Домовой 3

   В 90-е годы Товстоногов все реже и реже стал появляться в институте. Когда он уезжал за границу ставить спектакли или был занят в театре, он оставлял свой курс на попечение двух своих верных коллег - А.И. Кацмана и И.Б. Малочевской, которые ревностно выполняли возложенные на них обязанности. Возвращение Товстоногова из дальних странствий всегда было событием не только для его курса, но и для всего института.
   
   О возвращение Товстоногова сообщалось за несколько дней вперед. Аудиторию драили до блеска. А.И. сам лично руководил генеральной уборкой. Делать это он умел и любил. В день приезда Гоги от группы выделялись два дозорных. Первый дежурил на углу улиц Белинского и Моховой у церквушки святых Симеона и Анны, второй – у входа в институт. Еще несколько гонцов маячили в районе центральной лестницы, в их обязанности входило с почетом встретить руководителя курса.
   
   В тот день я стоял в вестибюле института и с любопытством наблюдал за суетой у дверей. Товстоногова ждали с минуты на минуту. Накануне просочилась секретная информация: Г.А. хотел перенести встречу с курсом на завтра, но Аркаша уговорил его “заскочить” из аэропорта в институт, ссылаясь на то, что у него для Гоги есть сюрприз.

   Дело в том, что впервые А.И. решил отказаться от традиционного студенческого капустника, которым они каждый раз встречали «блудного сына». На сей раз, Кацман решил удивить своего соратника досрочным зачетом по режиссуре. Огромная доля в этой работе легла на хрупкие плечи И.Б. Малочевской, которая уже несколько лет работала вторым педагогом у Товстоногова. Много лет спустя, она напишет книгу «Режиссерская школа Товстоногова», в которой будет размышлять о собственном педагогическом опыте обучения и воспитания режиссеров, основанным на богатейшем наследии Г.А. Товстоногова. Внешне - хрупкая, она обладала сильной внутренней энергией и, когда надо, умела приспосабливаться к двум мастерам, не теряя своей педагогической индивидуальности.  Однако в день приезда Товстоногова, И.Б. была на вторых ролях - парадом командовал Кацман.   
   
   Вычищенная до блеска аудитория была готова к встрече дорогого гостя. В метрах пяти от сценической площадки стоял стол, накрытый темно-зеленой скатертью. К нему были приставлены два стула и кресло. В центре стола стояла хрустальная ваза с конфетами «барбарис», любимым лакомством Г.А. и пепельница из темно-синего стекла.
   
   Когда у церквушки появилась «Волга», первый дозорный незамедлительно дал отмашку и побежал вдогонку за машиной, чтобы успеть на зачет. У дверей главного входа в институт происходило активное движение. Раздались крики: «Едут!». Несколько человек бросилось открывать тяжелую дверь. За ними потянулись зеваки. Две студентки с цветами, протиснулись сквозь толпу, пытаясь выбраться на улицу. Гонец, прыгая через две ступеньки, несся на верхний этаж оповестить Кацмана о приезде Товстоногова. Тем временем огромная голова САМОГО уже появилась в проеме двери. Он входил в вестибюль с букетами цветов направляясь к парадной лестнице.    
   
    А у двери аудитории уже стоял улыбающийся А.И. От нетерпения он вскинул вверх руки и маленькими шажками засеменил к Гоге. Коллеги, единомышленники, и просто друзья, крепко обнялись и троекратно расцеловались. Для полной картины не хватало только хлеба и соли. Наконец, Г.А. вошел в аудиторию, кивнул присутствующим и уселся в кресло. Полсотни пар глаз с любопытством следили за каждым его движением. Товстоногов выложил из кармана пиджака сигареты Мальборо и зажигалку, положил их на стол рядом с пепельницей, развернул конфетку и бросил ее в рот. Пока А.И. давал последние распоряжения, Товстоногов смотрел на площадку и о чем-то перешептывался с И.Б. Зачет начался после короткого вступительного слова Кацмана, который скорее обращался к Товстоногову, чем к сидящим в аудитории зрителям.   
 
    Студенты были перевозбуждены  и лезли из кожи, чтобы угодить своему руководителю.  В тот день они играли только для самого дорогого им человека – ГЕОРГИЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА, чем очень огорчали Кацмана. Он вертелся на стуле, морщился, что-то шипел себе под нос. А.И. понимал, что студенты вышли из-под его контроля и играли не так, как хотелось бы ему. Многие, зная горячий характер Кацмана, ожидали остановки зачета, но присутствие знаменитого режиссера удерживало его сделать это. У зрителей тоже сместился центр внимания с площадки на Товстоногова. Все присутствующие в аудитории, как по команде, повернули головы в сторону театрального бога, сидящего за столом и мирно посасывающего конфетку.
   
   Прошло много лет, но я не помню ни одной студенческой работы показанной на том зачете, но зато помню, что делал Товстоногов в тот день. Он смотрел работы студентов без особого любопытства: не сопел и не крякал, как это случалось с ним, когда было интересно. Нам, сидящим на зачете, наблюдать за Товстоноговым было интереснее, чем за игрой студентов. 

   А.И. понимал, что затея с зачетом провалилась. Он мучительно искал выход из создавшегося положения. И нашел. После нескольких инсценировок, Кацман стал чаще посматривать на Г.А. В паузе между очередным показом, он наклонился к Товстоногову и что-то зашептал ему. Г.А. кивнул. А.И. выбежал на середину площадки и обращаясь к аудитории объявил, что зачет придется остановить и перенести на следующий день по причине усталости Товстоногова. В классе наступила тишина. Г.А. встал, положил сигареты и зажигалку в карман, поблагодарил студентов и зрителей и в сопровождении Кацмана вышел из аудитории.