Домовой 4

   Для Кацмана Товстоногов был неприкасаемым авторитетом, и он не мыслил себе, что его можно подвести или быть профессионально ущемленным перед ним. Я помню и другой урок, где картина была несколько иной, будничной. Обычно на таких уроках главенствовал Г.А. Со стороны это смотрелось, как если бы заведующий кафедрой режиссуры принимает экзамен у своих младших коллег. В таком процессе случались обиды и даже споры с Товстоноговым. И.Б. больше слушала Г.А. и всегда соглашалась, Кацман же горячился и доказывал свою правоту. Товстоногов терпеливо слушал его. Когда стихали эмоциональные трели Кацмана, он тушил сигарету и произносил в нос: «Успокойся, Аркаша». И объяснял своим коллегам в чем их ошибка. Аркаша с трудом сдерживался, но как только Гога замолкал, он снова кидался защищать свою позицию. А.И. был неисправимый спорщик. По этой причине часто урок затягивался на неопределенное время. Но, как всегда, в конечном счете, оказывался прав Г.А. После таких «экзаменов» его коллеги выглядели побитыми и пристыженными, они чувствовали себя неловко перед студентами и понимали, что до САМОГО им еще далеко.
   
   В те годы Товстоногов часто болел, двигался медленно, но от показов на занятиях все же не отказывался. К показу он обращался в том случае, когда слова были бессильны. Если уж он выходил на площадку, то надо было смотреть в оба, чтобы не пропустить ни одной детали. Режиссерские показы Товстоногова запоминались надолго.  Кацман же свои объяснения постоянно сопровождал показами, они были неотъемлемой частью его педагогического метода.
   
   Вспоминается репетиция курсового спектакля «Дети солнца» М.Горького. Одна из сцен не получалась. Уже и Малочевская иссякла и Кацман выдохся, проигрывая по нескольку раз все роли. Один Товстоногов продолжал сидеть молча, наблюдая за своими коллегами. Когда наступила долгая пауза. Г.А. медленно «сполз» с возвышения, на котором стоял стол. Медленно, шаркая ногами, вышел на площадку, остановился и задумался. Сунул руки в карманы. Обошел вокруг стола на сцене, мысленно что-то проигрывая и посмотрел на висящую в углу икону. Подошел к исполнителю и предложил ему вести диалог, адресуя слова не партнеру по сцене, а иконе. Товстоногов отошел в сторону, и студенты стали репетировать. И вдруг, сцена «задышала», появился нерв и понимание происходящего. «Озарение» этой сцены пришло к Г.А. благодаря активному брожению мыслей Кацмана, который, вслух, озвучивал  десятки вариантов и не мог остановиться на верном решении. Здесь необходимо было присутствие человека с огромным постановочным опытом, коим и стал Товстоногов.  Мы стали свидетелями того, как то о чем говорил Кацман, стало приобретать жизненную основу и материализоваться через игру актеров. Может, именно тогда я серьезно задумался о разности профессий педагога театрального института и режиссера-постановщика, работающего в профессиональном театре.
   
   А.И. был прекрасным педагогом, поэтом своей профессии. Он как никто умел расщеплять процесс освоения актерского мастерства на мельчайшие элементы и манипулировать ими до бесконечности. Этот процесс чем то напоминал создание стихов, о котором писал Маяковский. Кацман в совершенстве пользовался методом поэта в обучении профессиональным навыкам. Позже моя догадка получила подтверждение. Началось это с «провала» в БДТ, когда А.И. не сумел довести постановку спектакля до конца, предпочитая учить актеров, а не ставить с ними спектакль. С профессионалами надо было работать иначе, чем со студентами. Именно по этой причине на курсе Товстоногова работали Кацман и Малочевская. Втроем они работали продуктивно и выпустили в театральную жизнь огромную плеяду талантливых актеров и режиссеров. Позже успешную функцию режиссера - постановщика на  курсе Кацмана выполнял Лев Додин, с которым А.И. поставил свои лучшие дипломные спектакли. Они хорошо дополняли друг друга и добивались блестящих результатов. Кацман взрыхлял почву и окучивал, Додин выпалывал лишнее и сохранял самое необходимое.