Великий Октябрь. Артисты
- Ты что в такую рань? Сам не спишь - дай другим поспать!
- Маняша! Вставай побыстрее! Сегодня к нам артисты приезжают!
- Так рано?
- Нет. Пока сторож спит, нужно в клубе спрятаться.
- Зачем?
- Затем, что детей в клуб пускать не будут, а мне на живых артистов страсть как посмотреть хочется!
Вдруг Пугачёва приедет или сам Кобзон?
- Пугачёву я люблю.
- Тогда одевайся живее!
Маняша вышла нарядная. В руке несла узелок.
- Куда нарядилась?
- Артисты же!
- Я же сказал - прятаться будем. Нельзя, чтоб нас видели - прогонят.
- А вдруг увидят?
- Ой, ладно.... А в узелке что?
- Покушать завернула.
- Зачем?
- Затем, что за целый день мы проголодаемся, а кто нас покормит - Кобзон твой, или Пушкин?
Сторож и в самом деле спал. Его богатырский храп был хорошо слышен даже на улице.
Клуб располагался в бывшей барской усадьбе. Ремонт не делали, кажется, с той поры, как выгнали прежних хозяев. Ребята легко нашли подходящий лаз.
Забравшись внутрь осторожно осмотрелись и, сориентировавшись, полезли на чердак.
В чердачном полумраке курлыкали голуби, пахло сеном и птичьим помётом. В лучах света из слуховых окошек замысловато кружила пыль.
- И как, Надя, мы отсюда Пугачёву разглядим?
- Сюда смотри, видишь?
Надя отодвинул какой-то ящик. Открылось широкое отверстие в которое сцена была видна как на ладони.
- Это мне старшие пацаны показали. Они тут кино смотрят, которое детям до шестнадцати. Я тоже видел один раз. Про Анжелику.
- И что там было?
- Да фильм как фильм. Ничего особенного. Про Чапая интересней.
- Почему же тогда детей не пускают их смотреть?
- Потому что скучно.
- Может и артисты скучные будут?
- Да быть того не может! Они же из города едут, издалека... Неужели чтоб скучно всем было?
- А ты уверен, что Пугачёва будет выступать?
- Нет. Но Кобзон должен быть.
- Откуда ты знаешь?
- Сердцем чую. Оно, знаешь, стучит так, и словно говорит "Коб-зон, Коб-зон"!
- А чего это ты так этого Кобзона любишь?
- Песни у него задушевные. Прям до самого пупа продирают. У меня все его пластинки есть.
- А спеть можешь?
- Конечно!
Надя воодушевился. Встал, приосанился.
- Не думай о секундах свысока...
- Потише, Надя! Сторожа разбудишь.
Надя снова приосанился и начал...
- Не думай о секундах свысока...
Не, я так не могу. Тихо петь не интересно.
- Ну и ладно.
А кого из артистов ты ещё любишь?
- "Битлз" люблю, это жуки-ударники по-нашему. Но они точно не приедут.
- Почему?
- Они в Ливерпуле живут. Это в Англии. Далеко очень от нашего колхоза.
- А Кобзон где живёт?
- В Москве.
- Тоже далеко. Не приедет твой Кобзон...
Надя загрустил.
- Ты права, Маняша... Наверное не приедет.
- Ты плейер взял?
- Конечно!
- Давай что-нибудь послушаем?
- Давай! Я тут вот как раз новую пластинку "Битлз" переписал на кассету. Какой-то клуб сержанта Перца.
- А они что, коммунисты?
- Кто?
- Ну эти твои... "Битлз".
- Нет... А при чём тут коммунизм?
- Ну ты же сам сказал - ударники. У моей мамы есть значёк - "Ударник коммунистического труда".
- А! Нет. Ударник, это значит барабанщик.
- Понятно. Значит пионеры.
- Какие пионеры, Маняша?
- Ну ты что, не видел пионеров? У них барабаны, горны...
- Гм... Может и пионеры. Не знаю.
Ты слушать будешь?
- Буду.
- У меня батарейки садятся, тут вот - моя любимая песня. Её послушай.
Picture yourself in a boat on a river,
With tangerine trees and marmalade skies.
Somebody calls you, you answer quite slowly,
A girl with kaleidoscope eyes.
Cellophane flowers of yellow and green,
Towering over your head.
Look for the girl with the sun in her eyes,
And she's gone.
Lucy in the sky with diamonds,
Lucy in the sky with diamonds,
Lucy in the sky with diamonds,
Ah... Ah...
- Что за Люся, Гурченко?
- Нет, Зыкина, папа говорил, она с "Битлз" встречалась.
- Где? В Москве?
- Не. В Лондоне. У меня даже фотография есть где она с ними вместе.
- Покажешь?
- Конечно!
- Красивая песенка. А они правда - жуки?
- Нет, что ты... Обычные люди.
- Странное название у них. У нас "Песняры", "Пламя", "Самоцветы"... Всё понятно. Красиво. А тут жуки...
- Капитализм. Уродливый мир наживы и чистогана.
- Ты прямо как Зил Фридрихович заговорил.
Давай перекусим?
- Давай!
- Корнюшонов у меня нету. Тут вот сало, хлеб, лук и молоко.
- Дались тебе эти корнюшоны...
- Слово смешное.
- Это точно. У них там много смешной еды. Есть ещё смузи.
- Что?
- Смузи.
- Это тоже огурцы?
- Не знаю. Не пробовал. Папа рассказывал.
После еды ребята заклевали носами и их сморил сон.
Надя проснулся. Голова Маняши лежала у него на коленях. Тело затекло, хотелось сменить позу, но мальчишка боялся разбудить подругу и разрушить это непонятное, непривычное состояние счастья. Спящая девочка была изумительно красива. Вьющиеся локоны длинных волос, розовые щёки, алые губы...
Внизу началась какая-то суета и движение. Сначала послышались шаги, голоса. Раздался недовольный голос директора клуба, распекающего сторожа.
- Спишь, сволочь!
- Так ить это... Всю ночь глаз не смыкал!
- Оно и видно. Самогон хлестал?
- Что Вы, Людвиг Аристархович!
- Ладно. Помоги мне тут. Скоро артисты приедут.
- А что делать-то?
- А хрен его знает... Гармонь принеси.
- Гармонисты что-ли приедут?
- А хрен его знает... Вертинский какой-то.
- Не слыхал такого.
- Я тоже не слыхал. А ты что думал, Кобзон в наш колхоз приедет?
- Кобзон, это было бы очень хорошо, чтоб приехал!
- Ну помечтай, Кузьмич, помечтай, только гармонь неси. Вертинского слушать будем вместо Кобзона.
- Да кто он такой?
- Артист из Москвы. Говорят из этих... Из бывших. Старорежимный, короче.
- А что-ж его не шлёпнули?
- А хрен его знает...
Маняша проснулась. Надя, наконец, смог пошевелиться.
- Ты была права... Кобзона не будет. Вертинский какой-то приедет.
- А это кто?
- А хрен его знает...
Продолжение сле
Свидетельство о публикации №223102500401