Домовой 5

    С самого начала работы в институте и до последних дней А.И. занимался переосмыслением системы Станиславского, активно «копал»  вглубь, вспахивал, казалось бы до него уже не раз вспаханное поле. В преподавательской работе он находил что-то новое, свежее и оригинальное, чего, как ему казалось,  пропускали его коллеги. Подобным «открытиям» он был неслыханно рад, рассказывал о них, проверял теорию на практике. Курсы повышения квалификации преподавателей были для него исследовательским плацдармом, где он проверял свои теоретические выкладки. Он был поэтом театральной педагогики.
 
    Кацман проводил уроки блистательно. Он был непревзойденным рассказчиком и мог держать внимание студентов часами. Это были не уроки, а спектакли одного актера. Я не помню, чтобы на его занятиях было скучно. А.И. умел сложные вещи объяснять простым языком, используя интересные примеры и сравнения. Он, как мудрый пастор, всегда знал какой пример нужен его прихожанам сегодня. На уроках он был мобилен и собран. Кругозор его был необычайно широк - от искусствоведения и психологии до физики и астрономии, казалось, что не существовало области человеческой деятельности, которой бы он не интересовался. Кацман был эрудитом и часто не мог сдерживать себя, когда сталкивался с невежеством и бездарностью. В такие моменты он был необычайно горяч и резок. Яростные споры и стычки, которые он провоцировал сам, случались на наших занятиях частенько. В такие минуты мы были терпеливыми и с уважением выслушивали его резкие высказывания в наш адрес. Свою позицию на ту или иную проблему он выражал ясно и убедительно. Не любил, когда кто-то пытался опровергнуть его высказывания. Спорить с ним было сложно. Перед тем как с кем–либо вступить в «драку», он расплывался в улыбке, облизывал губы и произносил свою знаменитую фразу: «Простите, извините! Какая пошлость!!!» При этом он отводил свою миниатюрную головку чуть в сторону, как бы отмахиваясь от недостойной мысли пришедшей в голову студента и уж, потом, яростно кидался в спор.
   
    После таких эмоциональных извержений мы понимали, что характер нашего любимого преподавателя – не сахар. А.И. часто говорил нелицеприятные вещи своему собеседнику, но мы не обижались на него и понимали, что это был один из его приемов в педагогической работе. Он старался спровоцировать спор. Несмотря на его петушиный характер в душе он был очень нежным человеком, любил студентов, знал о них буквально все и мастерски манипулировал этим даром. А.И. безошибочно распределял студентов на роли в спектаклях, опираясь в своем решении  не на внешние данные, а на внутренний мир. Кацман был тонким психологом и умел в каждом ученике пробудить интерес к учебе, незаметно заставить их трудиться до седьмого пота и от этой изнурительной работы еще и получать огромное удовольствие. На его уроки шли как на праздник, думая: «Чем же сегодня удивит нас учитель?»

    Но мало кто знал, что талантливый и обеспеченный на первый взгляд человек, в бытовой жизни был незащищенным и одиноким. Институт был для него домом, в котором жили его друзья, ближе которых у него никого не было. Я не помню ни одного дня, когда А.И. болел. Он всего себя отдавал работе. Ему некогда было думать о здоровье. Лучшим лекарством от всех болезней для него была работа со студентами. Ради них он сжигал себя, требовал от них огромной затраты сил и души, верил, что каждый его ученик найдет достойное место в театральном мире.