Почему угнетатели не любят свободу слова

    Представьте (условно) такую среду, в которой чтобы человеку прокормиться, нужно пахать-сеять-жать-молотить-печь, и занимает это несколько часов в день, а остальное время можно на что-то другое потратить. Но только одни люди сильные, а другие слабые, и некоторые сильные замечают, что можно за себя заставить работать слабых, а они только пользоваться продуктами их труда будут и силу свою качать дальше, чтоб ещё сильнее быть. И вот получается порядок, где один должен за двоих работать, чтобы обоих прокормить, а другой только ест и тренируется мечом махать, чтоб ещё сильнее быть.
    Какое право сильный имеет так поступать, он толком объяснить не может. Но ему этого и не обязательно – достаточно просто поставить условия, что, если угнетаемый будет противиться, ему будет хуже, и этого оказывается достаточно. А угнетаемый может молча терпеть, может возмущаться, но, если его возмущения сильному не мешают брать своё, ему того затыкать не обязательно. Ну т.е. если они этого раздражают, если помогают тому собраться с духом и восстать, то тогда конечно заткнуть, а если не помогают, и если они этого больше забавляют, чем раздражают, то тогда пусть возмущается.
    Основной момент угнетения в том, что если человек должен работать больше, чем ему нужно – то это хуже, чем если бы надо было работать столько, сколько нужно. И если бы угнетаемый жил один на необитаемом острове, где у него не было бы ни с кем никаких правовых отношений, ему бы и пришлось работать столько, сколько нужно самому. Или если бы он жил в среде людей, которые не угнетают, ему не пришлось бы работать больше. Но в обществе угнетателя он находится в правовых отношениях, при которых его дела хуже, чем состояние, в котором у него не было бы никаких вообще никаких правовых отношений. Но сильному выгодно, чтобы угнетаемый думал наоборот. Потому, что если у угнетаемого мозги встанут раком и он будет думать, что чёрное светлее белого, а рабство лучше свободы, то сильному придётся меньше сил тратить на то, чтобы держать его под контролем. И тогда он сможет брать с него то же самое с меньшими усилиями (или с теми же брать больше).
    За счёт чего же может так случиться, что у угнетаемого мозги должны встать раком? А есть, допустим, такое обстоятельство, что сильный в данном примере не один, а таких много, и все они не могут поделить между собой слабых. И сколько бы у кого не было, ему начинает хотеться ещё, и более того – между ними самими возникают отношения, в которых один сильный ставит другого в позу слабого. И вот получается этой среде чуть ли не война всех-против-всех, в которой каждый претендующий на роль самого сильного пытается подмять всех под себя.
    Насколько более сильный может угнетать более слабого? А вот насколько сильнее, настолько и сможет. И если он сильнее на немножко (так, чтобы скорее всего победить, но с трудом), ему проще всего затребовать немного, и тогда тот подумает «А, всё равно проиграю, и тогда отнимут ещё больше, лучше сразу отдам малость», и уступит. А если тот затребует много, этот может решить «А вот это уже через чур! Чего мне терять?», и начнёт драться. Так что, если превосходство небольшое, проще затребовать немного. А вот если большое, то и затребовать можно побольше. А если кто-то не хочет, чтобы его угнетали, ему нужно больше сил при той же воле к борьбе, ну или больше воли к борьбе при тех же силах.
    Можно затребовать дань, можно затребовать людей, которых соперник себе подчинил, а можно его самого заставить вместе с его людьми идти и сражаться за то, чтобы у принуждающего было больше дани, людей, и удовлетворения. Затребовать в таком же порядке, как и всё остальное: чем сильнее превосходство, тем более лихо можно использовать. И всё это будет то же самое угнетение, с разной силой ложащееся на всю иерархию угнетаемых. И все их усилия и жертвы будут идти в такой же минус для их интересов и в плюс для интересов угнетателя. И какие бы там у них не были внутренние отношения, внешне суть его так же самая – без него им было бы лучше.
    На определённом этапе развития общественных отношений сформируются положения, при которых каждый должен заниматься своим делом: кто-то специализируется на том, чтобы всю жизнь махать мечом, кто-то, чтобы всю жизнь пахать, а кто-то, чтобы все этим руководить. Но суть угнетения останется та же: если кто-то хочет ничего не производить, а только потреблять (и брать львиную долю добычи), под ним будет хуже, чем без него. Но определённого рода изменения всё же могут иметь место.
    Чем более сложные будут отношения, и чем больше иерархии, тем большее преимущество будет давать превосходство в первую очередь в уме, и со временем на самом верху буду оказываться не те, кто лучше всех махают мечом, а те, кто лучше всех умеют всем руководить. Сила ума – это та же сила, только в другом формате. И закономерности здесь те же самые – слабо организованные иерархии не пройдут естественного отбора, и уступят место сильным. И суть угнетения останется та же, только на место насилия в некоторых областях придёт обман.
    Как именно может использоваться обман, чтобы развернуть раком мозги угнетаемых? Абсолютно так же, как и насилие: кому не хватит силы ума, прогнётся под него так же, как и тот, кому не хватает физических сил, прогнётся под насилие. И разной силы ума люди бывают так же, как и разной физической силы. И как один даже не самого большого роста и веса человек при сильной воле может заставить себя тренироваться так, чтоб победить более высоких и тяжёлых, а другой нет, так и интеллектуально один человек может заставлять себя развивать свой ум, чтобы быть в состоянии противостоять обману, которым его пытаются охомутать, а другой нет. Всё дело в воле к борьбе.
    Тот, кто не хочет прокачивать свой ум, просто не будет размышлять о том, что лежит в основе системы. Он будет довольствоваться тем, что непосредственно видит перед своим носом. И тем, что ему объясняют. А объяснять ему будут следующее: «Вот существует иерархия (она называется государство) и в ней хозяин системы тебя защищает. А если он не будет это делать, то придёт враг, и отнимет у тебя всё, что есть. Поэтому ты должен работать столько, сколько хозяин велит (ему виднее, сколько для этого нужно). А если прикажет, то возьмёшь в руки оружие, и пойдёшь воевать туда, куда прикажет (ему виднее, куда для этого нужно). Что, тяжко? А без этого вообще никуда! Поэтому сиди и радуйся тому, что у тебя есть хоть такое…»
    Не желающий думать не может просчитать, сколько угнетения за этим стоит (потому, что думать он не желает). И сравнивать ему не с чем. Он может только это понять, если ему это объяснят (и разжуют, и в рот положат, и подсластят, чтоб захотелось проглотить). Вот тогда он поймёт. Но чтобы это состоялось, нужна, как минимум свобода слова, чтобы это сделать. И тогда ему разжуют, что такое угнетение, и сколько оно отнимает из того, что надо приплюсовать к понятию того, что он имеет, чтобы получить то, что он должен иметь (и называть это словом свобода в противовес угнетению). И что для этого нужно составить модель общества, в котором порядки будут построены на принципе «Я тебя не трогаю, и ты меня не трогай, а если кто-то нас всех попытается тронуть (или хоть одного из нас) – мы все всей своей силой встанем на его защиту». И назвать эту систему либо каким-то альтернативным словом, либо тоже словом «государство», но с совершенно другим уже значением.
    Хозяевам же такой системы не выгодно, чтобы это можно было объяснить. Потому, что если что-то держится на обмане, то этим экономятся силовые ресурсы, которыми в ином случае пришлось бы что-то сдерживать насилием. А когда ресурсы высвобождаются, им всегда находится другое применение где-то в другом месте. И вот если хозяин системы жадный – на роскошь все ресурсы потратил, или на войну всё спустил, чтобы ещё больше захватить, то тылы удерживать ему может, уже и нечем. Минимум у него там сил, и всё на обмане только и держится. А тут возьмёт такой просветитель, и разжуёт, что к чему. И поймут угнетённые, что они угнетённые. И появится у них больше воли к борьбе, а сил на сдерживание этого нету. И пошатнуться может вся система, а хозяину оно надо?
    Или, допустим, нет никакой войны, но хозяевам системы-то всё равно мало? Хочется сытнее жрать, и сколько им не дай, им всегда хочется ещё больше. А где ресурсы для этого взять, как не в угнетении, при котором в конечном итоге кому-то придётся есть меньше? А мало будет просто жрать, так они и войну задумают устроить – чтоб ещё что-то где-то откусить чего-то. Так откуда у них будут лишние силы на сдерживание угнетённых, если сколько бы у них сил не было, им всегда на что-то не хватает? Вот и приходится удерживать строй самым дешёвым способом (обманом то бишь), а всех, кто попытается этот обман разоблачать – затыкать.
    Чтобы затыкать, нужна тоже сила, а то без соответствующей силы (в т.ч. основанной на поддержке некоторых угнетённых) затыкать может не получиться. Вот и получается, что сила, которая затыкает тех, кто критикует такую систему, в головах верных её резидентов получается добром, которое стоит на страже их благополучия. Ведь без неё-то у них бы вообще ничего не было (придёт враг и всё заберёт, а так с ней у них хоть что-то есть). А если она добро, значит те, кто борется с этим добром, зло вроде как получается. Поэтому их учат ненавидеть свободу слова: «Сильная власть хозяев системы – добро, а те, кто её критикуют – зло, потому, что они хотят её расшатать!». И вот так и получается, что определённый контингент угнетённых стаёт на защиту угнетателя.
    Чем будет отличаться от системы, построенной на насилии обмане, система, построенная на свободе и справедливости? Ведь ей же тоже может потребоваться применять силу, для того, чтобы отстоять свои порядки, или даже помочь кому-то освободиться от угнетения. Отличатся будет тем, что она будет в состоянии объяснить, зачем нужны те порядки, за которые оно борется – они нужны затем, чтобы не могло быть угнетения. А ещё тем, что ей не так опасны люди, которые будут кричать «А давайте построим лучше общество, в котором вас всех будут угнетать!» Потому, что таких никто не послушает. Потому, что они не опасны в обществе, построенном на свободе и силе ума, достаточно развитого для того, чтобы её построить. А вот те, кто в обществе, построенном на угнетении, кричат «Нужно общество, в котором никто никого не смог бы угнетать!», для его строя куда более опасны. Вот поэтому и не могут угнетатели допустить, чтоб в их системе свобода слова была.
    Отличить такую породу, в принципе, достаточно легко: её силы не собираются ничего доказывать, они просто рвутся затыкать тех, кто говорит то, на что им нечего ответить.