Намёки

                Густые брови почти, как у покойного Леонида Ильича, приветственно зашевелились. Кажется, даже шляпа, скрывающая намечающуюся лысину, как-то сама приподнялась. Сёма просто очень был рад встрече, а так как перспективы этого вообще-то делового свидания, виделись ему в радужных красках, то он ещё и расплылся в улыбке, призванной доказать его высочайшее расположение к гостье столицы.

                Дело было в районе Пушкинской площади в погожий августовский день. Она скучала на скамейке, неподалёку от Александра Сергеевича, а он подходил к ней со стороны Известий. Он был полным, невысокого роста, лысоватым мужчиной, который искренне считал себя похожим на покойного Лаврентия Палыча Берию, лет эдак сорока. Она — чуть за тридцать, огненно-рыжие волосы, кошачьи зелёные глаза, пухлые губы, длинная юбка, из-под которой кокетливо выглядывала лодыжка, майка с надписью «My love is Freedom» и греческие сандалии.

                Справедливости ради, отметим, что  Сёма, если и не был таким же гостем столицы, как и женщина, то в некотором смысле гастарбайтером точно являлся, ведь прибыл в Белокаменную с далёкого русского Севера. И сейчас, этот считающий себя похожим на расстрелянного наркома, со всем возможным напускным радушием протягивал ей замасленный пакетик с давно остывшими пирожками, начинка которых вызывала сильные сомнения в её безопасности.

                — Так в Москве проще выживать, — пояснил он свои действия.

                Женщина вежливо поблагодарила, хотя с большим трудом скрыла удивление. Сёма был другом её заказчика, который задолжал ей денег, потому пакетик с пирожками выглядел более, чем странно. Вернее сказать, как тонкий намёк на толстые обстоятельства. Тем более, что предвыборная кампания, которую она с блеском и с нужным всем результатом провела в своём регионе, едва не отправила её в места не столь отдалённые, потому она ожидала не только крепкого рукопожатия, но и пухленького обещанного конверта с зелёными купюрами.

                Однако же вместо заказчика явился его друг, о котором она слышала только, что носил он кличку «потный эротоман» и был отличным специалистом по убиенным в годы второй мировой евреям, но, а всё свободное время посвящал выборам в соседних регионах, куда, пользуясь связями в органах, поставлял компромат на оппонентов. Как и произошло в её случае. Хотя, конечно, надо сказать, что палку несколько перегнули. История про то, что действующий губернатор отдаёт предпочтение овце при живой-то и очень привлекательной супруге была воспринята провинциальной и консервативно настроенной публикой в штыки. Некоторые даже вышли на вполне себе искренние пикеты в защиту попранной чести губернатора.  Но, тем не менее, реальные цели были достигнуты, оппозиция получила выгодные контракты и транспаранты, изображающие губернатора в постели с овцой исчезли так, будто их и не было.

                Несмотря на удачный расклад пухлый конвертик так и не возник. Специалист по компромату, носившей ничем не примечательную фамилию Кацман и такое же  будничное имя Сёма, и пиарщица немного поговорили о том, о сём. Он, всё больше проникался внешними данными исполнительницы работ по заказу своего коллеги и всё чаще выдавал искромётные шуточки. Семён уже даже начинал походить на запотевший чайник, пар из которого вырывается со свистом и грозит обжечь, тем более, что фигура его уверенно клонилась к этому образу.

                Хотя ещё каких-то десять лет назад, когда служба позволяла молодому ещё Сёме фотографироваться с главами всяких малозначительных в мировом масштабе государств, он был почти строен. Но с посольской синекуры  его вежливо попросили, зато вобрала в себя родная еврейская община, спонсировавшая его околонаучные исследования.

                — Как там ваш новый губернатор поживает? — спрашивал он, пока они шли в сторону Патриарших прудов. Всё больше чувствуя себя москвичом, уроженец Архангельска, Семён уже предлагал остановиться и ощутить себя на месте поэта Ивана Бездомного, встретившего Сатану в центре столицы. Впрочем, место рождения его изначально было очень удачным, ведь именно благодаря ему, он и оказался в посольстве России в маленькой, но гордой Эстонии, предки жителей которой также были финно-уграми. Одним словом финно-угорский флёр и стал той движущей силой, которая направила молодого историка в Таллин.

                Знакомая его пустилась в изложение перипетий предвыборной кампании, состоявшихся переговоров, которые в итоге осчастливили оппозицию заказом на застройку квартала малоэтажного жилья. Кацман как-то желудочно гоготал по поводу и без, и кокетливо склонялся к своей неожиданной спутнице. Как правило, его привлекали девушки с севера и бывшая любовница, хоть и была крайне некрасивой, с большими стопами, грубым лицом и жидкими волосами, а всё же имела в себе эдакую северную изюминку, как-то по особенному таинственно сверкали её вечно хмельные глаза. Но встреченная сейчас женщина резко отличалась от прочих, восточный разрез глаз произвёл на любителя северной красы на редкость возбуждающее впечатление.


                Наконец, Большой Козихинский переулок вывел их к кафе «Маргарита», где по точным сведениям Кацмана кофе стоил дешевле всего. Кофейня была проста и незатейлива с деревянными скамьями вместо привычных для разбалованной публики мягких диванов, но гостья столицы постаралась скрыть неудовольствие.

                Она всё ждала, когда же встанет, наконец, вопрос о её гонораре за проделанный труд. Культурно пила капучино, понимая, что ведёт себя, как полная дура, но, природные качества не позволяли задать простой прямой вопрос, почти как в песне Высоцкого: «Где деньги, Сём?»

                Сёма, давно забывший, что его визит имел цель как-то красиво пояснить, что деньги будут, тем более, что обещанного три года ждут, летел по кочкам, взахлёб рассказывая байку про афериста из администрации президента, бравшего по миллиону за рукопожатие с Самим. Складывалось ощущение, что Кацману очень хотелось взять миллион с кого-нибудь. Но ему почему-то не давали. И не только миллион.

                Женщина немного повеселела, уж больно живо рассказывал Семён про то, как бывшему чиновнику со Старой площади ломали рёбра за проигрыш в выборах, тем более, что к этому моменту прекрасно поняла главное: денег она не увидит.

                Семён тем временем извлёк из потрепанного портфеля пачку журналов, глаза собеседницы заинтересованно блеснули: она ожидала, что именно страницы научных изданий скрывали собой привлекательные зелёные бумажки, но, как оказалось, эти толстые и скучные тома ей было поручено отвести в свою родную Рязань и вручить какому-то кацманскому знакомому, отчего настроение её снова упала ниже нуля.

                Защёлкнув старый портфель и расплатившись по счёту без чаевых, Кацман неожиданно выдвинул следующее предложение:

                — Не хочешь взглянуть на синагогу? Тут рядом. На Большой Бронной.

                Чётко осознавая, что культурная программа — это лучше, чем ничего, — жительница Рязани согласилась. Подле синагоги они остановились, Семён, не то, как Гамлет на сцене, а то и вовсе, как Наполеон, выставил ногу вперёд и стал что-то рассказывать о величии этого здания. Не увидев в нём ничего особенного спутница прервала Сёмины речи вопросом про его друга, на что Сёма сразу сообщил, что тот очень занят, а потому прислал его, дабы не оставить гостью столицы без экскурсии по оной. Надежда получить заслуженный гонорар испарилась окончательно и бесповоротно.

                Кроме того по Москве прошёл слух, что заказчик, звали которого Дмитрий, но не явно Долгорукий,  страдает игроманией, а потому происходящий в центре столицы капустник с участием Кацмана приобретал некое логическое объяснение.

                — Сходим в пекарню? — внезапно предложил Семён и поглядел на часы со значением.

                Свидание явно подходило к концу. Они зашли в лавку Братьев Караваевых на Тверской, где Семён купил себе любимые сырные печенья и  послал своей спутнице очередной взгляд с намёком из-под круглых очков. Как ей показалось, это означало только одно — сырных печений она не достойна, её ценят лишь в дешёвые пирожки, хотелось бы надеяться, что не с кошатиной. Однако истина всплыла лишь спустя годы, как имеют обыкновение всплывать  все вещи с не лучшим амбре.

                Спустя пару лет женщина перебралась в столицу, где её таланты оценили в гораздо более крупные суммы. В последовавшие суетные годы  в Златоглавой в известной пиар конторе, Сёма иногда возникал в её жизни. Раз-другой сходили в кафе, вроде обсудили общих знакомых, проще говоря, посплетничали.

                — А помнишь, — с ностальгией начинал Сёма, — как тогда губер обещал тебя на Колыму отправить? Он ведь, гад, таки прознал, что ты организовала эту историю с зоофильными плакатами! А как мы с Димкой тебя вытащили, а!

                — Ну да, только потом на суде никого из вас не было.

                — Но мы же знатные кукловоды, мы всем судом из Москвы управляли! Ты же знаешь, это всё была наша московская замутка! Мы любим камушек бросить в провинциальное болото и посмотреть, как круги потом разойдутся, — заржал Кацман, уподобившись мерину, отведавшему двойную порцию овса.

                — Мне показалось, что судья меня просто пожалела, — сухо сказала его старая знакомая, вспоминая процесс, толкового юриста, которому заплатила  едва ли не всё, что заработала и который сумел доказать её полную непричастность к клеветнической кампании. По версии юриста, фирма, изготовившая плакаты, получила флешку с пошлыми картинками от какого-то сотрудника местной администрации, уволенного незадолго до этого и крайне обиженного на своё руководство, из-за чего у него и созрел план мести. Но так как сотрудник уехал не то в Париж, не то в Гонолулу, осудить его смогли лишь заочно.

                Здесь надо сделать отступление и пояснить, что Сёма за это время успел остепениться и теперь везде сверкал обручальным кольцом и фотографиями счастливой семейной жизни во всех одобряемых государством социальных сетях. Избранницей стала опереточная певичка, которая странно выглядела рядом с этим именитым историком, проводящим почти всё своё время в пыльных лубянских архивах. То немногое, что оставалось в его графике, уходило на различные предвыборные кампании и политические проекты. Очевидно, именно они и были основной статьёй семейного бюджета.

                Жена тем временем  изображала соловья,  делилась рецептами новых кексов и своими фотографиями с молоденькими мальчиками из оркестра. Вместе они смотрелись, как герои комедии Вуди Аллена «Будь, что будет»  — пожилой учёный Борис Ельников и возлюбленная его невоспитанная провинциалка Мелоди лет на сорок помладше избранника. Кстати, она была пресловутой девочкой-с-Севера, ведь вкусам своим Кацман не изменял, хотя жене очень даже хотел бы, тем более, что внешне она была копией оставленной ранее любовницы.

                Но вернёмся в московскую суету. В этот раз Кацман и его теперь уже столичная пиарщица  вновь сидели в очередной дешёвой кофейне, на которых Кацман, похоже, специализировался. Последнюю фразу о незначительном его вмешательстве в судебный процесс он пропустил мимо ушей, но ностальгировать по былым совместным делам перестал, плавно переключившись на презентацию своей новой книги, экземпляром которой уже успел одарить старую знакомую, и которую она планировала выкинуть в первую же урну. Сиё исследование с претензией на научное было посвящено новым подсчётам Семёна количества тех денежных средств, которые следовало бы выплатить одной еврейской общине в каком-то европейском захолустье.

                Но гешефтам время, а потехе час. Глаза его постепенно становились  масляными и когда они выходили из подвала, в котором располагался общепит, Сёма смело на прощание чмокнул свою старую подопечную в щёчку. Та не придала этому значения и тотчас забыла о колючей щетине историка и о его покрытой испариной  щеке.

                Однако же ещё пару лет спустя они созвонились по поводу, который впоследствии был забыт. Кацман был сильно пьян.

                — Мечтам и годам нет возврата…. — радостно пропел он, как Онегин, обращающейся к Татьяне. Пример жены был заразителен.

                — Тебе не звонил Гена? — спросила его старая приятельница про общего знакомого, с которым у неё когда-то был роман, и которого она всё никак не могла забыть, как в своё время не могла задать простой вопрос: «Где деньги, Сём?»

                — Ах, Гена, крокодил Гена! А зачем нам Гена, когда у тебя был шанс переспать со мной! — на последнем слове даже в состоянии алкогольного опьянения этот страдающий манией величия архивариус сделал акцент. На секунду замолчал и добавил:

                — …. а теперь я толстый и женатый!

                Фраза эта повисла в воздухе. Бывшая знакомая искала, как бы так съязвить пообиднее, но ступор был настолько силён, что не нашла ничего лучше, как просто отключиться.

                Всё же кличка потный эротоман  подходила ему, как нельзя лучше, думала московская пиарщица, стирая из контактов номер телефона Кацмана. Разве что бывшая его знакомая никогда и подумать не могла, что и она была предметом вожделенных мечтаний этого любителя показывать понравившимся девушкам синагогу  с намёком и кормить их остывшими пирожками ….


Пятница 13-е. Октябрь. 2023