Горестный спутник

 
          
               
                Посвящаю  Останиной Т.В.

Обычно раз в год сажусь на поезд или машину и еду из белокаменной столицы в Питер и Борисов (что под Минском) посетить могилки самых близких мне людей. В Борисове лежит дядя Володя, удивительно  яркая личность. Он был горным инженером и всю трудовую жизнь отдал Кузбассу. Имел много наград и уважения, но, выйдя на пенсию, поехал к своей сестре,  моей маме, спасая дочь и сына от неминуемого краха в той среде, куда они попали.
       На сей раз, мы встретились в конце августа, когда в Белоруссии стояла удушающая жара, которой я не припомню за все десять лет, что пришлось мне в молодости здесь прожить. Но на кладбище всегда прохладно,  все в тени. Мой дядя  внимательно смотрел  с выцветшей  фотографии и как бы задавал мне вопрос: «Почему, Витька, только ты ко мне приходишь? А где мой сын, а где Ирина (его дочь), а где Таля (моя мать)?»
Мне каждый раз приходится ему объяснять, что Ирину схоронили на Украине, мама лежит в Питере, а его сын Валерка обосновался за океаном в Америке. Но ведь он об этом и так все знает, поскольку его душа витает где- то над нами и все видит. Но эта мысленная беседа сегодня не получилась, поскольку обратил я внимание на состояние оградки и пирамидки. Они здорово  обветшали, покрылись ржавчиной и явно требовали ремонта. Сыну  д. Володи это не с руки сделать, а я уже настолько стал немощным, ведь сегодня я старше дяди уже на пять лет, а при его жизни был младше его аж на 34 года. Надо нанимать, но опять загвоздка, не жалует нас пенсионеров, пухнущая от нефтедолларов наша любимая держава…
Я уже не первый раз прикидывал, что и мне рядом с дядей Володей хватит места, когда придет мой черед, но разрешат ли теперь в другое государство хоть и в гробу переехать? 
Неделей позже я договорился с Валеркой,  как нам облагородить могилку единственно умершего своей смертью  отца  и дяди. А всего могилок у меня было четыре.
Теперь предстояла встреча в Питере, куда поехал поездом. Там два святых для меня места – Пискаревское и Больше-Охтинское кладбища. На первом лежит в пантеоне тетя Оля, выучившая  когда- то меня в инженеры, на втором – сестренка Лиля, ее мать тетя Лида и моя мама. Лежат они в одной могилке в глухом уголке, к которому только я да подруга т. Лиды Галина Васильевна  и знаем  дорогу.
     Не изменяя традиции, первой посетил т. Олю, передал привет от д. Володи, зажег лампадку, положил букетик живых цветов и даже всплакнул, вспоминая нашу с ней жизнь в далеком Новосибирске, где было и голодно, и холодно. И только т. Оля могла со мной совладать и довести до окончания института. По сути, я из ее спокойной и размеренной жизни украл пять лет, превратив их  в череду  тревог и напряжения. Но она меня еще при жизни простила и все удивлялась, как это я потом даже до доктора наук добрался уже без ее участия. Попрощавшись с любимой теткой, поплелся на автобус, который теперь останавливался за оградой этого огромного кладбища со своим крематорием и прочими ритуальными службами,  более 15 лет назад поглотившие мою тетю Олю.
На Охте  я обычно задерживаюсь надолго. Раньше начинал с того, что с каждой из здесь лежащих милых моему сердцу и вложивших  хорошее, что во мне есть, и видимо что- то да есть, выкуривал по сигаретке с интервалом в 15-20 минут. Теперь не курю, зато достал бутерброды, маленькую плоскую бутылочку коньяка, устраиваюсь на скамеечке и начинаю трапезу. При этом вспоминаю всякие случаи из нашей прошлой жизни и тихо их излагаю моим самым любимым женщинам. Иногда становится совсем невмоготу, и беседа прерывается откровенным плачем навзрыд, благо никто не видит моей истерики. Но на сей раз все получилось не так. Приняв стопку коньяка и приготовившись съесть хлеб с колбасой, вдруг отчетливо почувствовал, что за мной следят. Повернул голову и у соседней могилки увидел рыжего пса, смотревшего на меня одним голодным глазом. Второй, видимо, совсем недавно он потерял – глазница кровоточила,  и пес периодически пытался лапой почистить морду. Кусок хлеба застрял у меня в горле. Я себя считаю почти несчастным, но это чувство связано не с тем, что мне не хватает еды, и я голодаю, а совсем с другим. А тут живое, явно страдающее от боли и голода,  существо тихо сидело и ждало от меня подачки, но ждало благородно, без унижения.
У меня есть собака, в которой я души не чаю, поскольку ее выкормила моя мама,  и она теперь            неотделима от моей жизни. Ей уже одиннадцать лет, обросла она всякими как ее хозяин болячками. Но «Тереза», так ее звать, в отличие  от этого бродячего пса,  всегда клянчит еду, если проголодалась. А этот сидит и смотрит. Я решил проверить, действительно ли,  пес голоден, или его ко мне привело простое любопытство и полное отсутствие иных забот.
Взяв кусочек хлеба, положил его на могильный едва заметный холмик соседа моих женщин Цирульникова, умершего в далеком 1942 году – году страшного голода и мора в Ленинграде. Меня всегда восхищал тот факт, что деревянный крест на его могилке стоял целехоньким, кем- то постоянно подкрашивался,  и на холмике всегда лежали цветы. Помнил и посещал этого человека то ли сын, то ли дочь, а может уже и внуки с правнуками – слишком много прошло времени.
Пес пошевелил носом, сделал шаг вперед, схватил кусочек и проглотил не жуя. Ясно! Пес был голоден и сильно, хотя по внешнему виду нельзя было сказать, что он худой и постоянно голодает.
  - Кто же тебе глаз- то выбил, - обратился я к нему,  - я, псина, тоже кривой, мой правый глаз ничего не видит.
Пес вильнул хвостом,  и когда я протянул ему очередной кусочек хлеба с колбасой, он аккуратно его взял с руки и так же жадно проглотил. Видимо собака не всегда была бродячей, когда- то и кто- то ее кормил с руки, и она не забыла, что надо подношение брать аккуратно.
- Иди поближе и садись рядом, - говорю ласково ему. Он мою интонацию голоса понял, реагируя хвостом и, обойдя могилку,  сел у моих ног, обнюхал ботинки, вздохнул и опять уставился на меня одним глазом.
  - Да, милая псина, видать мне только коньяк достанется, а тебе все остальное, на бери мои припасы, а я уж в городе потом поем. С этими словами я развернул все сверточки из фольги и положил перед псом. И  что удивительно, он не стал хватать все подряд, а сначала обнюхал и колбасу,  и сыр, потом посмотрел на меня  и как бы спрашивая: «Это все мне можно съесть?»
- Возьми, милая и несчастная псина! – сквозь накатившие опять слезы, пробормотал я и отвернулся. Пес не притронулся к еде и только поглядывал на меня. Я взял кусок бутерброда и протянул ему, он взял и съел. Судя по зубам, собаке было года два – три, не больше. Я присмотрелся внимательней и выяснил: окрас пса был рыжий как у лисы, никаких крапин, никаких пятен, глаз коричневый и взгляд умный.
-  Что же с тобой произошло, милая псина? Ты же явно не родился на улице. Был у тебя наверняка хозяин или хозяйка. И где они? – говорил я и подавал ему кусочки еды.
При этих словах висячие уши пса встрепенулись, и он стал вертеть головой вокруг. Остался один кусочек хлеба с сыром, который лежал на земле,  и пес бросал взгляд то на меня, то на него, но самостоятельно не брал. Я понял, что есть какая- то в его мозгу команда, которая позволит взять еду. На «возьми» он не реагирует, на «на» тоже. Может на «апорт»? И я тихо произнес это слова. Пес вздрогнул, внимательно посмотрел на меня и взял пищу.
- Да ты умница и не забыл того, чему тебя учили. Как же ты оказался без хозяина, потерялся?- стал беседовать с ним. А пес внимательно слушал и вроде бы пытался взглядом все мне объяснить. Моя любимая тетя Лида, которая тут лежала, всю жизнь держала собак, мама и Лиля их тоже любили,  и теперь, видимо, слышали нашу беседу и вместе со мной жалели эту собачку с тяжелой нынешней судьбой.
   - Посиди, псинка,  тут, а я поплачу тихо в память о дорогих мне людях, - отвернувшись сказал я. Но пес напомнил о себе тихим поскуливанием, причем морда его была повернута в сторону обелиска, на родной мне могиле. Он явно обращался не ко мне, а как бы участвовал в моем скорбном деле.
Так мы просидели у могилки больше двух часов. Он не делал попыток уйти, изредка ложился и все время следил за мной. Я же, выпивший 200 грамм коньяка без закуски слегка захмелел, потому и слезы из меня лились в изобилии, чего уж моя сестренка никогда бы не одобрила. И правда! Не гоже взрослому мужику давать волю чувствам, но оправдывало одно – я не выдумывал для себя ни жалости, ни милости, просто плакал и плакал, а пес моему плачу вторил вежливым поскуливанием.
Я попрощался с мамой, тетей Лидой и Лилей и пошел. Пес поплелся за мной и шел слева как охотничья собака. В его крови явно присутствовал шотландский сеттер, об этом «говорил» хвост и окрас собаки. Мы вышли на  центральную алею и пошли в сторону церкви. Мне нужно было еще поставить свечки за упокой всех моих родных и за здравие живущих.
У одной свежей могилки сидела компания, видимо устроили поминки. Крепко сбитый парень позвал пса, показав ему кусок вареной колбасы.
- Это ваша собака? – спросил он меня.
- Да нет. Она просто меня сопровождает, видимо. она осиротела и стала инвалидом. Видите,  у нее нет глаза, - ответил я, остановившись у этой компании с желанием попросить сигаретку, но к счастью сдержался.
- Так я ей дам колбаски?
-Я же сказал, что это не моя собака. Но если бы я здесь жил, то взял бы ее себе. Пес умный и обученный кем -то. Давайте проверим. Протяните ей свою колбасу.
Пес сидел рядом со мной и от предложенной колбасы отказался, хотя взглядом в мою сторону явно давал понять, что очень хочет ее. Парень положил колбасу на землю, а я предложил ему подать команду «апорт». Услышав ее, пес напрягся, но еду не взял. Тогда я произнес это слово, и он тут же схватил кусок и проглотил его. Он уже  признал хозяина и слушал только меня. Одна девушка протянула ему ветчину – реакция та же. Он ждал моей команды и тут же ее исполнил к большому своему удовольствию.
- Ребята возьмите собаку, не пожалеете и спасете ее от многих несчастий, - предложил я.
- Да мы тоже не местные, вот приехали друга помянуть, прикончили его тут местные братки.
Я их поблагодарил и пошел дальше, пес опять слева от меня пристроился. Мы подошли к церкви. Я ему сказал «сидеть», он выполнил команду, устроившись у дверей церкви. Выйдя, я застал его в той же позе. Он приветствовал нового хозяина вилянием хвоста. Я стал обдумывать ситуацию и окончательно понял, что нам с ним не быть вместе. Через три часа поезд,  кто же меня туда пустит без документов на собаку, без билета на нее. Муторно мне опять стало, а пес словно читал мои мысли и внимательно глядел мне в глаза.
Я решил на прощанье купить ему мяса с косточкой и скорей уезжать, иначе чуял, что впаду в истерику. Магазин был на другой стороне улицы. Скомандовал псу сидеть и пошел за покупкой, оглядываясь. Он сидел как вкопанный. Купив кусок говядины, вернулся к собаке, положил еду перед ним и скомандовал «апорт». На сей раз пес уже не спеша расправился с деликатесом и улегся у моих ног.
  - Все, собачка, пора расставаться, - сказал я, вставая с лавочки. Он вскочил, потом сел напротив меня и стал неотрывно смотреть прямо мне в лицо. И вдруг из его живого глаза скатилась слеза. Он все понял, а у меня уже не было сил,   чтобы  предпринять что  либо разумное. Я кинулся наутек и ни разу не оглянулся пока бежал к трамваю. Теперь с расстояния в 150 метров посмотрел в его сторону. Он продолжал сидеть на том же месте…
Я так часто вспоминаю ту собаку, особенно теперь, когда своей сделал операцию и молю Бога, чтобы она поправилась. Случись та встреча опять, я бы так уже не поступил и что-нибудь придумал. Как же он зиму переживет?
     В нашей жизни много несчастных людей, а мне хоть их и жалко, но они могут что- то предпринять в свою защиту, если захотят. Животные же полностью зависят от нас и могут оказывается плакать и так же как мы страдать. Боже мой!   
04.10.07. Москва.
Тринадцать лет минуло с момента написания этого рассказа. Но не могу забыть того несчастного пса и свою «Терезу», которую потерял после нескольких операций. В этом 20-м году не смог поехать в  Питер  из-за этой заразы, окутавшей весь мир.  В 85 лет вряд ли стоит надеяться на поездки к самым любимым на могилки, но надежда теплится.
21.12.2020, Минск.