Сказка о коте и о Царе-боровике

     (Сказка о коте и о Царе-боровике, и о славном его сказочном воинстве)


     Жил-был в одной деревне кот.

     Всех мышей он в избе давно изловил.

Хозяева ему то молочка, то кашки со сметанкой подкладывали.

А то и рыбка перепадала, когда детишки с бреднем на реку бегали.

Одним словом, жил-не тужил, сытно…

Да как известно, сытое-то житье оно ведь до добра не доводит.

Разленился кот вконец, растолстел и даже разучился мышей ловить.

Ну а долго ли, коротко ли, бабушка, хозяйка дома, которая кота этого одна только по-настоящему и любила, померла.

Детки к тому времени уже выросли да толстого этого старого кошака за ворота и выбросили.

Вот идет кот по дороге и думает: «Пойду, утоплюсь с горя! Даже ведь мышей не умею ловить, как проживу?»

     Так дошел он до леса, а время позднее, сентябрь на дворе, холодает.

Да и голодно коту стало, прямо уж совсем невмоготу, чего бы только не съел.

Попробовал траву жевать, да только еще больше аппетиту нагнал.

А вокруг уж ни птиц, ни зверей, забрел куда-то кот в глухомань, как – и сам не заметил, с горя-то.

Вокруг ночь, тьма, хоть глаз выколи. Слава Богу, в темноте кот, как и все  коты видел не худо, а тут еще луна показалась…

     Вот глядит кот из-за кустов, на одной полянке, под сосной старой да засохшей, мох вдруг густой заколыхался.

Земля там сама-собой расступилась, травы да кусты все вокруг склонились, деревья ветвями словно честь отдают.   

     Глядь, выходит из земли огромный преогромный Царь-гриб-боровик, втрое больше самого кота.

Шляпу свою бархатную снял, направо да налево ею по сторонам махнул.

Затворилась земля за ним, мохом густым вновь задернулась, деревья, травы да кусты опять как раньше стоят.

А Царь-гриб-боровик посохом своим волшебным как в землю грянет, да как кликнет на весь лес ночной:

     – Эй, вся моя силушка земная да подземная русская, ягодки, грибочки да малиновы листочки, соберитеся, подымитеся, бел-горюч камни отомкнитеся…

Прилетайте ко мне жар-птицы невиданные, притекайте ключи заповедные с водою живою да мертвою, богатыри былинные приходите, кто еще проснуться может ото сна своего векового богатырского…

Все герои сказочные да удальцы- мо'лодцы, мастерицы, рукодельницы да молитвенницы, все, кто верой-правдой Руси-Матушке служит да силушке доброй, да паче всего Творцу нашему Милосердому Господу Богу…

Совет держать будем, как нам нашу Матушку-Русь спасать, из беды выручать…

     Видит кот, земля вокруг задрожала, в воздухе засвистело, ручьи зажурчали с водою ключевой, мертвой да живой, заповедной…

Слетелась да сошлась со всех концов земли русской на совет лесной силушка великая сказочная.

Жар-птицы невиданные на дубах вокруг Царя-боровика порасселись, головами кивают, крыльями помахивают, сияние от них такое, что глазам больно смотреть.

Ясно стало на поляне как днем.
 
   Богатыри да герои сказочные собрались пред Царем-боровиком во множестве, кто стоит из них, кто на травку сел, кто за деревьями слушает, а все его почитают да любят, все его отеческого слова ждут.

     – Что ж, – говорит он, – сперва вас послушаю, други мои, кто что умного скажет. А там уж и сам что прибавлю от себя.

    Тут выходит на полянку дивный пахарь, богатырь Микула Селянинович.

     – Тяжко, братцы, – молвит, – видеть поруганье земли-матушки нашей, оскудение крестьянства да христьянства на Святой Руси!

Собралися мы здесь нынче в ночь особенную, от века прореченную, священную, чтоб решить, что делать, как великой беде помочь.

Вот прошел я нынче лесочком этим, соснячком да березовичком.

Позагадили все вокруг, поглумилися над землей родимой нехристи.

Хоть не выходи на свет Божий, не смотри на мерзость запустения.

Как чу'дна кругом природа Божия на Руси, реки-то могучие, леса дремучие, поля бескрайние, пшеничные, ржаные да васильковые…

Трудись только, да землица наша отблагодарит тебя всем.

И ведь ладно бы еще враги какие иноземные, варвары, над нашей землею поругалися.

То свои, свои родимые делают. Такое творят, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

     – Помраченье то великое, зараза заморская, кикиморами ихними со змеями на Русь-Матушку наведенная, наколдованная! – отвечает Микуле Свет-Добрынюшка богатырь.

– Вишь ты, зависть их точит черная, что владеем мы просторами раздольными да дивными, полями широкими да богатыми, реками-морями многоводными… Да еще и самоцветными богатствами!

А самая-то их главная злоба преисподняя, что жар-птицы у нас еще не перевелись на Руси!

Что вера християнская в ересях не изничтожилась!

Что купола горят на солнце золотые да обедни православные в храмах служатся!

     Выбежал тут из-за березки, у краешка полянки стоящей, пред ясны очи Царя-боровика да славных витязей Иванушка-дурачок.

Не утерпел он речи эти слушаючи, говорит им:

     – Ладно сказано, добры витязи, по сердцу мне ваши слова!

Да вот слышал я еще слухи разные, слухами-то, бают, земля полнится.

Правда ли, что новые законы об ученье в земле русской прописаны?

Будто деток наших нынче прямо здесь у нас еще сызмальства кощеевой грамоте да волхованьям учить будут?

Не Илья мол теперь нынче богатырь для нас пример да Василисушка, не Никита Кожемяка да работник честный, что Несмеяну-царевну своим бескорыстьем добыл, а распутные ведьмы да русалки холодные!

А вся суть того ученья, чтоб колдовством запросто богатым стать да царство добыть.

И чтоб любой ценой в Иваны-царевичи выбиться.

Хоть грехом каким, хоть лихоимством да подлостью.

Да и ладно бы только богатым стать, так друг перед другом гусями ходить да на таких как я сверху поплевывать…

Так ли то все, че'стны витязи, иль небылицы бают?

     – Много правды в том, – говорит ему Добрынюшка-богатырь. – Потому мы и собра'лися днесь, что нельзя уж дальше ждать да малодушничать!

Изгибнет тут все вконец, коль беду не отведем!

     Смотрит кот, вдруг посреди полянки волчище пребольшой появился, серый весь пресерый, а глаза умные да глядят спокойно, по-доброму.

     – Что, – говорит, – слыхивал я, опять Иван-царевич, друг мой любезный, в беду попал.

Много говорил я ему, ой ты гой еси, младой юноша, Иван-царевич!

Не бери ты ни златую клетку, ни уздечку драгоценную! Не прельщайся ты красивыми обертками, беда будет!

Вишь ты, до чего дошло! Клетки да уздечки нынче по всей Руси важней златогривого коня да жар-птицы стали!

Прекрасных королевен под венец не ведут, замуж не берут.

До каких бесстыдств докатилося… Уж мне, самому серому волку, глаза некуда деть.

У диких зверей не сыщешь того, чего рыцари да вельможи творят!

И уж такова стала беда, что до самой Церкви Божией дошла.

Не праведною нынче жизнью пастухи человечьи гордятся, а златом кощеевым да колесницами самоходными бусурманскими...

И грехи, слыхал, такие появились там у них на верху, за какие древле Бог города целые с безумными пожег и с лица земли постирал.

Лицемерие кругом да жадность верх берут! Новый кощей, говорят, грядет, самый страшный, хитрый да жестокий из всех.

Да в Церкви Божией сядет, чтобы поклонялись ему как богу.

А потом его над всей землей царем изберут, чтобы вместо Христа миром править, а Христа-то Бога хулить...

И чем помочь такому горю – не ведаю. Думал-думал, чуть не повредился умом.

В том-то вся и беда ведь, что и знатным, и простым уж даже многим на Руси так жить стало нравиться! Без совести да без разума!

     Согласились с ним богатыри да герои сказочные, одобрительно головами закивали. Так, мол, все, истинная правда, сами тому свидетели.

     – Ну что, – говорит тогда Царь-гриб-боровик, – добры молодцы да девицы красные, герои мои сказочные да былинные богатыри, невиданные звери да птицы, кто что еще скажет?

Кто какой дельный совет даст? Все вот вы, кто здесь говорил, дело говорили, а как избыть беду – никто пока не сказал.

     Только молвил так, смотрят все, земля задрожала, ржание послышалось, конь бежит красоты неописанной, грива до земли, из очей искры летят, из ноздрей дым столбом валит.

Как увидел его Иванушка-дурачок, засмеялся, заплакал от радости, подбежал к коню, за шелко'ву гриву обнимает, в очи человечьи целует.

     – Ах ты мой сивко'-бурко', вещий воронко', – говорит, – не оставил нас одних горе-горевать! Сделай нам, что можешь, доброго!

     Захрапел конь, ударил о камень копытом, искры ажно кругом рассыпались.   

     – Эх, – говорит, – кабы мог я эту беду сам избыть, Иванушка, давно бы к тебе прискакал.

Сам вижу, сколь лихого на Святой Руси понаделали. Да тут прыганьем-галопом делу не помочь.

За Иванов-дураков царевны нынче нейдут - прыгай не прыгай!

Да и цари-то нынче слову своему царскому не ответчики.

Скоморохи одни продажные перед ними нынче прыгают да с помостов дурными голосами хрипят, народ шальной от правды отвлекают, словно на пиру во время чумы забавы творят.

А иные прыгают да по мордасам околачивают друг друга пред всем людом честны'м, знатным да простецам на потеху.

А царевичи-то глядь, им за то до пол-казны золотой раздают, сколь тебе и не снилось, Иванушка…

И довольны все, тишь да гладь кругом!

     Ну а мне, старому коньку, новомодные затеи эти не пристали. Не тому я всю жизнь служил, сам знаешь.

А отцу твоему дорогому, да тебе сердешному, что отца своего почитал да на могилку его ходил, да святой правде-истине.

Потому и говорю все как есть, не лукавя. Такое нынче время пришло – думушку великую думать надобно пока не поздно еще, да дело Божие делать.

А еще лучше – премудрого кого испросить. Василисушку вот, к примеру. Ее надобно звать.

     Сказал так конь сивко'-бурко' да как заржет звонко, – по всей лесной чаще словно колокольчики серебряные зазвенели; словно капель весенняя с сосулек закапала да по мартовскому хрустальному насту барабанит.

     Глядь, голуби'ца белая из-за облачка летит. Ударилась оземь и в красну девицу обратилась.

Да в такую пригожую, что и глаз нельзя отвести.

Идет к Царю-боровику через полянку, словно лебедь белая по синю-морю плывет, кладет ему поклон по-писаному, затем по обычаю гостям его всем.

   – Мир вам да любовь! – говорит. – И Вам, Царь-батюшка, отец наш лесной, и вам всем, гости дорогие, именитые!

Вижу, не случайно вы все здесь собрались. Жаль только, что не веселы, что пригорюнились.

Ох, не скрою, знаю я про всю кручинушку вашу. Вот уж правда так правда, беда нынче к нам большая пришла!

Не просто ведь из-под власти колдовских сетей морских Чуда-Юда Заморского народ русский вызволить да светлый ум сердечный ему вернуть!

Это уж не то, что рвы да буераки для подводного царя во чисто поле равнять;

не то, что пшеницу белоярую из нетронутых скирдов да снопов вымолачивать;

не то даже, что церковь Божию за одну ночь из чистого воску строить! Это служба уж так служба!

Боюсь я, даже мне одной тут не справится. Надо бы кого помудрее да посильней поискать!

     Отступила, так сказав, в сторону, да встала с печалью, а богатыри да герои сказочные призадумались.

Пригорюнились да помрачнели все.

Емеля от расстройства такого даже на печь свою опять спать полез.

Несмеяна-царевна отвернулась к лесу да всплакнула ненароком украдкой.

     – Что ж решим-то, братцы? – молвил тогда Царь-гриб-боровик. – Кто из всех вас знает, как с бедой такой справиться, куда пойти, чем горю помочь?

     Смотрит кот: никто больше сло'ва не вымолвит.

Стоят великие богатыри да герои сказочные, головы опустили, потупились, думу вековечную думают.

Тихо стало в лесу.

     Котик-то тут наш и выйди перед всеми из кустов на свет дивный, огненными жар-птицами изливаемый, больно уж его голод замучил.

     – Слышал я, – говорит, – одну сказку хорошую старинную...

Баушка, у которой жил – не тужил, рассказывала деткам своим. Больно она мне всегда нравилась.

«Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что!» – называется.

Помню, там Шмат-разум такой диковинный был, творил чудеса разные, о которых и слухом не слыхивали... Вот его позвать надо.

Если уж он не поможет, никто нашу Матушку-Русь не спасет!

     Сказал так кот, если уж начистоту говорить, не только о спасении всей Руси помышляя, но помня, что Шмат-разум тот расчудесный всех кормил первым делом яствами да питиями, какие каждому по его душе пожелались бы.

А уж потом и иные повеления исполнял.

     Тут смотрят все, откуда ни возьмись явилася кринка с молоком здоровенная перед Царем-боровиком.

А в ней старая-престарая колченогая лягушка лапками дрыгает от волнения.

Успокоилась, села наконец, приосанилась, дело-то, мол, нешуточное выходит.

     – Огненная река, – квакает шепотом еле слышно, – великая на краю света есть.

Мне дотудова и в пятьдесят лет не допрыгать.

За ней таперича опять Шмат-разум живет, на горе высокой.

Домой к себе вернулся, значить, как помог здесь стрельцу да его жене обустроиться, новую жизнь начать!

На Руси-то, вишь, и без него разума тогда хватало, не то, что нынче, ква-ква!

Вот он без работы и остался. И к себе улетел, а доселе на Руси не показывается.

Народ-то русский в те времена и без Шмата-разума великие чудеса делал...

Нынешние, что без роду-племени, всё поверить не могут, что так оно на Руси прежде было…

     – А что ж, други мои! – говорит тогда Царь-гриб-боровик, лягушку и всех, прежде на совете лесном речи державших, выслушав.

– Хорошо б нам было того Шмата-разума чудесного опять на нашу Матушку-Русь вернуть! Ладно бы так!

Да ведь только нам теперь за реку огненную путешествовать некогда. Нельзя больше ждать.

Родина наша горемычная в опасности. Пока проездим, уж и Разум нам никакой не поможет...

Сгинем все как один, пропадем! – умолк он тут, помолчал, о посох свой волшебный оперся, всех гостей сказочных кротким взором обвел.

     Смотрят на него все, а над ним паучки лесные из паутинок серебряных да капелек росы кружевную сень сплели.

На ниточках по краям приспустились да висят – не шоло'хнутся, Царя-боровика слушают!

А тот дальше мудрое слово ведет:

     – А все ж есть у нас одно средство, други, чтоб вернуть на Русь Шмата-разума сказочного!

Если всем нам нынешним собором теперешним попросить усердно, помолиться Господу Богу Христу да Божьей Матери Владычице, – не откажут нам.

Такой уж сегодня день особенный, от века заповеданный, священный!

В этот день на Руси Святой поганого супостата-татарина могучего не в пример нынешнему побили.

Много в те незапамятные времена честно'й русской крови пролилось, вся наша рать былинная да сказочная, все святые, ангелы-архангелы, хранители земли русской, вместе с витязями из плоти-крови на едином русском поле сражались.

Всяк на Руси и поныне это полюшко знает да о нем помнит. А кто не помнит о нем, тот уж и не русский вовсе!

До конца времен заповедано предками нашими с того дня о павших там героях молиться да в церквах Божиих их поминать.

Да и не только их, а всех воинов русских, за Отчизну нашу свой живот положивших.

С того самого-то дня победного может и вся Русь наша, до сего удельная, начала единым царством-государством становиться.

Объединились князья, прежде враждовавшие, под началом князя-победителя, родилася единая княжеская, а потом и царская Русь…

     Вновь умолк тут Царь-гриб-боровик, как будто бы что вспоминая из древнего, задумался, помолчал опять и продолжил:

     – А двух последних князей русских, из тех, что еще в те времена в немире меж собой жили, Рязанского да Московского, сам Игумен земли русской сюда мирить приходил.

Породнились князья тогда чрез детей своих, поженив их, и стали из соперников друзьями. Ушел святой Игумен к себе обратно на Ма'ковец.

А рязанский князь стал монахом да монастырь тут, невдалеке от полянки нашей, в честь Божией Матери основал.

И молился там до конца дней своих, хоть и княжеством рязанским продолжал управлять…

Так-то вот было, други мои.

А случилась эта битва великая, что весь народ русский да князей удельных воедино сплотила, хоть и много веков назад, а как раз же аккурат вот сегодня, в День Рожденья нашей Матушки-Заступницы, в Праздник Богородицы Рождества!

     Так попросим-ка, друзья, теперь, помолимся вместе, уж в такой-то день, верю я, не откажут нам: явится перед нами Шмат-разум, поможет Матушку-Русь спасти.

     Преклонили тогда колена свои все великие богатыри былинные да герои сказочные, мо'лодцы-удальцы да мастерицы-молитвенницы, помолились Господу Богу и Божьей Матери.

     Глядь, видят чудо невиданное: стоит
перед ними стол преогромный, парчами покрытый, всякими яствами княжеским да питиями хмельными да безхмельными уставленный.

Все само собой тут вмиг в хрустальные кубки наливается, на подносах золотых да серебряных по воздуху летит-разносится, гостям лесным подается.

     Наелся тут наш котик, напился, да так, как и давно не едал.

То, к чему у бабушки привык, что любил, да чего хотел, все к нему опустилось на травку.

А большего и не стал желать, помнил, что жадность да сытое-то житье до добра не доводят.

      Как наелись все да напились, исчезло все, стол пропал, как и не было.

Слышат тут все голос расчудесный невидимый:

     – Ах вы гости дорогие, желанные, рад опять я на Руси Святой служить вам да прислуживать.

Рад кормить вас да поить, от врагов любых защищать.

Обратились ко мне нынче Господь Бог Христос и Матерь Божья Богородица, чтоб в беде вашей вам помочь, хвори ваши лечить, Разум вам вернуть... Не могу Им отказать.

Буду снова на Руси с вами жить, пока во мне нуждаетесь да коль не прогоните!

     Возрадовались тут все гости радостью великою, что Шмат-разум к ним вернулся, да согласился остаться, чтобы Русь родную спасти.

А больше всех Царь-гриб-боровик, всем ягодкам-грибкам да малиновым листам, да всему воинству былинному да сказочному, начальник.

     Жар-птицы запели, засияли пуще прежнего, разлетались над лесом, разноцветными огнями, что камнями самоцветными: яхонтами, ла'лами, смара'гдами – играют все, искрятся, горят.

Тепло стало в лесу, как летом, светло, как днем, славно, что в раю.

Побыло-то так, а сколь, того не знаем, не ведаем.

     – Что ж, друзья, – говорит наконец Царь-гриб-боровик. – Пора нам и честь знать! Утро уж на пороге, заря за лесом зарумянилась.

Вот только одно еще малое дельце нам осталось: котик-то нас уму-разуму научил, на путь верный наставил, как Руси-Матушке помочь. А мы его чем отблагодарим?

     – А захочет, так пусть с нами навсегда остается, – сказали все. –  Пусть в нашем сказочном Лукоморье живет!

     – Ну, так тому и быть! – молвил Царь-гриб-боровик. – Братец наш, кот ученый! Дивну ты нам сказку в эту ночь рассказал да чу'дну свою песню промурлыкал-пропел…

Видишь, хорошо всем нам с тобой. Что нам на это скажешь?

     Что ж… Подумал-подумал кот… И остался со всеми.

Больно уж ему и самому тут понравилось.

Да и Шмат-разум со своей скатертью-самобранкой чудесной тоже ведь всегда рядом.



     Тут бы нашей сказке и конец заслуженный.

Да вот… Что же дальше-то с котом, да с Царем-боровиком, да со всем его сказочным воинством в лесу стало?

     А там… Раз – и исчезло все во мгновение ока, словно ничего и не было.

Только зорька над лесом золотится, да ветерок прохладный в листве прошумел, да листики осенние прощальным листопадом осыпались.

А может и впрямь, задремали мы ненароком на минутку, да диво это дивное всем нам и привиделось-пригрезилось?

Вот только котик-то наш славненький тоже ведь куда-то с лесной полянки подевался.

Да и во всем лесу его нет.

Странно это все, други мои, не правда ли?

                30 авг 2016 – 20 авг 2019