправиться в путешествие по Испании. На это требовались деньги, поэтому оба постоянно где-то подрабатывали и готовились к экзаменам на автомобильные права. Времени и желания вникать в групповые свары у неё не было.
Скорее всего, к работе над проектом её просто не допустили. Разве что, к доработке технических мелочей. Короче, клика закончила доклад и гордо вернулась на свои места. На трибуну вышла вторая команда. Но выступление не задалось с самого начала. Члены правящей партии постоянно шептались, прерывали докладчиков поправками, вопросами с места и замечаниями. Один, по их мнению, невнятно мямлил, другой трещал, как из пулемёта, третий произнёс научный термин не с тем ударением, а последний нечётко аргументировал конечный вывод. Доклад получился скомканным и нескладным. Та же участь постигла и третью команду. Доцент сидел всё это время молча. Только побелевшие косточки сжатых в кулаки рук выдавали нервное напряжение.
Хотите знать, почему он молча терпел хамство обнаглевшей клики? Всё очень просто. У каждого свои шкурные интересы. Мы знали, что доцент недавно женился и копит деньги на покупку квартиры. Кроме того, начал писать диссертацию, и нарываться на неприятности из-за жалоб этих мажоров не было ни малейшего резона. Более того, зачем заступаться за стадо баранов, добровольно идущих на заклание? Ведь нас было большинство. Тринадцать неглупых голов против пятерых зарвавшихся недорослей. Так почему же не дали отпор? Не поставили на место?
Понимание того, что происходило в моей группе, пришло в голову только сейчас. Десять лет спустя. Когда смотрю на всё из зрительного зала. Сейчас ответ напрашивается сам собой. Достаточно почитать мировую историю. Во все времена, и во всех странах случались периоды политических коллизий, когда группа авантюристов захватывала власть, а разобщённый народ её признавал. Чтобы возникло противостояние, нужны две партии и два предводителя. В клике эту роль взяла на себя Аллочка. Она была генералом, Лёвушка – идеологом, а Рыжий – рупором.  В остальной части группы инициативных людей не нашлось. Человеческая психология работает по одной схеме в рамках государства и в микросоциуме. Подчиняться силе не так уж и страшно. Можно либо отсидеться в безопасной нише, либо словить рыбку в мутной воде.
Поразмышляв на общие темы, возвращаюсь к событиям того дня. После перерыва доцент занялся подведением итогов. Произнеся много похвальных слов в адрес первой команды, он оценил её работу на «отлично». Две другие команды, по его мнению, тоже неплохо справились с заданием, хотя в ходе докладов у слушателей возникли некоторые замечания и вопросы. Поэтому они заслужили твёрдое «хорошо».  Молодой человек облегчённо вздохнул и вознамерился перейти к следующей теме семинара, но не тут-то было. В аудитории разнёсся возмущённый крик Аллочки. Она поднялась во весь рост, ткнула в сторону доцента ярко-красным ногтем и возопила приблизительно следующее:
– Неужели Вы думаете, что эти сырые, беспомощные потуги, которые нам представили, так называемые, коллеги, мы будем использовать для предстоящей курсовой? Это годится только для помойного ведра! Мы очередной раз зря потеряли время и деньги. Одно непонятно: как можно оценивать такую халтуру на «четыре»? Она едва дотягивает до тройки, и это должно появиться в их зачётках.
Никто не успел приоткрыть рот, как рядом выросла рыжая шевелюра. Угрожающе раскатывая «Р», он продолжил тему:
– Это абсолютно непедагогично, выдавать оценки авансом. Вместо того, чтобы учить, Вы развращаете молодое поколение. Как они впоследствии будут работать в условиях конкуренции? А она в нашей профессии безжалостна. Ни одно, уважающее себя издательство, не станет публиковать этот детский лепет.
Кто-то из публики попытался огрызнуться: вы де, были не лучше. Просто мы вас не перебивали. Но попытка была сходу отбита секс символом. Вальяжно развалившись на стуле, он нагло заявил:
– Убедили. В следующий раз запишем вас на диктофон. Сами послушаете, а потом вместе посмеёмся.
В рядах обиженных и оскорблённых всё ещё раздавался невнятный ропот, когда послышался звенящий от обиды голос Галочки:
– А я вот ещё что хочу сказать. В следующий раз мы сами будем разбиваться на команды. Смешно получается. Работало пять человек, а пятёрку получают шестеро. То есть шестой – на халяву.  Как она собирается работать дальше? Зарплату тоже на халяву получать?
Девица, до сих пор сохранявшая нейтралитет, ответила, не теряя самообладания:
– Ты сама сперва что-нибудь заработай, а потом поговорим про халяву. Нашлась моралистка!
Галочка, покрывшись красными пятнами, пропищала в ответ:
– За меня не волнуйся. Заработаю.
У меня на языке затрепыхался ответ. Если бы его вовремя не проглотила, прозвучал бы он приблизительно так:
– Заработать то сможешь. Вопрос лишь, как и каким местом.
Но колкость озвучена не была. Вместо этого, сцепившаяся с Галочкой девушка, махнула рукой и обратилась к доценту с просьбой поставить ей ту же оценку, что и прочим нормальным людям. Эта фраза тут же была прокомментирована Лёвушкой:
– У нас, как в психиатрической больнице. Врачи считают пациентов сумасшедшими, а те думают, что больны на голову врачи. И кто же из них прав?
Шутку, завершившую дискуссию, клика одобрила дружным смехом. Но в аудитории чувствовалось напряжение. Ждали заключительного слова доцента. Молодой человек повёл себя дипломатично. Сперва задержался на пожелании студентов самостоятельно делиться на команды. С этим он был согласен.  Затем объявил оценки. Команда 1 получала пять, а 2 и 3 по четвёрке.
 Аллочка презрительно фыркнула, а Лёвушка проскандировал:
– «Да здравствует халява плиз!»
Последующие две недели группа находилась в состоянии холодной войны. Правящая партия, сочтя себя победителями, высказывала о народе всё, что думала, а «народ» протестовал из подполья. Иными словами, в кулуарах громко возмущался, высмеивал правительство оптом и в розницу, грозил всякими карами, но открыто не выступал.
Заключительный акт состоялся в конце второй недели. На очередном семинаре «красавчик», откинувшись на стуле в любимой позе (правая нога вальяжно уложена на бедро левой), разглагольствовал об ерунде. Он откровенно любовался собой и не отказывал в этом удовольствии другим. Я посмотрела на часы. Представление длилось уже двадцать минут и конец не предвиделся. Раздражение, копившееся два года, подступило к горлу и выплеснулось в короткой фразе, которой клика душила нас всё это время:
 – Мы все оплачиваем обучение, а ты просаживаешь общие деньги на пустопорожнюю болтовню. Пора закругляться!
Бросив этот упрёк, я рассчитывала на поддержку народа. Как поётся: «Из искры возгорится пламя». Была уверена, что негатив, плескавшийся всё это время за спиной обнаглевшей клики, выльется, наконец, наружу. Но ошиблась. Народ оказался оппортунистом и предателем.
Из толпы прорезался писклявый голос Кузи:
– А, по-моему, очень даже интересно.
Его поддержало ещё несколько голосов, назвав рассуждения красавца оригинальным взглядом на проблему. Окончательно добила меня Галочка, пропищав срывающимся голоском:
– Если ты такая продвинутая, можешь пойти и подышать свежим воздухом.
Я почувствовала, как лицо заливается краской, а трясущиеся руки цепляются за край стола. Подчиняться команде этой поганки не хотелось, но пристыженно оставаться на стуле – ещё унизительней. Собралась с силами, гордо вскинула голову и отправилась дышать воздухом.
Я бродила по улице и пыталась понять, что произошло, но разобралась только день спустя. Не сама. Приятельница из «народа» разъяснила. Выразилась приблизительно так:
– Ты нагадила всем. Хотела с ними поссориться, говорила бы от себя, а не «мыкала». «Мы платим, нам неинтересно». Тебе никто не давал таких полномочий. Мало ли что говорим между собой, а выносить сор из избы непорядочно. Они и без того на преподавателей давят, чтобы нам оценки занижали, а теперь что будет? Неизвестно, кого их родители спонсируют. Вот увидишь, начнут на экзаменах срезать. Дура ты, и лезешь, куда не просят.
Приятельница развернулась и пошла прочь. К своим.  С этого дня состоялось воссоединение народа с правящей партией. Они обрели общего врага.
А я вспоминала роман Фазиля Искандера «Удавы и Кролики».
Молодой кролик забрался на кочку и принялся убеждать сородичей, что, на самом деле, удавы не владеют гипнозом. Встал на задние лапки, переднюю вытянул вверх и закричал:
 – Наш страх – их гипноз. Их гипноз – наш страх. 
А сородичи испугались. Что будет, если удавы подслушают эту крамолу? И прогнали бедолагу из стаи. У нас получилось то же самое. Я, по наивности, думала, что большинство всегда побеждает. Когда много маленьких сил объединяются вместе, получается одна большая сила. Но оказалось иначе.  Много наших маленьких страхов объединялись вместе, и получился один большой страх. А наш страх – их сила. Перепуганные сородичи изгнали меня из коллектива, как того кролика. Иными словами, травили и те, и другие.
Я очень переживала, но выхода не находила. Вскоре зачесались ладони. На них начали выскакивать маленькие водянистые пузырьки. Потом они лопались и оставляли открытые ранки. Думала, подхватила какую-то инфекцию, но кожный врач поставил иной диагноз. Назвал это безобразие экземой. Типичной реакцией организма на стресс. Прописал мазь и посоветовал не переживать, а решать проблемы. Жаль, что не подсказал, как.
В тот раз, как ни странно, помогла мама. Мы мирно сидели на кухне и лепили пельмени. Она мельком взглянула на мои руки, а пару минут спустя заговорила о журналистике:
– Странная профессия. Смотрю телевизор, читаю газеты и удивляюсь. Одни годами гоняются за чужим грязным бельём, чтобы вывесить его на всеобщее обозрение. Другие вообще проституируют. Кого надо, за деньги раскрутят, кого надо – утопят. Про политических обозревателей и говорить нечего. Всё по заказу.
Взяла очередной кружок теста, аккуратно положила ложечкой фарш и продолжила:
– Есть, конечно, среди них честные люди. Те, что репортажи о путешествиях, или археологических раскопках снимают, но таких мало. Бывают и зубры, которые собственные каналы покупают, но и им приходится балансировать на острие ножа. И вашим, и нашим. Иначе не удержатся. Где тут свободное творчество? Не пойму.
Мама, окунув пальцы в муку, принялась аккуратно склеивать края пельменя, а я задумалась над её словами. Естественно, нарисованные ею картинки – явное преувеличение, но забавно. Чем могли бы впоследствии промышлять Аллочка и Галочка? Скорее всего, гоняться за «грязным бельём». На большее их мозгов не хватит.
А Лёвушка? Этот трудоустроится без проблем. На аукционе «Отбойных молотков» орудие против инакомыслящих уйдёт быстро и за большие деньги.
 А как будет пробиваться к «вершинам» красавчик? Он владеет средством, имеющим большой спрос у дам, изголодавшихся по любви. У этого, думаю, сытная жизнь тоже устроится.
Нейтральная девушка, скорее всего, посвятит себя репортажам о путешествиях, или будет готовить материалы для канала «Культура». Писать о прошлом не так опасно, как вмешиваться в настоящее.
Остальные соученики, вроде Кузи, тоже не останутся без работы. Послушные исполнители нужны всюду.
После небольшой паузы мама продолжила размышления вслух:
– По-моему, самостоятельно писать книги и статьи гораздо интересней.
Тут я не выдержала и вступила в дискуссию:
– Считаешь, в наше время можно прожить на авторские гонорары?
Но мама, похоже, к этому возражению была готова. Пожала плечами и решила проблему очень просто:
– На это в первые десять-двадцать лет рассчитывать не приходится. Нужна стабильная зарплата и нормированный рабочий день, тогда в свободное время можно заниматься творчеством. А там – как карта ляжет.
Совет показался странным. Обычно родители учат твёрдо идти к поставленной цели, а мама советует отступить. Она, будто подслушав мои мысли, печально подвела итог:
– Дело вкуса и разума. Можно, конечно, упрямо пробиваться к цели, намеченной в юности, а можно вовремя осознать, что ошибся и поменять цель.
Явно, в этот момент она говорила о себе. Неужели сожалеет, что вовремя не сменила цель?
На моё счастье, врач выписал освобождение от занятий на неделю. Дал время подумать. Вот я и думала. Через пару дней почувствовала облегчение. Мамина стратегия под названием «Зелен виноград», или «обесценивание объекта» удалась на славу. Профессия журналиста больше не казалась ни важной, ни романтичной. Решение «сменить цель» созрело к концу недели. Кстати, ладони к этому времени перестали чесаться, а кровоточащие ранки затянулись новой кожей.
Выздоровев, я отправилась в деканат и подала заявление о переводе на другой факультет. На литературоведческий. И скажу честно, до сих пор об этом ни разу не пожалела.
Некоторое время спустя встретила бывшую одногруппницу. Она рассказала презабавную историю. Вскоре после моего ухода, клика переругалась и развалилась. Причиной послужил секс символ. Пару месяцев потусовался с Аллочкой, а потом переключился на Галочку. На глазах восхищённой публики девицы сцепились прямо в аудитории. Галочка обзывала бывшую подругу подстилкой, которая стелется под каждого, кто может быть хоть чем-то полезен, а Аллочка вопила, что соперница – бездарность и прилипала, все годы выплывавшая за её счёт. Красавца она тоже не обошла вниманием. Заявила, что он не мужчина, а импотент. Ложиться с ним в койку – себя не уважать. Пока сбрасываешь туфли, он уже кончил. Рыжий тут же сбежал с поля боя и захороводился с девицей с другого курса, а осиротевший Лёвушка, потеряв ориентацию, язвил всех подряд.
Кузя попытался сколотить новую фракцию, но за ним никто не пошёл. Народ, оставшийся без правящей партии, облегчённо вздохнул и сосредоточилась на учёбе.
За прошедшие десять лет я, практически, забыла эту историю, но сегодня, после рассказа Н.Н., она всплыла в памяти в виде забавного водевиля. У нас это было пробой сил молодых волчат в стае. Делить, по большому счёту, было нечего. Процессы в группе, с которой работал Н.Н., казались гораздо серьёзней. Участниками оказались взрослые люди, борющиеся за восхождение по карьерной лестнице, за премии и престиж. Одного не могу понять: почему одинокая девушка сносила их издевательства? Неужели не могла уволиться и найти что-то получше? Пожалуй, с этого вопроса и начну следующее заседание с Н.Н. Но он от ответа уклонился. Обещал вернуться к этой девице чуть позже.


                Исповедь Н.Н.

                Зрелость (продолжение)

На чём я закончил прошлый раз? Ах. Да. На первой игре. За ней последовали новые задания. В основном групповые, но были и индивидуальные. Забавно, что в последних, без поддержки толпы, главная активистка ощущала себя весьма дискомфортно. Это как в хоровом пении. Перед зрителями, не обладающими абсолютным слухом, фальшь бездарного певца может потонуть в общем многоголосии, а вот стоит ему выйти с сольной партией, бездарность становится очевидной.
В отличии от атаманши, многие участники, выйдя из-под её контроля, показали себя вполне разумными и компетентными. Про «инакомыслящую» и говорить нечего. Она выполняла все задания на «отлично». 
По вечерам мы с Модератором сравнивали впечатления дня. Как-то он попросил показать заметки, которые, по его совету, делал в блокноте. Сперва я застеснялся, потому что делал не заметки, а зарисовки. Эта привычка осталась со времён Инны. Самому не приходило в голову переводить промелькнувшие ощущения в зрительные образы. Но моя подруга постоянно делала какие-то наброски и втянула в эту игру меня. Показала несколько простейших приёмов рисования и вынесла вердикт, что моя рука не безнадёжна. Со временем это стало нашим любимым развлечением. Инна спрашивала, каким я вижу того или иного человека, и я рисовал карикатуру на огрызке бумаги.
Этот приём, по старой памяти, использовал на тренинге. Описывать промелькнувшие впечатления словами показалось сложнее, чем делать наброски, но показывать их начальству было неудобно. Человек занимался серьёзным делом, а я развлекался ерундой.
К моему удивлению, карикатуры Модератора позабавили, но от критического замечания всё же не удержался:
– Жаль, что рисуете только верхнюю часть тела. Неужели в нижней его части не нашли ничего интересного?
Я действительно концентрировался на лицах и руках. Считал, в них наиболее точно отражается внутреннее состояние. О чём и сообщил настырному Модератору. Но тот, как всегда, имел альтернативное мнение, и пояснение дал весьма поучительное:
– Литература и кино приучили нас к этому заблуждению. Писатель, описывая героя, уделяет внимание преимущественно его позе, лицу и рукам. Про кино и говорить нечего. Чуть что, дают крупный план. Зная это, если хотим скрыть свои чувства, контролируем лицо, кисти рук и осанку. Концентрируемся, можно сказать, на предателях. А про ноги и стопы забываем. На самом деле, предателями являются последние, потому что туда стекаются заблокированные верхней частью тела эмоции.
Модератор выразительно посмотрел на мою позу и усмехнулся. Я взглянул на свои ноги. Оказалось, они сплелись в нелепый узел. Штанины брюк задрались вверх и обнажили носки с двумя голубыми полосками. Вид был, по всей видимости, прекомичный.
Вопреки ожиданиям, он не стал анализировать мою позу, а нарисовал забавную сценку:
– Представьте себя в кабинете крутого типа, который вознамерился заставить Вас сделать то, что Вам невыгодно, или не хочется. Он сидит за письменным столом, вальяжно откинувшись на спинку кресла. Насмешливое, уверенное в своей непобедимости лицо, вытянутый вперёд указательный палец, угрожающий тембр голоса и соответствующая лексика: «Ты же понимаешь, что от меня никуда не денешься. Или поступаешь по-моему, или растопчу, как улитку»
Вы втягиваете голову в плечи, потому как уверены, что у типа на руках сплошные козыри. А вот если бы в этот момент догадались «случайно» уронить карандаш и полезть за ним под стол, увидели бы много интересного. А именно, ноги грозного магната. Коленки судорожно прижаты друг к другу, голени расставлены буквой Х, а стопы косолапо развёрнуты вовнутрь.
Что означают эти ноги? Очень просто. Ваш оппонент трусит, потому что блефует. У него на руках сплошные шестёрки, и причин бояться его угроз у Вас нет. Поэтому советую в следующий раз рисовать карикатуры с ногами.
С тех пор всегда следую этому совету. Язык нижней части тела открыл мне много человеческих секретов.
Н.Н.  рассмеялся и указал на свои парализованные ноги, прикрытые шерстяным пледом:
– А вот собственные секреты от посторонних глаз скрываю. Должна же болезнь давать какие-нибудь привилегии. Ладно. Не будем отвлекаться. Я закончил на окончании тренинга. Кое-что интересное произошло на обратном пути. Домой мы возвращались на электричке. Путь был не близкий, и времени для разговоров – предостаточно.
Модератор сообщил, что работа подошла к концу. Осталось написать отчёт и краткие рекомендации заказчику. Потом о чём-то задумался, хмыкнул и спросил:
– А что бы Вы порекомендовали руководителю группы? Готовы пофантазировать?
Фантазии всегда были моей слабостью. Почему бы и нет? И я начал рассуждать:
– Многое зависит от свойств личности руководителя. Если сам принимает решения, дамы, типа нашей активистки, могут оказаться полезны. Он определяет цель, даёт отмашку, а она, как локомотив, толкает команду в нужном направлении. Но локомотив может оказаться с подвохом. Если вздумает играть против начальника, увезёт коллектив в противоположную сторону.
На этом моя фантазия иссякла, но Модератор подстегнул её одобрительным жестом, и она опять пустилась в пляс.
– Хотелось бы мне лично иметь рядом такой локомотив? Пожалуй, нет. Это – мина замедленного действия. Рано или поздно оказываешься от него в полной зависимости. Играешь по его правилам – везёт, куда надо, не угодил – потащит всех в болото. Будь я на месте руководителя, выгнал бы такую сотрудницу не задумываясь.
Модератор кивнул головой и задал следующий вопрос:
– А если руководитель – новый человек. Проект горит, а он не успевает разобраться, что происходит?
Настырность собеседника начинала утомлять. Что ему нужно? Тест на сообразительность? Да мне ещё никогда в жизни не доводилось управлять коллективом и, надеюсь, не придётся. Дурить людей так, как аспирант и его профессор, нет ни малейшей охоты, а управлять людьми такого типа ещё противнее. Обманут и продадут не первом же перекрёстке.
 Что делать растерявшемуся заказчику с неработоспособным коллективом? Размышляя, я автоматически набросал на листке бумаги нечто, похожее на дракона с тремя головами. По середине оказалась большая голова на толстой шее, а по бокам две поменьше. Усмехнулся и протянул рисунок модератору. А затем взял обратно, прочертил жирную линию по толстой шее и объявил приговор:
– Да очень просто. Головы надо рубить. Скандальную бабу выгнать. Если не получится, дискредитировать до тех пор, пока сама не уйдёт. Оруженосцев отправить в ссылку, а разумную девочку назначить заместителем по стратегическим вопросам. После этого спокойно заканчивать горящий проект. Тем более, что остальной коллектив показал себя на тренинге вполне работоспособным.
Модератор недоверчиво взглянул на меня, ткнул карандашом в среднюю голову дракона и подковырнул очередным вопросом:
– А почему не перековать его в единомышленники?
Я представил себе Лёвушку, двух «гениальных» художников из окружения Инны, да, пожалуй, и её саму. Такие не признают равноправия в отношениях, потому что больны патологической правотой.  Или ты играешь по их правилам, или объявляешься идиотом и невеждой. Подобные особи не могут стать для кого-то единомышленниками, потому что мнят себя единственными мыслящими существами на планете.
Я встретился взглядом с Модератором и отрицательно покачал головой:
– Не получится. Если Ваш заказчик хочет сам управлять отделом, пусть ищет единомышленников внутри группы, а этих гонит взашей. Во всяком случае заводилу.
Реакция собеседника меня удивила. Он криво усмехнулся и отвернулся к окну. Я взглянул на его ноги. Они были плотно прижаты друг к другу и неловко спрятаны под скамейку. Возникло ощущение, что человеку сейчас нехорошо.  Неужели довелось столкнуться с подобной проблемой? В какой мог оказаться роли? Обезглавленным драконом, или пленником? Думаю, скорее второе. Не похож он на человека, страдающего патологической правотой. К сожалению, наш разговор подействовал на моего спутника не лучшим образом. Остаток пути он проехал молча.
А я вспоминал начало нашего сотрудничества. Социолог работал по этой теме в одиночку. Сам разработал методику опросов и их интерпретаций, собрал сценарии деловых игр и круг заказчиков, нуждающихся в такого рода услугах.
Да и со мной получилось забавно. В группе программистов я был пятым колесом в телеге. Вообще не знал, с чем это едят. Социолог оказался единственным, кто согласился привлечь новичка к работе. Именно он сообщил о курсах и пробил мою кандидатуру. А теперь тренинг и вопросы о рекомендациях заказчику! Ещё десять минут назад я бы сказал, он наметил меня в единомышленники. Но, похоже, я сделал что-то не так. Может насторожила резкость тона об отрубленных головах? Я искоса взглянул на социолога. Теперь он сидел иначе. Ноги вылезли из-под скамейки и расслабленно вытянулись вперёд. Скорее всего он отдыхал после трёх дней напряжённой работы, а я страдал патологическим комплексом вины.
Мы встретились на следующий день на работе. Социолог выглядел бодрым и очень довольным. Протянул папку с графиками, которые я чертил последние две недели, и весело произнёс:
– Можете получать удовольствие. Я лишил их анонимности. Есть возможность сравнить теоретические прогнозы с тем, что увидели на практике. Секреты индивидуальных обследований, надеюсь, Вас тоже порадуют. На каждом я подписал фамилию испытуемого. По вертикали, как Вы наверняка догадались, расположены набранные баллы, а по горизонтали – название измеряемого фактора. Да, кстати, приготовил для Вас книгу с описанием указанных факторов. Почитайте. Не пожалеете.
Я сел за свой письменный стол и тут же углубился в чтение. Оно захватило меня не хуже крутого детектива. Что-то успел прочитать до конца рабочего дня, остальное погрузил в портфель и потащил домой. За этим занятием и застал меня свалившийся на голову Борька.
Наши отношения в последнее время перешли в новую фазу. Как в любых долгосрочных дружбах, в них наблюдался эффект качелей. В студенческие годы я был наверху. С четвёртого курса перспективная научная работа на кафедре, зарплата, щедро наполняющая карман, любящая и любимая девушка и общение с молодыми, талантливыми художниками. В те годы Боря был просто студентом машиностроительного факультета, где девушки всегда в дефиците, а потому нарасхват.
После окончания института качели резко сменили своё положение. Вверх взлетел Боря. Теперь у него перспективы на аспирантуру, многообещающая работа и хорошая зарплата. А я всего лишь полуграмотный программист, не имеющий никаких шансов на профессиональный рост. С нынешней позиции на качелях друг смотрит на меня сверху вниз и протягивает руку помощи. Готов при первой возможности вытащить из болота, в которое сбросила незадачливого всадника зловредная лошадь – судьба.
С тех пор, как я получил эту комнату, мои акции слегка приподнялись. Боря все ещё жил в отеле «Мама» с полным пансионом. Получал чистое, отглаженное бельё, вкусный завтрак перед работой, обильный ужин по вечерам и массу полезных советов на десерт.
Гость гордо водрузил на стол бутылку вина, а я добавил к этому початую бутылку водки и скромную закуску. Его взгляд скользнул по бумагам, разложенным на письменном столе, и лицо недовольно сморщилось:
– Зря тратишь время на ерунду. Лучше читай книги, которые я принёс. Ты должен прийти к нам до зубов вооружённым знаниями. Тогда будут шансы на продвижение.
Спорить я не стал. Всё равно не сумел бы объяснить, что все эти электроны, протоны, сопротивление материалов и прочая сухая материя перестали меня волновать. Загадки человеческих душ оказались значительно интересней. Молча постелил на стол скатерть и достал из буфета бокалы для вина и граненые стопки для водки.
Борька смаковал вино, нехитрую снедь, художественно разложенную на тарелках так, как учила Инна, и рассказывал о своих творческих успехах. Потом смущённо заёрзал на стуле, обвёл взглядом стены комнаты и перешёл к делу, ради которого пришёл:
– Слушай, старик, у тебя тоже появился шанс оказать мне небольшую услугу. Тут такое дело… У меня завязался бурный роман с потрясающей женщиной, а встречаться негде. Может дашь на время ключи от твоей берлоги? Пойми, иначе никак.
Просьба застала меня врасплох. Прежде всего покоробила фраза «у тебя тоже появился шанс оказать услугу». Он пока никакой услуги мне не оказывал. Предлагал то, что большого энтузиазма у меня не вызывало. Но трудность состояла в другом. В квартире кроме меня жило ещё три женщины, помешанных на чистоте. Встретили они нового соседа очень недоброжелательно. Тут же вручили правила поведения в квартире, отпечатанные жирными буквами на печатной машинке. Запрещалось оставлять на кухне грязную посуду, заливать жиром газовую плиту, устраивать в комнате бардак и пьянки. Места общего пользования следовало содержать в чистоте. Мыть за собой унитаз, споласкивать и вытирать после душа ванну и раковину. Кроме того, мне был вручён график дежурств. Принимающий дежурство, обязан был проверить качество уборки предшественника. Он мог отказаться принять дежурство, если считал работу недоброкачественной.
После затхлой грязи в родительской квартире эти правила меня порадовали. Я превратился в отъявленного чистоплюя. С наслаждением драил коммунальные полы в своё дежурство, а в комнате гонялся за каждой пылинкой, случайно присевшей отдохнуть на моём письменном столе.
Первые недели соседки пристально за мной наблюдали. Их интересовал порядок в моей комнате. Они по очереди находили повод постучаться в дверь. Одна приносила свежеиспечённые пирожки, другая – блинчики, а третья – тарелку наваристого борща. При этом зыркали глазками по углам и информировали коллектив. По прошествии трёх месяцев женщины вынесли вердикт, что с тощим соседом им повезло, а значит его нужно подкармливать. Обедал я на работе, а вот к ужину на кухонном столе меня частенько поджидал сюрприз. Представляю, какой крик поднимут блюстительницы порядка, увидев в квартире молодую пару.
С другой стороны, существует мужская солидарность. Это в ваше время можно снять квартиру, или номер в гостинице на один день. В моё время найти место для встреч было очень трудно. Весной и летом выезжали загород. Под кустом, или в стогу ароматного сена всё получалось лучше, чем на чужом диване, но осенняя и зимняя хлябь была непреодолимым препятствием для нормальной сексуальной жизни. Помню, с каким трудом мы с Инной отыскивали такие возможности. В моё время легче было жениться, чем поддерживать внебрачные отношения.
 Об этом я и спросил Борьку. На что получил исчерпывающий ответ:
– Она замужем. Но сейчас у них с мужем что-то не ладится. Мы работаем вместе. Вот.
Скажу честно, мне не хотелось впускать эту женщину в своё, с такой любовью, свитое гнездо. Она, почему-то, вызывала чувство брезгливости, но отказать другу тоже не мог. Его фраза об услуге, покоробившая меня в начале разговора, повернулась другим боком. Просто он этого не знал. Речь шла не об услуге в будущем, а о поддержке в прошлом. Он сам, его родители, их уютная, тёплая квартира были тогда, в восьмом классе, моим островком спасения. Если бы не они, не выжил бы. Просто свихнулся.
Я достал из ящика письменного стола запасные ключи и протянул Борьке, сопроводив лекцией о правилах поведения. Суть их состояла в том, что посещать можно только туалет, когда приспичит. Ни в коем случае не появляться ни в ванной, ни на кухне. Мои соседки – дамы простые. Светскому пиетету не обучены. Такого наговорят Борькиной подруге, что впредь не подпустит она его к себе и на пушечный выстрел. На том мы и порешили.
После его ухода попытался немного позаниматься бумагами. Меня заинтересовал мужчина, сходу принявший на тренинге правильное решение, но через минуту, обнаружив себя на противоположной стороне от группы, он присоединился к коллективу. Просмотрел его когнитивные способности. По всем факторам он набрал пункты выше среднего. Следовательно правильное решение не было случайностью. Мужчине где-то около сорока. Высшее образование. Значит причин сомневаться в своих способностях у него не должно быть. Так что же с ним не так? Почему с такой лёгкостью отказался от своей правоты? Что он за человек? Попытался отыскать что-нибудь толковое в характеристиках личности, но потерпел полное фиаско. Пока что ничего в этом не понимал. Сложил бумаги в портфель и отправился спать, решив завтра спросить у куратора.
Н.Н. заметил мой удивлённый взгляд и рассмеялся:
– Кажется, я заморочил Вам голову. То он у меня социолог, то модератор, а теперь куратор. На самом деле всё очень просто. Я говорю, как думаю. Когда думаю о человеке, то не называю его имени. Скорее, представляю какой-то силуэт, или роль, которую он играет в данном эпизоде. Когда я пришёл на работу, он был для меня безликим социологом. Во время тренинга – Модератором, а сейчас, когда начал знакомить с практической психологией, превратился в куратора. А как мне его ещё называть? Он не был моим шефом, потому что я официально числился в отделе программистов. Потому и выделил ему такую роль.
Н.Н. посмотрел на часы и всплеснул руками:
– Боже! Я опять заболтался. Всё. Быстренько собирайтесь и бегите домой.

                Заметки редактора

                Источник вдохновения


Последний фрагмент не вызвал интересных ассоциаций. Оформляла его в литературную форму скорее автоматически. Хотя, дело было, возможно, не в нём, а во мне. После последнего визита к Н.Н. наши отношения с Германом резко ухудшились. Я писала о том, как вспылила и выплеснула ему на голову кучу упрёков. Думала, больше не позвонит. Самое неприятное, что на работе всё равно придётся общаться. Ведь он – мой начальник.  Но как вести себя? Может вежливо, нейтрально, но дистанцировано? Опыта служебных романов у меня до сих пор не было.
Как ни странно, но неделю спустя он всё же позвонил и предложил поужинать вместе в ресторане. Это означало, что предстоит неприятный разговор. Поначалу он держался вполне дружелюбно. Болтал на нейтральные темы: о качестве салата и мяса, новом молодом авторе, которого решил раскрутить на свой страх и риск, и прочих вещах, не имеющих отношения к нашей ссоре. Только после десерта вернулся к Н.Н., из-за которого повздорили прошлый раз. Предпринял очередную попытку просадить свою извечную правоту, назвав, как всегда в таких случаях, уменьшительным «Сашенька»:
 – Попытайся понять, почему мне не нравится твоя работа с Н.Н. Я, когда был у тебя, прослушал пару записей. Лексика у него весьма примитивная. Он сам никогда не осилил бы своих мемуаров. А так – прекрасно устроился. Воспользуется твоим талантом, опубликует под своим именем, укажет мелкими буквами на последней странице имя редактора, и положит в карман внушительный гонорар. Он крадёт твой труд и время. Не понимаю такого альтруизма!
Аргумент Германа произвёл впечатление. До сих пор не думала о дальнейшей судьбе мемуаров. Но прагматичность подхода была неприятна. Что-то в ней коробило. С другой стороны, ссориться не хотелось. За прошедшую неделю почувствовала, что к разрыву пока не готова.
Не вступая в дискуссию, кивнула головой и пообещала подумать. Объяснять что-либо было бесполезно. Диалогов у нас не получалось. Мы, как Н.Н. и Инна, говорим на разных языках. Лексика Германа состоит из глаголов прошедшего времени совершенного вида. «Я понял, я уверен, решил, разузнал, разрулил, оставил все сомнения позади». У него уже всё свершилось. Оставалось лишь уверенно шагать вперёд.
В отличие от него, я постоянно пребываю в процессе. Мои глаголы вязнут в настоящем времени и в конъюнктиве: «мне кажется, я сомневаюсь, пытаюсь разобраться, не решаюсь, конечно, да, но…, если бы… тогда…». Объясняя свои мысли и чувства, тону в этом болоте, а Герман, нетерпеливо морщится и сочувствует. Такие диалоги заканчиваются всегда одинаково. Минут через пять он протягивает утопающей руку помощи и вытаскивает на твёрдую почву:
– Я понял. На самом деле, всё гораздо проще. Проблема решается в три хода.
Он преподносит готовое решение, а я со своими сомнениями остаюсь за кадром.
То же самое случилось в споре о Н.Н. Для моего друга вопрос был ясен. Старый Лис решил под конец жизни заработать денег и порадовать ими наследников. Для меня работа с ним имела совершенно иной смысл. Его замечания направляли мои мысли в новое русло. В частности, большое впечатление произвело высказывание Инны об истинном таланте. Возможно, фраза была корява, но я специально оставила её без изменений. А звучала она так:
 – Представь двух художников. Они поставили натюрморт и сели писать. В итоге, один великолепно нарисовал спелое яблоко, сочный окорок и бокал вина, а другой – свой аппетит к этим яствам.
Размышляя над этой фразой, осознала, наконец, что мучило меня последнее время. После первого литературного успеха возомнила себя талантом. До сих пор, время от времени, пишу небольшие рассказы, которые охотно печатают в толстых журналах, но сама чувствую, что в них нет самого главного. В них нет «аппетита».
Обучение в Университете не прошло даром. Я не только познала секреты хорошей прозы, но научилась самостоятельно создавать доброкачественный продукт. Беда лишь в том, что этот продукт пуст. Нет в нём того, что отличает подлинную литературу от поделки. Одно странно: зачем Герман постоянно твердит о моём таланте вместо того, чтобы сказать правду?  Ведь у него на это абсолютный слух. Часто, обсуждая на общих собраниях новое произведение, он бросает свою знаменитую фразу: «Это сделано мастерски». И мы все понимаем, о чём идёт речь.
Вещь сделана профессионально, но не талантливо. Не светит, и не греет. Точно так же «сделаны» и мои рассказы.
Однажды даже спросила, почему, если так тонко чувствует, не пишет сам. Ответ Германа озадачил:
– Потребности нет. Зачем придумывать людей и события? Мне интересно в реальности. В этой жизни каждый игрок разыгрывает свою партию. Возьми, к примеру, классический детектив. Гениальный бандит и гениальный сыщик. Бандит составляет уникальный план убийства, просчитывает каждый шаг, каждую мелочь. Казалось бы, предусмотрел всё. А сыщик идет по следу, разгадывает его шарады и ловит в итоге на какой-то мелочи. Спрашивается, мог бы такой сыщик спланировать идеальное убийство? Безусловно, но вряд ли станет этим заниматься. Его интерес не в деньгах, а в игре интеллекта. А преступник? Сумел бы он, знаток мастерства, поймать своего коллегу? Скорее всего да, но тратить на это время не станет. Ему не нужна слава сыщика. Ему нужны деньги. Кстати, забавный сюжет. Сыщик и бандит меняются местами.
Подумал немного и добавил:
– Так и я. При желании мог бы написать крутой детектив, но жаль тратить на это время. Моё предназначение – отыскивать жемчужины в стогах сена и сохранять их для будущих поколений. 
Смысл жизни Германа был понятен, а мой собственный так и остался в тумане. Зачем бегу от реальности в придуманные миры?
Осознала это, когда начала работать с Н.Н. В первый же вечер, работая над фрагментом «Детство», принялась по привычке сплетать слова в стройные фразы, но вдруг произошло нечто странное. В комнате появилась сцена, по которой в полной темноте передвигались невнятные контуры. Затем включилось слабое освещение, позволившее рассмотреть отдельные фигуры. Я прокрутила запись Н.Н. ещё раз. Чем дольше я вслушивалась в голос рассказчика, тем контрастнее становились люди на сцене. Пока не зажили своей жизнью. Я видела их лица, мимику, жесты. Чувствовала злость и отчаяние загнанного подростка. Наконец, не выдержала и сама выскочила на подмостки. Вместо него. Я не только писала от его имени. Я стала им. Это не он, а я кричала от боли и ненависти к одуревшим родителям.
На этот раз меня не интересовали правильные слова. Я не «делала» прозу. Я ощущала происходящее кожей. На утро перечитала текст и удивилась. Слова сами заняли положенные им места.
То же самое произошло со следующим фрагментом. Герман постоянно твердил, что незачем ездить к Н.Н. и выслушивать его бормотанье. Старик может спокойно наговаривать текст в одиночестве, а потом передавать готовую запись. Но я понимала, что из этого ничего хорошего не получится. Всё равно, что играть Гамлета в пустом зале. Тут важен обмен энергией. Переживания моего рассказчика сами по себе обладают мощным энергетическим зарядом, но, встречаясь с моим сочувствием, резонируют с удвоенной силой. А я, в свою очередь, заряжаюсь от него.
На следующий день перечитала свой первый рассказ. Он был написан по-детски неумело, но в нём чувствовалась жизнь. Я писала о своей незадавшейся первой любви. То, что она не задалась – совершенно не важно. Да и объекта поклонения уже не помню, потому что дело не в нём, а в состоянии души, в её пробуждении, а объект – не более чем символ. Катализатор, запускающий это пробуждение, превращающий чёрно-белый мир в цветной.
Тогда, обретя свой объект, я, как птенец, высунула голову из скорлупы и восхитилась. Наш роман начался в конце зимы. Два месяца окружающий мир оставался по-прежнему молчаливым. Но однажды, в первый день весны, наконец, заговорил. Я вышла на улицу и обомлела. Добрая волшебница щедрой рукой накинула на кусты светло-зелёную, полупрозрачную вуаль. Почему раньше она скупилась на эту красоту?  Или я просто не замечала?
А потом появились на газонах тюльпаны! Ещё никогда они не были такими вызывающе-пунцовыми, щемяще-розовыми, радостно-жёлтыми и фиолетовыми.
Учебный год подошёл к концу, и я уехала на дачу. В то лето каникулы казались невероятно длинными. Я рвалась домой, в школу. Часами сидела на берегу речки и следила за вспышками солнца на поверхности стремящейся к морю воды. Вспышками моего ожидания и надежды
Наконец, наступил первый учебный день. Я влетела в класс, кинулась к своему объекту, а он, почему-то, отвернулся и выбежал в коридор. Что было потом? Потом мы играли в цаплю и журавля. Если я делала шаг навстречу, он уходил в сторону. Когда он шёл на сближение, я демонстрировала гордую спину.
И вот пришла осень. После занятий мы собрались в школьном дворе. Мой объект прислонился к берёзе, взял в руки гитару и запел про «Бабье лето»:

                Клёны выцветили город
                Колдовским каким-то цветом
                Значит скоро, очень скоро
                Бабье лето, бабье лето…

Ах уж эти клёны!  Только вчера я впервые прочувствовала, как сводит с ума их цветопредставление. Щемящая боль, всполохи тоски и мгновения буйной радости.
И тут новая фраза врывается в душу:
               
                А я кручу напропалую
                С самой ветренной из женщин
                Я давно хотел такую
                И не больше, и не меньше…

Кто она, эта женщина? Где он с ней познакомился? Летом на даче? Потому и выскочил в коридор, едва заметив меня на пороге? В этот момент подул ветерок, и вокруг берёзы, на которую он опирался спиной, закружились золотистые листья – бабочки. И опять голос певца, откликнувшийся на это кружение:

                Я ловлю, как эти листья,
                Наши даты, наши даты…

Боже мой! Что это за даты? И когда они успели их накопить?
Подняла голову к плывущим в воздухе листьям и всем телом ощутила кружащуюся в них чужую, сумасшедшую жизнь.
А потом была зима. Как-то вечером, после второй смены, мы всем классом отправились на прогулку. Шли по бульвару, бросались снежками и пытались затолкать друг друга в сугроб. В какой-то момент я поскользнулась и падая в снег, потянула его за собой.
Он плашмя упал на меня сверху и мы, лёжа в сугробе, встретились глазами. Эта близость продлилась всего несколько секунд, но запомнила её до конца жизни. Я впервые ощутила на себе тяжесть мужского тела!
Через секунду он вскочил и скрылся в хохочущей, одуревшей от зимы толпе. А я, лёжа в сугробе, любовалась оранжевыми и голубыми снежинками, расцвеченными уличным фонарём.
На утро садик против моего дома преподнёс новый сюрприз. Собранные за ночь сокровища – деревья из розового хрусталя, подсвеченные низко стоящим, зимним солнцем. Что случилось в этом году с природой? Неужели тоже безответно влюбилась? Или я раньше была слепа?
Вскоре учительница литературы предложила написать рассказ для конкурса. На свободную тему. Я согласилась и рассказала о превращении, которое сотворила со мной любовь. Думаю, члены жюри вспомнили себя в молодости, умилились и отблагодарили призовым местом. А я, по наивности, возомнила себя писателем.
Позже, в институте, наступил другой период, который сейчас могла бы назвать периодом накопления.
Я отбросила мысли о себе в сторону и вернулась к тексту Н.Н.




                Исповедь Н.Н.

                Беспризорники

Прошлый раз я остановился на том, что зашёл в тупик с мужчиной, который правильно решил задачку, но, почему-то, предпочёл присоединиться к коллективу. Объяснения Куратора показались расплывчатыми и неубедительными. Он указал карандашом на один из факторов на графике индивидуального обследования и пояснил:
– Это качество называется конформизмом. Проще говоря, стадным чувством. Человек отказывается от индивидуального «Я», предпочитая безопасное «Мы». Следует идеологии и поведенческим стереотипам, господствующим в окружающей среде. У него срабатывает древний инстинкта самосохранения, свойственный живой природе. В стаде выживать легче, чем в одиночку. Стадо освобождает рядовых членов от личной ответственности, перекладывая её на предводителя.  С одной стороны, так функционирует любой социум, с другой… Мне не нужно напоминать об исторических примерах того, куда предводитель может завести своё стадо.
Так вот. У нашего героя этот показатель абсолютно в норме, и его поведение на тренинге я могу объяснить только личными мотивами. То ли не хотел сидеть рядом с самостоятельной девицей, то ли избегал конфликта с активной троицей. Но я, на месте руководителя, не стал бы полагаться на человека, для которого личные мотивы важнее правильного решения. Большего сказать не могу. Сейчас меня волнует новый заказ. Тема, которой раньше не занимался.
Заказ поступил от его школьного приятеля, директора детского дома, и касался двух братьев. Одному было четырнадцать, другому двенадцать. Мальчиков привезли шесть лет назад. Их обнаружили соседи в пустой квартире. Родители были известными всей округе дебоширами и алкоголиками. За несколько лет до этого отец был забит до смерти в пьяной драке. Мать продолжала беспробудно пить, а потом вообще исчезла. Только через несколько дней соседи заметили, что в квартире, откуда постоянно доносился пьяный ор и звон бьющихся об пол бутылок, наступила тишина.
 Вызвали милицию, взломали двери и обнаружили двух, обессиливших от голода мальчиков. Так дети попали в детский дом. Сейчас, шесть лет спустя, они превратились в настоящих бандитов. Собрали вокруг себя свору таких же, как они, отморозков и установили в детдоме уголовные порядки. Воспитатели с ситуацией не справлялись. Оставался только один выход – отправлять братьев в колонию. Но директору было их жалко. Вот и решился на последнюю попытку. Обратился к другу-психологу.
Надо признаться, эта тема, работа с травмированными подростками, была моему куратору абсолютно не знакома. До сих пор работал только с адекватными взрослыми людьми. Две недели он провёл в библиотеке и в беседах с коллегами, после чего сообщил план действий:
– Понимаете, трудность состоит в том, чтобы вызвать этих мальчиков на разговор. Скорее всего, они просто пошлют нас по всем известному адресу. Тут нужна хитрая наживка. Как в старом анекдоте.
Куратор усмехнулся и принялся рассказывать анекдот:
– Молодой учитель географии получил распределение в колонию для малолетних преступников, которых учёба, как Вы понимаете, не слишком интересовала. Они вытравили уже четырёх учителей и готовились расправиться с пятым. Но жертва оказалась не так проста. Урок парень начал с простого вопроса: «Кто из вас может за тридцать секунд натянуть презерватив на глобус?» Ребята озадаченно покрутили головами и поинтересовались: «А что такое глобус?» Так новый учитель приступил к уроку.
Куратор перелистнул лежащую на столе стопку бумаг и продолжил размышления вслух:
– Естественно, про глобус спрашивать не буду. Попробую начать с профессиональной ориентации. После средней школы им, в любом случае, придётся как-то устраиваться. А чтобы главные герои не заподозрили подвоха, придётся обследовать классы целиком.
Неделя ушла на тестирование и расшифровку, после чего перешли к индивидуальным собеседованиям.
Старший брат, Сергей, не понравился мне с первого взгляда. Крепко сбитый, смуглый, с загнутым книзу носом и глубоко посаженными, злыми глазами. Но дело было не в глазах, а в агрессивной ауре, от которой в его присутствии трудно было дышать. Не дав консультанту даже начать беседу, парень нагло процедил:
– Зря пыхтите. Ваша профориентация мне до фонаря. Я уже сориентировался.
Консультант не выразил ни разочарования, ни удивления. Просто поинтересовался выбранным видом деятельности. В ответ парень сплюнул на пол и заявил:
– Я паханом стану. Как сыр в масле кататься буду и другим указывать.
Консультант почесал затылок и уточнил:
– Пахан – это что-то вроде генерала на зоне?
Сергей, ожидавший вспышки возмущения, слегка растерялся, но согласился, а консультант продолжил размышления вслух:
– Ну с генералами мне понятно. Начинают с солдата, а потом годами добираются до звёздочек. А как попадают в паханы?
Сергей хмыкнул и снизошёл до объяснения:
– Всё просто. Через пару недель нас отправят в колонию. А там ребята опытные. Некоторые уже имеют связь с бандой. Обучат чему надо, а выйду на свободу, к ним по знакомству и пристроюсь. Главное, с самого начала хорошо себя показать. Чтобы на дело взяли. А там уже прямой путь в паханы.
Консультант почесал затылок и перевёл на понятный ему язык:
– Короче, колония – что-то вроде суворовского училища для генералов. После него тоже, если повезёт, можно на передовую попасть. А там уж… как карта ляжет. Повезёт, повышение получишь, а не повезёт – пулю схватишь, или на мине подорвёшься… так и не став генералом. У вас ведь так же? Или ножом пырнут, или пристрелять. И конец карьере.
Сергея такой поворот не смутил. Похоже, с ним уже успели поработать наши конкуренты. Равнодушно пожал плечами и заявил:
– Если сразу пристрелят, так и ладно. Хотя, конечно, жалко. А вот тюрьма – это хорошо. Прямая дорога в паханы.
Консультант опять разыграл непонимание:
– Ну как же прямая? Приходишь новобранцем, а козырные места уже заняты. Пахан имеется, адъютанты тоже в наличии, да и средний командный состав сформирован. И достаётся новобранцу единственное свободное место. У параши. Ну, в лучшем случае, в шестёрки для мелких поручений назначат. А то и ещё что похуже. К примеру, должность петуха достанется.
Парень начинал злиться. Лихо выстроенный план лёгкой жизни давал крен. Но всё же попытался его спасти. Согласился, что так сразу не получится. Понадобится не одна, а две, а то и три ходки, чтобы в авторитеты попасть. Но потом, всё равно, в паханы выскочит.
Против такой версии консультант возражать не стал, хотя очередное сомнение всё же высказал:
– Получается, последняя ходка должна быть пожизненной? Придётся до конца жизни пост сторожить. А то выйдешь на волю и потеряешь должность. Вернёшься, естественно, через пару лет обратно, а трон занят. Всё заново что ли начинать?
Такой расклад Сергею опять не понравился. Зыркнул глазами и перешёл в наступление:
– А у Вашего генерала разве иначе? Вернулся с войны и всё. Сидит на диване и домработницей командует.
Собеседник позволил себе не согласиться:
  – Генерал он и в мирной жизни остаётся генералом. И даже на пенсии всё ещё генерал. 
Сергей поскрёб в затылке и продолжил уже иным тоном:
– В вашу армию не хочу. Дисциплины и здесь хватает. А где ещё можно паханом стать? Так, чтобы не пристрелили и не прирезали?
Консультант, по-прежнему, сохраняя безразличное выражение лица, гнул свою линию:
– Много где. К примеру, директор завода тоже в своём роде пахан.
Задержал взгляд на висевшей на стене фотографии морского пейзажа с парусом, и, как бы невпопад, спросил:
– А ты море когда-нибудь видел?
Сергей отрицательно мотнул головой, а консультант озвучил свои мысли:
– А директор завода каждый год в отпуск на море ездит, плавает, загорает, на паруснике катается, а по вечерам в ресторане шашлыки ест и холодным вином запивает. А что видит пахан на зоне? Парашу, тюремную баланду, да небо в клеточку? Ну да ладно. Дело вкуса. Кому что больше нравится.
Серёжа, не отрываясь, смотрел на фотографию, будто впервые заметил море. Похоже, система «глобуса» его зацепила. Потом дёрнул плечами и неохотно спросил:
– А как в заводские паханы попадают?
Консультант, умело скрывая радость, принялся описывать карьерный путь:
– Сперва нужно получить среднее образование. В колонию лучше не попадать. Плохо смываемое пятно на биографии. Потом институт закончить, на работу поступить. А дальше, как в банде, показать себя достойным специалистом. Очень полезно вступить в партию, с нужными людьми подружиться, и с их помощью вверх по лестнице карабкаться. Всё очень похоже на твой план. Только свободы больше.
Упоминание о партии меня рассмешило. Слаба богу, руководство не слышит. Надо же до такого додуматься! Сравнить партию с бандитской бандой. Хотя, по сути, разница не велика. Стая и есть стая. Только летают по разным траекториям.
Сергей поблагодарил за информацию и собрался уходить, но вдруг вспомнил о тестах, о которых до сих пор не было сказано ни слова. Хитрый психолог развернул заготовленные бумаги и показал результаты:
– Видишь красную линию на графике? Она означает среднестатистические показатели способностей. А у тебя показатели логического и образного мышления лежат выше этой линии. Следовательно, эти способности выше средних.
Анализ результатов тестирования длился минут двадцать, и за всё это время мальчик не произнёс ни единой грубости. Под конец лишь криво усмехнулся и, наскоро попрощавшись, скрылся за дверью.
Психолог громко выдохнул и схватился за голову:
– Боже, знал бы, на что иду, никогда бы не согласился. Даже не догадывался, что придётся так импровизировать! Без опыта и подготовки.
Но меня интересовали не импровизации, хотя это тоже было интересно, а результат. Удалось ли оказать мальчику реальную помощь? Ответ, скажу прямо, прозвучал неутешительно:
– Честно говоря, сомневаюсь. Сергей уже в стае. Сильной, авторитетной, которая всегда рядом. И стая эта – его единственная опора. А мы появились на минуту и тут же исчезли.  Завтра он лишь посмеётся над этим разговором. У него вполне сложившиеся представления о жизни: или ты бьёшь, или тебя бьют. И ничего другого он не видел. Ни дома, ни здесь. Читал же, в какой семье вырос.
Я заметил, что коллега впервые обратился ко мне на «ты». И это, почему то, порадовало.
  До конца недели мы консультировали ребят из класса, где учился Сергей. В манерах некоторых из них ощущалось влияние той же стаи. Видать, связь с внешним бандитским миром была в детдоме неплохо налажена. Но были и такие, кто пытался противостоять агитации. Как правило, подростки, не подвергшиеся насилию в детстве.  Выросшие в благополучных семьях, и оказавшиеся в детдоме из-за внезапной смерти родителей. Такие с радостью откликались на профориентацию. Хотели любым путём вернуться в нормальную жизнь. 
Единственной темой, объединявшей враждующие группы, было сиротство. Все без исключения жили иллюзией, что семья – это каменная стена, защищающая от бед и несправедливости. А я, слушая их рассуждения, невольно вспоминал себя в этом возрасте. Свою астму, депрессию и ночные кошмары, когда семья не каменной стеной, а каменной глыбой ложилась на плечи, не давая дышать. Думал, но молчал. Лишать обездоленных детей иллюзий – недопустимая жестокость.
На следующей неделе мы познакомились с младшим братом. С Женей. Он был всего на два года младше Сергея, но выглядел незрелым ребёнком. Из анамнеза в медицинской карте следовало, что мать мальчика поступила в роддом в состоянии тяжелейшего алкогольного опьянения. Рожала в почти бессознательном состоянии. В результате ребёнок родился с серьёзными повреждениями центральной нервной системы. В детдоме, обследовавший его психиатр, установил отставание умственного развития. Внешность мальчика была удручающей. Тот же тип лица, что у старшего брата, только в искажённом виде. Скошенный подбородок, выступающая вперёд верхняя челюсть и маленькие, злые глазки делали его похожим на крысу. Особенно это бросалось в глаза, когда поворачивался в профиль. Единственно, что объединяло его с братом – это тяжёлая, агрессивная аура.
Беседу с консультантом Женя начал так же, как и Сергей. Заявил, что уже определился и в советах не нуждается:
– Пойду туда же, куда и Серёга. В колонию, так в колонию, в тюрьму, так в тюрьму. Мне без него нельзя. Не выживу. Он мне в детстве жизнь спас. Иначе мать бы насмерть забила.
Мальчик сперва помялся, но потом не выдержал и рассказал свою жуткую историю.
– Она меня с самого рождения ненавидела, потому что больным родился. А потом, когда чуть подрос, начала по поводу и без повода лупить. А когда отец помер, совсем озверела. Кричала, что из-за меня он окончательно спился. Не мог на идиота смотреть. Как только сама напивалась, хваталась за ремень. А то и просто кулаками. В живот и по голове. Однажды, как всегда, пришла пьяная домой, а я уже от страха в угол забился. Так она меня за волосы вытащила и за ремнём наклонилась. В этот момент Серёга подошёл сзади, и огрел её чугунной сковородкой по голове. Так, что сразу вырубилась. Только к утру проспалась. А он её предупредил, если ещё раз меня пальцем тронет, до смерти сковородкой забьёт.
Пару дней было тихо. А потом, как-то случилось, что притащилась она домой, а Серёги не было. И стала она материться и орать, что теперь-то до меня доберётся. И опять стала меня кулаками по лицу лупить, а потом за ремень взялась. А тут Серёга вернулся. Увидел, что она вытворяет, схватил со стола кухонный нож и на неё. Выставил нож остриём вперёд и шипит: «Уйди от греха подальше. Зарежу». В кино накануне такое видел. Мать, естественно, перепугалась и ушла к соседям. Дальше пить. А через несколько дней заперла нас в квартире и совсем исчезла. Вот так. Если бы Серёга не заступился, она бы точно из меня полного инвалида сделала. Так что я теперь за ним повсюду. Как нитка за иголкой.
Женя помолчал, всхлипнул и закончил рассказ:
– Брат говорит, до трёх лет у меня верхняя челюсть, как у него была. Прямая. А потом отец за что-то разозлился. Швырнул меня на пол, я об угол стола ударился и челюсть сломал. Вот она криво и срослась. Так что зубы теперь, как у крысы, вперёд торчат. 
Я с ужасом слушал эту историю и не мог поверить, что такое средневековье в наше время случается. А ещё понимал, что профориентация таким детям и вправду не нужна. Разве что многомесячная, а может и многолетняя психотерапия. Нам здесь действительно делать нечего. Разве что дать возможность выговориться, оставаясь доброжелательными слу- шателями. Коллега, будто уловив мои мысли, спросил:
– А есть что то, что делаешь с удовольствием?
Женя вытер рукавом нос и смущённо сознался:
– Стихи сочиняю. А потом мотив к ним придумываю. Ребятам мои песни нравятся.
Мы попросили спеть для нас что-нибудь. И Женя, радостно блеснув глазами, надрывно пропел очень странную, тяжёлую для восприятия песню. О качестве стихов говорить не стоит, но ритм и эмоциональный заряд этого речитатива оказался действительно мощным. У меня даже мурашки по коже поползли. Консультант бросил на меня косой взгляд, поднял вверх большой палец и произнёс только одно слово. «Мощно!»
А Женя, обретя, наконец, заинтересованных слушателей, рассказывал дальше:
– А ещё у меня руки ловкие. Всё, что угодно, собрать, разобрать и починить могу. Ребята частенько с просьбами обращаются. Так что и я не совсем пропащий.
Последующие десять минут мальчик рассказывал о своих успехах, а потом распрощался и степенно покинул комнату. А мы отправились домой. Приводить в порядок свои чувства.
Но на этом история не закончилась. У ворот детдома нас караулил Серёжа. Вежливо поздоровался и без обиняков спросил:
– Ну что там с Женькой? Совсем с головой плохо?
Консультант выдержал небольшую паузу, а потом сказал напрямик то, что думал:
– Дело не в том, плох он, или хорош, а в том, что без тебя не выживет. Ни в колонии, ни, тем более, в тюрьме. Нельзя ему туда. Пока дослужишься до пахана, над ним успеют вдоволь наглумиться, а потом убить. Не сможешь, пока в авторитеты карабкаешься, его постоянно при себе держать и защищать.
Сергей опустил голову, изучая носок ботинка, ковырявшего землю, а потом, впервые взглянув в глаза собеседнику, спросил:
– А пока в заводские паханы карабкаюсь, смогу Женьку при себе держать?
Консультант пожал плечами, вздохнул и дал единственно возможную надежду:
– Шанс есть. На заводе умелым рукам применение может и найдётся. Но это тебе решать.
Серёжа исчез, а мы вытащили сигареты и нервно закурили. Первым нарушил молчание психолог. Щелчком отбросил в урну недокуренную сигарету и зло произнёс:
– Таких, как эти родители, нужно в подростковом возрасте стерилизовать. Пусть пьют, сношаются, убивают друг друга, только детей не плодят. Полная безнадёга.
А я не мог отделаться от мыслей об этих мальчишках. Будем ли мы с ними ещё раз встречаться? Но психолог только махнул рукой:
– А что ещё можно добавить к тому, что уже сказали? Если мы им понадобимся, сами придут. Вернее Сергей. Он мальчик самостоятельный и активный. Естественно, позвоню через пару недель директору. Узнаю, где они. В колонии, или всё ещё в детдоме. 
Я усмехнулся и восстановил справедливость. Уточнил, что искать будут не нас, а его. Моя роль в беседе была более, чем скромной. Сидел и молчал в тряпочку. Но собеседник не согласился:   
– Я не оговорился. Искать будут нас. Без твоего участия этот разговор вообще не сложился бы. Ты, вернее твоя реакция, меня вдохновляли. Признаюсь честно, в один момент вообще зашёл в тупик. Когда заговорил о пахане на заводе. Куда дальше двигаться не имел ни малейшего понятия. И тут случайно взглянул на тебя. Ты уставился на морской пейзаж с таким восхищением, будто встретился с любимой женщиной. Тогда и родилась мысль об отпуске, шашлыках и холодном вине.
Мне стало неловко. Психолог, сам того не зная, поймал меня с поличным. Отношения с морем, учителем и врачевателем, были темой сугубо личной. И постороннему человеку знать об этом было незачем. Но собеседник, похоже, не заметил моего смущения, или сделал вид, что не заметил. Просто продолжил свою исповедь:
– Сергей поначалу вызвал у меня жуткую антипатию. Бравада, хулиганские замашки, плевки на пол. А ты… Ты буквально сочился состраданием. И о том, где ещё можно стать паханом… он спросил, на самом деле, не меня, а тебя. Меня с моим генералом уже собирался послать к чертям. А про Женю и говорить нечего. Думаю, от брата узнал, что ты – свой человек. Можно не таиться. Вот и рассказал и про мать, и про брата, с которым связан пожизненно. Так что, парень, это – твой успех.  Одного не пойму, что занесло тебя в радиофизику? Ладно. Может когда-нибудь расскажешь. А сейчас пора разбегаться по домам. Завтра предстоит ещё Женин класс консультировать.
Коллега помахал мне рукой и юркнул в метро, а я решил пройтись пешком и подумать. А подумать было о чём. Опять всплыли в памяти отношения с семьёй. Что значили мои мелкие неприятности в сравнении с трагедиями детдомовских детей? Я разобиделся на родителей на многие годы, хотя, на самом деле, они были вполне надёжной крепостью.
И тут в голову пришла шальная мысль. Пригласить их в субботу на обед. Уже полгода живу в комнате, которую они выбили для меня, а ещё ни разу не позвал к себе в гости.
Готовить я, естественно, не умел. Выучил парочку рецептов типа яичницы, жаренной картошки, да макарон с сыром, и использовал по мере необходимости. Тем не менее проблему с обедом удалось решить: обратился за помощью к кухонному женскому батальону. Соседки давно и навязчиво спрашивали о родителях. Кто они, чем занимаются, почему не приходят? До сих пор я стоически увиливал от ответа. Не рассказывать же чужим женщинам о семейных конфликтах! Но попросить о помощи можно.
Женщины откликнулись на просьбу с энтузиазмом. Тут же дружно уселись за стол, вооружились бумагой и ручками и принялись составлять праздничное меню. На листе появились салат «Оливье», селёдка под шубой, студень и прочие яства, украшающие традиционное русское застолье. Я взвыл от возмущения. Родители приглашены на субботний обед, а не на свадьбу и не на пятидесятилетний юбилей.
Женский батальон повоевал некоторое время для приличия, но под конец сдался. Выбросил бумажки в помойное ведро и занялся составлением реального плана. Лёгкая закуска в виде селёдочки и капустного салата. На первое – настоящий украинский борщ, на второе – жаркое, а на десерт… Десерт планировать не пришлось. Позвонила мама и сообщила, что, во-первых, бабушка прийти не сможет. Ей не вскарабкаться на четвёртый этаж, а во-вторых, к чаю принесёт свой коронный Наполеон. Так что стол обещал быть вполне праздничным.
Правда, в последний момент соседки поставили воистину варварское условие: чистить, стругать овощи и смешивать всё в кастрюле буду сам. Под их чутким руководством. И ещё. Борщ надо готовить накануне. Чтобы настоялся и пропитался. Так что заступать на вахту придётся в пятницу.
До сих пор смешно вспоминать их азартные споры по каждой мелочи. Как готовить свёклу? Запекать в духовке, или тушить на сковородке? Резать соломкой, или натирать на тёрке? Кладут ли украинцы в борщ капусту, или так делают только примитивные псковитяне? К концу вечера плод совместного творчества всё же стоял на плите, и мы, по очереди, сняли пробу. Воительницы оценили результат коллективной работы на четыре. Не хватало свежих помидоров. Но где же их зимой возьмёшь?
В субботу приготовили жаркое, лёгкую закуску, и я даже успел до прихода гостей накрыть на стол.
К приёму я готовил не только стол, но и самого себя. Мне хотелось примириться с родителями, но возможно это было только при одном условии: они больше не судьи, а я – не подсудимый. Нам следовало научиться общаться на уровне трёх взрослых людей. Теоретически всё было понятно, но как реализовать смену ролей на практике? Попытался вспомнить подходящие эпизоды на тренинге и во время беседы с подростками.
 Мой наставник мог сотни раз утверждать, что излучаемые мною эмоции вдохновили его на профессиональные подвиги, но, на самом деле, профессионалом был он. Модерировал процесс, сохраняя внешний нейтралитет. Моя задумка была сложнее. Придётся играть одновременно две партии: участника и модератора.
Предугадать распределение ролей труда не составляло. Отец, как всегда, будет ведущей, нападающей силой. Мама, уставшая от домашних баталий, прикроется сиюминутными заботами, в надежде переждать торнадо за деревянным забором. Сестра, сохраняя нейтралитет, попытается переключить внимание на культурные новости. А что буду делать я? Ответить на этот вопрос, к сожалению, не успел. Раздался звонок, возвестивший начало спектакля.
Визит проходил так, как я его себе и представлял. Отец, едва успев поздороваться, ехидно заметил, что ради гостей нерадивый сын даже прибрался в комнате. Затем, увидев книги по психологии, лежавшие на столе, презрительно скривил губы и поинтересовался:
– Что, из физиков в психолухи перековался? Пять лет института коту под хвост?
В этом момент почувствовал, что вернулся на пятнадцать лет назад: упрёки и провокации со стороны отца, и спазмы, сжимающие гордо, у меня. И ещё одно, до сих пор незнакомое ощущение. Будто начинаю раздваиваться.  Одна часть моего существа оставалась объектом нападения, а другая – посторонним наблюдателем. Зачем отцу это надо? Всё ещё пытается доказать, что в тогдашнем конфликте был прав? Что, взбунтовавшись против его воспитания, сын так и остался недочеловеком?
 С трудом затолкав в себя раздражение, я закончил последние приготовления и пригласил гостей к столу, рассадив их так, чтобы мы с отцом оказались друг против друга. Неспешно разлил по бокалам вино и протянул всем корзиночку с хлебом.
Отец приготовил бутерброд с селёдкой и, прежде чем откусить, приступил к допросу:
– Ну и чем ты тут занимаешься?
Задал вопрос и откусил кусочек от своего бутерброда. В голове промелькнул кадр из какого-то фильма. Следователь задаёт вопрос, равнодушно склоняется к бумагам и начинает что-то писать, а обвиняемый, ёрзая на жёстком стуле, заикается и оправдывается. Опять поднялось чувство протеста: сегодня он меня в эту роль не загонит! И тут включилась интуиция.
Удивлённо взглянул на отца и ответил вопросом на вопрос:
– Что именно хотел бы узнать?
А затем, как тот следователь из фильма, сосредоточился на приготовлении своего бутерброда. Намазал на хлеб масло, положил ломтик селёдки и откусил небольшой кусочек.
Мы сидели друг против друга с набитыми ртами, и молча жевали. Мой жест был абсолютно спонтанным, хотя потом понял, откуда пришла подсказка. В конце тренинга мы с куратором просматривали видеозаписи, и он указал на эффект паузы, сбивающей с толку участника группы, взявшего на себя роль агрессора. Оказывается, я интуитивно использовал этот метод.
Мама с сестрой последовали нашему примеру. Забили рты едой, избавившись от необходимости поддерживать разговор.
Вслед за закуской на столе появился украинский борщ. Тут инициативу перехватила мама. Интересовалась пропорциями, пряностями и прочими кулинарными нюансами. Я честно сознался, что выполнял лишь чёрную работу под руководством кухонного соседского батальона. Отец опять не удержался от критического замечания:
– Картошку чистить может каждый дурак. Даже желторотый юнга на корабле.
Тут сестра вставила в разговор свои три копейки. Заявила, что Нахимов тоже начинал юнгой, а дослужился до адмирала. Насколько это соответствовало истине, не знаю, но отцовский корабль вновь оказался на мели.
Дальше обед проходил в том же духе. Мама нервно ёрзала на стуле, сестра пыталась перевести разговор на культуру, а отец постоянно возвращался к теме моей несостоятельности.
Лишь перед десертом, он обратился ко мне относительно миролюбиво:
 – Всё же объясни членораздельно, кому нужна психология? Программирование – понятно. Дело будущего, но психология – это не наука, а какая-то декадентщина.
И тут я не сдержался. Напряжение, копившееся на протяжении всего вечера, прорвалось наружу, и я оформил в слова то, о чём размышлял последние недели:
– Вся эта пресловутая электроника нужна, в конечном счёте, для вооружения. Чтобы убивать. А психология – для того, чтобы жить в мире с собой и со своими близкими.
Едва закончив фразу, понял, что допустил непростительную ошибку. Напомнил о семейных конфликтах, изуродовавших нам всем жизнь.
Краем глаза взглянул на отца.  Его поза напоминала быка, собравшегося пробить рогами забор. Мама, нарезавшая в этот момент Наполеон, вздрогнула и уронила нож. Я нагнулся, чтобы поднять, и взглянул на спрятавшиеся под столом отцовские ноги. Косолапо переплетённые ступни, задравшиеся вверх штанины брюк и носки, впившиеся в распухшие лодыжки. Второй раз в жизни мне стало его жалко.
Настроение было испорчено. Мамина поза, лицо и кисти рук выдавали страдание. Она надеялась, что визит станет акцией примирения, а оказалось – всё та же тридцатилетняя война. Под конец сестра, торопливо запихала в себя Наполеон и посмотрела на часы. Привычный спектакль её давно тяготил. Господи, что за дурацкая идея пришла мне в голову? Надеялся, с годами что-то изменится. Я повзрослею, а отец помудреет. Но, как всегда, ошибся. Видать, зрелость и мудрость ходят по параллельным тропам и далеко не всегда встречаются в одной точке.
Так закончилась моя нелепая попытка воссоединения с семьёй, навеянная сочувствием к обделённым, травмированным детям.
Что могу к этому добавить? Последующие несколько ночей опять мучился бессонницей. Пытался понять, в чём ошибся. И, наконец, нашёл ответ. Я хотел, чтобы меня любили, но сам не любил никого. Перебрал в памяти лица родственников, друзей и девушек, но не нашёл в этой толпе ни одного, кто вызывал чувство нежности. Даже Инна. Нежность, желание испытывал к её телу, но, как человек, она меня постоянно раздражала. Может природа, по рассеянности, не заложила чувство любви в моё левое полушарие?
Н.Н. отхлебнул чаю из приготовленного на столе стакана и виновато усмехнулся:
– Вот видите, какой я неприятный человек. Но хотя бы честный. Не пытаюсь себя приукрасить. Хотя… дожив свою жизнь практически до конца, всё чаще задаюсь вопросом: а что это вообще такое? Имею в виду любовь.


                Заметки редактора

                Странная дружба

Как всегда, возвращаюсь домой с замороченной головой. Размышления Н.Н. о любви очередной раз завели в тупик. Ещё неделю назад дала очень красивое объяснение этому явлению. Написала, что дело не в герое романа, а в состоянии души влюблённого, в её пробуждении. Умудрилась назвать объект любви катализатором, запускающим процесс превращения чёрно-белого мира в цветной.
А сегодня задаю себе новый вопрос: а зачем вообще нужен объект? Может легче принять лёгкий наркотик, или порцию психотропного средства, типа антидепрессанта, и любоваться цветным миром, пока действие не иссякнет? А когда иссякнет, объявить себе, что разочаровалась, разлюбила и возвращаюсь к обыденной жизни в чёрно-белом пространстве. Объект в этой игре – лишняя обуза. Считаться с его настроениями, вникать в его проблемы, подыгрывать амбициям и приспосабливаться к привычкам! Общение с реальным объектом вредит здоровью и творчеству.  Полезнее любоваться из далека.
 Достаточно вспомнить Данте и его Беатриче, или Петрарку и Лауру. Женщины – символы, музы, о человеческих качествах которых не сохранилось никаких сведений. Лишь добродетели и неземная красота, воспетые поэтами.
Довела рассуждения до абсурда и успокоилась. Подумалось не о поэтах, а об обычных, земных людях. На память пришла история моих друзей по институту.
 На литературоведческом факультете я подружилась с очень симпатичной девушкой по имени Полина. О ней можно сказать много хороших слов, но трёх будет вполне достаточно: умница, красавица и без выпендрёжа. Вскоре к нам присоединились двое молодых людей. Илья и Виктор. О них расскажу чуть подробнее.
Илья был высок, спортивен, спокоен и доброжелателен. О его достоинствах тоже можно говорить долго, но на первых порах меня привлекло его умение слушать. С ним можно было бесконфликтно обсуждать самые разные темы. У большинства людей любая дискуссия тут же переходит в войну амбиций. Заядлые спорщики, не вникая в аргументы противника, тут же включают громкий, авторитетный тон и боевую жестикуляцию, извергая потоки общеизвестных банальностей. Через пару минут, позабыв о предмете спора, они переходят на личности. Инакомыслящий обвиняется в тупости, верхоглядстве и прочих грехах. После двух лет, проведённых в компании будущих журналистов, у меня сформировалась устойчивая аллергия к подобному общению.
Беседы с Ильёй всегда доставляли удовольствие. Его целью было не победить, а узнать что-то новое. Неизвестные до сей поры факты, или просто иной способ видения. Общение с ним было приятным и обогащающим.
Второй юноша, Виктор, оказался то ли его антиподом, то ли дополнением. Изящный, артистичный хитрюга и безобразник. Он постоянно держал нашу компанию в тонусе. Остроумные четверостишья, точные наблюдения, или серьёзные познания сыпались из него, как из рога изобилия
Внимание юношей к нам с Полиной вызвало зависть у женской половины группы. Эти красавцы привлекали многих девушек, но они предпочли, почему то, нас. Единственно, чего мы с подругой не могли понять – кто из них за кем ухаживает. Мне больше нравился Илья, а Поля предпочитала Виктора. Так что конкуренции не предвиделось. Но вскоре нас постигло разочарование!
По прошествии некоторого времени мальчики объявили о своей нестандартной ориентации. Мало того. Они уже целый год состоят в близких отношениях, снимают на двоих квартиру и планируют общее будущее.
Зачем им понадобились мы с Полиной? Юноши утверждали, что с нами легко и интересно. И вообще, вчетвером веселее, чем вдвоём. Но подозреваю, почувствовали, что отнесёмся к их ориентации с пониманием и уважением. Да и прикрытием от прочих претенденток были вполне убедительным. Молодые люди поделены, повязаны и лезть с новыми предложениями бесполезно. Шансов нет.
Назвала эту ориентацию «нестандартной» и задумалась. В старые времена стандарт был прописан в Библии и всё, что не вмещалось в его рамки, считалось грехом и каралось церковью. Сейчас отношение к стандарту изменилось. Он ассоциируется с обыденностью, ограниченностью и бездарностью. 
Недавно нашла в интернете статью о «10 геях, которые изменили мир».  В этом списке стояли замечательные имена: Оскар Уайльд, Сергей Эйзенштейн, Ван Клиберн, Кристиан Диор, Марсель Пруст, Вацлав Нижинский и Сергей Дягилев.
В наше, свободно мыслящее время, это явление, как таковое, вызывает мистический интерес психоаналитиков, медиков и искусствоведов. Потрясающий каприз природы, поместившей в мужское тело противоречия и чувствительность женской души.
Двуполярность, порождающая сомнения, страдания, страхи и, как результат, особый творческий потенциал.
Нестандартная ориентации наших друзей не бросалась в глаза. Не проскальзывала ни в манере одеваться, ни в жестах, ни в речи. Они вели себя, как обычные мужчины: подкалывали друг друга, хлопали по плечу, или подставляли подножку. Каждый из них был по-своему остроумен, умён и образован. Девушки кокетничали напропалую с обоими, не зная на ком остановить выбор, а хитрюги спрятались за нашими спинами, демонстрируя, что уже заняты и ловить тут нечего.
Наше с Полей разочарование было велико, но не трагично. Отношения приобрели иной оттенок. Мы перестали тешить себя надеждами и приняли дружбу двух геев. Хотя нас обоих мучило любопытство: какими путями мужчины узнают о своей нестандартности и велико ли потрясение от осознания.
Однажды Илья рассказал свою историю. Попробую повторить от его имени.
«Лет в тринадцать я заметил, что со мной что-то на так. Одноклассники постоянно рассуждали о сексе и о девочках. Многие были влюблены. Кто-то хвастался, что даже успел зажать свою пассию в тёмном углу и поцеловать. Я, в свою очередь, добросовестно приглядывался к девчонкам, пытаясь обнаружить ту, в которую готов влюбиться, но ни одна не вызывала ни малейшего интереса.
Однажды кто-то из ребят раздобыл порнуху и пригласил к себе. Благо днём родителей не бывает дома. Мальчишки с горящими глазами смаковали подробности, возбуждённо обсуждали женские тела, откровенные жесты и позы. В итоге, даже позавидовали мужчинам, снимающимся в таких фильмах. Сношаются целыми днями с красивыми бабами ещё и деньги за это получают!
А я… стыдно признаться… не мог отвести взгляда от тугих ягодиц, мускулистых животов и победно вздымающегося, бархатистого, глянцевого мужского достоинства. Я завидовал женщинам, которым позволено к этому прикасаться.
В последующие годы случилось ещё много смущавших меня эпизодов, но расскажу о двух главных.  Мне было семнадцать. Ребята решили устроить вечеринку на квартире у одной из одноклассниц. Её родители уехали на выходные на дачу. Выпивки оказалось достаточно для танцев, азарта и смелого флирта. Когда все начали расходиться по домам, хозяйка попросила меня остаться и помочь разгрести беспорядок.
Порядок мы восстановили довольно быстро, потом допили вино, оставшееся в едва початой бутылке, а потом… девушка потащила меня в спальню. Не могу сказать, что пылал страстью, но решил попробовать, что это такое. Может все мои страхи – глупая выдумка? Может со мной всё в норме? Надо же когда-нибудь начинать. Мы быстро разделись и рухнули на кровать. По началу всё шло неплохо. Я несколько успокоился и настроился на процесс. Как вдруг… партнёрша перевернула меня на спину и нависла сверху. Перед моим носом болтались женские груди с топорщащимися, тёмными сосками…
Илья замолчал, смущённо взглянул на меня и спросил:
– Может не продолжать? Тебе это, наверное, неприятно?
Но я на самом деле хотела знать, что он почувствовал? Что отвратило его от женщин? Тряхнула отрицательно головой и велела рассказывать дальше. Илья отвёл глаза в сторону и продолжил свою исповедь:
– Вид этих женских прелестей вызвал у меня отвращение. Прикрыл глаза, обхватил её тело руками и притянул к себе. Это было очень странное чувство. Будто пальцы увязают в какой-то вязкой, расплывчатой массе… Что было дальше? Бедная девушка всячески пыталась меня растормошить и привести в работоспособное состояние, но моё мужское достоинство… вернее отсутствие такового… сжалось в перепуганный комок и спряталось непонятно где.  Короче, я оказался абсолютным импотентом.
Весь следующий день умирал от стыда. Как после такого показаться в школе? Ведь девчонки, как и мы, обсуждают друг с другом подробности своих похождений, а значит, завтра уже весь класс узнает о моём позоре.
Но самое противное произошло две недели спустя. Мы с приятелем сцепились из-за какой-то книги. Я подставил ему подножку, он шлёпнулся на пол, а я, навалившись сверху, пытался отобрать злосчастную книгу. И тут… то, что две недели назад устроило безобразную забастовку, бойко зашевелилось и поползло вверх…
Но даже после такого позорища я не спешил сдаваться. В голову пришла гениальная мысль. Надо обмануть строптивое чудище! Раз оно реагирует на тела стройных, спортивных юношей, значит не будет протестовать против худенькой, субтильной девушки из тех, кого парни называют «стиральной доской». К соученицам, боясь дурной славы, подходить не решился. Познакомился с очень миленькой девушкой на дискотеке. Она одиноко стояла в углу, не привлекая мужского внимания. Эротоманы предпочитали сексапильных девиц с ярко выраженными половыми признаками. Большие серые глаза и стройные, худенькие ножки моей пассии были не в их вкусе.
Сблизились мы довольно быстро. На первом свидании мне даже удалось провести своего привереду, но то, что он нехотя изобразил, очень мало походило на настоящий секс. Радости от общения не получил ни я, ни она. Мы разбежались после трёх, может четырёх попыток. Больше подобных экспериментов не повторял. Сдался и признал свою неправильную ориентацию. А потом появился Виктор, и всё встало на свои места.
Вскоре в нашей с Полей исповедальне появился Виктор и очень забавно поведал свою историю:
– Мы с мамой жили вдвоём. Отец однажды куда-то исчез и больше ни разу не показался. Мама была мила, чувствительна, суетлива и бестолкова. Но главное, абсолютно беспомощна перед любой, даже самой мелкой, неурядицей. Неполадки типа капающего крана, отвалившейся дверной ручки, засорившейся трубы, напоминание о неоплаченном счёте за электричество, приводили её в такую панику, что мне каждый раз казалось, будто нас захлёстывает вселенская катастрофа. 
Мама судорожно прижимала руки к щекам, и умоляла, чтобы я что-нибудь сделал. А что я мог сделать? Мне было всего одиннадцать. Носился в панике вокруг не и умирал от страха, что вот-вот случится что-то непоправимое. В итоге, всё как-то налаживалось. Приходил сосед снизу, прикручивал кран и прочищал трубу, а соседка сверху помогала разобраться с просроченным платежом, или с жилконторой. Мама на время затихала. Но были беды и покруче: расселение на капитальный ремонт, сокращение штатов на предприятии, или украденные из кошелька деньги. Тогда наша жизнь надолго превращалась в ад. Я психовал и мечтал, чтобы вернулся отец и защитил нас от коварного внешнего мира. Мы с мамой, тревожные и пугливые, нуждались в надёжном мужчине. А его рядом с нами не было.
В конце концов мама обрела для себя стабильную гавань. Вышла замуж и успокоилась. Мне тогда было уже семнадцать. В каком-то смысле стало легче. Во всяком случае, не нужно было за неё беспокоиться. Теперь страх нападал только тогда, когда возникали собственные неурядицы.
Виктор печально вздохнул и развёл руками:
– Вот видите, какой я, на самом деле, слабак. Однозначно не дотягиваю до гордого звания «мужчина». Вероятно поэтому и с подружками не везло. Дважды западал на девушек со странным представлением о сексе. Понятию «любить друг друга» они предпочитали понятие «отдаваться». По принципу, он проявил настойчивость, и я отдалась. Лежали в постели, как брёвна, разрешая партнёру их возбуждать, ласкать и удовлетворять. Если он тоже между делом получал некоторое удовольствие, значит ему крупно повезло. После таких встреч каждый раз оставалось чувство, будто меня использовали, как рабочую силу, или мужскую версию «резиновой Зины».
А потом познакомился с Ильёй. По началу, мы были просто друзьями. Я обрёл в нём бастион, о котором мечтал с детства.  Его невозмутимость перед трудностями поражала. Знаменитая фраза: «Нет неразрешимых проблем. Просто нужно сперва всё обдумать, найти оптимальное решение, а затем действовать. Тогда всё получится», звучала, как заклинание. И у Ильи, в самом деле, всё всегда получалось. Рядом с ним жизнь из непроходимых джунглей превратилась в пронизанную солнцем корабельную рощу.
Виктор вопросительно взглянул на нас, как бы спрашивая разрешения продолжать. Мы утвердительно кивнули головами, и он продолжил:
– Остальное пришло значительно позже. Как-то заговорили о сексуальном опыте и сознались друг другу, что ничего хорошего до сих пор не испытали. И тогда Илья предложил попробовать друг с другом. Сказал, что раньше не пробовал, только смотрел в фильмах… а ещё фантазировал. Он сделал предложение в обычной спокойной манере: «Давай попробуем. Если почувствуем, что что-то не так, прекратим и больше никогда не будем об этом вспоминать».
Мы и попробовали. И до сих пор об этом не жалеем. К нам в самом деле подходит выражение «они любят друг друга».
Мы, по-прежнему, частенько общались вчетвером. Кроме совместной культурной программы, обязательной для нашей профессии, Илья подбивал нас на рискованные спортивные мероприятия. Страшно об этом вспоминать: спуск по Вуоксе на байдарках, катание на горных лыжах, или виндсерфинге. Были даже прыжки с парашютом. Но рядом с ним всё проходило без осложнений и травм. Казалось, всё у всех замечательно.  И вдруг, новая исповедь Виктора:
– Мне очень хорошо с Илюшей, но это не на всю жизнь. Когда-нибудь захочется иметь семью и детей. А для этого понадобиться женщина. Знаю, что у меня всё получится. Я ведь не такой, как он. Я – бисексуал. Но как ему об этом сказать? Даже подумать страшно. И его заранее жалко.
А вскоре после этого исповедь Ильи. Будто почувствовал:
– Знаю, что всё скоро закончится. Витя, в отличие от меня, не гей. Он – романтик, который всё в жизни хочет испробовать. Осталось недолго. Скоро он меня бросит. Вот и остаётся ловить мгновения, наслаждаться ими, чтобы потом годами перебирать в памяти и завидовать самому себе.
Он говорил о Викторе, как истинно верующий говорит об атеисте, соблюдающем ритуалы, лишь отдавая дань моде.
Неужели Илья, на самом деле, гордится принадлежностью к касте геев?  Или просто нуждается в утешительной лжи?
  Развязка наступила быстрее, чем я ожидала. Сперва заметила, что Поля и Виктор всё чаще уходят вдвоём, то отставая от нас с Ильёй, то опережая на несколько метров. Потом, по некоторым оговоркам, создалось впечатление, что они встречаются время от времени без нас, и, наконец, подруга созналась, что у них завязался роман, и Виктор в ближайшее время переедет к ней.
Илья был в отчаянии. Он вцепился в меня, как в спасательный круг, в единственного человека, готового часами слушать о его горе. Сперва он всячески обесценивал Полину:
– Согласен. Она девица энергичная и бесшабашная. Для неё смысл жизни – движение. Куда-то нестись, передвигаться из точки А в точку Б. Без толку и смысла. Мастер поверхностных суждений. Она вечно чем-то восторгается. С горящими глазами доказывает банальные истины. Её убеждения переменчивы, как погода: каждый день новые сентенции, противоречащие тому, что с жаром утверждала вчера. Не понимаю, что он в ней нашёл? В чём она лучше меня? В том, что пригодна для деторождения?
Поначалу, обращаясь к здравому смыслу Ильи, я пыталась защищать Полину. Приводила в пример старых маразматиков, застрявших в подростковом возрасте. До конца жизни упрямо отстаивающих то, что услышали в детстве от родителей или в школе. Человек развивается, получает новую информацию, а значит и мнения его меняются. Но Илью мои рассуждения лишь раздражали. Он жаждал не справедливости, а порицания.
Через пару дней шквальный ветер, бесновавшийся в его душе, менял направление, и он начинал смаковать недостатки бывшего друга:
– Виктор, по сути своей, – бабочка однодневка. Порхает, демонстрирует пёстрые крылышки, садится на случившиеся по пути цветочки, пленяет своей разноцветной окраской и летит дальше, не задумываясь о том, что срок её очарования короток.
Когда мы познакомились, он сообщил, что пишет роман в стихах. Мне искренне хотелось его почитать. Я был Виктором так очарован, что ожидал от его стихов чего-то особого. Но так и не услышал ни строчки. Мой друг отводил глаза в сторону и говорил, что показывать незаконченные произведения – дурная примета. Они потеряют свой магнетизм. Год спустя заговорил о романе в прозе, но и этого мне не довелось прочесть. Сейчас я совершенно уверен, что никогда не существовало ни того, ни другого. Моя бабочка просто махала крылышками, очаровывая меня пёстрой окраской.
Проходило несколько дней, и Илья опять тосковал о бросившем его друге. Описывал прогулки вдвоём по весеннему лесу, о ярком, эмоциональном восприятии Виктора, об изумительных мелочах, на которые сам Илья раньше не обращал внимания, и о том, как повлияло на него общение с таким одарённым человеком.
Как правило, я слушала молча. Не искала в изменнике ни белых, ни чёрных пятен. Зачем подпевать, если через пару дней Илья сам запоёт совершенно иную мелодию?
Но однажды, уж не знаю, как это случилось, ко мне пришёл Виктор. Он выглядел возбуждённым и усталым, и сразу, без предисловий, заговорил об Илье:
– Он постоянно смотрит на меня глазами больной собаки, будто просит пощады, но мне нечего ему больше предложить. Я от него устал. Ведь он – настоящий захватчик, оккупант. Что делает государство, захватившее территорию побеждённых? Оно, прежде всего, устанавливает свои законы, потом внедряет свою религию, обычаи и культуру, постепенно выдавливая из страны дух, индивидуальность живущего там народа. Как Рим, превративший пол мира в одну большую Римскую империю. Так и Илья. Он стремился превратить меня в одного большого себя.
Виктор помолчал, перебирая в пальцах бахрому намотанного на шею пёстрого шарфа, что-то вспомнил и заговорил дальше:
– Стыдно признаться, мне даже сон ужасный приснился. В моей душе поселился маленький паучок. Сперва он оглаживал её изнутри мягкими, мохнатыми лапками, и мне было от этого невероятно уютно и спокойно. Потом принялся потихоньку питаться тем, что находилось внутри, раздуваться, отвоёвывая для себя всё больше пространства. Со временем, когда ему стало тесно, начал выталкивать наружу всё то, что считал несъедобным. В какой-то момент я почувствовал, что меня там больше нет. В моей душе расположился один большой Он. Я бегал по каким-то развалинам и помойкам в поисках себя, но найти так и не смог.  В этот момент я в ужасе проснулся и понял, что паук – это Илья. Поглотив мою душу, он принялся за тело. Сделал из меня гея, хотя я нормальный мужик, и с женщинами у меня всё хорошо получается.
Виктор смущённо теребил шарф, то стягивая его с шеи, то наматывая заново. Всё же потребность высказаться взяла верх, и он продолжил рассказ:
– Он впрыскивал яд маленькими порциями. Рассуждал об особом творческом потенциале геев, приписывая их заслуги исключительно двуполярности. Ну а потом…
Виктор, ища сочувствия, взглянул мне в лицо и, по-видимому, прочёл в нём откровенное изумление. Ещё полгода назад он с таким восторгом описывал ощущения, которые переживал с Ильёй, а теперь говорит об этом почти с омерзением!
Виктор чутко уловил мою реакцию, окончательно смутился, сдёрнул с шеи надоевший шарф, промокнул им вспотевший лоб и кинулся оправдываться… то ли передо мной, то ли перед самим собой:
– Я понимаю, что говорю нехорошо. Илюша действительно мне очень помог стать нормальным человеком. Я научился не трусить и не паниковать в ситуациях, когда нужно всего лишь сосредоточиться и разумно действовать. С ним я понял, что в любви… не важно, духовной, или физической, не должно быть дающего и берущего. Любовь – это обоюдная щедрость и обоюдное благодарное приятие, но… Я не обещал ему любви вечной. До последнего вздоха. А сейчас меня мучит совесть за то, что причиняю ему боль. Вот и сваливаю вину на него. По принципу: «ему плохо, но он сам в этом виноват». Плохой я человек. Неблагодарный.
В этот момент я подумала о Полине. С молодыми людьми всё понятно. Они, по-прежнему, сосредоточены друг на друге, и каждый на самом себе, но какова роль моей подруги в этом сюжете? Спрашивать не понадобилось. Виктор понял меня без слов и задорно улыбнулся:
– Поля – классная девчонка, но нам обоим всего двадцать два. Кто знает, что будет дальше?
Лихо подбросил верх пёстрый шарф, и тот, описав в воздухе круг почёта, грациозно опустился на его плечи. А затем… боже, как я понимала в этот момент Илью… очаровательно распахнул карие глаза, опушённые девичьими ресницами, и звонко пропел:

                Не обещайте деве юной,
                Любови вечной на земле…

Ну что на это можно ответить? Мотылёк и есть мотылёк. Хотя всё это очень печально. Сейчас ему двадцать два, а во что превратится, когда стукнет тридцать два? Но задавать этот вопрос не стала. Бесполезно. Просто мысленно пропела ему в унисон:

                Кавалергарда век недолог
                А потому так сладок он…

Вскоре моими ушами вновь завладел Илья:
– Их роман долго не продлится. Они – два мотылька. Попорхают немного вместе, а потом разлетятся в разные стороны. Потому, как Вите нужна другая женщина. Крепкая, стабильная, чтобы опереться. Из тех, что в Корабельной роще произрастают. Правда, такая быстро наскучит. Ни куража, ни романтики. Заскучает и вновь помчится в погоню за очередным мотыльком. Так всю жизнь и проживёт. Одной рукой будет за корабельную мачту цепляться, а в другой сачок для ловли бабочек сжимать.
Картинка, нарисованная Ильёй, была недоброй, но точной. Видать, успел хорошо изучить своего друга.
Под конец, скажу пару слов о Полине. Судя по блеску в глазах, она чувствовала себя вполне счастливо, хотя Илье тоже сочувствовала. А потому уговаривала меня заняться его переориентацией:
– Глупость какая-то! Попробовал дважды со случайными бабами. Первая дебелой хищницей оказалась, а вторая – стиральной доской. Не понравилось и решил геем стать. А ты в самый раз будешь. Красотка, каких поискать! Тем более, что душами вы уже срослись. Пора тела сращивать. Тогда опять вчетвером тусить будем.
От внимания хитрюги не укрылся мой интерес к Илье. В ту пору мне в самом деле казалось, что он – тот самый мужчина, которого давно ждала и искала. Мне нравилось в нём всё. Как говорят в таких случаях, и душа, и тело. Моё тело тоже могло бы прийтись ему по вкусу: мамины пропорции, изящество и пластика.  Тем не менее, заманчивый план подруги был обречён на провал. У меня не было ни малейшего сексуального опыта. В этом смысле я безнадёжно отстала от своих сверстниц. В школе страдала от безответной любви, а среди «журналистов» не нашлось ни одной физиономии, способной вызвать хотя бы симпатию. Так и застряла в старых девах.
Сейчас понимаю, что была не только неопытна, но и глупа. Возможно, именно в этом и крылась моя сила. Илья всегда чувствовал себя комфортно в роли наставника. Обучая меня интимным премудростям, позабыл бы о собственных страхах.
  Но проверить эту теорию на практике не довелось. Какое-то время мы продолжали общаться вдвоём. Возможно, он тоже надеялся, что у нас что-то срастётся. Хотя, не знаю. Мы никогда об этом открыто не говорили. А потом, после некоторых событий, я отказалась от этой затеи и отошла в сторону.
А Илья, сдав последнюю сессию, забрал в деканате документы и, даже не попрощавшись, исчез. С тех пор прошло пять лет, но я ничего о нём не слышала. Даже в социальных сетях ни разу не промелькнул.
Поставила точку и удивилась. Почему вдруг вспомнила эту историю? Через секунду дошло. Образ паука из сна Виктора. Пожалуй, то же ощущение в последнее время вызывает во мне Герман. Паук, оккупировавший душу. Я влюбилась в него, потому что напомнил Илью. То же стремление опекать, лишая подопечного права голоса. Даже жизненный принцип у них был одинаков: «Препятствия для того и созданы, чтобы их преодолевать. Жизнь – это спорт. Бег с препятствиями. Со временем научишься, а пока…».
Но я – не Виктор. Мне не нужна корабельная мачта и сачок для бабочек тоже не требуется. Но возможно ли в отношениях равноправие? Без взаимной оккупации, без победителей и побеждённых? Снова одни вопросы и никаких ответов.
Поставила последний вопросительный знак и вернулась к работе над текстом Н.Н. Через пару дней предстоит очередная встреча.

Продолжение следует.