Автобиография
Это шутка, какой я казак. Но я не согласен и с женой, говорящей, что я псих. Для психа я недостаточно цельный.
Всё же мне чудится то то, то сё. Например, мне иногда чудится уютный старый дом.
Здесь вечер, зима, и дом этот в каком-то маленьком городишке, в безнадёжной, бездонной советской глубинке. Это так далеко и глубоко, что здесь даже нет начальства. То есть начальство, наверное, есть, не может быть без начальства, но оно никак себя не проявляет.
Здесь степь, но есть и лес. В доме горит керосиновая лампа и все сошлись для дружеского застолья, с водкой, с разговорами, с пением, нехитрой, но душевной закуской, мочеными арбузами и жареной картошкой.
Года стоят пятидесятые, но может и тридцатые, во всяком случае, не двадцатые и не семидесятые.
В доме живут очень приятные для меня люди. Есть и подозрительные личности, случайно избегшие лагеря, а может и чего-то похуже.
Мне кажется, что это воспоминание о моем двоюродном деде, не то Мише, не то Жоре, который сбежал из станицы от расказачивания и от раскулачки, и под конец нашёлся в Сумгаите, городе на берегу Каспийского моря. Толстый лысый старик, он работал садовником при исполкоме. С ним жила жена-старушка.
Мы пришли к ним в гости – я, маленький Серёжа, мой папа Леонид и моя мама Галя, племянница этого деда Жоры.
Дед Жора и старушка жена жили в уютном старом доме, где горела керосиновая лампа, и пахло картошкой, жареной на сливочном масле и где меня поразил страшный чайный гриб в банке.
Когда мама была жива, она говорила мне, что я путаю, что старики жили в хрущёвке и никакой лампы не было, а она была в станице, у бабушки Кати. Не знаю. Это не важно.
В Сумгаите растут олеандры с розовыми жирными цветами, пахнущими, как может пахнуть только юг.
Ещё здесь жили другие дедушка и бабушка, родители моего папы Леонида. Они случайно жили в одном городе с дедом Жорой и его женой-старушкой.
Раньше они жили в Ленинграде, потом жили в Киргизии, а уже потом переехали в Сумгаит. А изначально они были питерские. «Помни! – торжественно говорил мне покойный отец, когда был выпивший. – Твой прадед был булочником в Петербурге!»
Почему-то он придавал важное значение, чтобы я об этом помнил.
Этот мой сумгаитский дедушка, Владимир Ефимыч, был еврей и на войне не воевал, не то, что другой дедушка, Вася, который воевал и был без пальцев на руке и в маленьких шрамах от осколков. Я долго таскал его медаль «За отвагу» и даже пилил её напильником, а потом потерял. Мне было шесть лет.
А этот второй дедушка, Володя, еврей, был счетоводом, как Корейко, проштрафился и всю войну провел на стройках народного хозяйства во Фрунзе, в Киргизии. Сейчас это Бишкек. Там делали валенки для фронта. Там, в Бишкеке, родился мой папа Лёня. Он очень голодал в детстве и продавал на восточном базаре воду кружками. Он родился в сороковом и был младшим в семье.
А потом они поселились в Сумгаите, и там папа, красивый городской юноша, встретил мою маму, молоденькую кубанскую казачку, приехавшую поступать на завод. Они повстречались на танцах, влюбились, поженились и родили меня.
Вот так и вышло, что полуеврей папа женился на потомственной кубанской принцессе, а ведь от таких браков родится несчастливое потомство, об этом утверждал даже Ницше, я сам читал. «От них, - говаривал он, - добра не жди!»
В-общем, Ницше был прав. Всё же, под конец моей удивительно дурацкой жизни я перестал жалеть об этом давнем расовом мезальянсе. Мне кажется, не иметь ни капли еврейской крови тоже плохо для человека.
Зельдин С.Л. 5 декабря 2019 г.
Перечитал автобиографию и удивился – чёрт знает что такое: писал, писал, а толку никакого.
Ну, у нас, писателей, это постоянно. Например, такой малоизвестный факт: Льва Толстого попросили написать автобиографию для подания в Ея Императорского Величества Всероссийский Императорский Союз писателей, а он выдал «Детство, отрочество, юность».
То ли дело Юлий Цезарь: «Пришёл, увидел, победил, был заколот на ступенях рейхстага». Толково, чётко, по-спартански коротко.
Красота!
Свидетельство о публикации №223102400417