Записки врача -10. Последние минуты

Обход окончен, теперь надо заполнять истории болезни. Мне нравится моя работа, люблю разговаривать с больными, «ломать голову» над диагнозом, лечением. Но «писанину», как и все врачи, не люблю. Однако, надо. Как говорил наш профессор: «Вы истории болезни заполняете не для себя, а для прокурора».
 В нашей ординаторской клинике Днепропетровского Научно-исследовательского Института настоящий интернационал: Гертруда - немка, Бронислава - полька, Лариса - украинка, Анна, то есть я - русская. Часто в ординаторскую забегает муж Гертруды Олег Борисович, он - еврей, это наш рентгенолог. Никакой «межнациональной розни», живем дружно.  Так получилось, что у меня двое больных с фамилией Столетний (не родственники) и оба «тяжелые». Первый - молодой красивый мужчина страдает идиопатическим миокардитом Абрамова—Фидлера, ни причина возникновения этого грозного заболевания, ни лечение пока практически неизвестны. Несмотря на все наши усилия, болезнь прогрессирует. Сердце увеличивается до угрожающих размеров, нарастает сердечная недостаточность.
    Второй больной Столетний поступил с подозрением на пневмонию. Но все оказалось гораздо хуже: запущенный рак легких с метастазами. Несколько дней назад появился отек левой руки - синдром сдавления верхней полой вены. Мои мысли прерывает телефонный звонок. Звонит Ада, дежурная медсестра: «Анна Федоровна, Вас Столетний зовет». Но, ведь я только что была у него. Зайду попозже. Положила трубку, но стало как-то тревожно. Нет, все же пойду, посмотрю. Хорошо, что пошла, успела. Василий Васильевич, так звали больного, до самого конца не верил в серьезность своей болезни, все балагурил. Еще вчера уговаривал меня принять в подарок домашнее вино. «Сам делал, Анна Федоровна, очень вкусное». Я, конечно, отказалась, в нашей клинике «подарки» от больных брать было не принято, тем более, что это была клиническая база Института профзаболеваний. Сегодня на обходе попросил: «Посидите со мной, пожалуйста». Посидела, поговорили, но, ведь, у меня обход, другие больные. Ушла. А теперь  уходит он, уходит из жизни навсегда и ничего нельзя изменить.
    Никогда не верьте тем, кто говорит, будто врачи привыкают к смерти. Это неправда. Я помню почти всех своих умерших больных. И каждый забирал часть моей собственной жизни. Вспомнилась Надя, 25-летняя больная туберкулезом. Запущенная болезнь. Запущенная жизнь - алкоголизм, наркотики. Умирала долго, мучительно, не отпускала меня: «Побудьте со мной, пожалуйста». Она сидела в постели с закрытыми глазами (лежать уже не могла, задыхалась, дышала кислородной смесью), но стоило мне пошевелиться («кажется, задремала, пойду») - она тут же открывала глаза и хватала мою руку: «Не уходите, мне страшно». И вдруг в полузабытьи с восторгом произнесла: «Белые аисты, белые аисты» - это были ее последние слова. Лицо стало спокойным, вернее, каким-то умиротворенным…
   Нельзя, чтобы человек был одинок в момент своей кончины. Недавно посмотрела видеокассету «Беседа о болезни и смерти» митрополита Суражского Антония. Он рассказал, как во время войны он, тогда еще врач-хирург, всю ночь просидел у постели умирающего от ран молодого бойца. «Я усну, а вы уйдете?» - с тревогой спрашивал мальчик.
- Нет, сначала ты мне будешь рассказывать о себе, своей жизни—все, что хочешь. Потом ты устанешь, закроешь глаза. Я стану рассказывать тебе. Мой голос будет становиться все тише. А потом ты устанешь слушать, и только будешь сжимать мою руку. Когда у тебя не будет сил сжимать мою руку, я стану сжимать твою, чтоб ты чувствовал: я рядом. И так - до конца. Не бойся.
   Так он и сидел, пока рука, которую он держал, не похолодела. Конечно, не всегда надо смиряться со смертью. Если есть хоть один шанс из ста, за жизнь надо бороться. И никогда не расставаться с жизнью добровольно.  Пренебречь бесценным  даром Создателя  - великий  грех. Берегите жизнь!